Видео Иисус

43

Спустя ещё два с половиной года

Поначалу даль и пустота ландшафта вызывали у него оторопь. Потом, постепенно, паника оставленности преобразовалась в нечто, близкое к экстазу: здорово ехать на автомобиле по бескрайней, пустынной равнине, в которой не водилось ничего похожего на цивилизацию городов и фабрик, и быть один на один с небом, землёй и солнцем.

Но это была лишь иллюзия. С успокаивающей регулярностью возникали то пыльные домишки, то бензоколонка, то мотель, заранее возвещаемые через стаккато больших и безобразно ярких рекламных щитов вдоль дороги, и Петер Эйзенхардт признался себе, что он даже рад, что ему не понадобится идти на охоту или вечером разбивать палатку. Ему доставляло удовольствие думать, что достаточно достать кредитную карточку, чтобы получить горячий обед или чистую постель, и он чувствовал себя настоящим путешественником, свободным и ничем не связанным. Ах, мечты, мечты.

Бумажка с описанием маршрута была приклеена скотчем к приборной панели уже давно, ещё до того, как он выехал на Interstate-40 и пересек по нему пять американских штатов, никуда не сворачивая. Не считая двух-трёх заездов в городки и мотели, он свернул с этого шоссе лишь сегодня утром.

Иногда можно было часами не поворачивать руль, а мимо проносились красно-коричневые скалы, чахлая, пыльно-бурая трава или просто необозримая даль. Временами он казался себе героем какого-то кинофильма, а эта страна – другой планетой, знакомой ему лишь по киноэкрану и телевизору, пока он не ступил на неё собственной ногой, пока не почувствовал иную силу тяжести, пока не вдохнул иные запахи, пока не ощутил иной почвы. Потом чувство чужеродности исчезло – так, будто кто-то отодвинул занавес, и ему стало казаться, что он всегда был здесь, как дома.

Наконец возникла надпись: «Great Spirit Motel».

Название обещало больше, чем видел глаз: комплекс выцветших низких строений, прилепившийся к дороге без большого размаха и без какой-либо особой приметы, по которой можно было бы потом его вспомнить.

Эйзенхард свернул к въезду, обозначенному двумя белыми вазонами-клумбами, в которых росли кактусы, и остановился на парковке, которая представляла собой просто укатанную мучнисто-белую землю. Итак, он приехал.

Если не считать обязательной таблички Coca-Cola и светового табло пива Budweiser в окне, современная цивилизация игнорировала этот мотель. Жестяная табличка со стилизованной борзой показывала, что здесь останавливаются автобусы международной линии Greyhound, другая жестяная табличка указывала направление к бензоколонке. Позади основного корпуса располагались два вытянутых в длину строения, в каждом из которых было по восемь апартаментов; судя по беспорядочно припаркованным рядом автомобилям, заняты были далеко не все.

Значит, это здесь. Верилось с трудом.

Эйзенхардт открыл дверцу и вышел из машины. Пустынный зной обрушился на него, как огненное дыхание адского зверя, и его мгновенно прошиб пот: он потёк по затылку, по спине, по груди и из подмышек.

Ботинки его запылились, пока он дошёл до помещения, громко именуемого рестораном: просторный, низкий, охлаждаемый гудящим кондиционером и угнетающе безвкусно обставленный зал с несколькими группами посетителей. Через большие окна с улицы сюда вливался яркий солнечный свет, который тут же поглощался тёмным деревом столов и скамеек, так что задняя сторона помещения оставалась в сумерках. Большая, громоздкая стойка занимала почти всю боковую стену, начинаясь в освещенном солнцем углу и теряясь другим концом в темноте. На стойке выстроились в ряд автоматы для орешков, подставки для рекламных буклетов, проволочные корзины, полные мелких упаковок конфет, печенья и солёных крендельков или жевательных резинок, громоздились поставленные штабелем пепельницы. Эйзенхардт уклонился от любопытствующих взглядов посетителей и сел на один из высоких табуретов у стойки – все они были свободны, – посмотрел на молодого человека, который обслуживал посетителей, и сказал:

– Хэлло, Стивен.

Стивен Фокс, который как раз мыл стаканы, удивлённо поднял голову.

– Мистер Эйзенхардт! – воскликнул он. – Надо же! А я и не ждал вас так рано утром…

– Что, мне заехать позже?

Стивен засмеялся.

– Я совсем не это имел в виду. Наверное, вы ночевали во Флэгстэфе, да? А вы уже были в Большом Каньоне?

– Вчера. Такую возможность я не мог упустить. Оставил машину и купил билет на экскурсионный автобус. Шофёр автобуса, по-моему, был настоящий индеец, может такое быть? Внешне очень походил, – Эйзенхардт почувствовал, что нервничает. В последнее время он всегда впадал в болтливость, когда чувствовал себя неуверенно.

– Наверное, навахо. Национальный парк граничит с их резервацией. Хотите кофе?

– А вон там, за спиной у вас – это не автомат для каппуччино?

– Да, он.

– Тогда мне лучше каппуччино.

Постепенно кондиционер сделал своё дело, – пот на его коже высох.

– Да, конечно, – Фокс начал возиться с автоматом, и делал он это проворно и ловко.

– Спасибо, – сказал Эйзенхардт, когда Стивен поставил перед ним чашку.

– Ну, и как вам? Я имею в виду Большой Каньон.

Эйзенхардт помедлил.

– Ну, как сказать? На картинках вид потрясающий. Но когда оказываешься там сам, то он просто подавляет. Такое чувство, будто глаз не хватает, чтобы всё это осилить взором. Совершенно неправдоподобно.

Фокс кивнул с понимающей улыбкой.

– Я был так ошарашен, когда получил ваше сообщение. И что вас занесло в наши дикие края?

– Да, с этими е-мейлами удобно, – признался писатель, прихлёбывая кофе. – К ним так быстро привыкаешь… Я был в Нью-Йорке, вместе со своим агентом встречался с издателями, – рассказывал Эйзенхардт. – Город невероятный. К концу меня уже просто повело.

– Да, к Нью-Йорку надо привыкнуть. Подождите, я сейчас…

Посетитель за дальним столиком поднял руку, желая расплатиться.

– Нет проблем.

За то время, пока Стивен рассчитывался с клиентом, Эйзенхардт огляделся. Место было не бойкое, и почему-то ему казалось, что оно вообще никогда не бывает бойким.

– Это был последний из тех, кто едет в Таксон, – сказал Стивен, вернувшись. – Сейчас у меня будет передышка, пока не придёт рейсовый автобус. Через… – он посмотрел на часы, – десять минут.

– Сюда заходят главным образом люди с проезжающих автобусов?

– В это время да. Днём приходят пообедать гости мотеля, а вечером появляются и местные жители.

– А, – кивнул Эйзенхардт. Должно быть, местность совсем безотрадная, если даже такой ресторан для здешних жителей – аттракцион.

– А теперь, – сказал Фокс с таинственной улыбкой, – я должен вам кое-кого представить. – Он повернулся, толкнул окно, ведущее в кухню, и крикнул: – Он здесь!

Из кухни послышалось неразборчивое восклицание, и тут же из двери вышла стройная, темноволосая красавица, породистая молодая женщина, улыбаясь и вытирая руки о передник, прежде чем протянуть их Эйзенхардту.

– Да я же вас знаю! – вырвалось у него. – Вы… Вы же были тогда на раскопках…

– Юдифь Менец, – кивнула она. – Я вас тоже помню. Но мы, кажется, ни разу не разговаривали.

– Да. Странно, правда? – Его взгляд метался между Стивеном и Юдифью. – Ну, так объясните же.

– А чего тут объяснять, – сказала она, мельком бросив на Стивена красноречивый взгляд. – На другой же день после истечения срока запрета на въезд в Израиль он стоял перед моей дверью с букетом цветов – ну и вот…

Стивен обнял её и прижал к себе.

– Она хочет этим сказать, что перед этим я надолго погрузился в себя, чтобы разобраться во всём, что касается жизни и любви.

– Его будто подменили, – подчеркнула она.

– Так, – сказал Эйзенхардт, невольно улыбаясь. После семнадцати лет брака и рождения двух детей он иногда тосковал по тем временам, когда был горячо влюблён.

– А потом, – продолжала Юдифь, – он достал из кармана видеокассету, и меня тоже будто подменили, – она поцеловала его в щёку. – Мне надо быстренько всё подготовить для обеда. Я потом к вам присоединюсь, ладно?

Улыбка так и застыла на лице Эйзенхардта. Видеокассета! Итак, всё обстояло именно так, как он предполагал. В последние годы развернулось настоящее подпольное движение вокруг этого якобы Иисуса на видео. И, судя по всему, Стивен Фокс тоже примкнул к этому движению.

– Вы же останетесь до завтра? Тогда мы сможем посидеть вечером и поболтать о старых временах, – предложил Стивен и добавил: – Разумеется, в качестве нашего гостя.

– Да. С удовольствием. Хотя… – Может, и неплохо поупражняться в терпимости. В конце концов, каждый сходит с ума по-своему. Эйзенхардт поскрёб голову, волосы на которой заметно поредели со времени их последней встречи. – У меня такое чувство, что сегодня с утра я и не выезжал. Хотя приехал из Флэгстэфа… У этой страны вообще нет ни конца, ни края. Последние несколько дней я не вставал из-за руля, а когда глянул на карту – оказалось, что проехал всего несколько сантиметров. Невероятно. Германию можно пересечь из конца в конец за день, вы можете себе представить?

– Надеюсь, вы пересекли полстраны не только для того, чтобы полюбоваться архитектурными красотами нашего мотеля? – сказал Фокс.

– Нет, вообще-то я еду на Западное побережье. Иногда меня одолевают сомнения, можно ли вообще туда добраться на машине. У меня там живёт давний друг, и он пригласил меня погостить у него несколько дней. Он уехал туда лет пятнадцать назад, и лет десять мы с ним не виделись. Ах, да, кстати, – вспомнил он. – Я ведь видел недавно Кауна.

– Что? – удивился Стивен. – Ничего себе. О нём я вообще давно ничего не слышал, а пока слухи ещё ходили, они были нехорошие. Как у него дела?

– Кажется, он обрадовался, когда я позвонил, и пригласил меня заехать, когда я сказал, что собираюсь пересечь США на машине. Он теперь директор фабрики картофельных чипсов в Оклахоме – наверное, это последнее, что уцелело от его концерна. Он снова женился, у него ребёнок, и с виду он счастлив и доволен. Носит только джинсы и свитера, можете себе это представить?

– Джон Каун? Не верю ни одному вашему слову.

– Я сам его едва узнал.

– А откуда у вас номер его телефона?

– Одно из издательств, с которыми я вёл переговоры, раньше принадлежало Kaun Enterprise. Как-то там зашла об этом речь, и я упомянул, что был знаком с Джоном Кауном, а когда спросил, не знает ли кто, что с ним стало теперь, мне дали его телефон. Скорее всего, этот номер есть в обыкновенном телефонном справочнике, – Эйзенхардт пожал плечами. – Кажется, дела у него действительно идут хорошо. Хотя он теперь самый обыкновенный человек.

– Видимо, надо стать обыкновенным человеком, чтобы дела у тебя пошли хорошо, – задумчиво сказал Стивен. – Когда я думаю об этом… Ведь я когда-то сам хотел стать таким, как он. Таким, каким он был тогда – могущественным, богатым и важным. Одним из великих мира сего. Вначале, до того, как я нашёл камеру, я вообще стремился доказать себе, что я умнее и быстрее, чем он. Вопреки всему его могуществу. Безумие, правда?

– Ну, не знаю, – сказал Эйзенхардт и огляделся. – Немножко честолюбия в жизни не повредило бы, вы не находите?

– Вас удивляет то, чем я здесь занят?

– Откровенно говоря, да. Когда я встретил вас впервые, вы были этаким вундеркиндом, многообещающим юношей с такой суммой на счету, какой у меня не было за всю мою жизнь. А теперь вы держите мотель в глуши. Не совсем то, что можно было бы назвать успешной карьерой.

Стивен Фокс улыбнулся, достал из выдвижного ящика полотенце и принялся протирать стаканы.

– О, моя фирма как существовала, так и существует. Виртуально, как всегда. На следующей неделе мне придётся снова слетать на Восточное побережье, чтобы встретиться с несколькими клиентами, но в целом я действую через интернет, а при этом не играет роли, где я живу. Этим мотелем я занимаюсь лишь временно, несколько месяцев. Он принадлежит одному нашему другу, который перенёс тяжёлую операцию, и ему нужно время, чтобы встать на ноги, – он пожал плечами. – Так получилось. Я всё больше прихожу к тому, что жизнь нужно принимать такой, какая она есть. Оказалось, таким образом можно пережить фантастические вещи.

– Ну, почему бы и нет, – Эйзенхардт положил руку на стойку. – А я, признаться честно, вначале было подумал, что у вас здесь что-то вроде штаба видео-секты.

Стивен тонко улыбнулся.

– Штаба секты не существует. Это было бы слишком опасно – хотите верьте, хотите нет, но церковь по-прежнему ведёт охоту на видео.

Внезапно в зале ресторана возникло беспокойство. Задвигались стулья, люди вставали, поднимали свои дорожные сумки и теснились в дверях. Пришёл автобус Greyhound. Было видно, как из него выходят пассажиры и дожидаются своего багажа, который водитель доставал из открытого бокового багажника.

Стивен воспользовался случаем, быстро собрал со столов грязную посуду и стаканы, вытер столы, сунул меню в подставки и постелил свежие скатерти-салфетки. Эту работу, как отметил Эйзенхардт, он проделывал с воодушевлением. Когда автобус поехал дальше, а в ресторан вошли новые посетители, столы выглядели приглашающе свежими, а Стивен стоял, готовый принимать заказы.

Юдифь снова показалась из кухни, чтобы узнать, нужна ли им горячая еда.

– Нет, только напитки, – сказал ей Стивен. – Иди сюда, посиди с нами. – Обернувшись к Эйзенхардту, он пояснил: – Большинство здесь делает пересадку на автобус в Лос-Анджелес, который придёт через двадцать минут.

– А тот чего? – спросила Юдифь, снимая свой передник и кивая в сторону тоненького юноши-блондина, который так и остался стоять на солнцепёке автобусной остановки с тяжёлой сумкой через плечо и большим вещмешком для одежды. – Боится войти?

– А что вы скажете про статью? – обратился Эйзенхардт к Стивену с вопросом, уже давно его занимавшим.

– Про какую статью? – спросил тот, готовя заказанные напитки.

– Статью Ури Либермана про это видео? Разве вы не знаете?

– Должен признаться, нет. Либерман – это тот израильский журналист, с которым вы имели дело? Который наслал вертолёты на монастырь?

– Да. В последние годы он стал своего рода экспертом этого движения «Иисус на видео». Довольно долгое время он был постоянным гостем на каком-то ток-шоу. А полгода назад опубликовал большую статью о том, что стоит за этим видео. Эта статья вышла практически всюду в Европе. У нас в Германии она была в Stern.

– Должен признаться, это прошло мимо меня. И что же пишет эксперт?

Эйзенхардт набрал в грудь побольше воздуха. Неприятное это дело – отнимать у человека иллюзии, на которых построена вся его жизнь.

– Он раскопал целую труппу актёров-любителей, которые примерно за год до того, как профессор Уилфорд-Смит начал в Бет-Хамеше раскопки, получили заказ от неизвестного продюсера на видеосъёмки в Израиле, – мрачно объяснял он. – Все участники дали подписку о неразглашении, а важнейшим условием было то, что актёры должны были выучить арамейский язык.

– Арамейский? – удивился Стивен и сказал Юдифи: – Кран для колы что-то опять барахлит.

– Техник придёт завтра. По крайней мере, обещал.

– Арамейский, – подтвердил Эйзенхардт. Да слушают ли они его вообще? – Язык, на котором говорил Иисус.

– Да, это ясно. А что за видео?

– Ваше видео.

Он наконец поднял голову:

– Что?

– То самое видео, которое вы распространяете по всему свету. То видео, которое мы смотрели у профессора Уилфорда-Смита. – Писатель подался вперёд, чтобы не приходилось говорить слишком громко, поскольку некоторые посетители уже поглядывали в их сторону. – Неужели вы не понимаете? Это всё было инсценировано с самого начала. Все эти приключенческие поиски, все так называемые эксперты – и я в том числе, – которые были привлечены только для того, чтобы сделать всю эту историю правдоподобной. Ну признайтесь, разве трудно перед началом раскопок поместить в нужное место скелет с переломом ноги, залеченным современными средствами. Или сочинить инструкцию по пользованию видеокамерой, которая ещё только появится на рынке, напечатать её в единственном экземпляре и положить рядом с покойником. Можно сфабриковать и радиоуглеродный анализ – просто подкупить того, кто будет его проводить. Правда, вы своим вмешательством тогда сильно подпортили весь план, но, как впоследствии оказалось, только лили воду на их мельницу, и это пошло на пользу дела. Но, по сути, всё – сплошной обман и фальсификация, и Либерман это убедительно доказывает.

Стивен задумчиво смотрел на него.

– Мне кажется, я знаю, о чём вы говорите. Одну минутку. – Он взял со стойки заполненный поднос и понёс напитки к столам. Вернувшись, он принялся разливать следующую партию, и сказал: – То, что вы имеете в виду, мы называем между собой «анти-видео». Там сняты такие же сцены, что и на настоящем видео, но так по-дилетантски, что всякому видно, что это обман, халтура. Мы не знаем, откуда у этого видео растут ноги, но подозреваем, что постаралась римская церковь. Они запустили эту кассету в оборот в немыслимом количестве.

– Вам надо обязательно прочесть эту статью, – сказал Эйзенхардт.

– Не думаю, что так уж надо. Таких теорий заговоров существуют сотни. Например, что «Титаник» вообще не затонул. Что Кеннеди был убит по заказу военных. Что Элвис всё ещё жив. Всё логично до последней детали, и всё враньё. – Из крана для кока-колы пошла одна пена. Стивен со вздохом достал из холодильника бутылку и наполнил стаканы из неё. – Вопрос только один: кому понадобилось это инсценировать – и, главное, для чего?

– Либерман указывает на Уилфорда-Смита, но того нам уже не спросить.

Профессор умер год назад; какая-то машина на повороте не заметила учёного на велосипеде и сбила его.

– А для чего это могло ему понадобиться?

– Я же вам ещё тогда сказал. Уилфорд-Смит был членом секты True Church of Barnford. Эта маленькая христианская секта в Южной Англии существует с сороковых годов. Видео должно было распространить учение этой секты и подвести под него фундамент.

Стивен нервно поморщился и отрицательно покачал головой.

– Не говоря уже о том, что в этой теории есть огромные прорехи, через которые может проехать автобус Greyhound, даже ни за что не зацепившись, – сказал он, – не говоря об этом, просто не существует никакого такого учения.

– А что же вы тогда делаете! – задал Эйзенхардт встречный вопрос.

– Мы собираемся раз в месяц, – Стивен сделал неопределённый жест, дающий возможность предположить, что такие мероприятия могут происходить повсюду, где угодно, – и смотрим видео.

– И что дальше?

– И даём ему воздействовать на нас. По-другому это не опишешь. Мы сидим примерно час в тишине, чтобы раскрыться для восприятия, а потом смотрим. И это всё.

Эйзенхардт окинул его скептическим взглядом.

– И это всё? Смотрите снова и снова одно и то же видео?

Фокс улыбнулся – легко, почти мечтательно.

– У меня с этим так же, как у вас с Большим Каньоном – всё время кажется, что не хватает глаз осилить всё, что там есть.

– И что же там есть?

– Я вижу там, как может быть. Я вижу человека, который весь здесь и сейчас, он всеми нитями своего бытия существует в этом месте, в это мгновение, он испивает до дна чашу этой жизни. Когда я смотрю на него, он даёт мне мужество испить и мою собственную чашу, а не только пригубить.

– Однако его распяли, – напомнил ему Эйзенхардт. – Если он тот, за кого вы его принимаете.

Стивен кивнул со всей серьёзностью:

– Да. Потому что они не могли этого вынести. В нём было слишком много жизни. Столько, что это многих сводило с ума от зависти.

– Но ведь это нелогично? Вы говорите, что эта видеозапись преображает вас. Тогда ведь, наверное, на тех, кто это видел живьём, воздействие было ещё сильнее и должно было преобразить их тоже?

– А кто сказал, что этого не происходило? На одних это действовало, на других нет. Вы же это по себе знаете!

Входную дверь открыли, и она издала тихий скрип. Эйзенхардт бросил в её сторону беглый взгляд. То был юноша, который оставался на автобусной остановке, а теперь, основательно вспотев, направлялся к стойке. Он двигался неуверенно, как будто впервые в жизни путешествовал один.

– Нет ни малейшего доказательства того, что человек на видео действительно Иисус, – вполголоса сказал Эйзенхардт Стивену, чтобы временно закрыть тему, пока они не одни.

Стивен только кивнул, как будто это не имело никакого значения, и повернулся к испуганному юноше:

– Что-нибудь хотите?

– Эм-м, – запнулся тот. Глаза его блуждали, ища на стене или на стойке меню или ещё какое-то объявление, но его не было. – Пожалуйста, кофе.

– Кофе. Сию минуту.

Эйзенхардт смотрел, как Стивен берёт чашку, ставит под автомат и нажимает светящуюся зелёную кнопку. Пока машина заваривала кофе, он приготовил блюдце, ложечку, салфетку, упаковку сливок, упаковку сахара. Казалось, дискуссия, которую они вели до сих пор, совершенно не выбила его из колеи.

– Ваш кофе. Один доллар двадцать центов.

– Спасибо, – юноша отвёл с лица взмокшие от пота волосы, достал из кармана джинсов деньги, отсчитал и положил на стойку.

Стивен смёл их в кассу, сказал «спасибо» и пробил его заказ.

– Это не играет роли, неужели вы не понимаете? – повернулся он к Эйзенхардту. Присутствие постороннего слушателя ему, видимо, не особенно мешало. – Будь то Иисус, Будда или кто угодно, о ком мы даже не слышали ничего, но я вижу по нему, какой может быть жизнь. Вижу, что дело совсем не в том, чтобы чего-то добиваться, что-то завоёвывать. Что мы в этом мире не для того, чтобы обогнать, оттеснить и перещеголять других и одержать победу на всех дорожках. Нет никакой разницы, выиграл ты или проиграл, настоящей разницы нет. Раньше я думал, что смысл жизни состоит в том, чтобы выиграть любой ценой. Условно говоря. Тогда я этого не осознавал, это теперь я задним числом понимаю, что так было со мной. Это была позиция, когда говоришь себе: «Вот как только я…». Как только я заработаю первый миллион, тогда. Как только я стану знаменитым, тогда. Всегда только «тогда, тогда, тогда». Я думал, если я выиграю гонку, тогда моя жизнь и станет настоящей жизнью. Но сколько гонок я ни выигрывал, этого приза я так и не получал. Это «тогда» так и не наступало. Поэтому я бежал всё дальше, ставил себе всё более высокие планки. К тому моменту, когда я начал состязание с Джоном Кауном, я уже по-настоящему отчаялся, потому что достиг многого, а изменений в жизни всё не наступало. – Он взглянул на писателя: – У вас было такое? Я представляю себе, что может подгонять писателя: вера, что как только он напишет шедевр, так всё переменится.

– Нет, – отрезал Эйзенхардт. – Я пишу потому, что это доставляет мне удовольствие.

Но Стивен, казалось, даже не слышал его.

– Когда я увидел это видео, я понял: вот настоящая жизнь. И понял, что она всегда была. Я просто был неспособен её воспринять, радоваться тому, что есть. Жизнь, настоящая, действительная жизнь уже состоялась, а я всё время её не замечал, потому что постоянно был очень занят. Но мне надо было сперва своими глазами увидеть, как кто-то другой умеет ценить момент, предаваясь ему всеми чувствами. Вот тогда я это понял.

– Ну, да, – сдержанно сказал Эйзенхардт. – Это ведь старая мудрость, если я не ошибаюсь.

Стивен взял полотенце и со вздохом перекинул его через плечо.

– Я не могу это выразить словами. Вы бы, наверное, смогли, ведь вы писатель.

– Но я не вижу того, что усматриваете в этом вы.

– Жаль.

Они с Юдифью переглянулись – двое знающих, сожалеющих о незнающем.

Вот эту заносчивость благочестивых писатель терпеть не мог. Если бы не присутствие у стойки постороннего, он бы… Он выпрямился, потянулся затёкшей спиной и задумался. Стоит ли ему оставаться здесь на ночь? Без сомнения, это значило бы целый вечер подвергать себя миссионерской обработке.

– Что-то не так с вашим кофе? – осведомился Стивен у светловолосого юноши, который, опустив голову, сидел над своей чашкой, беспрерывно помешивая.

– Что? – встрепенулся тот. – Нет, всё очень хорошо. Никаких проблем.

– Я подумал, раз вы не пьёте…

– Нет, это просто… Дело не в кофе. Спасибо.

По его лицу пробежала страдальческая гримаса. Чтобы доказать, что с кофе всё в порядке, он сделал большой глоток. Стивен остановился, просто смотрел на него и ничего не говорил.

– Мои мама и папа погибли, – сказал наконец юноша, слепо глядя в пустоту. – В автокатастрофе. В прошлом году. А месяц назад моя подруга порвала со мной. Это, эм-м… нелегко.

– Мне очень жаль.

– Я тут немножко, эм-м, услышал, что вы говорили о смысле жизни, – он отвёл рукой волосы, но одна непослушная прядь то и дело падала ему на лицо. – И мне снова всё припомнилось.

– Понимаю, – Стивен снял с плеча полотенце и принялся вытирать абсолютно чистую стойку.

– Мне очень жаль, что я подслушал. Я не хотел.

– Ничего, ничего.

– Кофе просто замечательный.

– Спасибо, – Стивен немного поколебался, бросил на Эйзенхардта быстрый взгляд и продолжал вытирать все поверхности. – Я мог бы вам кое-что показать. Видео, которое вам могло бы помочь.

Ах, вон как это всё здесь происходит. Эйзенхардту почудилось, что в глазах юноши появилась тень недоверия. Здорового недоверия, как он считал.

Юноша изобразил храбрую улыбку и встряхнул головой:

– Спасибо. Но мне нужно в Лос-Анджелес ближайшим автобусом.

– Сегодня вечером будет ещё один рейс.

– Тогда я опоздаю на самолёт.

– Ах, вон как, – Стивен поднял тряпку, развернул её, снова сложил по-другому и продолжал вытирать. – И куда же вы летите?

– В Израиль.

Стивен перестал полировать стойку, а Эйзенхардту почудилось, что остатки волос у него на затылке встали дыбом. Конечно же, это была чистая случайность, чёрт бы её побрал.

– В Израиль, – Стивен продолжил свою работу. – Это здорово. И куда в Израиле?

– Да повсюду. Тур общего осмотра достопримечательностей, четырнадцать дней по всей стране, все святые и исторические места. – Он попытался засмеяться, но смех его звучал вымученно, а светлая прядь снова упала на лицо. – Не знаю, почему я решился на эту поездку… Вернее, я никогда не был особенно религиозным или что-нибудь в этом роде… Даже тогда, когда мама и папа… А тут этот рекламный проспект у нас в супермаркете. Понятия не имею, почему он так меня торкнул, но я подумал: почему бы нет? – Казалось, что-то его мучает.

Стивен намочил тряпку в воде, почти благоговейно отжал её.

– У нас тут время от времени появляются туристы из Израиля, которые хотят увидеть Аризону. Большой Каньон и другое, – он повесил полотенце на хромированную перекладину. – Вы первый, кто едет в обратную сторону.

– Вы думаете, это просто бегство?

– Нет. Я думаю, для вас это будет хорошо – окунуться в новую обстановку.

Казалось, ему стало легче от этих слов.

– Да, мне действительно очень интересно. То есть, это странно, я ещё никогда нигде не был, не считая Диснейленда на каникулах с мамой и папой. Однажды катался на лыжах, но только сломал ногу. А тут лечу сразу в Израиль. И знаете что? Мне действительно ужасно интересно.

– Я вам верю.

– В первую очередь мне хотелось бы взглянуть на древние исторические места, – продолжал юноша, разговорившись до воодушевления. – Вы знаете, моя мама всегда говорила: «История написана в книгах. В реальности же ты её не почувствуешь, пока не ощутишь на себе её дыхание». Хочу проверить, так ли это.

Воздух, казалось, начал пузыриться, как шампанское, и, увидев неестественно расширившиеся глаза Стивена, Эйзенхардт понял, что правильно запомнил то, что тот рассказывал ему о содержании второго листка письма.

Он вдруг перестал чувствовать в руках свою чашку, как будто она стала жидкой.

– Я сделал ещё один безумный поступок, – светловолосый юноша поднял на соседний табурет свою сумку. – Я купил видеокамеру, специально для этого путешествия, совсем новенькую. Понимаете, я никогда в жизни не покупал ничего нового, ну, из серьёзных вещей: машину – только подержанную, стереоустановку – секонд-хэнд, телевизор – из гаражной распродажи… И тут вдруг выкладываю четыре тысячи за такое безумство, MR-01 от SONY. Что-нибудь слышали о такой?

– Да, – сказал Стивен голосом, который внезапно прозвучал как-то жалобно. – Я о ней слышал.

– Новейшая из новых, как сказал продавец. Суперкачество. Удобна в обращении. Интересно, что из всего этого выйдет… О, кажется, мой автобус.

В это мгновение подкатил большой серебристый автобус, остановился, шипя и пыхтя, как приземлившийся дракон. Автобус Greyhound. Из него выходили люди, а здесь, в ресторане, поднимались другие люди, подхватывали свои чемоданы, рюкзаки и сумки и спешили к выходу. Юноша собрал свой багаж, кивнул им ещё раз на прощание и вышел. Входная дверь распахнулась перед ним с лёгким скрипом, потом закрылась и ещё немного покачалась в петлях.

Эйзенхардт поставил свою чашку. Она звякнула. Это снова была нормальная, твёрдая фарфоровая чашка. Равно как и всё вокруг было нормальным в это нормальное мгновение – нормальное, как любое другое мгновение, из которых состоит жизнь.

– Эй, – тихо сказала Юдифь.

Они посмотрели друг на друга большими глазами. Потом, как будто по команде, разом повернулись в сторону окон. Светловолосый юноша стоял последним в очереди на вход в автобус и держал наготове свой билет.

Стивен и Эйзенхардт без слов встали и вышли за ним вслед через дверь, которая и у них тихонько скрипнула. Они шагали рядом по песчаной земле, которая скрипела у них под ногами, как и полагается скрипеть песчаной земле. Они шли всё быстрее, а под конец побежали, чтобы ещё успеть захватить юношу, прежде чем он войдёт в автобус.

– Эй! – окликнул его Стивен, протягивая ему руку. – Счастливого пути!

Юноша с сумкой на плече удивлённо обернулся к нему:

– Спасибо.

– Я только хотел сказать… Меня зовут Стивен Фокс. Я желаю вам всего хорошего.

– Меня зовут Джон, – ответил юноша и в сотый раз отвёл с лица непослушную прядь. – Спасибо.

– Джон – а дальше?

Искра недоверия мелькнула на миг в его глазах.

– Это неважно, – сказал он. – Просто Джон, окей?

Он поднял руку на прощанье и поднялся в автобус.

Они видели сквозь тонированные стёкла, как он проходит в хвост салона, а передняя дверь в это время с решительным шипением закрылась, и большой, воняющий дизельным топливом автобус с рычащим мотором медленно тронулся с места. Они смотрели ему вслед, пока он не скрылся из вида.

– Я больше не знаю, что и думать, – сказал Эйзенхардт.

Стивен Фокс испуганно глянул на него сбоку.

– Ведь это был он, да?

Горизонт мерцал, будто вытягиваясь в гримасу насмешки. Всё стало нереальным. Казалось, если он сейчас оторвёт взгляд от маленькой, серебристой точки вдали, то мир прекратит существование и настанет конец всему.

Так должен чувствовать себя человек, сходящий с ума. Теряющий почву под ногами.

Или впервые по-настоящему обретающий её.

– Да, – кивнул он. – История начинается.