Властелины безмолвия

Глава 10

Когда я открываю глаза, Валери еще здесь, рядом со мной, она лежит на мягкой траве, бездумно глядя в облачное небо.

Ярмарочного поля нет и в помине. Вокруг нас бесконечная пустота, насквозь продуваемая легким ветерком.

Ни шума, ни шороха… Ничего… Словно вся тишина мира собрана на этой поляне.

Валери наконец оборачивается и смотрит на меня своими светлыми глазами, в которых бьются темные волны боли.

Грудь ее ритмично вздымается при дыхании, а теплота, исходящая от ее тела, доводит меня до головокружения.

Мы находимся за пределами слов, разговоров, правил и принципов, вне времени и пространства, вне человеческих условностей… Вне жизни и вне смерти…

Мы всего-навсего два человеческих существа, затерявшихся в вихре безумия!

— Как это все ужасно, правда? — прошептала она.

— Почему ты убегала от меня? Почему?

— Я пыталась бежать от себя, но ничего не получилось.

— Если бы ты попыталась понять…

— Но ты ничего не можешь сделать для меня, Роберт, ничего… ничего… Ты же видел, на что они способны? Я навечно принадлежу им. Все уже слишком поздно.

— Но если мы начнем с нуля? Если ты согласишься немного помочь мне? Может быть, мы и смогли бы…

— Ты хочешь знать, почему я убила своего мужа?

На губах ее мелькнула бледная усмешка, а глаза поднялись к небу.

— Я стала орудием Грега. Обыкновенным инструментом. Не чем иным, как зондом бессознательного, входом в неизвестное измерение, которое он открыл внутри себя. Но у него была слишком малая доля эмоционального. Поэтому ему нужно было существо, имеющее более податливую и гибкую психическую природу, которое могло бы найти свое наиболее полное выражение в гиппологических эффектах. А поскольку я и была именно такой, Грег сделал меня единственным объектом своих опытов. Это жестоко. Жестоко, потому что труд Грега был трудом безумца.

Она отвела глаза от туманного неба и взглянула на меня.

— Он каждый день вовлекал меня в это сумасшествие, которому я сопротивлялась, но пленницей которого мало-помалу становилась. Тебе, Роберт, этого не понять… Ты не сможешь этого понять… Но самым ужасным было то, что убила я его не в припадке безумия. Это — ложь. Это то, о чем все в первую очередь подумали, как я полагаю. Но клянусь тебе, что это не так. Напротив… Я совершила это в полном здравии, с ясным сознанием того, что делаю. Это было просто необходимо!

У нее градом покатились слезы, как будто выплеснулся океан боли. Я дал ей возможность выплакаться, освободиться от жуткой тайны и слушал ее, как это делает опытный психотерапевт.

— С некоторых пор Грег работал над одним электронным аппаратом, который должен был подавлять любые звуковые волны. Сначала я думала, что речь идет о каком-то важном открытии. Грег искал возможность сократить время сна, воздействуя на организм спящего. Я полагала, что это сможет облегчить процессы психофизиологической регенерации. Но я ошибалась. В действительности все было не так. Если бы был использован этот аппарат, то человек или группа лиц могли бы управлять миром. Практически все было готово, и он даже объявил конкурс на должность техника, который помог бы ему в работе. Сам этот человек ничего не должен был знать о сути дела, об истинных планах. А судьбой его Грег собирался заняться позже. И вот, когда он стал проводить опыты с аппаратом в моем присутствии, я поняла, что он не блефует и его уже ничто не остановит. Но я также знала, что мне невозможно бежать, чтобы предупредить человечество об опасности, о готовящемся преступлении. Именно по этой причине я убила его и разрушила аппарат.

Она замолчала, по лицу ее бежали слезы. А я опустил голову.

— Я и есть тот самый человек, которого пригласил Грегори Ватсон.

— Из Мельбурна?

— Да. Из Мельбурна…

— Так это ты!

— К несчастью, аппарат был разрушен не полностью… и я его восстановил… Он функционирует…

— Боже мой!..

Она рывком села, но я попытался успокоить ее, говоря:

— Я никак не могу понять одну вещь. И меня она очень волнует. Неужели Грегори Ватсон был так сведущ в электронике, что сумел создать столь сложный аппарат?

— Нет, конечно.

— Но как же тогда это у него получилось?

— Не знаю…

— Но ведь получилось же в конце концов…

— Эта идея пришла ему в голову во время сна.

— Любопытно…

Она пожала плечами.

— Он приводил в качестве примеров случаи с Нильсом Бором,[5] создавшим во сне квантовую теорию, Тартини,[6] написавшим «Дьявольские трели», Кекуле,[7] открывшим бензол тоже во сне…

— Но ведь Нильс Бор все же был физиком, Тартини — музыкантом, а Кекуле — химиком. Но Грегори Ватсон, он-то что понимал в электронике?

Наступило молчание. Я не решился задать еще один вопрос, который так и вертелся у меня на языке.

Мне хотелось узнать, каковы истинные причины, толкнувшие Валери укрыться в этом кошмарном мире.

Конечно, в основе лежали угрызения совести, конкретизировавшиеся в ее подсознании. Могила не что иное, как символ самонаказания.

Исходить нужно отсюда, именно отсюда. Но дальше все становится гадательным и необъяснимым. Ведь не могла же Валери сама создать это неведомое измерение. Для нее оно не более чем психологическое отступление. Отступление сознания или отступление, связанное с воздействием «психорастворяющего» наркотика? Себе я, конечно, задавал этот вопрос, но как только пытался заговорить с ней о невидимых существах, которые преследовали нас с тех пор, как мы выбрались из могилы, ее охватывал необоримый ужас. Она казалась мне пленницей этого неизвестного мира.

Самостоятельное возвращение ее к нормальной жизни было вещью совершенно невозможной, выше ее сил и воли. Но разве не то же самое происходит и со мной?

Разве не точно так же оборваны все мои связи с внешним миром?

Однако мне кажется, что теперь, при моей поддержке, она обрела и силу, и волю. Точно я не могу сказать, но интуитивно чувствую это. Ну и что же дальше?

Я опять вынужден возвратиться к мысли, что Валери, сама того не сознавая, остается инструментом материализации, свидетелем которой я был перед своим переходом сюда. Однако мне следует быть очень осторожным, прежде чем внушить ей эту мысль.

— Но ведь должно же существовать некое средство для связи и контакта с этими существами? — мягко спросил я.

— Это невозможно, они держат нас под контролем, а мы ничего не может поделать с ними…

— А может, это просто потому, что мы никогда и не пытались. Мы только отбивали их атаки.

— Роберт, попытайся понять… Мы в мире, который не ощутим для наших чувств, и восприятие его невозможно. Мы можем ощущать только ловушки и обман. Мы никогда не сможем понять, что питает этот мир. Ведь если взять мышь, которая грызет сыр, то для нее сыр существует, и она принимает его таким, какой он есть, но уж никак не может познать природу этого сыра и те действия, которые необходимо было произвести, чтобы его создать. А паук, который ткет свою паутину в углу? Есть ли у него концепция по поводу стены? А разве сознает комар что-либо, когда кусает человека?

— Да просто у них нет причин познавать это. Но ведь для нас-то дело обстоит совершенно иначе, Валери. Мы ведь способны на интеллектуальный контакт с любым разумным существом!

Она вздохнула, не в силах объяснить мне свою мысль.

— Это будет нашим концом, нашей гибелью, нашей смертью.

— Ну а если бы на карту была поставлена судьба человечества, то тогда как, Валери?

— Почему ты так говоришь?

Я уже было хотел сказать ей правду, ту правду, о которой догадывался… Рассказать о той опасности, которую видел.

Но нет, мне нужны были все ментальные способности Валери, все ее мужество, все остатки ее морального и физического сопротивления. А потом, какие доказательства я мог ей представить?

Единственное, что мне оставалось, — и я сказал ей об этом — вступить в контакт с этими существами и выяснить, что они собираются с нами сделать. Ну а в остальном я как-нибудь, может быть, и сам разберусь.

Я поймал взгляд Валери, которая, кажется, проникла мне в душу и читала мои мысли. Я увидел, что она побледнела, поняв мою решимость.

В этот момент у меня возникло ощущение, что мы знакомы с ней давным-давно, всю жизнь, как будто жили вдвоем с самого начала времен.

Я смотрел на нее, лежащую на траве, которая вдруг начала желтеть и сохнуть на глазах.

Надо же! Это выглядело так, как если бы осень неожиданно стала наступать на окружающий весенний сон.

Исчезли краски. Небо над нашими головами приняло свинцовый оттенок. Далекий лес рисовался теперь только в черных и белых тонах, как гигантский набросок углем на белом полотне.

Ничего вокруг… Только черное и белое… Немного серого…

Весь мир окрасился в три этих цвета.

— Роберт…

Я как-то разом качнулся вперед, чтобы удержать Валери. Я целовал ее губы, ни о чем больше не думая… Это было совершенно бессознательно…

Мир переворачивался… опрокидывался… рушился…