Видео Иисус

8

Было исследовано строение стенок некоторых сосудов, при этом куски фрагментов сосудов были обломаны и заново обожжены в электрической оксидирующей печи, причём пробы подвергались в течение одного часа самой высокой температуре: 800–900 градусов для железновеково-византийской/франко-арабской керамики и 1000 градусов для средневековой и позднейшей керамики. Благодаря оксидированию обломки приобретали в большинстве своём более светлые тона, и тогда добавки, равно как и глазурь, становились лучше видны. Если обломки разрушались от высокой температуры, это давало возможность судить о температуре первоначального обжига (ср. гл. III. 5–1).

Профессор Чарльз Уилфорд-Смит. «Сообщение о раскопках при Бет-Хамеше».

Мобильный дом Джона Кауна можно описать двумя словами: «соответствующий положению». Большую его часть занимал роскошный кабинет, стены которого были облицованы тёмным деревом, а пол покрыт серым мягким ковром с ворсом по щиколотку. Пыльные ботинки оставляли на этом ковре грязные следы, вид которых причинял почти физическое страдание. В комнате царствовал громадный письменный стол красного дерева, на котором стояла бронзовая лампа с зелёным абажуром, – Эйзенхардт видел такие только в американских художественных фильмах. Над мощным чёрным кожаным креслом висела картина, написанная маслом и имеющая очень дорогой вид, – наверняка она таковой и являлась. На приставном столике стоял компьютер, на экране которого медленно вращался фирменный логотип «Каун Энтерпрайзес», а рядом толпилась целая батарея телефонов. Эйзенхардт вспомнил об антеннах, которые он заметил на крыше мобильного дома, среди них была большая спутниковая тарелка, которая наверняка годилась для двустороннего общения через спутники связи. Джон Каун мог находиться как угодно далеко от своей головной штаб-квартиры, но всегда имел возможность держать бразды правления в своих руках.

И что самое приятное: в помещении было прохладно.

– Что вы будете пить? – спросил магнат и открыл холодильник, набитый бутылками, в которых соблазнительно мерцали жидкости всех цветов. – Канадский виски для вас, как всегда, профессор?

– Да, спасибо, – вздохнул Уилфорд-Смит, опускаясь в кресло. Вид у него был утомлённый.

– А вы, мистер Эйзенхардт?

Писатель помедлил. Он редко пил алкоголь, и не столько из-за здоровья или из принципиальных соображений, сколько по той простой причине, что после этого чувствовал себя хуже, чем до того. Алкоголь ухудшал его самочувствие. В лучшем случае его одолевала сонливость.

– А нет ли у вас чего-нибудь безалкогольного? – спросил он.

Каун посмотрел на него взглядом, в котором Эйзенхардт прочитал некоторое неодобрение: как будто он нарушил неписаные правила. Испортил игру. Однако Каун спросил, не изменившись в лице:

– Что именно? Кока-колу? Имбирный эль? Перье?

– Кола была бы то, что нужно.

Каун подал им стаканы, себе намешал какой-то сложный напиток и сел за свой стол. Эйзенхардт невольно ожидал, что председатель правления слегка потянется, расслабит галстук и откинется на спинку кресла, но Каун лишь пригубил свой напиток, подался вперёд и уставился на писателя:

– Что вы думаете обо всём этом? – спросил он.

– Гм, – растерялся Эйзенхардт и стал подыскивать слова. Даже в повседневной жизни это давалось ему не так легко; по-английски же было вдвое сложнее. – Что я могу сказать? У меня такое чувство, что я по ошибке попал в фильм про Индиану Джонса.

По лицу медиамагната пробежало некое подобие улыбки, однако он ничего не сказал.

– Вполне ли вы уверены, что это не подстроенная фальсификация? – спросил Эйзенхардт. – Вспомните о дневниках Гитлера.

– Это было первое, о чём я подумал. Но есть ещё дневники Йозефа Геббельса, и они подлинные, – Каун бросил взгляд на свои наручные часы – плоские, золотые и, судя по виду, чудовищно дорогие. – Между тем пробы материалов уже должны были поступить в лабораторию в Чикаго, там радиоуглеродным методом определят их возраст. Если обнаружится, что бумаге две тысячи лет, то не останется никакого другого объяснения, кроме путешествия во времени. Ведь вы со мной согласны, не так ли?

– Да.

– Существует и камера. В этом я уверен. И я также уверен, что она хорошо сохранилась.

Эйзенхардт наконец собрал слова для возражения, которое уже некоторое время вертелось у него в голове.

– А вы не подумали о том, может ли вообще видеоплёнка, пролежавшая в земле две тысячи лет, сохранить хоть какое-то изображение? Видеосъёмка – это магнитная запись. С течением времени намагничивание рассеивается. Через две тысячи лет, может статься, останется один только фоновый шум.

– Правильно, – кивнул Каун. – Это было первое, что я проверил. Я говорил с учёными из НАСА, которые используют радиосигналы от космических зондов, фотографирующих такие удалённые планеты, как Уран или Нептун. У этих специалистов точно такие же проблемы: им приходится отфильтровывать слабый сигнал из космического шума. И вот, по кристально ясным картинкам, которые они выдают, можно видеть, что с этими проблемами они справляются. Может, понадобится время для обработки на дорогих высокомощных компьютерах, но то, что снято на эту видеоплёнку, можно снова сделать видимым, сколько бы времени ни прошло.

– А, – растерянно протянул Эйзенхардт. Да, это звучало убедительно.

– Разумеется, я ничего не сказал им про путешественника во времени, – добавил Каун. Теперь он действительно откинулся назад, держа свой стакан обеими руками на уровне груди. Жидкость мерцала медовым цветом. – Я представляю себе, что он работал на пару с союзником… – он замолк и сам себя поправил: – Он будет работать на пару с союзником. Вот видите? Это то самое, о чём я вам говорил: мозги вывихнешь, думая обо всём этом. Поэтому вы и нужны мне, мистер Эйзенхардт. Вы уже написали несколько историй о путешествиях во времени; это значит, что вы в своей фантазии уже продумали те проблемы, с которыми мы теперь столкнулись в реальности.

Эйзенхардт, помедлив, кивнул.

– Итак, он будет действовать вместе с кем-то ещё. Они условятся, где будет спрятана видеокамера. После чего один отправится в прошлое, а второй просто пойдёт в условное место и найдёт там съёмку, сделанную другим. Правильно я мыслю?

– Да. Но только если всё удалось, – поправил Эйзенхардт.

Он почувствовал, что очень устал. Скорее надо поспать: завтра утром всё будет выглядеть по-другому. На свежую голову ему придут какие-нибудь новые идеи, которых нет у этого могучего и, кажется, неутомимого босса.

– Всё удастся. Никто не станет отправляться в прошлое, не приняв здесь все возможные меры. Камера лежит в условном месте. Вопрос только – где. О чём договорились эти двое? Или, точнее, о чём они договорятся? Войдите в положение путешественника во времени, влезьте в его шкуру, отгадайте его мысли. Вы же писатель – это ваша работа, перевоплощаться в ваших персонажей. Разузнайте, о чём он подумает. Найдите мне камеру.

Голос Кауна изменился, пока он говорил, и приобрёл острое, требовательное, металлическое звучание. Эйзенхардт смотрел на этого человека и чувствовал внутри себя нарастающую панику, которая наподобие раскалённой руки поднималась у него из живота и хватала за горло. Подлинный Джон Каун, который всё это время скрывался под маской обходительности, дал о себе знать.

Эйзенхардт бросил нервный взгляд в сторону Уилфорда-Смита, но профессор опустошил свой стаканчик виски и смотрел прямо перед собой глазами, готовыми того и гляди слипнуться.

– Это, э-э, сразу не получится… Долгий перелёт… Но я подумаю над этим.

– У вас есть время. Не много, но есть.

– Мне придётся собрать необходимую информацию, навести справки. Мне нужен доступ в какую-нибудь крупную библиотеку.

Каун кивнул, как будто ничего другого и не ожидал. Он быстро повернулся, лишь усилив пугающее впечатление, что этот человек никогда не устаёт, снял телефонную трубку и набрал двухзначный номер. Коротко сказал:

– Зайдите, пожалуйста, ко мне, – и положил трубку. – Вы получите в своё распоряжение передвижной домик рядом. Там у вас будет оснащённый рабочий кабинет. Во всём прочем…

У входа послышались шаги, дверь открылась, и вошёл мужчина, которого Эйзенхардт ещё не видел. Профессор вскинулся, и по тому, как он смотрел на вошедшего, было ясно, что он тоже видит его впервые.

– Господа, я хочу представить вам мистера Райана. Он шеф моего отдела безопасности и отныне будет заботиться обо всём. Райан, это профессор Уилфорд-Смит, руководитель раскопок, и мистер Эйзенхардт, писатель.

– Очень приятно, – сказал человек глубоким, низким голосом.

Он был высокого роста, не меньше ста девяноста сантиметров, и казался твёрдым, как сталь, и тренированным. Элитный офицер, который носил не форму, а всего лишь скромный комбинезон цвета хаки. Его рукопожатие было холодным, быстрым и деловым. Волосы он стриг так коротко, что об их цвете можно было только гадать, а глаза на его неподвижном лице были такие ясные и голубые, каких Эйзенхардт не видел никогда в жизни. Сколько лет этому Райану? Странным образом он не имел возраста: ему могло быть и двадцать восемь, и пятьдесят восемь лет.

– Райан, – продолжал Каун, глядя на Эйзенхардта, – достанет для вас любую книгу, какая может понадобиться. Он достанет вам вообще всё, что вам будет нужно. Он отвезёт вас в любую библиотеку страны или распорядится отвезти, если вы пожелаете. Всё, что вам придёт в голову и что может ускорить наши поиски, вы получите – только скажите ему.

Эйзенхардт кивнул, несколько озадаченный, и бросил в сторону Райана опасливый взгляд, на который тот ответил неподвижным взором.

– И, мистер Эйзенхардт, я имею в виду именно то, что говорю: всё, что вам придёт в голову.

– Да.

– И не ваше дело думать о том, перегружаете вы его заданиями или нет.

– Я понимаю.

– Если же я, – ещё раз начал Каун и посмотрел на писателя темно мерцающими тигриными глазами, – обнаружу, что вы отказались от каких-либо источников информации только потому, что их не оказалось под рукой и вы должны были затребовать их, но не сделали этого, тогда вы узнаете меня с той стороны, которая, обещаю, вам не понравится.

Вот оно. Эйзенхардту стало не по себе, он сглотнул, но потом кивнул. Медовый месяц закончился. И на том месте, которое Каун теперь занимал, он оказался вовсе не потому, что хорошо умел завязывать галстук.

– Во всём прочем, – продолжал миллиардер, подавшись вперёд, уперев локти в кожаную обивку письменного стола и сомкнув кончики пальцев обеих рук, – мы отныне предпримем все меры безопасности. Это место будет охраняться. И таких неприятных промахов, как, например, с этим Фоксом, который именно сегодня вечером отправился на какую-то там дискотеку, больше допускать не будем.

Профессор выпрямился в кресле, почувствовав себя обязанным встать на сторону своего сотрудника.

– Мистер Каун, я вас уверяю… Стивен Фокс молодой человек, у него есть виды на эту девушку, и совершенно естественно, что ему захотелось с ней куда-то сходить. А человек, который их забрал отсюда, это её брат. Я хорошо его знаю, он работает ассистентом в Рокфеллеровском музее в Иерусалиме.

Каун посмотрел на археолога, как на какое-то омерзительное насекомое:

– У нас могли возникнуть вопросы к нему.

– Спросить его мы сможем и завтра.

– Но мы могли задать их ему ещё сегодня вечером и потерять тем самым меньше времени.

Эйзенхардт наморщил лоб. Что за представления у этого человека? Он хочет решить проблему при помощи простой, насильственной арифметики по принципу: «Леонардо да Винчи нужно шесть месяцев, чтобы написать Мону Лизу? Дайте ему двадцать пять помощников, и он управится за неделю!» Так?

– Понимаю, – вздохнул Уилфорд-Смит и снова сел. Кожаное кресло, казалось, целиком поглотило его щуплую фигурку. – Но ведь он свободный человек. Я не могу предписывать ему, чем заниматься или не заниматься вне рабочего времени.

– Вы и не должны, – сказал Каун. – Отныне это будем делать мы.

Учёный угрюмо взглянул на него:

– Что это значит?

– Мы устроим информационную блокаду. Я не хочу, чтобы наше открытие стало известно раньше времени и чтобы разразилась этакая «золотая лихорадка», когда каждый, кому не лень, ринется на поиски камеры.

– И каким образом вы хотите это сделать? Большинство моих сотрудников вольнонаёмные…

– Мне это безразлично, – резко произнёс Каун.

Он заставил их вздрогнуть, как будто ударил кулаком по столу, и то, что он не позволил себе такого жеста, подействовало ещё сильнее.

– Вы по-настоящему пока ещё не отдаёте себе отчёта, с чем мы тут имеем дело, – продолжал Каун, переводя взгляд с одного на другого, как будто таким образом мог вдолбить в их тупые головы суть происходящего. – Вы думаете, это просто сенсация. Вы думаете, я потому и гоняюсь за ней, что это величайшая сенсация всех времён. Сенсационнейшая находка, когда-либо сделанная археологами. Революция в физике. Что эта видеоплёнка действительно собой представляет, вы вообще до сих пор не поняли.

Казалось, слова на несколько секунд выжидательно повисли в воздухе, а потом начали всасываться в толстое ковровое покрытие и стены, облицованные красным деревом. Больше никто не дышал. Взгляды впились в губы Кауна. Казалось, он наслаждался этим эффектом.

– Как вы думаете, – спросил он тихо, почти шёпотом, – что можно получить от Ватикана за видеозапись, доказывающую воскресение Иисуса Христа?

Он сделал паузу.

– Или, – добавил он затем с улыбкой на тонких губах, – опровергающую его?

Фары автомобиля прокалывали ночь, ощупывали серый асфальт дороги, которая вела сквозь темноту и на которой было поразительно активное движение, несмотря на два часа ночи. Говорили они немного, предаваясь каждый своим мыслям, и, если не считать гула мотора, в машине царила тяжёлая тишина.

На сей раз Стивен сидел сзади. Где-то на полпути он подался вперёд, оперся руками на спинки передних сидений и просунул голову между сидящими впереди.

– Иешуа?

– М-м-м?

– Ведь у вас в Рокфеллеровском музее есть разные лаборатории, чтобы исследовать археологические находки.

– Да.

– Ты вроде бы говорил, что вы исследуете и старые бумаги?

– Папирусы. Не бумаги. Да, через нас проходит множество папирусов.

– Понимаю, папирусы. Из тростника.

– Не из тростника. Папирус делали из сердцевины многолетника, который по-латыни называется cyperus papyrus. Осока.

– Но ведь это нечто другое, чем бумага.

– Правильно.

Стивен кивнул. Навстречу им прогромыхал тяжёлый грузовик. На краю дороги блеснула на мгновение табличка, на которой кто-то чёрной краской замазал еврейскую и английскую надписи, оставив только арабскую.

– Допустим, профессор захочет исследовать инструкцию. Как ты думаешь, где он сможет сделать это лучше всего?

– У нас.

– У вас? Но ведь вы работаете только с папирусами?

– Работаем. Но мы точно так же можем реставрировать и бумагу. Это даже проще, чем реставрация папирусов. Только до сих пор никто не приходил к нам со старой бумагой.

– Почему?

– Потому что в исторические времена во всём Средиземноморье в качестве писчего материала использовался исключительно папирус.

– Но ты мог бы реставрировать и бумагу?

– Конечно.

– Так обработать истлевшие листки, что их можно будет без опасений перелистывать?

– Запросто.

– Выцветший шрифт снова сделать видимым?

– Без проблем.

– Хорошо, – сказал Стивен. – Это хорошо.

Тут вмешалась Юдифь. Она повернулась на своём сиденье так, что могла видеть Стивена сбоку. Недоверие на её лице скорее угадывалось, чем читалось в слабом свете приборной панели.

– Наверняка тебя интересует не просто работа Иешуа, так?

Стивен уронил голову вперёд, как будто ему вдруг стало тяжко, и пробормотал:

– Да, меня интересует не просто работа Иешуа.

– А что ещё?

– Я кое-что забыл.

– Не понимаю.

– Я кое-что забыл. То есть, забыл рассказать. Иешуа, пожалуйста, смотри хотя бы ты на дорогу!

Машина начала петлять по асфальту, потому что Иешуа, как и его сестра, повернул голову, чтобы недоверчиво взглянуть на Стивена.

– Забыл? – Юдифь не верила ни одному его слову.

Стивен вздохнул:

– Я действительно забыл. Я забыл это сказать, когда показывал профессору мою находку, а потом, когда я рассказывал всю эту историю вам, я опять об этом забыл. Это действительно странно.

– Ну и? Сейчас-то ты вспомнил? Выкладывай!

Стивен переводил взгляд с брата на сестру. Глаза Юдифи блестели в темноте догадливо и желанно, похожие на два глубоких тёмных озера. Иешуа смотрел вперёд на дорогу и казался напряжённым, словно очередная волнующая история была ему нужна так же, как больному-сердечнику повестка об уплате налогов.

Но уж таково свойство приключений. Приключения и адреналин неразрывно связаны одно с другим. И ведь Иешуа был израильтянином, жителем страны, подвергавшейся постоянной угрозе, и он, пожалуй, был настолько же привычен к стрессу, как нью-йоркский биржевой маклер. Стивен решил не щадить его. Может быть, просто странное освещение было виной тому, что Иешуа казался таким напряжённым.

– В пластиковой упаковке, – начал он, – была не только инструкция по применению.

Юдифь издала придушенный звук:

– Я так и знала.

– Я правда забыл об этом сказать, – уверял Стивен. – Просто забыл. Может быть, моё подсознание хотело это утаить, я не знаю.

– Давай я отгадаю, что там было ещё. Карта местности. С крестиком, указывающим, где тайник.

– Нет. Всего лишь несколько сложенных, истлевших листков бумаги.

Иешуа простонал:

– Истлевших!

– Да. Это было первое, что я увидел, когда разрезал мешочек. Не знаю, как я вообще на это пошёл, это было безумие, но я вытянул бумаги пинцетом. И тут на виду оказался этот фирменный логотип SONY… He знаю, почему, но это каким-то образом стёрло всё остальное. В голове больше не было места, чтобы подумать ещё про другие бумажки.

– И где они теперь, эти другие бумажки? В мусорной корзине?

– Нет, я просто положил их в мой ящик для находок, поверх земли, которую смёл туда перед этим. И ящик до сих пор ещё стоит у меня под кроватью.

– Ну ничего себе, – сказала Юдифь.

– Профессор будет не в восторге, когда ты явишься к нему с этим только теперь, – сказал Иешуа, огорчённо качая головой. – А после того, что ты рассказал об этом Джоне Кауне… Ну, не знаю. Тебе придётся ещё поработать над этой легендой, отшлифовать её, придать достоверности. Ну, чтобы он не оторвал тебе голову.

Сильный удар сотряс машину и так перегрузил амортизаторы, что раздался стук. Тца-данг. Иешуа сбросил газ. Ещё одна яма. Тца-данг. Тца-данг.

Стивен медленно вдохнул и выдохнул, пережидая толчки. Он облизнул губы, прежде чем ответить Иешуа.

– А я не собираюсь говорить им об этих бумагах. Ни Кауну, ни профессору.

Тца-данг.

Ему показалось, что сквозь шум мотора он услышал, как кудри на затылке Юдифи потрескивали, вставая дыбом. Тца-данг.

– Стивен, ты меня неправильно понял, – с трудом произнёс Иешуа. – Я хотел сказать, что ты забыл про бумаги в первый момент от испуга… Это тебе простят. От шока с каждым могло такое случиться. Это не причина, чтобы и дальше умалчивать. Ведь эти бумаги могли быть записками умершего, может быть, его дневником! А если он на самом деле был путешественником во времени, тогда там, может быть, есть указание на место, где спрятана камера!

Стивен с ухмылкой кивнул:

– Ещё бы.

– Да, но… – Иешуа повернул голову, с ужасом посмотрел на Стивена сбоку. – Ведь ты же препятствуешь…

– Иешуа, прошу тебя! Следи за дорогой! Если ты сейчас завезёшь нас в пропасть, то бумаги действительно попадут в мусор вместо твоей лаборатории.

– Да, да. При чём здесь моя лаборатория?

Юдифь хрюкнула:

– Он хочет исследовать их на свой страх и риск! – нетерпеливо сказала она. – Стивен Фокс, наш отважный искатель приключений, хочет всех опередить.

Иешуа больше не мог удерживать взгляд на дороге.

– Это правда, Стивен?

Машина выписывала кренделя по ухабистому участку дороги. Стивен вздохнул. Слава Богу, никто не ехал навстречу.

– Пораскинь мозгами. Для чего, ты думаешь, Джон Каун примчался сюда? Ради значительной археологической находки? Или оттого, что в нём вдруг проснулась страсть к исторической науке? Иешуа, Каун – бизнесмен, и его единственная страсть – это прибыль. Я знаю, ты не следишь за такими сообщениями в газетах, а я слежу: собственно, сегодня он должен был находиться в Мельбурне, в Австралии, чтобы вести переговоры о приобретении самого крупного австралийского газетного концерна. Ему пришлось отказаться от этой поездки. А если такой человек, как Джон Каун, отказывается от запланированного дела, это значит, что он учуял где-то большую выгоду.

– Ну и что? Он хочет найти видео и быть первым, кто покажет это по телевизору. Это естественно – что можно против этого возразить?

– Ничего.

– И допустим, что ты найдёшь видео раньше него – ты-то что собираешься с ним сделать?

– Да уж найду что, не сомневайся.

Юдифь сухо вставила:

– У меня такое чувство, что ты сам себе хочешь доказать, что ты хитрее всех. Хитрее Джона Кауна, будь он хоть какой миллиардер.

– Ерунда, – ответил Стивен, правда, не очень решительно.

То, что она сказала, имело горький привкус правды. Он сам не вполне сознавал свои мотивы, но они были не так далеки от её догадки.

Но, чёрт возьми, он ведь и правда не лыком шит – и всегда был парень ловкий. И вот сейчас сюда приехал этот Джон Каун, которого деловая пресса уже много лет подряд выставляет абсолютным гением, этакой достойной всякого поклонения смесью беспощадного интеллекта и безудержной пробивной способности. Этим человеком не уставали восторгаться газеты всего мира: он был прототипом менеджера XXI века. Когда ещё – если вообще – жизнь предоставит Стивену возможность помериться силами с таким человеком?

Он посмотрел сбоку на Иешуа, который наконец снова нормально вёл машину по дороге, прорезающей скалистые холмы. Как всегда, в такие острые мгновения жизни бывают востребованы руководящие способности. В одиночку Стивен не справится со своей задачей. Ему нужно завербовать к себе в команду Иешуа. И Юдифь тоже. Не говоря уже о том, что Юдифь он должен заполучить к себе в постель.

– Послушай, – снова начал он, но ему пришлось сперва набрать в лёгкие воздуха, – не надо это усложнять. Давай сперва сами изучим бумаги, а когда узнаем, что в них написано, будем решать, как поступить с ними дальше.

Иешуа покачал головой:

– Не знаю.

– Чего ты не знаешь?

– Мы – это ведь значит я. Ведь ты это хотел сказать. Я должен реставрировать бумаги. Я учился этому, окей, но у меня не такой уж большой опыт. А вдруг я сделаю что-нибудь не так? Что-нибудь испорчу?

– Почему ты должен что-нибудь сделать не так?

– По закону подлости. Всегда что-нибудь получается наперекосяк.

Стивен помедлил. Теперь у него оставался единственный козырь, и он должен разыграть его эффективно, насколько это возможно.

– Но одно вам, надеюсь, понятно, – начал он, переводя взгляд с одного на другую. – Если мы упустим эти бумаги из рук, мы выпадем из игры. И тогда мы больше ничего не получим, никто нас ни о чём не спросит, никто нам ничего не скажет. Короче говоря, тогда всё.

Юдифь расширила глаза. Иешуа с шумом выдохнул воздух, что прозвучало почти как присвист. Стивен заполучил их, обоих.

– Ну? – спросил он, пожимая плечами. – Разве мы хотим этого?

Лагерь лежал во тьме и тишине у подножия гор, как всегда.

Только у палатки охранников, которых привёз с собой Каун, висело несколько тусклых ламп, в свете которых маячило неясное движение.

– Итак, завтра вечером, – повторил Стивен, выходя из машины.

– Завтра вечером начинается шаббат, – сказал Иешуа, вид у которого всё ещё был унылый.

– Только не будь таким ханжой, ладно? – Стивен захлопнул дверцу и встал рядом с Юдифью. Вместе они смотрели, как машина её брата бесшумно катится прочь. Самый громкий звук производили шины, скрипя на камешках. Этот звук эхом отдавался в горах, а может, им это только казалось.

Потом машина превратилась в далёкую точку света. Над ними простирался купол неба, полный звёзд, блистающих, как сундук с драгоценностями царицы. Они медленно двинулись в сторону палаток. Стивен обнял её за плечи, и она не стряхнула его руку, а, казалось, даже приникла к нему. Её волосы пахли пустыней и востоком, таинственными специями из узких закоулочков базара. Он ощущал игру её мускулов под кожей, когда они наугад искали в темноте дорогу, что облегчило его руке путь вниз, и она соскользнула на талию. У неё были крепкие, тренированные мускулы, и он не мог отделаться от чувства, что держит в руках тигрицу. Такая может и растерзать во время секса.

– Стоять! – окликнул их металлический голос.

Они удивлённо остановились. Из темноты выступил мужчина, которого они ещё ни разу не видели. Он был высокий и стройный, на нём был комбинезон цвета хаки без опознавательных знаков и без таблички с именем, волосы у него были коротко острижены, а глаза поразительно голубые – и глядели на обоих так, как будто на самом деле они были лишь блендами, прикрывающими встроенный внутрь его тела рентгеновский аппарат. В руках у него был большой фонарь, который он включил, чтобы посветить им в лицо.

– Кто вы такие?

Стивен сердито жмурился от света:

– Встречный вопрос: а вы кто такой?

Голубые глаза сузились в щёлки:

– Для такого рода шуток уже поздно, мой юный друг. Скажите мне ваши имена и что вам здесь нужно.

– Стивен Фокс и Юдифь Менец. Мы работаем на раскопках. И нам нужно попасть в свои палатки, потому что, как вы правильно заметили, время уже позднее.

– Вы можете предъявить документы?

– Могу ли я…? Нет, не могу.

У Юдифи был с собой паспорт, и она рывком достала его. Человек с голубыми глазами внимательно изучил его и сравнил с именем в списке, который он извлёк из одного из многочисленных карманов своего комбинезона. Кивнув, он вернул ей документ.

– Хорошо, – язвительно сказал Стивен, – а что будет со мной? Вы меня арестуете? Или сразу расстреляете?

– Не надо так волноваться.

Мужчина повернулся к палатке, натянутой над местом находки, и, махнув рукой, подозвал одного из охранников. Тут же одна из тлеющих сигарет погасла, и к ним из темноты подошёл человек с автоматом на плече.

– Проблемы, сэр?

Мужчина с голубыми глазами указал на Стивена:

– Ты знаешь этого молодого человека?

Охранник кивнул:

– Да, сэр. Это один из наших археологов-раскопщиков.

– Ты знаешь, как его зовут?

– Фокс, насколько мне известно, сэр.

– Окей. Спасибо.

Охранник кивнул, коротко и молодцевато, и исчез из круга света карманного фонаря. Мужчина в комбинезоне ещё раз оглядел Стивена с головы до ног, потом милостиво кивнул и пропустил его:

– Можете пройти.

– О, премного благодарен! – раздражённо прорычал Стивен.

Романтическое настроение улетучилось бесследно. Дальше они шагали к палаткам на расстоянии вытянутой руки друг от друга. Тяжёлое молчание покрыло их плотным покровом.

– Того и гляди, они и выход из лагеря запретят, – сказал через некоторое время Стивен.

– М-м, – неопределённо промычала Юдифь.

Опять ничего не получится. Этот эпизод всё испортил. Стивен испытывал бессильную ярость к охраннику, который в своём комбинезоне цвета хаки излучал то физическое превосходство, с которым не справиться никакому изощрённому хитроумию. Не имеет смысла призывать его завтра утром к ответу. В лучшем случае уйдёшь от него с разбитым носом, больше ничего.

Они дошли до палаток, остановились. Стивен встал перед ней, ещё раз обнял, не надеясь этим что-нибудь поправить. Он не мог отделаться от чувства поражения, как ни уговаривал себя, что от него ничего не зависело.

Она посмотрела ему в глаза. Он отозвался на её взгляд, заворожённый её тёмными, как туннель, зрачками, расширенными в темноте и, казалось, впускающими его взгляд вглубь неведомой страны.

Может быть, пронеслось в его мыслях, внезапный натиск мог бы спасти это гиблое дело? Однажды ему уже удалось набросать этим способом самый быстрый эскиз в своей жизни. Его пригласили тогда на большую вечеринку, и не прошло и тридцати секунд после того, как он вошёл в дверь, как ему подвернулась потрясающая женщина, которой он в порыве внезапной смелости вместо приветствия нагло заявил: «Хотите переспать со мной?» Она удивлённо смерила его взглядом и, не раздумывая, сказала: да. Следующие шестьдесят секунд ушли у них на то, чтобы выйти за дверь, в которую они только что вошли, и лишь на следующее утро он удосужился спросить, как её зовут.

Волокнистые облака проползали перед узким серпом месяца.

– Было время, – внезапно сказала Юдифь, – когда я, не откладывая, ложилась в постель с каждым мужчиной, который мне нравился. Но это мне ничего не дало. Это был недостаточный повод.

Стивен вздохнул:

– Что, значит, мы слишком поздно встретились?

Она, казалось, не слышала его.

– Я ищу такие отношения, которые бы что-то значили. Которые были бы на самом деле. Понимаешь?

– Конечно. А что, если ты продолжишь свои поиски завтра?

Юдифь рассеянно улыбнулась, нежно коснулась губами его губ и высвободилась из его рук. Он смотрел, как она удаляется к своей палатке, которая стояла предпоследней в ряду других таких же, и ждал, что она оглянется, помашет ему рукой, подзовёт к себе или что-нибудь в этом роде. Но она не оглядывалась, а гордо шагала, желанная, по освещенной луной каменистой земле, пока не скрылась в палатке.

Стивен ощущал на губах сандаловый привкус её поцелуя, и его мозг бешено вертелся, как раскрученная паровая турбина. Может быть, она только и ждёт, чтобы он пошёл за ней, – нашёптывал ему чёртик. Только и ждёт, чтобы он показал, что находится на пороге безумия от любви. Может быть, может быть…

Но тут он сообразил, что она живёт в палатке не одна, а с другой раскопщицей, серьёзного вида скандинавкой лет сорока. Вот идиотизм.

Он отправился в свою палатку, разделся и юркнул в постель. И только тут понял, как смертельно устал. Совсем не в той форме, какая требуется для сексуальной премьеры. Тем более, что завтра рано вставать. Если быть точным, то уже через пару часов.

Но перед тем, как заснуть, Стивен что-то вспомнил. Правильно, это было что-то. Он снова вскочил, схватил карманный фонарь и посветил себе под кровать.

Серый, плоский жестяной ящик был на месте.