Вне игры

Глава 26

Майрон сидел в конце скамейки. Он знал, что не будет играть, но волнение сжимало его, как стальные обручи. В молодости ему нравилась горячка больших соревнований, даже если предстартовая лихорадка едва не доводила его до паралича. Главное – выйти на площадку. Стоило ему столкнуться плечом с противником, подхватить упавший мяч или сделать ложный выпад, как нервозность улетучивалась, а рев и вопли на трибунах превращались в легкий музыкальный фон.

Потом Майрон перестал играть и обнаружил то, о чем догадывался раньше: предматчевый мандраж был связан только с баскетболом, и более ни с чем. Он никогда не испытывал ничего подобного в деловой и личной жизни. Даже драки и силовые стычки – чистейший адреналин – не производили на него такого впечатления. Он был убежден, что с возрастом и зрелостью спортивные страсти растворятся без следа. Под прессом жизненного опыта такая сравнительно мелкая и незначительная вещь, как баскетбольная игра, уже не станет раздуваться юношеским воображением и разрастаться до размеров эпохального события, достигая чуть ли не библейского размаха. Взрослый человек легко поймет то, что не втолкуешь ребенку, – какая-нибудь танцулька на школьном вечере или неудачный бросок быстро превращаются лишь в неприятное воспоминание. Но сейчас, во всеоружии своих тридцати с лишним лет, надежно закованный в знания и мудрость, Майрон чувствовал ту же самую трясучку, что и в далекой юности. За последние десять лет она никуда не улетучилась, только затихла на время – именно так сказал ему Келвин – и ждала своего шанса, чтобы выскочить на поверхность. Шанса, которого обычным людям никогда не представляется.

Неужели его друзья правы? Ему с этим не справиться? Он так и не расстался со своим прошлым? Майрон заметил на трибунах Джессику. Она с какой-то странной сосредоточенностью следила за игрой. Похоже, Джессика была единственной, кого не волновало его возвращение в баскетбол. Правда, она не знала Майрона в дни спортивной славы. Получалось, что женщина, которую он любил, совсем его не понимала или…

Майрон остановился.

Когда сидишь на скамейке, просторная арена кажется маленькой. Он прекрасно видел, как Уиндзор беседует с Пробой. Видел Джессику, жен и подруг других игроков. А затем – в широких дверях, расположенных как раз напротив, – он заметил, как в зал вошли его родители. Взгляд Майрона быстро переместился на площадку. Он вскинул руки и выкрикнул что-то ободряющее товарищам, притворившись, будто увлечен игрой. Его мама и папа. Наверное, вернулись из поездки раньше срока.

Майрон покосился на них краем глаза. Они сидели рядом с Джессикой, в секции, отведенной для родственников и друзей. Он поймал на себе взгляд матери. Даже издалека он рассмотрел растерянное выражение ее лица. Отец сидел, поджав губы и бегая глазами по площадке, словно никак не мог собраться с силами, чтобы посмотреть прямо на сына. Знакомая картина. Точно старый семейный фильм, который внезапно ожил и превратился в явь.

На скамейку вернулся Леон Уайт. Он плюхнулся на пустое место рядом с Майроном. Паренек из команды поддержки набросил ему на плечи полотенце и протянул бутылку. Леон сидел, лоснясь от пота и глотая воду.

– Я видел, как вчера вечером вы болтали с Пробой, – произнес Уайт.

– Ага.

– Получилось?

Майрон покачал головой:

– Остался без пробы.

Леон хмыкнул:

– Ты слышал, как она получила свое прозвище?

– Нет.

– У нее есть одна привычка. Когда она начинает заводиться – ну, возбуждается по-настоящему, – то всегда постукивает левой ногой. Только левой, заметь, и негромко. Точно пробует, как это звучит. И вот, представь, она лежит на спине, ты вдуваешь ей что есть мочи и вдруг слышишь, как она постукивает по кровати. Значит, пробу сняла, понимаешь?

Майрон кивнул.

– А если она этого не делает – если тебе не удалось заставить ее снять пробу, – значит, ты не выполнил свой долг. Тебе ужасно стыдно. Ты готов повеситься. Это очень серьезная традиция.

– Как зажигать менору во время хануки,[13] – согласился Майрон.

Леон рассмеялся:

– Ну, не совсем.

– А тебя апробировали, Леон?

– Да, был разок. – Он быстро добавил: – Но еще до того, как я женился.

– Давно ты женат?

– Мы с Фионой вместе уже более года.

Майрон почувствовал, как у него забилось сердце. Фиона! Жену Уайта звали Фиона. Он поднял голову и нашел на трибунах смазливую блондинку. Имя Фиона начиналась на букву «Ф».

– Болитар!

Майрон обернулся. Это был старший тренер, Донни Уолш.

– Да?

– Пойдешь вместо Эриксона. – Слова вылетали изо рта Уолша, как смачные плевки. – Займешь ближнюю защиту. Кайли будет распасовщиком.

Майрон взглянул на тренера так, будто тот говорил на суахили. Шла вторая четверть матча. Минимальный разрыв в счете.

– Какого черта ты ждешь, Болитар? Замени Эриксона. Быстро.

Леон хлопнул его по спине:

– Давай, парень.

Майрон встал. Его ноги болтались, как две растянутые струны. Мысли о расследовании и убийстве мигом выскочили у него из головы, точно их сдуло ветром. Он подбежал к столику судьи. Арена поплыла под ногами, как у пьяного. Почти машинально он скинул разогревающий халат, как змея сбрасывает кожу. Майрон кивнул судье.

– Вместо Эриксона, – произнес он.

Через десять секунд в зале объявили: «На замену Троя Эриксона вышел Майрон Болитар».

Майрон выбежал на игровую площадку и кивнул Эриксону. Игроки смотрели на него с удивлением, словно никто не ожидал его увидеть. Эриксон бросил на ходу:

– Смотри за Уоллесом.

Регги Уоллес. Один из лучших атакующих защитников в команде противника. Майрон встал к линии напротив него и приготовился. Уоллес расплылся в улыбке.

– Сигнал SOS! – воскликнул он, громко рассмеявшись. – Спасайся кто может!

Майрон взглянул на Терри:

– SOS?

– Сопляк, Олух и Салага, – объяснил тот.

Все вокруг тяжело дышали и истекали потом. Лишь Майрон чувствовал себя скованным. Он опять взглянул на Уоллеса. Мяч вот-вот вбросят в игру. Затем что-то отвлекло его внимание, и он поднял голову. У входа стоял Уиндзор. Он скрестил руки на груди. На мгновение их взгляды встретились. Уиндзор кивнул. Раздался свисток. Игра началась.

Регги Уоллес пустил в ход так называемый словесный пресс.

– Ну что, дохляк, повеселимся? – воскликнул он. – Я сделаю тебя своей подружкой.

– Сначала своди меня в кино, – ответил Майрон.

Уоллес скорчил презрительную гримасу:

– Убогая шутка, старикан. – Он слегка пригнулся, приготовившись к атаке, и покачал головой: – Зря я не позвал свою бабушку. Ты бы с ней поладил.

– Это твоя прежняя подружка?

Уоллес бросил на него жесткий взгляд.

– Уже лучше! – буркнул он.

Вбросили мяч. Регги попытался вытеснить Майрона из-под корзины. Отлично. Физический контакт. Лучший способ успокоить нервы. Они начали толкаться, как борцы на ринге. Болитар стоял намертво – веса и роста ему вполне хватало. Регги пытался отодвинуть его задом, но Майрон прирос к полу, уперев колено в спину Уоллеса.

– Черт, – пробормотал Уоллес. – Ну ты и силач.

В следующий момент он сделал движение, которого Майрон почти не заметил. Регги мгновенно развернулся вокруг его колена, не дав ему времени даже оглянуться, и, используя Болитара как опору, пружиной взвился в воздух. Майрону показалось, что рядом с ним стартовал космический корабль. Он беспомощно смотрел, как рука Уоллеса приняла пас на уровне кольца. На миг Регги завис в воздухе, взлетел еще выше, став как бы невесомым, и уже по пути вниз вскинул мяч над головой и с чудовищной силой вколотил его в корзину. Удар сверху.

Регги приземлился под гром аплодисментов. Его насмешки градом посыпались на Майрона.

– Добро пожаловать в НБА, бывший герой! Или – никогда не бывший! Да какая, к черту, разница? Тебе понравилось, а? Как я выглядел снизу? Скажи честно. У моих кроссовок классные подошвы, правда? Я крутой. Я очень крутой! Что ты почувствовал, когда я вбил мяч прямо тебе в рожу? Ну, давай, старикан, скажи мне.

Майрон старался его утихомирить. «Драконы» начали атаку и упустили мяч. «Иноходцы» опять ввели его в игру и перешли на сторону противника. Уоллес сделал обманное движение, нырнул между защитниками и выскочил у штрафной линии. Он поймал пас и мгновенно бросил. Крученый мяч мягко упал в сетку. Три очка.

– Слышал, как он пролетел, старик? – завопил Регги. – Со свистом! Самый лучший звук в мире, будь я проклят. В жизни не слышал ничего приятнее. Даже когда женщина стонет от оргазма.

Майрон взглянул на Уоллеса:

– У твоих женщин бывает оргазм?

Регги рассмеялся.

Болитар посмотрел на часы. За тридцать пять секунд его подопечный заработал пять очков. Майрон быстро посчитал в уме. Такими темпами Регги сможет получать по шестьсот очков за игру.

Вскоре на трибунах стали свистеть. Но теперь эти звуки не превращались, как раньше, в музыкальный фон. В них не было ничего похожего на тот ровный и невнятный гул поддержки, поднимающий тебя, словно серфингиста, на самый пик волны, или на раздраженное гудение в стане противника, неизбежное и по-своему даже приятное. Слышать, как тебя освистывают твои собственные фанаты, как вся публика в зале набрасывается на тебя, – такого с Майроном еще не случалось. Он отчетливо различал каждое слово, брошенное зрителями, насмешки и ругательства, которые они обрушивали ему на голову. «Научись играть, Болитар!», «Уберите этого сосунка!», «Сломай себе другое колено и проваливай с площадки!» Он старался не обращать на них внимания, но они резали его точно ножами.

Затем в нем взыграла гордость. Он не даст Уоллесу вести игру. Всеми мыслями, всем своим сердцем Майрон устремился к этой цели. Однако колено за ними не поспевало. Он двигался очень медленно. До конца четверти Регги Уоллес заработал еще шесть очков – всего одиннадцать. Майрон получил лишь два, за простой бросок. Он чувствовал, что превращается в «аппендикс» – бесполезного игрока, который лучше всего ведет себя тогда, когда его никто не замечает. Майрон старался не путаться под ногами у других и не мешать стремительным проходам Терри Коллинза. Все, что ему оставалось, – это ограничиваться пасами и поменьше держать мяч в руках. Один раз он увидел просвет в защите и попробовал пробиться за штрафную линию, но центровой «Иноходцев» остановил его у самого кольца. Зрители подняли возмущенный вой. Майрон взглянул наверх. Мать и отец сидели, как две статуи, на своих местах. Двумя рядами выше группа хорошо одетых болельщиков, сложив ладони у рта, хором скандировала: «Болитар – на мыло!» Майрон увидел, как Уиндзор быстро направился в их сторону. Он протянул руку заводиле группы. Тот оперся на нее и спустился вниз.

Странно, хотя Майрон продолжал «гробить» матч, ему не удавалось ничего сделать в обороне и еще меньше – в нападении, внутри его сидела прежняя уверенность. Хотелось играть дальше. Он упрямо ждал своего шанса, отказываясь признавать то, что ясно видели восемнадцать тысяч восемьсот двенадцать зрителей (если верить громкоговорителю). Майрон не сомневался – удача к нему вернется. Он немного не в форме, только и всего. Скоро все изменится к лучшему.

Это напоминало то, что Костолом говорил о людях, пристрастившихся к азартным играм.

Первая половина игры закончилась. Уходя с площадки, Майрон взглянул на своих родителей. Они встали и с улыбкой кивали ему сверху. Он тоже улыбнулся и кивнул в ответ. Затем посмотрел на места, где сидела горластая компания. Крикуны куда-то испарились. Уиндзор тоже.

В перерыве с ним никто не общался, и Майрон просидел на скамейке до конца матча. Он догадывался, что на «паркет» его выпустил Бокс Арнстайн. Но зачем? Что он хотел доказать? «Драконы» выиграли с перевесом в два очка. Когда они вернулись в раздевалку и начали переодеваться, о Майроне уже забыли. Журналисты окружили Терри Коллинза, который провел блестящий матч, набрав тридцать три очка и одиннадцать раз выиграв подбор. Когда Майрон проходил мимо Терри, тот молча хлопнул его по спине.

Майрон стал развязывать кроссовки. Он думал, будут ли родители ждать его после матча. Наверное, нет. Решат, что ему лучше побыть одному. Родители любили вмешиваться в его жизнь, но при этом чувствовали, когда им лучше удалиться. Обычно они ждали его дома, иногда бодрствуя до самого утра. Дожидаясь возвращения сына, отец обычно смотрел телевизор на диване. Когда Майрон открывал ключом дверь, он притворялся спящим, положив на грудь газету и сдвинув на нос очки. И вот ему уже тридцать два года, а отец по-прежнему ждет его дома. Боже, он староват для таких дел.

Из-за угла выглянула Одри и вопросительно уставилась на Майрона. Он махнул ей рукой, и она подошла ближе. Журналистка сунула в сумочку блокнот с карандашом и вздохнула.

– Во всем надо видеть хорошую сторону, – произнесла она.

– Например?

– У тебя по-прежнему классная задница.

– Это из-за спортивных трусов, – усмехнулся Майрон. – Они обтягивают и поддерживают. Кстати, с днем рождения.

– Спасибо.

– «Бойся мартовских ид», – торжественно продекламировал Майрон.

– Иды – пятнадцатое число, – возразила Одри. – А сейчас семнадцатое.

– Я знаю. Просто не могу упустить шанс продекламировать Шекспира. Обычно это придает мне умный вид.

– Мозги и потрясная задница, – хмыкнула репортерша. – Кому какое дело, что у тебя проблемы с боковым смещением?

– Забавно, – заметил Майрон, – но Джессика не жаловалась.

– Во всяком случае, в лицо. – Одри улыбнулась. – Рада, что ты в игривом настроении.

Он ответил ей улыбкой и пожал плечами.

Одри огляделась по сторонам и убедилась, что их никто не слышит.

– У меня есть кое-какая информация, – тихо сообщила она.

– О чем?

– О частном детективе из бракоразводного процесса.

– Которого нанял Грег?

– Грег или Фелдер, – уточнила журналистка. – У меня есть человек в «Протек инвестигейшнс». Они работают на Фелдера. Мой источник не знает всех деталей, но пару месяцев назад он помогал устанавливать видеонаблюдение в отеле «Гленпойнт». Тебе знакомо это место?

Майрон кивнул:

– «Гленпойнт» на Восьмидесятом шоссе. Милях в пяти отсюда.

– Верно. Так вот, мой парень не в курсе, для чего все это делалось. Он только слышал, что речь шла о разводе Даунинга. Короче, он подтвердил то, что было ясно с самого начала: Грег хотел поймать ее на flagrante delicto.[14]

Майрон нахмурился:

– Два месяца назад?

– Да.

– Но Грег и Эмили к тому времени уже расстались, – сказал Болитар. – Они практически развелись. Какой смысл?

– Развод почти закончился, – согласилась Одри. – Зато дело об опеке только началось.

– И что? Она была свободной женщиной и имела сексуального партнера. Вряд ли в наше время это может бросить тень на ее состоятельность как опекуна.

Одри покачала головой:

– Ты наивен.

– Почему?

– Видеозапись матери, встречающейся неизвестно с кем в отеле и вытворяющей там бог знает что… Это может повлиять на мнение судьи.

Майрон задумался, чувствуя, что тут что-то не сходится.

– Во-первых, ты заранее считаешь, что судья – мужчина, и притом неандерталец. Во-вторых… – Он пожал плечами. – Все-таки сейчас не девятнадцатый век. Разведенная женщина вступает в связь с другим мужчиной? Кому какое дело?

– Не знаю, Майрон.

– Других новостей нет?

– Пока нет. Но я над этим работаю.

– Ты знаешь Фиону Уайт?

– Жену Леона? Мы с ней здороваемся. А что?

– Она была моделью?

– Моделью? – Одри усмехнулась. – Ну, можно и так сказать.

– Девушкой месяца?

– Да.

– Когда именно?

– Не знаю. А что?

Майрон рассказал ей об электронном письме. Он был уверен, что «Ф.» означала Фиону, а Себэби – сокращение от «бэби» и сентября, месяца, в котором она появилась на обложке. Одри жадно ловила каждое слово.

– Я могу выяснить, – проговорила она. – Посмотрим, была ли она девушкой сентября.

– Это важно.

– По крайней мере, теперь многое становится понятно, – продолжила журналистка. – Насчет размолвки между Даунингом и Леоном.

Майрон кивнул:

– Ладно, мне пора бежать. Джессика ждет на улице. Держи меня в курсе.

– Приятного вечера.

Болитар снял форму, сбросил полотенце и начал одеваться. Он размышлял о тайной подружке Грега, которая жила в его доме. Фиона Уайт? Если так, то понятно, почему Даунинг держал все в секрете. Но знал ли об этом Леон Уайт? Знал, судя по его размолвке с Грегом. А что дальше? Как это связать с долгами Даунинга и шантажом Лиз Горман?

Ладно, парень, не спеши. Забудем пока о долгах. Допустим, Лиз Горман раскопала на Грега еще какой-то компромат, почище того, о котором знали Бокс и Костолом. Например, она выяснила про его роман с женой лучшего друга, а потом решила шантажировать Бокса и Грега. На что пошел бы Даунинг, чтобы скрыть от своих поклонников это предательство? И на что пошел бы Бокс, чтобы не дать взорваться этой бомбе посреди сезона?

Есть о чем подумать.