Весьма опасная игра

Глава 13

Я появился в "Баари Майнио" на следующее утро сразу после семи и ждал, не объявится ли Мика, когда кто-то прокричал, что меня просят к телефону.

На связи был аэропорт Ивайло.

– Пилот Адлер только что связывался с нами по радио и спрашивал, не сможете ли вы его встретить, – сообщили они. – Он сядет на реке через три четверти часа. Вы все поняли?

Я ответил.

– Нет, но тем не менее, спасибо.

– Он утверждал, что это очень важно. И ждет вашей помощи.

– Чего он ждет? Ладно, не обращайте внимания. Где он сейчас?

Голос диспетчера зазвучал так, как будто он пожимал плечами.

– Он где-то к югу отсюда. Около Рованиеми... я думаю.

Я поблагодарил и направился обратно к заказанной яичнице. Моей первой мыслью было послать Адлера ко всем чертям вместе с его проблемами. Но так нельзя. Слишком одиноко и неприютно станет вам в Лапландии, если вы собираетесь посылать других с их трудностями к черту, ведь когда-нибудь и у вас могут возникнуть свои неприятности. Все это создает между пилотами круговую поруку.

Однако лучше бы я не был убежден, что Оскар хочет, чтобы я вытащил его из передряги, которую он сам и заварил.

Мика все еще не объявился, и я подумал, не зайти ли в его пристанище узнать, как он там.

Это следовало сделать, если бы не уверенность, что болезнь – просто прикрытие поиска другой работы, так что если я вдруг войду и предложу накладывать компрессы на его воспаленный лоб, ничего кроме общего смущения не последует.

В конце концов я выпил еще две чашки кофе и без четверти восемь отправился на мост.

Солнце только-только вставало, лениво выбираясь из дымки на горизонте. То ли это был первый осенний туман, то ли дым от лесного пожара на русской стороне. Оскар обычно приземляется с востока, против течения, перед мостом. Это ему обеспечивало широкое и длинное поле для посадки, течение, помогающее тормозить чтобы не ткнуться в мост, и эффектное приводнение, прекрасно видное из обеденного зала отеля. Неплохая реклама.

Я закурил, облокотился на парапет и стал внимательно разглядывать воду внизу. Под водой все еще были видны остатки старого моста, оставшиеся с тех времен, когда немцы взорвали его в 1944 году, во время отступления.

Должно быть, Адлер здорово сбросил газ, так что я не услышал и не увидел "сессну", пока она не появилась всего на высоте в две сотни футов в полумиле вниз по течению. В этом парне многое может не нравиться, а мне, например, очень многое в нем просто претит, но следует признать, что летать он умеет.

Вираж был точен и экономен, так что ему не пришлось использовать хоть какую-то дополнительную мощность. Закрылки выпущены наполовину. Все, что оставалось – это полностью выпустить закрылки и посадить самолет на поплавки.

Вдруг неожиданно самолет перевернулся на спину. Он дико метался меж берегов реки всего в десяти футах от воды, и вверх шасси. Пилоту удалось справиться с машиной и удержать ее в таком положении, несущейся на меня и мост в неправдоподобной фантастической картине, с проклятыми огромными поплавками, торчащими прямо в небо.

Я оцепенел в одном из тех моментов, затянутых как в замедленном кино, с которыми вы встречаетесь раз или два за всю вашу летную жизнь. Вы видите терпящий бедствие самолет и видите, что он и сидящий в нем летчик стремительно несутся к гибели. И знаете, что летчик тоже это знает.

Но Адлер еще не сдавался. Он был молодец. Он не мог попытаться перевернуться, чтобы не обломать крыло, потому сделал единственное, что еще было доступно: дал полный газ и пытался перелететь через мост в положении вверх шасси. И это ему почти удалось. Двигатель взвыл, и нос приподнялся. Затем медленно и уверенно его потащило вниз, пропеллер коснулся вод, и ее гладь взорвалась высоким фонтаном. Хвост резко взлетел вверх, весь самолет подпрыгнул над водой, и пропеллер, должно быть, сломался, потому что двигатель взвыл и сорвался в визг. Тон визга все еще повышался, когда самолет крутанулся и ударился боком. Потом все закрыла масса падающей воды.

Я поймал себя на том, что спокойно изрекаю:

– Он должен был держать нос высоко, но не успел сообразить, когда прибавил газу и находился вверх ногами...

Затем я сорвался с места.

Пятно взбаламученной воды тянулось четверть мили вниз по течению.

Пока я, задыхаясь, бежал по берегу, полицейская машина промчалась мимо меня, подпрыгивая на ходу как плоскодонка, спущенная в реку с переката. Впереди меня бежали к берегу другие. Какой-то человек тащил к воде маленькую лодку. Когда я добрался до места, одна лодка была почти на середине реки, вторую спускали с противоположного берега. Если даже не учитывать мое состояние после забега на четверть мили, не слишком-то я мог помочь, разве что поплыть туда и предоставить им возможность спасать еще одного. Так что я просто стоял, глотая воздух и переводя дух.

Один из поплавков "сессны" отломился и вяло дрейфовал по течению. Конец другого торчал над поверхностью, и это указывало, что самолет так и висит вверх ногами чуть в стороне от него.

Один из полицейских был в лодке. Другой увидел меня, узнал и подошел, кивнув на реку.

– Вы знаете, кто это был?

– Оскар Адлер. Но я не знаю, был ли он один.

– Знаете, что случилось?

– Я видел, как это случилось.

– Но вы не знаете, что там было не так?

– Могу только догадываться. Может быть Адлер вам объяснит.

Толпа вокруг загомонила, и мы уставились на лодки. Над водой были две головы, и эти люди поднимали кого-то в одну из лодок. Кто-то склонился над вытащенным телом. Полицейский, который был там, встал и отрицательно покачал головой, сообщая результаты на берег.

Его партнер на берегу снова повернулся ко мне и хотел что-то сказать.

Я его опередил:

– По-шведски я говорю лучше.

Он мрачно глянул на меня, затем медленным уверенным движением извлек блокнот.

Этот человек все делал подобным образом: медленно, но уверенно, не тратя особых усилий. Крупный мужчина, с обильной плотью на костях и повсюду, с неизбывно усталыми голубыми глазами на бугристом лице. Через несколько лет он обзаведется огромным, как бочка, животом, а сейчас он мог добраться до меня одной рукой и аккуратно перебросить через реку, но ему понадобилось бы слишком много времени, чтобы принять такое решение. Его маленькая лихо заломленная белая фуражка была сильно сдвинута на затылок, и огромные пятна пота растекались подмышками на выцветшей форменной рубашке.

Он сказал по-шведски:

– Если они вытащили Адлера, он нам уже ничего не расскажет. Вы пилот, и вы может быть единственный, кто видел, как это случилось. Можете вообще ничего не рассказывать мне сейчас, через некоторое время вам придется объясняться с шефом или чиновниками из Управления гражданской авиации. Но я бы не хотел, чтобы вы что-нибудь забыли или начали выдумывать. Ясно?

Толпа зашумела опять: на лодку втащили второе тело.

Полицейский на борту проделал тот же ритуал и снова отрицательно покачал головой.

Толпа отозвалась гомоном, как мне показалось, с явным оттенком ужаса. Ныряльщики забрались во вторую лодку.

Полицейский около меня спрятал блокнот и сказал:

– Вы бы лучше помогли их опознать.

И зашагал через толпу. У него это здорово получалось – шагать через толпу.

Лодка причалила к берегу, и пожилой тип в деревянных башмаках, загорелый до черноты, шустро выбрался из нее, придерживая за нос.

Мой полицейский одним движением отмел жаждущих помочь, взялся за корму лодки и просто вытряхнул все ее содержимое на берег в трех футах от воды.

Его напарник едва успел выпрыгнуть. Он был меньше, тоньше, с острым птичьим лицом, наполовину скрытым солнечными очками.

– Кто это? – деловито осведомился он.

Здоровяк ответил:

– Он их может опознать.

Второй снял очки и бросил на меня быстрый, подозрительный и мгновенно оценивающий с головы до ног взгляд, в основном потому, что он был из такого сорта людей.

– Один из них – Адлер, – заявил он. – Другого я видел, но не знаю. А вы?

Я протиснулся вперед и взглянул на трупы.

У Оскара была сломана шея; никому не советую смотреть на человека со сломанной шеей, перед этим специально не подготовившись. Другой был весь в рваных ранах, лицо сильно пострадало, но все же было узнаваемо.

– Я его знаю, – заявил я. – Мика Эскола. Он работал на меня.

– На вас?

Солнцезащитные очки снова были на месте, что сделало его холодным въедливым следователем.

– Вы знали, что он был в этом самолете?

Толстый коп сказал:

– Нет нужды сейчас в этом копаться.

И повернулся ко мне.

– Где вас можно найти?

– У меня сегодня полет.

Маленький фыркнул. Большой сказал:

– Если вы вернетесь к ленчу, можете лететь.

Я кивнул и стал продираться сквозь толпу, которая была занята активным обсуждением, как это случилось, сколько народу погибло и в каком они были состоянии. И все это происходило по крайней мере на четырех языках, так как большинство зевак были постояльцами отеля.

Кто-то осторожно взял меня за руку. Я стряхнул чужую руку, а уже потом взглянул, кто это был.

Александр Джад, толстяк.

– Еще раз приветствую, – улыбнулся он. – У вас все в порядке, и вообще как дела?

Он определенно не выглядел человеком, за день до этого побывавшим в авиационной катастрофе. На нем был новый отглаженный светло-серый костюм, кремовая рубашка и другой полосатый галстук. Теперь он выглядел рассудительным типом, хорошо считающим, холеным и готовым купить Лапландию по сходной цене. Но был он здесь не по этой причине.

– Откуда вы взялись?

– О, моего парня устроили в госпиталь, и надолго. Так как больше я ничего не мог сделать, то вчера вечером последним рейсом прибыл сюда. Что за катастрофа?

– Финский пилот и еще один парень.

– Кто?

Было ли в его голосе беспокойство?

Я ответил:

– Молодой финн. Делал кое-что для меня... прежде.

– А... – он кивнул. – Я уж было подумал, не случилось ли чего с вами.

– Держу пари, это так и было, – угрюмо буркнул я.

Он взглянул на меня в известном замешательстве, проступившем на толстом лице.

– Я не совсем...

– Давайте-ка отойдем в сторонку.

Мы прошли немного по берегу.

– Я хотел бы, чтобы это была наша последняя встреча, Джад. Именно так, я хочу видеть вас в последний раз.

Озадаченное его лицо выглядело презабавно, но однако он не обиделся.

– Я не понимаю, что вы...

– Отлично. Вы вызываете у меня тошноту. Вы – один из парней департамента иностранных дел, который народ называет секретной службой. Я не знаю, что у вас тут за дела, и не хочу знать, но зато я прекрасно знаю, что вы под колпаком у другой стороны, замешанной в этом деле. Если у вас еще есть сомнения, будьте уверены, что вчерашний пожар в моторе отнюдь не случайность. Вернувшись туда, я взглянул, что и как. Никаких сомнений, это не случайность.

Лицо его расползлось в симпатичную открытую улыбку.

– Я ужасно сожалею, мистер Кери, мне бы действительно очень хотелось быть секретным агентом, но я всего лишь бизнесмен, специалист по древесине. Если желаете, могу доказать.

И он захихикал, издавая сочные счастливые звуки.

– Бьюсь об заклад, вы способны это доказать. Департамент иностранных дел можно было бы считать сонными бездельниками, если бы вы не могли. Но вот что доказать невозможно, это что в реальной жизни существует деревообделочная фирма, которая пустилась бы на безумные расходы, переделывая "Остер" в гидроплан, а я-то знаю приблизительно, сколько это стоит. Дороговато для единственной поездки в Финляндию. Так что специальное использование предполагалось заранее. В Британии теперь гидропланы вообще не используют.

Он достал из нагрудного кармана металлический контейнер с парой сигар и предложил одну мне.

Я отрицательно покачал головой.

– Благодарю, сигареты непоправимо испортили мой вкус.

Я наблюдал за ним, пока он вытащил сигару из контейнера, тщательно осмотрел ее и сунул в рот. Подождал, пока он чиркнул зажигалкой, и лишь потом сказал:

– Кроме того, я обнаружил ваш радарный детектор там, где вы его спрятали. У него десятисантиметровая антенна-приемник, а это длина волны, которую русские используют в своей пограничной радарной сети, так что, как я полагаю, вы планируете в одну из ночей пересечь границу.

Пламя зажигалки даже не дрогнуло, он просто поднял на меня глаза, в которых мешались печаль и скрытое удивление, вынул сигару и сказал:

– Сожалею, мистер Кери, но это выше моего понимания.

– Послушайте, Джад, я не пытаюсь вас раскрыть, как агента. Так или иначе вы это сами уже сделали. Когда вы вчера взлетали, ваш масляный бак был полон бензина. Все, что рассказал пилот о том, как вел себя мотор, с этим точно согласуется: в среднем давление низкое, но с прыжками: блокируемое шламом и саморазблокирующееся бензином, как растворителем. Между прочим, когда я открыл бак на вашем самолете, все вокруг провоняло бензином. Трюк старый, но не без недостатков. Он может вызвать заклинивание или пожар мотора, но не гарантирует, что вы погибнете. Так что в следующий раз ваши противники попытаются использовать что-то поэффективнее. Именно это подводит черту нашим коммерческим переговорам: я не хочу из-за вас погибнуть. Все предложения по использованию моего самолета отменяются, и я больше не желаю иметь с вами никакого дела. Никаких персональных отношений – у меня и так предостаточно своих собственных трудностей.

– Уверен, их у вас хватает, мистер Кери.

Сигара отлично тлела, и казалось, это единственное, что его заботило.

– И все-таки, я думаю, экспертиза установит, что у нас просто перегрелся мотор.

– О, да, конечно, – я кивнул и тоже закурил. – Даже отбросив на момент соображения по поводу радарной аппаратуры, Джад, вспомните, что я пилот. У самолетов типа "Остер" двигатели воздушного охлаждения, и практически невозможно перегреть такой мотор лапландской осенью. Но и это можно не принимать во внимание, если вам угодно. Просто я хотел прояснить тот факт, что кто-то вас пытается убить. Мне приходилось прежде встречаться с народом, торгующим лесом. Если бы я доказал одному из них, что его кто-то старается убить, он бы немедленно оказался на верхушке ближайшего дерева и благим матом орал бы "Мама!". Так вот, в следующий раз вас попытаются убить, и нечего, черт возьми, так нахально улыбаться.

Я зашагал по берегу, оставив его отравлять воздух сигарным дымом, и направился в город.