Великие скандалы и скандалисты

ВАСИЛИЙ СТАЛИН СПАСАЛ ФУТБОЛИСТОВ ОТ… ЧК

Василий Сталин был страстным любителем футбола. В то время это был самый популярный вид спорта в СССР.

Многим поколениям болельщиков помнится фамилия Старостиных. В их жизни был и драматический период.

Николай, Александр, Андрей и Петр были арестованы. Так родилось «дело братьев Старостиных». Неприязнь Почетного Председателя общества «Динамо» Лаврентия Павловича Берия к спартаковским кумирам стоила им 10 лет северных скитаний. Старший из них, патриарх советского футбола, заслуженный мастер спорта Николай Петрович Старостин был близко знаком с Василием Сталиным. Об этом знакомстве он рассказал в. своих воспоминаниях, которые были опубликованы в литературной обработке Александра Вайнштейна.

В 1942 году Николая Старостина и его братьев арестовали. «Более грязного и мрачного места, чем привокзальная площадь Комсомольска-на-Амуре, я никогда не видел ни в одном городе. Но запомнил ее на всю жизнь по другой причине: прямо к ней примыкала территория гаража Амурлага, где я имел счастье жить почти два года. Счастье в прямом смысле слова: ведь гараж не зона.

К тому времени меня мало чем уже можно было удивить. Но признаюсь честно, когда глухой ночью 1948 года к моей каморке подкатила машина первого секретаря горкома партии Комсомольска и приехавший на ней запыхавшийся капитан с порога выпалил: «Одевайтесь! Вас срочно требует к телефону Сталин!» — я подумал, что у меня начались галлюцинации.

Через полчаса я был в кабинете первого секретаря у телефона правительственной связи. Рядом со мной навытяжку стояли не понимающие, что происходит, начальник Амурлагеря генерал-лейтенант Петренко и хозяин кабинета. Я поднес к уху трубку и услышал голос сына Сталина — Василия.

У всей этой фантасмагории, как ни странно, имелось объяснение. До войны, в конце 30-х годов, в конноспортивной школе «Спартака» вместе с сыновьями Микояна верховой ездой занималась моя дочь Евгения и дочь нашего футболиста Станислава Леута Римма, будущая неоднократная чемпионка Союза. С ними тренировался худощавый, неприметный паренек по фамилии Волков. И только я, как руководитель «Спартака», знал, что его настоящее имя Василий Сталин. К моменту следующей встречи он успел стать генерал-лейтенантом, а я — политзаключенным.

Его неожиданно проявившийся — через столько лет — интерес ко мне вызывался отнюдь не детскими воспоминаниями. Будучи командующим Военно-Воздушными Силами Московского военного округа, он, используя особое влияние и положение, мог удовлетворить любую свою прихоть. В частности, желание иметь «собственную» футбольную команду ВВС, куда — кого уговорами, кого в приказном порядке — пытался привлечь лучших игроков из других клубов. По вечерам он во время застолья в своем доме-особняке любил обсуждать с игроками, среди которых оказалось и несколько бывших спартаковцев, текущие спортивные дела.

— Старостин слушает.

— Николай Петрович, здравствуйте! Это тот Василий Сталин, который Волков. Как видите, кавалериста из меня не получилось. Пришлось переквалифицироваться в летчики. Николай Петрович, ну что они вас там до сих пор держат? Посадили-то попусту, это же ясно. Но вы не отчаивайтесь, мы здесь будем вести за вас борьбу.

— Да я не отчаиваюсь, — ответил я бодрым голосом и почувствовал, как меня прошиб холодный пот. За один такой разговор я вполне мог получить еще 10 лет.

— Ну вот и хорошо. Помните, что вы нам нужны. Я еще позвоню. До свидания.

…От телефонисток по Амурлагу мгновенно разлетелась весть: Старостин разговаривал со Сталиным. Фамилия завораживала. В бесконечных пересудах и слухах терялась немаловажная деталь: звонил не отец, а сын. Местное начальство, конечно, знало истину, но для них звонок и отпрыска значил очень много.

К тому моменту — шел, как я говорил, 1948 год — до моего освобождения оставалось четыре года. Но судьба благоволила ко мне.

Директором одного из заводов Комсомольска был инженер Рябов из Москвы, наудачу оказавшийся болельщиком «Спартака». Он смог использовать то, что отцы города и Амурлага, сбитые с толку особой расположенностью ко мне сына вождя, позволили немыслимую вещь: не только зачислить политического заключенного на завод, но и допустить его к работе на станке.

Как вскоре объяснил мне Рябов, теперь при условии выполнения плана мне за день полагалось два дня скидки со срока заключения.

Так прошли два года, которые были зачтены мне за четыре. Мой срок истек. Местный народный суд на основании представленных документов утвердил досрочное освобождение. Мне выдали паспорт, где черным по белому были перечислены города, в которых я не имел права на прописку. Первой в этом списке значилась Москва.

И тут вновь позвонил Василий:

— Николай Петрович, завтра высылаю за вами самолет. Мы ждем вас в Москве.

— Как в Москве… Я же дал подписку…

— Это не ваша забота, а моя. До встречи… — И в трубке раздались частые гудки…

Прямо с подмосковного аэродрома меня привезли в особняк на Гоголевском бульваре — резиденцию Сталина-младшего.

Когда я вошел, Василий поднялся.

— С возвращением, Николай Петрович!

— Спасибо.

— Выпьем за встречу.

— Василий Иосифович, я не пью.

— То есть как не пьете? Я же предлагаю «за встречу». За это вы со мной должны выпить.

Стоявший сзади Капелькин потихоньку толкнул меня в бок, а Саша Оботов из-за стола начал подавать знаки: мол, соглашайся, не дури. Я замялся, но деваться некуда — выпил. И, усталый после перелета, голодный да еще и непривычный к алкоголю, сразу охмелел.

А Василий, смачно хрустнув арбузом, тут же перешел к делу.

— Где ваш паспорт?

— При мне, конечно.

— Степанян, — позвал «хозяин» одного из адъютантов, — срочно поезжай и оформи прописку в Москве.

Офицер моментально исчез.

Вскоре, так же незаметно, он появился и вернул мне паспорт. Открываю — и не верю глазам: прописан в Москве постоянно по своему старому адресу — Спиридоньевский пер., 15, кв. 13.

…Чем ближе подходил я к Спиридоньевке, тем отчетливее понимал, чего мне больше всего не хватало все эти годы — ощущения, что тебя ждут. И когда я, переступив порог квартиры, увидел плачущую жену и дочерей, я понял, как мало, в сущности, нужно человеку для счастья.

После моего ареста семье оставили только восьмиметровую комнату. Но именно те первые часы, проведенные в крохотной комнатке, до сих пор считаю одними из самых счастливых в моей жизни.

На следующий день меня доставили в штаб ВВС Московского округа, где правил бал Василий Сталин. Вся эта суета после Комсомольска-на-Амуре казалась мне игрой в оловянные солдатики. Главное — вскоре я должен был получить возможность вновь окунуться в любимую атмосферу футбольной жизни. Но, как говорится, человек предполагает, а Бог располагает. Через несколько дней ко мне на квартиру явились два полковника из хорошо знакомого ведомства.

— Гражданин Старостин, ваша прописка в Москве аннулирована. Вы прекрасно знаете, что она незаконная. Вам надлежит в 24 часа покинуть столицу. Сообщите, куда вы направитесь.

Подумав, назвал Майкоп. В Комсомольске у меня в команде играл майкоповец Степан Угроватов. Он часто говорил мне: «Майкоп — хороший город, если что, приезжайте туда. Там можно устроиться даже с вашей 58-й».

Итак, в моем распоряжении были сутки.

Не теряя времени, я отправился в штаб ВВС МВО и доложил о случившемся командующему.

— Как они посмели без моего ведома давать указания моему работнику. Вы остаетесь в Москве!

— Василий Иосифович, я дал подписку, что покину город в 24 часа. Это уже вторая моя подписка, первую я дал в Комсомольске. Меня просто арестуют…

Василий задумался.

— Будете жить у меня дома. Там вас никто не тронет.

Василий Сталин решил бороться за меня не потому, что считал, будто невинно отсидевший действительно имеет право вернуться домой. Я был ему нужен как тренер. Но сейчас это отошло для него на задний план. Суть заключалась в том, что он ни в чем не хотел уступать своему заклятому врагу — Берия, которого люто ненавидел, постоянно ругал последними словами, совершенно не заботясь о том, кто был в тот момент рядом.

Так я оказался между молотом и наковальней, в центре схватки между сыном вождя и его первым подручным. Добром это кончиться не могло.

Переехав в правительственный особняк на Гоголевском бульваре, я не сразу осознал свое трагикомическое положение — персоны, приближенной к отпрыску тирана. Оно заключалось в том, что мы были обречены на «неразлучность». Вместе ездили в штаб, на тренировки, на дачу.

Даже спали на одной широченной кровати. Причем, засыпал Василий Иосифович, непременно положив под подушку пистолет. Только когда он уезжал в Кремль, я оставался в окружении адъютантов. Им было приказано: «Старостина никуда не отпускать!» Несколько раз мне все-таки удавалось усыпить бдительность охраны и незаметно выйти из дома. Но я сразу обращал внимание на двух субъектов, сидящих в сквере напротив, вид которых не оставлял сомнений в том, что и Берия по-прежнему интересуется моей особой. Приходилось возвращаться в «крепость».

Не могу сказать, что подобное существование было мне по душе. Но я получил благодаря стечению обстоятельств редкую возможность наблюдать жизнь сына вождя.

В его особняке было очень много фотографий матери. Судя по ним, она была красивой женщиной. Василий гордился ею. Сам он был похож на отца: рыжеватый, с бледным лицом, на котором слегка просматривались веснушки. Мать же его была брюнеткой.

Василий никогда, даже будучи в заметном подпитии, не заикался о гибели матери. Но однажды по его реплике около фотопортрета: «Эх, отец, отец…» — я понял, что ему все известно о ее самоубийстве. Он с удовольствием вспоминал то время, когда его и Светлану воспитывала их тетка, старшая сестра матери. Она была замужем за Станиславом Францевичем Редесом, который в 30-х годах занимал видные посты в НКВД, был большой любитель спорта и особенно футбола, часто приходил на матчи сборной Москвы. После окончания очередной игры Станислав Францевич любил заглянуть в раздевалку, мы с ним подолгу обсуждали футбольные проблемы. Меня всегда поражали его умение слушать собеседника и тактичность, с которой он ненавязчиво высказывал свое мнение. Разве можно было предвидеть, какая страшная судьба вскоре ждет этого обаятельного, по-настоящему интеллигентного человека. Сейчас известно, что по приказу Сталина он был расстрелян во второй половине 30-х годов, а его жена отправлена в лагерь как «член семьи изменника Родины».

Я тогда ничего этого не знал, Василий тоже ничего не говорил, только ругал Берия, ставя ему в вину участь своих родственников.

Об отце в течение моего пребывания у него он не сказал ни слова. Ни восторженного, ни критического. Это само по себе уже было удивительно. Ведь тогда вся страна вставала и ложилась спать с молитвами во славу «великого Сталина».

Признаться, и я был не самый подходящей человек для разговоров на темы, отвлеченные от спорта, футбола — только что освободившийся политзаключенный. Да и время, и место общения не располагали к откровенности.

Беседы наши, как правило, происходили по утрам: с 7 до 8 с ним можно было обсуждать что-то на трезвую голову. Потом он приказывал обслуге: «Принесите!» Все уже знали, о чем речь. Ему подносили 150 граммов водки и три куска арбуза. Это было его любимое лакомство. За два месяца, что я с ним провел, я ни разу не видел, чтобы он плотно ел. С похмелья он лишь залпом опорожнял стакан и закусывал арбузом. Затем из спальни переходили в столовую. Там и оставалось полчаса для обмена разного рода соображениями. Чаще всего спортивными, но которые — хочешь не хочешь — всегда задевали текущие общественно-политические события. Мой «покровитель», как я вскоре убедился, очень слабо представлял себе проблемы и заботы обычных людей. Характер у него был вспыльчивый и гордый. Возражений он не терпел, решения принимал быстро, не тратя времени на необходимые часто размышления. И в этом отличался от отца, который, судя по кинофильмам, расхаживал по кабинету, покуривал трубку и медленно, обдумывая каждое слово, изрекал «гениальные мысли».

Я хорошо запомнил наш первый совместный приезд на дачу в Барвиху. Громадная столовая, метров сто, большой дубовый стол. У стола — овчарка неправдоподобных размеров. Потом Василий рассказал, что это собака Геринга, присланная в подарок Иосифу Виссарионовичу, но отец «передарил» ее сыну. Когда я вошел, она грозно зарычала, ее свирепый вид не оставлял сомнений, что она запросто может разорвать цепочку, которой была привязана к ножке стола, и вцеїїиться клыками в любого, кто приблизится к ее новому хозяину. Услышав команду: «Бен, это свой», она презрительно отвернулась от меня и уселась на стул рядом с Василием, никого по-прежнему к нему не подпуская. Василию это очень нравилось…

Наш разговор за обедом начинался с одного и того же вопроса:

— Николай Петрович, вы знаете, кто самый молодой генерал в мире?

Я понимал, куда он клонит.

— Наверное, вы.

— Правильно. Я получил звание генерала в 18 лет. А вы знаете, кто получил генерала в 19 лет? — И сам же отвечал: — Испанец Франко.

Несмотря на бесконечные повторы, такая викторина, видимо, доставляла ему удовольствие. Сказывались тщеславие и обостренное самолюбие. Думаю, благодаря этим качествам он мог бы стать неплохим спортсменом. Спорт он действительно любил и посвящал ему все свободное время. Хорошо водил мотоцикл, прекрасно скакал верхом. От адъютантов и других из его окружения я знал, что он очень смело и дерзко летал на истребителе. В этом отношении он был далеко не неженка, хотя выглядел довольно тщедушным. Если и весил килограммов 60, то дай-то бог…

Помню, как повариха на даче буквально преследовала меня требованиями повлиять на Васеньку, чтобы он получше поел. Я же больше старался использовать свое красноречие в пользу просьбы Светланы Аллилуевой, которая просила меня помочь ей — и сама всеми силами пыталась — отучить брата от выпивок.

В основном вокруг него крутились люди, которые устраивали свои личные дела: «пробивали» себе квартиру, звайия, служебное повышение. Я не припомню, чтобы он при мне занимался служебными делами. Молва о нем слыла такая, что если попадешь к нему на прием, то он обязательно поможет.

Разномастные чиновники не давали ему прохода: он наивно выполнял бесчисленное количество просьб оборотистых людей, которые его использовали. Все вопросы решались обычно с помощью одного и того же приема — адъютант поставленным голосом сообщал в телефонную трубку: «Сейчас с вами будет говорить генерал Сталин!» Пока на другом конце провода приходили в себя от произнесенной фамилии, вопрос был практически исчерпан.

К тому времени я уже разобрался, что Василию нравилась роль вершителя чужих судеб, он пытался в этом подражать отцу.

Вращаясь в пределах высшего партийного круга, с высот которого кажется, что в жизни все просто, не приученный даже к минимальным умственным усилиям, он не был расположен к серьезной государственной деятельности; заниматься какой-либо научной работой тоже был не в состоянии. Он не давал себе труда поработать дома даже с теми служебными документами, которые не успевал просмотреть в штабе, и возвращался к ним лишь после того, как выходил из очередного запоя.

Сижу в купе. Напротив еще трое. Вычисляю: который из них прислан за мной следить? Во время стоянки в Орле вдруг вижу в проходе вагона знакомую фигуру начальника контрразведки Василия Сталина, которого встречал в особняке на Гоголевском бульваре. С ним стоит мой верный Санчо Панса — Василий Куров и подает чуть заметные знаки: мол, идите сюда. Когда я вышел в тамбур, начальник контрразведки сказал:

— Николай Петрович, мы догнали вас на самолете. Василий Иосифович приказал любыми средствами вернуть вас в Москву.

— Мне нельзя в Москву.

— Николай Петрович, он вас ждет. Вы даже не представляете, как он рвет и мечет!

Поезд вот-вот тронется, надо что-то решать. Я пытаюсь найти для себя последнюю зацепку:

— Там мои вещи. И потом, за мной скорее всего следят.

— Черт с ними, с вещами и вашим шпиком. Надо лететь.

Была не была! Соскакиваю с поезда. Бежим на привокзальную площадь. Там уже ждет джип. Мы в него — и на аэродром. Короче, когда я переступаю порог кабинета Василия Сталина, то имею в прямом и переносном смысле очень бледный вид. Но он не обращает на это никакого внимания. Истерично кричит:

— Кто? Кто вас брал?

— Они не назывались, но в разговоре один из полковников упомянул фамилию Огурцов.

— Ах, Огурцов! Ну хорошо…

Хватается за телефон и набирает какой-то номер. Из трубки слышен голос:

— Генерал-лейтенант Огурцов у аппарата…

— Вы не генерал-лейтенант Огурцов, вы генерал-лейтенант Трепло. Это я вам говорю, генерал-лейтенант Сталин!

Тот явно с испугом:

— Товарищ генерал! Что случилось?

— Я с вами разговаривал два часа назад. Спрашивал, где Старостин. Вы сказали, что не знаете, где он.

— Действительно не знаю.

— Как вы не знаете, когда вам докладывали с вокзала, что его отправили в Краснодар.

— Вас кто-то ввел в заблуждение.

И тут Василий, уже успокоившись, отчеканил:

— Меня ввел в заблуждение Старостин, который сидит напротив. Но вы должны знать, что в нашей семье обид не прощают.

И бросает трубку.

У меня одно желание — побыстрее умыться и отоспаться. Но командующий не унимается:

— Николай Петрович, сегодня «Динамо» играет с ВВС. Идите пообедайте, и поедем на футбол. Сейчас мы всех там накроем.

Игра пошла ва-банк. Подъезжаем к «Динамо» — ворота стадиона настежь, все сразу навытяжку: «Здравия желаем, товарищ генерал!» Входим в центральную ложу, которая забита до отказа. При нашем появлении все поднялись с мест.

— Познакомьтесь, — говорит он мне, — это генерал Огурцов. А это, — обращается к генералу, — Николай Старостин, которого вы сегодня утром выслали из Москвы.

Побагровевший Огурцов демонстративно покидает ложу.

— Видите, — обращается ко всем Василий, — какой он нервный? Значит, чувствует свою вину.

Остальные офицеры следуют примеру Огурцова.

Наше присутствие в первом ряду центральной ложи вызывает повышенное любопытство болельщиков на трибунах.

Чувствую, что Василию не сидится. Он говорит:

— Пошли, они все в буфете.

Входим в буфет.

Генералы встают и уходят в ложу. Обслуга в недоумении. Никто ничего не понимает.

— Ну все, — подводит он итог, — выпейте кофе, а я добавлю водочки, и пойдем к команде. Считаю, что мы им отомстили.

После всего происшедшего я более ясно осознал, в какую тяжелую историю он меня втянул, и даже не хотел предполагать, чем она может закончиться. Все осложнялось тем, что как раз в это время Василий был в опале: на рыбалке, когда он с друзьями глушил рыбу, осколками одной из гранат ранило его и убило военного летчика, говорили, что личного пилота Сталина. После этого отец рассердился на сына. Василий считал, что Берия преподнес этот инцидент специально в искаженном виде, чтобы поссорить его с отцом.

Через день Василий сказал мне за завтраком:

— Берия улетел из Пицунды. Отец остался там. Я сегодня вылетаю к нему. У меня есть несколько неотложных вопросов, и одновременно я постараюсь поговорить о вас. Будете дожидаться моего возвращения на базе. Никто вас не тронет. Берите с собой жену и дочерей. С вами поедет мой адъютант Полянский. Отдохнете, половите рыбу в озере…

Для меня его предложение было достаточно заманчиво, потому что рядом, буквально в 18 километрах — деревня, где в то время жили мать и сестры с детьми.

Василий вызвал майора Полянского.

— Возьмите в сопровождение две машины охраны. Одна из них пойдет впереди, другая — сзади. В середине поедет Николай Петрович с семьей.

— Что я должен делать, если по дороге люди Берия захотят арестовать Старостина, если они попытаются захватить его силой?

— Отстреливаться…

Пора было мне вмешаться.

— Василий Иосифович, как отстреливаться?.. Мы будем стрелять в чекистов, а они в нас? Я не поеду.

Тогда Полянский предлагает:

— Мы можем долететь туда на двух самолетах. Там есть маленький аэродром. В воздухе Берия не сможет нас перехватить.

— Хорошо, действуйте. Но учтите, отвечаете за Старостина головой.

И вот младшая дочь (старшая из-за учебы осталась дома), жена, Куров, Полянский и я на двух самолетах приземляемся на аэродроме.

Роскошная территория базы, прекрасное озеро, рыбалка… Это немного отвлекло от мрачных мыслей.

Проходит год. Все идет своим чередом: тренирую команду, езжу с ней на матчи. И вот однажды на вокзале подходит ко мне высокий парень и говорит:

— Товарищ Старостин, можно вас на минутку… Вам придется поехать со мной.

— Почему?

— Команда поедет с Куровым, а у меня есть приказание сопровождать вас отдельно от команды. Выходим на привокзальную площадь — там стоит тюремная машина.

Приводят в кабинет к начальнику областного управления МГБ О. М. Грибанову.

— Николай Петрович, извините, что так вышло. Пришло постановление коллегии. За злостное нарушение паспортного режима вы осуждены на пожизненную ссылку в Казахстан. Я пытался как-то это смягчить. Все, что можно было, сделал. Но… Распишитесь, что вы ознакомлены с решением коллегии.

Я понял, что наступила расплата за московскую эпопею, за мое дерзкое появление в центральной ложе стадиона «Динамо».

Опять тюремный вагон».

Еще одно свидетельство неуправляемости и своенравия Василия Сталина.

В СССР существовал один вид равенства — равенство страха. Страха перед расправой: арестом, ссылкой, смертью. Как писал Федор Раскольников в своем знаменитом письме к Сталину: «Никто в Советском Союзе не чувствует себя в безопасности… Никому нет пощады… Все в равной мере подвержены ударам бича…»

В ПОСТЕЛИ С ТРЕНЕРОМ

История вкратце такова: в 1968 году на Олимпийских играх гимнастка Ольга Коваленко — в девичестве Карасева — взяла командное золото для СССР. Но каким путем? Как сообщил «Спорт Ил-люстрейтед», чиновники от Госкомспорта заставили ее в 18-летнем возрасте забеременеть от своего юноши, а потом потребовали сделать аборт на 10-й неделе беременности. Врачи сборной объяснили ей, что во время беременности организм вырабатывает больше мужских гормонов, которые в свою очередь увеличат ее силу и выносливость. Один бывший тренер, фамилия которого не называется, сказал корреспондентам РТЛ, что случай этот — неединичный, что заставить девушек забеременеть стоило больших усилий и принуждений, но это делали ради рекордов и побед… В любой другой стране это называлось бы изнасилованием, замечает «Спорт И ллюстрейтед».

Корреспондент «С. И.» связалась по телефону с Ольгой Коваленко, которая в настоящее время живет и работает за рубежом. Она повторила:

— Мой случай — не из числа экстраординарных. Я была лишь одной из многих спортсменок, которым секс (как и тренировки) предписывался в обязательном порядке. Девушки, противившиеся выполнению указаний начальства, подлежали отчислению из команды. Тех же, у кого не было постоянных мальчиков-приятелей, заставляли сожительствовать с тренерами.

Доподлинно известно, что идея использовать секс и беременность как допинг в спортивных достижениях родилась в Восточной Германии в середине 60-х годов и тут же была взята на вооружение советским спортом. И наши, и немецкие тренеры старались поступать «гуманно» — после победы беременной спортсменке предлагали выбор: покинуть спорт, выйти замуж и родить ребенка или, сделав аборт, продолжать карьеру…

Такой нестандартный «рационализаторский» подход к соревнованиям мы попросили прокомментировать врача акушера-гинеколога Э. К. Забкову.

— Правда ли то, о чем говорили врачи сборных?

— Да, на ранних стадиях беременности плацента действительно выбрасывает в организм гормоны, способные активно стимулировать физическую силу. Особенно если плод — мальчик. Пик выброса — девять-десять недель. Это и максимальный срок, при котором можно сделать аборт.

На этом и был, очевидно, построен тренерский метод. Но после введения строгого допинг-контроля такая «рационализация» оказалась связана с большим риском. Любая спортсменка, допущенная к крупному турниру, в обязательном порядке проходит тест на гормоны. Если будет зафиксировано превышение нормы мужских гормонов — андрогенов, ее могут снять с соревнований…

Итак, в середине 70-х от использования беременности в качестве допинга в спорте вынуждены были отказаться. Но не от экспериментов, связанных с сексуальной активностью спортсменок и их физическими успехами. «Лучший допинг — это любовь» — стало новым девизом.

Известный пример: украинская школа художественной гимнастики всегда славилась своими красавицами-медалистками. И чтобы спортсменки не грустили в одиночестве, сборы проводили совместно с не менее прославленными футболистами киевского «Динамо». Спортивная база бурлила любовными историями, девушки привозили с международных турниров золотые медали, футболисты блистали в высшей лиге. Для многих спортсменов дело закончилось счастливым браком. Гимнастка Дерюгина вышла замуж за форварда Блохина, а его напарник по команде Буряк стал законным супругом Васюры…

Вот что рассказал корреспонденту «С. И.» спортивный врач Николай Мальцев:

— Не секрет, что в некоторых видах спорта ранняя сексуальная жизнь даже поощряется. В художественной гимнастике, фигурном катании, синхронном плавании важны не только рекорды, но и внешние средства выразительности. Спортсменка должна быть эмоциональной, пластичной, женственной. А сексуальная жизнь стимулирует работу гипофиза, положительно влияя на женскую эмоциональность. Ведь мужская сперма — та дополнительная энергия, которая спортсменкам необходима. Поэтому часто юным гимнасткам, фигуристкам, пловчихам, претендующим на успех в большом спорте, приходится расставаться со своей невинностью. Пара фигуристов или танцоров бальных танцев выступает, как правило, успешнее, если между партнерами налаживаются интимные отношения. Тренер тут нередко выступает в роли сводни…

Ласковое море, аромат кипарисов — сборы ведь часто устраиваются где-нибудь на черноморском берегу. Родители далеко, а рядом тренер, такой внимательный, заботливый, единственный настоящий мужчина.

Рассказывает Ольга М., кандидат в мастера спорта, в недавнем прошлом гимнастка:

— Тренер пользовался тем, что все свои интимные проблемы мы, 15—16-летние девушки, обсуждали только с ним. Каждая вторая гимнастка была в него влюблена, а он понимал: перевозбуждение спортсменки перед соревнованием можно снять легко, не прибегая к алкоголю или таблеткам, — сексом. Это сейчас я могу оценить ситуацию более-менее объективно. А тогда просто бесилась от обиды. Ведь нас было несколько молодых смазливых девчонок. А перед большим турниром ставку делали на одну. И когда фаворитка вечером отправлялась на очередную «беседу» с нашим тренером, я дико завидовала и ревновала. Не думала ни о будущем, ни о нравственной стороне дела, мне хотелось оказаться там, на месте фаворитки…

А как же закон? В те времена тренерские «разработки» держались в секрете, существовала круговая порука. Молчать было выгодно всем: родители гордились юной чемпионкой, спортсменка — своими медалями, тренер — ее рекордами, чиновники рапортовали о достижениях тренеров.

БОКСЕР МАЙК ТАЙСОН УКУСИЛ СОПЕРНИКА ЗА УХО

Матч-реванш за звание чемпиона мира по боксу среди тяжеловесов-профессионалов завершился грандиозным скандалом: судьи в третьем раунде дисквалифицировали Майка Тайсона, который несколько раз укусил соперника — чемпиона мира Эвандера Холифилда — за ухо. Словом, звание чемпиона Холифилд сохранил, а вот часть правого уха потерял.

Тайсон дисквалифицирован пока на неопределенное время. Компетентная комиссия рассмотрит его поведение на ринге Лас-Вегаса и окончательно решит его судьбу. Тайсону грозит пожизненная дисквалификация: еще не забыто его тюремное заключение за изнасилование участницы конкурса красоты среди афроамериканок. Кстати, срок тюремного наказания (Тайсона выпустили на свободу условно) у экс-чемпиона еще не истек, сообщает ИТАР-ТАСС.

59-летний судья матча Миллз Лейн подошел в перерыве между раундами к Тайсону и его секундантам и предупредил, что если «шалости» Майка повторятся, он не позволит ему продолжать бой. Но Тайсон не внял предупреждению.

Когда судья прекратил бой, разведя соперников по углам (ринг в это время заполнили служащие безопасности), и объявил победителем Холифилда, Тайсон сквозь ряды полиции попытался добраться до «обидчика», раздавая удары даже стражам порядка.

Можно предположить, что карьера Тайсона на этом закончится. Кстати, организаторы матча еще не решили, будут ли платить ему гонорар. А полиция Лас-Вегаса (штат Невада) расследует сообщения о пистолетных выстрелах, прозвучавших в субботу в здании казино, где проходил боксерский матч за звание чемпиона мира среди тяжеловесов между Майком Тайсоном и Эвандером Холифилдом. В результате последовавшей за тем паники, как минимум, около трех десятков человек получили ранения различной степени тяжести.

Примечательно, что администрация отеля «Эм-джи-эм» утверждает, что на самом деле никаких выстрелов не было, а несколько хлопков, принятых возбужденной после боксерского поединка публикой за пистолетные выстрелы, на самом деле оказались звуками открываемых бутылок шампанского. Как бы там ни было, бдительность полиции можно легко понять: не так давно, в сентябре прошлого года, известный негритянский певец в стиле рэп Тупак Шакур, посетивший матч Майка Тайсона и Брюса Селдона, был смертельно ранен почти сразу же после выхода из отеля.

В любом случае, даже если сообщения о пистолетных выстрелах не найдут подтверждения, полиции еще долго придется разбираться с событиями этого матча. Тайсону может быть предъявлено новое обвинение — на этот раз в неподчинении сотрудникам правоохранительных органов. Это означает для Тайсона почти автоматическое тюремное заключение.

КРИМИНАЛЬНЫЙ МИР И СПОРТ

Он умер своей смертью в одной из престижных московских клиник. Геннадий Корьков, «крестный отец» российской мафии по кличке «Монгол». В конце 60-х — начале 70-х Корьков был безраздельным хозяином криминального мира столицы. Его побаивались воры в законе, трепетали «теневики» и цеховики.

Банда Монгола состояла из тридцати человек. Наиболее активным и жестоким выбивалой был Япончик, Вячеслав Иваньков, много перенявший у «крестного». После разгрома банды и ареста основного состава в 1972 году Япончик избежал наказания. Так что в 1980 году Иваньков организовал собственную преступную группу. Почерк его деяний мало чем отличался от «монгольских», но, учитывая ошибки учителя, ученик значительно уменьшил число соратников. Наиболее яркие из них — Владимир Быков (Балда), Вячеслав Слива (Слива), братья Квантришвили, Отари и Амиран. Последний, профессиональный игрок в карты, был наводчиком. Он владел поистине золотой информацией о картежниках, имевших крупные состояния. Отари — спортсмен, сошедший с борцовского ковра иных «поединков» ради.

«В начале 1981 года Иваньков, Быков, Квантриш-вили «выбили» деньги у игроков в карты Кумаева, Менялкина, Летучего и других на сумму свыше 100 тысяч рублей.

Действовали преступники дерзко. Чтобы беспрепятственно попадать в квартиру жертвы, использовали форму сотрудника милиции. В результате ничего не подозревавший хозяин спокойно открывал дверь. Его тут же валили с ног, связывали и вывозили за город. Место готовилось заранее — дача на отшибе или заброшенный дом. Там жертву пытали: избивали, жгли каленым железом, утюгом, пока «клиент» не расколется на требуемую сумму. Попутно вымогались сведения о других толстосумах.

Потерпевшие, как правило, в милицию не обращались, ибо имели свои грехи перед законом. Тем не менее, постепенно скопился достаточный компромат, чтобы преступников не только вычислить, но и, доказав их виновность, отдать под суд. Банда Япончика, хоть и не вся, отправилась на нары. Главарь получил 14 лет строгого режима (отсидел десять).

Отари избежал наказания. Его участие в преступлениях доказано не было.

Квантришвили Отари Витальевич, родился в 1948 году в городе Зестафони (Грузия), мастер спорта по борьбе, бывший тренер московского спортобщества «Динамо». Судим за изнасилование в 1967 году, но не осужден по причине психической ненормальности. Существует версия, по которой во время предварительного заключения он укусил сокамерника за ухо в шизофреническом порыве. Это и легло в основу врачебного диагноза, благодаря чему Отари оказался на свободе.

Преступная группа братьев Квантришвили начинает активно действовать к середине 80-х. Основной контингент составляли бывшие спортсмены: боксеры, борцы, каратисты. Они привлекались для охраны влиятельных уголовников и для расправы с неугодными. Вот наиболее важные участники: Александр Изотов (Бык), неоднократный чемпион Европы по борьбе дзюдо; Гиви Берадзе (Резаный), вор в законе. Особо интересен Иван Оглу (Цыган), кандидат в мастера спорта по боксу. С подачи братьев он сколотил в Московской области люберецкую бригаду. Его люди занимались незаконными валютными операциями, спекуляцией, скупкой чеков Внешпосылторга, так называемой «ломкой». А вообще под «крышей» братьев Квантришвили в «лучшие времена» находилось до 90 процентов всех московских «ломщиков».

Кому — русская парная, кому — финская сауна; и та, и другая имеются в арсенале Краснопресненских бань, ставших местом воровской стрелки (встречи), а позже — общественной приемной, куда приходили со своими проблемами те, кто искал «справедливости», но чурался закона. Речь идет, конечно, не об общих залах, а о номерах «люкс», где дела решались за роскошным столом, ломившемся от яств и напитков, а досуг занимали, разумеется, карточные игры с далеко идущими последствиями.

Вспомним одно теплое застолье.

Шустро бегают банщики Виталий Иткин, Марк Котляров и Боря Губер, обеспечивая и поддерживая тонус игроков: идет крупная битва. Ставки для 1984 года немалые: за вечер можно поднять до полумиллиона. Кроме того, «везунчик» получает приз — обнаженную красавицу. Игроки подобрались известные и маститые: авторитеты Бродский и Черкасов, боксер-тяжеловес Коротаев, братья Кван-тришвили.

Проигрался Игорь Бродский, долг за ним составил 400 тысяч рублей. Платить — нечем. Упал в ноги. Долг обещали скостить, но за участие в одном деле. На том и расстались.

В том же году, летом, господин Бродский праздновал день рождения своей сестры. В ресторане «Прага». К вечеру, когда шумная публика, изрядно набравшись, угомонилась, к его столику подсели двое мужчин и женщина. Одним из мужчин был боксер Коротаев, другим — Владимир Попов (кличка «Наемник»), бывший офицер спецназа, владеющий в совершенстве приемами каратэ.

Тут Олег напомнил Игорю про должок. «Мы же договорились, что я его отработаю», — растерянно бормотал Бродский. Коротаев выдержал эффектную паузу. И — как бы нехотя: «Ладно. Уговор дороже денег. Пойдешь вот с ним, — он указал тяжелой боксерской ладонью на напарника. — Наемник тебя посвятит во все детали». — «Дело привычное, — ухмыльнулся Попов, — поможешь одного «корейку» потрясти, прибалтийского…» Потратив на подготовку неделю, команда в составе Валиулина, Бабаева, Попова, Бродского, Овчинникова, Андреева, Шепелева и Мееровича выехала в Латвию. В ночь на 16 июля вооруженные бандиты ворвались в дом «корейки» Самовича, избили хозяина и его зятя, после чего Шепелев сделал им парализующие уколы. Забрав 114 тысяч рублей и энное количество золота, налетчики скрылись.

Только спустя полгода милиции удалось напасть на след преступников. На Севастопольском проспекте в Москве «гаишники» остановили автомобиль за превышение скорости. Водительское место занимал Геннадий Бабаев — «под мухой», с итальянским револьвером «Олимпик», заткнутым за пояс. В Севастопольском РУВД по этому факту возбудили уголовное дело. Далее все пошло своим чередом.

«Он вызывал любовь и внушал страх», — так писали об Отари Витальевиче зарубежные средства массовой информации. Мало кто задумывался о происхождении его огромных капиталов, о которых сам Квантришвили говорил: «Я попросил, и мне принесли».

Многих восхищала щедрость, «благотворительность» Черного кардинала, не имевшая, казалось, границ. Но от глаз публики скрывалось то, что направлена она была только в одни ворота.

Год 1992-й. Агентство «Рэд стар» проводило в Совинцентре международный конкурс «Лицо года». Победительница получила контракт на 30 тысяч долларов. Побежденным красавицам, слетевшимся со всей страны, подобно бабочкам на огонек, оставалось только размазывать слезы по щекам: вторые, третьи успокоительные призы не предусматривались. Утешитель, однако, нашелся. Из жюри внушительно поднялась фигура крепкого темноволосого мужчины, благотворителя и попечителя молодых дарований, известного мецената от спорта Квант-ришвили. Он назвал шесть участниц конкурса, которым удалось потеснить других в борьбе за первое место. «Мы даем вам приз: поедете с нами на Олимпиаду в Барселону. Приз зрительских симпатий».

Золушки попали в сказку, длившуюся, увы, недолго. Ни Испании, ни Барселоны они, по сути, не увидели: они нужны были для осуществления необговоренной «программы по снятию стресса со спортсменов». Их даже на минуту не выпускали из гостиничного номера. Зато к ним по очереди впускали всю команду, сопровождавшую Отари Витальевича…

Феномен появления в нашей жизни новых силовых структур, подобных тем, что выпестовал и взлелеял Отари Витальевич, назвали «организованной спортивностью». Сегодня не секрет, что многие спортивные клубы являются «офисами» преступных групп, местом регулярных встреч.

Заботясь о своих кадрах, мафиози открыли загибающимся, оставленным на произвол судьбы в хаосе нарождающегося рынка спортшколам и спортоб-ществам щедрое финансирование, организовали благотворительные фонды поддержки спортсменов. Первый шаг здесь сделал Отари Квантришвили, организовав Фонд социальной защищенности спортсменов имени Льва Яшина. С его же подачи появилась ассоциация профессиональных боксеров «Боевые перчатки», ассоциация кикбоксинга «Китэк», ассоциация профессиональных борцов.

Квантришвили достиг небывалой высоты в своем восхождении на Олимп богатства, власти, славы. Благодаря своим возможностям и связям. Отари Витальевич создал собственную финансовую империю. Она началась с учреждения ассоциации «XXI век», которая занималась экспортом нефти, леса, цветных металлов, импортом газового оружия. Один из руководящих постов в этой ассоциации занимал генерал-майор милиции в отставке, бывший заместитель начальника ГУВД Москвы А. Бугаев.

ЧЕТВЕРТАЯ ГИЛЬЗА. До последнего дня Квантришвили находился в центре столичной общественной жизни, появляясь почти на всех торжественных мероприятиях. Особое предпочтение отдавал тем, что проводились российской милицией или службой безопасности. Все просчитывалось, анализировалось, подстраивалось под процветание своей империи. Уже формировалась политическая команда для решительного броска к государственной власти. Но, похоже, Отари переоценил свои возможности, слишком уверовал в свою недосягаемость для конкурентов и недоброжелателей. Бесконечные мелькания по телевизору, заискивающие позы бизнесменов и чиновников, крепкие позиции в милиции, по всей видимости, вскружили ему голову. Поведение стало, как говорится, неадекватным. Достаточно вспомнить, например, одно из его регулярных выступлений в телепрограмме «Караул», когда он посоветовал начальнику регионального управления по борьбе с организованной преступностью Владимиру Рушайло серьезно подумать о своих детях… Что означала эта незамаскированная угроза, прозвучавшая в прямом эфире к изумлению миллионов телезрителей? Брошенная перчатка перед дуэлью? Отчаянный блеф загнанного в угол игрока, стремящегося любой ценой избежать поражения?

Наконец, существует еще одна версия, заслуживающая внимания. Приведем апрельскую хронику 1994 года (список выборочный, так сказать, лишь информация к размышлению):

4.04. У дверей своей квартиры убиты директор фирмы «Варус-видео» Томаз Топадзе и его племянник Георгий Ильнадзе.

5.04. Около Краснопресненских бань смертельно ранен Отари Квантришвили.

12.04. В своей квартире вместе с женой и ребенком расстрелян вор в законе Автандил Чиквадзе (Квежо).

18.04. На улице убит выстрелом из пистолета «ТТ» вице-президент АО «Белые ветры» Зураб Нацвилишвили.

Кроме того:

В Тбилиси убит вор в законе Джамал Микеладзе (Арсен). Исчез известный грузинский вор Гиви Берадзе (Резаный), один из наставников Отари.

В Зеленограде с простреленной головой в своей машине найден вор в законе Гога Пипия (Гога).

Во всех случаях работали профессионалы. Брошенное на месте преступления орудие убийства. Обязательный контрольный выстрел — знак качества выполненной работы. Никаких следов, никаких свидетелей…

Накануне даты, открывающей этот кровавый список, в Москву приезжал министр внутренних дел Грузии. Официальная цель визита — наладить взаимодействие между правоохранительными органами двух государств, где одним из пунктов значилась борьба с грузинскими преступными группировками в России. И, словно в развитие встречи, прокатилась серия убийств крупных криминальных авторитетов и предпринимателей соответствующей национальности…

…Снайпер стрелял по Черному кардиналу из чердачного окна дома напротив. Именно там нашли три гильзы. При четырех выстрелах. Очевидно, в охоте на Квантришвили участвовал еще один киллер, страхующий.

…Он жил и умер, окруженный непроницаемой тайной…