Влечение

18

Между деловой частью города и особняком Ричардсов было две сотни кварталов. Почти десять миль. Но вампиры двигаются совсем не так, как обычные люди, а я только что выпил одну из принадлежавших Ричардсам коз. Я казался всему миру размытой тенью, как и он мне. Я опустил голову, чтобы ни обо что не споткнуться, и бежал, изматывая себя. Подальше от скалистых утесов и прохладных деревьев, через долину, отделявшую их от города. К цивилизации, немощеным грязным дорогам, пахнущим пылью и травой, особенно табаком, привезенным из родной Виргинии.

После недели ожидания, наблюдения и попыток перехитрить брата мне хотелось, чтобы это наконец закончилось. А оно не кончалось.

Дамон не может убить Уинфилда, пока не получит денег, — а кто знает, когда это произойдет. А я должен оставаться с Бриджит, следить за Сазерлендами, изображать счастливого молодожена и пытаться разгадать игру Дамона.

Я запутался в сетях вины; при каждой попытке вырваться из этого болота я увязал еще глубже. Я просто хотел свободы.

Я хотел жить в одиночестве. Если я вынужден прожить вечность вампиром, вряд ли я сумею не оставить никаких следов. Ни смертей, ни травм, ни боли, никаких доказательств моего существования. Я бежал от себя, от своей новой сути, и не мог убежать, так же как не мог убежать от Дамона, моей тени в этом бесконечном посмертии.

Запахи природы уступили вони отходов, которая не исчезает полностью даже в богатых кварталах. В переулках за огромными особняками слуги выбрасывали мусор прямо на улицы, а молочники оставляли молоко на ступеньках заднего крыльца. Они замечали только внезапный порыв ветра, когда я пробегал мимо, тень на кирпичных стенах — как будто облако, на мгновение закрывшее солнце.

В Швейном квартале ноздри обжег резких запах химикатов и опаленных волокон — девушки кроили, шили и красили ткань на фабриках, которые постепенно заменяли фермы. Девушки группками курили у пожарных выходов, подвернув рукава, прислонившись к стенам, стараясь не потерять ни секунды драгоценного перерыва.

Я пробежал мимо одной девушки, чуть не задев ее. Порыв ветра задул спичку у нее в руках. Я обернулся посмотреть на нее, растерянную, в облаке дыма.

Скоро я почувствовал запах человеческой плоти и мусора. Конского навоза и газовых ламп. Фабрик, типографской краски, черного смога, реки, соленой рыбы, а потом и свежего морского ветра. Я различал только отдельные детали, все звуки и виды сливались в ровную серую полосу. Дорогие духи и цветы, мясо и копченый бекон. Лимон и имбирь.

Я встал посреди Вашингтон-сквер как вкопанный. Это были духи Катерины.

Рука опустилась на мое плечо, и я резко обернулся.

Но вместо черных кудрей женщины, которой я обязан своим существованием, я увидел лицо Дамона, который стоял рядом, снисходительно приподняв одну бровь.

Я чуть не упал, так навалились на меня истощение и отчаяние. Я даже не стал стряхивать его руку. Куда я мог пойти, в самом деле? Мой брат следил за мной на всем пути с востока. Я так долго отказывался от человеческой крови, что он в любом случае сильнее и быстрее меня. Пытаясь убежать, я только оттягивал неизбежное — что бы он ни придумал.

— Это же наша брачная ночь, братишка. Куда ты собрался? — резко спросил он.

Я стоял, окончательно измученный побегом:

— Я хотел вернуться.

Дамон закатил глаза:

— Я возьму кэб. — Он поднял руку, и кэб тут же остановился рядом.

— Угол Пятой и Семьдесят третьей, — приказал Дамон.

— Мы едем к Сазерлендам? — удивился я. — Не к Ричардсам?

— Мы едем домой, — поправил Дамон, — да, прием закончен. Ты сбежал под самый конец.

— Что ты сказал Бриджит? — Я не любил ее, но чувствовал, что поступил нехорошо, бросив ее на собственной свадьбе. Вообще-то ничего хуже я в принципе не мог сделать с такой девушкой.

Дамон снова закатил глаза:

— Не беспокойся. Они даже не заметили, что тебя нет.

— Ты их пока не убил?

— С чего ты взял, что я собираюсь их убивать? — невинным тоном спросил он. — Ты считаешь меня чудовищем?

— Да.

— Да. Я то, что ты из меня сделал, — Дамон слегка кивнул.

— И ты ничуть не улучшаешь ситуацию, — пробормотал я.

— Ты ошибаешься, принимая меня за того, кто стремится улучшить твою жизнь, — сказал Дамон неожиданно холодно. Глаза у него сверкнули.

— Ты немало постарался, чтобы остаться в моей жизни, — указал я, — ты уверен, что хотел только сделать мне больно?

Он посмотрел на меня:

— К чему ты клонишь?

— Я думаю, что нужен тебе. Я думаю, что под маской гнева ты прячешь страх перед самим собой. Я — последняя связь с человеческой жизнью, единственный, кто знает правду. И я единственный, кто будет ее знать остаток вечности.

Дамон прищурился и прошипел:

— Ты ничего обо мне не знаешь.

Он открыл дверцу кэба и бросил свое тело вперед и вверх. Мягкий удар — он приземлился на крышу. Я высунул голову из окна, взглянул наверх и в ужасе увидел, как Дамон поднял кэбмена и разорвал ему шею. Сделал один или два глотка и швырнул тело на улицу.

— Дамон! Нет! — но было слишком поздно. Я попытался выпрыгнуть, помочь раненому, но Дамон опустил руку и удержал меня. Стоя на крыше, весь окровавленный, Дамон нахлестывал лошадь. Мы неслись на север, будто Сатана и влекомый им грешник.