Влас Дорошевич

Анекдотическое время

На одной из «пятниц акварелистов» разыгрался следующий анекдот.

Сели ужинать и, по обычаю, принялись за анекдоты.

Обыкновенные анекдоты, «мужские».

Старый почтенный художник встал и объявил, что он уходит:

— Среди художников уместнее было бы говорить об искусстве, чем рассказывать «мужские» анекдоты!

Это вызвало оживленный обмен мнений.

Один из молодых художников защищал анекдоты такими убедительными словами, которые даже не во всяком анекдоте встретишь.

Старый художник, защищаясь, взял стул в виде аргумента.

Но до сражения, слава богу, не дошло. Когда на следующий день явились с извинениями к старому почтенному художнику, оказалось, что старый, почтенный художник от волнения и огорчения занемог. «Так кончился пир их бедою».

Два года тому назад, в одну из пятниц, предавшая и даже волнуясь, я подъезжал вечером к академии. Пятница, как на грех, была особенно «чреватой».

— Вы будете сегодня в Александрийском театре? Новая пьеса.

— Нет.

— Вы в Мариинском? Там тоже первое представление.

— Тоже нет. Я еду сегодня на «пятницу акварелистов».

«Пятницы акварелистов».

Сколько о них приходилось читать, слышать, мечтать.

Попасть в этот заколдованный круг.

Быть среди «необыкновенных людей».

Тут что ни человек, то талант. У всякого в душе искра божья. У кого и пламя.

Унестись от прозы жизни в интересы искусства. Сколько я услышу, сколько увижу. Споры, разговоры об искусстве.

Какие новые идеи я вынесу отсюда? Во что моя вера будет поколеблена? Что новое заставит меня думать, грезить?

Несколько человек рисовали с натуры. Кто-то из артистов пел. В общем, было скучно.

Наконец, уселись ужинать, и все ожило: полились анекдоты.

Несколько человек, претендующих заменить «незаменимого» И. Ф. Горбунова, взапуски старались перед нами резались, рассказывая анекдоты.

Было скучно, как везде.

Впрочем, не везде. «Внизу» теперь интереснее, чем «наверху».

Отчего это?

В обществе приказчиков стараются говорить «о высоких материях».

В обществе интеллигентных людей пробавляются приказчичьими анекдотами.

В то время как приказчики стараются возвыситься до интеллигенции, интеллигенция старается принизиться до приказчиков.

Впрочем, художники не должны особенно огорчаться анекдотическим упадком их когда-то знаменитых «пятниц».

Не они одни.

Недавно я отправился на обед беллетристов.

Тоже «соль».

В кабинете у «Донона», за длинным столом, молча обедало человек двадцать.

Было скучно, томительно скучно. Ей-богу, это было похоже на спиритический сеанс. Так и казалось, что длинный стол сейчас пойдет по кабинету, духи начнут швырять бутылками, салфетки сами собой свяжутся в узлы, а тарелки примутся стучать:

— Я… дух… А… гр… а… ф… е… н… ы-ы-ы.

Было жутко.

В страшном молчании съели суп, рыбу.

При гробовой тишине отошла в вечность баранина, и ее молча помянули красным вином.

Затем тоскливо исчезли бобы. Рябчики появились было на тарелках и молча исчезли.

С тоской все готовы были приняться за мороженое. Но в эту минуту кто-то хихикнул. На него оглянулись с испугом:

— Чего это вы?

— Да вот Иван Иванович… Ой, не могу!.. Анекдоты!..

Все ожило:

— Иван Иванович! Анекдоты!

— Анекдот!

— Иван Иванович!

И полились анекдоты.

И ожили все, как оживают завядшие цветы, вспрыснутые живительной росой.

Нынче без анекдотов — ничто.

Нынче без анекдота — нигде.

В собрании экономистов, просто на вечеринке, в театре, в антракте, в ресторане и дома за чайным столом везде только и слышно:

— А вы слышали анекдот?..

На что среды кн. Мещерского, — какое почтенное и многодумное собрание, но и там, судя по «Дневникам Гражданина», только и делают, что рассказывают неприличные анекдоты о России.

Отправляетесь вы на чествование какого-нибудь деятеля — вас ловит кто-нибудь за фалды фрака:

— А вы слышали самый последний анекдот?

— Анекдот! Анекдот!

И кругом вас кучка людей. «Умер общественный деятель. Не успели тело положить в гроб — у гроба вырастает «друг почившего»:

— Мы знали покойного лично. С покойным случился однажды следующий анекдот…

И пошло!

Если где-нибудь вы видите группу людей, слушающих внимательно, сосредоточенно, — знайте, что им рассказывают анекдот!

Как распространена теперь эта страсть к анекдоту!

Прежде довольно было всему Петербургу одного И. Ф. Горбунова.

Теперь в Петербурге 20–30 патентованных, известных анекдотистов, стремящихся завоевать славу И. Ф. Горбунова.

Прежде на весь Петербург и на всю русскую жизнь достаточно было одного «генерала Дитя-тина».

Теперь — «генерал Херасков», «генерал Таптыгин», — сколько их рассказывает анекдоты в обществах, кружках, на вечерах и вечеринках?

В обществе появились особые специалисты по части анекдотов.

— Зачем вы пускаете к себе такого-то?

— Да уж очень хорошо анекдоты рассказывает!

На анекдот зовут:

— Приезжайте. Будет такой-то. Вы слыхали, как он анекдоты…

О человеке, опоздавшем на анекдот, жалеют:

— Эх вы! Опоздали! А тут молодого человека привозили. Так анекдоты рассказывает!

Есть такие гастролирующие молодые люди.

— Кто он?

— А шут его знает! Анекдоты рассказывает!

Если у вас есть хороший анекдот, у вас есть ключ во много домов.

Скоро на визитных карточках будут печатать: «Анекдотист».

И на карточке писать:

«Приехал с новым анекдотом».

Примут непременно, и не в очередь. Анекдот по всякому поводу. И все — повод для анекдота.

— Говорят, в неурожайных губерниях…

— Ах, кстати, про неурожайные губернии. Вы слышали анекдот? У неурожайного мужика спрашивают:

— В трактир ходишь?

— Хожу!

— Водку пьешь?

— Пью!

— Подати платишь?

Замолол! Правда, мило?

— Вот, говорят, насчет школьной реформы.

— Ах. насчет школьной реформы…

И вам сейчас рассказывают о том, как директор говорил речь воспитанникам «по циркуляру»:

— Мне приказано вас. таких-сяких, любить, — я буду вас. таких-сяких, любить! В карцер вас, каналий, всех запру, — а любить все-таки буду!

Правда, смешно?

Все и вся интересует всех только с точки зрения анекдота:

— А ну, какой из этого анекдот выйдет?

И сама жизнь наша превратилась в один сплошной анекдот.

Нельзя сказать даже, чтоб очень приличный. Муза истории густо покраснеет, рассказывая его вашим потомкам.

Визитер (Из праздничных воспоминаний)

Ну-c… Теперь немножко духов — и все. Посмотрим, — и недурен! Левый ус чуть-чуть кверху. Готово!

Сначала по начальству.

Дома? Принимают? Вот вам рубль.

— И вас так же.

Вашество! С великим… Нет, уж позвольте в плечико. Обычай-с… Вашество! Такая честь! Если уж вам так угодно… К вам, к первым, — девственные, можно сказать, губы. Чмок, чмок, чмок-с! Желаю в добром здравии… Не смею больше утруждать-с. Имею честь-с…

Вот старый черт! Целуется куда-то на воздух. Так около носа что-то чмокает. Ну, да мы свое наверстаем. Извозчик, направо к подъезду.

Марья Петровна! Ручку-с. Чмок, чмок, чмок. А Иван Николаевич? Ах, с визитами! И давно уж выехал? Скажите пожалуйста, с одиннадцати? А я к вам, к первым-с. Начальство не считается-с: долг службы. Как принял? У нас с ним, знаете, не официальные, а так, скорее дружеские отношения. Принял по-родственному, с распростертыми объятиями, расцеловались, — ну, о делах там со мной посоветовался. Просил заезжать запросто. Думаю на днях заехать. К столу-с! Ох, знаете, уж не знаю-с. Сорок два визита. Разве рябиновой. За ваше здоровье. С великим… Всего лучшего. Иван Николаевичу поклон, пожалуйста.

Ручку-с! Нет, ей-богу, уж увольте. 41 визит впереди, только что рябиновую пил… Честное слово, не могу! Ну, марсалы, пожалуй, только маленькую. Ваше здоровье-с. Нет, ручку, ручку, ручку, — то уж вы меня извините! А от этого увольте! Я уж и рябиновой и марсалы… Вот палочки сырной кусочек с удовольствием, а чтобы пить, — не могу. Ну, хересу пожалуй, херес — это не вредно! Есть ли силы человеческие, чтобы вам отказать? Пасха — восторг! Вы находите, что по этому случаю нужно еще? Извольте, готов и еще, только я на этот раз мадерки. Посошок? Могу и посошок! Ах, Ольга Васильевна! Есть ли еще такие дамы-угостительницы, как вы? До приятного свидания!

A-а, Василиса Афанасьевна! Мое почтение! С великим… Нет-с, уж если пить, так очищенной-с. С ветчиной — чудесное дело. Великолепная ветчина. Отличная ветчина! Сразу видно, что йоркширская. Ведь в ветчине, что важно? Сок! Сок-с! Ну, и очищенная ей тоже не вредит! Хе-хе-хе-с! Попрошу другую! А ветчина — восторг! С тех пор, как бессарабские помещики занялись свиноводством, отличную ветчину имеем. Ведь это мы так: ветчина, ветчина! Не обращаем внимания. А в ветчине спасение России. Да-с, это вопрос, я вам скажу, серьезный! Это вот какой вопрос!.. Могу и еще рюмочку. По этому случаю могу. Потому что я, Василиса Афанасьевна, прямо вам признаюсь, патриот! На это так смотреть нельзя, сквозь пальцы.

Ветчину нужно понимать. Почему, я вас спрашиваю, сельскохозяйственный кризис! Потому, что пере-пере-перерезводство… виноват, не так… Пе-ререразводство… Тьфу, какое трудное слово! Знаете. это иногда со мной бывает. Хочешь слово и вдруг не выходит… Ну да вы меня понимаете! Пере это… пере… производство… вот оно, слово! Хлеба… Потому что кому он нужен, хлеб! Никому! Если его свиньям отдавать, так из этого ветчина выйдет. А ветчина — она 42 копейки фунт. Да-с. Вот вы и сочтите! Вот вы возьмите бумагу, да и сотчите! Ну, в другой раз так в другой раз! Это что! До свидания-то, до свидания, — а вы того… вы, что я вам говорил, не забывайте! Ветчина это штука!.. Я вам в другой раз это разовью подробнее… Я подробно… Подробно, вы не беспокойтесь… Я подробно… Дурак!.. Поезжай прямо. Скажут, когда нужно свернуть! Подробно скажут.

Стой!

Нет-с, уж Марфа Васильевна! В губы-с! Это уж как вам угодно, — в губы-с! Обычай!.. Я, Марфа Васильевна, прямо должен сказать, я человек русский! В губы. Я человек русский, я русский чело-иск, и если пить, так очищенную, потому что ведь я русский. Я, Марфа Васильевна, сегодня в настроении разговорчивом. Я вам прямо скажу, я го-норить… Я могу говорить… Если бы меня в гласные выбрали, я бы им показал, как говорят. И вашему мужу показал бы… Пить что! Пить я могу, a только все-таки вам скажу, Марфа Васильевна… Мы с вами одни, по душе… Пить-то пью! Ваше здоровье, — а все-таки ваш муж вас не стоит, Марфа Васильевна, позвольте я вас по русскому обычаю. Не хотите? Не нужно. Pardon, не нужно! А все-таки он не гласный. Дурак ваш муж. Марфа Васильевна, а все-таки не гласный… Позвольте, позвольте, позвольте! Почему ж я не могу? Если он дурак? И я знаю, и вы знаете, и все знают. Дурак, дурак и дурак! Уйти я уйду, а все-таки он дурак. Ах, вы со мной не согласны, в таком случае до свидания. Не ожидал я этого от вас! Я ухожу, я ухожу! А ему скажите, что он дурак!.. Ду-рак!

Что такое? На лестнице кричать нельзя? Почему ж нельзя? Ты кто такой? Ах, ты швейцар! Ну, на тебе рубль, если ты швейцар. Я швейцаров люблю. Они сыр выдумали швейцарский. Они умные. А барин, который в пятом номере живет, дурак! Так ему и скажи! Были, мол, господин Иванов, велели поздравить и сказать, что вы дурр-рак, дурррак, дурррак! Тьфу! Ты еще фамилию забудешь? Вот тебе моя карточка, подашь и скажешь: дурррак… Ну, а теперь подсади меня! Что это у тебя за экипаж? Подножки шатаются! Ноггой не ппопадешь, дурак! А вот еще дурак по улице идет!

Дурак!

Стой, налево!

Хорошенько стой!

Вот осел еще! Стоять на месте не может!.. Спасибо, любезный, что поддержал. На тебе рубль. Я всегда даю рубль!.. Не надо больше поддерживать. Сам дойду.

«Дома, понимают». Скажите, пожалуйста, какая! Ты кто же здесь? Ах, ты горничная! Скажите, Петр Николаевич каких горничных держит! Сейчас скажу Анне Алексеевне, сейчас…

Анна Алексеевна, с праздником! С праздником!

За Петром Николаевичем смотрите! Вы знаете, каких Петр Николаевич горничных держит! У-ух!

Меня не проведешь. Я вам сейчас скажу!.. Да погода что, погода дрянь, — а я вам про горничных… И театр вздор! Вы не перебиб… не перебиб… не пе-ре-би-вай-те! Я про горничных вам! У-ух, я вам скажу, Петр Николаевич, — я его вот как знаю! Он по дамской части вот какой ходок! Я уж знаю! Мы с ним еще в Гранд-Отеле не один раз… Я вам расскажу сейчас.

А? Что такое? Извиняется барыня? Голова заболела? Скажите, как внезапно! Ну, и пусть у нее голова болит. А я выпью и поеду. Вот так! Выпил и поехал. А рюмку вдребезги, потому что рюмок много! И другую вдребезги! И третью!.. Хочешь идти ко мне в горничные? Ах, ты и разговаривать не хочешь? Не нужно. В другой дом поеду, потому что а говорить хочу… Поезжай, потому что я говорить хочу! А почему я говорить хочу? Это тоже нужно понять! Это понять нужно… понять… пон… А? Что такое? Куда ехать! Действительно, я немножко задремал… Но ничего… Я еще говорить могу… Я еще поговорю… Я поговорю… Стой!

Агнесса Николаевна дома… Что такое?.. Гостей много? Тем лучше, что много гостей! Я и при гостях поговорю. Без тебя знаю, куда идти!.. Ах, это детская? Ничего не значит, дети вырастут!..

Они. не беспокойся, они еще умнее нас с тобой будут… Вот дверь! Стой, как шкап? Зачем же ты меня в шкап ведешь? Что я буду в шкапу делать? Человек в шкап идет, а она не может сказать! Какая же ты после этого прислуга?! Ах, это не дверь? Что ж это? Стена?! Почему же стену на дороге выстроили? И здесь стена. Везде стены!!! Куда ж это я попал? Это застенок, а не передняя! Везде стены! Каррраул!.. Каррраул!.. А потому и кричу, что выхода нет… Сейчас хочу выйти из этого дома… Человек заблудился, а вы… вы не можете указать дороги?.. Каррраул! Ах. вот выход! Благодарю… Да вы не толкайтесь!..

Вы, милостивый государь, какое же имеете право… Заперли и толкаетесь… Нет-с, я этого так не оставлю. Где дверь… Опять и здесь стены? Стена, стена и стена…

Вот так лестница! Черт его возьми и архитектора-то, который строил эту лестницу! Стены и лестница, и больше ничего! Поневоле человек падает. Сейчас напишу на стене ругательство! Пусть читает архитектор!

Пошел прямо, дуралей!

Марья Петровна? Мое почтенье!.. Ах, я у вас уж был? Ну, был так был! Поедем дальше!

Стой!

Здесь. Аграфена Панкратьевна дома? Вот это дверь, сразу видно, что дверь. Дверь и иду! Что такое? Визитеров много? Я сам визитер. Сам! А Аграфену Панкратьевну я уважаю, потому что у Аграфены Панкратьевны двери!

Господа, тост! Прошу молчания. Панкратья Аграфеновна, урра!

Не хочу я сельтерской, что вы ко мне с сельтерской: незнакомый человек — и с сельтерской! Я за Аграфену Панкратьевну! Лей. Вот это что? Мадера? Красное так красное, на пол так на пол, все равно! А Аграфену Панкратьевну я уважаю! За двери ее уважаю! Аграфену понимать нужно! Аграфена это — женщина! С темпераментом, со страстями женщина… Позвольте, позвольте, при чем же тут мой воротник? Почему вы меня берете за воротник!

В обморок упала? Аграфена в обморок? Это у вас от страстей! И пусть лежит, я потом заеду. А за шиворот меня держать нечего, я вам русским языком говорю, что за шиворот меня держать нечего… А то я вас… Вот странность, был человек, а стала дверь. Я и на дверь плюну, — и надпись «для писем и газет» сделаю. Нечего вам в газетах читать.

Марья Петровна! Как, был? Да что вы мне все был», «был», как ни заедешь, все «был». А я говорю, что не был… Ну, если вы так настаиваете, то я уйду! Я уйду! Но помните, Марья Петровна, это последний раз! Помните, Марья Петровна!.. И дверьми хлопать нечего. Помните!

Никанор Васильевич дома?.. Как здесь не живет никакого Никанора Васильевича? А я вам говорю, что он здесь живет!.. А я вам говорю, что живет!.. Должен жить! Который номер квартиры? Ах, а он в пятнадцатом, это дело другого рода! Пятнадцатый этажом выше? Все равно я здесь оставлю карточки, выше я подниматься не могу!.. Я не могу… Я не могу…

Елизавета Анисимовна… Как вы не Елизавета Анисимовна, когда у меня даже записано, что вы Елизавета Анисимовна?! Вон так и написано: «2к Елизавете Анисимовне», — значит, вы Елизавета Анисимовна! Зачем же вы врете? Ах, вы Варвара Ефимовна! Ну, это дело другого рода! Зачем же вы сразу не сказали, что вы Варвара Ефимовна? В таком случае я вас поцелую! И горничную поцелую! Потому что обычай… Вы говорите, что это притолока, и притолоку поцелую, — обычай… Садиться! Сяду, но только я сначала кресло поцелую. К столу? И стол поцелую. Это кто такой? Ах, это окорок?

Отчего же он колется? Не бритый? Праздник, целоваться должен, — а он не бритый ходит! Сейчас… сейчас я его обрею… М-мыла, сейчас окорок будем брить! Нет мыла? Так мы его сливочным маслом! Маслом его! А теперь ножиком? P-раз, р-раз, р-раз! Вдребезги? Вот я как! Я все вдребезги сейчас! Потому не бритые окорока… Кричи, кричи, матушка моя!.. Вы тоже визитер? Ах, вы дворник? Ну, дворник так дворник! Я с дворником поцелуюсь!

Ты знаешь, дворник, здесь, брат, недоброкачественная провизия. Да ты не толкайся! Я тебе про обязанности говорю, а ты…

Я сейчас поеду протокол составлять, он не смеет так толкаться. Я знаю! Вот знакомые живут. Стой! У вас тоже недоброкачественная провизия? Ветчина с трихинами? Мертвые рыбы в каких-то жестянках лежат? Вы заразу по городу разводите. Сейчас же облить керосином и сжечь. Керосин сюда… Почем вы знаете, — может, я санитарный смотритель? Может, мои обязанности такие… Керосину!

Вот невежи, так уж действительно невежи! К ним с праздником, а они толкают… Где шляпа? Вот шляпа… Извозчик! Душа человек! Ты один меня возишь? Дай я тебя поцелую… Вот тебе список. Вези! По порядку вези! Они все, свиньи, толкаются, но я им покажу! Я им вежливость покажу! Пусть они будут свиньи, а я…

Что такое? Почему не принимаете? Был с поздравленьем! Я вовсе ни с каким не с поздравленьем! Я приехал сказать, что больше служить не желаю! Не желаю! Я к нему с поздравленьем, а он мимо носа целует! Он меня целовать не хочет, а я у него служить не желаю! Так и скажи: Иванов служить не хочет, потому что он не умеет целоваться!

Дальше поедем! Я, брат, теперь не служу! Я, брат, теперь куда хочу, туда и еду! Кто вы такая? Отчего у вас знакомое лицо? Ах, вы Марья Нетровна? Что ж вы ко мне в десятый раз пристаете? Вы что? Целоваться со мной хотите, может быть? Шалите! Я человек женатый! Я не позволю… Вот с человеком поцелуюсь, я с вами нет! Назло! Человек, дай я тебя…

Ты зачем же в такой дом завез, где дерутся? А? Прямо поезжай! Стой! Вот красный дом!

Кто здесь живет? Пафнутьев? Такого не знаю. Л раньше кто жил? Варсонофьев? И Варсонофьева нс знаю. Все равно. Доложи господам, что приехал Иванов, и по обычаю…

Сударыня! Чмок, чмок, чмок, чмок, чмок, чмок… Ах, это ваша жена? Ну, и целуйтесь с ней, гели это ваша жена… В участок? Едем в участок! В участок так в участок!

Вы околоточный надзиратель? Очень приятно. И околоточных надзирателей люблю. Позвольте я пае поцелую. А это что такое? Протокол? Я и протокол поцелую. Вот вам! Чмок, чмок, чмок…

Городовой! Мы куда едем? Ко мне домой едем? Поедем… А теперь мы где? Ах, у меня дома! Скажите, пожалуйста: отчего же здесь всего по две штуки? Два дивана, два стола? Зачем такая расточи тельность? А кто эти две дамы? Ах, это моя жени? Неужели? Почему ж она в двух экземплярах? Городовой, целуй один экземпляр, а я буду целовать другой…

На этом воспоминания «мученика визитов» прекращаются.

Чужие жены

Какая женщина откажет себе в удовольствии подвергнуть унижению счастливую соперницу? В особенности если эта соперница рте и приятельница! Анна Ивановна, молодая женщина, только что овдовевшая, подала связку писем совсем уничтоженной Марье Петровне.

— Вот. Я нашла их в бумагах покойника.

Марья Петровна взяла письма дрожащими руками.

— Я не знаю, что мне думать о вас… Вы или очень злы, или очень великодушны.

— Не то и не другое. Я просто удивлена.

По губам Анны Ивановны пробежала презрительная гримаска.

— Я прочла ваши страстные излияния… Вот никогда не думала, что покойный Николай Николаевич мог внушать такую пылкую страсть!

Ее письма читали! Марья Петровна чувствовала себя так, как будто ее публично раздели.

— Вы можете меня презирать или ненавидеть, но я любила вашего мужа. Я горячо, я безумно его любила. Да его и нельзя было не любить! Его…

— Моего Николая Николаевича? Вот не подозревала!

— Он был так мил, всегда любезен, трогательно предупредителен, весел.

— Николай?

— Так остроумен. Умел так говорить, заставлял гак смеяться. Часы с ним летели так незаметно!

— Открытия, которые делаются после его смерти! Этот увалень, этот лежебока, этот бука, от которого трудно было добиться слова! Человек с теплой водой вместо крови!

— Ах, нет! Нет! Не говорите! Он так любил, он так умел любить! В нем было столько огня. Он опьянял своей страстью. И он, — он умел заставлять забывать обо всем в мире!..

— Вы… вы, кажется, говорите о Василии Степановиче?

— О моем муже?!

— Ну, да! Вы даете характеристику вашего мужа, и характеристику превосходную… под которой я готова подписаться обеими руками.

— Вы?!

Они смотрели друг на друга теми взглядами, которыми смотрят одна на другую женщины, полные взаимной ненависти, взглядами, полными настоящих рентгеновских лучей, проникающими а самую душу и читающими там, как в открытой книге:

— Вы?! Вы?!

— Мы квиты. Есть справедливость на свете! Да. да! В то время как вы, быть может, посмеивались надо мной с Николаем Николаевичем, я —;» го уж наверное! — хохотала над вами с вашим мужем.

— Вы? Вы это делали… с ним?

— Уж не хотите ли вы спросить: по какому праву? По тому же самому, по которому вы обменивались вот такими письмами с моим мужем… По праву приятельницы жены!

— Нет, нет… Но променять такого мужа, как покойный Коля… виновата, я хотела сказать, как покойный…

— Ничего, ничего! Продолжайте! Я не вижу причин, почему мне было не променять его на Васю.

— На этого облома, на этого мужика, на этого ненавистника женщин?

— Я этого не замечала. Я не могу пожаловаться ни на недостаток любезности, ни на недостаток живости.

— На этого тюфяка?

— О нет! Он умеет быть очень веселым, когда хочет! Со мной он всегда этого хочет.

— На эту рыбу!!!

— О нет, вы ошибаетесь!

— На этого отжившего человека?

— Вы ошибаетесь, повторяю вам, ma chere.

— Ноя его жена!

— Позвольте и мне его немножко знать! Со мной он никогда не был таким. Все это можно скорее сказать про моего покойного мужа!

— Не называйте его имени рядом с Василием Степановичем! Коля!.. Можно ли забыть его ласки!

— К сожалению, я не могу воскликнуть этого, — я, его жена! Как не можете того же сказать про Василия Степановича вы, его жена.

И они протянули друг другу руки, как протягивают два человека, пораженные одним и тем же несчастием.

— О, о своих мужьях приходится узнавать от других.

— Это чудовища!

— Все несчастье состоит в том, что они женаты на своих женах. Тогда как им следовало бы быть женатыми на чужих!

— Да… но, может быть, и нам следовало бы выходить за чужих мужей!

И они поцеловались, эти две вдовы.

Война будущего, или Штука конторы Кука

Знаменитому Куку — покровителю всех «globe trotter’oв» — «топтателей вселенной», как выражаются американцы, — пришла, как сообщают телеграммы, гениальная мысль.

Он устраивает «круговые поездки на поля сражений в Трансвааль». Записываются много англичан и американцев.

Космополитическое общество романа Бурже садится на пароход и, вместо того чтоб ехать развлекаться на Ривьеру или в Каир, едет на поля сражений.

— Скажите, а я буду сражения видеть? Или только поля?

— Обязательно, madame! В программу каждой поездки входят два сражения.

— А осаду Претории?

— Вам нужно записаться по тарифу МЕИ, кроме того, за дни в ожидании осады Претории вы платите по фунту в день за продовольствие.

— А если будет взрыв копей в Иоганнесбурге, я увижу?

— В случае взрыва копей вы должны заплатить extra. Это оговорено. Словом, каждый получает удовольствие за свои деньги.

— А я все буду видеть?

— О, контора гарантирует!

Но разве в самом деле контора может гарантировать. что сражение непременно будет такого числа? А вдруг не будет? Такой солидной фирме это крайне неудобно.

Начнутся разговоры:

— Кук — жулик! Помилуйте, деньги взяли, а сражения никакого!

— Обман!

— Надувательство!

— Деньги назад!

Чтоб гарантировать клиентов, Куку останется только из добросовестности завести собственный отряд на театре военных действий.

— Сражения гарантируются! Важно для гг. туристов!

Мне бы хотелось на поля сражения!

— Со страховкой или без страховки насчет того. будет ли битва?

— Да уж, пожалуйста, чтоб с битвой! А то что же и смотреть!

— Свежие трупы бывают, свежие могилы. Гг. путешественники очень довольны.

— Нет, нет! Мне — чтоб при мне сражались. Я хочу видеть, как это все делается.

— С гарантией в том, что сражение будет, — 3 фунта в день. Цена дешевая, и тариф понижен ввиду того, что собираются большие компании. Масса заказов. А то, помилуйте, расходы огромные, приходится свой отряд держать, по 30 фунтов в месяц волонтерам платить.

— Ах, это дорого — 3 фунта!

— Помилуйте, разочтите расходы. Ведь сколько нам самим сражение стоит! Вон мистер Астор, из Нью-Йорка, заказал для себя и своих гостей особое. специальное сражение и уплатил 50 000 долларов. Всего 5 проц. на сражении наживаем.

— Ах, нельзя ли хоть половину — полтора фунта в день.

— Половинной скидкой, извините, пользуются только дети, не достигшие 14 лет. Возьмите без гарантированного сражения!

— Нет, уж дайте с гарантированным. Что ж делать!

И вот, проводник в фуражке с надписью: «Th. Cook & С» устанавливает гг. туристов:

— Леди, джентльмены! Прошу вас стать здесь. Возьмите ваши бинокли и смотрите на тот холм. Сейчас начинается.

Динь-динь-динь.

— Пли!

Подобравшийся на расстояние ружейного выстрела отряд Кука и К⁰ открывает огонь. Огонь в ответ.

— В проспекте сказано, что в программу входит стреляние шрапнелью. Это когда же будет? — цедит сквозь зубы мистер Гульд, эсквайер.

— А это, не извольте беспокоиться, будет. Вот как поближе подойдут, тогда и шрапнелью хватят. Все, все по программе, будет, уж доверьтесь фирме.

— Ничего не вижу! — капризно оттопыривает губку мисс Вандербильд. — Дым, дым, и больше ничего!

— Ах, смотрите, смотрите! Человек из-за камня выскочил! Руками машет! Упал! — забыв приличия, кричит пожилая мисс Скоч. — Смотрите! Другой!

— Где? Где? — кидаются все. — Ах, да! Да! Третий. Еще! Еще!

— Это увлекает! Как в рулетке! — восклицает мистрисс Вилькокс. вдова.

— Я держу за того, что за тем камнем! Пять против одного! — предлагает мистер Монгомери.

— Дымка за камнем больше нет. Не появляется. Вы проиграли! — замечает мистер Стоун-младший. — Я имею пятьсот фунтов.

— Шрапнель! — докладывает проводник.

— А-а! — протягивает мистер Гульд, эсквайер.

— Нелли, не бросайтесь вперед! Это неприлично! — останавливает гувернантка мисс Нелли. — Вы не умете вести себя в сражениях!

— Если ты будешь плакать, Джо, я больше не возьму тебя в сраженье. Ты будешь сидеть дома, даже когда будут взрывать Преторию! — строго говорит мать своему сыну.

Дым. Крики. Вопли. Пули. Шрапнель.

— Кончено, — говорит проводник, — леди, джентльмены! Прошу вас за мной, на место сражения. Прошу торопиться. Многие могут успеть умереть.

Мисс Вандербильд, подобрав юбки, бежит впереди всех.

— Сюда, мисс! Сюда! — кричит ей проводник. — Вот мертвое тело! Убитый!

— Да он на самом деле убит? Может быть, только притворяется?

Мисс Вандербильд трогает его зонтиком.

— Совсем убит. Видите, даже кровь.

— Ах, да! В самом деле, настоящая кровь.

— Мисс, осторожнее зонтиком с мертвыми! Вы можете его перевернуть. А этого нельзя, пока все не пересмотрят. Пусть лежит, как лежал!

И проводник вбивает в землю колышек с надписью: «Просят мертвых не переворачивать».

— А где же здесь раненые? Тут совсем нет раненых! — разочарованно говорит мистрисс Вилькокс, вдова.

— Вот раненый! Вот! — кричит проводник. — Пожалуйте сюда! Здесь лежит раненый! Посмотрите, как он ранен.

— Дышит еще. Он долго будет дышать?

— Пока все не пересмотрят, миледи. Это наш волонтер. Он знает свое дело.

— Еще раненый! — говорит мистрисс Роджерс. — Бедный! Я перевяжу ему рану носовым платком!

— Shoklng! — останавливает ее пожилая dame de compagnie. — Разве можно? Не все еще пересмотрели. — Не надо дотрагиваться до вещей.

— А-а! — протягивает мистер Гульд, эсквайер. — Тут, говорят, расстреливают пленных. Будут расстреливать?

— Это зависит от заказа. Можно срочно телеграфировать в Лондон о стоимости.

— Я хотел бы уж все видеть.

— Прикажете?

— Пожалуйста.

Но ведь войны бывают не всегда. Что ж будет делать в промежутках контора Томаса Кука и Комп.?

И потом, неужели каждый раз надо ехать куда-нибудь на юг Африки? Многие из гг. туристов не переносят морской болезни.

Надо идти дальше.

Мистер Роде и мистер Чемберлен, заинтересованные в акционерных предприятиях золотых и брильянтовых копей, устроили трансваальскую бойню.

Почему бы мистерам Родсу и Чемберлену не быть точно так же заинтересованными в акционерной компании Т. Кук и Комп., — в акционерной компании, которая благодаря «поездкам по полям сражений» делает колоссальные дела?

Во всякой стране найдутся свои Родсы и Чемберлены.

И в европейской политике появляется новый фактор:

— Т. Кук и Комп.

Милан получает 1000 акций с правом их заложить немедленно и получить добавочную ссуду, как только он устроит пожар на Балканском полуострове. Контора Т. Кук и Комп, поддерживает орлсанистскую агитацию во Франции с обязательством, как только принц Орлеанский взойдет на престол, чтоб он немедленно объявил войну Германии.

В газетах напечатают объявления:

— Ищут энергичного молодого человека с широкими замыслами на роль Наполеона.

Контора Кука принимает заказы на войны и печатает в американских газетах:

— Готовится большая, кровопролитная европейская война между просвещеннейшими державами. Заранее принимается подписка на круговые поездки по полям сражений.

Американцы, которые нас, европейцев, глубоко презирают, как гнилье, и которых мы интересуем, как нас интересуют обезьяны, сумасшедшие или преступники, охотно подписываются на круговые поездки:

— Как это вся Европа передерется.

И мы, мы, развившие в себе такую массу потребностей и имеющие так мало средств к их удовлетворению, нищие, наплодившие нищих столько, что они не умещаются и нам нужны колонии; мы, наплодившие фабрик столько, что нам нужны новые и новые рынки; мы, нищие, готовые от бедности, от тесноты кинуться друг на друга, даем американцам заказанный ими Куку и Комп, спектакль…

Мой добрый старый друг Old Gentleman скажет с видом старого раввина из «Уриэля Акосты»:

— Das war schon alles gewesen[3]. Рим тоже переживал fin de slecle[4], и в нем были бои гладиаторов.

Но я отвечу моему доброму старому другу:

— Ну, нет! «Поездка по полям сражений» через контору Кука и Комп. — это будет почище.

Таково «торжество христианства».

Лечение земляникой, клубникой, садовой красной смородиной (письма в редакцию)

М. г., г. редактор!

С удовольствием прочел в вашей уважаемой газете о нескольких случаях излечения земляникой, прошу принять и от меня случай, имеющий, как мне кажется, очень важное общественное значение. В прошлом году, в июне месяце, я нечаянно. в нетрезвом виде, упал и сломал себе руку. Так как время было земляничное, то я и ел все время землянику, сломанная рука не замедлила срастись! Свидетелями этому могут быть все мои домашние. Все они под какой угодно присягой не откажут подтвердить, что рука у меня действительно срослась и что я ел землянику. Конечно, в это время были призываемы и доктора, которые накладывали мне гипсовые повязки, бинтовали руку и лубки и делали тому подобное. Но я приписываю исцеление, конечно, отнюдь не их искусству, а доселе малоизвестным и оцененным свойствам означенной земляники. С тех пор, уважаемый г. редактор, я пью не иначе как крюшон и кладу в него всегда землянику. И что же? Более я не падаю и рук себе не ломаю. Так что землянике следует приписать еще и удивительное предупреждающее от заболеваний значение. Для тех. кто пожелал бы лечиться указанным мною способом, спешу сообщить, что на каждую сломанную руку следует съедать по три фунта земляники в день. В интересах ознакомления с народной медициной было бы крайне интересно познакомиться с действием другой русской ягоды — клубники. Было бы крайне важно, чтобы кто-нибудь сломал себе ногу и попробовал есть после этого клубнику. Не отзовется ли кто-нибудь?

Примите и проч.

Кузьма Кириллов

Уважаемый редактор (с сожалением употребляю это немецкое слово)!

Всегда с удовольствием читаю вашу газету и от души рад, что упраздняете немецкую медицину при помощи простых, народных средств. Позвольте вам передать вкратце замечательный случай, бывший лично со мной. Как у меня от земляники выросла нога. (Редакция оставляет этот случай всецело на ответственности корреспондента.) В прошлом году в это самое время был я на китайской войне и принимал деятельное участие в осаде посольств. Там я был ранен бомбою в ногу навылет, и доктора отняли мне вышеозначенную ногу начисто, так что образовалось совершенно гладкое место, как бы зеркало. Время было земляничное Я принялся есть эти сочные ягоды, — и что же? Через три дня на вышеуказанном гладком месте у меня, к общему удивлению, вырос ноготь. Далее — более ногтя образовался палец. Я все продолжал есть землянику и смотрел, что из этого будет. Палец постепенно превратился в целую ногу, пышно расцвел и покрылся пальцами. Нога росла не переставая, и чем больше я ел земляники, тем больше росла нога. Так что я в конце концов предался ужасу. Но тут подоспело малинное время. Я начал есть малину, отчего дальнейший рост ноги прекратился. А кто бы стал сомневаться во всем вышеизложенном, того я попрошу пожаловать ко мне на квартиру, где осматривать мою ногу могут все желающие. Таково изумительное действие простой русской земляники.

Крепко жму вашу руку. Моя нога вам кланяется.

Варсонофий Ноздрев,

будущий член Русского собрания»

Многоуважаемый г. редактор! Вы так много занимаетесь вопросами о средней школе и о землянике, что позвольте вам предложить проект. Почему бы не ввести в реформированной средней школе землянику? Об удивительном влиянии этой ягоды на психологический мир ребенка позвольте мне рассказать вам следующий случай, бывший с моим собственным сыном Петром. Собственный сын мой Петр, трех лет от роду, с шестимесячного возраста отличался удивительной наклонностью брать и есть без спроса все съестное: баранки, сухари, приготовленное для котлет сырое мясо, конфеты и проч. Не особенно давно он даже съел (без особого вреда для здоровья) катышки, приготовленные для отравления крыс. Так что мы прозвали сына Петра «маленьким страусом». Но вот недели две тому назад — время было земляничное! — жена моя приготовила для варенья шесть фунтов спелой, необыкновенно сочной земляники, по 12 копеек за фунт. Земляника была положена в решето, и не успел никто досмотреть, как сын мой Петр, по прозванию «маленький страус», подобрался к шести фунтам земляники и съел их все. И что же? После того малютка заболел. Случай этот так повлиял на сына моего Петра, что он более никогда ни до чего положенного съестного без спроса не дотрагивается! О таком удивительном случае морального воздействия земляники на юношество считаю долгом до сведения вашего, а вас прошу довести до сведения читателей вашей уважаемой газеты.

Примите и проч.

Елпндифор Курицын

Милостивый государь и уважаемый г. редактор!

Теперь очень много пишут о целебных свойствах земляники. Позвольте же мне рассказать вам, как я, единственно благодаря землянике, был спасен от смерти. Да, истинно мог сказать, этой удивительной ягоде я обязан тем, что ныне живу, а не нахожусь в мрачных обителях Тартара, как говорили древние. Было это ровно 42 года тому назад, когда о целебных свойствах земляники еще и в помине не было, а все смотрели на нее, как на ягоду наслаждения.

Человек я в те времена был молодой и красивый, а потому и был в белом коломенковом костюме. Время было земляничное. Был я большой ходок по части уязвления дамских сердец, а потому и поехали мы всей компанией кататься на лодке по реке Фундуклеевке. Взяли мы, как сейчас помню. балыку, колбасы копченой, колбасы вареной, а сардинок тогда еще не было. Конечно, хлеба. Я же, для большого успеха в уязвлении сердец, взял столь любимой дамами земляники. Пришли мы на берег Фундуклеевки и расположились, как теперь называют, пикником. Все съели и выпили, и я, придя в радостное настроение, начал прыгать и, то садясь на землю, то с нее вскакивая, делать разные курбеты для уязвления дамских сердец. Так как человек я был веселый и очень остроумный, то мною все были очень довольны и никто не упускал смеяться. Долго ли так продолжалось, теперь я не припомню. Но только внезапно раздался резкий крик, и всеобщая веселость приняла размеры, свойственные скорее богам Олимпа, чем смертным жителям земли. Оказалось, что я, садясь на землю для курбета, сел как раз на приготовленную мною для дамского пола землянику. О действии сего на мои коломенковые панталоны предоставляю вам судить, любезный читатель!

Но юность беспечна, — многие думали, что я сделал это нарочно, по свойственному мне остроумию. Но я огорчился и, не будучи в таком виде в состоянии принимать участие в утехах с приятными предметами, после такого пассажа с горестью в душе ушел домой.

И что же? Они, т. е. вся компания, поехали кататься в лодке, перевернулись и утонули. А я как отсутствующий не утонул. С тех пор я без слез не могу видеть земляники. И когда подают к столу мою спасительницу, — я плачу и говорю:

— Истинно велика эта ягода, если я доныне благодаря ей живу на свете.

Прошу огласить этот поразительный случай спасения от смерти земляникой в вашей почтенной газете…

С отменным к вам, милостивому государю, почтением имею честь быть вашим, милостивого государя, слугою отставной секунд-майор

Ростаковский

М. г., г. редактор!

В настоящее время, когда на очереди, так сказать, земляника и ей отводится так много места в нашей уважаемой печати, позвольте мне сказать чрез посредство вашей почтенной газеты, что не одна земляника имеет такое могущественное целебное значение. Не лишен его также и арбуз. Арбуз при умелом его применении может производить потрясающее действие на душу человека, к сожалению, до сих пор малоизвестное в нашей психиатрии.

Позвольте рассказать вам то, что случилось в моей семье.

Кухарка моя, именем Василиса, при других достоинствах, имеет ужасно сварливый и неприятный характер. Что нам пришлось от нее вынести, одному только богу известно! Однажды она разбросала по полу вареники и топтала их ногами, крича:

— Вот вам, черти окаянные! Будете знать вареники!

В другой раз при гостях плюнула в сметану. В третий — измазала моей дочери голову свежей икрой, приготовленной для блинов, так что пришлось к блинам счищать икру с моей дочери. Да всего и не перечесть!

Я пробовал прибегать к лечению с земляникой. Запустил однажды в нее целый фунт. Но эта неизлечимая баба только воскликнула:

— Самим жрать нечего, а в людей земляникой пущаете!

Я получаю в месяц 150 рублей. Ну, как же мне жрать нечего?

Так же безуспешны были и все другие способы: малиной, вишнями. Пробовал пускать в нее даже черной смородиной. Но ничего! Наконец, чтобы досадить подлой бабе хоть чем-нибудь, я прибег к крыжовнику. А именно: насыпал Василисе в постель мохнатого, колючего крупного крыжовника. 11<> скверная женщина, обозлясь после бессонной ночи, осыпала всю нашу семью еще тягчайшими оскорблениями. И вот на днях, когда дерзости ее перешли все границы, я разъярился и ударил ее по голове арбузом (время было арбузное). И что же? Арбуз разлетелся на восемь частей, а женщина, на которую до сих пор ничто не действовало, заплакала слезами раскаянья. С тех пор Василиса совершенно лишилась своего характера. Больше от нее не слышно ни одной дерзости. Она тиха, послушна, и когда глядит на меня, — в глазах ее отражается спасительный страх. О таком действии арбуза на русский народ считаю долгом довести через посредство вашей уважаемой газеты до сведения всех, кому приходится иметь дело с народом. Бейте его арбузом!

Ваш слуга, отставной юнкер

Тесаков