Во власти Тигра

Глава 34

Тигран

После того, как я в тот день ушёл от Элины и Ляли, около двух суток провалялся в борделе в компании алкоголя и Ассоль, пытающейся вытащить из меня причину моего внезапного алкоголизма.

Но разве я мог ей рассказать? Мог. И для этой девчонки стать уродом? Поведать ей, как мне стыдно перед Элиной и Лялей? И вообще признать свою слабость перед маленькой хрупкой девушкой? Рассказать о том, что вновь влюбился, но ненавижу себя за эту любовь? Дать понять, что отталкиваю Элину намеренно? Хочу, чтобы она любила и презирала меня одновременно? Чтобы была рядом и не рядом, потому что её присутствие заставляет меня вновь испытывать забытое чувство счастья, непонятного трепета и округлённости?

Нет, я не мог рассказать обо всём Ассоль… Не мог. Скажи я ей, что унизил Элину, она меня тут же придушила бы своими руками, спрятав где-то в подвале, если бы, конечно же, посчитала, что я этого достоин.

Но, протрезвев, я понял, что так не может продолжаться. Плохо в этой ситуации не мне, а Элине, в первую очередь. Страшно представить, что с ней творится… Выйти из одних токсичных отношений, в которых ты была никем, и перейти в такие. И меня вовсе не оправдывает тот факт, что я чувствую ненависть к Красавину. А каково куколке, если она, убив его, боялась, что он воскреснет и сделает ей больно? Плюс к этому ещё я со своими загонами и обвинениями.

Я урод… моральный, неполноценный, фригидный урод, недостойный того, что сейчас, стоя перед дверью квартиры, имею возможность войти туда и увидеть моих куколок. Да, моих! И только. Пусть Красавин и имеет какое-то отношение к созданию Ляли… сейчас она со мной. В моём доме. И в кровати, что я купил для неё. Играет в игрушки, которые я выбрал. Теперь она моя дочь. Он забрал у меня Лиану, а я у него дочь… И я уж точно не наврежу малышке и её матери.

— Девочки, — радостно восклицаю, войдя в квартиру. – Ляля, иди ко мне! Я купил много-много сладостей! И картошки! Мы можем её пожарить! – стою с пакетами в руках, ожидая хоть какой-то реакции.

К моему удивлению, никто не отвечает, сохраняя молчание и тишину. Даже звуки шагов в мою сторону не слышны. Лишь абсолютная тишина, рождающая внутри меня пугающие мысли.

Ушли? Сбежали, не попрощавшись? Нет! Не может быть! Охрана, стоящая у двери, сразу же бы сообщила, а другого выхода из квартиры нет. Они должны быть дома! Обиженные!

— Ляля? Элина? – окликаю их. – Девочки!

Бросив пакеты на пол, направляюсь в детскую, где, резко распахнув дверь, застаю куколок, рисующих что-то цветными карандашами. На невысоком столике разбросаны десятки рисунков Ляли, пытающейся изобразить на них, вероятнее всего, Элину. Сидя на корточках напротив другу друга, девочки продолжают демонстративно меня не замечать и рисовать дальше.

— Эй, это что за бунт? Почему никто не отзывается? – восклицаю, обиженно посмотрев на малышку.

Если уж перед Элиной я виноват, то Ляля должна откликнуться и хотя бы поприветствовать.

Отложив рисунок в сторону, девочка что-то быстро черкает на чистом листе и, встав, идёт ко мне, протягивая мне его, зло фыркнув.

«Мы с табой не разговариваим», — твердит записка малышки.

— Почему? – спрашиваю, посмотрев на неё.

Ответом мне служит злое выражение лица маленькой козявки, скрестившей руки на груди. Вперив в меня устрашающий взгляд, ни на секунду не смягчает его, пугая своей серьёзностью и мстительным настроем.

— Элина? – обращаюсь к девушке. – Что происходит?

— Ничего, — кидает и, встав с пола, идёт на выход из комнаты.

— Элина, — пытаюсь схватить её за руку, но она одёргивает её, и я не успеваю. Не взглянув на меня, выходит из комнаты. – Ляля? – оборачиваюсь к девочке, застав всё тот же взгляд. – Это всё потому, что я ушёл и не выслушал тебя? – предполагаю.

— Это всё потому, что ты… обманщик! – вдруг заявляет. – Ты сказал, что никогда не обидишь мою Элли! Ты её обидел! Она плакала из-за тебя!

— Я не хотел, — пытаюсь оправдаться.

— Хотел! Если бы не хотел, то не ушёл бы, а извинился!

— Ляля…

— Я не хочу с тобой говорить! Ты плохой! Не хочу заразиться и быть такой же! Ты плохой! Уходи! – схватив меня за руку, выталкивает из комнаты. – Она тебя любит, а ты делаешь её сердцу больно! Так хорошие люди не делают! Ты плохой! Очень! Ты как папа!

Высказавшись, захлопывает дверь перед моим носом, не давая что-либо сказать… соврать… оправдаться… обелиться в её глазах.

— Ляля, — зову её по имени, тихо постучав в дверь, не решаясь насильно войти внутрь.

— Оставь её, — просит Элина, и я оборачиваюсь к ней, застав куколку пьющей виски, который всегда есть в этой квартире. – Она с детства упрямая. Вся в родителей, — с ухмылкой смотрит на меня. – Её отец такой же… упрямый баран, — начинает хохотать и делает глоток. – Ты этого не замечаешь?

— Ты пьяна? – спрашиваю, подойдя к ней.

Сев напротив Элины за барную стойку, смотрю в заплаканные глаза куколки, начиная ненавидеть себя ещё больше. В голове тут же возникают слова Ляли: «Хотел! Если бы не хотел, то не ушёл бы, а извинился! Ты плохой… плохой… плохой…» Сбросив оцепенение, вглядываюсь в девушку, замечая в уголках её глаз возникающие слёзы. Протянув руку, стираю их.

— Немного… — отвечает растерянно.

Продолжаю пальцами изучать её лицо, чувствуя себя настоящим м*даком. Эта куколка такого в жизни натерпелась, а я ещё посмел её в этом упрекнуть. Упрекнуть в страданиях и насилии… Упрекнуть в том, что она жила в аду…

В какой-то момент Элина закрывает глаза и сама подставляет своё лицо мне для ласки и моего внутреннего прощения самого себя. Как я мог ей причинить боль? Как она может меня простить? Как может вновь довериться?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍