Рано утром Олеся проснулась в незнакомой комнатке. Проснулась и вдруг вспомнила, что она у деда и бабы, вспомнила, как вчера заблудилась в лесу и как ударил ее какой–то хулиган. Может, еще долго бродила бы Олеся, если бы не встретила деда Галактиона, который возвращался с пристани…
Быстро девочка вскочила с кровати и распахнула окно настежь. А окно то выходило в сад. Под самым окном разостлался сказочный ковер. Вы понимаете — ковер из цветов. Глянула Олеся, хлопнула в ладоши — как здорово! И, понимаете, таких цветов она никогда не видела в городе и не знала их названий. Она знала тюльпаны, крокусы, гиацинты, нарциссы, а здесь цвели синим цветом неизвестные ей крученые панычи, бархатная настурция, пышная георгина, желтые гвоздики. И еще росла здесь рута–мята, любисток и канупер. И все это очень пахло, аж дух захватывало, и гудели пчелы, и вообще было так весело, что Олесе захотелось сделать что–то необычное, например, подскочить и стукнуться макушкой о потолок, или выстрелить из пушки, или сделать то, что сделала Олеся. Сделала она чучело, намостила его из плахты и кожушка на своей кровати, сама же через окно тихонько вылезла в сад.
А в это время дед Галактион с бабой Лизаветой ходили в сенях на цыпочках, боясь разбудить внучку.
— Тсс! — баба деду.
— Тсс! — дед бабе. — Спит?
— Спит внученька, спит ягодка…
И вдруг выскочили оба из сеней, отчаянно замахали руками:
— Кыш! Кыш, проклятый! Внучка спит!
Бабушкин петух, горластый галаган[1], взлетел на плетень и кукарекнул. «Кукарекнул» — это очень осторожно сказано. Если вы не были в Млинках, вы никогда не представите, как кукарекает этот петух. В одно мгновение он может разбудить весь колхоз.
Вообще никто не позавидовал бы вам, если бы этот галаган был вашим соседом. А «галаган» — это порода. Голенастые ноги и голая шея, без никакого кашне. Ничего себе красавиц; хоть людям на глаза не показывай! Но, знаете, — голос! Именно за это держит его баба Лизавета. Голос, как у Шаляпина. Это по наследству. Говорят, что прапрадед этого петуха тоже имел такой веселенький голосок, что, кукарекнув, насмерть перепугал священника Гавриила, когда тот ходил по селу с молитвой. Пришлось выливать переполох.
Вспугнув петуха и не дав ему допеть арию, хотели старики вернуться в дом, и тут, словно из–под земли, появились две бабоньки Бабарихи.
— Внученька приехала?
— Гостья дорогая??
— Пусть ее долюшка счастливой будет!
— Пусть здоровенькой будет!
Хоть в окошко хотят они взглянуть на гостью. (А кукушка на суку: ку–ку!)
Вокруг дома трусцой оббежали, к окошку прильнули, смотрят на кровать бабы Бабарихи, на ту кровать, где спит чучело.
— Что же это за хорошая девочка?
— Как маковочка!
— Как ягодка!
— Как ясочка полнолицая!
(А кукушка на суку: ку–ку!) Если бы чучело могло слышать эти комплименты, оно бы так зазналось, что ни подойти к нему, ни подступиться. (А кукушка на суку: ку–ку и кужу…)
— Кукушка кукует, годы считает, — вздыхает дед Галактион.
— Это — мне, — сказала, баба Бабариха, — да и много же как — в два десятка лет не соберешь.
— Нет, мне, — возразила Бабариха другая. — Мне, мои голубушки, мне!
— Нет, это мне кукует, — сказал дед Галактион, — я первый услышал. Недолго ей куковать. До петровки, а тогда, подавится кукушка мандрикой[2] из творога.
— Нет, дед, я буду осторожной, не подавлюсь, потому что это я — кукушка!
И слезла тут Олеся с груши, а дед Галактион посмотрел на всех и сказал:
— Старею.
И сказали Бабарихи «стареем», потому что не узнали они, что это не кукушка кукует, а шалит девчонка.
А пионеры уже идут, уже узнали и они, что приехала пионерка из города. А ее отец работает под водой и в какое угодно море спустится на глубину, и не боится он ни акул подводных, ни раков, а они же, эти морские раки, не такие, как в реке, а величиной с трактор «Интернационал».
Учитывая то, что наиболее интересная и важная вещь была у Проньки (подзорная труба), а это сразу придавало большое значение всему пионерскому отряду, дети решили, что именно он, Пронька, должен первым представиться городской пионерке и познакомить с ней всех других.
— Пронькин Сокол, — торжественно выступил он вперед, — а это моя труба!
— Подзорная труба! — исправили хором пионеры. — Будь готов!
— Хорошая труба, а я просто — Олеся Садовая, без трубы. Всегда готова! А это что за гусь?
— Гусак. Капитан Капитаныч, лучший в районе, а я — Евгешка Зуб. Гуся я вырастил. Факт.
— А ты чего так на меня смотришь?
— Я не на тебя смотрю, а на твою шишку на лбу. Я — Наталья Недригайло, а к гуле[3] надо холодную примочку.
— Не надо, пройдет… Это меня вчера какой–то хулиган в лесу ударил. Камнем. Я аж потеряла сознание. А когда пришла в себя, уже и платочка с пряниками не было. Тот хулиган, наверное, забрал. Я гостинец везла деду и бабе.
Евгешка неожиданно побледнел. Он догадался, кого вчера ударил. Только платочка он никакого не видел…
— Олеся, — вдохновенно сказал Кузька. — Я найду хулигана. Я такой следопыт, что найду. Евгешка, и ты мне поможешь. Вдвоем хулигана быстро найдем. Ладно, Евгешка?
Ситуация для Евгеши создалась мало благоприятная. Понятно, что ответил он Кузьке так, словно гречневую галушку съел.
— Умгу… Факт…
И, глотая эту галушку, он подумал: «Как хорошо, что она (не галушка, а Олеся!) не узнала меня. Так вот какая эта Явдошка Ковалишина…»
Вчера вечером, бездумно швырнув в Олесю камень, Евгешка бросился бежать. Только поздно ночью он прибежал домой. У парня ужасно разболелся живот. Возможно, что причиной этому было волнение, пережитое в лесу. Парень стонал и корчился. Отец был где–то в колхозе на дежурстве, мать испугалась. Как помочь беде? Больница за десять километров, в районе.
— Может, ты что–то съел такое? — жаловалась мать.
Евгешка затаил свое приключение.
— Съел… Ой, съел… Сало…
— Много?
— Кусок… Нет, два…
— Ой горюшко!.. А еще?
— Шелковиц… Полведра…
— Вот беда, вот горе превеликое!..
— А еще воды выпил… Видимо, полное ведро…
— Горе мое, полное ведро! Ты с ума сошел?
Немедленно сюда вызвали Бабариху, которая быстро поставила диагноз: «Подсолнечница напала». Лечение несложное. Надо подсолнечницу «вылить». Бабариха положила в миску нож, кудель и воск, подожгла. Умерла кудель, воск зашипел. Нагретую миску приложили Евгешке к животу.
Как видите, это очень похоже на электризацию. Надо только отметить, что пациентов у Бабарихи с каждым днем все уменьшается. В Млинках строят больницу, и я очень обеспокоен, что ценный врачебный опыт баб Бабарих вскоре будет совсем похоронен. Чтобы этого не случилось, я предлагаю организовать в новой больнице, рядом с кабинетом электролечения, музейную комнату. В ней на самом видном месте надо поставить миску с воском, ножом и куделью. Нож надо оставить непременно. В методе бабы Бабарихи он имеет очень важное символическое значение — отрезает болезнь от пупа.
И представьте, когда Евгешка уснул, на следующий день живот уже не болел. Нож в миске добросовестно выполнил свое назначение.
Ну, дорогие читатели, теперь надо бы описать, как кто–то из пионеров взял слово и информировал Олесю о работе пионерского отряда, как потом взяла слово Олеся и рассказала о своем отряде в городе. Так бывает во многих книжках о пионерах, и, возможно, вы будете даже недовольны, что я не передаю здесь никаких речей, но как я это могу сделать, когда вот тут вмешивается баба Лизавета и приглашает Олесю в хату завтракать. Понимаете, дорогая внучка до сих пор не завтракала, и ее ждут на столе горячие вареники с творогом.
Но когда баба пошла в хату, прибежал Быцык. Он был очень взволнован. Можно было подумать, что он поймал сома. Но случилось кое–что намного интереснее.
— Водоход! Павлик! — крикнул Быцык.
— Где?
— На реке!
— Ребята, идемте!
— Быстрее!
Только Олеся не понимала, в чем дело.
— Бежим с нами, узнаешь! — быстро бросил Кузька и первый побежал. Уже по дороге он вкратце рассказал:
— Чудак у нас есть. Водоход сооружает. Ничего из этого не выйдет, глупости… Посмеемся хорошо…
На берегу тайком полезли в ивняк. Скрылись за кустами. И действительно увидели Павлика. Он был на воде недалеко от берега. Парень сидел верхом на какой–то странной постройке и крутил ногами педали, словно на настоящем велосипеде.
— Вот это он и есть, водоход! — шепотом пояснил Олесе Кузька и вдруг закрыл ладонью рот, чтобы не засмеяться. Как ни пытался Павлик сдвинуть с места свою машину, она не ехала, а только смешно, как утка, покачивалась из стороны в сторону.
И вдруг Наталья не выдержала и спела, как в сказке про Телесика:
Ивасик мой, Телесик мой,
Пристань, пристань
Ты к берегу,
Твоя мама пришла,
И обед принесла!..
Павлик поднял голову, не понимая, откуда это пение, и именно в этот момент случилась катастрофа. Водоход качнулся и вдруг перевернулся. Знаменитый конструктор пукалки, которую поломал дед Галактион, и водного велосипеда, которого еще никто не успел поломать, отчаянно боролся с днепровской стихией. И только потому, что авария произошла недалеко от берега, он счастливо вышел на песок, не бросая, однако, с исключительным упрямством свой водоход.
На свете очень много смешного, и некоторые дети смеются с утра до вечера: книгу кто–то кверху буквами читает — смех, споткнулся — смех, понес ложку вместо рта к уху — смех, измарал чернилами кончик носа — смех!
Что же тут удивительного, что с Павлика смеялись? Да еще как! По песку катались от смеха! Это вам не кончик носа, измаранный чернилами! Павлик вылез из воды мокрый, как губка. Рубашка, штаны, даже соломенная шляпа, и та мокрая. Говорят, что есть такие мошенники, которые выходят из воды сухими. Я лично, дорогие читатели, этого не видел, а Павлик был не мошенник, а изобретатель, так он сухим из воды не мог выйти.
— Ходивод! Ходивод!
— Искупался?
— Дудки поймал?
— Курица мокрая!
Шутки, насмешки, и все на одну голову, на мокрую голову Павлика.
— Ребята! Кузька! Как не стыдно? С товарища смеетесь? — И все замолчали, и всем стало неловко, а Олеся еще сказала: — Эх вы, пионеры! — и близко–близко подошла к Павлику. — Показывай свой водоход, Павлик!
А Наталья увидела, что он руку царапнул о камень, и вдруг достала бинт из сумки и перевязала ранку.
— По воде ходит — водоход, — говорит Павлик, — а они его наизнанку — ходивод, но еще посмотрим, чья возьмет, вот — коленчатый вал, педали, колеса с лопастями будут загребать воду, а сегодня действительно — незадача, не крутятся колеса, надо все переделать, но это не страшно, я уже трижды переделывал…
Павлик улыбнулся, и все увидели, что он улыбнулся одной Олесе, и Евгешка это увидел, бывший друг Павлика…
— Олеся, внученька дорогая, завтракать надо, я за тобой через перелазы, я за тобой через огороды, варенички еще горячие!
Баба Лизавета прибежала с миской и сняла капустный лист, а в миске всего один вареник.
— Это же я, когда бежала, вареники растеряла — на перелазе, по огородам!
А Куцак облизывается, куцым хвостом вертит, он бежал за бабой Лизаветой и благодарил ее за вкусные вареники с творогом.
Так закончилась история с завтраком для дорогой внучки, а история с Павликом только началась.