Вэкэт и Агнес

9

Какой-то внутренний толчок разбудил Вэкэта. Собаки были чем-то встревожены и лаяли то яростно, то испуганно.

Он торопливо выбрался из спального мешка, оделся и с трудом вылез наружу в слепящую тьму: палаточную дверь придавило наметенным снегом. Приглядевшись, Вэкэт увидел всю упряжку. Собаки выбежали из укрытия и заливались истошным лаем. Вэкэт всмотрелся: огромный белый медведь, не обращая внимания на собак, ворошил продукты. Вэкэт не смел двинуться. Он рассмотрел еще двух зверей, они невозмутимо расправлялись со скудными запасами.

Ободренные появлением хозяина, собаки осмелели и ближе подступили к медведям. Вэкэт стряхнул с себя оцепенение и бросился в палатку за карабином. Собачий лай перешел в яростное рычание, словно теперь только собаки поняли, что медведи едят их корм. Вэкэт выскочил из палатки, переводя дрожащими руками затвор.

Медведи удрали, и развороченный корм – остатки нерпичьей туши, кусок копальхена – теперь доедали собственные собаки. Не помня себя от ярости, Вэкэт кинулся к ним и принялся раздавать удары прикладом карабина.

Пристыженные и виноватые, собаки отошли в загон – под защиту снежной стены.

Отворачивая лицо от ветра и снега, Вэкэт исследовал жалкие остатки, затолкал их в мешок и унес в палатку.

Он долго сидел перед полупустым мешком и с горечью думал: надо немедленно возвращаться. Как только утихнет ветер, гнать упряжку через всю тундру Академии к синеющим вдали горам. В море идти нет смысла: северный ветер сжал лед, закрыл последние трещины, разводья и полыньи. А южного ветра придется ждать не одну неделю, может быть даже месяц. Унылая перспектива…

Ветер трепал брезентовую крышу палатки. Нараставший от дыхания иней мелкой пылью падал на раскрытую страницу книги Стефансона. Вэкэт сдул с бумаги слой инея и бережно закрыл книгу.

Собаки еще сыты. Можно их не кормить, пока не установится погода. Раз они так поступили, пусть поголодают.

Вэкэт выбрался из палатки. Ветер валил на землю, старался прижать к снежному насту и унести прочь от трепыхавшей палатки. Воздух налетал какими-то рваными кусками, то забивая дыхание, то вдруг исчезая, и тогда широко раскрытый рот ловил пустоту.

Псы, скрючившись, спрятали морды в пушистые животы. Вскоре их почти засыпало снегом, и из белого сугробика торчали черные носы.

Почуяв хозяина, они подняли головы, но ни одна из них не встала. «Предатели», – выругался про себя Вэкэт. Лишь Эльгар посмотрел виновато. Как ни сердился Вэкэт на собак, он проверил, достаточно ли хорошо они защищены от ветра. Затем поправил свалившиеся снежные кирпичи и поплелся в свою палатку.

Открыв спальный мешок, Вэкэт начал осторожно снимать с себя одежду. Забравшись в мешок, он подтянул одежду к себе и палкой выбил из нее снег. Особенно бережно он обошелся с торбасами. Были еще запасные унты, но они оказались прокусанными то ли медвежьими, то ли собачьими зубами Вэкэт тщательно очистил торбаса и подвесил, чтобы они не валялись на снежном полу. Занимаясь делами, Вэкэт отвлекался от унылого воя ветра, от мыслей о трудном положении, в которое попал. Проделав все это, он позавтракал, откинулся в спальном мешке и закрыл глаза. Тотчас перед ним возникла снежная пелена и тени белых медведей. Вполне возможно, что они вернутся! Пришлось заново одеваться, вставать, заряжать карабин.

В прибрежных селениях медведей не промышляли: законом запрещено. Правда, существовала оговорка: если медведь напал, то его можно было убить. Только полагалось составить соответствующий акт и заверить в сельсовете. Чтобы не разводить бюрократизма, иные заранее запасались соответствующим актом и после этого безбоязненно искали встречи с хозяином льдов.

В обед Вэкэт сварил оставшийся кусок нерпичьего мяса. Невольно вспоминались пиршества в оленьем стаде: чего-чего, а пищи у оленного человека хватает. Конечно, все надо соответственно оформить – на волков, на непогоду…

…Агнес пришла, хотя Вэкэт не очень надеялся, что она сдержит свое обещание.

Вэкэт сидел в яранге и читал при свете костра книгу Бруно Франка "Сервантес":

Вэкэт читал вслух, и мать, поправляя огонь в костре, прислушивалась.

Был час, когда еще ярко горит вечерняя звезда, люди возвращаются в свои жилища, пылают костры, и над ними висят наполненные оленьим мясом котлы. Из широко распахнутых дверей на тихий вечерний воздух выплескиваются звон посуды, музыка и речь из транзисторных приемников, голоса людей, собачий лай. Изредка слышится детский голос: это у кого-то из родителей нелегально проживает ребенок, скрытый от детского сада.

– Можно к вам? – послышалось в дверях, и Вэкэт соскочил с оленьей шкуры.

– Да-да, входите, пожалуйста! – Вэкэт увидел при свете пляшущего пламени длинные глаза Агнес.

В них было смущение и любопытство. Она озиралась по сторонам.

– Здравствуйте, – протяжно произнесла она. – Вы извините меня: я никогда не была в яранге. Это так необычно… Так, наверно, чувствуют себя наши современники, когда они входят внутрь египетских пирамид.

– Только в египетских пирамидах никто не живет, а в ярангах обитают люди, – ответил Вэкэт.

Девушка прошла в глубь чоттагина. Глаза ее еще не привыкли к полумраку, и она натыкалась то на уснувшего щенка, то на связку сухого хвороста. Мать Вэкэта засуетилась, доставая новую оленью шкуру, хотя места на той, на которой сидел Вэкэт, было достаточно еще на троих.

Вэкэту было неловко оттого, что Агнес пришла в это древнее жилище, в котором, как ни старайся, никогда нельзя навести чистоту, потому что здесь всегда горит костер, и каким бы чистым ни было пламя, дым все равно есть… Здесь же, в чоттагине, живут и собаки. В углу лежат невыделанные шкуры. Вэкэту было неловко не только за свое жилище, но и за мать, у которой руки были в жиру и копоти. Когда она здоровалась с гостьей, то обтерла их о подол застиранного платья. Правда, кофточка у матери была знатная: Вэкэт купил ее в районном центре. "Мохер!". – значительно произнесла продавщица, снимая кофту с витрины.

Агнес присела на постеленную шкуру и глубоко вздохнула. Она часто дышала и пыталась унять волнение громким разговором:

– Я так боялась заблудиться. Когда начало темнеть, со всех сторон появились видения… – Агнес заметила мелькнувшую на лице Вэкэта улыбку.

– Верно, верно! – горячо продолжала она. – Такие мерещились ужасы! Стыдно рассказать. Но тут мелькнул огонек. Сначала подумала: низкая звезда. Ну, думаю, пойду на звезду. Может быть, мое счастье, может быть, это мой конец. Иду, иду, а звезда ярче. Лампочка на мачте Красной палатки. Так и дошла…

Мать угощала гостью оленьим мясом. Агнес ела и похваливала:

– Какая прелесть!

Пришел отец. Он холодно поздоровался с девушкой. Отец обычно радовался гостям и делал все, чтобы им было хорошо. А тут молча поел, кидая угрюмые взгляды на Агнес, и так же молча вполз в спальный полог. Он долго кряхтел и что-то бормотал. Девушка притихла, почувствовав, что хозяин яранги не одобряет ее прихода. Желая загладить впечатление от неприветливости отца, Вэкэт заговорил. Он рассказывал о жизни стойбища, об оленях, потом пустился в школьные воспоминания.

Был уже поздний час. Вэкэт и Агнес вышли пройтись по ночному стойбищу. Пока шли вдоль ряда яранг, Вэкэт думал, где поместить в тесном пологе девушку. Конечно, можно уложить ее в Красной палатке, но, во-первых, она пришла в гости к нему, а во-вторых, в Красной палатке холодно.

Вернувшись в ярангу, Вэкэт увидел, что там уже все было приготовлено. Для гостьи мать постелила пушистую оленью шкуру, а вместо одеяла – пыжиковый ковер, пушистый и легкий как пух.

– Извините нас, – смущенно сказал Вэкэт, – но мы ничего лучшего не можем предложить. Так мы живем, так и принимаем гостей.

– Как вам не стыдно, Роман! – искренне возмутилась Агнес. – Я очень рада! Пожалуйста, не надо делать ничего для меня специально.

Агнес и Вэкэт легли рядом. Отец с матерью долго не могли заснуть, обеспокоенные присутствием необычной гостьи. Долго не спал и сам Вэкэт. Он боялся пошевельнуться, чтобы не спугнуть сон соседки.

Агнес заснула сразу. Спала она спокойно. Иногда она шевелилась, и тогда Вэкэт боялся даже дышать. Он старался подальше отодвинуться, насколько позволяло тесное помещение.

В эту ночь у Вэкэта не было границы между явью и сном. Когда рассвело и мать осторожно выскользнула из полога разжечь в чоттагине утренний костер, Вэкэту показалось, что он ни на минуту не сомкнул глаз.

Когда мать ушла, в пологе стало чуть просторнее, и Вэкэт мог отодвинуться и одеться.

– Впервые в нашей яранге ночует русский гость, – заметила мать, раздувая пламя под кучкой сухого хвороста.

– Она не русская, – ответил Вэкэт.

– Кто же она?

– Эстонка.

– А-а, – протянула мать, точно хорошо знала, кто такие эстонцы. – Вроде грузин?

– Нет, грузины – это совсем другие, – принялся объяснять Вэкэт. – Такие, как Гурашвили (это был районный ветеринар, частый гость в оленьей бригаде), живут в горах, на юге нашей страны. А эстонцы живут на берегу Балтийского моря, очень далеко от Грузии.

– Неудобно жить далеко, – заметила мать, вешая над разгоревшимся костром чайник. – А я подумала, что она грузин. По-русски говорит, как Гурашвили.

– Доброе утро!

Агнес высунула голову из полога. Волосы ее растрепались, и девушка казалась привлекательнее, чем вчера.

– Доброе утро! – отозвался Вэкэт.

Он уже не чувствовал себя так неловко, как накануне. Вэкэт и Агнес умылись, поливая друг другу из ковшика. Потом он угостил девушку холодным оленьим бульоном, подернутым корочкой застывшего жира, словно ледком.

– Какая прелесть! – Агнес с наслаждением облизала губы.

Вэкэту пора было в стадо, и девушка вызвалась проводить его. Низкое зимнее солнце еще бродило за горизонтом.

На плече у Агнес висел фотоаппарат, и она часто останавливалась, чтобы сделать снимок, заставляла Вэкэта позировать.

Истоптанный оленьими ногами снег был рыхлый и синий. Кое-где чернели вывороченные остатки сухой зимней травы, комки земли и угольно-маслянистые горошинки оленьего помета.

Звонко хрустел снег под ногами. Синева снега понемногу переходила в розовый свет. Одна за другой гасли большие зимние звезды.

– Почему так? – Агнес остановилась и повернула лицо к Вэкэту. – Многое, что кажется издали прекрасным, вблизи часто просто плохо?

Вэкэт ответил не сразу.

– Еще в детстве я слышал такую пословицу: красивое зло трудно убить. Я думал – бессмыслица. Во-первых, рассуждал я, почему зло может быть красивым? Разве такое возможно? Во-вторых, если это красота, пусть злая, почему ее надо убивать? Теперь только я начинаю понимать смысл этих слов.

– Как вы сказали?

– Красивое зло трудно убить… Не знаю, может быть, это можно по-другому перевести, но мне кажется, что я точно передаю смысл.

– Красивое зло трудно убить, – протяжно повторила Агнес. Звук «р» перекатывался в ее голосе. – Интересно…

На пригорке Вэкэту и Агнес надо было разойтись: девушка шла на базу экспедиции, а он к стаду.

– До свидания, Роман, – сказала Агнес. – Я очень была рада побывать у вас в яранге.

– Приходите еще. Мы будем рады, – сказал Вэкэт.

– Приду… Только мне показалось, что ваш отец не очень был доволен моим приходом.

– А он у нас всегда такой. – Вэкэт вспомнил неприветливое, почти злое отцовское лицо. – Не обращайте на него внимания.

За вечерней едой отец отложил нож и строго посмотрел в глаза сыну.

– И что она сказала?

– Она сказала, что ей у нас очень понравилось.

– Эх, сынок, неужели ты не видишь, что ей хотелось попробовать, как это можно жить в яранге, спать на шкурах. Вроде как некоторые приезжие пробуют прокатиться на оленьей нарте и сфотографироваться… Так вот и ей захотелось необычного. Неужели ты этого не понял, сынок?

– Неправда, отец! – Вэкэт произнес это громко и вызывающе.

– Вот сидит она в своей экспедиции и рассказывает, как переночевала в яранге. Спала не только в пологе, но даже рядом с его живым обитателем. А вдруг она еще и насекомое какое-нибудь прихватит? А?

– У нас ничего такого нет! – вмешалась мать. – Я каждый день выбиваю на морозе все постели и полог.

– Зачем ты так говоришь о человеке, которого первый раз видишь? – Вэкэт старался говорить спокойно.

– Прежде чем ее увидеть, я прожил много лет и встретил множество людей, – ответил отец. – А тебе скажу: трудна еще наша жизнь, но эта жизнь наша собственная.

– Вэкэт говорил, что гостья тоже из северного народа, – вставила мать.

– Вы что, сговорились перечить мне? – с гневным удивлением спросил отец.

– Просто она понравилась мне, – ответила мать.

– А тебе? – отец повернулся к Вэкэту.

– И мне.