Властелины безмолвия

Глава 4

Утром пришли за телом мисс Фойл. А вторая медсестра, которая исчезла ночью, так больше и не появилась.

Создавшаяся ситуация была выше ее сил. Высокая зарплата и вера в справедливость оказались бессильны.

Я-то хорошо понимал эту бедную девочку, поскольку сам испытывал огромное желание удрать отсюда, оставив Грейсона и компанию вместе с этой зловещей историей.

Впрочем, я с самого начала был убежден, что эти люди играют с огнем. Они, как ученики чародея, развлекаются с неведомыми им силами и открывают одну за другой запретные двери.

Да и несли ли их исследования счастье человечеству? А может быть, все сводилось к удовлетворению своего собственного любопытства и тщеславия, вопреки заповедям библейской книги Бытия, которая предписывала человеку определенные принципы и правила?

Этого я не знал. Но факт оставался фактом: я оказался втянутым в эту авантюру и теперь больше не чувствовал за собой права отступать, не рискуя тем, что буду нести своего рода печать проклятья до конца дней своих.

Поэтому-то я и согласился продолжать углубляться в этот безумный и абсурдный сон.

Мы только добрались до лаборатории в подвале, как Грейсон снова заговорил:

— Не может же быть, чтобы все мы одновременно пали жертвами воображения. Симптомы коллективной галлюцинации обычно связаны с синдромом, который…

— Давайте-ка лучше вернемся к фактам, — прервал его Дейтон.

— Вы хотите сказать, что нашли естественное объяснение, не так ли?

— Послушайте, Энтони…

— Ради бога, прекратите ваше шаманство, — громко проговорил Эймс. Единственным разумным объяснением всего этого, как я считаю, является следующее: феномен материализации совпадает по времени с периодом тишины, жертвой которого мы стали, и виноват в этом аппарат, который изучал господин Милланд.

— Вот этот, — уточнил я, указывая на эбонитовый ящик.

— Но для чего же, как вы считаете, должна предназначаться эта штука?

— Это — поглотитель шумов, деструктор звука, звуковой аннигилятор, называйте, как хотите…

— Господин Милланд…

— Вы говорите о разумном объяснении, а это и есть разумное, приемлемое, логическое разъяснение, которое я вам могу предложить. Я повторяю: эта машина была задумана и создана для того, чтобы разрушать, или, если хотите, гасить звуковые волны неким лучом. Когда я говорю о звуковых волнах, то хочу сказать, что речь идет о тех, которые способен уловить человеческий слух. Возможно, этот эффект продолжается и в области инфразвука и ультразвука, но в данный момент я не могу утверждать это с полной уверенностью.

Все молчали, и я продолжил:

— Во всяком случае, не могу понять связи, существующей между этой машиной, «создающей тишину», и… как бы это сказать… проявлением…

Мне не хватало слов, чтобы объяснить, но они меня прекрасно поняли, хотя и сами вряд ли смогли бы подобрать подходящий термин.

Существует ли вообще какая-нибудь логика или нечто рациональное в этом таинственном проявлении, оставившем временные следы на полу и стене?

Однако, как ни крути, эти факты совпали по времени, хотя мы и не могли установить хотя бы малейшую связь между ними. Но Грейсон, который не переставал мерить шагами лабораторию вдоль и поперек, первым отказался от идеи совпадения, пытаясь рассмотреть явления по отдельности, а не в единстве.

Однако его мыслями полностью владел феномен материализации, и я догадывался почему.

— Проникновение из сна в реальность, — задумчиво произнес он. — Да, пожалуй, так оно и есть… никакого другого объяснения я не вижу.

— Что вы хотите этим сказать?

Лицо его приняло землистый оттенок. Кажется, он сам был напуган до смерти своей же собственной идеей.

— Ватсон в опытах с Валери достиг такой ступени психического проникновения, какой мы пока и представить не можем…

— Значит, это то самое новое измерение, с которым вы не вполне соглашались? — заметил я.

Он взглянул и кивнул головой.

— Пусть будет так, — проговорил он со вздохом, — если нельзя объяснить чем-то другим. Будем считать это неизведанное измерение явью, которая представляет из себя нечто вроде параллельного мира, сосуществующего с нашим через сеть бессознательного.

— Но это же абсурд, — обрезал Дейтон.

— Герберт, прошу вас, дайте договорить, — вмешался Эймс, хрустя пальцами.

— Черт знает что! Психологический феномен не может никоим образом интегрироваться в нашу материальную среду.

Грейсон скорчил смешную гримасу.

— Что вы об этом знаете, Герберт?! Только то, что объект должен быть ограничен в пространстве и следовать неким физико-химическим правилам картезианства.[2] Но ведь единое видение вещей, начиная с Гейзенберга,[3] перевернуло всю эту концепцию. Разве нам известен механизм, который позволяет с открытием некоторых частичек в пространстве привести к понятию параллельного мира? Нарушить границы психики? Нет, мы просто принимаем это как факт. В области бессознательного мы грешим еще избытком невежества, но ничто не мешает нам полагать, что мы стоим перед новой точкой зрения на теорию единого поля, которое до сих пор еще не открыто наукой.

Дейтон взъерошился, как боевой петух.

— Выходит, что чудовища прорвутся из бессознательного, чтобы интегрироваться в нашу реальность, и будут столь же реальны, как вы и я! Это чушь! Это самое смешное из того, что я слышал до сегодняшнего дня!

— Минуточку!

Я положил руку на включатель звукового аннигилятора, прервав упрямого Дейтона.

— Прошу немного внимания. Может быть, для доказательства связи между двумя феноменами стоит повторить опыт?

Дейтон аж подпрыгнул. Он побледнел и двинулся ко мне, пытаясь вырвать аппарат.

— Не смейте этого делать, — проверещал он. — Ради бога, не делайте этого!

Наступила тишина, во время которой был слышен только хруст ломаемых Эймсом пальцев.

Я не мог удержаться, чтобы не засмеяться.

— Вы мне казались таким уверенным…

— Не вам решать, господин Милланд, не вам… Это вне вашей компетенции.

— Но и не в вашей, к несчастью. Узлом противоречий в этой ситуации, как мне кажется, является госпожа Ватсон. Она одна знает правду. Поверьте мне, именно на ней вы должны сконцентрировать свои усилия, пока не стало слишком поздно.

— Все, что мы пока пытались делать, было в границах законного.

— Должен ли я в таком случае предположить, что существуют и другие средства, которые вы еще не осмелились использовать?

— Это должна решать официальная судебно-медицинская комиссия.

— И когда решение будет принято, госпоже Ватсон грозит комната в сумасшедшем доме с обитыми стенами… — четко проговорил Грейсон. — Нет, я полагаю, что господин Милланд прав. Именно на нас сейчас все возлагается, пока эксперты не усложнили задачу.

— На что вы надеетесь, Энтони?

— Я верю в свою идею.

Грейсон бросил тяжелый взгляд в мою сторону, чем вызвал во мне какое-то болезненное ощущение. Никто ни на что меня не уговаривал, но я чувствовал себя все более и более беспокойно и неуютно, спрашивая, чего же они от меня хотят?

В конце концов Грейсон пожал плечами и проговорил:

— Господин Милланд, это дело может принять очень скверный оборот. Я полагаю, что действовать следует как можно скорее, если мы хотим избежать самого худшего. Согласны ли вы нам помочь в последний раз?

— И что же мне предстоит?

— Попытаться вернуть Валери Ватсон в нашу реальность.

— Но как же я смогу это сделать, боже ты мой?

— Внедриться в ее сон.

— В ее сон?

— Если бы вы смогли взломать ее ментальные барьеры, то я уверен, что вы могли бы попытаться победить ее и вразумить.

— Не понимаю, о чем вы говорите.

— А я полагаю, что такой опыт можно провести.

— И каким же образом?

— Мы вызовем у вас искусственный сон и свяжем ваше подсознание с подсознанием госпожи Ватсон так, что вы окажетесь освобождены от ощущений запретного, от механических и иных воздействий, которым ваша психика могла бы подвергнуться снаружи и изнутри. Вы получите своего рода сопротивляемость к ударам церебральной сети Валери и войдете в контакт с ней, полностью сохраняя свою собственную личность.

Вот так раз! Уж этого-то я никак не ожидал! Меня охватила ледяная дрожь. Я был потрясен тем, что мне предложил Грей-сон.

— Но почему вы выбрали меня? Я не только не знаком с госпожой Ватсон, но и не знаю ничего из вашего…

— Время поджимает, а мне нужны мои коллеги, чтобы помогли обеспечивать эту попытку.

Я смущенно покачал головой. Стечение обстоятельств продолжало оказывать на меня свое воздействие. Кажется, на этот раз я окончательно попал в ловушку.

— И каков же риск?

— Я буду откровенен с вами, Милланд. Это первый опыт такого рода. Практически нет никакого риска, если вы будете точно выполнять все мои инструкции во время «путешествия». В любом случае, вы будете под нашим контролем в течение всего продолжения опыта. При малейшей тревоге или психологической опасности мы вас возвратим.

— Сколько времени это может занять?

— Вероятно, несколько часов, хотя может продлиться и несколько дней. Если вы потерпите поражение или решите отказаться от продолжения опыта, вам стоит только нас предупредить. Ваше решение осуществится в ту же секунду.

Он вопрошающе смотрел на меня.

— Итак, господин Милланд, что вы решили?

— Дайте-ка мне сигарету…

На какое-то мгновение я почувствовал, что не знаю, какой ответ дать, и что колеблюсь, как никогда в жизни.

Передо мной сидели четверо ученых, которые очень живо разговаривали между собой, не уделяя мне никакого внимания, но и я не слушал их, погрузившись в свои собственные мысли, а перед моими глазами стоял образ Валери.

Внутренне я спорил с собой, раздираемый противоположными силами, которые толкали меня на принятие совершенно различных решений. Страх визжал во мне, он предостерегал и приказывал бежать отсюда со всех ног, но другая сила подталкивала встретиться с созданием моей мечты, с которым я, сам того не желая, познакомился. Я окончательно понял, что очарован образом Валери, и это, конечно, повлияло на мое решение.

Я посмотрел на ученых и тихо спросил:

— Когда я должен начать?

Рука Грейсона дружески и даже как-то отечески опустилась мне на плечо.

— Думаю, чем скорее, тем лучше. Пошли!

Сначала Грейсон провел серию тестов для изучения особенностей моего мозга, в том числе его мотивационность, силу и слабости.

В экспериментальном блоке поставили кушетку рядом с кроватью Валери, и я, лежа, смотрел на копошение ученых, напоминающих некие зловещие тени в сумерках. Они делали все молча, согласованно, без малейшей театральности, до того самого момента, когда Грейсон дал мне понять, что все готово для «великого прыжка».

Линдсей надел мне на голову шлем с электродами, проверив в последний раз все его контакты со шлемом Валери.

Я увидел, как его руки коснулись включателей аппаратуры, как загорелись лампочки, и мягкое жужжание наполнило помещение.

Что приближается решающее мгновение, я понял, когда увидел Грейсона, шагнувшего ко мне со шприцем, наполненным желтоватой жидкостью.

— Готовы, господин Милланд? — спросил он.

— Готов.

— Возьмите за руку госпожу Ватсон.

Я повиновался, и мои пальцы сомкнулись на мягкой, нежной и бархатистой коже. В тот самый момент, когда Эймс скрепил наш союз кожаным браслетом, ощетинившимся пучками проводов, меня вдруг охватило какое-то странное чувство. Но это длилось не дольше, чем сверкание молнии, до момента, когда игла вонзилась мне в плечо.

В теле вдруг возник огненный вихрь, разом рванувшийся на штурм моих кровеносных сосудов, вен, артерий, сердца и мозга…

В течение едва ли нескольких секунд я ощущал, что отрезан от внешнего мира.

Стены приблизились и поглотили меня. Появилось ощущение, что я валюсь в темный мир, за грань времени и пространства. За пределы своего тела.

И вот я погружаюсь все глубже и глубже…

Наконец ныряю в самую глубину.