Ведунья. Проклятая любовь (СИ)

14. Шрам

Валера уснул на диване. Настя смирилась, поняв, что Зорин облюбовал себе лежанку, словно у неё появился и впрямь — большой и тощий уличный пёс. Чижик враждебно косился на приблудыша, но молчал. Правда, когда Настя попыталась погладить рыжего любимца, тот неожиданно зашипел на неё и, легонько ударив лапой, удрал. Приблудова улыбнулась. Чижик никогда себя так раньше не вёл. Он ревновал.

Валера спал, точь-в-точь как темноволосый демон с картин из Двадияковки. Его красота на свободном от ужимок, расслабленном лице расцвела особенно ярко. Будто бы застывший мраморный мальчик из усадьбы. Настя невольно засмотрелась на Зорина. Ей было невдомёк, почему одним людям достается всё, а другим — так мало. Себя она красивой не считала, хотя Кирилл уверял её в обратном. Возможно, за это она прощала его выходки. А недавно красивой Настю назвал Серёга. Она вспомнила светлое, смешливое лицо Баянова, толстую шею, курносый нос. Да, Серёга тоже не был красавцем. Но, глядя на него, становилось тепло и приятно. Зорин был, бесспорно, красивее, но его красота — холодная, Настя бы сказала, зловещая, скорее отталкивала, чем привлекала. Приблудовой казалось, что яркая Валерина внешность почему-то не дар, а проклятье.

Зорин беспокойно задышал, заворочался. Он отодвинул одеяло, футболка задралась, оголив живот, и Настю бросило в холод. Огромный шрам, аккурат по срединной линии, как уродливая трещина, портил неземную красоту изваяния. От груди до пупка. Настя прикинула, что это след полостной операции. Селезёнка? Желудок? Ей стало неловко, словно она подслушала чужую страшную тайну. Настя подошла и укрыла Валеру одеялом. Тот довольно засопел и повернулся набок, так и не проснувшись.

Не человек, а коробка сюрпризов. Настя привыкла делиться с Валерой сокровенным, имея благодарного слушателя и советчика, но понятия не имела, что Зорин упрямо таит от неё собственные проблемы. Скрывается за маской извечного циника и беспечного разгильдяя…

«Не парься, я ослепнуть не успею. Не собираюсь становиться дедом!»

Настя поёжилась, вспомнив те слова Зорина, брошенные слишком легко и весело, как бы невзначай. Слова человека, смирившегося с тяжкой судьбой. Сердце сжалось.

Валера не делал ей гадостей, за исключением едких реплик и подколов. Он только вчера дал первый серьезный повод переживать. Теперь вот — второй. Зоринское пальто с ночи висело в прихожей, а прикатил он в толстом линялом свитере. Рыцарь без страха и упрёка. Что с ним? Откуда у него эта циничность? И шрам.

Зорин восстал к вечеру. Выперся из Настиной комнаты помятый, но посвежевший. Постонал, потёр глаза, и пробубнил:

— Надо же, я и впрямь сбежал от Стаси. Охренеть.

— Ты ж говорил, ушёл, хлопнув дверью? — уточнила Настя и щелкнула чайник.

— Ушёл. По-английски, — уточнил Зорин.

— А говорил, что послал её.

— Мысленно послал, Приблудова. Невчане посылают дам только в мысленной форме! — Валера пошел в ванную и умылся. — Ох, кайф! А скажи мне, прелестная сеньорита, у тебя комп есть?

— Е-е-есть, — настороженно протянула Настя, чуя недоброе.

— Отлично! Я готов порисовать.

Настя насупилась. Вообще-то она хотела сыграть в «симсов», но с другой стороны, никогда не видела художника за работой. Интерес пересилил желание убить время, и она включила Валере компьютер. Тот принес большую прямоугольную херовину и приладил её к компу. Установил драйверы и программу-«рисовалку».

— Будешь смотреть? — кивнул Насте. — Если честно, это процесс долгий и нудный.

— Я немного посмотрю, — та присела на диван.

— Не против всякое старье послушать?

— Не-а.

Зорин залез к себе на страницу, запустил музыку и принялся водить стилусом по поверхности планшета. На сером фоне экрана компа сами собой вырисовывались четкие, красивые линии женского лица. Словно бы колдовство какое-то! Зорин меланхолично перебирал слои, крутил картинку так и эдак и напевал себе под нос:

— Из далёких степей отныне никто не вернется к ней. У неё на груди навсегда умолк жук-скарабе-е-ей. Но она весела. Её сердце открыто для рыцарей и закрыто для зла. И для демонов. И для полиции¹…

— Старый невгородский рок, — заметила Настя. — Папа тоже иногда его слушает. Эту песню я знаю.

— И мой отец уважал такое. У меня его болезнь, — погрустнел и сощурился Зорин, хотя и был в очках. — Болезнь любви к старому доброму говнороку, — помолчав, прибавил он.

— Твоему папе, наверное, приятно знать, что ты любишь его музыку, — сказала Настя.

— Да, думаю, он был бы рад, — согласился Валера.

— Он… Умер?

— Давно, — кивнул Зорин. — Я был совсем мелким. А лет с шестнадцати сам подсел на то, что он каждый раз крутил в машине. Оказалось, годнота, удивительно. Некоторые песни хороши вне эпохи. Я часто под них рисую.

— А… — смутилась Настя. — Прости, мне очень жаль твоего отца.

— Ничего страшного.

Приблудова смотрела на Валеру и не знала, как деликатнее спросить про то, отчего умер его отец, и про шрам тоже. Она понимала, что так делать невежливо, но ей очень хотелось полюбопытствовать. Словно тут таилась некая разгадка происходящего с Настей и старой ведьмой.

Берзарин, Зорин…

Скарабей.

— Валер, — набралась храбрости Приблудова. — У тебя шрам на животе…

— Где? — изумился Зорин и, оттопырив футболку, гневно воскликнул: — Что ты сделала, пока я спал?! Ты вскрыла меня и украла мою почку?! Я доверился тебе, а ты! Как ты могла?

Потом совершенно осмысленно и с укором глянул на Настю и сказал:

— При всей моей симпатии, nasty, ты бываешь невыносима. Тебеточнохочется это знать? Может, оставим меня с моим шрамом в покое?

— Да, конечно, извини, пожалуйста, — покраснела Настя и притихла.

Валера продолжил карябать стилусом, прорисовывая спортивную фигуру девушки, и, казалось, был полностью поглощён музыкой и процессом рисования.

— …девочка с глазами из самого синего льда тает под огнем пулемета. Должен же растаять хоть кто-то, скоро рассвет²… — пел тот же голос.

— Рак почки. И слепой кишки. В двенадцать лет, — вдруг сказал Валера, таращась в экран. — Отец умер от рака гортани. Дед — от рака мочевого пузыря. Дальше продолжать?

Настя притихла, не зная, что ответить. И тогда Валера заговорил вновь.

— Я подумал, тебе все равно рано или поздно придется узнать об этом, если ты не собираешься от меня отвязываться. Лучше подготовлю. У нас рак косит всех мужчин по линии отца. И довольно рано. Его забрал в сорок два. Деду больше повезло — пятьдесят четыре. Про прадеда не знаю, его забрала война. Мать надеялась, я тоже хотя бы до сорока допержу. Хрен там плавал. Хорошо вовремя спохватились, что у меня болел не позвоночник, а почка. Особенно обидно загреметь в больницу ребёнком и все каникулы маяться с этими операциями, химиотерапиями, исследованиями, обследованиями, опять химией. И вернуться в школу в ноябре, без части кишок, одной почки, волос и бровей. Меня дразнили сперматозоидом, потому что я был бледным, лысым и худым. Забавно, правда? — Зорин рассмеялся, глядя на то, как притухает от его истории Настя.

— Дети злые, — пробормотала она.

— Я тоже был бы злым, будь у меня больше сил. Но я бросил их все на борьбу с болезнью, обещав маме поправиться. Мне не хотелось, чтоб она убивалась по мне, как по отцу. И мы победили рак.

— Здорово, — облегчённо выдохнула Настя. — Поздра…

— В шестнадцать случился рецидив, — прервал её Валера. — Онкомаркеры опять начали шкалить. Брыжеечный лимфоузел. И снова эта гребаная химия. Пять курсов. Снова облысел. Пока одноклассники праздновали выпускной, я блевал в больничном туалете. И согласился на второй круг, опять же, только ради матери. Я её отчасти понимаю. Когда смерть держит тебя за горло, это не так страшно, как если она вцепилась в кого-то из твоих близких. Снова ремиссия. Ну, что, nasty, второй раз будешь поздравлять? — колко закончил он изложение анамнеза.

Настя смотрела на него во все глаза. Она очень хорошо помнила безутешных Елену Васильевну и бабушку Кирилла и представляла, как тяжело было маме Валеры, потеряв мужа, дважды вытаскивать сына из могилы.

— Потом я понял, что больше так не могу. Собрал чемодан и умотал сюда под предлогом поступления. А на самом деле сбежал. Родной город для меня — стойкая ассоциация с больничным цветом и смертью. Тут я хотя бы чувствую себя живым. Хотя с переезда и не знаю, что там у меня внутри. Когда рванёт очередная часовая бомба? Не хочу больше знать. Матери пишу, что регулярно сдаю анализы, делаю УЗИ, всё окей, а сам просто живу. День. Ещё день. Вроде, всё хорошо. Пока что. Ничего не болит, силы есть.

Настя почувствовала острую необходимость как-то поддержать Валеру. Она молча подошла к нему, обняла за голову. От густых волос Зорина пахло любимым кофе.

— Спасибо, что поделился. Я тебя понимаю.

Зорин понял, что Настя плачет, и отложил планшет. Обнял её в ответ, усадил на колени.

— Э-эй. Я еще тут. И пока что никуда не собираюсь.

Настя заметила, что и его серые глаза под стеклами очков заблестели от скрываемых слёз. Но ему было жалко не себя, а её.

— Валер, не уходи, — попросила Приблудова. — Ты не оставляй меня, как Кикус. Давай сходим, узнаем про твои онкомаркеры? Пожалуйста.

Тот вздохнул, глядя на Настю, и вытер ей слёзы пальцем.

— Как-нибудь потом, — шепнул он. — На это надо решиться. Но из Невгорода я уезжал здоровым, так что, мож'т всё неплохо. Знаю, я бы огорчил тебя, если б помер.

— Ещё как! — Настя снова разревелась и обвила его шею руками.

— Тише, тише, — Зорин похлопывал её по спине. — Я тут, я с тобой. Всё нормально, Насть. Сходим.

— А… Почему это? Всё, — Настя вспомнила важный вопрос. — Что говорят врачи?

— Наследственность, — пожал плечами Зорин. — Фиг его знает. Отец вообще был зожником и греблей занимался. Я хоть курю, уже отмазку докторишкам подготовил.

— Не будешь курить! — взвилась Настя.

— Буду, — твёрдо возразил Зорин.

— Отберу сигареты!

— Буду курить чай, дурочка.

— Чай отберу, — заспорила Настя, смеясь и плача.

— Сухой корм буду курить. У кота позаимствую. Блин, нашёл, идиот, кому и когда рассказать! Не реви ты, окей, я схожу и сдам анализ! — Зорин потряс её на коленях. — И УЗИ сделаю! Для тебя специально! Обещаю. С зарплаты. Дог?

— Ага, — кивнула Настя, вытирая слёзы. — Вместе пойдём.

Валера привычно покривился и, отвлекшись на рисование, сделал мазок оранжевым по контуру волос девушки.

— Снова рыжая, — определила Настя.

— У меня кинк на рыжих, — признался Зорин. — Станислава Брониславовна тоже вошла в мою жизнь в ярко-рыжем цвете. Кто ж знал, что она крашеная.

Из многочисленных нарисованных девушек, присланных Валерой Насте, добрые три четверти были рыжими, так что Приблудова не удивилась ядерному окрасу и этой незнакомки.

— Эльф? — всхлипнула Настя.

— Ага. Светлая эльфийка, мой персонаж. Даже не помню, в каком возрасте я её впервые нарисовал. В двенадцать? Да, точно, как раз в больнице это было. Помню, после операции ужасно скучал, и мама привезла мне альбом с фломиками. Я изрисовал его весь, даже обе стороны обложки. Тогда и родилась Дария. С тех пор она — мой талисман.

— Красивая, — похвалила Настя и встала за креслом, чтобы лучше разглядеть работу. — На мою Дашку похожа.

Зорин просверлил её заинтересованным взглядом.

— Ху из Дашка?

— Подруга моя. И наставница по аквариумам, — объяснила Настя. — Завтра хотим на великах поехать кататься. У нас каждые выхи заезды.

— А можно с вами? — напросился Валера. — У меня ролики есть. И я неплохо езжу.

Примечание к части

¹ — песня группы «Сплин» — «Рождество».

² — песня группы «Сплин» — «Выхода нет».