Виски с лимоном

Глава 21

Все сошлись во мнении, что мне крупно повезло.

Пуля вошла мне в ногу выше портняжной мышцы и вышла через мышцу, называемую gracilis. Рана была чистой, без осколков пули, пуля также не срикошетила и счастливо миновала бедренную артерию. Мне потребовалось три порции крови, но шрам должен был остаться минимальный, и уже через день-два мне было обещано, что я смогу прервать постельный режим.

С момента поступления в больницу ночью я восстанавливала в голове все это происшествие, стараясь вспомнить каждую деталь разговора. Харб помогал, все записывая, задавая вопросы, направляя мою память.

Мы медленно прошлись по всем зацепкам.

Во-первых, была обеспечена надежная защита моей маме. Вначале я настаивала никак не меньше, чем на том, чтобы перевезти ее в какой-нибудь безопасный дом. Естественно, моя мамочка не захотела об этом и слышать. Мы сошлись на компромиссе: она побудет несколько дней у знакомых. Мне и без расспросов было ясно, что она имеет в виду вездесущего мистера Гриффина. Я видела его однажды, в прошлом году: он ходил, согнувшись, опираясь на палку, и обе его руки свидетельствовали о наличии артрита. Образ весьма отдаленный от того мужчины, которого описывала моя мать, говоря: «Ненасытный, он как машина».

Надеюсь, он примет во внимание ее ушибленное бедро.

На моей двери не было обнаружено следов насильственного проникновения, так же как и на двери парадного. Преступник мог каким-то образом добыть ключ или, что более вероятно, умел вскрывать замки отмычкой.

В здании опросили каждого квартиросъемщика и доподлинно установили, что в этот день, чуть раньше, один из них впустил неизвестного человека из технической службы, пришедшего якобы проверить печь.

По моей квартире буквально прошлись частым гребнем. Бурное воодушевление на какой-то момент вызвало обнаружение пятен спермы на ковре в спальне, пока я не напомнила, что раньше у меня тоже была личная жизнь.

Все найденные отпечатки пальцев оказались принадлежавшими либо мне, либо Дону. Волос и частиц органической ткани было подобрано такое количество, что должно было хватить для многонедельных исследований, но я не питала особого оптимизма. Если даже из нескольких тысяч втянутых пылесосом волосков они умудрятся найти один, принадлежащий убийце, от этого будет мало проку – разве что он написал на нем свое имя и адрес.

Я поставила в квартире сигнализацию.

Капитан Бейнс продемонстрировал аттракцион безграничной веры в меня – или, по мнению некоторых, безграничного отсутствия амбиций. Он отказался поддаться политическому давлению и оставил меня во главе расследования.

Логика его была проста. Я была самым надежным связующим звеном с киллером. Существовала высокая вероятность, что Пряничный человек вновь попытается войти со мной в контакт.

За мной было учреждено круглосуточное наблюдение, оно же охрана, и я получила сотовый телефон со скоростным набором номера этой команды. Три группы телохранителей будут, посменно, неотступно следовать за мной, а мне надлежало постоянно их информировать, куда направляюсь. Кодовая фраза, выбранная нами в качества сигнала опасности, звучала так: «В лучшем виде». Если я окажусь в беде, то должна буду воспользоваться этим кодом, и отряд кавалерии тотчас прискачет мне на выручку.

Я как раз ковырялась с больничным гамбургером, который на вкус был точно для язвенников, когда в палату вошел Харб. То был его четвертый визит за последние двадцать четыре часа.

– Вижу, что случайно попал в обеденное время. – Он придвинул себе стул.

– Да уж, случайно. Кто это составлял мне меню?

– Тебе нравится?

– Не уверена. Каким-то образом им удалось изъять из блюд всякий намек на вкус и аромат.

– Хм, можно попробовать?

Я санкционировала его доступ к моей пище.

– Похоже на что-то паровое. – Это открытие не помешало ему быстро умять мой гамбургер заодно с яблочным соусом, зеленью и остатком сока.

– Я видела там еще какие-то леденцы под столом, если желаешь десерт.

– Обожаю халяву.

– Халяву? Ничего себе! Они сдирают с меня сорок пять долларов за это пиршество. Гамбургер за сорок пять баксов. При одной мысли об этом у меня начинается головная боль.

– Хочешь, я позвоню и попрошу аспирин?

– Я не могу позволить себе аспирин. Мне пришлось бы заказывать его бочками. А теперь помоги мне встать, чтобы я смогла сходить в сортир.

– Я думал, тебе нельзя вставать до завтра.

– Предпочитаешь подать мне подкладное судно?

Харб помог мне подняться на ноги. От боли в ноге на глазах у меня выступили слезы, но я все-таки продолжала держать шаг. Больше всего ощущение походило на боль в ноге, сведенной судорогой, только ещё острее. Может, в конце концов я все же сдамся и приму аспирин.

Вернувшись из ванной, я села на стул для посетителей напротив Харба, сморщившись от боли, когда пришлось согнуть колено.

– Ты уверена… – начал было мой напарник.

– Я прекрасно себя чувствую, – быстро ответила я ему. – Моя нога в полном порядке. Я хочу выбраться из этой больницы. Мне претит сидеть вот так и ждать у моря погоды.

– Это ведь у тебя впервые, верно?

– Мне случалось попадать в перестрелку и прежде. Просто впервые пуля достигла цели. А тебе случалось?

– Почти двадцать лет назад. Пуля угодила прямо в верхнюю часть бедра.

– Ты хочешь сказать, в задницу.

– Я предпочитаю говорить «верхняя часть бедра». Или «нижняя часть спины». Молодчик из уличной банды попал в меня сзади. До сих пор иногда зудит в сухую погоду.

– В самом деле? А я думала, ты просто все время отдираешь от тела свое белье.

– Ну, и это тоже. – Харб умолк и уже с другим, серьезным выражением посмотрел на меня. – Джек… Мы нашли еще одно тело, около часа назад.

Сердце у меня упало.

– Еще одна девушка?

– Нет. Мальчишка. Получил двадцать три удара охотничьим ножом, тело найдено на свалке на задворках Маршал-филдз, на Уобаш-стрит. Блэски сейчас производит вскрытие.

– Откуда известно, что это именно наш преступник?

– Был оставлен еще один пряник в виде человечка. Мы сняли с подростка отпечатки пальцев, идентифицировали его как Лероя Паркера. Дважды был судим за магазинные кражи, находился в розыске как подозреваемый еще по десятку дел. Описание внешности и преступного почерка указывает на того парня, что симулировал припадки в тех двух магазинах. Кроме того, преступник оставил еще одну записку.

Харб протянул мне фотокопию. Страницу заполняли знакомые каракули Пряничного человека.

Привет ДЖЕК

Я думаю о ТЕБЕ

– Будь я вчера чуть расторопнее…

– Наша работа состоит в том, чтобы арестовать его, Джек, а не винить себя или принимать ответственность за его деяния.

Вошла медсестра и принялась читать мне нотацию: насчет того, что ни в коем случае нельзя вставать с постели. Чтобы смягчить ее праведный гнев, я позволила помочь себе улечься обратно.

– Больше никакого самоуправства, мисс Дэниелс, а не то я распоряжусь вас привязать.

– Хм, прикольно. Мне может понравиться.

Медсестра забрала мой поднос и улыбнулась своей профессиональной медсестринской улыбкой.

– По крайней мере у вас здоровый аппетит.

Я встретилась глазами с Бенедиктом.

– Точь-в-точь как мамины паровые котлетки в детстве.

Сестра вышла, и я велела Харбу достать мою одежду.

– Ты никуда не пойдешь.

– Нет, пойду. Я ненавижу, когда меня опекают: я взрослая женщина и могу сама о себе позаботиться. А теперь помоги мне надеть брюки.

Через десять минут потения и кряхтения мне удалось переодеться в ту одежду, что Харб принес мне накануне ночью. Я даже смогла самостоятельно завязать шнурки на ботинках, не разорвав наложенных швов.

– У главного входа репортеры раскинули бродячий цирк, тебя поджидают, – сказал Харб. – Не поискать ли нам черный ход?

– Нет, черт возьми! Наш злодей не совершает никаких ошибок, но, быть может, если я как следует его разозлю, то совершит.

– Ты что, собираешься раззадоривать психа?

– Вовсе нет. – Я вызвала по мобильному свою бригаду слежки и сообщила им, что выхожу. – Просто собираюсь дать честное, неприкрашенное интервью.

Выдержав борьбу с двумя врачами и четырьмя медсестрами, я была наконец освобождена от выслушивания медицинских рекомендаций и принуждена подписать бумагу, освобождающую их от ответственности в случае моей смерти по выходе за пределы их учреждения. Потом я наскоро пригладила щеткой волосы, протерла руками глаза и, прихватив больничную алюминиевую трость, вышла навстречу прессе.

Бенедикт не преувеличивал насчет цирка. По меньшей мере две дюжины репортеров околачивались перед входом в больницу в ожидании, что я, паче чаяния, появлюсь. У меня и прежде бывали крупные дела, и приходилось иметь дело с телевидением. Поначалу это произвело на меня впечатление. Но потом я увидела себя на телеэкране, который прибавил мне фунтов двадцать, превратил в коротышку и каким-то образом преобразовал мой прекрасный голос в подобие кваканья.

– У меня имеется ряд сообщений для прессы, а затем я смогу ответить на несколько вопросов, – объявила я собравшейся ораве, давая им возможность включить свои камеры и настроить фокус. – Прежде всего в меня стрелял тот самый преступник, которого пресса называет Пряничным человеком. Вчера ночью он вломился ко мне в квартиру. Как сами видите, рана легкая. Он даже не умеет правильно взять прицел, потому что является типичным истериком, из тех, что сразу начинают звать маму.

Харб легонько толкнул меня локтем в бок, но я еще только набирала обороты.

– Помимо своих явных эмоциональных проблем, убийца еще и феноменально глуп. Единственная причина, по которой он еще на свободе, – это его везение дурака, а еще обыкновенная трусость: при всяком открытом противостоянии он удирает как заяц. Я полностью рассчитываю, что совместными усилиями чикагской полиции и ФБР мы уже очень скоро упрячем его за решетку. А теперь задавайте вопросы.

Интервью прошло хорошо. Когда оно закончилось, я также добавила, что убийца мочится в постель, обозвала его импотентом и сообщила, что, когда мы придем его брать, он, вероятно, будет ковырять в носу. Я пояснила, что не питаю к нему злобы; скорее чувствую жалость – как к бешеной собаке. Когда меня спросили, не боюсь ли я, что он откроет на меня охоту, я рассмеялась и сказала, что он слишком напуган, чтобы предпринять вторую попытку.

При этих словах зазвонил мой сотовый телефон, и у меня возникло вполне четкое мнение, кто бы это мог быть. Извинившись, я завершила интервью и, прежде чем ответить, отошла от толпы в сторонку.

– Дэниелс.

– Почему вы не посоветовались со мной, прежде чем в живом виде показываться на пяти каналах?

Капитан Бейнс.

– Так я выглядела живой? И как впечатление? Голос звучал не пискляво?

– Впечатление такое, что вы его провоцировали. Дешевая психология – это не тот метод, с помощью которого можно раскрыть крупное дело, о котором кричат все СМИ.

– Вы оставили меня ведущим следователем по делу, капитан. А это тот способ, которым я собираюсь его вести.

– А когда этот тип угробит еще дюжину людей, взбесившись, что вы назвали его маменькиным сынком, и на нас посыплются судебные иски – как, по-вашему, мы долго продержимся на этой работе?

– Я провоцирую его начать на меня охоту. Единственный человек, которого я подвергаю опасности – это я сама.

– А если вы его не поймаете? Вы только что объявили во всеуслышание, что скоро упрячете его за решетку.

– Я его поймаю.

– Если нет – пеняйте на себя.

Он повесил трубку. М-да, за два дня два разговора с Бейнсом. Может, как раз хороший момент просить его о повышении?

– Джек… – Меня догнал Харб. После того как я ушла со сцены, репортеры ухватились за моего напарника, задав нему несколько вопросов. – Знаешь, что ты только что разворошила осиное гнездо?

– В надежде, что оса вылетит. Можешь оказать услугу хромой девушке?

– Конечно. Ты же угостила меня обедом.

– Видишь мой «хвост»? – Я кивнула в сторону двух копов в штатском, следующих за нами на расстоянии двадцати футов. – Если они еще хоть чуток приблизятся, то уткнутся в меня носом. Попроси их осадить.

– Будет сделано.

Бенедикт неторопливо, вразвалочку подошел к ним и провел ликбез по искусству ведения слежки. Чтобы сгладить впечатление, я одарила их широкой улыбкой и ободряюще выставила вверх большие пальцы. Не хотелось обижать парней, оберегающих мою жизнь.

Харб отвез меня домой, заехав по моей просьбе в офис Армии спасения, где я собиралась заменить свою антисептическую алюминиевую больничную трость на что-нибудь более утонченное. Я нашла отполированный кусок орешника, удовлетворивший моим запросам.

– Очень изысканно, – похвалил Бенедикт.

– Нам, дамам из хорошего общества, потребно только самое лучшее. Одолжи мне пятьдесят центов, чтобы я могла ее купить.

Он порылся в карманах и пожертвовал в пользу неимущих требуемую мелочь, а затем настоял на том, чтобы доставить меня до дому.

– Если ты рассчитываешь на нежный поцелуй на ночь, то я тресну тебя своей тростью.

– Просто хочу удостовериться, что ты сможешь справиться со своей охранной сигнализацией.

– С каких это пор пуля в ногу делает человека слабоумным?

Но я не смогла справиться с охранной сигнализацией, так что Харбу пришлось показать мне.

– Сначала нажимаешь зеленую кнопку, потом на код.

– Спасибо. Хочешь чего-нибудь выпить?

– Не могу. Сегодня воскресенье. Я ждала дальнейших объяснений.

– Вечер лазаньи, – пояснил Бенедикт. – Должен идти домой.

– Что ж, увидимся завтра, Харб. Еще раз спасибо.

– Отдохни немного, Джек.

Он оставил меня наедине с моей пустой и безмолвной квартирой. Сотрудники лаборатории забрали половину моих вещей, включая телефонную трубку, что избавляло меня от необходимости снимать ее с рычажка. Свободная пресса не испытывает моральных колебаний по поводу круглосуточного вмешательства в чужую частную жизнь.

Кровь в моей ноге так пульсировала, словно там имелось свое самостоятельное сердце. Я доковыляла до спальни, разделась и потерянно застыла.

Ужас и отвращение вместе с мурашками стали наползать на меня.

На матрасе все так же оставалась моя засохшая кровь. В стене по-прежнему зияли дырки от пуль. Дверь стенного шкафа была закрыта, и меня охватил иррациональный страх, что Пряничный человек до сих пор прячется там. Я понимала, что все это глупо и по-детски, но страх не уменьшался.

Я заставила себя отворить дверь шкафа и так и оставила ее открытой. Потом собрала всю, до тряпки, одежду из шкафа и приготовила ее в химчистку. У меня не было желания надевать ничего, к чему он мог прикасаться.

После этого приняла четыре таблетки тайленола, забрала одеяло и пошла спать в кресло-качалку.

Ну, то есть сделала такую попытку.

В квартире было слишком тихо. Так тихо, что я слышала собственное дыхание. Так тихо, что, когда за окном просигналила машина, я чуть не описалась со страху.

Я включила весь свет и врубила телевизор, чтобы быть не одной. По телевизору шла программа Макса Трейнтера – местное мыльное ток-шоу примитивнейшего уровня. Тогда как другие шоу для поддержания зрительского интереса полагались на мелодраму, Трейнтер выбрал своим коньком непреходящие ценности эмоционального шока и силового столкновения. На съемочной площадке в студии постоянно присутствовало шестеро вышибал, призванных не давать приглашенным бить друг другу морду. Но тем все равно удавалось по нескольку раз за программу затеять идиотскую потасовку.

Я постаралась расслабиться и полностью отдаться очередной удивительной драме человеческих характеров. Деклассированная белая пара сцепилась с любовницей своей дочери. Лесбиянка отбивалась складным стулом, который, похоже, был специально поставлен там именно для этой цели. Прежде чем мне окончательно надоела эта передача, я насчитала на экране четыре серьезных, уголовно наказуемых деяния и с дюжину правонарушений поменьше. После чего устала и выключила телевизор.

Когда наконец ко мне пришел сон, он сопровождался кошмарами.