Вокруг пальца

3. Операция «Картошка»

Вскоре я уже шагаю по стружке мимо работающих станков и валяющейся в лужах воды ржавой оснастки, окруженный непривычными моему шпионскому уху звуками: гулом, ревом, шипением, визгом, скрежетом и крепкими выражениями.

Курилку, этот центр местной информации, я нахожу в конце цеха. Заведение представляет собой огороженную небольшим барьером скамейку, над которой красуется устрашающе черная надпись: «Не курить!». Рядом с ней висит потрепанный жизнью плакат с превращающимся в змею окурком и заботливым предупреждением Минздрава о вреде курения.

Под всей этой агитацией добросовестно вредят своему здоровью сразу три человека. Двое в кирзовых сапогах и пьяном виде на одном конце скамьи, третий, в куртке мастера и трезвом состоянии, на другом.

Я подсаживаюсь к третьему и интересуюсь, где мне найти лучшего пропагандиста цеха товарища Лапко.

— Много их, — неохотно отзывается мастер, не поворачивая головы, — всех не упомнишь…

Кирзовые сапоги на другом конце скамьи Лапко также не знают. Не знают Лапко на участках и в диспетчерской, в кладовой и бензопромывке. Табельная оказывается закрытой, красный уголок пуст. Не остается ничего другого, как идти к руководству.

Дверь в кабинет начальника цеха открыта настежь. Из нее валит в коридор густой сигаретный туман.

Вхожу внутрь и, держась за косяк двери, чтобы не потеряться, кашляю.

— Вы к кому? — спрашивает туман.

— Из редакции, — вру я. — Хотелось бы написать положительный материал о пропагандисте Лапко.

— Это пожалуйста, — милостиво разрешает туман. — Правда, в данный момент он на картошке. В Одуванчиково.

— Как на картошке? — нагло удивляюсь я. — С каких это пор картошка стала важнее пропаганды?

— Нет, нет, — слегка теряется туман. — Товарищ Лапко направлен на уборку именно с целью пропаганды. Все-таки наше подсобное хозяйство…

Я ухожу, не дожидаясь, пока туман разойдется.