Верблюжий клуб

Глава пятидесятая

– Ты сделала что?! – проревел в сотовый телефон Алекс. Он сидел в своем номере и, когда позвонила Кейт, пристегивал наплечную кобуру.

– Теперь ты понимаешь, почему я не стала звонить вчера вечером, – сказала она. – Я знала, что ты рассердишься.

– А чего другого, черт возьми, ты могла ждать? Ты хотела, чтобы я сказал: «Отличная работа, Кейт, и я страшно рад, что ты еще не труп»?

– Я сказала, что хочу поработать с Оливером Стоуном и его друзьями, и ты на это ответил «О'кей».

– Но я не знал, что они были свидетелями убийства Патрика Джонсона! Если бы мне это было известно, я посоветовал бы тебе держаться от них подальше.

– Но я тоже не знала, что они как-то связаны с этим делом! Поэтому выслушай меня. Мне есть что сказать.

Несколько следующих минут Кейт пересказывала Алексу то, что услышала прошлым вечером от Стоуна. Когда она закончила, Алекс покачал головой с таким видом, словно не поверил своим ушам.

– Постой-постой! Они были свидетелями убийства и не пошли в полицию, поскольку опасались, что им не поверят. Так?

– Мне кажется, Оливер не очень любит копов. Возможно, это связано с его прошлым.

– Вдобавок к этому они выследили одного из убийц, забрались в его дом и сами едва не сыграли в ящик. Так?

– Да.

– И в то время, когда они обыскивали дом убийцы, эти самые убийцы влезли в дом Милтона Фарба и были запечатлены на пленку. Так?

– Но эти люди похитили подружку Милтона, и сообщить об этом в полицию они тоже не могли.

– Они не назвали тебе имен убийц?

– Мне кажется, что им известно только одно имя.

– Но их изображения имеются на диске. Могли бы они их опознать?

– Фильм мне не показали.

– Почему, дьявол их побери?

– Прежде они хотели показать его тебе.

– Замечательно. Но я торчу в четырех часах езды от них, сижу по горло в работе, а завтра сюда прибывает президент.

– Они не идут на уступки, Алекс. Я настаивала. Они говорят, что покажут запись только тебе. И я их понимаю. Меня они плохо знают. Я работаю в Министерстве юстиции, и потребовались огромные усилия, чтобы убедить их рассказать все, что они знают. Оливер доверяет тебе – а вовсе не мне.

Алекс пригладил волосы, подбородком прижал телефон к груди, окончательно пристегнул кобуру и спросил:

– Ну и что ты намерена предпринять?

– Я хотела навестить тебя. Завтра.

– Завтра?! Завтра здесь будет президент, а он для нас всегда стоит на первом месте. Надеюсь, ты меня понимаешь, Кейт.

– Знаю. Но мне хотелось бы, чтобы ты встретился с Верблюжьим клубом…

– С чем?

– Ой, прости. Оливер и его друзья называют себя Верблюжьим клубом. Это своего рода тайная организация, которая вот уже много лет следит за разного рода политическими заговорами. Ты наверняка не знаешь, что скандал с министром обороны несколько лет назад инициировали они. Помнишь? Министр получал откаты за то, что размещал военные заказы на фирмах своих друзей. Верблюжий клуб узнал об этом из обрывков информации, полученной от помощника шеф-повара Белого дома. Это просто потрясающе, Алекс!

Алекс прилег на кровать, смежил веки и сказал:

– Выходит, что помощник шеф-повара Белого дома шпионит за министром обороны в интересах какого-то Верблюжьего клуба… Это действительно потрясающе. Ведь это шутка? Скажи, Кейт, что ты пошутила.

– Забудь. Это не имеет значения.

– Что значит «не имеет значения»?! – От возмущения он сел.

– Алекс, прошу, выслушай меня. Убийство Патрика Джонсона они расследовали очень хорошо. Можно сказать, просто замечательно.

Алекс, ухитрившись взять себя в руки, спросил более или менее спокойно:

– Ну хорошо, вы всем кагалом приезжаете сюда, и что потом?

– Мы присутствуем на церемонии, после чего собираемся в одном месте, где они демонстрируют тебе фильм и называют имя убийцы. Затем мы едем домой.

– Имеется в виду, что я передам все в секретную службу?

– Да. Зная имя убийцы, мы имеем отличную базу для продолжения расследования. Кроме того, нам необходимо вернуть Частити. Милтон вне себя от горя.

– Кто, черт побери, эта самая Частити?

– О, прости. Частити – подруга Милтона. Ее похитили.

– Расследованием похищений занимается ФБР. И с каждой потерянной секундой шансов найти ее живой становится все меньше.

– Мы имеем дело не с обычными похитителями. У этих людей ставки гораздо выше. Каждые два часа они звонят Милтону и позволяют ему перекинуться с Частити парой слов, чтобы показать, что она жива. Думаю, что вреда Частити они не принесут. Во всяком случае, пока. Ситуация поистине патовая.

– И как со всем этим связан Патрик Джонсон?

– На этот вопрос мне ответили как-то туманно. Не сомневаюсь, что тебе они объяснят более четко. Из того немногого, что мне сказали, я поняла, что ответ у них есть.

Алекс глубоко вздохнул. Весь этот день будет посвящен завершению подготовки к визиту президента, и ему следовало целиком сосредоточиться на своих функциях агента секретной службы. И вот теперь он знал, что вместо этого его мысли в основном будут крутиться вокруг Верблюжьего клуба. «Да поможет мне Бог».

– Алекс, ты все еще там?

– Здесь, здесь, – буркнул он.

– Итак, что скажешь? Стоит нам приезжать?

Алекс покосился на пистолет, и у него мелькнула мысль: «Не будет ли проще закончить все сразу и немедленно?»

– Алекс!

– Да, о'кей. Приезжайте.

– А не могли бы мы привезти с собой и Адельфию? Она очень тревожится за Оливера.

И тут Алекс не выдержал:

– Что за вопрос, Кейт? Тащи сюда весь этот долбаный Обезьяний или как его там… Жирафий клуб. И когда будете собираться, то почему бы вам не заскочить в Белый дом и не прихватить президента? Уверен, что он получит от этого громадное удовольствие. И возможно, подбросит вас сюда на своем самолете. Только не забудь сообщить ему мое имя, чтобы парень знал, чью задницу ему следует надрать по прибытии сюда.

– О'кей, – с возмутительным спокойствием ответила Кейт. – Я кончаю беседу. Увидимся завтра.

Телефон умолк, и Алекс снова рухнул в постель. Но в этот миг раздался стук в дверь.

– За дело, Форд. Пошли, – послышался голос командира. – Ты готов? – Вопрос прозвучал чуть громче, нежели первая фраза.

Алекс вскочил с кровати и распахнул дверь.

– С тобой все в порядке? – внимательно глядя на него, поинтересовался командир.

– Никогда не чувствовал себя так хорошо! – бодро отрапортовал Алекс.

Когда Том Хемингуэй шел по улочкам крошечного городка в часе езды от Франкфурта, уже начинало смеркаться. Пройдя через очаровательный торговый квартал рядом с готическим собором, он нырнул в переулок и вошел в жилой дом. Том поднялся на лифте на третий этаж, постучал в дверь четвертой по коридору квартиры и услышал приглашение войти.

В квартире было темно, но он мгновенно сосредоточил все внимание на дальнем углу комнаты, где вообще царила полная тьма.

– Я вижу, что твое шестое чувство, Том, тебя по-прежнему не подводит, – сказал с улыбкой появившийся из темноты человек.

Араб, облаченный не в национальное одеяние, за исключением тюрбана, а в деловой костюм европейского кроя. Араб предложил Хемингуэю сесть в кресло рядом с небольшим столом, а сам занял место напротив. Том чувствовал, что в квартире еще кто-то есть, но почел за благо умолчать об этом.

Араб устроился поудобнее и, положив руки на подлокотники кресла, сказал:

– Твой отец был замечательным человеком, и наша тесная дружба продолжалась почти тридцать лет. Твой отец хорошо знал нас, Том. Он не поленился изучить наш язык, религию и культуру. В наше время его примеру, увы, никто не следует.

– Он не был похож на других, – согласился Хемингуэй. – Совсем не похож.

Араб отпил воды из стоявшей между ними на столе чашки и предложил выпить Тому. После того, как тот отклонил предложение, араб протянул ему листок бумаги.

– Как договорились, – сказал он, и Том, не глядя в документ, положил его в карман.

– Думаю, что вы вложили в него массу замечательных мыслей, – сказал Хемингуэй.

– Я размышлял об этих материях всю свою жизнь.

– Вы сможете сделать так, чтобы никто другой не взял ответственность на себя?

– Это уже сделано. Надеюсь, что тебе было приятно работать с моими людьми.

– Об их лояльности к вам красноречиво говорит то, что они выполняли все мои требования, не задавая никаких вопросов.

– То, что мы делаем, мы делаем не только ради вас. Аль-Завахири и ему подобных ваша страна сумела совратить. Они утратили связь с исламом. Вы уверены в завтрашнем успехе? – немного помолчав, спросил араб.

– Да.

– Нападение на сверхдержаву никогда не проходит легко.

– Даже сверхдержавы состоят из людей.

– Мы другие люди, – покачал головой араб. – Совсем другие. Но эти различия ваша страна признать отказывается.

– Чем больше возрастают наши отличия, тем больше мы становимся похожими друг на друга. И вы и мы жаждем мира.

– Простите за грубость, но это полная чушь. В вас заговорила ваша буддистская сущность. – Араб сделал глоток воды и продолжил: – Америка тратит на армию больше, чем все остальные страны, вместе взятые. Ни одна страна не станет делать это ради достижения мира или самообороны. На такие затраты идут только в целях агрессии. Стоит вашему президенту нажать на кнопку, и весь арабский мир исчезнет в грибовидном облаке.

– У нас нет никаких причин поступать так. Наши усилия на Ближнем Востоке направлены на достижение иных целей. Там на смену диктаторским режимам приходит демократия.

– Диктаторским режимам, становлению и укреплению которых так содействовала Америка. А приходящие к власти демократы ненавидят Америку гораздо больше, чем диктаторы, которых они заменили. Вы пришли в Ирак, не разбираясь ни в истории, ни в культуре этой страны. Америку, похоже, несказанно изумил тот факт, что Великобритания, захватив район, именуемый Месопотамией, создала искусственную страну, назвав ее Ираком. Население этой, с позволения сказать, страны состоит из суннитов, шиитов, курдов и множества этнических групп, которые никогда не могли ужиться друг с другом. Неужели вы действительно полагали, что, войдя в Ирак ради его «спасения», вы добьетесь мира? Нельзя бомбами загнать народ в демократию! Демократия возрастает из почвы, а не падает с неба. Отправляясь к избирательным урнам, мусульмане проходят мимо воронок от взрывов, унесших жизни их родных и близких. Неужели вы верите в то, что возможность получить демократию американского толка заставит их забыть, кто убил их мужей, жен и детей?

– Моей стране следует признать, что к свободе ведут множество путей. Я боюсь, что мы пока видим единственный путь для решения проблем. Это наш путь.

– Прекрасные слова, Том, – сказал араб, сделал очередной глоток воды и добавил: – Но боюсь, что ваши вожди не разделяют твоих чувств. Господь всемогущий мог бы уничтожить всю вашу армию одним мановением руки. Но мы, простые смертные арабы, не можем победить вас военным путем, принимая во внимание ваше оружие и ваши деньги. Мы видим, как следом за великим американским войском маршируют американский бизнес и американские нефтепроводы. Вы утверждаете, что вашей целью является свободный мир. Но взгляни! В Африке диктаторских режимов больше, чем на Ближнем Востоке, и геноцид там лютует значительно сильнее. Но я не вижу там американских танков, пролагающих огнем орудий путь к демократии. На это есть простой ответ. На Ближнем Востоке значительно больше нефти. Окажи нам честь, Том, и откажись от мысли, что мы, дикие дети пустынь, не понимаем, насколько далеки от альтруизма американские цели.

– Свобода – великолепная вещь, мой друг. А Америка – самая свободная в мире страна.

– Неужели? Страна, в которой двести пятьдесят лет царило рабство и которая еще сто лет де-факто относилась к людям с черным цветом кожи как к рабам? Мне довелось лично познакомиться с вашей свободой. Пятьдесят лет назад в Ираке был демократически избранный премьер-министр, который имел наглость национализировать нефтяную промышленность. Американским нефтяным компаниям подобное вряд ли могло понравиться. Поэтому ваше ЦРУ помогло свергнуть законное правительство и вернуло на трон марионетку-шаха. Его вызывающее жалость обожание западного образа жизни привело к народной революции, и всем надеждам на подлинную демократию был положен конец. Америка играет в подобные игры по всему земному шару, от Чили до Пакистана. Политика западного мира привела к тому, что на земле погибли несчетные миллионы невинных людей. – Он внимательно посмотрел на Хемингуэя и после короткой паузы спросил: – А что, если новое иракское правительство придется Америке не по вкусу?

– Несмотря ни на что, я продолжаю думать, что вы верите в свободу, – спокойно ответил Хемингуэй. – Еще мальчишкой я сидел и слушал, как вы обсуждали эти проблемы с моим отцом.

– Да, всю свою жизнь я сражался за те свободы, которые соответствуют Слову Божьему. Я свято верю в то, что люди должны иметь голос, выбирая образ жизни. Я не согласен с тем, как в некоторых арабских странах относятся к женщинам. Меня буквально воротит, когда рядом с глиняными хижинами возводятся роскошные дворцы. Мир ислама сталкивается с множеством проблем, которые нам необходимо решать. Но разве можно назвать свободой такое положение, когда вам кто-то со стороны указывает, к чему вы должны стремиться? И почему это работает только в одну сторону, Том? Америка с населением в пять процентов от общего числа всех жителей Земли потребляет четверть всей энергии земного шара! Бедные страны не могут получить необходимой им энергии, и их жители страдают и умирают только потому, что Америка так много забирает себе. Так почему эти бедные страны не могут вторгнуться в Америку, чтобы заставить эту энергетическую диктатуру уменьшить потребление нефти и газа? Интересно, понравилось бы это Америке?

– Почему же вы мне помогаете, если у вас такие настроения?

– Все очень просто, – пожал плечами араб. – За одного убитого американца умирают сотни арабов. Самоубийцы-бомбисты уничтожают своих братьев-арабов тысячами. С каждым новым взрывом мы становимся все слабее и тем самым играем на руку американцам. – Он помолчал, отпил воды и продолжил: – Западная пресса просто зациклилась на террористах, взрывающих себя, чтобы скорее оказаться на небесах. Но Бог говорит, что величайшей заслугой является спасение жизней. Спасение одной жизни означает спасение многих. Неужели для того, чтобы мы оказались в раю, нас обязательно следует убить? Почему мы, мусульмане, не можем наслаждаться мирной жизнью, верить в Бога, верно служить ему и таким образом открыть себе путь на небеса? В странах Запада дети растут в мире. Неужели наши дети не заслуживают такого права?

– Конечно, заслуживают, – согласился Хемингуэй.

– Ваша страна хочет невозможного, и вы это знаете. До энергетического кризиса семидесятых Америку на Ближнем Востоке волновало лишь противостояние арабов и Израиля. После одиннадцатого сентября вы обрушились на талибов. Это не вызывает у меня возражений. На вашем месте я поступил бы точно так же. Однако цель, которую вы поставили перед собой – в одночасье превратить Ближний Восток в край демократии, – сущее безумие. Вы хотите, чтобы мы за какие-то годы сделали то, на что у вас ушли столетия. – Он выдержал паузу и продолжил: – И вопрос вовсе не сводится к формуле «Ислам против Запада». За несколько тысяч лет у арабов появились обычаи и культура, неразрывно связанные с пустынным климатом и нехваткой жизненных ресурсов. В основе нашей культуры часто лежат племенные законы, с вождями во главе племен. В течение многих-многих лет Америка не видела в этом никаких проблем. Но сейчас проблемы возникли, и мы, как полагаете вы, должны измениться. Измениться немедленно. Но пока, Том, погибли сотни тысяч иракцев, а страна погрузилась в хаос. Я не в силах рукоплескать подобному прогрессу.

– Лично я стараюсь как могу. Если мой план не сработает, хуже не будет. Мы ничего не потеряем.

– Многие хорошие люди потеряют жизнь, Том, – жестко произнес араб.

– Но ничего не изменится по сравнению с тем, что происходит сейчас, – ответил Хемингуэй.

– У тебя на все готов ответ. Как в свое время и у твоего отца. Ведь его, кажется, убили в Пекине, не так ли?

Хемингуэй кивнул.

– Но это наверняка сделали не китайцы. Они, конечно, злодеи, но отнюдь не глупцы.

– У меня имеются на этот счет кое-какие подозрения, – пожал плечами Хемингуэй. – Но официальное следствие не дало результатов. Преступление раскрыто не было.

– Китайцы вызывают у меня огромный интерес, Том. Наступит день, когда по экономической мощи они выйдут на первое место в мире, потеснив Америку. Численность их армии в десять раз превосходит вашу. Мощь китайской армии день ото дня возрастает, и она становится все более оснащенной технически. Китайцы обладают возможностью нанести ядерный удар Соединенным Штатам. Они могут уничтожить или обратить в рабство миллионы собственных граждан, а вы по-прежнему будете величать их своими друзьями. В то же время Америка крушит арабский мир под предлогом его освобождения. Ты знаешь, что говорим мы, арабы? Мы говорим: «Идите освобождать своих друзей китайцев». Но Америка этого не делает. Почему? Отвечаю: китайцы станут сражаться против вас не с помощью автоматов и начиненных взрывчаткой автомобилей, как вынуждены это делать мы, мусульмане. Поэтому вы оставляете их в покое и называете своими друзьями.

– Отец, кстати, относился к ним не столь дружелюбно.

– Мудрый человек. Но он, увы, удалился в лучший мир.

– Я атеист. Поэтому не могу точно сказать, куда он удалился.

Араб одарил его скорбным взглядом и произнес:

– Не веря в Бога, ты наносишь оскорбление самому себе, Том.

– Я верю только в себя.

– Но что останется, когда прекратится твое физическое существование? – спросил араб и сам себе ответил: – Ничего.

– Я полностью свободен для того, чтобы сделать свой выбор, – твердо ответил Хемингуэй.

– Прощай, Том, – поднимаясь, сказал араб. – Желаю успеха. Думаю, что мы никогда больше не встретимся.

Несколько минут спустя Том Хемингуэй уже шагал по тротуару к оставленному неподалеку арендованному автомобилю. Он внимательно вглядывался в переданный ему арабом листок, переводя в уме на английский начертанные на нем арабские слова. Похоже, старый друг отца сумел досконально продумать все детали.

Ночью Хемингуэй вылетел из Франкфурта, чтобы через восемь часов приземлиться в Нью-Йорке. Он глядел в ясное небо и размышлял о том, может ли быть столько богов, сколько на небосводе звезд. Согласно некоторым верованиям, подобное возможно. Ответ, впрочем, не имел для него никакого значения. Ни один бог никогда не отвечал на его молитвы. И для Хемингуэя это было более чем убедительным доказательством того, что явлений, подобных высшей силе, не существует.

А в тысячах миль от него, на противоположном берегу Атлантического океана, Капитан Джек тоже смотрел в небо, размышляя о событиях грядущего дня. Все было готово; оставалось лишь ждать прибытия Джеймса Бреннана и компании. Последним актом подготовки было уничтожение ноутбуков, которыми пользовались участники операции. Все обсуждения на киночатах закончились. По правде говоря, ему будет их не хватать.

Вечером того же дня Капитан Джек прибыл на автомобильную стоянку международного аэропорта Питсбурга. Оставив там машину, он проследовал в терминал. Его официальный маршрут не вызывал никаких подозрений: аэропорт Питсбурга – международный аэропорт О'Хара в Чикаго – аэропорт в Гонолулу. Из Гонолулу его путь лежал на Американское Самоа, откуда маленький самолет должен был доставить его на прекрасный, словно жемчужина, остров.

Его работа в городе Бреннане, штат Пенсильвания, завершена, и на операцию он оставаться не хотел. Она будет несколько тягостной даже для него. И хотя его работа здесь завершилась, в некоторых аспектах она только начиналась. Пришло время приступить к реализации тайного плана. Его партнерские отношения с Хемингуэем закончились, хотя последний об этом не догадывался. «Было забавно работать с тобой, Том». Теперь он поступил в распоряжение северных корейцев.

Капитан Джек зарегистрировался на рейс. Его дорожная сумка была небольшой, и он мог везде носить ее с собой. Вначале он зашел в бар и немного выпил, потом заскочил в туалет, затем немного побродил по аэровокзалу, затем направился к линии контроля. Но вместо того, чтобы пройти контроль, он вышел из аэропорта, прошел на другую стоянку и нашел предназначавшийся ему автомобиль. Капитан Джек сел в машину и двинулся на юг.

Джамиля, сидя в своем доме за кухонным столом, записала в дневник предполагаемые день и час своей смерти. Интересно, думала она, насколько точным окажется ее прогноз? Если она завтра умрет, то дневник найдут. Не исключено, что его опубликуют в газете и ее настоящее имя, которое она написала рядом с датой смерти, появится в печати. Повинуясь внезапному внутреннему импульсу, она стерла имя. Какова вероятность того, что она завтра выживет? И существует ли вообще такая вероятность?

Джамиля поднялась со стула, открыла окно и посмотрела на улицу, позволив легкому ветерку гладить ее лицо. Воздух полнился запахом недавно скошенной травы. Это был новый, практически не знакомый ей аромат. В округе царили покой и тишина. Ни бомб, ни автоматного огня. Какой-то старик сидел на ступенях дома, попыхивая сигаретой и потягивая пиво. С расположенной неподалеку игровой площадки до нее доносились взрывы детского смеха. Джамиля была еще молода, и ее ждали долгие годы жизни. Девушка медленно затворила окно и исчезла в темноте квартиры.

– Помоги мне исполнить мой долг! – обратилась она к Богу. – Не дай мне обмануть тебя!

А в каких-то двадцати минутах ходьбы от дома Джамили Аднан аль-Рими только что завершил последний, вечерний намаз. Он тоже, подобно Джамиле, обращался к Богу.

Затем он свернул и убрал молитвенный коврик. Аднан молился только дважды в день – на рассвете и вечером. Правилам Рамадана он следовал крайне неохотно. Ему так долго приходилось существовать впроголодь, что для строгого поста сил уже не осталось. В течение всех этих лет он иногда позволял себе выкурить сигарету или принять немного алкоголя. Аднан не совершал паломничества в Мекку, поскольку денег на дорогу у него никогда не было. Однако он считал себя правоверным мусульманином, ибо много и хорошо трудился, помогал тем, кто жил в нужде, и никогда не лгал. Но ему приходилось убивать. Он убивал во имя Бога, дабы защитить ислам и свой образ жизни. Иногда ему казалось, что вся его жизнь состоит их трех элементов: работы, молитв и борьбы. Он трудился, не покладая рук, ради того, чтобы его детям не надо было сражаться, чтобы им не надо было взрывать себя для доказательства своей правоты. Но все его дети умерли. Насилие достало малолеток, несмотря на все усилия отца обеспечить им безопасную жизнь.

Теперь ему оставалось выполнить еще одно, последнее задание.

Закрыв глаза, Аднан мысленно шагал по коридорам больницы. Он спустился в зал, свернул направо, сделал четырнадцать шагов и, снова повернув направо, открыл дверь. После этого он представил, что спустился на восемь ступеней. Достигнув площадки, Аднан повернулся и спустился еще на восемь ступеней. Пройдя по коридору, он добрался до выхода. После этого он мысленно снова повторил весь путь. Затем он проделал его еще раз.

Покончив с тренировкой, Аднан снял рубашку и изучил в зеркале ванной комнаты свое тело. Хотя его сложение по-прежнему производило впечатление, в мышцах появились признаки дряблости, свойственные пожилому человеку, а не мужчине в расцвете сил. Многочисленные телесные раны, полученные им за годы борьбы, давно затянулись, но шрамы в душе остались навсегда.

Он присел на край кровати, достал из бумажника десять фотографий и разложил их перед собой в особом, одному ему известном порядке. Это было помятое и потерявшее первоначальный цвет напоминание о его семье. Аднан в который раз печально разглядывал снимки, вспоминая то время, когда семья жила в мире и любви. Не забыл он и того ужаса, который ему не раз пришлось испытать. Отец Аднана был обезглавлен в Саудовской Аравии за проступок, заслуживавший лишь административного наказания. Для того, чтобы отрубить голову, обычно требуется два удара меча. У отца Аднана была очень толстая шея, и, чтобы отделить его голову от туловища, потребовалось рубить трижды. Аднана, тогда еще восьмилетнего мальчишку, заставили наблюдать за экзекуцией. Мало кто может, предаваясь подобным воспоминаниям, не пролить слезу. Но глаза Аднана оставались сухими. Однако когда он покрывал поцелуями блеклые образы своих мертвых детей на снимках, его пальцы дрожали.

Несколько минут спустя Аднан надел куртку и вышел из дома. Езда на велосипеде до центра города много времени не заняла. Прикрепив машину цепью к стойке на велосипедной стоянке, путь он продолжил пешком. Аднан дошагал до больницы Милосердия и посмотрел на то место, где работал – работал, по крайней мере, до завтра. Затем его взгляд переметнулся на стоящее через дорогу здание, где, как он знал, двое афганцев проверяли и перепроверяли свое оружие. Они были методичными и преданными своему делу людьми, каковыми, собственно, и должны быть все хорошие снайперы.

Продолжая путь, Аднан свернул в одну улицу, потом в другую, после чего, скользнув в довольно узкий проулок, дважды стукнул в дверь. Ответа не последовало. Аднан позвал на фарси. За дверью послышались шаги, и он услышал голос Ахмеда:

– Что ты хочешь, Аднан?

Вопрос был задан также на фарси.

– Надо поговорить.

– Я занят.

– Все должно быть сделано, как надо. У тебя есть проблемы?

Дверь открылась, и Ахмед произнес с кислым видом:

– Никаких проблем.

Он отступил назад, давая Аднану войти в гараж.

– Я решил, что будет не вредно проверить все еще разок, – сказал Аднан и, присев на стоящий рядом с верстаком табурет, посмотрел на автомобиль, которому предстояло сыграть завтра столь важную роль. Удовлетворив свое любопытство, он одобрительно кивнул и добавил: – Выглядит прекрасно! Ты хорошо потрудился, Ахмед!

– Вот завтра и посмотрим – хорошо или плохо, – ответил Ахмед.

Следующие двадцать минут они посвятили обсуждению поставленных перед ними задач.

– За нас с тобой я не беспокоюсь, – угрюмо произнес Ахмед. – Меня тревожит женщина. Кто она? Как ее готовили?

– Это не твоя забота, – ответил Аднан. – Если ее выбрали на это дело, она, вне сомнения, прекрасно справится с работой.

– Женщины годятся лишь для того, чтобы рожать детей, готовить пищу и вести уборку.

– Ты живешь в прошлом, мой друг, – возразил Аднан.

– У ислама славное прошлое. Нам в свое время принадлежало все самое лучшее.

– Весь мир прошел мимо нас, Ахмед. Чтобы вернуть мусульманам подлинное величие, нам следует двигаться вместе с ним. Надо показать миру, на что мы способны. А способны мы на многое.

Ахмед смачно плюнул в пол и сказал:

– Вот что я думаю о мире. Этот самый мир должен оставить нас в покое.

– Завтрашний день покажет, кто из нас прав.

– Ты слишком доверчив, – покачал головой Ахмед. – Ты, например, доверяешь американцу, который с удовольствием играет роль нашего лидера.

– Пусть он американец, – глядя в глаза иранцу, жестко произнес Аднан, – но он отважный человек, который знает, что делает.

– Я сделаю то, что обязан сделать, – сказал Ахмед.

– Да, сделаешь, – поднимаясь, чтобы уйти, ответил Аднан. – Потому что я буду рядом и прослежу, чтобы все прошло как надо.

– Ты полагаешь, что мне требуется иракская нянька? – дрожа от ярости, усмехнулся Ахмед.

– Завтра мы все будем не иранцами, иракцами или афганцами, – спокойно ответил Аднан. – Мы все будем мусульманами, слугами Бога.

– Не смей ставить под сомнение мою веру, Аднан, – с угрозой в голосе предупредил Ахмед.

– Я ничего не ставлю под сомнение. Только Богу известно, что творится в душах его чад. – Подойдя к дверям, Аднан повернулся и добавил: – Увидимся завтра, Ахмед.

– Увидимся в раю, – ответил тот.