Виски с лимоном

Глава 32

Я осталась довольна собой. Одним махом я окончательно расплевалась с Доном и познакомилась с интересным и привлекательным мужчиной, который подходил мне куда больше. Даже язвительные подкалывания со стороны Харба по возвращении в участок не могли испортить моего настроения.

– Не за что. Всегда к вашим услугам.

– Что это с тобой?

– Помнится, это я отправлял тебя в «Ленч вдвоем». Твое «спасибо» не должно быть формальным. Можешь выразить мне благодарность в форме подарка.

– Не съедобного ли, случаем?

– По счастливой случайности у меня в кармане как раз лежит меню из «Марио-пиццы».

Бенедикт вручил мне меню, сопроводив это указаниями, какую именно начинку он предпочел бы видеть в своем итальянском пироге. Я с изумлением узнала, что вкусы у него самые разнообразные.

Нам еще предстояло получить официальные заключения по третьей жертве. Подразделение судмедэкспертизы произвело беглый осмотр на месте страшной находки и сделало ряд выводов. Жертва была белой женщиной, возрастом примерно от двадцати восьми до тридцати пяти лет, светловолосой, с голубыми глазами, рост, судя по длине бедра, пять футов четыре – пять футов шесть дюймов. По мнению Максуэдла Хьюза, тело было разрублено на части чем-то вроде меча или ножа с большим лезвием. Судя по всему, расчленение было целиком произведено уже после наступления смерти. Кисть правой руки отсутствовала, как недоставало и вообще значительного количества органической ткани.

Причина смерти была пока не установлена. На голове имелась довольно большая ссадина вследствие удара тяжелым предметом. Была также ножевая рана в верхней части левой ляжки, и все мы могли догадаться о ее содержимом.

Помимо этого, было мало признаков, роднящих ее с предыдущими жертвами. Да, имелись отметины от каких-то веревок на запястьях и лодыжках, но на теле отсутствовали следы пыток. Кроме того, другие тела не подвергались подобному расчленению. Способ избавления от тела был тоже иной. Убийца полностью сменил свой модус операнди. Важнейшим, так сказать, на миллион долларов, вопросом был вопрос «Почему?».

Мои сосредоточенные раздумья были прерваны стуком в дверь. Вошел маленький, худощавый человечек, в красном галстуке-бабочке и вязаном жилете ему в тон. У него были светлые волосы, искусно разложенные на овальном черепе. Крохотные глазки визуально искажались толстыми стеклами очков, а на верхней губе, словно недоеденная ниточка макарон, притаились жидкие усики.

– Детектив Дэниелс? – вопросил он.

– Лейтенант. А это детектив Харб Бенедикт.

Незнакомец вошел в кабинет, хотя мы его совсем не приглашали.

– Я доктор Фрэнсис Малруни.

– Мои поздравления, – сказала я.

Он продолжал стоять, видимо, ожидая чего-то большего.

– Вы почерковед, что ли?

Он утвердительно улыбнулся. Я сдержала аплодисменты и сняла трубку телефона.

– Алло, Билл? Не пришлешь кого-нибудь с записками, что были на Джейн Доу? Спасибо.

Я сделала Фрэнсису приглашающий жест, чтобы он садился, а Харб передвинул свою тушу, давая ему место у стола.

– На текущий момент расследования мы…

Малруни выставил руку ладонью вперед:

– Ничего мне не говорите. Я не хочу ничего знать до тех пор, пока не увижу образцы. Предварительная информация могла бы повлиять на мое суждение.

Я скосила глаза на Харба. Тот одновременно выразительно покосился на меня. Не хватало нам ФБР – теперь еще и это. Оставалось только удариться в мистику и пригласить еще и френолога?

– Работать с полицией всегда так увлекательно, – ухмыльнулся Малруни, демонстрируя ряд неровных зубов. – Это дело о подлоге, да? О нет, ничего не отвечайте. Мне хотелось бы взглянуть самому. Посмотрим, сумею ли я сам определить. Фальсификации меня завораживают и восхищают. Видите ли, почерк – это как отпечатки пальцев. В природе не существует двух одинаковых образцов. Но это также и окно в мозг, с помощью которого можно оценивать и осмысливать язык. К примеру, ваша личная подпись меняется в состоянии стресса или если у вас проблемы с психикой. Так все-таки это дело о фальсификации?

Вошел патрульный с запрошенными записками. Первые две были упакованы в целлофан, каждая густо заляпана засохшей кровью. Третья была вложена в старую энциклопедию.

– Мы храним это в книге, в холодильнике, – пояснила я Малруни. – Холод забирает влагу, не разрушая сами физические улики. Если позволить крови высыхать естественным образом, бумага начнет гнить.

Кровь отлила от лица Малруни, отчего его тонкие светлые усики сделались полупрозрачными.

– Простите, я сейчас, – пробормотал он и, вскочив, метнулся к двери. Патрульный, пожав плечами, вышел вслед за ним.

– Как думаешь, он вернется? – спросил Харб.

– К сожалению.

Прибыла заказанная пицца, и Бенедикт набросился на нее со свирепостью, часто наблюдаемой в телепрограммах из жизни хищников.

– У тебя язык не болит?

– Уже не так, как раньше. Я думаю, постоянная тренировка ускорила процесс заживления. Может, это сработает и в случае с твоей ногой.

Бенедикт предложил мне ломтик, на котором было нагромождено столько начинки, что она грозила обрушиться. Я отклонила предложение, употребив взамен аспиринчику.

Вновь появился наш гость-графолог, причем его причудливая самоуверенность сменилась серьезностью.

– Извините. – Он провел рукой по губам. – Когда мне позвонили, то не сказали, что именно предстоит анализировать. Это дело Пряничного человека?

– Да.

Он опять уселся на свое место, стараясь не смотреть на Харба, жадно поглощающего пиццу.

– Я читал об этом. Ужасно. Если позволите…

Я протянула ему первые записки, а также фотокопию той, что была адресована газете, – оригинал по-прежнему находился в лаборатории. Малруни надел пару белых хлопчатобумажных перчаток. Из жилетного кармана он достал кожаный футляр.

– Можно мне вынуть их из целлофана?

Я кивнула, сделав об этом пометки на печатях, удостоверяющих неприкосновенность улик. Первым делом он просто прочел записки, хмурясь при этом. Потом расстегнул молнию на своем футляре и извлек лупу, какой пользуются ювелиры, и какой-то длинный пинцет.

Я наблюдала, как он работает: то и дело занося что-то в блокнот, скрупулезно, строчка за строчкой, следуя по запискам, обращаясь с ними с величайшей бережностью и профессионализмом.

Примерно минут через пятнадцать, в течение которых Харб успел прикончить свою пиццу и присоединился к наблюдению, доктор Малруни, издав глубокий вздох, выпрямился на стуле.

– Вы имеете тут дело с больным субъектом, – произнес он, со всей серьезностью встречая мой взгляд. – Во-первых, я скажу вам то, в чем совершенно уверен. Все четыре записки писал один и тот же человек. Фотокопию сложнее анализировать, чем непосредственно рукописный текст, и в суде результаты такого анализа доказать труднее, но здесь и без того достаточно материала, чтобы быть совершенно уверенным.

– Продолжайте.

– Он правша. В его почерке присутствует то, что мы называем «клюшками». Это означает, что буквенные штрихи на конце толще, чем в начале. Это свойство, обычно присущее садистским личностям. Вы можете видеть это в нижних линиях таких его букв, как «t», «l», «f», «i», и в донышках «y» и «b».

Он показал нам образцы. Я почувствовала себя заинтересованной.

– Буква «t» имеет нисходящую перекладину, которая тоже утолщается на конце. Это может быть признаком психической неуравновешенности. Множество практикующих насилие шизофреников имеют в почерке нисходящую перекладину у «t». Во второй записке он также употребляет местоимение «мы», что может указывать на диссоциативное расстройство личности. Но я не верю в раздвоение личности. Это сказка психиатров. Я думаю, это «мы» было намеренным – либо изощренная уловка, либо намек на сообщника.

Пока все прямо в точку.

– Нажим и углы в его почерке очень резкие. Что опять-таки указывает на склонность к насилию и агрессии. Буква «d» является буквой социальной самоидентификации. Его «d» наклонены вправо и тоже имеют утолщенные завершения. Обычно это означает непомерно раздутое «эго», вместе с (одновременным) желанием контролировать ситуацию.

– Продолжайте, доктор.

– Свое имя он пишет заглавными буквами. Я бы назвал это признаком грандиозного нарциссизма. Слова, относящиеся к органам правопорядка, он пишет строчными буквами, преуменьшая вашу значимость. Это то, что я могу извлечь из почерка. Но я также и психиатр. Из того, что он написал, и из того немногого, что мне известно об этом деле, я рискну сделать несколько предположений.

– Будьте так добры.

– Вы имеете дело с сексуальным садистом. Он одержим идеей собственного владычества, и его желание властвовать над жизнью и смертью предельно высоко. У него тяжелая мания величия. Я бы также предположил, что он может быть психопатом, лишенным раскаяния в своих действиях. Он способен сымитировать нужные эмоции, но не способен их по-настоящему испытывать. Можете вы рассказать мне что-нибудь об этом деле?

Я осветила ему положение вещей, начиная от обнаружения первой Джейн Доу вплоть до самого момента его визита.

– Идея, что он за что-то наказывает этих женщин, неплоха, – промолвил он, когда я закончила. – Количество страданий, которое он им причинил, может послужить дополнительным индикатором того, что он скорее знал их лично, чем просто похищал наугад первых попавшихся.

– Почему он сменил свой «модус операнди» в последнем случае? – размышляя вслух, проговорил Харб.

– А вы уже знаете причину смерти? – поинтересовался Малруни.

Я покачала головой, а затем до меня дошло.

– Он сменил его ненамеренно, – догадалась я. – Что-то пошло не по плану. Может, он впрыснул ей чересчур большую дозу секонала и она впала в кому. Или она попыталась убежать, и ему пришлось сразу же ее убить. Но, как бы там ни было, на теле нет следов истязаний. Готова поспорить: он собирался истязать ее так же, как и других, но что-то у него сорвалось, поэтому взамен он надругался над ее мертвым телом.

Малруни пристально посмотрел на меня.

– Из вас бы вышел хороший психиатр.

– Спасибо. А еще есть какие-нибудь предположения?

– Этот человек убивал и прежде. Вероятно, множество раз. Это не дилетант. Просто он решил выйти с этим на публику. Слишком большая предварительная подготовка, проработка всех деталей, слишком много мер предосторожности, чтобы можно было считать эти убийства первыми в его жизни. Он оставляет нам только те улики, которые нарочно хочет оставить. Для него это игра. Но должно быть нечто, какое-то обстоятельство, спровоцировавшее на этот разгул. Причина, побудившая его выйти из тени. Может, он пережил развод или потерял работу.

– Событие, послужившее спусковым крючком.

– Верно. Но есть и еще кое-что. Я несколько удивлен, что вы еще не обратили на это внимания, лейтенант.

– Что именно?

– Он адресовал вам письма, вломился в ваше жилище, звонил вам по телефону, а теперь требует, чтобы вас уволили. – Малруни устремил на меня исполненный боли взгляд. – Этот человек на вас запал, нашел в вас предмет обожания.

– Обожания? Запал? Да он хочет меня убить.

– Психопаты не умеют нормально выражать эмоции. В письме в «Трибюн» он даже пишет ваше имя заглавными буквами, придавая вам максимальную значимость. Он охотник, преследователь. Сейчас он зациклился на вас. Извращенно зациклился. Я думаю, все это некий способ ухаживания, способ привлечь ваше внимание.

Вот это номер! А другие-то, идиоты, просто посылают цветы.

– С меня не спускает глаз специальная группа охраны.

Малруни потер усы.

– А вы знаете, как гиены находят мертвую тушу? Они следуют за грифами. Грифы выводят их к пище.

– Черт! – воскликнул Харб.

Он подумал о том же, что и я.

– Преступник вполне может наблюдать за наблюдателями.