Вокруг только лед

Поход «Владивостока»

Прежде чем добраться до «Михаила Сомова», ледоколу нужно было встретиться с «Павлом Корчагиным», взять с него еще один вертолет МИ-8 и 195 бочек с авиакеросином, примерно то, что ушло у нас за борт на подходах к острову Окленд. «Павел Корчагин» стоял почти на меридиане дрейфующего судна в 80 милях от кромки, и ледокол направился к нему, пересекая северную периферию ледяного массива наискосок – с северо-запада на юго-восток. И мощь силовой установки и обводы корпуса делали свое дело: хотя толщина льда местами уже достигала 50 см и лед был сильно заснежен, «Владивосток» шел будто шутя, приближаясь к «Павлу Корчагину» 14-узловым ходом.

Пятнадцатого июня рандеву состоялось, и капитан «Павла Корчагина» Алексей Гуреев, уже не раз ходивший в Антарктику, пытался в считанные часы нашего свидания рассказать о том, что сам он видел, что здесь за лед, словом, передать «из рук в руки» всю информацию, которая могла нам пригодиться. Какой здесь лед и, как говорят ледокольщики, до какого рубежа он ходовой, интересовало и нас больше всего. «Вы дойдете до 69°. Нет, я все понимаю, у вас 22 000 лошадиных сил, наука, вертолет, но к югу от 69° много не пройдете. Ну да сами увидите, вы попробуйте – возможно, повезет, но лед там – поля сморози, глазом не охватить, снегу больше метра и стоит все мертво, щелей не видать. И зима ведь в разгаре, здесь-то на кромке до минус двадцати бывает, а туда я пытался пробиться на короткое плечо вертолета – до сорока градусов мороз стоял».

Дешифровка снимков ИСЗ действительно подтверждала, что к югу от 70° начинают попадаться многолетние льды. Но в секторе 140-160° з. д. их меньше всего. Их основное ядро располагалось ближе к центральной части моря Росса, западнее 160° з. д. И капитан ледокола Геннадий Антохин и начальник экспедиции Артур Чилингаров неоднократно пытались в докладах Андрея Проворкина уловить хоть тень сомнения именно в таком распределении льдов. Мера их ответственности за успех нашего предприятия была очень велика. Но Андрей пожимал плечами и говорил, тыча в снимок желтым от химикатов пальцем: «Да нет их (старых льдов – А. К.) здесь. Вы же видите – вот она где, белая рябь, начинается, а здесь все серенькое да черненькое – льды молодые… Ну попадется, конечно, пара полей посолидней, спутник тоже всего увидеть не может».

Распрощавшись с «Павлом Корчагиным», капитан «Владивостока» проложил курс прямо на «Михаила Сомова», и мы пошли кратчайшим путем – напрямую почти по 150-му меридиану.

По мере продвижения в глубь массива лед, конечно, «тяжелел»: увеличивалась толщина, заснеженность, стали появляться всторошенные гряды на стыках полей, которые – пока – рассыпались под натиском ледокола… И в совокупности все это стало постепенно сдерживать нас. В особенности ночью, когда приходилось читать лед и выбирать путь через всторошенные участки только по экрану локатора. Виртуозно это делал сам капитан. Даже когда вся его вахта приходилась на проводку вслепую, по локатору, ледокол, будто ведомый волшебной палочкой, безошибочно находил лазейки, покрытые молодым льдом, и ни разу не застревал на неподатливых грядах торосов.

Однако скорость неуклонно падала: 17 июня мы прошли 180 миль, на следующие сутки – в два раза меньше. Тем не менее, до 70° ю. ш. тактика движения «напролом», по кратчайшему пути, себя еще оправдывала. Потом мы стали застревать все чаще. Подводили всторошенные участки. Ледокол заклинивался на них и сидел иногда по нескольку часов. От 70° до «Михаила Сомова» оставалось еще 300 миль. Если мы будем проходить в сутки по 60 – а как-то, несмотря на наши заминки, не верилось, что мы можем застрять надолго, – и то эти 300 миль можно пройти за пять-шесть дней. Эта оптимистическая арифметика, особенно произносимая на ходовом мостике вслух, выводила из себя капитана и он кричал на меня: «Да вы что?.. Стучите сейчас же по деревяшке!»

Девятнадцатого июня мы «достукались». Едва перевалив за 73° ю. ш., уселись так плотно, что сидели без движения почти сутки. Не помогало ничего. Перекачка балласта, «полный назад», заводка ледовых якорей – словом, весь арсенал ледокольных приемов, чтобы вырваться из ледовых тисков. Настроение было прегнуснейшее. Всех, находившихся на мостике, мучила мысль: а что если и мы, как «Сомов»… То одному, то другому казалось, будто трещины, что разбегались от борта через лед, стали пошире. И верили и не верили. Ведь не раз буквально галлюцинации начинались: то покажется, что нос ледокола заходил, то – и вовсе чуть назад сдернулся… Увы, зыбь до нас не доходила, и только хороший циклон мог пошевелить массив, но как назло – штиль, звезды, сияющие под 30-градусным морозом… В ледовые карты Андрея Проворкина без конца глядели, пытаясь найти в них надежду, спасение… Еще в Ленинграде, да и здесь, пока шли напролом, привлекали наше внимание зоны разломов и трещин в массиве, которые отчетливо просматривались на его южной периферии. Ближайшие из них находились в 15-20 милях от ледокола. Но пока мы шли, до них «руки не доходили», а вот теперь, когда застряли, хорошо бы на них выскочить. Девятнадцатого июля у нас состоялся первый полет на ледовую авиаразведку, и хотя Андрей уверял, что ширина этих разломов, если судить по разрешающей способности ИСЗ, вполне позволяет свободно двигаться ледоколу, хотелось все же убедиться в этом собственными глазами. Светлого времени всего около четырех часов. Нужно осмотреть засветло окрестности и, если где-то рядом с нами есть разломы на стыках полей, выводить туда ледокол. Ледокольный гидролог Анатолий Москалев оказался своего рода универсалом. Мало того, что он много работал в Арктике, он еще дважды с судами Дальневосточного пароходства ходил в море Уэдделла, то есть был знаком и со льдами Антарктики. Его знания и опыт в нашем случае были особенно ценными, так как он уже летал над льдами ночью. Я этим похвастаться не мог и ночных полетов побаивался – все ли увижу, так ли пойму.

Борис Лялин, командир МИ-8, мой старый знакомый еще по 19-й САЭ. И, конечно, его антарктический опыт, тем более опыт работы в ледовой авиаразведке, должен был помочь нам. Первый взлет и первый взгляд на льды сверху должен был многое определить. Смотрели на нас с надеждой. Наши впечатления от первых полетов в глубине ледяного массива наиболее точно выразил Анатолий Москалев в парадоксальной фразе: «Лед неходовой, но идти можно». Первая ее часть характеризовала общее впечатление от добротно заснеженной и всторошенной штукатурки, укрывавшей поверхность океана в пределах видимости. Каждая миля, каждый кабельтов пути при тактике движения напролом мог даваться только работой двигателей ледокола на максимальном режиме, и, думаю, наше продвижение за сутки исчислялось бы в лучшем случае десятком миль. А вот если идти по стыкам полей, где нет-нет да просматриваются отдельные полыньи, разводья и трещины, отделенные друг от друга перемычками, то здесь наши шансы па успешное и быстрое продвижение к югу резко возрастали. Некоторые разводья вдоль окраины полей вообще представляли собой каналы чистой воды шириною до нескольких десятков метров и протяженностью несколько миль. Правда, в том районе, где мы все еще продолжали стоять без движения заклиненные во льдах, эти заманчивые зоны разводий были ориентированы преимущественно в широтном направлении, но кое-где, рассекая массив безнадежно тяжелых льдов параллельными каналами, они отделялись друг от друга сравнительно проходимыми перемычками. Форсируя их, можно было наверняка уйти далеко на юг.

Двадцатого вечером мне в очередной раз померещилось, что трещины у борта судна зашевелились. Не поверил. Потом на моих глазах опала глыба льда, вздыбившаяся на границе двух полей, а на ее месте пробежала не учтенная раньше трещина. Сомнений быть не могло – массив начал «дышать». Поскольку над просторами моря Росса уже давно не проносились циклоны и по картам, принятым с ИСЗ, ничего подобного на подходе к нам не было, зашевелиться ледяная чешуя могла лишь за счет колебаний уровня, вызванных прохождением приливо-отливной волны. Луна, сиявшая где-то далеко от нас в просторах Космоса, решила помочь нам, да и по мере сокращения светлого времени при движении на юг она еще на раз помогала нам, ярким фонарем вместе с полярным сиянием освещая нам дороги.

Вздохнув облегченно, мы сползли с ледяного поля и по дороге, увиденной сверху, стали входить в зону разводий и двигаться преимущественно по ним. И хотя перемычки временами еще портили нам настроение, но 22 июля всего полтора градуса – около часа лета вертолета – отделяли ледокол от «Михаила Сомова». На таком расстоянии доставка топлива уже не представляла трудности, и нервозность последних дней, вызванная упрямством ледяных полей, их непроходимостью, стала спадать. Стали больше поглядывать на горизонт – кто первый с судна увидит огни «Сомова». Кстати, сомовцы впоследствии говорили, что мощные огни прожекторов ледокола давали во тьме ночи довольно яркое световое пятно и они видели наше приближение задолго до того, как мы появились из-за горизонта. Конечно, экипаж вертолета и все, кто были на его борту, рассмотрели скупые огни «Сомова» (экономили топливо) раньше других. Последние полеты памятны, наверное, всем. Ледокол, упершись лучами прожекторов в ледяные поля, отыскивал дорогу меж перемычек и торосов. Пятно света вокруг него постепенно терялось, гасло в ледяных полях. Луна сияла на небе, и блеклые полосы полярного сияния искрами вспыхивали на грядах торосов и заснеженных льдинах. Разводья и каналы между полей, покрытые темным молодым льдом, чернели бездонными провалами. Движение – дрейф или разворот отдельных ледяных полей разрывали эту непрочную ледяную корку.

В черноту ночи, остуженной сорокаградусным морозом, клубами тумана вырывалось тепло океана. Туман стелился над трещинами длинными полосами. В пределах видимости мозаика ледяных полей расчерчивалась этими завесами тумана, не поднимавшегося выше 50-100 м. Ледокол шел в этом парении, временами полностью скрываясь с наших глаз. Путь его напоминал сложную, замысловатую кривую. Предпочитая не терять времени на взлом льда в редких, но прочных перемычках, мы отыскивали ему дорогу в обход этих ледяных препятствий, и путь «Владивостока» на последних десятках миль напоминал слаломную трассу. Двадцать шестого июля после обеда суда увидели огни друг друга. На «Михаиле Сомове» не знали, что эти последние мили для нас окажутся далеко не самыми трудными. Широкий канал, тянувшийся с северо-востока, упирался в край льдины, пленившей судно. Хотя все последние дни, чтобы избежать клинения во льдах, ледокол продвигался только в условиях видимости, здесь, когда уже все было рядом, капитан Антохин не стал дожидаться рассвета. В 17 часов 30 минут по судовому времени «Владивосток» подошел к ледяному полю, в пяти кабельтовых от края которого среди невысоких сглаженных снегом торосов стоял «Михаил Сомов». Примеряясь, с какого края начать кромсать эту ледяную платформу, ледокол почти всю ее обошел по периметру. Примерились. Двигатели – на максимальный режим. И первый удар корпусом по краю поля. Кто-то догадался пустить секундомер. Вперед-назад, «елочкой» вдоль выбранного пути, нарезая трехметровый лед ломтями вдоль змеящихся трещин. Вот одна из них уперлась в борт «Сомова». Еще несколько ударов и ледяной фарш, остающийся в канале за ледоколом, почти достиг неподвижного только что судна. Последний удар. «Михаил Сомов» на плаву. 74°54’ ю. ш., 153°05’ з. д. – финишная точка 133-суточного дрейфа. Секундомер остановлен: 1 час 49 минут. Прямо скажем, ни мы, ни сомовцы, ни болевшие за нас дома и на работе такого темпа не ждали. Предложение сомовцев пришвартоваться не одобряется – ледокол пытается сохранить темп и, околов «Сомова», по тем же разводьям и каналам, что подошел сюда, устремляется на север. Скорее, подальше от рокового места дрейфа!

Конечно, потом, поднявшись на север на полтора градуса, суда сошлись в дружеских объятиях, и поговорить было о чем. Ледовый плен стал историей, а нас, владивостокцев, уже больше занимал обратный переход к Новой Зеландии. Безусловно, он был более комфортным хотя бы уже потому, что воду не экономили, как на пути к «Сомову», и сауна ледокола работала почти ежедневно. Правда, волны, плескавшиеся в бассейне, залитом морской водой, напоминали, что море хоть и бывает приятно, но нам снова предстоит переход через открытый океан. А с началом качки, во избежание ожогов и травм, увы, банное блаженство должно было кончиться.

– Все – завтра выходим на кромку, – тоскливо сказал, выныривая возле меня, техник вертолета. – Опять начнется: голова – ноги, ноги – голова, ни поесть, ни поспать, ни «пулю» расписать. И эти знаменитые «неистовые», когда нос на палубу не покажешь: сплошное месиво из ветра, дождя и волн и дурацкие альбатросы над головой. Нет, эта морская романтика не по мне. Чего доброго, утонешь. Хоть моя стихия воздух, но мне спокойнее всего, когда вокруг только лед.

Научно-популярное издание

Александр Михайлович Козловский

Вокруг только лед

Редактор М. Г. Тараканова. Оформление Н. А. Муравьевой. Художественный редактор Б. А. Денисовский. Технический редактор Л. М. Шишкова. Корректор Л. А. Сандлер.

ИБ № 1590

Сдано в набор 12.10.87. Подписано в печать 23.06.88. М-38189. Формат 84Х108¹/₃₂. Бумага тип. № 2, офсетная. Гарнитура таймс. Печать высокая. Усл. печ. л. 5,88. Усл. кр.-отт. 6,41. Уч.-изд. л. 7,84. Тираж 101000 экз. Индекс ПЛ-94. Заказ № 3850. Цена 35 коп. Гидрометеоиздат. 199226. Ленинград, ул. Беринга, 38. Республиканская ордена «Знак Почета» типография имени П. Ф. Анохина Государственного комитета Карельской АССР по делам издательств, полиграфии и книжной торговли. 185630, Петрозаводск, ул. «Правды», 4.