Влюбленный Дракула

Глава 8

5 сентября 1890.

Когда я приехала в Гратц, шел дождь, такой сильный, что наши английские ливни не шли с ним ни в какое сравнение. Запасы воды, извергаемой серыми небесами, казались неисчерпаемыми. Хотя день был в разгаре, благодаря висевшим над городом свинцовым тучам создавалось впечатление, что близится вечер. Листва на деревьях уже начала изменять свой цвет, и среди зелени часто встречались золотистые, желтые и оранжевые вкрапления.

Для того чтобы отыскать нужную больницу, у меня ушло не меньше часа. После длительного путешествия нервы мои были напряжены до крайности, и всякий раз, когда очередной прохожий в ответ на мой вопрос равнодушно пожимал плечами, я едва сдерживалась, чтобы не разрыдаться. Речь здешних жителей, лающая, резкая и непонятная, царапала мне слух, дождь упорно барабанил по капюшону моей накидки, промочив его насквозь. Напрасно я озиралась по сторонам в поисках кафе, где я могла бы отдохнуть в тепле, выпить чашку чаю и выяснить наконец, в каком направлении мне следует двигаться. Доведись мне сейчас услышать английскую речь, она наверняка показалась бы мне сладчайшей в мире музыкой. Лишь очутившись вне привычной обстановки, мы понимаем, каким великим благом она для нас являлась.

Клочья тумана, висевшие над городом, напоминали призрачных часовых. Одно из этих косматых созданий, похоже, следовало за мной, ибо всякий раз, подняв голову, я замечала в небе это облако весьма причудливой формы. Мне невольно пришли на память размытые очертания духов, которые я видела на фотографиях, сделанных супругами Гаммлер. Тревожное ощущение того, что я более не одна, не оставляло меня. Возможно, тот, кто сообщил мне о местонахождении Джонатана, последовал сюда, как он следовал за мной повсюду.

Порой, мой терпеливый читатель, в жизнь нашу входит тайна, которую невозможно разгадать, и нам остается лишь смириться с этим. До того как мой неведомый слуга и повелитель прислал мне письмо, я пыталась убедить себя, что загадочный незнакомец является порождением моей фантазии, хотя интуиция убеждала меня в обратном. Но теперь, когда в руках у меня было неопровержимое вещественное доказательство его существования, мне пришлось убедиться в его реальности.

Да, он был реален, он умел читать мои мысли, и ему не составляло труда следовать за мной, куда бы я ни направлялась. Я более не могла отрицать, что он всеведущ и вездесущ. Не могла я отрицать также, что, несмотря на весь страх, который он мне внушает, меня неодолимо влечет к нему. И вот теперь, испытав в объятиях незнакомца невыразимое блаженство, я должна была встретиться со своим дорогим женихом, который лежал больной в казенной больнице, в чужой стране.

Чуть живая от усталости, я брела по набережной реки Мур, протекающей через город, и смотрела на клочья пены, белеющие в ее мутных водах. В самом центре города возвышался Шлоссбург, холм, на котором сохранились красные кирпичные развалины средневековой крепости и башня с часами. Хотя я понятия не имела о том, где нахожусь, река, крепость и высокие шпили многочисленных церквей служили мне ориентирами.

Всех, кто попадался мне навстречу, я спрашивала, как пройти в больницу ордена Святого Винсента. Вне всякого сомнения, произношение мое, несмотря на уроки доктора Сиварда, было ужасающим, к тому же прохожие останавливались под проливным дождем с большой неохотой и стремились поскорее отделаться от меня. Какой-то господин направил меня по улице, которая закончилась тупиком, дама, к которой я обратилась, заявила, что мне надо идти в противоположном направлении. Отчаяние уже готовилось окончательно овладеть мною, когда какой-то добросердечный джентльмен взял на себя труд проводить меня до самых ворот больницы. Благодаря тому, что больница (как я выяснила потом, подобно многим зданиям в Гратце) была снабжена внутренним двором в итальянском стиле, заметить ее с улицы было чрезвычайно затруднительно.

Сестра милосердия в белоснежном головном уборе, напоминающем парус, и в таком же белоснежном фартуке поверх длинного черного платья, встретила меня в вестибюле. Держалась она так сурово, что все немецкие слова, которым учил меня доктор Сивард, вылетели у меня из головы. Пробормотав нечто нечленораздельное, я вытащила из кармана телеграмму и протянула монахине. Она прочла ее, медленно шевеля губами, кивнула и сделала мне знак следовать за ней. Мы миновали несколько длинных коридоров, где сестры в таких же одеяниях, как моя провожатая, подобно кораблям, проплывали под белыми парусами своих чепцов. Наконец мы оказались в небольшой палате, где кровати были отделены друг от друга плотными занавесками из небеленого холста. По пути я пыталась узнать, в каком состоянии находится Джонатан, но сестра отвечала мне по-немецки, так что я ничего не поняла.

Она отдернула занавеску, и я увидела лежавшего на кровати изможденного человека с блуждающим взглядом. В каштановых его волосах посверкивала седая прядь, напоминающая вспышку молнии на ночном небе. Я узнала своего жениха лишь после того, как сестра назвала его по имени.

— Мина! Неужели это ты?

Больной подался вперед, но, стоило мне подойти к кровати, вновь откинулся на подушку.

— Или, может быть, какой-то призрак явился, чтобы посмеяться надо мной? — недоверчиво спросил он.

Не желая смутить эту измученную тень прежнего Джонатана своей нежданной близостью, я уселась в изножье кровати. Джонатан немедленно подтянул ноги к груди. Он беспрестанно что-то бормотал, причем по-немецки. Глаза его, оттенок которых всегда был так переменчив, теперь казались почти черными из-за расширенных зрачков.

— Джонатан, милый, это я, твоя Мина, — ласково произнесла я. — Я приехала, чтобы забрать тебя домой.

Сестра, задернув занавеску и оставив меня наедине с больным, удалилась. До меня донесся затихающий звук ее шагов. Безумец, вселившийся в тело Джонатана и состаривший его за минувшие два месяца по крайней мере лет на десять, внушал мне страх. Судя по его настороженному взгляду, он испытывал сходные чувства.

— Это правда ты, Мина? Подвинься поближе, чтобы я мог коснуться твоей руки и заглянуть тебе в глаза.

Голос, произнесший эти слова, напоминал голос прежнего Джонатана, и я немного приободрилась. Подвинувшись, я слегка коснулась его руки ладонью, так осторожно, словно передо мной была незнакомая собака. Он сжал мою руку своими обжигающе горячими пальцами.

— Прости меня, Мина, но я должен быть осторожен, — доверительно сказал он. — Очень осторожен.

Я объяснила ему, что проделала многодневное путешествие от йоркширского побережья до Гратца, чтобы быть с ним рядом и помочь ему как можно скорее оправиться от недуга. Недоверчивые огоньки, горевшие в его глазах, так и не погасли. Когда я смолкла, он поманил меня пальцем и прошептал мне на ухо:

— Женщины — великие обманщицы. Они часто меняются до неузнаваемости.

Я растерянно посмотрела на него, пытаясь понять, откуда в его несчастной голове взялись подобные идеи.

— Но я ничуть не изменилась, Джонатан. Я в точности такая же, какой была в тот день, когда мы расстались.

— Я должен быть уверен, что ты не одна из них, — заявил больной. — Они всегда прикидываются милыми и добрыми. В точности как ты сейчас.

— Но о ком ты говоришь, дорогой? Вспомни, мы с тобой договорились, что не будем иметь друг от друга секретов. Пожалуйста, расскажи мне, что с тобой произошло.

— Они сумели меня обмануть, — вздохнул Джонатан. — Но больше я не поддамся на их уловки. Если ты действительно моя Мина, ты поможешь мне выбраться отсюда.

Я горячо заверила больного в том, что непременно увезу его в Лондон, и вновь попыталась навести разговор на причину одолевавших его страхов. Однако Джонатан был не в состоянии связно объяснить хоть что-нибудь. Я поняла, что мне необходимо поговорить с доктором. Возможно, мания преследования и чрезмерная подозрительность, так поразившие меня, являлись симптомами мозговой лихорадки. Мне оставалось лишь пожалеть, что перед отъездом я подробно не проконсультировалась с доктором Сивардом относительно этого заболевания. Но мне так хотелось как можно скорее увидеть Джонатана. Теперь, сидя у его постели, я понимала, что медицинские сведения были бы в этой ситуации далеко не лишними.

Я поцеловала Джонатана в щеку, что не вызвало у него возражений, и сказала ему, что иду поговорить с доктором и узнать у него, скоро ли мы сможем поехать домой. Увы, мне не удалось найти доктора либо другого осведомленного человека, говорившего по-английски. Наконец ко мне вышла монахиня, говорившая по-французски, уроженка Эльзаса, сестра Мария Анцилла. Я попросила ее говорить как можно медленнее, ибо опыта общения с французами, имеющими обыкновение сыпать словами, у меня не имелось.

Сестра, проявив поистине ангельское терпение, объяснила мне, что Джонатан был найден в сельской местности графства Стайрия, где он бродил в состоянии полной невменяемости. Как-то утром крестьянки, работавшие на поле, увидели странного человека, который вышел из ближайшего леса и побрел вдоль опушки, выкрикивая какие-то имена. Когда они попытались узнать у него, кто он и откуда, он не сумел дать им ответ. Его сотрясала дрожь, причиной которой был то ли утренний холод, то ли пережитой испуг. Одна из добросердечных крестьянок напоила его отваром трав, составленным по ее собственному рецепту, и попросила фермера, собиравшегося на рынок в Гратц, посадить безумца в свою повозку и доставить его в больницу. Здешние доктора, осмотрев его, поставили диагноз «воспаление мозга». В ход были пущены сильные успокоительные средства, под действием которых больной, терзаемый жаром и бредом, спал несколько дней подряд. Наконец Джонатан очнулся, начал есть, пить и принимать лекарства. Но прошла еще целая неделя, прежде чем он вспомнил свое собственное имя.

— Скажите, он не упоминал о Мине? — спросила я.

— Нет, — покачала головой монахиня. — Такого имени он не называл.

По ее словам, бормотание Джонатана было таким невнятным, что никто к нему особенно не прислушивался. Поначалу сестры думали, что он молится, однако вскоре догадались, что он разговаривает с фантомами, предстающими ему в бредовых видениях. Некоторые признаки телесного свойства позволяли предположить, что это видения весьма непристойного характера. Монахини горячо молились за своего пациента, ибо не сомневались, что душа его изнывает в тенетах дьявола. В последние несколько дней, сообщила сестра, больной успокоился и впал в апатию.

Не слишком полагаясь на свой французский, я попыталась уточнить у сестры, какое значение она придает слову «непристойный». Монахиня в ответ лишь перекрестилась, подтверждая, что я поняла ее совершенно правильно.

— А что вы имели в виду, говоря о «некоторых признаках телесного свойства»? — спросила я, ожидая в ответ услышать какой-нибудь суеверный вздор. Но моя собеседница обошлась без всяких двусмысленностей.

— Я выросла на ферме, — заявила она, глядя мне прямо в глаза. — С ним происходило в точности то же самое, что происходит с быком, когда он приближается к корове.

Мне оставалось лишь понимающе кивнуть. Но кто привел моего жениха в состояние такого возбуждения? Все ревнивые опасения, пережитые прежде, мгновенно ожили в моей душе.

— Вы говорите, меня он не звал, — сказала я. — Но может, он звал кого-то другого?

Моя собеседница лишь пожала плечами. Возможно, она полагала, что, ответив на мой вопрос, нарушит врачебную тайну.

— Порой мужчин преследуют ужасные фантазии, — уклончиво заметила она. — А когда душа поражена болезнью, дьяволу особенно просто посеять в ней свои злые семена.

В голове у меня теснилось целое сонмище вопросов, однако моя собеседница явно не обнаруживала желания продолжать разговор. Поблагодарив сестру, я попросила ее отыскать доктора, лечившего Джонатана, и узнать, можно ли увезти больного домой.

Я вернулась в палату, где за время моего отсутствия появились другие посетители. Из-за холщовых занавесей доносились разговоры на непонятном мне языке. Прежде чем отдернуть полотнище, отделявшее меня от кровати Джонатана, я некоторое время постояла рядом. За занавеской было тихо. Стараясь не производить ни малейшего шума, я проскользнула внутрь. Больной мирно дремал, щеки его горели лихорадочным румянцем, рот слегка приоткрылся. Если бы не седая прядь, белевшая в его волосах, сейчас он выглядел совсем как прежний Джонатан, которого я любила.

Вдруг лоб его нахмурился, дыхание ускорилось, и он принялся так яростно метаться на подушке, что я испугалась, как бы он не сломал себе шею. С пересохших губ сорвался жалобный стон, словно он испытывал сильнейшую боль. Внезапно Джонатан вцепился в края кровати, бедра его напряглись. Тонкое одеяло не могло скрыть того, что мужское его достоинство пришло в боевую готовность.

Растерянная и смущенная донельзя, я буквально приросла к полу. Взгляд мой был неотрывно устремлен на Джонатана, одержимого каким-то соблазнительным видением. Разговоры и смех, доносившиеся с соседних кроватей, заглушали его сладострастные стоны. Я как можно плотнее задернула занавеску, надеясь, что никто не зайдет сюда и не станет свидетелем того, как мой жених изменяет мне у меня на глазах. Наконец охвативший Джонатана экстаз пошел на убыль, он вновь застонал, то ли от наслаждения, то ли от разочарования, и в полном изнеможении растянулся на постели.

Не желая будить его, я тихонько уселась в ногах кровати. Через несколько минут глаза больного открылись. Увидев меня, он испуганно обхватил себя за плечи.

— Они здесь, — едва слышно пробормотал он. — Они вернулись.

— Тебе всего-навсего приснился дурной сон, — заметила я, успокаивая его, хотя разговор с сестрой и сцена, свидетельницей которой я стала только что, убедили меня в обратном. — Виной всему лихорадка, которая скоро пройдет.

Я коснулась рукой его лба, проверяя, есть ли жар. На ощупь кожа Джонатана оказалась неожиданно прохладной.

— Да, лихорадка уже идет на спад, — сказала я. — Пройдет совсем немного времени, и я увезу тебя домой.

— Ах, Мина, я уж боялся, что останусь здесь навсегда, — вздохнул Джонатан. — Слава богу, ты приехала.

Он раскрыл объятия, и я приникла к нему всем телом.

Появление доктора заставило нас отпрянуть друг от друга. Он оказался совсем молодым человеком, примерно такого же возраста, как и доктор Сивард. Темные волосы, зачесанные назад и смазанные каким-то маслом, открывали высокий лоб; пушистые холеные усы и наглухо застегнутый черный сюртук придавали доктору солидный вид. Манеры его были довольно сухи и официальны, а по-английски он изъяснялся если не свободно, то по крайней мере понятно. Прежде всего он сообщил мне, что не может позволить лицу, не состоящему с пациентом в родстве, забрать его из больницы.

— Но я должен вернуться домой, — горячо возразил Джонатан. — Мина, я больше не могу здесь оставаться. Если мы не уедем отсюда немедленно, может произойти нечто ужасное.

— В нашей больнице вы в полной безопасности, мистер Харкер, — заверил доктор. — Разве за вами здесь плохо ухаживают? — Он повернулся ко мне. — Мисс Мюррей, будет намного разумнее, если вы проведете в Гратце еще несколько недель — до тех пор, пока мы полностью завершим лечение мистера Харкера.

Прежде чем я успела ответить, Джонатан заговорил вновь.

— Мина, мы должны пожениться прямо здесь, в Гратце, — заявил он. — Тогда я смогу отсюда уехать.

Мы с доктором удивленно взглянули сначала на больного, потом друг на друга.

— Разве я не прав, доктор? — продолжал Джонатан. — Если Мина станет моей женой, вы не сможете воспрепятствовать ее намерению увезти меня отсюда.

Перемена, произошедшая с Джонатаном, поразила меня. Несколько минут назад передо мной был безумец, страдающий от тяжелого мозгового расстройства. Теперь, закрыв глаза, я могла бы подумать, что слушаю выступающего на суде адвоката.

— Да, если мисс Мюррей станет вашей женой, она будет вправе забрать вас из больницы, — подтвердил доктор. — Но, надеюсь, вы послушаете моего совета и не станете торопить события.

— Может быть, нам и в самом деле стоит послушать доктора, Джонатан, — несмело предложила я. — Почему бы нам не подождать, пока ты полностью поправишься.

Джонатан так сильно сжал мою руку в своей, что я невольно сморщилась от боли.

— Прошу тебя, Мина, — взмолился он. — Если ты меня любишь и хочешь мне помочь, давай как можно быстрее поженимся и уедем отсюда. Здесь я не поправлюсь никогда.

Несколькими часами позже я оставила Джонатана, намереваясь найти в городе гостиницу, где можно было бы отдохнуть и подкрепиться. Когда я пересекала внутренний двор, кто-то окликнул меня:

— Фрейлейн!

Обернувшись, я увидела монахиню, которая встретила меня в вестибюле больницы.

— Идемте со мной, — сказала она, хватая меня за руку.

— Почему вы скрыли, что говорите по-английски? — удивленно спросила я, с обидой вспоминая, с каким презрительным недоумением сестра прислушивалась к моим косноязычным попыткам объясняться по-немецки. Оказывается, она легко могла прийти мне на помощь, но не пожелала этого сделать.

— Сначала я не хотела с вами разговаривать, — сообщила она. — А потом сходила в часовню, спросила совета у Господа и поняла, что должна открыть вам правду. Это мой долг.

Монахиня сообщила мне, что зовут ее сестра Гертруда и родилась она в небольшой деревеньке южнее Гратца. У ее отца, винодела, был целый выводок дочерей.

— К тому времени, как мне исполнилось десять, шестеро моих старших сестер уже вышли замуж, и у родителей не оставалось денег на приданое. Тогда они решили отдать меня в монастырь. Я хорошо знаю и эту местность, и людей, которые здесь живут. Знаю, здесь происходит много такого, о чем люди предпочитают молчать.

Мы миновали внутренний двор и двинулись по широкой улице. За то время, что я провела в больнице, дождь кончился и небо успело полностью проясниться. Теперь город казался мне приветливым и жизнерадостным, фасады зданий поражали глаз разнообразием архитектурных украшений. Фамильные гербы, статуи античных богинь, позолоченные медальоны встречались едва ли не на каждом доме, в воротах красовались ажурные решетки. Мы свернули в узкий переулок, залитый светом закатного солнца, и, пройдя по нему, оказались напротив величественного готического собора.

— Давайте войдем в дом Господа нашего, — предложила монахиня.

Томившее меня любопытство было так сильно, что я не стала возражать. Внутри взгляд мой привлекла гробница одного из императоров Священной Римской империи, окруженная ангелами, державшими в руках лавровые венки. На память мне пришло, что лавровые венки символизируют победу. Странно было видеть подобный символ перед входом в гробницу, напоминавшую о том, что никто, даже сильные мира сего, не в состоянии одержать победу над смертью.

Монахиня увлекла меня дальше, в глубь прохладного нефа, освещенного лишь тусклым мерцанием свечей да двумя лампами, стоявшими у алтаря. Сестра Гертруда опустила пальцы в мраморную чашу со святой водой, истово перекрестилась, преклонила перед алтарем колена и несколько минут шептала молитвы. Поднявшись, она сделала мне знак следовать за собой и направилась к одной из скамей.

— Слушайте меня внимательно, — сказала сестра Гертруда, когда я опустилась рядом с ней на жесткое деревянное сиденье. — Я говорю сейчас, как перед лицом самого Господа. Участь бессмертной моей души зависит от того, открою ли я сейчас правду.

Торжественный тон монахини заставил меня замереть, изнывая от зловещих предчувствий.

— Я родилась в деревне, затерянной среди холмов, неподалеку от того места, где был найден герр Харкер, — продолжала она. — Мне хорошо известно, в этих краях обитают не только люди, но и существа совсем иной породы. Кто-то из этих дьявольских созданий вдоволь натешился с герром Харкером, это ясно как день. Для того чтобы он поправился, вам придется приложить немало забот. Не только тело вашего жениха, но и его душа нуждается в самом тщательном уходе. Прежде всего, вы должны молиться: молиться за него и вместе с ним.

— Вы говорите, в тех краях обитают существа нечеловеческой породы. Но кто они такие? — спросила я.

— О, в тех холмах нередко встречаются женщины, заключившие сделку с сатаной. Он научил их многим ловким ухваткам, благодаря которым они могут толкнуть на путь греха даже праведника. Могут излечить человека от тяжкой болезни или сделать его богатым — ведь Князь Тьмы наделил их немалой силой. Дитя мое, эти женщины способны посреди зимы усеять луг цветами. Старикам они обещают вернуть молодость, тщеславным юнцам — успех и процветание.

— А почему вы решили, что Джонатан оказался во власти одной из таких женщин?

— Он не первый и не последний, кто не избежал подобной участи. Крестьянки, которые его нашли, рассказывали, что он звал свою возлюбленную, рыдая от отчаяния. Прежде всем нам не раз доводилось видеть несчастных, попавших в сети этих тварей, от матерей и бабушек мы слышали множество историй о молодых людях, соблазненных ведьмами. В течение нескольких веков святая церковь пыталась очистить наши края от этих подружек дьявола, но справиться с ними не просто. Дьявол помогает им выйти невредимыми даже из огня. Они восстают из пепла и отправляются в холмы на поиски новых жертв.

— Я не верю, что мистер Харкер заболел, потому что на него положила глаз ведьма, — отрезала я.

И почему только пожилые люди так любят страшные сказки, в которые не станет верить даже ребенок, пронеслось у меня в голове.

— Моего жениха осмотрели доктора. Они поставили ему диагноз — мозговая лихорадка. И я буду вам очень благодарна, если вы прекратите пугать меня пустыми домыслами.

С этими словами я встала, намереваясь уйти. Но сестра Гертруда схватила меня за рукав, заставив вновь сесть на скамью.

— Ни в одной медицинской книге вы не найдете объяснения тому, что произошло с герром Харкером, — заявила она. — Я знаю, вам, образованной молодой леди, мои слова кажутся дикостью, однако в этом мире есть немало вещей, которые находятся за пределами человеческого понимания. Надеюсь, святое таинство брака поможет герру Харкеру исцелиться. Но вы должны положиться на волю Бога и проявить терпение. Я тоже буду молиться Господу и святой Гертруде о спасении его и вашей души.

Монахиня встала, перекрестилась, направилась к алтарю и вновь преклонила колени. Затем, даже не взглянув в мою сторону, она вышла из собора.

Я в каком-то оцепенении продолжала сидеть на скамье. В Лондоне я никогда не заходила в католические храмы. Говоря откровенно, по рождению я принадлежу к католической церкви и в свое время была крещена по католическому обряду. Однако прежде чем оставить меня в Лондоне, мать посоветовала мне принять англиканскую веру и никогда не упоминать о своих католических корнях.

— Ты избавишь себя от многих сложностей, если перестанешь быть католичкой, — сказала она.

Помню, я попыталась выяснить, что мне следует делать, чтобы принять новую веру.

— Бог един, Мина, — ответила на это мать. — Просто в разных церквях ему молятся немного по-разному. Тебе достаточно молча шевелить губами и благочестиво опускать глаза.

Пытаясь отвлечься от пугающего рассказа монахини, я скользила взглядом по сторонам. Надо признать, величественная красота собора поразила меня. Мерцание многочисленных свечей, позолоченные статуи святых и херувимов, мраморный барельеф Святой Девы над алтарем — все это действовало завораживающим образом. Я ощутила, как душу мою охватил благоговейный трепет, соединенный с глубоким умилением. Сердце мое жаждало успокоения, и мне казалось, что ангелы, парящие под сводами собора, готовы прийти мне на помощь. Один из святых поднял руку, посылая мне благословение. Я долго смотрела в его бородатое лицо, дышавшее миром и благожелательностью, словно надеялась получить ответы на мучившие меня вопросы. Но вскоре я поняла, что этот безмятежный праведник никогда не снизойдет до моих терзаний, и покинула собор.

Я вышла на паперть и остановилась, чтобы рассмотреть фрески, написанные в период, когда город страдал под гнетом трех жесточайших бедствий — эпидемии чумы, получившей название Черная Смерть, турецких завоевателей и нашествия саранчи, уничтожившей урожай. Внизу были изображены горожане, уцелевшие в эту тяжкую годину. С искаженными горем лицами они смотрели на черные дроги, увозившие тела тех, кого они любили. Наверху, на троне, восседал папа в окружении священников. По всей видимости, художник хотел показать, что молитвы этих людей, претендующих на особенную близость с Богом, способны спасти страждущий город.

О, как было бы хорошо, если бы некая высшая сила вмешалась в дела этого мира и спасла бы всех его обитателей, изнывающих в юдоли скорбей и печалей! О, если бы я могла положиться на волю всемогущего существа, которому известны причины и цели всего, что творится на этой земле. Мне отчаянно хотелось вырваться из мрака неведения, понять, куда ведет цепочка странных событий, начавшихся этим летом. Пока что я знала лишь одно: Джонатан, за которого я цеплялась, как за якорь спасения, тоже оказался участником страшной мистерии и ныне сам нуждался в помощи.

Пройдя несколько кварталов, я увидела свадебный кортеж, остановившийся около какого-то муниципального учреждения, на фронтоне которого возвышалась статуя богини Правосудия. Платье невесты показалось мне слишком незамысловатым, но взгляд ее, устремленный на молодого и красивого жениха, светился от счастья. Новобрачные держали в руках бокалы с красным вином, собираясь выпить за свое счастливое будущее.

Я быстро прошла мимо, с горечью думая о том, что моим мечтам о роскошной свадьбе в Экстере не суждено сбыться. Если мы с Джонатаном поженимся прямо сейчас, церемония будет самой скромной. Исполненная жалости к себе, я решила подняться на холм, осмотреть руины и отвлечься от грустных мыслей.

Восхождение по каменным ступеням Шлоссбурга заняло минут двадцать, а то и все тридцать. Я запыхалась, ноги мои ныли от напряжения, но физические усилия помогли на время забыть о тревогах. Оказавшись на вершине, я окинула взглядом панораму города, скопление черепичных крыш и остроконечных шпилей, за которыми виднелись холмы, напоминавшие спящих великанов.

Какой-то пожилой джентльмен в котелке и малиновом шарфе кивнул мне, проходя мимо. Он напомнил мне старого китобоя, однако я не стала отвечать на его приветствие. Сегодня я выслушала достаточно чужих историй и не желала слушать новые. Отыскав свободную скамейку, я опустилась на нее, несмотря на то, что дождь начал накрапывать вновь. Желудок мой болезненно сжался, словно предвещая приступ тошноты. К горлу подкатил ком, в носу защипало, и неожиданно для самой себя я разразилась слезами.

Что делать со всеми этими пугающими загадками, которые окружили меня со всех сторон, в отчаянии спрашивала я себя. Да, мне удалось отыскать Джонатана, и он выразил желание немедленно жениться на мне. Но ведь найти его мне помог мой неведомый покровитель, а состояние, в котором мой жених пребывает ныне, внушает самые серьезные опасения. Вместо того чтобы вырваться из плена тайны, я еще безнадежнее запуталась в ее сетях.

— Это несправедливо, — прошептала я, подняв глаза к небесам. — За что мне посылаются новые испытания? Я видела в жизни так мало радостей. Я приложила столько стараний, чтобы обеспечить себе счастливое будущее.

Я сама не понимала, к кому обращаю свои упреки. Неужели я и в самом деле верила, что мне внимает Бог? Неужели осмелилась обвинять Его? Впрочем, если нам следует благодарить Господа за все Его благодеяния, почему мы лишены права упрекать Его, пережив крах своих надежд и упований?

Несмотря на свинцовые тучи, вновь затянувшие небо, дождь так и не разошелся. Вскоре сквозь плотную серую завесу пробился луч солнца, напоминающий лезвие отточенного ножа. Я не сводила глаз с неба, где каждую секунду что-то изменялось. Казалось, облака превратились в податливую глину в руках умелого скульптора. Несколько мгновений — и они приняли форму диковинного создания с крыльями и длинным хвостом. Гигантский дракон парил надо мною, словно защищая меня от всех невзгод и напастей.

Внезапно я ощутила, как тревоги мои улеглись, уступив место удивительному спокойствию. Какими бы печальными ни были мои нынешние обстоятельства, я чувствовала уверенность в том, что сумею их преодолеть. Надо действовать не спеша, шаг за шагом, сказала я себе. Сначала я выйду замуж за Джонатана, потом мы вернемся в Лондон, где я помогу ему полностью восстановить здоровье и вернуться к работе. Постепенно все неприятности останутся позади, и перед нами распахнутся двери безоблачной жизни, о которой мы мечтали вдвоем.

Снова закапал дождь, легкий, моросящий. Разыгравшийся ветер шумел в кронах деревьев и гнал по дорожкам сухие листья. Могучий дракон, паривший над моей головой, исчез, превратившись в бесформенное скопище дождевых облаков. Я накинула на голову шаль и двинулась по ступенькам вниз.

Глава 9

11 сентября 1890.

Больница, в которой лежал Джонатан, располагалась в особняке, который давным-давно выстроил для себя какой-то венецианский купец. К особняку примыкала маленькая домовая церковь, по сей день используемая монахинями для ежедневных богослужений. Именно в этой церкви сестры любезно предложили нам обвенчаться. Предъявив паспорта, удостоверяющие наши личности, мы без всяких затруднений получили разрешение на брак.

И вот, через неделю после моего прибытия в Гратц, мечта о замужестве, которую я так долго лелеяла, осуществилась. Правда, церемония проходила в чужой стране, велась на непонятной мне латыни, на мне было платье, которое я носила уже три года, а голову мою, вместо изысканной фаты, покрывало дешевое кружевное покрывало. Свидетельницами таинства были две монахини в черных одеяниях, и я с горечью думала, что никогда не увижу нарядную, веселую Люси в роли подружки невесты на своей свадьбе.

Джонатану разрешили покинуть больницу, и первую брачную ночь мы провели в гостинице. После скромного ужина, прошедшего почти в полном молчании, мы поднялись в свою комнату. Замирая от тревожных предчувствий, я переоделась в ночную рубашку и улеглась в постель рядом с Джонатаном. В комнате стоял полумрак, мерцающий свет свечи отбрасывал на стену причудливые тени.

Я ожидала, что Джонатан снимет с меня рубашку, ибо мне доводилось слышать, что мужчины поступают именно так. Признаюсь откровенно, уже давно я жадно ловила любые крохи знаний, относящиеся к той стороне супружеской жизни, которую не принято обсуждать с девушками. Я хотела угодить своему мужу, хотела, чтобы с самого начала у нас все шло как положено.

В ту пору, когда Джонатан был моим женихом, каждое его прикосновение доставляло мне удовольствие, и я видела в этом залог невыразимого блаженства супружеской близости. Я понимала, что он болен, но все же рассчитывала, что наедине со своей молодой женой он ощутит прилив желания, свойственного всем новобрачным. Мне пришло в голову, что он медлит, щадя мою природную скромность, ибо его сдерживает горевший в комнате свет, и я предложила задуть свечу.

— Нет, нет, — поспешно возразил Джонатан. — Я не хочу оставаться в темноте.

Возможно, перенесенная болезнь подорвала его мужскую силу и сделала его несостоятельным в подобной ситуации, решила я. Однако во сне, увлекаемый моей невидимой соперницей, он вел себя, как охваченный любовным вожделением мужчина. Как бы то ни было, необходимо сохранять терпение, сказала я себе. Джонатан перенес множество страданий, природа которых до сих пор остается для меня тайной. Когда он полностью поправится, все будет иначе.

— Дорогой, я хочу, чтобы ты знал — я тебя люблю, — сказала я, погладив его руку. — Дома, в привычной обстановке, ты быстро поправишься, и мы станем самой счастливой парой в Англии.

Я коснулась губами его щеки и провела по ней пальцами. Чувствовать тепло его кожи было приятно, и я положила руку ему на грудь, наслаждаясь этим ощущением.

Джонатан повернулся, сжал меня в объятиях и привлек к себе. Нежные поцелуи, которыми он покрывал мое лицо, становились все более страстными. Я раскрыла губы и, содрогаясь всем телом, ощутила, как язык его проник в мой рот, лаская небо. Джонатан наваливался на меня все тяжелее, дыхание его стало быстрым и прерывистым. Я обвила его бедра ногами так естественно, словно делала это не в первый раз. Горячая волна, захлестнувшая меня, унесла прочь все разочарования этого дня.

Пусть моя свадьба не имела ничего общего с пленительными картинами, которые я рисовала себе в воображении, я наконец стала замужней женщиной. Сейчас мой муж совершит то, что упрочит меня в этом звании. К своему удивлению, я обнаружила, что не только не испытываю страха, но, напротив, с нетерпением ожидаю дальнейшего развития событий. Руки Джонатана скользнули под мою рубашку, пробежали по бедрам и животу, сжали груди. Я тихонько застонала, охваченная сладким трепетом. И вдруг Джонатан отпрянул в сторону и повернулся ко мне спиной.

— Все без толку, — пробормотал он.

— Джонатан, что случилось? — в недоумении спрашивала я.

— Я ждал этого момента с того самого дня, как увидел тебя впервые. Мечтал о том, как ты будешь моей, жил этой мечтой. А теперь все пошло прахом, и виной тому я сам и моя проклятая слабость. Я виноват перед тобой, Мина, очень виноват. Но я должен открыть тебе мои грехи, иначе они сожрут меня заживо или окончательно сведут с ума!

Все это Джонатан произнес, глядя в стену, словно ему было стыдно взглянуть мне в лицо.

Опасения относительно неверности Джонатана зародились у меня еще в Уитби, когда я напрасно ждала от него вестей. Сейчас я догадывалась, что признания, которые мне предстоит услышать, облегчат душу Джонатана, но тяжким бременем лягут на мою. Догадывалась, что всю свою жизнь буду тщетно пытаться вытравить эти признания из памяти. Я уже хотела сказать Джонатану, что предпочитаю оставаться в неведении. Но когда он наконец повернулся ко мне, я взглянула в его измученные глаза и поняла, что покаяние является необходимым условием излечения.

— Теперь мы с тобой — муж и жена, — ровным голосом произнесла я. — У нас не должно быть секретов друг от друга.

Джонатан несколько раз прерывисто сглотнул, сдерживая подступившие слезы. Свой рассказ он начал с того самого дня, как прибыл в замок графа, расположенный в Каринтских горах. Радушие оказанного ему приема, пышность и великолепие замка до глубины души поразили привыкшего к непритязательной обстановке Джонатана.

— Прежде я даже не представлял, что человек способен до такой степени не знать счета деньгам, — признался он. — Представь себе, граф выписывал вина из Италии и Франции, пряности с Востока, а хрусталь и фарфор заказывал на лучших фабриках Европы. Меня он принял как самого дорогого гостя, предоставив мне возможность купаться в роскоши наравне с ним самим и его домочадцами.

В течение нескольких недель Джонатан с графом занимались решением проблем, связанных с лондонской недвижимостью. Потом граф заявил, что ему необходимо на некоторое время уехать за границу, где его ожидают неотложные дела.

— Мне он предложил остаться до его возвращения в замке — разумеется, если это отвечает моим желаниям, — сообщил Джонатан. — Да, я не сказал, что вместе с графом жили его племянницы, молодые леди, в обществе которых я проводил вечера. Все эти девицы превосходно пели, танцевали и играли на музыкальных инструментах, благодаря чему умели делать наш досуг чрезвычайно занимательным. К великому своему стыду, должен признаться, что я попал во власть их очарования. Особенно привлекательной мне казалась одна из них, та, что с первого дня проявляла ко мне повышенное внимание.

Да, Мина, чужеземные сирены пленили меня, и я ничего не мог с этим поделать, — продолжал он. — Поверь, у меня и мысли не было отказаться от тебя. Но как-то раз, уже после отъезда графа, после изысканного ужина с вином эти женщины вздумали развлечь меня каким-то экзотическим танцем. Их стройные гибкие тела образовывали причудливые фигуры, и зрелище это так распалило меня, что я не смог воспротивиться искушению. Мина, я очень сожалею о том, что произошло. Но поверь, в такой ситуации не устоял бы любой мужчина.

Наверное, стремление оправдывать себя, предаваясь самому искреннему раскаянию, неотъемлемо присуще мужской природе, мысленно отметила я. На память мне пришел рассказ сестры Гертруды, и я едва сдержала невесёлую усмешку. Суеверная монахиня полагала, что моего жениха соблазнили ведьмы, в то время как он, подобно самому заурядному волоките, купился на чары ловких кокеток.

— Я не слишком хорошо знакома с мужской психологией, но, по-моему, все мужчины, давая волю своей похоти, утверждают, что их соблазнили, а то и приворожили, — заметила я. — Твердят о каком-то дурмане, который заставил их позабыть обо всем на свете. Удивительно, что представители сильного пола до такой степени не владеют собственными чувствами.

Я села, подтянув к груди одеяло.

— Итак, ты не устоял перед прелестями графской племянницы. Что же случилось дальше? Насколько я понимаю, ты покинул замок. Неужели твоя нимфа так быстро тебе надоела?

Джонатан, понурившись, медленно покачал головой.

— Я не знаю, что случилось дальше, — едва слышно произнес он.

Мне пришлось призвать на помощь всю свою выдержку, чтобы не сорваться на визг.

— То есть как не знаешь? У тебя что, и в самом деле отшибло память?

— Я помню только, что отдался во власть испепелявшего меня вожделения, — по-прежнему не поднимая головы, произнес Джонатан. — Помню, что испытал восторг и муку. А потом… потом все потонуло во мраке. Очнувшись, я обнаружил, что в полном одиночестве бреду по полю в какой-то незнакомой местности. Из вещей со мной был лишь небольшой рюкзак. Эти женщины решили от меня отделаться, а может быть, я сам от них убежал. Теперь об этом можно лишь догадываться. В рюкзаке лежал паспорт и бумажник с деньгами, но все, произошедшее после моего грехопадения, совершенно изгладилось из моей памяти. Не представляю, как долго я бродил по полям и лесам, безумный и неприкаянный. Мне казалось, я иду по какому-то бесконечному лабиринту, из которого никак не могу выбраться.

Долина, в которой я блуждал, представлялась моему воспаленному мозгу каким-то заколдованным царством. Помню, свет там был такой мягкий и приглушенный, словно кто-то накрыл небеса вуалью. Как-то раз я долго стоял у пруда, вглядывался в собственное отражение и не мог понять, кто передо мной. Да, я не знал, кто я, где я и куда я иду. Я брел, не разбирая дороги, и наконец наткнулся на крестьянок, собиравших урожай в поле. Помню, я долго смотрел, как они ловко разрезают спелые тыквы, извлекая из них семена, как по их заскорузлым пальцам стекает желтоватый сок. Внезапно это зрелище показалось мне отвратительным, и я принялся кричать. Возможно, в моих воплях был какой-то смысл, возможно, то был всего лишь бессвязный бред. Так или иначе, добросердечные женщины отвели меня в деревню, и одна из них напоила меня каким-то снадобьем, от которого я впал в забытье. Когда я проснулся вновь, выяснилось, что я лежу на больничной кровати и сестра милосердия задает мне вопросы по-немецки.

Джонатан, изнуренный собственными признаниями, откинулся на подушку. Губы у него пересохли, и он беспрестанно их облизывал. Взгляд потемневших глаз блуждал по комнате, словно не зная, на чем остановиться.

— Джонатан, говоря о соблазнивших тебя женщинах, ты все время употребляешь множественное число, — заметила я. — Ты что, перепробовал их всех по очереди?

Он уставился в пустоту, избегая встречаться со мной взглядом.

— Мне очень стыдно, Мина, но это так. Точнее будет сказать, они все по очереди перепробовали меня.

По спине у меня пробежал холодок. Когда Джонатан наконец осмелился посмотреть мне в лицо, я увидела, что при одном воспоминании о пережитых наслаждениях в глазах его вспыхнул дикий огонь.

— Ты должна меня понять, Мина, — процедил он. — Желаниям этих женщин невозможно противиться. Все принципы человеческой морали для них — пустой звук. Я сознаю, как низко пал в твоих глазах, и поверь, сердце мое разрывается от раскаяния. Но поступить иначе я был не в состоянии. Они полностью подчинили себе мою волю и разум. До встречи с ними я был чист, как младенец. Они сделали меня порочнейшим из людей.

Джонатан обессиленно уронил голову на руки. Что могла я сказать в ответ? Лишь одно — я предпочла бы никогда не слышать его признаний. Услышанное не укладывалось у меня в голове. Мой Джонатан, которого я так любила, которому так доверяла, человек, с которым я связывала все свои надежды и упования, стал участником оргии каких-то разнузданных красоток.

— Я недостоин тебя, Мина, — прошептал он. — После того, что случилось, я никогда не смогу смотреть тебе в глаза.

Джонатан снова повернулся ко мне спиной. Я лежала с открытыми глазами, наблюдая за причудливой игрой теней на стене до тех пор, пока свеча не догорела дотла. Вскоре до меня донеслось тихое похрапывание Джонатана. Признавшись мне во всем, он успокоил свою совесть до такой степени, что смог забыться сном. Возможно, впрочем, свою роль сыграли тут и успокоительные лекарства, которые он продолжал принимать по настоянию доктора.

Что до меня, я не сомневалась, что проведу ночь без сна, вновь и вновь прокручивая в голове откровения Джонатана. Подобная перспектива отнюдь меня не привлекала, и потому я тихонько соскользнула с кровати и открыла небольшой кожаный саквояж, в котором Джонатан хранил свои лекарства. Я налила в стакан немного успокоительной микстуры, добавила воды из графина, стоявшего на ночном столике, и залпом выпила горькую жидкость. После этого я снова юркнула в постель и быстро уснула, убаюканная мерным похрапыванием Джонатана. Напоследок в гаснущем моем сознании мелькнула горькая мысль о том, что мечты о веселой и пышной свадьбе, так долго скрашивавшие мою жизнь, уже никогда не осуществятся и что первая брачная ночь принесла мне еще более сильное разочарование, чем убогая свадебная церемония.

Я лежала на огромном мягком ворохе опавших листьев, которые тихо шуршали, стоило мне повернуться. Воздух дышал прохладой, но мой неведомый покровитель был рядом, и его близость согревала меня. Да, он был близок мне, как мое собственное дыхание, но всякий раз, ощущая на своем теле его руки, я понимала, что ко мне прикасается не просто человек. Тело его было невесомым, но власть — неодолимой, и я безропотно подчинялась этой власти. Я глубоко вдыхала в себя его аромат, аромат, в котором соединялись запахи кожи, дерева и пряностей. Все это были земные запахи, противоречившие его неземной сущности.

Открыв глаза, я увидела, что мы лежим в роще, под золотыми кронами деревьев, меж ветвями которых темнеет бездонное небо, усыпанное невероятно яркими звездами. Ветер подхватил один-единственный багряный листок и принялся играть с ним, заставляя танцевать в воздухе затейливый танец. Я наблюдала за этим танцем, ощущая, как каждая клеточка моего тела жаждет полного слияния с моим возлюбленным. Наконец листок, покружившись над нами, упал на землю.

— Где мы? — спросила я.

— Везде и нигде, Мина. Мы вместе плывем по реке времени. Воды ее устремляются то вперед, то назад, и мы послушны ее течению. Мы можем встретиться в любой момент, если таково твое желание.

— Сегодня моя первая брачная ночь. Я должна принадлежать своему мужу.

— Для того чтобы заключить брак, не нужен обряд венчания. Мы с тобой принадлежали друг другу множество раз.

— Но теперь я — жена Джонатана.

— Лишь на короткий промежуток времени, ничтожный в сравнении с вечностью. Твой супруг в вечности — я. Я следую за тобой в течение столетий, тщетно пытаясь забыть твой запах, забыть сладость твоего тела. Ты можешь сказать, кто ты? Для этого тебе не нужно смотреть в зеркало или перебирать свои воспоминания. Разве ты не знаешь, что нам суждено быть вместе до скончания времен?

Его глубокий бархатный голос был полон обещания. Да, он обещал осуществить мои тайные желания, и я трепетала в предвкушении этого. Хотя он лишь слегка касался моей кожи, близость его словно заряжала меня электричеством. Тела наши оставались раздельными, но души, увлекаемые взаимным притяжением, слились в экстазе.

— Кто я, скажи? — задала я давно мучивший меня вопрос.

— Ты — женщина с изумрудными глазами. У простых смертных не бывает глаз такого пленительного оттенка. Подобных глаз я не встречал на протяжении столетий. Ты готова стать моей, Мина? Я так долго ждал, когда же ты будешь готова. Сегодня — твоя первая брачная ночь. Отдайся же своему истинному супругу.

Он принялся покрывать мое тело поцелуями, и я отдалась на волю его вожделения.

— Да, я готова, — откликнулась я, испытывая лишь одно желание — исполнить все, что он хочет.

Меж поцелуями он принялся шептать строчки какого-то загадочного стихотворения, вдыхая их в мои приоткрытые губы:

— Кровь — это истинное любовное зелье. Ты помнишь об этом?

Он намотал на руку прядь моих длинных темных волос и уткнулся лицом в выемку меж моих ключиц. Губы его касались моего уха.

— Отступать уже поздно, Мина, — шептал он. — Ты звала меня, и я откликнулся на твой зов.

— Я не хочу отступать, — выдохнула я.

Я знала, что произойдет сейчас, потому что он множество раз делал это. Мое тело помнило об изведанном наслаждении, каждый мой нерв напрягся в ожидании. Я знала также, что предстоящее мне наслаждение чревато опасностью. Но пути назад не было.

— Какова я на вкус? — спросила я.

— Сладкая и нежная, — ответил он, не отрывая губ от моей шеи. — Ты подобна белой лилии.

С неистовством волка, настигшего вожделенную добычу, он принялся исследовать губами все мое тело. Зубы его слегка прикусывали мою кожу в поисках подходящего места. Я замерла в ожидании, охваченная желанием и страхом.

— Ты уверена, что хочешь этого, Мина?

— Уверена. Прошу тебя, сделай это.

Я повторила свою просьбу множество раз. Он молчал, словно решив меня подразнить. Наконец в голосе моем послышалась мольба. Тогда он вновь припал к моей шее и прокусил тонкую кожу своими острыми зубами. Я застонала от сладостной боли. Ощущение того, что я питаю возлюбленного своей кровью, своей жизненной силой, доставляло мне невыразимое блаженство. В эти мгновения для меня не было более желанного удела, чем служить ему, делать его сильнее, сливаясь с ним воедино.

Но то было лишь начало. Он сильнее натянул прядь моих волос, приблизив к себе мое ухо.

— Мина, твоя кровь пьянит меня и делает ненасытным, — прошептал он. — Я хочу выпить ее до последней капли. Хочу опустошить этот дивный сосуд, который зовется твоим телом.

Он выпустил мои волосы. Теперь я была свободна, но мне хотелось, чтобы сладостный плен продолжался. Он прочел мои мысли и ответил мне так, как умел только он — беззвучно.

— Я еще не закончил.

Взяв мою руку, он слегка покусывал ее от локтя до запястья. Мгновение спустя губы его уже смаковали мое тело, пробовали на вкус живот, спускаясь к паху. Внутри у меня все замирало, а потом взрывалось экстатическим восторгом. Он заставил меня повернуться на живот. Я уткнулась лицом в сухие листья, вдыхая их горьковатый аромат, а он тем временем прокусил кожу под моими коленями. Я закричала, но он не обратил на мой крик никакого внимания и впился зубами в мои лодыжки. Подхваченная горячей волной наслаждения, я застонала и выгнулась дугой.

— Биение крови в твоих жилах звучит для меня дивной музыкой, Мина, — донесся до меня его голос. — Тело твое словно поет. Ты слышишь эту музыку?

Я ничего не слышала, ибо в эти мгновения во всем мире для меня существовал один лишь он. Я принадлежала ему безраздельно, позволяя ему впитывать мои жизненные соки. Мысль о том, что кровь моя станет частью его существа, доставляла мне неописуемую радость. Он опустился на колени и вновь потянул меня за волосы, привлекая к себе. Теперь зубы его впились в мою шею сзади. Я готова была расстаться с жизнью, лишь бы продлить эти блаженные мгновения.

— Я умираю, — заплетающимся языком пролепетала я.

— Ты умираешь, но умираешь во мне, — последовал ответ. — Умираешь во мне снова и снова. А это означает, ты будешь жить вечно. Ты хочешь жить вечно?

— Да, любовь моя. Я хочу вечно быть с тобой.

— И ты больше никогда не покинешь меня? Больше не заставишь меня томиться в ожидании твоего нового земного воплощения? Мне больше не придется напоминать тебе, кто ты?

— Нет, любовь моя. Отныне я принадлежу тебе всецело.

— Мы с тобой муж и жена, Мина. Все остальное не имеет значения.

Внезапно я почувствовала, что сознание мое раздвоилось. Все вокруг заволокла темнота, показавшаяся мне темнотой небытия. Потом яркая вспышка развеяла эту темноту, и я увидела, как дух мой парит над моим собственным телом, обнаженным телом, распростертым на куче опавших листьев. Я видела, как бесчисленные струйки крови стекают по белоснежной коже, и не испытывала при этом ни ужаса, ни сожаления.

На следующее утро меня разбудило воркование голубей, устроившихся на окне гостиницы. Как видно, внизу топился камин, поскольку ноздри мои щекотал легкий запах дыма. Сквозь кружевные занавески пробивался солнечный свет, на стенах играли веселые блики. С замиранием сердца я повернула голову, ожидая увидеть рядом не мужа, а своего таинственного любовника. Но рядом лежал Джонатан. В ореховых его глазах метнулось недоумение, словно он тоже ожидал увидеть вместо меня кого-то другого.

Боясь встретиться взглядами, мы оделись, собрали свои пожитки и пешком пошли на станцию. Еще вчера Джонатан в ответ на мое предложение провести несколько дней в гостинице, где он мог бы восстановить силы, заявил, что хочет незамедлительно вернуться в Лондон.

Стоило нам выйти на улицу, настроение его заметно улучшилось. На бледных щеках заиграл румянец, в походке появились уверенность и сила, два дорожных саквояжа, свой и мой, он нес так легко, словно они ничего не весили. Со мной Джонатан был чрезвычайно любезен, предупредительно открывал передо мной двери, поддерживал под локоть, помогая войти в поезд. Возможно, оказывая мне все эти знаки внимания, он хотел заслужить прощение за свою неверность.

Что до меня, я все еще находилась во власти удивительного сна, приснившегося мне минувшей ночью. Я пыталась вырваться из плена сладостных воспоминаний, но они прочно овладели моей памятью и казались мне реальнее всякой яви. Представляя упоительные картины недавнего свидания, я невольно заливалась румянцем, так, что мне приходилось отворачиваться от моего мужа.

Холмы, меж которых катился наш поезд, были сплошь покрыты правильными квадратами фруктовых садов, виноградников и кукурузных полей. Холмы перемежались лесистыми участками, где деревья стояли, печально опустив ветви, подобно жрецам-друидам в одеяниях с длинными рукавами.

Джонатан указал мне на дорогу, извивавшуюся между холмов и долин.

— Представь себе, Мина, эту дорогу построили древние римляне! — сказал он. — Поразительно, как много цивилизаций сменилось на этих землях — кельтская, римская, норманнская, монгольская, галльская. Кто знает, какой народ придет сюда в будущем?

Он улыбнулся мне, но я отвернулась, не ответив на его улыбку. Мысль о том, что уроки по истории страны Джонатану преподали его австрийские любовницы, кольнула меня в сердце. Быть может, странный мой сон был спровоцирован его шокирующими признаниями, спрашивала я себя.

— Знаешь, с души моей свалится большая тяжесть, если мы сумеем посмотреть друг другу в глаза, — донесся до меня голос Джонатана. Он взял меня за подбородок и заставил повернуть голову. — Я хочу, чтобы ты знала, Мина, — я тебя люблю, — произнес он дрогнувшим голосом. — И какие бы отвратительные проступки я ни совершил, моя любовь к тебе не стала меньше. Я виноват перед тобой, очень виноват, но прошу, дай мне шанс искупить свою вину, и я стану самым верным и заботливым мужем на свете. Жизнь мужчины полна искушений, Мина. Именно поэтому каждому из нас необходима любовь достойной женщины. Тому, кто лишен этого дара, грозит гибель в пучине разврата.

Я молча отвернулась и уставилась в окно, за которым тянулась ровная линия холмов. Люди способны на самые возвышенные чувства, думала я, но их поведение, как правило, этим чувствам далеко не соответствует. Быть может, удел любой супружеской пары — бесконечная чреда взаимных предательств?

На память мне пришла Люси, и я мысленно понадеялась, что у нее хватило рассудительности не признаваться в своих прегрешениях Артуру. Судя по всему, моя подруга пала жертвой той же самой неистовой страсти, что довела до умопомрачения Джонатана, заставив его в беспамятстве бродить по полям и лесам. Неужели именно это безумие люди называют любовью?

А я, разве я не безумна? Некий таинственный незнакомец явился ко мне в мою первую брачную ночь, и я с готовностью отдалась ему, наслаждаясь его дикими и противоестественными ласками. И теперь, пробудившись ото сна, я вновь и вновь переживаю наяву его пленительные мгновения.

Мистер Дарвин доказал, что все мы, и мужчины и женщины, являемся потомками диких животных. Поэтому женщины, которые в глазах мужчин являются хранительницами высоких моральных норм, столь же часто оказываются во власти низменных инстинктов, как и представители сильной половины человечества. Если верить Джонатану, некие искушенные развратницы соблазнили его, пустив в ход все ухищрения, которыми наградила их природа.

Да, женщины нередко пускают в ход свое умение соблазнять. Этого не происходило бы, будь они спустившимися на землю ангелами. Нет, так же как и мужчины, они ведут свое происхождение от диких зверей. Однако же, в отличие от мужчин, они вынуждены держать в узде свои природные инстинкты.

Если бы все женщины давали себе волю так, как сделала я во сне, что стало бы с человеческим обществом? Миром завладел бы хаос. А я хочу, чтобы в мире царил порядок. Законные браки между мужчинами и женщинами, такие браки, как наш, призваны хранить порядок, благословенный порядок, противостоящий хаосу разнузданных инстинктов.

— Джонатан, ты должен дать мне время, — не поворачиваясь, проронила я. — Надеюсь, что рано или поздно сумею тебя простить. В конце концов, ты мой муж.

Время. А что такое время? Время — это река, воды которой способны течь вспять, эхом прозвучало у меня в голове. Но разве подобное возможно?

Джонатан взял меня за руку.

— Я не смел и надеяться на такой великодушный ответ, Мина. Мне тоже нужно время для того, чтобы стать достойным тебя. Для того, чтобы вернуть утраченную чистоту.

Мы должны помочь друг другу вернуть чистоту, хотела сказать я, но промолчала, понимая, что эта фраза повлечет за собой множество тягостных объяснений.