Вершитель судеб

15.

— Что он сказал?! — завизжала Джоанна на все помещение, когда они сидели в небольшом чайном магазинчике в Джорджтауне.

— Шшш, — тихо произнесла Лондон. — Не нужно, чтобы все люди на той стороне улицы, знали об этом.

Джоанна извинилась, но ее улыбка была шириной с милю.

— Прости. Я так счастлива за тебя, что не могу сдержать своих чувств.

Лондон откусила шоколадный круассан и глубоко вдохнула. Запах свежей выпечки пропитал магазин, и даже с круассаном, лежащей перед ней, она вспоминала о длинных батонах мягкого французского хлеба — непередаваемый вкус.

— У меня пока нет мыслей, как все будет продвигаться дальше, существует еще столько всего, что нам придется преодолеть.

Джоанна закатила глаза.

— Ты всегда смотришь на все пессимистически? Он знает о твоем прошлом, он принимает тебя такой, какая ты есть. Он многим пожертвовал ради тебя, Лондон. Почему ты не видишь всего этого?

Лондон почувствовала, как у нее сжался желудок, она положила круассан обратно на тарелку.

— Я вижу. Он лишился своей президентской кампании, половины клиентов, лучший друг не разговаривает с ним, и он поругался и даже дрался со своим младшим братом. Сколько это будет продолжаться, пока он не начнет возмущаться, что из-за меня он потерял все, что для него ценно?

Джоанна протянула руку, схватив круассан Лондон, откусила большой кусок, потом быстро положила его назад на тарелку.

— Видишь? Пессимистка, — ответила она, облизывая шоколад с пальцев и прожевывая.

— Я серьезно…

— И я тоже, — заявила Джо. — Он. Любит. Тебя. Я знаю, что это не вяжется с твоим мнением о себе самой, как совершенно непривлекательной, но я просто все вижу. Он проделал все это по собственной воле, потому что ты дорога ему. Ты не принуждала и не заставляла его, он выбрал сам.

Лондон почувствовала, как у нее увлажнились глаза, ей пришлось отвернуться, прикусив нижнюю губу, чтобы сдержать свои чувства.

— Я знаю, но есть еще кое-что, чего он не знает...

— Так расскажи ему, и он тоже это переживет. Это же не конец.

— А если нет?

— Любовь, — произнесла Джо, опять забирая с тарелки Лондон круассан и откусывая еще кусочек, потом вернула его на место. — Это не стакан, наполненный до краев, который ты выпьешь, и он опустеет. Любовь — это гораздо лучшее, дорогая. Стакан будет постоянно наполняться, чтобы пить из него, именно это позволяет нам жить.

Лондон быстро кивнула, отгоняя свои страхи.

— Ты ответила ему?

— Нет. Я притворилась, что заснула. Я была так напугана, Джо, мне все еще страшно.

Джоанна накрыла ее руку своей и мягко похлопала.

— Я знаю, дорогая, но пора повзрослеть и перестать убегать. Ты готова для чего-то большего, и он именно тот человек. Просто сделай это.

Страхи Лондон исчезли, как только она рассмеялась, и в очередной раз маленькое семечко надежды увеличилось, готовое прорасти, вырасти и расцвести, превращая сердце Лондон в сад.

Если бы только в этом саду не было бы притаившегося смертельного сорняка.

— Черт, — пробормотал Дерек, вешая трубку. Третий раз за несколько дней он пытался связаться с Камалем и получал отпор. Его звонки перебрасывались на голосовую почту, по рабочему телефону он упирался в кирпичную непробиваемую стену, в виде секретаря посольства. «Нет, посол не может подойти к телефону. Да, посол получил последние три сообщения».

Такая же участь постигла его и с братом. Маркус разговаривал с ним сквозь зубы. Парень страдал, потому что с ним отказывалась встречаться Рене, и он был убит горем. Дерек вынужден был признать, что он ошибался в своем брате. Маркус был влюблен в милую девушку, и Дерек серьезно недооценил его потенциал, он не мог предположить, что Маркус на такое вообще способен. Он верил, что все в результате образуется, но ему было тяжело, поскольку сейчас он находился в полной изоляции.

С переездом в Вашингтон Дерек все время жил в бешенном ритме города. Он находился в центре событий, получал новых клиентов, предсказывал и оценивал политические возможности, нанимал персонал, посещал клубы и рестораны, где собиралась политическая элита, помогал Камалю войти в роль нового посла. Он всегда был окружен людьми, которые могли предоставить ему нужную информацию, или людьми, которые хотели получить что-то от него. Теперь же, в одночасье, он остался один. Никто не стучался к нему в кабинет, никто не нуждался в его совете, и никто о нем не беспокоился.

Он вздохнул и оглядел свой стол — чистый. В настоящий момент у него имелось восемь клиентов в маленьких штатах, кандидаты, чьи кампании были местного порядка, с участием местного персонала. Его роль заключалась быть стратегом и консультантом в вопросах политики. Он почувствовал всю иронию, создавшегося положения — он был слишком высокого уровня, чтобы лично принимать участие в этих небольших местных кампаниях, но уже не настолько был важен, чтобы его наняли для чего-то большего.

На телефон пришло текстовое сообщение от Лондон с соответствующим рингтоном.

«Ты приедешь ко мне домой, познакомиться с моей матерью?»

«Да», — ответил он. Было удивительно, что Лондон дважды за эту неделю побывала у своей матери, после десяти лет отчуждения. Но ему показалось, что это неплохо, по крайней мере он хотел сделать все, что было в его силах, чтобы улучшить их отношения.

Пришел ответ от Лондон.

«Спасибо. Я буду в семь».

Дерек взглянул на часы, ему лучше поторопиться, если он собирался попасть к ней вовремя. Схватив портфель и пиджак, он оглядел пустой кабинет и покачал головой. Завтра будет другой день, и все будет по-другому, а сейчас он знал — сегодня он будет трахаться с красивой женщиной. Он усмехнулся. Жизнь была не так уж и плоха.

Дерек кивнул Оуэну, дежурившем у двери в дом Лондон. Он подумал, что через пару недель они могли бы отказаться от услуг службы безопасности, но еще маячили редкие папарацци, и пока он не хотел рисковать, он не хотел, чтобы они преследовали Лондон. Прошедшие дни она ходила по магазинам и ресторанам, где ей приходилось не обращать внимание на шепот у нее за спиной и косые взгляды. В конце концов, это же округ Колумбия, скандал недели все еще красовался на первых полосах газет, а Дерек и Лондон удосужились их внимания — на прошлой.

— Мисс Шарп еще нет дома, — сказал Оуэн.

— Хорошо. Уверен, что она вот-вот должна подъехать, и если прибудет ее мать, пропусти ее, пожалуйста. Фаррах Амид.

— Да, мистер Эмброуз.

Дерек зашел внутрь, опустив свой портфель на пол фойе, направился на кухню, когда он был здесь в прошлый раз, припрятал бутылку виски. Он налил в стакан на пару пальцев и хотел присесть на диван в гостиной, но услышал какую-то возню у входной двери.

Он открыл дверь, его тут же ослепила вспышка фотокамеры, Дерек поднял руку к глазам, чтобы защититься от слепящего света.

— Мистер Эмброуз! — выкрикнул человек.

— Вы незаконно проникли на частную собственность, — заявил Оуэн.

Дерек опустил руку и осмотрелся по сторонам. На дорожке перед двориком Лондон стоял репортер вместе с фотографом. По дорожке к входной двери двигалась темноволосая женщина средних лет, в которой Дерек тут же узнал мать Лондон.

— Мы стоим на общественном тротуаре, мудак, — отметил репортер охраннику.

Как только зрение Дерека прояснилось, в нем вспыхнул гнев.

— Послушай, меня совершенно не волнует, что ты находишься на общественном тротуаре, если ты не отстанешь, мне придется обратиться в полицию, обвинив тебя в домогательстве. Тебе стоит найти кого-то другого, — он спустился с маленького крыльца и направился к Оуэну и Фаррах.

— Пожалуйста, заходите, — с улыбкой сказал он ей.

Она быстро кивнула ему в ответ.

— Спасибо.

Он чувствовал запах пота, исходящий от репортера. У парня были грязные волосы, клетчатая рубашка болталась навыпуск, и кажется о не менял ее несколько дней. Фотограф сделал еще один снимок, и вспышка озарила лица всех, как призраков в ночи.

— Отведи ее внутрь, — попросил Дерек Оуэна, который стал поддерживать мать под локоть, направляясь к дому.

— Вы впервые знакомитесь с семьей своей девушки? — спросил репортер, полностью игнорируя заявление Дерека.

— Вам следует уйти, — ответил Дерек, скрестив руки на груди и устойчиво широко расставив ноги.

— Фаррах! — прокричал парень ей в спину. — Вы поддерживаете связь с отцом Лондон?

Дерек услышал вздох и повернулся, чтобы взглянуть на Фаррах, на лице которой отразился шок. Он повернулся к ней, и следующий вопрос репортера выстрелил ему в спину.

— Он пишет письма своей дочери? Может звонит?

Мать твою. Дерек с трудом боролся с желанием ударить этого ублюдка и покончить со всем раз и навсегда.

— Что за черт побери ты несешь? — хмурясь на парня спросил Дерек. — Ее отец умер.

— Нет, не умер. Правда, Фаррах? — закричал репортер. — Отец вашей дочери ведь не умер? На самом деле, в прошлом месяце он был обвинен международным судом за военные преступления уже в десятый раз, не так ли?

У Дерека скрутило живот. Он повернулся к Фаррах, которая прикрыла руками рот и смотрела на него глазами, наполненными ужасом, постоянно при этом качая головой. Его мысли крутились, опережая одну другую, создавая полный бардак, он решил повернуться назад к репортеру, но увидел Лондон, стоящую в нескольких шагах на тротуаре с белым лицом и поджатыми губами. Она смотрела на него, не мигая. Его сердце совершило удар сначала один, второй, потом он глубоко вздохнул, опять начиная поворачиваться, и его ослепила очередная вспышка фотокамеры, и он понял, что это правда. Все было правдой.

— Пожалуйста, Дерек, — плакала Лондон, выбегая за ним из дома. Он был не приклонен, решительным шагом направляясь к своей машине.

— Дерек, позволь я все тебе объясню, — она бежала, едва поспевая за ним, и радуясь, что не надела сегодня шпильки, на ней были балетки и джинсы.

Ее сердце колотилось, кожа зудела и у нее было такое чувство, что она разваливается на части. Дерек стоял у машины, положив руку на водительскую дверь, она наконец догнала его.

— Дерек! — схватившись за лацкан его пиджака, словно цеплялась за жизнь, она заглянула в ледяные глаза. Да, теперь он смотрел на нее ледяным взглядом, и она с потрясающей ясностью поняла, что этот мужчина был ее Дереком, который когда-то смотрел на нее с нежностью. Перед ней стоял совершенно другой человек, и она боялась, что ее Дерек ушел от нее навсегда. — Позволь мне все тебе рассказать, что на самом деле произошло, то, что мне самой известно, и почему я не рассказала тебе раньше.

Он стоял неподвижно, словно превратился в камень, и в этот момент она готова была поверить, что его сердце тоже окаменело. Его взгляд ничего не выражал — ни любви, ни сожаления, ни тоски. Было такое чувство, что его любовь к ней прошла, именно в тот момент, когда он, стоя во дворе, услышал ее секрет, который она так охраняла.

— Ты хоть представляешь, что ты со мной сделала? — тихо спросил он.

Она быстро кивнула несколько раз.

— Мы можем сообщить, что ты ничего не знал, что это всего лишь моя вина, и я никогда не встречалась с этим человеком.

— Это правда? — спросил он, слегка наклонив голову в бок, как бы оценивая ее ответ. — Это правда, что ты никогда не встречалась с ним? Мне трудно уже поверить, что правда, а что нет.

— Я практически никогда не встречалась с ним, — поправилась Лондон. — Мне было только два года на тот момент.

— Так ты могла бы встретиться с ним потом, — покачал головой с отвращением Дерек. — Как ты могла ничего не рассказать мне? Как ты могла позволить мне пустить всю мою жизнь коту под хвост ради тебя, и не сказать, что ты — дочь человека, которого называют Гитлером XXI века?

Она насторожилась.

— Я занимаюсь политикой, ради Бога. В стране, которую осаждают исламские террористы. Вся моя сознательная жизнь была посвящена утверждению демократии и защите свободы. Я имел вход в узкий круг выдающихся лидеров западного мира, которых мне довелось узнать.

Он опустил голову, его поза была усталой и побежденной.

— В моем мире — патриотизм и верность своей стране — это все. Никто никогда не сомневался в моей любви и к патриотизму моей стране.

Он вздохнул, а Лондон со страхом смотрела на него.

— Я никогда не мог предположить, что настанет такой день, когда встанет вопрос о моей любви к своей стране, — он покачал головой. — Я не мог себе даже это представить в кошмарном сне. Ты не представляешь, каково это заниматься работой всей своей жизни, которая летит к чертям, потому что на повестку для встал вопрос — суть всего, что я делаю, и я попал в своей лояльности под сомнение своего народа. Целой нации.

— Дерек, — прошептала она, слезы катились у нее по щекам.

— Я дал тебе все, — его голос звучал хрипло, о чем говорила вся его надломленная поза. — И я сделал это добровольно, с радостью. Я все сделал для тебя, потому что люблю тебя. Но когда триста двадцать миллионов американцев завтра проснутся и прочитают свежие газеты, что я трахаю дочь Мухаммеда Роухани? — Лондон вздрогнула и резко отстранилась от него, от горечи и больно жалящих слов. — Ты уничтожила единственное, что у меня оставалось — любовь моей страны и мою любовь к тебе.

Он открыл дверцу, и она зарыдала.

— Нет, пожалуйста, нет. Прости. Мне очень жаль. Я должна была тебе все рассказать. Я должна была. Я сообщу всем, что ты ничего не знал. Я проведу пресс-конференцию или дам интервью — все, что сможет тебе помочь.

Он печально посмотрел на нее, и в его взгляде она прочла жалость к себе. Как он мог? Она была проституткой и лгуньей. Она была женщиной, разрушившей его репутацию, доверие и любовь. Она была жалкой сейчас, и они оба знали об этом.

Он прошелся пальцами по ее щеке, затем отрицательно покачал головой, у него не было слов.

Сел в машину, закрыл дверь, и не оборачиваясь уехал, а она продолжала стоять на тротуаре, рыдая, оплакивая его исчезновение из своей жизни, но не из своего сердца.