Вокруг только лед

Бур – оружие гидролога

Уже при следовании судна во льдах, до того момента как возникает необходимость спуститься на лед, задаешь себе вопрос: «Какова его толщина?» И, с разной степенью точности, определяешь ее на глаз. Когда дело доходит до выхода на лед и организации грузовых работ, поиска трассы для вездеходов, создания временных взлетно-посадочных полос, толщину льда необходимо знать точно. И чем она больше, тем увереннее себя чувствуешь.

Для определения толщины льда существует очень старый, довольно примитивный и, естественно, поэтому надежный инструмент – ледовый бур. Наиболее удачная, с моей точки зрения, конструкция – металлическая штанга длиной около полутора метров, к которой крепится добротная стальная полоска, закрученная по спирали. Конец этой спирали, его форма, угол заточки режущей кромки и угол закрутки сверла зависят от того, с каким льдом имеешь дело: пресным, соленым, теплым, холодным и т. п. Когда все эти элементы сочетаются удачно, бур идет в лед как по маслу. Две-три минуты, и отверстие диаметром 4-5 см в двухметровом льду готово. Вращение буру придается вручную, с помощью редуктора из трех шестеренок, который может закрепляться на штанге на различной высоте. Этот редуктор называется по имени изобретателя машинкой Казанцева. Толщина льда определяется рейкой, опускаемой в отверстие, но когда глаз наметан и ты чувствуешь бур и знаешь каждую отметинку на штанге и сверле как свои пять пальцев, можно с ошибкой два, максимум три сантиметра определить толщину «на глаз».

Когда ледовая трасса незамысловата – нет трещин, снежниц, промоин – и коротка, такой бур вполне устраивает гидролога. Правда, «голубая мечта» многих поколений исследователей, работающих на полярных льдах, – портативный толщиномер ранцевого или другого типа, который мог бы легко транспортироваться одним человеком и давать непрерывную запись толщины льда по маршруту движения. Многие поколения изобретателей бились над воплощением в жизнь различных идей. Но пока дальше монстров, перевозимых техническими средствами и дающих самую несусветную ошибку при измерении, дело не пошло. Каждый раз, когда приходится делать по нескольку десятков отверстий во льду в поисках трассы, превращая припай в ломтик добротного швейцарского сыра, сожалеешь о том, что «голубая мечта» так и не осуществилась.

При разовых определениях толщины льда, а также при отборе образцов льда для структурного анализа, определения химического состава, прочностных свойств, при изготовлении сквозных отверстий или скважин во льду различного диаметра незаменим и в общем-то универсален в экспедиции кольцевой бур, изобретенный лет двадцать назад Николаем Васильевичем Черепановым. Низкий поклон и спасибо ему от всех гидрологов, работающих на льдах. Это весьма хлипкое по внешнему виду сооружение, состоящее из штанги, к нижней части которой прикреплено направляющее кольцо с прорезью, в которую вставлен резец. К верхней части штанги крепится коловорот, приводимый в действие руками гидролога. Штанга разборная, ее можно удлинять до трех и даже до пяти метров. Резец, вращаясь по окружности, прорезает кольцевую канавку. Стружку, накапливающуюся на верхней плоскости направляющего кольца, приходится стряхивать, поднимая бур наверх. Когда бур достигает нижней поверхности льда, ледяной цилиндр, или керн, как его называют, всплывает, даря гидрологу информацию о свойствах льда, замороженную в его недрах, и сквозное отверстие во льду диаметром 12, 15, 18, 22 или 31 см – в таких вариантах по диаметру направляющего кольца выпускается бур Черепанова.

Бур самого маленького диаметра – 12 см – можно с успехом использовать взамен обычного при определении толщины льда. Конечно, лед толщиной 1,5-2 м за три минуты не продырявишь, попотеть придется, но в пять минут уложиться можно. Бур диаметром 22 см чаще всего используется при отборе кернов для различных исследований, а также при постановке судна на ледовые якоря во время швартовки его к ледяным полям, припаю и айсбергам. Годится для этого и бур диаметром 31 см, но с увеличением диаметра кольца резко увеличиваются усилия на проходку скважины и скорость бурения замедляется. Бур самого большого диаметра сейчас незаменим в арктических, так называемых прыгающих экспедициях, когда производится океанологическая съемка и другие исследования в Центральном Арктическом бассейне. В толщу океанических вод под лед уходят гирлянды самых разных приборов, навешенных на трос. Раньше для изготовления скважины, или майны, как ее называют, для таких наблюдений затрачивалось несколько часов тяжелого физического труда – все по очереди сокрушали лед ломами, пешнями, кирками и прочим долбежным инструментом. Благодаря кольцевому буру эта процедура сократилась до 10-15 минут.

Японцы – признанные доки по разного рода техническим новинкам и изобретениям – во время своего визита в Молодежную в 1967 г. по достоинству оценили это нехитрое, но чрезвычайно удобное изобретение. Их санно-гусеничный поезд появился у нас в разгар зимы, в августе. Языковой барьер нам помог преодолеть американский геохимик Мак-Намара, который уже несколько месяцев находился на Молодежной и неплохо освоил русский язык. Кое-кто из японцев с грехом пополам изъяснялся по-английски, и Мак-Намара стал непременным участником всех экскурсий японской группы по окрестностям Молодежной, ее лабораториям и научным полигонам. Мак-Намара с самого начала зимовки очень часто сопровождал нашу группу – гидрологов и топографов в поездках по побережью. Кольцевые буры мы использовали тогда и при работе на материковом льду для установки вех, необходимых при геодезической съемке. Но мне-то буры, конечно, были позарез нужны для работы на припае. Поскольку на припае я работал один, то для себя приберегал буры получше, а когда ехали на купол, я вручал уже отработанные: народу много, попотеют, но пробурят. Мак-Намара тоже потел со всеми и относился к детищу Черепанова весьма скептически. В его лексиконе быстро появилось слово «дерьмо», которым он и окрестил бур.

В окрестностях Молодежной много озер. И японцы попросили разрешения взять с них образцы льда, воды для физико-химических исследований. Естественно, они его получили, и, естественно, я предложил им свою помощь. Выехали на озеро. Японцы извлекли из чехла металлический цилиндр, на наружной стенке которого змеилась спираль, представлявшая собой ленту с режущими кромками. Цилиндр можно было наращивать, и внутренняя полость заполнялась ледовым керном, около 6 см в диаметре. Этот бур приводился во вращение усилиями двух человек, которые, упершись в горизонтальные штанги, закрепленные в верхней части цилиндра, ходили по кругу. Пришел и я со своей несерьезной по внешнему виду игрушкой. Мое появление с буром в руках было соответствующим образом прокомментировано Мак-Намарой, и японцы посмеялись вежливо, но дружно. Бур, конечно, у меня был опробованный, с новыми резцами. Соревнование началось. Пресный лед бурить намного тяжелее морского, а на озере он к этому времени достиг уже 220 см. Японцы по кругу, как загнанные лошади, меняясь каждые две-три минуты, ходили вокруг своего бура, я, стиснув зубы, демонстрировал легкость и непринужденность, да и бур шел в лед ходко. По мере состязания смех сменился вначале любопытством, затем уважением. Я проиграл две или три минуты. Но бурил один. И у меня был керн так керн – двухметровый красавец диаметром 19 см, на который взглянуть было любо-дорого, а у японцев какая-то оглобля, да еще развалившаяся при подъеме на несколько кусков. Нужно отдать должное: японцы могут не только вежливо и дружно смеяться, но и яростно аплодировать. Я был великодушен и подарил им керн и сказал по-русски, что такой пустяк не стоит благодарности. И посрамленный злопыхатель Мак-Намара все это перевел на английский язык и в знак победы поднял мою руку.

Потом Мак-Намара мог еще не раз убедиться в прекрасных качествах этого бура. Уже под занавес зимовки мне предстояло организовать временный пост по измерению уровня океана у подножия горы Вечерней. Подножие этой живописной горы, вместе с небольшим каменистым оазисом, где можно было найти и маленькие ущелья, и горы, и ступенчатые террасы с озерками пресной воды, упиралось в припай бухты Спунер. Так именуется юго-восточный угол залива Алашеева, куда впадают два довольно симпатичных ледника – Ассендера и Хейса. Ледник Ассендера с юга ограничивает купол полуострова Танг четко выраженной ложбиной, которая соединяет залив Алашеева с заливом Лена, располагающимся восточнее полуострова. Естественно было предположить, что полуостров этот вовсе не полуостров, а остров, а под ледником Ассендера есть сквозной проход из залива в залив. Есть проход – есть течения. В пользу предположения, что такой проход существует, свидетельствовало то, что глубины в бухте Спунер достигали 1000 м. Каковы они в заливе Лена, до сих пор неизвестно. И до моих попыток и много раз после нашей зимовки гидрологи пытались нащупать здесь течения, их скорость и направления. Опустить вертушку – прибор для определения течений, а тем более самописец течений, сделав лунку в полутораметровом льду, – операция трудоемкая. Причем ведь это не под носом у Молодежной, а в 20 км от нее. В один день нужно доехать, сделать лунку, опустить прибор, провести серию наблюдений и вернуться обратно. А тут гора Вечерняя всего в 2-3 км от того места, где желательно вертушку опустить и нащупать течения. Буры и весь нехитрый гидрологический багаж были погружены в вездеход, и «на недельку до седьмого» (а дело было как раз перед 7 ноября) я отправился на Вечерку. Когда я в балочке обосновался, установил в палатке самописец уровня и наладил наблюдения, пожаловал Эд Мак-Намара. Ему нужно было отобрать пробы для химического анализа со скал Вечерней, в колониях пингвинов, в общем, у него своя работа, у меня – своя, но вдвоем, конечно, веселее. Вечером, когда, раскочегарив соляровую печь, мы забирались в спальные мешки, Эд вспоминал свои довольно многочисленные и интересные странствия: Коста-Рика, Новая Зеландия, Аляска, зимовки на дрейфующем ледяном острове в Арктике, на мысе Барроу, в Мак-Мёрдо. Да и мне было что рассказать человеку, который ни разу не был в Советском Союзе. Ближайший к нам ледник Хейса периодически разражался оглушительным треском-выстрелом: в его толще возникали трещины, рушились ледяные мосты и перемычки, и приятно было ощущать, что ты не на зыбкой движущейся ледяной реке, а на ее крепких каменных берегах и все эти выстрелы для тебя холостые.

Утром – смена ленты на самописце уровня, контрольный замер уровня по рейке и иди на все четыре стороны. Эд – на скалы Вечерней, я – на припай бухты Спунер. На санках, что тащишь вслед за собой, – буры, рейка, вертушка, метров пятьсот стального троса, пара досок, бухта капронового шнура… Словом, я во всеоружии. Вертушками типа ВМ сейчас, наверное, никто и не работает. Анахронизм. Но прибор надежный. В собранном виде это конструкция длиной более метра. И чтобы она вошла в воды залива и доставила мне радость научного познания, нужно сделать для нее щель в припае по всей длине. Это, как минимум, четыре скважины во льду, которые нужно пройти кольцевым буром наибольшего диаметра – 31 см. Потом обработать пешней края. Потом вручную опустить научный снаряд на тросе в пучину морскую, не уронив его на дно. Потом, сделав наблюдения, все наоборот, за исключением долбежки льда. И все на свежем воздухе. И пейзаж вокруг великолепный. Стоит ездить в Антарктиду, чтобы хоть иногда оказаться одному рядом с зияющими провалами ледопадов, в окружении соревнующихся в живописности айсбергов, с тюленями, распластанными на белоснежном столе припая в двух шагах от тебя, со скалами, что дышат многовековой нехоженностью… В общем все прекрасно, кроме одного – необходимости буравить лед. Но у меня оказалось два помощника. Первого я обнаружил, когда сделал первую скважину, и принялся за вторую. Переводить дух приходилось все чаще, и вот, присев на санки, я услышал странный скребущий звук. Бывает, в ушах звенит от тишины, но это совсем другое. Звук шел откуда-то снизу. Что там может быть подо льдом? Непонятно и поэтому чуть-чуть жутковато. Через лунку вниз заглянуть? Пытаюсь это сделать, но поверхность лунки забита какой-то ледяной кашей или стружкой. Убираю ее – звук прекращается. Вглядываюсь в темень морских вод. Ничего. Вдруг вода в луже ходуном заходила, и там, с нижней поверхности льда, как из круглого зеркала, взглянула на меня чья-то рожа. Или это мое отражение? Смотрим друг на друга в неподвижности. «Нет, – соображаю, – это все же не я». Вдруг то́, снизу, показало мне зубы в какой-то ужасной улыбке и, как скребком, зубами по нижнему краю лунки давай елозить. Стружка наверх всплывает, я ее убираю, а тюлень снизу, знай, мою скважину зубами расширяет. Так мы побурили с полчаса. Смотрю, по припаю, со стороны Вечерней идет Мак-Намара в своей ярко-оранжевой куртке. Познакомил я его с тюленем, посмотрел Эд на наши старания и сам взялся за бур. Втроем совсем быстро работа пошла. Пока он с тюленем бурит, я вертушку собираю. Сделали лунку, осмотрел Эд мой прибор со всех сторон. «Это, – говорит, – что и зачем?» Объяснил. Вместе измерения сделали. Достали вертушку из пучины морской, упаковали в ящик и на сани уложили. «Давай, – говорит Эд, – я два снимка на память сделаю. Стань рядом с вертушкой. А теперь возьми в руки бур. Это – ты, неандерталец, с дубиной в руках. А вот там, где ты с буром, – на память нашим океанологам отдам. Они со своими бурами, как неандертальцы».