Вокруг Байкала за 73 дня

28.05.92 Треск и шумы эфира. Иностранец-охотник. Обед, подарки в путь, тяжёлая ноша. Река Элигей. Деревня Курулта, пустые улицы, бездомные собаки. Недобрые мысли, ночь, ночёвка

«Как слышишь меня? Приём», треск и шум эфира. Я открыл глаза. «Ну, какого хера так орать, в такое тихое утро?!» Проснулись. Лень вылезать из мягкой постели. Легли вчера поздно и, если бы не шум рации, ещё бы спали да спали. Из соседней комнаты, сквозь треск доносилось: «Природа! Природа! Вживил восемь банок. Нужна сегодня легковая машина и два ящика баночного пива для гостей на кордон Янхок!». Через дверное стекло было видно, как в соседней комнате суетятся люди, мечутся туда-сюда, что-то носят – в общем, обычный рабочий день в лесничестве. Потом вдруг все резко затихло, все куда-то уехали и только из кухни доносился вкусный запах жаренного мяса. Ну что? Встаём?

За обедом Толя объяснил, что за гости на кордоне Янхок.

– Так, иностранец. Немец, кажется, или австриец. Платит валютой. Приехал со своим карабином – именно из своего ствола хочет добыть медведя. Пиво глушит ведрами. Вот только что вертолет за пивом отправили – кончилось.

– Солидно. Чего так не охотится? Медведя ему еще осенью, наверное, убили? Привезет домой шкуру и фотографии.

– Да нет, хочет собственноручно добыть. Злится, что не может – медведь на приваду не выходит. Наши кипятком ссут, носятся, как угорелые.

– Ещё бы – запах долларов дурманит.

После обеда снова сборы. Подсчитаем километры:

Онгурён – Елохин 141 км (3,7 км/час)

Елохин – Байкальское 124 км (3,8 км/час)

Байкальское – Нижнеангарск 60 км (4 км/час)

–

325 км

325: 4 = 81 час, в день по 8 часов ходу, т. е. 10–11 дней пути.

Опять тяжелые мешки, от которых мы отвыкли за последние два дня. Толя в дорогу отвалил мяса и сало нерпы. Написал записки знакомым на мыс Елохин, чтобы нас приютили. Вова раздобыл в пекарне хлеба, и часа в два, поблагодарив и сфотографировав на память всех, мы тронулись в путь.

Талая вода залила всю дорогу и часть деревни. Брели по водой. Забравшись на гору, любоваться видом долины и поселка. Довольно симпатичный вид, особенно после столь теплого приема.

Километров через десять дорога уходит от Байкала, и вьется вдоль небольшой речки, судя по карте Элигей. Черти-чё за название. В переводе с бурятского: река стекающая с «печени» южного склона горы. Слово «Эльгэ(н)» имеет два перевода: печень и солнечная сторона чего-либо. Что касается рельефа, то склон холма, закрывшего от нас Байкал, действительно был освещен солнцем и вполне мог напоминать печень. Но это нужно быть очень проницательным малым, чтобы именно печень узреть в изгибах холма. И почему именно печень? А если какой-нибудь придурок узрит в ландшафте мошонку? Лично у меня склон вызывал другие ассоциации. Хотя мне-то лучше, наверное, заткнуться – вспомни белую скала у Зундуков. Чего она тебе напомнила? Какие части тела? Всё, молчу – проехали.

Вдоль холма летел лебедь, легко отталкиваясь сильными крыльями от невидимых воздушных потоков. На тёмном фоне горы, и быстро почерневшего неба (хотя ещё минуту назад был прекрасный день) белая птица казалась нарисованной, как в Диснейских мультфильмах. Нечто невероятное и мистическое чувствовалось в неожиданном её появлении – что-то должно произойти. Мы стали суеверны.

Дорога уткнулась в заброшенную деревню Курулта. Задул ветер, закапал дождь. Двигаться дальше не было смысла – здесь от непогоды мы найдем стены и крыши. Брошенные дома, с выбитыми окнами. Во многих домах есть мебель, посуда и даже детские игрушки, но нет людей. Деревня абсолютно безлюдна. Грязные ручьи затопили подполья и огороды. Пугливые бездомные собаки единственные обитатели селения. Увидев нас, они разбегаются, поджав хвосты. Что всё это значит? Позже узнаем. А пока ищем подходящий ночлег. Как-то сразу натыкаемся на дом, с окнами, частично застекленными и затянутыми полиэтиленом. Приличное жилье. Удачно. Остаемся. Чистый пол, добротная буржуйка и крючок на двери. Мебели, правда, в нём никакой, да она нам и не нужна – спальники на пол, котелок на печь. Варим ужин и сало нерпы, чтобы не пропало – вареное дольше сбережём. Пока не разыгрался ветер, пока тепло, сидим на крыльце, пьём чай, вспоминаем дом и приводим снаряжение в порядок. Я карябаю в дневник:

А лебедь всё летает вдоль холма. Какая-то тоска в этой деревни. Собаки, пустые улицы, брошенные дома. Хлопает рваный полиэтилен соседних окон, ветер крутит над землёй обрывки бумаги, скрепят петли калиток, воют порванные провода. Недобро. Не приятно. Но гоним прочь мрачные мысли. У нас всё есть: крыша от дождя, стены от ветра, крюк на двери от незванных гостей. Заряженное ружьё прибавит уверенности, если положить его стволами ко входу. Пошли спать.

29.05.92 Пережитая ночь. Завтрак – сало нерпы, чай со смородиновым листом. Дорога, мотоциклист. Рассуждения о морали. Чай в маральнике. Кочериково. Кочериково-2, обед у фермеров. Кордон БЛЗ, егерь Марина. Луковый салат. Тропа на мыс Рытый, гниющие туши коров. Пастухи. Охотники, спирт, лепешки, карабин

«Вот и пришло завтра» – это первые слова в моём дневнике о долгожданном приходе нового дня. Понятное дело, что, это говорит о многом. Мы действительно ждали рассвета и вот почему.

Ночью поднялся сильный ветер. Вначале он выл и пытался просто выдрать полиэтилен из рам, но когда ему это не удалось, стал плетью дождя хлестать в наши окна, тонкими змеями струй скользя по стенам, проникая под пол. Печь рыгала роем искр и тучами дыма, летящими из поддувала, круглых отверстий и ржавых щелей. Её пыл пришлось залить чаем. За стеною чавкала грязь. Там носились собаки, и казалось, что кто-то ещё бродит, по крайней мере, шаги были явно слышны. Что-то гудело, похожее на вой, плач ребенка и недовольный человеческий голос одновременно. Мыши носились по полу. На чердаке скрипели половицы. (Откуда там пол?) Задыхаясь от дыма, но не открывая двери, мы в напряженной полудрёме провели ночь, дожидаясь утра. Может от чёрных туч, может от чёрных мыслей, долго не приходил Рассвет. (От тёмных сил извне и от тёмных слабостей изнутри?). Ещё вчера вечером, что-то было не так в этом забытом Богом поселке. Но Утро пришло, а с ним солнце, а с ним уверенность и душевный покой. Вий так и не появился. Слава Богу. Собираемся, завтракаем и валим от сюда. Утром снова можно шутить, чтобы не было заметно, как мы напуганы неведомыми силами природы, которые заставляют переоценить незыблемость устоев о том, что человеку подвластно всё. Хрен-то с маком! Ты всего лишь часть природы и притом самая уязвимая. Слабая, от неумения жить в условиях дикой зависимости от собственных и внешних сил, без помощи машин и освещения. Любой скользкий камень может уложить тебя навеки в инвалидную коляску, а ничтожный кровосос под названием клещ – лишит тебя жизни. Мохнатое млекопитающее, которого так и не застрелили любители баночного пива, просто сожрет – только зазевайся. И не будет тебе могилы с крестом или красной звездой. Лишь большая липкая куча с непереваренными пуговицами на гравийном берегу, в том месте, где оно на десерт слизывало с камней сладких мотыльков, под названием «липочан». А что тебе известно о леших, ведьмах и упырях? Русский фольклор? Ты уверен, что их не существует? А вдоль дорог стоят Бурханы. Тыр-тыр-тыр-тыр. Стоп, стоп! Не сходи с ума. Иди завтракать.

Теплое вареное сало нерпы намятое в полиэтиленовом мешке исключительное говно. Однако выбрасывать жалко – Сало, как ни как. Тушенка видимо дремлет у Димы под койкой. Нам, тем не менее, необходимы жиры! Кушайте, пожалуйста, теплое сало с запахом рыбьего жира и кошачьей мочи. Пополняйте энергетический уровень молодого организма. Крепко заваренный горячий чай со смородиновым листом Вам поможет удержать его внутри и не облеваться на трассе. Сногсшибательный морской деликатес. Приятного аппетита! Дим-ка, при-вет!

Через пару километров от деревни на свежей лесной дороге раздался треск догоняющего нас мотоцикла. Человек на двух колесах, внешне очень похожий на бурята, остановился, полюбопытствовал и пригласил нас отпить чаю у него в маральнике, до которого часа два-три ходу по этой дороге. Он там сторож, один из двух… Мы согласились. Подобные встречи очень полезны. Во-первых: они дают возможность перекусить на халяву. Во-вторых: обогащают знаниями о местном укладе и традициях, неся полезную информацию к размышлению. И, в-третьих: размышления над полученной информацией укорачивает нудную лесную дорогу, напрягая работой мозги (в противном случае, если будут работать только ноги – башка отсохнет).

К примеру, у меня есть два-три часа порассуждать над словом «Маральник». До сего дня мне не доводилось видеть ни маральники, ни маралов, ни их сторожей. Там, на лесной дороге, я даже не знал как правильно пишется слово «Марал», решив, что первая гласная «О». Само собой, мои рассуждения о маралах были ошибочными. И вот тому подтверждение.

*** Что такое Моральник? Ограниченное, искусственное пространство существования (жизни и размножения) моралов. А Морал – это Благородный олень. Красивый и, видимо, очень благородный. Следовательно морал происходит от слова «мораль». Вопрос: почему рогатых многоженцев называют «Благородными»? За их грациозность движенья в компании нежных подруг? За независимый взгляд на этот Мир с высоты горного склона? За принцип добра, рожденный на основе не способности кого-то обидеть? За их идеалы?

Два рогатых здоровых дебила хлещутся в лесу из-за баб, которые, шевеля хвостиками, наблюдают из кустов, гадая, кто их сегодня покроет. А на поляне возня. А на поляне драка и рёв: «Я тебе все рога поотшибаю!» Потом уставший, искусанный чемпион, в слюнях, синяках и грязи припрётся в можжевельник и давай важничать и девок лапать. Довольный! Герой! А откуда рога? Девчонки, откуда рога у Ваших благородных парней? Говорят, всегда побеждает тот, у кого они толще, больше, ветвистей, тяжелей. В том-то и дело, что в кусты не всегда возвращается прошлогодний мужик, от которого уже есть дети, точнее помёт (Какое точное научное определение!). Во Мораль! Во Нравственность – Совокупность норм и принципов поведения по отношению к обществу и другим личностям? Этика! Аморально это всё, братцы. А-морально! Но что судить глупых копытных, когда многие люди зачастую так живут, ссылаясь на эвдемонический эгоизм Аристотеля и Эпикура, на индивидуализм Ницше, на неустроенность жизни, низкий заработок, любовь, войну, и выпитое лишне.

Вывод: «Благородными» их называют за вкус мяса. Благородней тот, чьё мясо вкуснее. Хочешь, чтоб тебя торжественно сожрали – будь благородным. Не живи аморально. Не живи.

Бред, конечно. Какой, в жопу, Эпикур, если ты слово «марал» пишешь с ошибкой? Пардон! Виноват! Но три часа позади!

За болотом вдоль дороги потянулся сетчатый забор – ограждение маральника. Местами (десятками метров) сетка-рабица отсутствовала, как нам после объяснили – местные жители прибрали для личных нужд. На широкой поляне стояло хозяйство Вити и Коли – сторожей. Крепкая усадьба, собаки, мотоцикл, надворные пристройки – всё говорило о серьезных намереньях разводить поголовье оленей. За сетчатым забором напротив дома, в надежде чего-нибудь перекусить, толпились парнокопытные (почему-то безрогие и неожиданно невысокие). Ребята, заметив нас, засуетились, сварганили чай, кой-какую закуску и уселись слушать наши рассказы. Примерно часик мы полоскали парням мозги, после чего они принялись нас пугать рассказами о медведях. Выяснилось, что ещё метров двести нам осталось идти, а там непременно нас заломает медведица – хозяйка этих мест. Деревьев на пути мало, да и добежать до них она не даст. Пожав на прощание руки и поблагодарив за угощение, мы тронулись далее, типа в последний путь. Признаться, нас напрягли веселые истории о гибели шедших до нас, и первые полчаса мы с опаской косились на придорожные кусты. Но позже, как это бывает, пообвыклись и совсем перестали дергаться. К тому же горы, встающие слева, пыхтя под тяжестью свинцовых туч, своим великолепием отвлекали от мрачных фантазий, заставляя смотреть на мир через объектив фотоаппарата.

Господи, как можно жить в Кочериково. Вся деревня залита талой стоячей водой – бредёшь по луже в которой растет трава. Электричества не было и нет – Советская власть не дотянула сюда провода. Убогие черные хижины, обмотаны дряблыми кривыми заборами. Лишь на окраине стоит на сваях Магазин, возвышаясь над травой (не над водой же?), а в нём – шаром покати. Только очередь. Усталые лица людей. Что они собрались покупать – не понятно. На лугах вокруг деревни разбитая ржавая сельскохозяйственная техника и ещё какие-то железяки. И вечно моросящий мелкий дождь. Воистину, последнее селение Иркутской области – далее только село Байкальское, но оно уже в Бурятии, 300 км на Север.

Когда-то заброшенный улус Кочериково-2, а ныне фермерское хозяйство – полная противоположность одноименного поселения государственного подчинения. Здесь десяток местных парней с толком взялись за дело и отгрохали солидный посёлок и скотоводческое хозяйство. Спутниковая связь, подстанция, телевизор, ухоженная техника, сытая скотина. Это про них рассказывал Комарицин, называя их потомками местного хана, арендовавшими бывшую землю своего предка. А меня в школе учили, что ханы жадные и бездельники, а их богатство – это результат угнетенья крестьян, которые сейчас трутся в десяти километрах от сюда у магазина на курьих ножках в ожидании водки. Опровергая ученье моей средней школы, Егор (так он представился) хоть и не был готов к неожиданной встречи с нами, но без лишних слов накормил нас супом, мясом, сметаной. Пока мы хрустели хрящами, рассказал, как добраться до первого кордона Байкало-Ленского заповедника. Там на кордоне живёт егерь. Звать её Марина. Она студентка ИСХИ. Скоро сессия, а её не меняют с зимы. Забыли, суки. Продукты и горючее давно кончилось. Девчонка бедная полуголодная мечется по тайге, охраняя угодья, а ей после всего будут ставить двойки за не посещение библиотеки. Она должна скоро прийти. Сегодня по телеку «Поле чудес» и «Богатые тоже плачут» – придет смотреть. Позже выяснилось, что эти ребята, по сути, содержат Марину, а в её лице южный кордон заповедника. Хоть ей с соседями повезло. Марины мы не дождались, однако на тракторе с поля приехали братья – буряты. Веселые крепкие ребята – хозяева жизни. Пообщались, посмеялись, сфотографировались. Решив, что встретим Марину по дороге, поблагодарив братьев за хлеб-соль, мы двинулись к берегу Моря, туда, где стоит кордон.

Здрасти! Граница на замке. За забором лает собака, а на воротах пудовый замок. Кому показать визу? Ладно, перекурим и двинем на мыс Рытый. Там стоит зимовье, там переночуем – час ходу, не более. В бинокль видно людей и дым из трубы – пастухи.

На лай собаки с берега появилась молодая девица. Проверила документы, удивилась, откуда мы появились, да еще так много о ней знаем. Напоила чаем и накормила луковым салатом. Повеселела. Приятная особенность здешних мест – все угощают чаем, в независимости от благосостояния. Мы уж собирались переночевать на кордоне, но, прочувствовав наши намерения, появился один из братьев и увез Марину на просмотр телепередач. Заповедная любовь – догадались мы и двинули на мыс Рытый, священное место обитания духов.

Довольно узкая горная тропа несколько километров вьется вдоль Байкала на приличной высоте над водой. Утоптанная коровами и лошадьми, она не опасна даже в сумерках, если не считать возможности встретить медведя. Марина говорила, что видела на склоне медвежью семью и советовала погромче разговаривать, идя по тропе. Как-то не обратили мы внимание на её предостережения, пока не стали натыкаться на разорванные гниющие туши коров, лежащих на кромке моря. Позже выяснилось что, это – охотничьи трофеи косолапого. Он прячется за камни, а когда проходит стадо с ревом вылетает из укрытия. Коровы шарахаются, и крайние срываются вниз. Медведи приходят ночью и поедаю туши. Умно.

Петр и Юрий – пастухи на мысе Рытом, обрадовались нашему появлению. Редко незнакомые люди бывают у них, к тому же с фляжечкой спирта. Пока готовили ужин: варили наш суп и стряпали лепешки на нерпячьем сале, подплыла лодка с местными охотниками. Карабины, снаряжение и все дела. С виду солидные люди, вот только Антошка (молодой да ранний, как сказал о нем Петр) все выпрашивал спирт. Ну что поделаешь – нас же угощают, стало быть, стыдно экономить дезинфецирующее средство, редкое в этих краях. Не поймут. Отлили. Радость умчала охотников в Море. Выпьем и мы. Сегодня день полон встреч и впечатлений, подставляйте кружки, пастухи. Ужин. Рассказы. Спать уложили на кровать, а «темный» нарезной ствол из-под матраца вытащить забыли. Делая вид, что ничего не заметил, я быстро уснул, убаюканный спиртом.

30.05.92 Утро на завалинке, рассказы о НЛО. Мыс Анютка. Мыс Шартла. Первый прижим, перейдённый вброд. Выкрутасы нерпы. Мыс Покойники, лай козла. Жилой дом, чёрный пёс, дверь без замка

Утром, как почти всегда на Байкале, яркое солнце и упоительно свежий воздух. После вчерашнего спирта сухо во рту, но кружка крепкого чая, лепешки – и все позади. Пока готовился завтрак, сидели на завалинке у зимовья, фотографировались и слушали рассказы о мысе Рытом, как я уже говорил, наверное самом святом месте на Байкале. Пастухи рассказали, что на этот мыс бабам вообще нельзя ходить. Дух сердится. Когда-то секретарь райкома партии (атеистка) пришла на мыс и через пару месяцев померла от рака. В ущелье, из которого река выносит камни на мыс (поэтому он и «Рытый», что весь в валунах и перерыт руслом реки, ежегодно меняющемся), люди не выживают. Многие пытались прочесать то место, но никто не вернулся. То ли медведей там много («медвежье место», так называется ущелье), то ли радиация большая (может магма расположена близко от поверхности) – никто не знает. Геологи с вертолета замеряли фон – прибор зашкаливает. Короче, туда лучше не ходить.

– А Летающие тарелки здесь есть? – не удержался я от вопроса.

– Да, сколько хочешь. Похожи на облака, только круглые, как шар и серебристые. Вроде просвечивает, а вроде – нет. Ночью светятся. Зависнет, постоит и уходит за гору. Иной раз огни видны днём. Энергией пополняются. Там энергия – будь здоров!

– А Бурхан, как на это смотрит? – я не унимался.

– Бурхан? Бурхан там живет. Самый хитрый из всех Байкальских духов. Говорят, он в древности собрал всех на мыс, да тут и порешил всех, стал главным. У бурятов как – кто хитрее, тот и главный. Наш Бурхан самый хитрый.

– Да это мы уже слышали. В Усть-Анге один здоровяк рассказывал. Я вот чего еще хотел спросить: Марина с кордона на мысе была, а бабам вроде нельзя, как так?

– Да-а. Марина неугомонная. Приходила. Это её территория. У них заповедник, у нас пастбище всегда здесь было. Ей положено приходить, раз егерь. Ну посмотрим что будет. Да ещё, мужики, там пойдете, на том краю мыса источник бьет прямо из стены – воду не пейте. Активная. Глоток-другой может и можно, но не более – заплохеет.

– Радон, что ли?

– Да, хрен его знает.

– Ну, спасибо, что сказал. Вообще-то мы из Байкала пьем.

Сделав несколько снимков на память, записав адреса, куда выслать фотографии, мы стали собираться в путь. Солнце пекло нещадно.

Деревья на мысе Рытом необычной формы. Как в африканской саване. Издалека очень похожи. Лошади табуном пасутся – тоже, как в Африке. Прямиком пересекать мыс трудно, из-за навала камней и ям. Пошли по кромке Моря вдоль берега – длиннее путь, но легче. Больше времени и сил потеряешь, сокращая расстояние сквозь мыс. Все время оглядывались на ущелье – может удастся увидеть серебряный шар над горами. Не удалось. И радоновый родник как-то мимо проскочили. И поперли вдоль Озера по скалистым тропам. Там тоже дохлые коровы – Миша трудится во всю. Вонь правда и опарыши кишат, а для него, как шоколадка.

На мысе Анютка устроили себе привал. Старинное зимовье, испещренное студенческими надписями аж с 1957 года. Поторчало здесь народу. Можно представить вечерний костер, перебор гитары, у девочек закатанное в колечки на щиколотках трико, ребята в штормовках, комсомольские шутки и туристские песни. «Виноградную косточку в тёплую землю зарою…» Да, было время!

Мыс Шартла довольно обжитое место в заповеднике. Два крепких зимовья. Тропы набиты. Мы уже подходили, когда от берега отчалила и с треском унеслась на Север моторная лодка. Нас просто не заметили, так бы не уехали: здесь, пока всё не расспросят, не уезжают. Видимо нерповщики или охотники в этих зимовьях живут, так как внутри всего полно: и одежа, и постели, и продукты. Местным наплевать на заповедник – это исконно их земля, и они влёгкую продолжают охотиться, не смотря ни на что. Решили варить обед. Умотались в дороге. Вброд преодолевали прижимы. Вода – лед. Раньше я думал, что для того, чтобы согреться нужно больше двигаться. В Армии зимой прыгаешь, хлопаешь себя руками – отогреваешься. Но это проходит на воздухе, а в ледяной воде, чем больше шевелишься, тем теплообмен больше – быстрее замерзаешь. В холодной воде стоящий продержится дольше прыгающего. Благо Вова такой умный врач, всё объяснил. Проверено на собственной шкуре – медленнее передвигаешься – больше проходишь по броду. Только заспешил – ноги отмерзают напрочь. Потом, как Пашке Карчагину, друг другу пальцы растираем руками.

Острые мелкие камни – осколки скалистой тропы порядком потрепали наши кроссовки. Я все боялся порвать их – впереди триста километров – в сапогах ножки мои посинеют. Мишины следы и трофеи доконали окончательно. Невозможно спокойно идти – всё ждешь, что сейчас он выскочит из-за камня. На нервы это действует основательно. Короче, умотались.

Погода портится. Обед варится. Мы сидим на склоне холма, наблюдаем как плещется в воде нерпа. В бинокль она очень красивая. Всегда приятно в лесу, на дикой природе понаблюдать за неопасным животным или из безопасного места за зверем. Само то, что надо для успокоения души, так это её безумные выгибоны в прозрачной воде. Шкура сверкает на солнце, как лезвие вороненого ножа – серебро на чёрном. Вынырнет, крутит башкой и бултых – ушла под воду. И снова. Кстати, надо сало доесть – испортится.

Прикинув по карте и по времени, что должны успеть до темноты дойти до мыса Покойники (а там возможно кто-то будет из знакомых Толи Павляка), мы решили двинуть дальше. Тропа нормальная, не заблудимся, лишь бы Миша не вынырнул. Так с семи вечера до десяти и прыгали по россыпям, любуясь грозовыми тучами (ими тоже можно любоваться, особенно если они висят над Байкалом, а под ними кипит и пенится черное Море) и радугой после грозы.

Успели дотемна до мыса с приятным названием Покойники. Уже зимовье видно, нужно лишь губу обогнуть и мы на месте. И тут вдруг в лесу кто-то как гавкнет. А потом еще. И гавкает-то, сволочь, между нами и зимовьем, в тонких прибрежных кустах. Ясное дело – медведь. Ускорив шаг, почти бегом, забыв про усталость и ношу, долетаем до зимовья. Вернее это жилой дом, почти усадьба – со сторожевым трехлапым черным псом, сломанным мотоциклом и дверью без замка. Пес радостно лает, но никто не появляется. И мы решили хозяйничать. Разожгли керосиновую лампу (уже стемнело), поставили готовить ужин, накормили добродушного калеку пса. А в кустах всё кто-то лает. Мы уже давно поняли, что это козёл, но, стыдясь своего глупого бегства, делали вид, что это медведь бродит. На том, по умолчанию, и порешили: пусть будет медведь. Наевшись, разложили спальники и тут же уснули – много отмахали, устали.

31.05.92 Последний день весны. Метеостанция. Первый облом на халяву покушать, досада. Обед в компании чёрного пса. Бухта Солонцовая, Наташа и Володя. Грибной суп, солёные грибы, рассказы, рассказы

Проснувшись довольно поздно утром, мы первым делом обнаружили, что вчера в темноте, повесив керосинку над окном, закоптили всю стену. Вряд ли это понравится хозяину дома, которого мы, кстати, до сих пор не видели, поэтому, оперативно позавтракав, мы двинулись на метеостанцию.

Нудно моросит дождь, но в такую погоду идти легче – не жарко. Трехногий пес, которого мы почему-то прозвали Джек, увязался с нами. Это хорошо. После вчерашнего лая в кустах собака предупредит, если что, об опасности. На всякий случай достали двустволку. Береженого – Бог бережёт.

До метеостанции добрались довольно быстро. Спрятали на подходе к селению ружьё, чего лишний раз егерей раздражать – заповедник все-таки.

Странно, обычно непрошеных или нежданных гостей встречают с некой настороженностью и явным любопытством, здесь же кто-то выглянул из-за двери и спрятался. Не выходит. Самим лезть в дом и представляться – не солидно, однако документы, разрешающие проход по территории заповедника, нужно бы показать. Но кому? На берегу у лодок ковыряются люди. О, да это же наши знакомые охотники с мыса Рытый.

– Здорово, ребята. Быстро вы добрались. Где ночевали? – самый старший и с виду солидный человек протянул нам руку.

– Не знаем чей дом, километрах в трех от сюда. Вон видишь, пес хозяйский с нами увязался. – я ответит на приветствие.

– Это Налейкина пес. И дом его там недостроенный.

– Может быть – хозяина не было. А здесь-то где начальство? Отрекомендоваться надо.

– В доме обедают. Да ты зайди.

Вова остался с охотниками, а я пошел в дом, взяв документы.

Дом классный. Высокие стены, высокое крыльцо, большие окна. В окне промелькнула мордашка молоденькой девочки, и спряталось за занавеску. Я постучался и открыл дверь. Хозяин, резко обернулся, встал из-за стола, вплотную подошёл ко мне, поздоровался и любезно дал понять, что сейчас выйдет. Короче, нужно на улице подождать. Что ж, я конечно вышел, успел заметить на столе котлеты, мясо, хлеб, овощи, рыбу и все остальное, что перечислять смысла нет – нужно пробовать. Козёл! Он вышел следом. Что-то нервничал, говорил, говорил. Понятно было одно: останавливаться здесь не стоит – мы не ко двору. Через 18 км есть научная станция заповедника, нужно идти туда.

А мужик всё куда-то уходил и возвращался. А на окнах колыхались занавески.

– Чё, ребята, не повезло. – спросил здоровый бурят – наш знакомый охотник. – Не обращайте внимания. У них тут жёны молодые – по 19 лет.

– По сколько? Откуда?

– На практику в прошлом году приехали, вот и остались. Так-то Исайкин мужик ничего, но буксует, когда молодые туристы приходят.

– Так, это и есть Исайкин? Нам о нём другое рассказывали. Приветы передавали ему, Налейкину и ещё Чижову и Макаренко. От Толи Павляка из Онгурён.

– Знаю Толю. Соляру возит. Хорошо, я передам.

Мы встали с бревна, навьючили рюкзаки. Погода говно и настроение говно. Байкал хмурый, дождь достал – нудный и липкий.

– Ну, ладно, давай прощаться. Пойдем мы.

– Счастливо, ребята. Осторожней там – охотники пожали руки.

Мы уже двинулись, когда в очередной раз появился Исайкин и предложил помыться в бане, явно зная наш ответ. «Да пошёл ты!» – подумал я, но сказал: «Спасибо большое, время не ждет, ещё восемнадцать километров топать, нужно до ночи успеть на станцию» и протянул ему руку. «Ага, чаи распивать времени нет!» – ответил Исайкин, показал, как выйти на тропу и умчался в дом. Я специально смотрел на окна, откуда на меня смотрели две пугливые мордашки. «Господи, дети совсем. А этот сорокалетний пиздюк теперь всю жизнь будет прятать от путников свои сокровища. А чья вторая? Налейкина, что ли?» – так и не разобравшись в сложных семейных связях работников метеостанции Солнечная, раскисая под дождём, я поплелся за Вовой, вспоминая увиденные котлеты.

Уйдя подальше от метеостанции, на берегу озерка мы разожгли костер и стали варить спагетти с тушенкой. А что? Отличный обед, кто понимает – продукты жалко, мало их на этот долгий переход. Хорошо бы дней за десять – одиннадцать до Нижнеангарска дойти – будет ровно месяц пути. Уже три недели в пути. Ровно три недели. Весна сегодня закончится. Будет лето и непролазная тайга в триста километров длинной. Ничего – допрём! Зато какой вид на море: Чёрный исполин Святой Нос и белоснежные вершины Баргузинского хребта на той стороне. Пара недель и мы там будем. Будем оттуда смотреть на этот берег и, наверное, вспоминать вот эти спагетти. Джек, собака Налейкина, увязалась с нами. Иди, лапочка, иди. Хоть о медведе предупредишь, да и нам приятно сделать «подарок» друзьям метеорологам.

Крутыми берегами, живописными лугами с высокой сочной травой и болотами с пьяным запахом вязких трясин, совершенно не боясь неожиданной встречи с медведем, мы шли к научной станции заповедника. Пес, одурев от счастья свободы и количества съеденных макарон, носился по лесу, распугивая рябчиков и облаивая белок. Какой-то «Ярославец» крутился у берега и, так и не пристав, смотался на Север. Мы тащили свои мешки и болтали обо всём, о чём болтают путешественники.

В бухте Солонцовая научно-исследовательская база охранялась, обслуживалась и использовалась двумя людьми: инспектором заповедника Володей и ученым орнитологом Наташей, женщиной молодой и красивой. Наташа изучала мелких птиц, а Володя следил за порядком на вверенной ему территории и помогал Наташе. Хозяйство они вели совместно. Я думаю, Володе повезло. Многие бы хотели помогать Наташе в столь заповедном во всех отношениях месте на фоне белоглавых гор, хрустальных озёр и райского, хоть и Сибирского леса. Володя-то нас и встретил. Документы проверять не стал– он уже слышал о нас. Народная почта работает быстрее государственной. Завалившись в дом, поздоровавшись с хозяйкой (как-то «хозяйкой» её называть даже не уместно), свалив в угол мешки и телогрейки, мы стали помогать готовить ужин. На столе появились солёные грибы, омуль, суп и всё то, что ребята здесь готовят. Вот это встреча! Я понимаю. Интересная деталь: из-за отсутствия сахара в чай используют детскую смесь «Малыш». Довольно вкусно, возьмем на вооружение.

Так как ребята мы коммуникабельные и любим поболтать и посмеяться, разговор быстро склеился и перешел в нормальный веселый треп с прибаутками и частым смехом. Володя и Наташа оказались мировыми хозяевами, не смотря на то, что работники заповедника (я, кажется, уже говорил о своём отношении к охотоведам и разным другим официальным чинам лесного и охотничьего хозяйства – в этом случае было приятное исключение). Рассказы об НЛО, кстати, тоже в виде серебряных шаров над горами и огнями над Морем, о изюбрях и медведях, которые приходят к ним на озера, о том, что они рассчитывают развести здесь помидоры и о сорванной ветром крыши на бане, проглотили вечернее время совершенно незаметно. (длинноватое предложение – можно задохнуться). О бывшем хозяине здешних мест Александре Бурмейстере, человеке не ординарном и интересном, о котором мы будем в дальнейшем ещё не раз наслышаны, ребята рассказывали с некоторым раздражением. (Комарицин рассказывал с уважением). Из рассказа стало ясно, что человек этот необычный, своенравный и хозяйственный. Он завалил лес капканами (выражение Наташи), пытался разводить здесь то ли норок, то ли песцов (клетки мы увидим утром), охотился на искусственных озёрах уток (О! как я его понимаю, зная, сколько их на этих озерках) и организовывал охоту для иностранцев. Потом его, вроде, погнали и он переехал в Чивыркуй. Короче, парень, по нашим понятиям, путёвый. Ещё Наташа рассказывала о старинном деревянном водопроводе, проложенном здесь в тайге (я не понял для чего), что-то ещё о своих воробьях, которых она изучает и записывает голоса на магнитофон, а я любовался её фигурой и лицом, почему-то вспомнив о сексе. Странно, но за три недели эти мысли в голову пришли, наверное, первый раз. Что там сейчас Лариска делает? Настроение вдруг испортилось, и я пошёл спать.

01.06.92 Лето начиналось в понедельник. Борьба с самим собой. Мыс Заворотный. Геологи, Андрей Захаренко. Ужин в компании геологов – творческий вечер

Здравствуй, Лето! Чёрт меня дернул встать в такую рань. Пошел снимать природу, горы, домик. Поприветствовал Джека (мы про него совсем забыли, а он здесь с местной пустолайкой тусуется). Прогулялся и снова рухнул спать. В 9 часов проснулся. На кухне кипела деятельность – варился молочный суп и чистился омуль. Вова уже помогал хозяевам, а я ещё валялся. Как-то разбито я себя чувствовал. Всё болело, ныло, свербело. Почему-то стал волноваться, что Дима не приедет в Северобайкальск. Навалилась лень. Но вставать все равно придется. Я встал.

– Собаку оставьте. Я поеду на станцию – отвезу её. – сказал Володя.

– Хорошо – ответил я, хотя ничего хорошего в этом не было – с собакой спокойней.

После завтрака, ребята затоварили нас соленым омулем и пожелали удачи. Мы пошли. «Пока, Джек. Спасибо за сопровождение». Пес завилял хвостом, глядя грустными глазами.

До Заворотного 20 км. Тропу нам обрисовала Наташа ещё вчера, так что оставалось только идти и не чихать. Но вот идти-то было трудно. Я совсем расклеился и шел по вросшим в прибрежный песок плоским камням на автопилоте. Говорил сам себе, что дойду вон до того дерева и сяду – передохну. Доходил до дерева и говорил снова: «Хорошо, дотяну до той лесины и перекурю». Снова шёл, доходил и все сначала. Так постепенно разошёлся, набрал темп и ритм, и усталость отпустила. Володя настороженно поглядывал на меня, но молчал – понимал, что со мной что-то твориться. Молчал – и правильно делал.

Запись в дневнике:

На конце мыса сели отдохнуть, съели по омулю, сняв кожу, как чулок, и обсасывая вкусное мягкое мясо с розового позвоночника. Приятная это штука – малосольный омуль. Так бы ел, и ел.

Размышляя о вчерашних рассказах Наташи, как вести себя в лесу при встречи с медведем, незаметно протопали до Заворотного.

*** Для информации: при встречи с медведем – не дергаться, не делать резких движений и главное не бежать, т. е. не провоцировать зверя на нападение. Остановиться. Повернуться к нему лицом – на спину скорее всего бросится. Стоять, смотреть – сам уйдет. Поворчит, но уйдет. Если медведица с медвежатами – медвежата, как правило, бегут играть со встречным, а мать нападает, чтобы не рисковать. Так вот, от медведицы лучше лесть на дерево. Взрослые медведи по деревьям не лазают – у них крестец окостеневает и взрослая особь не способна лезть по стволу. Малыш – не страшно если полезет, можно столкнуть. Медведица уведет шпану, обязательно вернется проверит. Поворчит и только потом уйдет. И ещё, прежде чем напасть, то есть атаковать, медведь встает на задние лапы, потом бросается вперед и вот тогда уже ку-ку. Если прыгает на четырех лапах – значит не доволен, сердится – лучше отступить. Потихоньку, лицом к нему, не резко отходить назад или к дереву. Бежать или прыгать в воду бесполезно – он и бегает быстрее и плавает – будь здоров, да и вода ледяная. Дерево спасет, только дерево.

Вот такие рекомендации.

Итак, Заворотный. От этого места Байкал как бы заворачивает, изгибается. Отсюда и название. Здесь, на мысе стоит геологическая партия. Этот кусок земли Байкало-Ленскому заповеднику не принадлежит. Ребята добывают какой-то Арканзек (если я правильно его называю) – шлифовальный камень, применяемый в ракетостроительной отрасли для тонкой шлифовки деталей. Короче, дефицит жуткий. Тайга над геологами горит высоко в горах. Кто-то носится с огнетушителями – тушит. Мотаясь с водой от Байкала до сопки и вверх, ребята к вечеру видимо порядком измотаются – я им не завидую. Дождь нужен, дождь. Все остальное – мертвому припарка.

Геологи – наши люди. Без базара, вываливают на стол все, что есть, определяют две койки, и чувствуешь себя с этими парнями совершенно непринужденно и надежно – будто век их знал. Андрей Захаренков выделил нам свою комнату, обклеенную плакатами покорителей Байкала с автографами. Это ребята (финны или канадцы) зимой на «Буранах» перли по льду. Здесь ночевали. Были и конькобежцы – преподаватель и студенты (и студентки) Иркутского университета. Андрей говорит, что ноги чуть не отморозили, пришлось их на машине в Северо-Байкальск вести. А потом статья в газете, дескать прошли весь путь на коньках.

К вечеру горе-пожарники потихоньку стекались к нам познакомиться и потрепаться. Многие из них о нас тоже уже слышали – моторки ходят быстрее нас – и вот пришли посмотреть на двух… отчаянных парней, если мы их правильно поняли. К тому же друг Налейкин уже здесь как-то очутился.

– Мы твою собаку у Володи на станции оставили – сказал я ему. – Спасибо за приют в доме. Хороший дом.

– Угу – сказал Налейкин и стал донимать расспросами. Основательно достал, и я, сославшись на то, что некогда распивать чаи, пошёл стирать носки. Товарищ отклеился.

Вечером звенела гитара (Андрюха сам пишет довольно неплохие песни и играет порядочно), мерцали свечи, по-маленькой проскакивал наш спирт и снова рассказы об НЛО (опять похоже), о тайге и об особенностях работы геолога. Люди подходили и уходили. Но среди них был здоровый бурят Боря. Он рассказывал о Байкале много исторических и местных сказочных историй. Говорил о том, как и почему возникли названия некоторых мысов, бухт и мест (я после проверял по справочникам – официальные версии не всегда совпадают, ну да ладно), но был среди этих рассказов один, который заставил нас насторожиться.

– Есть, – говорил парень, – одна деревня у Онгурен, Курулта – там раньше жила шаманка. Конкретная была шаманка. Вся округа её знала. Буряты к ней, как что – сразу шли. И сила у неё шаманская была о-го-го, я тебе доложу. Так вот, стали, то ли до войны, то ли после, не скажу точно, коммунисты гноить старуху, донимать, знаешь, по религиозной теме. И, короче, достали – померла шаманка, а может ухлопали – не знаю. Но с той поры в деревне никто не живет. Как-то само получилось, что все разъехались, побросав дома. С виду вроде обжитая, но никто не живет – дух Шаманки появился и выжил всех. Говорят, она до сих пор бродит по деревни (мужики как-то ночью видели) и не дает в домах никому жить. Туристы там вообще не бывают. Один знакомый охотник вынужден был заночевать в деревни – то ли грозу переждать, то ли ждал кого – не важно, – и так получилось, что ночевать остался как раз в том доме, где раньше эта Шаманка жила. И что ты думаешь? «Сижу, – говорит, – у печи, курю, чай грею. Задумался, гляжу на огонь и … Сначала, – говорит, – не понял, а потом чувствую – кто-то по спине гладит. А в доме никого. Так вот, – говорит, – весь напрягся, чувствую, от каждого прикосновения, мурашки по спине бегают, а оглянуться боюсь. И вдруг, за спиной голос: „надолго?“ Как подкинуло, – говорит. – Оглядываюсь – никого. Вещи схватил и в Онгурёны. По дождю, по ночи – поебать. Ушел» Вот такая история. И это ни только у него было. У моего напарника…

– А в каком она доме жила? – я перебил Борю.

– Точно не скажу, какой по счету, но слева от дороги. Дорога там одна на всю деревню, второй или третий – не помню. На два хозяина. Её правая половина, с крыльцом.

– И что, в этой половине он ночевал?

– Угу.

– Мы тоже там ночевали.

– …? – Боря недоверчиво посмотрел на нас.

– Отвечаю. Правда, всю ночь тоже что-то не очень спалось… – и тут я рассказал ему о наших ощущениях той ночи.

Парень замолчал, обдумывая услышанное. В доме воцарилась тишина, даже заглох патефон – все смотрели на нас. Потом хлебнул чаю и произнес: «Ну, ребята, теперь точно Байкал пройдете. Раз Шаманка пропустила – с бурятскими духами, считай, вы договорились. Наливай – надо взбрызнуть».

Мы чувствовали себя героями. Звонче зазвучали песни, потекли рассказы о подобных случаях в таёжных зимовьях, закипел чайник, зазвякали кружки. Все напились и стали врать ещё больше. Нормальный прокуренный бедлам, но дружелюбный и не злой. Мы были на седьмом небе. Шутили, я даже песни пел, взяв гитару, а Вова сидел красный от чая. Спать разошлись поздно, и плохо помню как. Андрюха ещё бренькал на гитаре, а мы уже храпели в темноте на растянутых сетках мягких кроватей.

02.06.92 Утро в одиноком посёлке. Обед в зимовье. Дорога, горная река, ветер, возвращение в зимовьё. Ода зимовью. Суровые краски природы. Журналы, размышления. воспоминания, грусть

Часов в пять Андрей нас разбудил. Они поехали в Онгурены – он пришёл попрощаться и пригласить в гости к нему в Смоленщину – адрес он оставил на столе. И всё умолкло, только слышался звук удаляющейся лодки.

«Куда они поехали? На Море такая волна!» – подумал я, и провалился в сон.

Утром в поселке никого. Только мы. После вчерашнего в доме бардак и грязь. Пожрав остатки засохшей пищи, накипятив на костре воду, мы отмыли посуду, подмели пол, навели марафет. Потом попили горячего чаю, написали записку со словами благодарности, прихватили с собой сухари и пошли до Северного Кедрового.

Дорога классная, укатанная геологами. Где-то здесь на тракторе обычно гоняет Андрюха. Идем, болтаем о вчерашних встречах. Птички поют, Байкал шуршит – красота.

К обеду дошли до зимовья. По нашим данным этот мыс Северный Кедровый. (Завтра мы узнаем, что ошиблись). Стали готовить обед, поджидая хозяев. В зимовье полно продуктов и вещей, даже журналы и книги. Набор открыток с видами Италии – как он сюда попал? Казалось, что вот-вот придет кто-то. Готовили с запасом на всякий случай. Нажравшись до отвала, повалявшись на соломенных матрацах, даже немного вздремнув, мы двинулись дальше по дороге. На песчаном берегу полно медвежьих следов – зарядили ружье. Заповедник заповедником, а зверя уважать надо.

Дорога потянула влево в распадок между гор. Почему-то мы решили идти дальше по дороге. Наверное, надеялись, что в конечном итоге будет ответвление к берегу, так как здесь выбраться на берег довольно сложно: между гравийным наносом береговой линии и лесом – заболоченное озеро. Пошли вверх по дороге. Примерно через час дошло, что ответвления не будет, дорога идет в горы, в карьер, где работают геологи. Возвращаемся.

Перепрыгивая по камням горную реку, Вова соскользнул в воду. Ударился и промок. Переоделся. Передохнули. Продолжили спускаться к Байкалу и тут…

Задул ветер. Да не просто ветер, а Бог знает что. Деревья стали, верь – не верь, просто сыпаться поперек тропы. В спину толкал такой поток, что мы практически сбегали вниз по скользкой траве. Что делать? Первое, что пришло на ум: переждать. Забрались под вывороченный корень давно упавшей сосны в надежде, что корни предохранят, если соседние сосны не рухнут на нас – в чаще деревья гуще, удерживают порывы ветра – безопаснее. Стали ждать. Просидев довольно долго под корягой, замёрзнув, врубились, что ветер не утихнет. Решили, будь что будет, идем на берег – там деревьев нет, на голову ничего не свалится, пойдем дальше, а с ветром как-нибудь справимся. Но через час на берегу всё оказалось ни так. Ветер тащил нас в Море, справиться с ним было не возможно. Наши мешки, как парус, предательски тащили нас по песку к воде. Пришлось встать на четвереньки и ползти к зимовью. Уже ближе к кустам удалось встать и сказав: «Ну его на хер» – идти в зимовьё.

Стены, крыша и печь – закрытое пространство, звенит в ушах после улицы. (Представляю, что сейчас у геологов делается – тайга горит!). Слава Богу! Свалили мешки, отплевались, отматерились и стали обдумывать ситуацию.

Было ясно – ветер и непогода надолго. Идти опасно и точно не ясно, есть ли там, куда мы пойдем, укрытие на ночь. В палатке ночевать в такую погоду – вилы! Остаёмся здесь. Всё! Растележеваемся, готовим ужин, расслабляемся – завтра рванем, если до утра утихнет. Жаль терять время, но что делать. Всё! – решение принято и то, что тащило нас в дальний путь, остановилось, вернулось и успокоилось на соломенном матраце в углу зимовья. А зимовье, тут же стало домом родным. Странно, но днем оно не было таким теплым и уютным. Мы проскочили бы его и толком не вспомнили бы после, как проскакивали множество других таких же зимовий, в которых лишь обедали или отдыхали (спроси – не вспомню где какое – все однотипны). Так устроен человек. Стоит поменять планы, как тут же меняются цели, и жизнь обретает другой смысл. Главное, чтобы во всём была определенность. Она рождает уверенность и дает возможность планировать своё время и дела. Определенность – своего рода, успокоительное в незнакомой местности и месте. Мы точно знали что делать – остаемся ночевать.

Домишко наш был грамотно скроен. Видимо, опыт местных жителей – дело драгоценное. Ну, во-первых, со стороны ветра, т. е. со стороны гор окон не было; во-вторых, перед входной дверью с подветренной стороны надстройка: стена и сверху навес, типа веранды – дверь ветром не сорвет; и, в-третьих, труба печи защищена листом железа. Ветрюга трясет дом – того и гляди раскатятся бревна или крыша оторвется. Но было бы куда как хуже принимать удары ветра в окно. На веранде запас дров: лучины, чурочки – всё как надо. Печь, ещё теплая с обеда, разгорелась быстро, но каждый порыв ветра выбрасывал во внутрь зимовья искры и дым – пришлось открыть дверь. Веранда не позволяла ветру задувать во внутрь и дым печи, найдя лучший выход, чем труба, уходил в открытую дверь. Так и готовили ужин в дыму и на сквозняке, слезясь и кашляя. Потом залили угли, проветрили и стали наблюдать, что происходит в природе.

Ветер выгнал рваные облака из-за гор и бросил их в Море. По облакам было видно направление ветра. Он облизал горы, скользя с вершин, и несётся вниз. Чёрный Байкал вспенился. Крутые короткие волны, одурев, заметались во всех направлениях, ударяясь друг о друга, рассыпаясь и вновь возникая. Сумасшествие воды и пены. Как в котле. Небо наполнилось горами и замками сиреневых туч, побагровело. Тучи помчались на Север. А яркое солнце, мелькая меж ними, короткими вспышками озаряло пространство. И тогда моментально менялась картинка: волны бликовали, рассыпая яркие искры по черной воде, а горы освещались быстробегущим лучом небесного прожектора, – секунда, и снова всё снова серо. Хлесткий дождь, обстреляв траву и песок, узкой дорожкой убегал в Море. А вдогонку за ним мчался другой. Деревья просили пощады, уткнувшись кронами в землю. Шторм разыгрался не на шутку и надолго. Не завидую тем, кто в такую погоду останется в Море. Из этого адского водоворота не вырвешься. Вспомнился мыс «Красный Яр»: «Царствие им небесное!»

Весь этот бардак продолжался часов пять.

И вдруг всё резко утихло. Замерло. Ни движенья, ни звука. Яркие краски и четкость картин. Прозрачный воздух, как увеличительное стекло, приблизил предметы. Стало нереально красиво. Мы выскочили из зимовья и тоже остолбенели. Не способные оторвать глаз от увиденного, мы просто стояли на берегу и молчали, без слов понимая друг друга. В полном затишье Великий Художник дарил нам картины: Море, Горы, Небеса, белые, красные, синие, чёрные, разных оттенков и разных цветов. А я, не поднимая фотоаппарат, не целясь, жёг пленку, снимая с груди, как турист в запрещенном музее.

В кустах свистнула птичка. Хрусть… и всё ожило, очнулось, задвигалось. Колыхнулись волны, вырвался бриз, зашумели деревья, запахло тиной, заухал прибой. Небо погасло. Свалился вечер. Стемнело. Задуло. Начался дождь. Скучная жизнь вернулась на Землю. Спектакль окончен!

В зимовье тоска и скука. Листаю журналы, статью про женщин-альпинисток. Их было по двое в спарке, всего восемь пар, покоряли первый 8-тысячник – («Вокруг света» № 3 1989 г. – вечная память тебе Катя Иванова!) Читаю, как бабы покоряют восьмитысячники, и это придает силы – верю, что и я преодолею Байкал. Чем я слабее их? Пройду. Потом тоже напишут. Кто-то будет читать. Гордыня, себялюбие, понт и фарс – пороки, которые помогают мне жить и вершить непонятные многим поступки. Что там дома творится? Послезавтра Тимохе Пять лет! Уже совсем большой сынуля. Позвоню из Северпо-Байкальска, поздравлю. Будут деньги – куплю чего-нибудь, с Димой отправлю. Грустно. Давай-ка, Вова, спать. Задуй свечу.

Темень, ветер, бьется дождь, мыши скребутся под шконкой, кошки скребут на душе. Дымно и душно.

03.06.92 Ночные гости. Неприятный сон. Летний снег. Следы на песке. Пароход, вертолёт, «дачный» домик. Путь на Елохин – кедровый стланик, прижимы, горные реки. Моторка – егеря. Мыс Елохин – граница Иркутской области и Бурятии. Петрович и Александр. Охота на медведей с помощью петли. Дневник

Ночь была ужасной. Вначале нечем было дышать от печки, потом в два часа ночи я проснулся от ясно услышанного голоса. Что это? Опять шаманки? Или я гоняю от всех этих рассказов?

– Вова, ты спишь? – почему-то шёпотом спросил я.

– Нет.

– Слышишь голоса?

– Слышу. Я думал я гоняю – отозвался Вова, и мне стало легче.

– По-моему на берегу кто-то. – Я подошёл к окну. Но ничего не было видно в грязное оконце.

Постепенно привыкнув, глаза стали различать на воде темное пятно лодки метрах в ста от нас и человека на светлом песчаном берегу.

– Хозяева, наверное. – Вова, тоже глазел в окно. – Огонь не зажигаем, может, пронесет.

– Да, представляю, сейчас будет толкотня. Пьяные, наверное. Опять начнутся расспросы, рассказы. Как мы все здесь уместимся? Блядь, не было печали – я смотрел, что делается на берегу.

25 минут люди шуршали о гальку, доносились голоса (но не поймёшь, о чём) и вдруг отчалили. Отсюда различалось 3 человека. Они плыли медленно вдоль берега, удаляясь на Юг. Прибоем их прибивало к нему и казалось, что они плывут к дому. Но, нет. Слава Богу, ушли вдоль Моря, уплыли. Пронесло. Кажется, уехали. Мы вышли наружу, в бинокль пытаясь разглядеть людей. Это было не умно. На светлом фоне дома наши фигуры явно просматривались с лодки (наверняка у них тоже есть бинокль). И если принять нас за медведя, – а кто еще может здесь быть в это время, когда в зимовье темно, – можно пальнуть из карабина для верности. Но эта догадка нас посетила утром, а пока, облегченно вздохнув, справив необходимость, мы вернулись в логово спать.

В шесть часов я проснулся. Было холодно. Из головы не выходил последний сон. Я видел во сне Тимоху. Сын спрашивал, когда я приеду и просил быстрее. Что за чёрт? Что-то случилось. Однажды уже было такое. Три года назад в стройотряде в Бодайбо, я тоже во сне видел сына. На следующий день, прилетев домой, я узнал, что он в больнице – попал под трамвай. Счастливо отделался, ничего не обрезало, но травма головы была ужасной. Мальчик еле выжил. Тянул ко мне ручонки и прижимался к отцу, ища защиты. А чем я мог ему помочь? Только молился и ночью тихонько плакал. Спасибо остался жив и цел.

Над Озером вставало почему-то черное солнце. Сыпал снег. Белые горы слились с белым небом. Яркие краски вечера превратились в белую пелену утра. Холодно. Сыро. Пар изо рта. Почему-то навалилась тревога. Чтобы отогнать мрачные мысли, нужно что-то делать. Стал таскать дрова. Грохотом разбудил Вову. Растопили печь. Отогрелись. Выпили чаю. И снова уснули.

Снег в зеленой траве и хлопьями в небе. Но солнце светит – «слепой снег». На берегу, на песке он сразу тает, а в тени камней копится в треугольные кучки. В лесу тоже снежно и холодно. Вся эта картинка, окаймленная черным квадратом открытой двери, кажется не реальной, но спокойной. Зелень, снежные хлопья, зимние голоса птиц. Осень. Почему-то вспомнились шашлыки и мокрая обувь у сырого костра. Капает с крыши. Приятно вот так лежать в теплоте спальника и глазеть на чудеса. Но скучно.

Пока грелся завтрак, пошли смотреть, что искали наши ночные гости на берегу. Там, поверх наших вчерашних следов от кроссовок были чёткие глубокие следы медведя и следы сапог человека из лодки. Так. Приятное соседство. Совсем близко Миша ходил. Сколько здесь? Метров пятьдесят – семьдесят? Ничего, сволочь, не боится, ни дыма трубы, ни людских голосов. А на лодке видимо были охотники. Плывут тихо вдоль берега. Оптика просветленная. На светлом гравийно-песчаном берегу медведя издалека легко разглядеть. Стреляй без опаски со стороны моря – откуда он не ждет. Утром по кровавым следам найдешь в буреломе. Отлично! Охота в заповедных местах. Это, наверное, наш ранний Антошка с сотоварищами. Вот когда нас осенило наше положение ночью у зимовья. Пальнут ли ведь, ей Богу, пальнули бы, если бы увидели нас. Да, мы тоже хороши – любопытство может плохо кончится. Сделаем и на это поправку. Опыт – штука наживная.

Снова задул ветер, усилился снег. Солнце погасло. Холодно и мокро. Серый Байкал штормит.

Стрёмный завтрак с протеином вместо мяса и в путь. На мыс Елохин.

Сон не выходил из головы. Я дергался, нервничал, гонял злые мысли. Да ещё ветер колол иголками морских брызг, сыпал снег, дробил град. Медведи чудились в каждой коряге – берег утоптан следами. Далеко в море болталось на якоре научно-исследовательское судно. Мы видели его в Листвянке ещё на приколе. Огромный такой неуклюжий пароход, как корыто, но плавает. Из облаков очень низко над нами вырвался вертолет. Удивленный пилот помахал нам рукой и умчался в сторону судна. Долго кружил. Тропа увела нас в лес, и что там случилось, нам не известно. «Баночное пиво для гостя привезли», – зло среагировал я. Вове шутка понравилась, он улыбнулся и путь просветлел.

Зимовье, очень похожее на летний дачный домик с приусадебными постройками, красивое и светлое нас доконало известием о том, что это и есть мыс Северный Кедровый. Выходило, что мы ещё и не выходили. То есть, весь путь, который мы прошли в надежде, что впереди Елохин, оказался дорогой к Северному. Ну что ты будешь делать? Картографов нужно убивать! Готовим обед и снова высчитываем маршрут. Ветер рвет с новой силой, а нам здесь тепло. Мы валяемся на сетках кроватей – ждем, пока приготовится обед, и обсуждаем положение. Благо, что просторное зимовьё (а как ещё назвать в тайге голубой домик с белыми окнами, не дача же? Хотя скорее – база отдыха.) с большой печкой, на которой все быстро греется, приютило нас на час. По правде сказать, здесь красиво: и берег, и горы, и сосульки на крышах, но разве видит альпинист, поднимаясь на скалы, красоту пейзажа за спиной. Отдохнув на уступе, оглядевшись, он замечает, как прекрасен этот мир. Вот и мы находим приятные глазу сюжеты, когда бездельничаем или отдыхаем после обеда.

Путь до Елохина легким не назовешь. Да ещё ветер, снег и редкое яркое солнце. Прижимы. Прыгали по валунам, обходя их. Даже искусственно строили переправу, сталкивая в воду огромные глыбы, по которым потом пробирались. Бесполезно – вымокнуть пришлось. Потом лес, кедровый стланик, в густых зарослях которого вполне мог притаиться медведь, и речки, горные, холодные, бурные речки. Тот же метод – прыгай с камня на камень. Не сорвись – мешки тяжелые – заносит при приземлении. Потом по берегу, между сыпучих серых скал по каменным завалам.

Моторная лодка на скорости уходила в море, но кто-то увидел нас, и она резко сменив курс, запрыгала по волнам в нашу сторону. Трое с оружием говорили о нас. Из-за рева мотора им казалось, что они говорят тихо и только меж собой, но мы их слышали прекрасно – акустика в этих скалах отменная. Егеря с Елохина – это было и видно и слышно. И про нас они уже знали. Хорошо. Ружьё мы уже давно собрали и спрятали, как только услышали звук мотора, поэтому сейчас, совершенно спокойно, сняв мешки, сидели на камнях и ждали что будет.

Сбавив обороты, моторка ткнулась носом в гравийный берег. Высоко закатав болотные сапоги, с карабином в руках из неё выпрыгнул высокий мужик и побрел к нам.

– Вы к нам? – зачем-то спросил я.

– А к кому же ещё? – почему-то зло ответил дядя, чем вызвал лично у меня отрицательное к себе отношение. Хотелось ответить грубо, но я сдержался.

По-деловому, с излишней тщательностью проверив наше разрешение на переход по заповеднику, задав пару вопросов на засыпку, он все же решил нас отпустить. По крайней мере, вид у него был всемогущий. Я думал он лопнет от важности или хотя бы обосрётся. Но ничего – стерпел. Более того, он сознался, что уже ждет нас – ему напарник Налейкина о нас уже доложил. «Какого хера ты тогда понтовался?» – подумал я. «Положено» – будто прочитав мои мысли, ответил верзила, залез в лодку и распорядился трогать. Надеюсь ему потрогали.

Не люблю я почему-то егерей. Что со мной происходит, когда я их вижу? Вот и сейчас, вроде пришли на кордон, но все куда-то стали бегать, кого-то звать, а мы мокрые, нам бы скинуть одежду и обувь просушить. Так нет, опять проверяют документы, чего-то волнуются. Из соседней комнаты доносится шипение и запах жаренной картошки, звон накрывающегося стола. Мы переодеваемся в сенях и слышим, как приехали наши проверяющие на моторке. Явно готовится праздничный ужин, и наше появление здесь не кстати. Кто-то положил нам на рюкзак травинку черемши. Угощение что ли? «Пошёл на хер!» (нет, более грубо) – подумал я и вышвырнул травинку, которая почти никуда не улетела, валялась рядом на полу.

– Короче, Вова, надо уёбывать отсюда, – я был полон негодования.

– Куда?

– Должно же быть где-то здесь зимовьё. Тайга или нет? Здесь граница Иркутской области и заповедника, там дальше наверняка охотничьи угодья и, надо полагать, есть зимовья. Давай потихоньку свалим.

– Я сейчас узнаю, – сказал Володя и вошёл в дом.

Я упаковывал рюкзак, когда из дома появился Вова с типом довольно мерзкой еврейской наружности, женским вкрадчивым голосом и замашками московского начальства. Понятно, что здесь за праздник. Снова баночное пиво. Снисходительно любезный тон человека все знающего о природе добил меня окончательно. Его ужимки при объяснениях нашего дальнейшего пути, дешёвое приглашения чайку попить окончательно убедили меня, что надо уё… уходить. Вежливо поблагодарив за объяснения, не попрощавшись мы двинули на бурятскую сторону мыса, туда, где должно быть пустое зимовьё, если верить словам этой важной персоны.

Всё – Бурятия. На берегу дом. Крепкий и обжитой. Причалила лодка. Два человека – старик и мужчина средних лет направились к дому и к нам. Мы объяснили, кто мы и как сюда попали. Старик выслушал, лукаво улыбнулся, глядя в сторону Иркутской области, и пригласил нас зайти.

«Петрович» – так представился нам старик. «Александр» – протянул руку его напарник. Мы тоже отрекомендовались. Затащив мешки в сени, переодевшись в сухое и свежее, стали помогать накрывать на стол. За ужином, состоящим из картошки с нерпой, хлеба с маслом и чая со сгущенным молоком, мы обменивались информацией. Выяснилось, что оба наших хозяина профессиональные охотники, что у них есть база на Большом Черемшаном, где они принимают иностранцев. По побережью есть ещё ряд зимовий и о некоторых из них нам Петрович рассказал и объяснил, как их найти. Более того, старик рассказал о возможных препятствиях на нашем пути по этой стороне и дал несколько «рекомендательных писем» для людей на той стороне, мимо которых мы не пройдем, не встретив их. Например, в Томпу, а там у нас посылка.

– Кстати, посылке вашей в Томпе может не быть. – сказал Петрович.

– Почему? – мы не поняли его.

– Почта, скорее всего, задержана в Байкальском. В Байкальском зайдите на почту, спросите.

– Да, но мы отправили письмо в Томпу, чтобы её для нас отложили.

– Может тунгус (так он звал начальника почты в Томпе) её конечно и получил, но на всякий случай зайдите, спросите, – настаивал старик.

– Ну, хорошо, – мы согласились, – ему видней.

После встречи нас «родными» егерями, встреча этих людей, бесхитростных и простых, зарабатывающих себе на жизнь нелегким таежным трудом, нам казалась пиком человеческих отношений. Наверное, это так и было – здесь никто не воображал себя всезнающим начальником или великим исследователем тайги. Всё было конкретно и прямо, без хитрости и лукавства. Мы верили этим мужикам и чувствовали – такие в тайге не подведут.

– У вас оружие есть? – спросил, молчавший до этого, Саша.

– Есть. Вертикалка «ИЖ» – врать было незачем, да и не хотелось. К тому же было бы глупо идти вокруг Байкала со свистком – все это понимали, а на дураков мы вряд ли походили.

– Осторожней там на тропах, – продолжал Александр, – много петель на медведя.

– Каких петель? – опять не поняли мы.

– Ну, здесь так на медведя охотятся. Из троса делаешь петлю, прикручиваешь её к сосне, а тропу заваливаешь. Медведь аккурат в петлю идет. Почувствовав удавку на шее, пытается её порвать, рвется вперед – ещё сильнее затягивая. Когда понимает, что вырваться не сможет, затаится у завала и всё, что движется по тропе, убивает, если дотягивается. Как правило, подпускает очень близко – моргнуть не успеешь – сшибет. Так что смотрите – где подозрительный завал, осмотритесь – нет ли петли со зверем.

– А трос длинный? – на всякий случай я уточнял.

– Метра три, может пять – все зависит от тропы и куда вяжешь.

– Ясно, спасибо за науку. Вы тоже так охотитесь?

– Да, конечно. – Саша говорил настолько уверенно и спокойно, в нем чувствовалась какая-то внутренняя сила и характер, поэтому называть его можно было только на ВЫ.

– И много бьете медведя? Сотня есть уже? – мы не унимались, нам интересно было слушать этих опытных таежников.

– Сотня? – улыбнулся Александр и посмотрел на Петровича. – Сотня есть.

Обычно мы не верим в подобные цифры. Сейчас было исключение. Почему? Да хотя бы по тому, как устроен быт этих людей. Всё в доме было практично, надежно, нужно. Лодка – как часики, СКС – отменный, удобная обувь, одежда. Короче, все, за что они брались, было отлично. Мы не раз ещё в этом убедимся в дальнейшем, обедая на их базе и ночуя в их зимовье, а пока верили на слово. Пережитое разочарование на «нашей» стороне я не мог выразить словами, но очень хотелось очистить голову от дурных мыслей. Взяв дневник, я начал очищать:

Долго не засиживаясь (охотники встают рано), помыв посуду, выпив таблетки от простуды (купание в Байкале даром не проходит), мы завалились спать в теплом уютном доме. Хорошо встретила Бурятия, дальше так пойдет – будет ещё лучше.

Тимошке завтра 5 лет. Я на Елохине – быстро идем. Хорошо – это ему от меня подарок. Буду идти еще быстрей и не ломаться в пути. Постараюсь быстрее вернуться.

– Спокойной ночи!

– Спокойной.