Великие романы

СЮАНЬ ЦЗУН И ЯН ГУЙФЭН Император и драгоценная наложница

Если у людей любовь, они думают, что никто и ничто не сможет ее разрушить – «ни ангелы неба, ни духи пучин». Это, конечно, приятно и очень благородно, но лучше не питать иллюзий – могут, да еще как! И что прискорбно, в первую очередь к числу людей, способных разрушить любовь, следует отнести родню любящих людей. Даже если они желают им только блага, они делают это так, как сами считают нужным, а не так, как самим бы влюбленным хотелось. А если уж они в первую очередь желают блага не им, а себе, тогда могут случиться совершенно невероятные вещи! Причем если это жилплощадь какая-нибудь или чтоб невестка, как положено, ноги мыла и воду пила – это еще полбеды. Самый кошмар начинается, когда одна из Высоких Любящих Сторон – влиятельное лицо, способное, как минимум, оказать протекцию, не говоря уже о том, чтоб возвысить и осчастливить на всю жизнь, включая соседей, знакомых и домашних животных. «Вот тут как раз и начинается кино», причем до второй серии герои доживают отнюдь не обязательно. И самое главное, что никакие примеры ничему не учат – руки тянутся сами и голову тащат за собой, причем иногда прямо на плаху. Впрочем, я, наверное, слишком пессимистичен – просто ученые горьким опытом других сами живут тихо и благополучно, вследствие чего рассказы о них не попадают в историю. Но и в историю попавших – а если быть совсем уж точным, влипнувших – увы, слишком много.

Эту историю я начну с кощунственных слов, из-за которых многие, может быть, сразу перестанут ее читать. Не торопитесь, подумайте: мне самому страшно это произносить, но факты – упрямая вещь. Не надо любить слишком сильно! Любовь – очень важная вещь, но есть вещи важнее: честь, долг, справедливость. Любовь создала много великого, но сколько великого она разрушила! И прежде всего она разрушала саму себя – и любящих, и любимых. Послушайте, что случилось в Китае совсем недавно – тысячелетие с четвертью тому назад, – причем случилось не с кем-нибудь, а с императором. Вот уж, казалось, у кого нет никаких проблем, живи себе да радуйся – чего, собственно говоря, для этого не хватает? Если бы это было так просто… Тот, кто так подумал, явно никогда не работал императором, даже на полставки.

Мне вот даже просто интересно, чего не хватало Китаю в начале восьмого века, в первое десятилетие царствования императора Сюань Цзуна. Впрочем, при жизни его звали Мин Хуан – «Просветленный Государь», а Сюань Цзун, то есть «Мистический Предок», – это его посмертное имя. Буду и дальше называть его Сюань Цзун, как китайские законы велят, а то за оскорбление памяти китайского императора такое положено, что лучше и не вспоминать – а вдруг еще не отменили? Тем паче начало его царствования, особенно ввиду последовавших событий, запомнилось как золотой век. Варваров на границе он шуганул, налоговую систему наладил, крестьяне вовремя сдавали налоги в казну, и даже выбивать их особо не приходилось. Рынки столиц были забиты товарами со всех концов огромной страны, где век за веком ухитряется жить четвертая часть человечества. Доставляли их туда купцы, спокойно направлявшие караваны с товарами туда, где эти товары требовались, потому что разбойников на дорогах императорские стражники извели напрочь, а сами, что еще удивительней, их функции на себя не брали. Великие художники создавали шедевры, для ученых утвердили две академии: Собрание Мудрых и Лес Кистей – как вы знаете, китайцы писали иероглифы кистью. А поэзия настолько расцвела, что не писать стихи считалось неприличным. Именно в период правления Сюань Цзуна родились два величайших китайских поэта – Ли Бо и Ду Фу. От такого добра какого добра искать? Император был всем доволен и не представлял, что самое роковое для него событие уже произошло, когда ему исполнилось тридцать четыре года.

Тогда в семье Ян (по-китайски это тополь) родилась девочка, ее назвали Ян Юй Хуань, «Нефритовое Колечко». Был бы мальчик, вариантов карьеры было бы много: мог бы стать придворным, ученым, военачальником… А девочке – одна дорога, в жены или наложницы. Причем наложница в Китае – это вполне джинсово или, если хотите, кошерно, ничуть не хуже жены, только статус чуть ниже. Девочка росла не только красивая, но и умненькая, потому что ее хитренькие родственники позаботились о том, чтобы Ян Юй Хуань получила прекрасное образование, вплоть до занятий в даосском монастыре, где ей рассказали очень много об искусстве плотской любви. Может быть, не только рассказали, но и показали – кто теперь узнает точно? Скорее всего, именно так. А сомневаться, что в Китае знают об этом больше всех, может только невежда, не знающий, сколько в Китае населения. Умела она и ездить верхом, и писать стихи, и петь, и играть на музыкальных инструментах, и играть в шахматы, вернее, в китайскую игру «сянци», очень на шахматы похожую. Награда не заставила ждать – прекрасная девушка стала наложницей восемнадцатого сына императора! Любая другая на радостях перепила бы сливового вина, упала бы прямо на дворцовом пиршестве лицом в салат из молодого бамбука, а потом подняла бы голову и произнесла сакраментальное: «Жизнь удалась!» Но для нее удачи только начинались.

Чуть ли не самой большой школой, которую Ян Гуйфэн прошла в гареме восемнадцатого сына, была школа дворцовой интриги. Процветающая империя даже не замечала, что ее поразило страшное бедствие – интриги и доносы! И самыми ужасными интриганами были те, кто обладал при дворе особыми правами, вплоть до права входа в императорский гарем, – дворцовые евнухи. Добрых людей среди них искать было нечего. Они знали, что у них отнял мир, и собирались за это с миром рассчитаться. В лучшем случае они склоняли дворцовых наложниц к таким невероятным формам интима, которые даже для китайского Дао любви были несколько диковинными. Оказывается, среди евнухов стойко держалось поверье, что усиленные любовные упражнения, даже в доступной им форме, могут сделать так, что то, чего они были лишены, у них отрастет. И хотя веками не было зафиксировано ни единого случая такой чудесной регенерации, эксперименты не прекращались – а вдруг получится, ведь очень сильно хотелось! Причем, по-моему, это еще было хорошо, потому что находящие утешение в том, что губили людей ложными доносами, причиняли больше вреда. И в этом страшном искусстве интриги для девушки по имени Тополь не было тайн.

Решающая встреча девушки Ян и императора произошла, когда ей уже было двадцать два года. По китайским понятиям – перестарок. А императору – вообще неудобно говорить, ему было пятьдесят шесть лет! Как наложница сына государя, Ян посещала дворцовые приемы. На одном из них она увидела, как император играет в го с наследником престола. Не знаю, что ей подсказало, что это ее шанс. По моему разумению, просчитать такое невозможно, что означает, что в китайской придворной интриге я ничего не смыслю… Увидев, что императору приходится туго (а она была хорошим игроком в го и поняла это рано), она быстро взяла любимую дворцовую собачку императора на руки. И в тот момент, когда позиция императора стала безнадежной, девушка Ян как бы нечаянно выпустила из рук собачку, та кинулась к хозяину-императору, вскочила на доску и смешала все шашки! Император поднял глаза и сразу увидел, кто его спас.

А оторвать своих глаз от красавицы он уже не смог. В мгновение ока в гареме сына стало на одну наложницу меньше. Тот отдал папочке красивую игрушку, слова не возразив, – в китайских законах непочтительность к родителям издавна входила в список «десяти зол» вместе, скажем, с заговором против императора, осквернением могил членов императорской семьи и государственной изменой, вследствие чего всегда каралась на полную катушку, без даже теоретической возможности амнистии или замены штрафом.

Очень скоро гарем императора быстро стал учреждением сугубо номинальным. Все силы, которые у него еще оставались, немолодой император тратил на новую наложницу. Теперь ее звали Ян Гуйфэн – «Драгоценная Наложница», а не «Драгоценная Супруга», как переводят некоторые переводчики, ушибленные нашей викторианской моралью. Император проводил с нею дни и ночи, приглашал ради нее в свои покои лучших актеров и музыкантов, не говоря уже о поэтах. Особенно почитали Ли Бо, которому оказывали поразительные знаки внимания. Когда его посещало вдохновение, лично Ян Гуйфэн растирала тушь для того чтобы он поскорей мог запечатлеть на бумаге свое новое стихотворение. А император собственной рукой помешивал в стакане для Ли Бо горячее питье драгоценной ложечкой. Что может быть лучше, чем такое отношение императора к поэту? Жаль, что недолго оно продолжалось…

Интриганы добрались и до Ли Бо. Посвятив Ян Гуйфэн очередное стихотворение, он сравнил ее с летящей ласточкой. Евнухи принялись нашептывать, что это издевательство: ведь Ян Гуйфэн была кем угодно, только не стройной и худенькой, красавица была в теле, вполне способная пережить легкий голод. И Ли Бо был изгнан из императорского окружения – женщины многое способны простить, но не насмешки над своей внешностью. Однако своей милостью император его не оставил. Отправляя его в странствие по стране, он вручил ему золотую пластину с указом: «Высочайше пожаловано Ли Бо звание беспечного и свободного ученого, вольно странствующего сюцая (по-нашему, человека с высшим образованием). В любом винном заведении страны он вправе получать вино, а в государственном управлении – деньги: в областном управлении – тысячу гуаней, в уездном – пятьсот (а каждый гуань – это тысяча монет в единой связке). Военные или гражданские чины или простолюдины, отказавшиеся при встрече с ученым обеспечить ему должное уважение, будут рассматриваться как нарушающие императорский указ». Тем не менее двор покинул великий ум. Не беда, скажете вы, бывают беды и похуже. Ах, не заглядывайте вперед – придет время и этим бедам…

Хорошо ли было Ян Гуйфэн в императорских наложницах второго ранга? Ведь супруга все-таки была теоретически важней. Так вы же понимаете, супруга – для протокола, а вопросы решает наложница. И не беда, что император на тридцать четыре года старше. Китайские вельможи, судя по литературе, знали много удивительных тайн. В китайских книгах написано, что самые достойные чиновники, чтобы не обижать своих многочисленных наложниц, занимались с ними любовью прямо во время приема граждан по их жалобам, не отвлекаясь от подписывания бумаг и даже параллельно участвуя в совещаниях. Но одно угнетало сердце Ян Гуйфэн – что ее родня не так счастлива, как она. И Ян Гуйфэн делала все, чтобы осчастливить свою родню. А влюбленный император все назначал и назначал ее родственников на многочисленные важнейшие государственные посты. Вы, наверное, скажете, что это невозможно и немыслимо, но император при этом не учитывал ни их деловых качеств, ни способностей, ни преданности идеалам китайского государства. Страшно сказать, но протекция Ян Гуйфэн решала все: если ты родственник или родственница императорской наложницы – племянник или, не дай Бог, кум, – считай, что ты уже член правительства! Вот какие невероятные вещи творились в Китае за 1250 лет до нашего времени. Сейчас, конечно, такого больше нигде нет. Правда ведь или я что-то путаю?

Насколько такая семейственность хороша или плоха, не буду спорить – как бы чего не вышло… Но в Китае вышло плохо. Чем ближе родственник, тем выше должность ему доверялась. Строя для Ян Гуйфэн прекрасные дворцы и возводя для нее купальни на самых красивых озерах Поднебесной, император Сюань Цзун не забыл назначить первым министром ее двоюродного брата Ян Гочжуна. А этот самый Ян Гочжун был человек невероятно жадный и тщеславный. Чтоб не транжирить императорскую казну, он экономил на всех расходах. А чтоб не обременять императорскую казну лишними средствами, он аккуратно перегружал сэкономленные деньги в свою сокровищницу. Помимо всего Ян Гочжун еще считал себя великим полководцем и, чтоб доказать это всем, немедленно затеял войну с государством Наньчжао, соседом Китая. А едой, скажем так, армию он не перегружал. Уйдя в поход, армия обнаружила, что и есть нечего, да еще и отобрать не у кого. Запомните этот стиль поведения, он еще сыграет роковую роль не только в судьбе Ян Гочжуна. Некогда деятельный и рассудительный император не замечал, что творится. Он смотрел только на Ян Гуйфэн, а та улыбалась и говорила, что все в порядке. А из похода на Наньчжао вернулся только один воин из десяти, да еще и умирающий от голода, – после ужасных разгромов и то бывает лучше.

Тут всплыл еще один непростой для многих государств фактор – национальные проблемы. Думаете, у нас сейчас это непросто? Куда косому до зайца – национальный состав Китайской империи всегда был гораздо сложней. Для нас китайцы все на одно лицо, а между прочим даже в современном Китае северные китайцы не понимают речь южных. Объединяет их только иероглифическое письмо – слова произносятся совершенно по-разному, а пишутся одинаково. К нам чай пришел из Северного Китая, где его называли «ча», а к англичанам – из Южного, где его называли «тэ» – слова разные, а иероглиф один. А в те времена китайцы еще и были народом изнеженным, к войнам неспособным. Ян Гочжун решил, что найдет на них управу среди живущих в Китае кочевников, которые и воюют лучше. Причем особо быстрое повышение досталось на долю Ань Лушаня, сына согдийца и турчанки, человека смешного, маленького, с толстым животом. Когда он впервые попал на прием к императору, тот улыбнулся, ткнул его пальцем в живот и спросил: «А что в этой огромной сумке?» – «Ничего, кроме преданности моему государю!» – нашелся Ань Лушань. С этого ответа началась его феноменальная карьера. Вскоре он стал цзедуши, губернатором приграничной провинции, неоднократно водил китайские войска в бой – и побеждал и был побежден, но карьера двигалась. Помимо войн он занимался такими важными государственными делами как доставка к столу Ян Гуйфэн из Южного Китая ее любимых орехов личжи, которые почти невозможно перевозить, поэтому и в наших магазинах они большая редкость. Не доставляют нам этих орехов – а вот Ань Лушань с доставкой справлялся! Эстафеты из лучших конников скакали день и ночь, но драгоценные орехи попадали на стол императора и его драгоценной наложницы вполне пригодными к употреблению. Наверное, этой массе здоровых мужчин и отличных лошадей все равно больше не было чем заняться.

Что же случилось плохого в Китае из-за этих доносчиков – евнухов и не евнухов?

А что хорошее могло из-за такого случиться? Политика Китая пошла наперекосяк, а число доносов возросло настолько, что все оказались виноваты. Больше всего страдали люди толковые и успешные: у занятых делом нет времени на доносы, а у завидующих им нет сил ни на что другое. Все больше талантливых полководцев и администраторов ни за понюх табака поступали в распоряжение изобретательных императорских палачей. Но Ань Лушань был волевым человеком, не собирающимся идти, как беспомощный баран на бойню по указке стукачей из императорского гарема. Когда над его головой окончательно сгустились тучи, он избрал безошибочный шаг, ибо сам был опытным доносчиком и интриганом: он призвал бороться с засильем доносов и интриг. А они уж так разгневали отборные китайские войска, состоящие в основном из кочевников, что дальше было некуда! Под звуки барабанов войска поклялись, что не будут терпеть эту мерзость – доносы и умрут, но искоренят их. И началась самая жестокая из войн – гражданская война! А в Китае она была жестокой вдвойне – страна такая… Здесь еще не забыли, как во время неудачного народного восстания после одной-единственной битвы победители закопали живыми в землю триста тысяч пленных. Войска мятежников достигли необыкновенных успехов – они взяли обе столицы! Император со своим двором и, конечно, с драгоценной Ян Гуйфэн бежал из своего дворца.

Бунтовали в Китае почти как у нас – но не совсем. В страхе и спешке торопились на юг императорские гвардейцы, высшие придворные и конечно же сам император Сюань Цзун с Ян Гуйфэн. На первом же привале Ян Гочжун взял на себя дележ еды. Может, он и догадывался, что не время тут экономничать, но инстинкт так просто не преодолеешь. В очередной раз он решил, что грубой солдатне этого хватит, а не хватит, так перебьются, и гвардейцы остались голодными и злыми. А не то это было время, чтобы дразнить гвардейцев! Возмущенные солдаты буквально растерзали его на куски, отрубили ему голову и насадили на копье. Теперь они, подстрекаемые евнухами, требовали смерти Ян Гуйфэн. Думаете, они не могли избрать более подходящего времени разобраться со своим пайком? А кто бы им позволил в другое время? Не приведи боже увидеть китайский бунт, бессмысленный и беспощадный! Русскому бунту, которым нас так стращал Пушкин, до него еще плыть и плыть…

Положению императора в тот момент я бы не позавидовал – это уж точно! Император вышел к гвардейцам, пытаясь уладить дело, раздались приветственные крики, и вдруг они смолкли. В воздухе повисла тишина, а в первые ряды протискивались гвардейцы с копьем, на которое была насажена голова первого министра. И все громче из рядов гвардейцев звучали требования выдать им Ян Гуйфэн. Даже и не разберешь, то ли император не мог за нее заступиться, то ли мог, но не хотел рисковать – сообщения современников расходятся, все врут, как очевидцы. Может быть, император не видел выхода. Может быть, он просто струсил. Вполне возможно, что престарелому императору просто уже не очень была нужна наложница – как знать? Во всяком случае, перепуганную «Драгоценную Наложницу» выволокли из ее покоев. Далее сведения историков опять разделяются. Одни говорят, что ее подвели к буддийскому алтарю и задушили шелковым шнурком, другие – что ее повесили на грушевом дереве. Но все сходятся на том, что потом воины швырнули ее тело на землю и втоптали в песок копытами своих коней. Так же поступили и с ее малолетними детьми. А вы мне рассказываете про русский бунт! После такого неслыханного дела император понял, что он уже не император и не может им оставаться. Он передал власть старшему сыну, а сам удалился в монастырь. Он прожил там десять лет и практически не покидал монастыря, только раз в году, в день гибели Ян Гуйфэн, покидал монастырские стены, приходил на ее могилу и приносил погребальную жертву.

Можно было бы рассказать еще о многом: как Ань Лушань победил императорские войска, а потом и сам был убит, как после кровавых боев удалось подавить мятеж и престарелый император отобрал власть у сына и вновь стал править сам, можно было бы даже вспомнить, как умер император Сюань Цзун. Это была уникальная смерть. Он умер, приняв разработанный его алхимиками «эликсир бессмертия»! Для меня это и есть тот единственный случай, когда я слышал, что «эликсир бессмертия» хоть как-то подействовал! Но уже тринадцать столетий поэты и писатели Китая, Японии, а теперь и Европы не прекращают описывать трогательную историю прекрасной Ян Гуй-фэн. Я понимаю этих писателей: красивей писать о великой любви императора к молоденькой наложнице, чем о коррупции, казнокрадстве, интригах и зверствах. Во всяком случае, в Китае – у нас разве возможно такое? В итоге, как это ни печально, прекрасная добродетель, свойственная китайцам – любовь к родственникам, – причинила стране огромный вред. По переписи 754 года в Китае проживало почти пятьдесят три миллиона, по переписи 768 года – чуть меньше семнадцатьи миллионов. Боюсь, что любовь к родственникам у Ян Гуйфэн осуществлялась в явно извращенной форме. Зато сколько появилось романов, пьес и стихов о великой любви! Наверное, десяткам миллионам погибшим было бы приятно это знать – да вот не довелось. А ведь были счастливы пары с такой же разницей в положении и возрасте! Но об этом – следующий рассказ.