Весеннее жертвоприношение

1

Снег на крыше дома в Элистранде лежал толстым слоем, укрывал сугробами дороги и покрытые льдом водоемы.

Внутри же было чудесно. В тишайших серо-лиловых сумерках перед камином сидели Винга и ее гость Хейке и сушили ноги, промокшие после обхода хозяйства. Они, вытянувшись, расположились на удобных стульях, поставив ноги на специальные скамеечки.

Винга кокетливо пошевеливала пальцами ног, получая удовольствие от ощущения тепла, исходящего от камина.

— Встретить тебя снова, Хейке, прекрасно, — произнесла она своим чистым глубоким голосом. — Здесь чувствуешь себя одинокой. Ты почти не бываешь у меня!

Он улыбнулся в ответ.

— Ты же знаешь почему. Знаешь, что я не могу жить рядом с тобой, дорогое дитя. Не проходит ни одной ночи, чтобы я не побывал в твоей кровати.

— По собственному желанию, — живо воскликнула она, — или потому, что я прошу об этом?

— По собственному, и тебе это прекрасно известно. Но… от твоей безотказности вовсе не легче.

— Но, Хейке, я не понимаю, почему мы…

Он тут же прервал ее, ибо ее аргументы становились слишком влекущими.

— Опекун не должен ложиться в постель со своей подопечной, Винга! Особенно, когда ей семнадцать, а опекуну…

— Замолчи! — воскликнула она, схватив его за руку. — Если еще раз скажешь, что ты ужасен, я перестану с тобой разговаривать!

— Это клятва? — ухмыльнулся он.

Она бросила в него подушкой.

Но он-то должен был сказать ей об этом. В то утро, когда он, колеблясь, все же решился навестить Вингу, ибо его желание видеть ее сильно жгло его душу, он взглянул на себя в зеркало и ему показалось, что следует остаться здесь в маленьком доме на окраине Кристиании. Ни один человек на земле не был столь ужасен, как он. Правда, он имел и достоинства: высокий рост и стройную прекрасную фигуру. Но это — все. Он смотрел на спутавшиеся черные волосы, которые ненавидел и которые обладали лишь одним преимуществом — скрывать острые, как у тролля, уши. Косящие глаза с желтым оттенком, широкий нос над острым, похожим на лист, подбородком, огромный волчий рот. Заостренные скулы и плечи, грудь, заросшая волосами.

По внешнему виду он больше всех из рода Людей Льда отмечен проклятием.

А эта ненормальная Винга, самое удивительное существо на земле, называет его привлекательным!

Но он знакомил ее с другими молодыми людьми, чтобы она увидела разницу. Ибо он был уверен, что в один прекрасный день потеряет ее, все законы природы кричали об этом. Но красивые молодые мужчины навевают на нее тоску, говорила она.

«Они вовсе не красивы! Ты красив, Хейке! Для меня ты самый красивый на свете!»

И не удивительно ли, что он боялся появиться здесь…

Он же любит ее! Любит каждую клеточку этого небесного существа, шуршание светлых волос, живые движения, смех, веселые глаза. Ее часто шокирующую непосредственность.

— Как с твоей попыткой вернуть себе Гростенсхольм? — внезапно спросила Винга.

Хейке непроизвольно посмотрел в сторону, где находилось большое поместье, расположившееся вдали на возвышенности. Но ничего, кроме темноты и густой завесы падающего за окном снега, он не увидел.

— Плохо — ответил он. — Снивель засел там, словно огромная, жирная жаба, и стережет свои сокровища. Мои сокровища. Едва ли у него появляется мысль о выезде оттуда.

— Знаю.

— Он тебе не докучает?

— Если бы! Он ненавидит меня, Хейке. Ненавидит за то, что суд вернул мне Элистранд, и за то, что мне присудили деньги, которые его племянник, адвокат Сёренсен, обманным путем отнял у моего отца. Мне сейчас хорошо, слуги верны мне, в Элистранде порядок. Да ты сам видел, когда мы обходили хозяйство. Конечно, мне достается. Но для Снивеля одно лишь мое присутствие в уезде — как бельмо на глазу.

— Какие неприятности он тебе приносит?

— Сначала пытался выжить меня из уезда, распуская слухи, порочащие мою честь. Не получилось, поскольку нас, Людей Льда, всегда любили в Гростенсхольмском уезде, а Снивеля никто не любит. Потом пытался повредить лесопилку, лодки, рыболовные снасти, нанести урон урожаю и лесам. Спасибо людям, окружающим меня. С их помощью я все восстановила и вернула утерянное. Мне как будто помогают какие-то высшие силы. Каждый раз, когда кажется, что придется сдаться, неожиданно приходит помощь — то деньги, то зерно, то еще что-либо. Люди, обязанные моему отцу за то или иное…

Она задумалась, словно сбитая с толку. Хейке отвернулся от нее, чтобы она не смогла прочитать в его глазах, откуда поступала эта помощь…

Винга вышла из задумчивости.

— Но постоянная травля Снивеля сильно действует на нервы, Хейке. Чувствую себя измотанной.

— Но так же нельзя, — сердито воскликнул он. — Не может же это продолжаться бесконечно!

— Да, я тебе не рассказала о самом скверном. Одному моему конюшему показалось, что он видел, как человек Снивеля крутится возле нашего сарая. И на следующий день, когда я ехала в экипаже, на крутом спуске с горы перед морем сломалась задняя ось. Ее кто-то подпилил.

Хейке вскочил и нервно стал ходить по комнате.

— Его надо выгнать, — произнес он приглушенным голосом. — Нужно! Тотчас же! Боже, дом-то ведь мой, у него нет никакого права владеть им. Но, благодаря тому, что он судья, никто не может судить его. Или правильнее: никто не осмеливается!

— А адвокат Менгер?

— У меня, Винга, не хватает смелости обратиться к нему еще раз. Он совершил настоящий подвиг, когда спас Элистранд для тебя, большего мы не можем требовать от смертельно больного человека. Снивель изобьет его.

— В суде?

— И там тоже. Не только в переносном смысле, но и буквально. Если Менгер привлечет его к суду, Снивель уничтожит его еще до суда. Снивель не остановится и перед убийством. Помнишь, как он подкупил всех членов суда, когда слушалось дело о Элистранде?

— Да. Что ты предпринимал, Хейке? Не бездельничал же ты? С тех пор уже прошло три четверти года!

Хейке вздохнул.

— Я перепробовал все. Был в Верховном суде и просил помочь мне вернуть мой собственный дом. На меня там смотрели, как на волосок в супе, и я вскоре понял, что Снивель воспользовался своим влиянием и там. Он предполагал, что я обращусь туда.

Хейке снова сел.

— Само собой разумеется, что я получил ответ на те письма, которые мы писали вместе с тобой тете Ингеле и Арву Грипу, да ты знаешь об этом, сама читала мне ответы. Они бы с удовольствием помогли мне, но никто из них не может оставить своего хозяйства, во всяком случае, надолго. Винга, я говорил со многими в Кристиании, унижался, но меня выгоняли, ибо думали, что я сам дьявол или родственник троллей. Люди не желают помогать мне. Я даже был в Гростенсхольме и разговаривал с самим Снивелем. Пытался добиться, чтобы он добровольно отказался от Гростенсхольма.

— Но, Хейке! Этого тебе делать бы не следовало!

— Да, но я был столь наивен. Переживание не из приятных, должен я тебе сказать! Самое мягкое из сказанного им было: он не обязан отдавать свое поместье выродку дьявола.

— Но такое ты и раньше слышал?

— Сотни раз. Но это было, как уже сказано, самое мягкое из всего. А когда я уходил оттуда, мимо уха просвистела пуля. Она была пущена из флигеля.

— Нет, такого ты мне еще не рассказывал, — воскликнула возмущенная Винга. — Я буду… Нет, я не буду. Но может быть ленсман может что-нибудь сделать? Это же попытка убийства! Самое малое, что он, видимо, сможет сделать — выбросить Снивеля из поместья!

— Выбросить судью? Хотел бы я посмотреть на ленсмана, который осмелится на это! Во всяком случае, когда дело касается Снивеля. Он обладает все еще огромной силой, несмотря на то, что она основательно подточена. Достаточно одного его слова и ленсман уволен и опозорен. А этот выстрел…

— Может, тебе стоит обратиться к королю, Хейке? Гростенсхольм ведь твой! Его у тебя просто отняли, воспользовавшись поддельным письмом!

— К королю? Который сидит в Дании и у которого хватает забот о своей стране? Какое ему дело до Гростенсхольма в маленькой Норвегии или до Людей Льда?

— Говорят, король не очень умен, но хорошо относится к людям…

— Может быть, но подумай, ведь не сам он читает все письма? У него для этого целый штаб, который отвечает на письма по своему усмотрению. И кто напишет ему письмо? Я? Который не умеет написать даже своего имени?

— Пора бы научиться, — несколько дерзко произнесла Винга, и он вынужден был согласиться, что она права.

Они замолчали, уставившись на огонь в камине. Однако молчание Хейке продлилось всего лишь мгновение. Его взгляд тут же переместился, как обычно, на Вингу, словно он не мог оторваться от нее даже силой ни на секунду. Не соображая, что делает, он начал думать вслух, и его глубокий голос заполнил комнату упрямыми, почти магическими словами:

— Я, Винга, хочу носить тебя на руках, держать тебя перед глазами, словно божественный дар, проникнуть сквозь окно, пронести через зимнюю бурю, готов вознестись к небу с тобой на руках, так, чтобы волосы твои развевались золотым водопадом со лба твоего. В тишайшую зимнюю ночь мы должны миновать снегопад и добраться туда, где сверкают звезды. И я обязан предъявить им тебя, подняв на руках выше головы моей и сказать: «Посмотрите, что я вам принес! Примите лесного эльфа Вингу, создание звездной пыли, ибо здесь ее родина. Подземное чудовище принесло ее к вам в тишине ночи, чтобы вы благословили ее». «Нет, — ответят мне звезды, — Ты за нее в ответе, ты ее злой гений. Тебе следует вести ее через всю человеческую жизнь, охранять ее своей жизнью, ты, отвратительный, огромный тролль».

— Хейке, — воскликнула Винга, внезапно опустившись перед ним на колени и спрятав лицо в его руках. — Ты не подземный пришелец, сам знаешь прекрасно! Ты не какой-то злой дух. Впрочем, ты сам знаешь, что именно тебя я люблю, а не каких-то демонов в тебе.

Он улыбнулся, гладя ее золотистые волосы.

— Демон и дева, не так ли называют нас?

Все еще уткнувшись лицом в его колени, она рассмеялась.

— Но это же неправда, я вовсе не ангел.

— Ангел и девственница, разве это не одно и тоже?

— Нет, я вовсе не девственница. Физически да, и в этом виновен ты!

— Это моя заслуга, так ты считаешь?

— Я так вовсе не думаю! И ты не должен превращать меня в неземное существо, носиться со мной, как с богиней, Хейке, я не хочу этого! Потому что я часто бываю мелочной, по-настоящему скверной и кроме того… кроме того, взгляни, я же за это время стала взрослой женщиной. Неужели ты не замечаешь этого по моей фигуре? Неужели ты не обратил внимание на пышность моих грудей, или округлость бедер? Я уже не дитя!

— Неужели ты думаешь, что я не заметил этого? — Грустно улыбнувшись, промолвил он. — Почему ты думаешь, что я отказываю себе в удовольствии любоваться тобой?

Она неудовлетворенно хмыкнула. Рука ее заскользила вдоль внутренней стороны его бедра. Хейке тотчас же перехватил ее.

— Винга, во имя неба!

Она подняла голову и глупо усмехнулась.

— Но я люблю узнавать, как действует на тебя моя близость. Знаешь, не должен же ты приходить ко мне попусту. Ведь никто не может померяться с тобой этим!

— Откуда ты знаешь? — резко сказал он и попытался крепко удержать ее целеустремленно двигавшиеся руки.

— О, есть картины, скульптуры. И да будет тебе известно, когда я была ребенком, я видела одного дворового мальчишку. Никто не сложен так, как ты!

— Нет, — прекратил Хейке дискуссию. — В этом ты права.

— Не говори так горько! Я же люблю тебя! Этого тебе недостаточно?

Он улыбнулся, глядя на нее сверху и осторожно поднял ее.

— Кроме твоей любви мне ничего в жизни не надо. Но как долго продлится эта любовь?

— О, иногда мне хочется ударить тебя! Почему ты во что бы то ни стало хочешь увериться, что однажды я паду перед кем-нибудь другим?

— Потому, что ты так молода!

— Это ты уже говорил более полгода тому назад. Ты назначил возрастную границу восемнадцать лет…

— Это ты ее назвала. Я же сказал, что тебе сначала должно исполниться двадцать.

— Да, но мы потом заменили на восемнадцать, — заупрямилась она… — Ну ладно, до того времени я буду владеть собой.

Она снова уселась на стул.

— А ты все же говоришь неправду.

— Я никогда не лгу!

— Ха! То, что ты сказал — величайшая ложь: «Единственное, чего я хочу в жизни — это Вингу Тарк!» Ты хочешь еще получить и Гростенсхольм.

— Да, хочу. Но это совсем другое дело.

— Хорошо, давай поговорим об этом другом! Может, ты найдешь когда-нибудь время смилостивиться и надо мной, доставляющей тебе хлопоты.

— Винга! — улыбнулся он и поднялся во весь свой огромный рост. Ее всегда несколько шокировала его громадная фигура. Виноваты в этом, видимо, были плечи. Эти своеобразные плечи Людей Льда с приподнявшимися острыми концами. Узкие бедра, длинные прямые ноги, на которых покоилось туловище, и голова с дико перепутанными волосами.

Она тут же встала и быстро придвинулась к нему, испугавшись, как бы он не ушел.

— Еще бокал вина?

— В такой близости с тобой? Нет, благодарю, лучше я сохраню самоконтроль.

— Это грех! Знаешь, Хейке, ты так и не поцеловал меня ни разу?

— Очень хорошо знаю. Я почти ни о чем другом и не думаю.

— Да? В таком случае поцелуй сейчас, — сказала она, прильнув к нему и глядя на него своими живыми, молящими глазами.

Он не мог оставаться серьезным.

— Это будет началом нашего конца, Винга.

— Какого конца? — фыркнула она и своей маленькой рукой, погрубевшей от работы, стала стучать ему в грудь. — Кому какое дело до того, что нам будет хорошо?

Хейке схватил ее за запястья, удерживая крепко руки, но он вовсе не злился, наоборот, улыбался ее ожесточению.

— Дело во мне, — сказал он. — Я никогда не прощу себя, если поступлю с тобой подло.

Она вмиг вспыхнула, но тут же снова стала ласковой, кокетливо соблазнительной. Ох, он знает все ее трюки!

— Хейке, — произнесла она просительно, — тогда в экипаже нам было хорошо, не правда ли? Единственный раз, когда ты отступил от своего правила.

— Да, Винга, это было прекрасное мгновение. Оно запомнится на всю жизнь.

— Не правда ли? Я помогла тебе, ты помог мне, и никто из нас не потерял девственности или как это теперь называется. Ах, я так часто мечтаю об этом! Тоскую по тебе. А сейчас я должна довольствоваться лишь сама собой, и это не так приятно!

— Винга! — шокировано произнес он, почти задыхаясь.

— Да, мне все ясно! Я же сказала, что уже взрослая и что люблю тебя и жажду. В жарких снах я вижу тебя и просыпаюсь или лежу и фантазирую в одиночестве, что ты рядом со мной, думаю о том, что мы делаем, и тогда освобождаюсь от мучительного вожделения. С тобой такого не происходит?

Хейке покраснел.

— Ох, Бог мой, Винга, я тоже мечтаю об этом, когда остаюсь один!

— Тогда решайся! Разве наша откровенность не взаимна? Неужели это не прекрасно? То, что я и ты можем говорить обо всем.

Он видел, что она оскорблена.

— Конечно, можем, я не мог даже и мечтать, что и ты тоже… Конечно, по ночам я обнимаю тебя, Винга! Я прижимаюсь телом к матрацу и воображаю, что ты лежишь подо мной и… Нет, не будем больше играть с огнем, дитя!

Она, настоящее дитя природы, мгновенно вспыхнула и ничего больше не стала от него требовать. Сейчас она знала, что они равны. Он положил руки на ее плечи, наклонился и поцеловал ее в лоб.

— Это все, что ты можешь сделать? — вкрадчиво произнесла Винга.

— Пока, да.

— Хорошо. Это, во всяком случае, уже звучит, как обещание. Но неужели мы не можем повторить то прекрасное мгновение, какое было в телеге? Здесь, сейчас. А?

— Сейчас я не располагаю временем.

— Превосходно!

— Винга, это серьезно. Попытайся помочь мне хоть немного!

Она подошла к нему. Они снова сели, несколько успокоившись.

— Ну-с, что же с Гростенсхольмом? — спросила она усталым голосом, словно стыдясь своей назойливости.

Хейке видел, что она чувствовала себя человеком, совершившим глупость, униженной, и взял ее за руку.

— Любимая Винга, позволь мне сказать тебе одну вещь, только без объятий, пока я не кончу говорить?

— Говори, — равнодушно отозвалась она.

— Я люблю тебя больше, чем могу высказать словами. И именно поэтому я так боюсь за тебя. Подумай, какой для тебя будет ужас в момент, когда ты встретишь человека, которого сможешь полюбить по-настоящему и выйдешь за него замуж! Не протестуй, сейчас говорю я! Я хочу еще дать тебе время для поисков другого. Но будь готова, как только часы пробьют полночь твоего восемнадцатилетия, я окажусь в твоей постели, и тогда не жди от меня пощады! Если ты, конечно, тогда захочешь быть со мной.

Она весело и счастливо рассмеялась и расцеловала всю его руку. Злиться долго она не могла и запела во весь голос: «До осени, до осени. Мы будем счастливы!»

Хейке рассмеялся вместе с ней.

Потом она свернулась калачиком на кресле и посмотрела на него своими сияющими от счастья глазами.

— Теперь я готова обсудить вопрос о Гростенсхольме.

Хейке налил себе еще бокал вина. Теперь ему казалось, что он заслужил это. Винга же не выпила и своего первого бокала, и он не подумал предложить ей еще. Если ты опекун, то должен оставаться человеком!

Он начал:

— Итак, сейчас я, как уже говорил, испробовал все мирные пути. Теперь Снивель пусть благодарит лишь себя.

Винга приглушенным голосом спросила:

— Серый народец?

— Да. Теперь я вызову их.

— Тебе не страшно?

Он помолчал мгновение:

— Я довольно много разговаривал с нашими покровителями.

— С нашими четырьмя умершими предками? Ну почему я их никогда не вижу!

— Потому, что ты человек обычный.

— Я вовсе не обычная!

— Нет, пусть знают об этом боги! Но ты не избранная и не помечена проклятием.

— Это несправедливо! Перед тобой так много интересного, а передо мной — нет! Хорошо, кто же эти четверо? Тетя Ингрид, прапрадед Ульвхедин… Да, молодой Тронд и…

— Дида. Женщина, жившая давным-давно.

— И они приказали тебе вызвать серый народец?

— Нет, вовсе нет. Они отговаривали меня. Но помогут, если я осмелюсь сделать шаг в неизвестное.

— Хейке, что представляет собой серый народец?

— Я не могу объяснить тебе простыми словами. Ты знаешь, что Ингрид служили серые, когда она жила в Гростенсхольме, твоя бабушка Элизабет видела их тени…

Винга мечтательно произнесла:

— Тетя Ингрид называла их карликами. А мама говорила, что никто из них не похож на карликов, а скорее наоборот.

— Да. Когда же Ульвхедин переехал к Ингрид в Гростенсхольм, то серый народец остались жить у них, ибо оба они были помечены проклятием. Они обладали властью над серыми . Ингрид сомневается, что я справлюсь.

— Я не сомневаюсь. Ты способен на все. И кроме того, у тебя есть волшебный корень!

— Спасибо за доверие! Суль также хорошо была знакома с серым народцем, они принадлежали ее миру, в котором она чувствовала себя как дома.

— Но все же, что они из себя представляют?

Взгляд Хейке стал отсутствующим.

— Это все существа, живущие в мире теней, рядом с нашим. Их много, и они разные. Их ты видишь, когда перед краешком твоего глаза промелькнет тень, а когда ты посмотришь им вслед, ты не увидишь ничего. Это они прячутся в тени от лунного света или в домах, полных загадок. Они живут в вере народа в силы природы, они добрые или злые, опасные или готовые прийти на помощь, несчастные или дурные. Это мертвые, которые без отдыха бродят в пустоте, ибо перед смертью с ними что-то случилось такое, что их похоронили в неосвященной земле, или они не успели совершить что-то жизненно важное. Они демоны, духи преисподней, эльфы, небесные существа, жители подземелья, самоубийцы…

При последнем слове Хейке вздрогнул.

— Я знаю, — сказала Винга. — Ты однажды встречался с самоубийцей. Конечно, они разные, ты не назвал и половины их. А проклятые из рода Людей Льда есть среди них?

— Нет. Люди Льда — избранные, которые борются с властью Тенгеля Злого, держатся отдельной группой и не относятся к серому народцу. А злые — проклятые… Нет, о них после смерти никто ничего не слышал, и мы ничего не знаем.

Хейке отодвинул от огня чрезмерно нагревшуюся ногу.

— Однако Ингрид рассказала мне, что серые , обитавшие в Гростенсхольме, это те, кто проживает в нашей округе. А кроме них существуют и многие другие.

— Ничего особенного она не говорила? — легко спросила Винга, стараясь не обращать внимания на то, что по спине прокатился холод от желания обернуться и посмотреть, кто прячется в углах и в то же время от страха сделать это.

— Нет, я спрашивал ее, но она только усмехнулась.

— Ты знаешь… как ты свяжешься с ними?

Хейке в нерешительности промедлил с ответом.

— Да, знаю. Мне объяснили. Звучит это не очень приятно.

— Расскажи!

— Нет, я… Особого в этом ничего нет. Мне потребуются многие записи из клада Людей Льда.

— Они хранятся у меня здесь, и ты их получишь. Я могу прочитать их тебе.

Ее огромное желание было равнозначно его сомнениям.

— Тебе лучше держаться в стороне.

— Хорошо, — бойко возразила она. — Тогда читай их сам!

Глядя на нее улыбающимися, нежными глазами, он взял ее за руку:

— Мне просить больше некого, да я и не хочу просить кого-либо другого.

— Вот и прекрасно, — восторженно воскликнула Винга. — Сейчас и начнем?

— Нет, нет. Сначала я должен еще раз встретиться с этими четырьмя. Попросить более точных указаний.

— Я пойду с тобой.

— Нет, Винга, это может…

Но взглянув в ее умоляющие глаза, он тут же сдался.

— Хорошо, как хочешь!

— Когда? Где?

— Они появятся, как только я позову их.

— Сюда?

— Думаю, да.

— О, Хейке! Как интересно!

Он улыбнулся:

— Будь любезна, сходи за кладом! Мы можем встретиться с нашими покровителями сейчас или позднее. Я хотел поехать домой, но…

— О, нет! Неужели поедешь в Кристианию в такой темноте? И в такой снегопад?

— Нет, но я не могу ночевать здесь, у тебя. А сейчас семья Эйриков уже улеглась спать.

— Если уж ты отказываешься провести ночь в одном доме со мной, то в твоем распоряжении гостевая комната в одном из флигелей поместья. Тебя это устроит?

— Да, спасибо. Если закроешь свою дверь на замок.

— И ты в это поверишь? Ладно, не горячись. Пойду за кладом!

Хейке последовал за ней — помогать.

Они внесли клад в столовую и разложили предметы на столе. Винга притащила несколько подсвечников, а тепло от камина в соседней комнате согревало их.

От восторга она запрыгала:

— Сколько здесь интересного! Чем ты воспользуешься?

— Пока не знаю. Это рецепты?

Он осторожно потрогал свиток пергамента и тонкий кусок бересты.

Винга взяла их в руки и прочла:

— Ой, — фыркнула она. — Это о том, как… Слушай. «В случае, если струя будет медленно вытекать из детородного органа, ты должен…»

— Положи обратно, — не проявив интереса, произнес Хейке. — Это средство от мужской старческой болезни. Поищи что-нибудь более разумное!

Винга стала читать дальше.

— Ух ты! Что значит «пятая конечность борова»?

— Винга, — вздохнул он, — оставь это. Лучше пусть нужные рецепты выберут за нас другие.

Почти смиренно, что на нее не было похоже, она спросила, не уйти ли ей, но он попросил ее стоять возле рецептов. Ей же придется потом читать их.

Хейке вздохнул. Затем тихим голосом произнес:

— Ингрид! Дида, Ульвхедин, Тронд! Не будете ли так добры и не поможете ли нам? Мы решили бороться со Снивелем с помощью серого народца. Проявите свою выдержку и простите меня за то, что я пригласил сюда Вингу. Она и я неразделимы. Придите и научите нас как нам встретиться с серым народцем?

Винга схватилась за руку Хейке. Вокруг было тихо как в пустыне. Он только слышал ее прерывистое дыхание.

Но вот по комнате пронесся порыв холодного ветра, погасив все свечи.