Волчья шкура

8

Первым чувством при пробуждении была паника. В ее доме пахло едой. А ведь она спит! Дарья открыла глаза и осторожно огляделась.

У стола суетилась Витка, что-то мурлыкая себе под нос. На скамье у дальней стены спал мужчина. С печки торчали ноги Семена.

Бок болел. Женщина попыталась встать и тут же застонала. Артемий подскочил, свалился со скамьи на пол, выругался и, сонно оглядывая дом, прохрипел:

— Что случилось?

— Завтрак готов, — весело отозвалась Витка, расставляя на столе посуду. — Я так поняла, все проснулись.

С печки сполз лохматый Сема и тут же подбежал к матери.

— А тебе очень больно? А ты встанешь? А тетя Вита очень вкусно готовит! А дядя Артем теперь с нами жить будет? А к тебе Никитишна приходила, но мы не пустили! А лекарь…

— Семен, иди есть, — Дарья потрепала его по голове, наводя на ней еще больший беспорядок.

— Лекарь сказал, рана несерьезная, — продолжил за убежавшего к Конопатке мальчика Артем. — Скоро заживет. Таскать ничего тяжелого нельзя только.

Он сел на табурет рядом с больной.

— Даш, ты прости, если чем обидел. Просто…ты не в себе, а тут не стоять — делать надо. Сына-то сиротой не хочешь оставить, ведь так?

Она кивнула, сглотнув. Семка был смыслом ее жизни.

— Слушай…я может поживу у вас пару дней? Помогу чем. С начальством я договорюсь, у меня как раз дела в вашей деревне…

Женщина было подскочила, ойкнула, повалилась обратно.

— Да запросто! — неожиданно согласилась она. — Любой сарай в твоем распоряжении!

Ведун нахмурился.

— Даш, ну что ты как…

— Не нравится — я не настаиваю. Иди вон к Витке. Или Миле.

Вышло грубо. Очень грубо и крайне неблагодарно. Дарье вдруг самой себе захотелось отвесить хорошую оплеуху.

Только что ей еще делать, если у нее в подполе уже почти сутки лежит голодная девочка?

Артемий встал и молча отошел. Дарья вдруг почувствовала холод. Словно кожей ощутила, как изменилось настроение мужчины. Или отношение к ней? Вроде и правда, просто помочь хочет, а она…

А вдруг разозлится? Еще Семке что-нибудь сделает…

Ведун распрощался с Виткой и, не позавтракав, ушел. Семен побежал закрывать за ним калитку.

Обиделся. Вроде взрослый мужик, а вот же — обиделся! Как ребенок, честное слово!

Впрочем, она прекрасно понимала, что сделала для этого все возможное.

А ведь как-то теплее с ним становилось. И на душе спокойнее…

— Зачем прогнала? — Конопатка принесла ей миску с кашей. — Знаешь, как он волновался? Семен сказал, он полночи не спал, бегал проверять, как ты. Хороший мужик, почти твой ровесник. Три-четыре года — это не разница! Да и выглядишь ты старше. К Красе вообще один купец сватался, ему пятьдесят с лишним! Представляешь! Он же ее в три раза старше! Но батя отказал конечно. Ее родители дочку свою любят! За кого попало не отдадут! Не то что…

Девушка печально замолкла. Забрала у Дарьи опустевшую посудину и отошла к столу.

— Я на обед пирогов вам уже сделала. А вечером зайду проведать, чего-нибудь из дома принесу. Ты, главное, выздоравливай. Корову я твою подою, Сема ее пастись уже отогнал, вечером пригонит. С курами-свиньями Семка разберется, ты не волнуйся, он у тебя смышленый очень. Приучай к хозяйству, не маленький уже. А ты все над ним трясешься. Я ему ведро поменьше притащила — поросятам корм таскать, твои-то здоровенные. Короче, пошла я. Семка! — Витка выглянула во двор. — Иди, калитку закрой!

Тишина, вдруг заполнившая дом, легла на грудь гранитной глыбой. Тяжело так стало вдруг. И горько…

— Найдена!

Молчание.

— Ная, ты там жива?

Тишина.

— Эй! У тебя все в порядке?

Не получив ответа, Дарья кое-как встала и, опираясь на стену, подошла к нужному месту. Стала на колени, двинула, дернула, откинула, кряхтя, доски…

Не в порядке…

Или это считать "в порядке"?

В подполе, занимая все пространство тайного укрытия, лежал…волк.

Лежал и смотрел на женщину печальными желтыми глазами.

— Мама! Ты зачем встала?

Семен быстрым шагом направился к матери.

Волк заскулил.

Кажется, все очень плохо…

У колодца девушки собрались спозаранку. Хвалили новый сарафан Красы, делились сплетнями о вчерашнем. Кто клялся, что видел Конопатку в седле, кто — что олежкину мать с руками в крови.

— Ой, Настасья! А ты чего гулять по вечерам не ходишь?

Настя, не столь говорливая, как обычно, замялась.

— Что вы! Нехорошо, как-то. Тут такое…какие гуляния?

— Какое такое? — удивилась Фекла.

— Да когда на Витку напали — думала, дурит девка. А вон как оно вышло. С Олежкой-то…

Она всхлипнула и отвернулась.

— Так ты что? По Олежке страдаешь?

— Так человек же умер, девки…

— Ну и дура! Нашла по ком убиваться! Он давно уж всем растрепал, что коли б не случай, давно б в кустах с тобой лежал! Мол, ты для него на все готовая!

Настя опешила. Олежка, веселый, задорный парень, ей нравился. С ним было весело и просто. Нравилось, как он на нее смотрел, как красу ее хвалил. Было, гуляла она вечером с ним пару раз. Но одно пройтись, говорливого парня послушать, а другое… Неужто и вправду думал, что она без сватовства… Ведь повода не давала! Ну улыбалась, так она всем улыбается! Даже мельнику! И тетке Миле, хоть надоела та, спасу нет! Да она и замуж-то за него не собиралась, не то что…ведь то самое от любви сильной бывает, а какая ж тут любовь? Интерес, да и только.

Или она вправду такая глупая, как Дарья говорит, и действительно под собственным носом ничего не видит?

Олежка…Казалось, хороший парень… Зачем же он так? Растрепал всей деревне… Да еще о том, чего не было. Да и быть не могло…

— Краса! Краса! Эй, Настасья!

Девушка посмотрела на подруг. Старостина дочь хотела ей что-то сказать, но тут с веселым гиканьем к колодцу выехали люди. Человек пять, мужчины, дорого одетые. Тот, который ехал впереди, резко остановил коня и обозрел представившийся его взору "цветник".

— Здравствуйте, красавицы. Где тут у вас кузнец живет?

Фекла тут же приосанилась, грудь вперед выпятила.

— Ваше благородие! На той стороне деревни, что к речке ближе. Проводить?

— Отчего ж не проводить? Проводи. А ты, милая, — приезжий повернулся к Настасье. — О чем грустишь? Такая красивая девушка не должна печалиться.

Комплимент Насте не понравился. Наоборот, заскребло что-то в душе…

— Печалюсь, значит, есть о чем.

Краса грубой не была. Но с парнями привыкла вести себя своевольно. Впрочем, те ей многое прощали за ладную фигуру да красивое личико.

Мужчина спрыгнул с коня.

— Водицы-то дашь испить?

Настя взяла у старостиной дочери кувшин, набрала воды. Незнакомец жадно выпил все, что и не диво — погода стояла жаркая. Довольно утерся рукавом и хлопнул девушку пониже спины.

— Хороша! — задорно сообщил он приятелям.

— Вода или девка? — хохотнул один из них.

— И то, и другое. Ну, лапушки, проводите добрых молодцев до кузнеца? — он попытался было приобнять Настасью за плечо, но та ударила по протянутой к ней руке.

И девушки, и мужчины замерли. Фекла перекрестилась. Настасья отступила на шаг назад.

— Оставь, Александр, — сказал один из мужчин, — Девушка не желает нашего общества.

Спешившийся посмотрел на свою руку, потом на Красу. Медленно перевел взгляд на Феклу.

— Ну что ж, веди, хорошая.

Он запрыгнул в седло и протянул никитишной дочери руку.

Послышались мужские голоса.

Феклу втащили на коня, и она тут же весело защебетала. Мужчина бросил короткий взгляд в сторону Настены и поехал между домами по улице, что вела к реке.

Красе показалось, что он ее запомнил.

— Девки! Что невеселые? — староста, переговаривающийся с мельником, дошел до колодца. К нему подошла дочь и стала что-то рассказывать на ухо. Мельник посмотрел на Настасью и хотел было пойти дальше, но та вдруг сама подскочила к нему и схватила за рукав.

— Проводи до дома, а?

Мужчина застыл, потом подошел, взял ее ведра и послушно повел девушку домой.

Она вцепилась в его локоть мертвой хваткой. А он чему-то улыбался, изредка косясь на идущую рядом девушку.

Настасья ненароком отметила, что у него очень добрая улыбка.

Найдена, кутавшаяся в две огромных шали, забилась в угол. Семен порывался подойти к девочке, но та начинала рычать на каждый его шаг, и мальчик не решался подходить совсем близко. Дарья сидела на скамье, прислонившись спиной к стене и растерянно смотрела на это представление.

— Мам! Она хорошая!

— Да уж… И загрызла тех людей она из чистого человеколюбия.

— Не я.

Девочка впервые что-то сказала. Голос у нее был надтреснутый.

— Не ты? А кто тогда.

— Волк. Идет со мной. Охота. Он уводит. Остаюсь.

— Ты шла с другим оборотнем?

— Да.

— Откуда?

— Север.

— Зачем?

— Гонят.

— Кто?

— Найты.

— Кто-кто?

Ребенок растерянно моргал, пытаясь подобрать слова из чужого языка, но у нее не выходило.

— Смерть, — наконец сказала она. Дарья решила удовлетвориться таким объяснением. Вряд ли из чужеземного ребенка можно вытянуть что-то более связное.

— Тот волк он тебе отец?

— Нет.

— Родственник?

— Нет.

— А где твои родители?

— Теряются. Ищу. Гонят. И он. Гонят. Уходим. Оберегает. Дочь походит.

Значит, девочка потерялась. На нее напали. Чужой дядька ей помог. У него, видимо, тоже есть семья. Была, точнее. Мстит?

— Найдена, убивает людей он?

— Добрый. Помогает.

— Это тебе он помогал. Ты…его вида. А нас он может ненавидеть.

— Охота.

— Тем более, если на вас охотились. Ты же не знаешь, может, его не поймали.

— Запах. Нет. Его нет.

— Искала, значит? Может просто не нашла его след.

— Нашла. Не он. Он. Не он.

Семен протянул девочке кусок пирога. Та покосилась на Дарью.

— Ешь давай, — буркнула та. Ребенок вгрызся в мучное изделие.

— Зачем из дома выходила? Тебя соседка видела. Как ты через забор перемахивала.

— Тяфело. Фою.

С набитым ртом, закутанная в шали, Найдена выглядела до ужаса безобидной.

— Выть выходила?

Отрицание.

— Тяфело.

— Тяжело сидеть постоянно в четырех стенах? Так посидела б на крылечке! Зачем прыгать, людей пугать?

Девочка хлюпнула носом.

— Лапа проверяю.

— Ладно, — Дарья вздохнула. — Поешь, наденешь мою синюю рубаху, да ложись спать. Если тебе будет так удобнее, можешь обитать в дровяном сарае. Но учти: кто-нибудь увидит — мигом разнесут по всей деревне. И придут уже не с ножом, а с вилами и факелами. Поняла?

Девочка понятливо закивала. Быстро впихнула в рот остатки пирога, натянула рубашку, собрала все лишнее на поясе и подвязала. И убежала в сарай. Семка увязался за ней.

Дарья посмотрела на чистую миску, стоявшую на столе, из которой так и не поели.

Интересно, он вернется?

Жалко ли ей будет, если он не придет?

Или…ей уже жалко?

Вечером забежала Витка. Помогла по хозяйству, поделилась сплетнями. Краса шла до дома с мельником, Фекла провожала графа Фонрозина до кузнеца, Артемий, оказывается, остановился у Фомы. Есть у корчмаря пара отгороженных углов. Не постоялый двор, но переночевать ночь-две пойдет.

— Носится злой, как голодная собака по всей деревне, — сообщила рыжая. — Что-то ищет. К Олежкиным заходил. Не знаю, что он им говорил, но муж Дунькин ее теперь за ворота не выпускает. Мила сказала, она у него на цепи сидит, но сама знаешь, как Милиным россказням верить.

Дарья невесело кивала в ответ. А ведь Артемию и правда в деревне что-то надо, не врал.

— Твой полдня у Миланьи просидел. Ох, она и рада была! Словно девица на выданье! Хоть и внука нянчит! Ведь всем и так ясно, что он по делу расспрашивал.

— Он не мой.

— Ой, Дарька! Глупая ты! Ты ж, колючка, ему понравилась. Лови момент.

Дарья аж поперхнулась

— Поймала уже один раз. Повторения не хочется.

— Городской-то твой хороший, — заметила Витка печально. — Вон как заботится. Говорит красиво.

Говорят они все красиво. Восемь лет назад как только не называли глупую Дашу и солнышком, и звездочкой, и сватов просили ждать со дня на день. Дни шли, ей обещали все для нее сделать и просили совсем немного взамен. Бегала, как дура, по вечерам на встречи, таилась от родителей, действительно ждала сваху. Наконец наступила весна, расквартированные в селе части выступили в поход, а Дарью потрепали по голове со словами " Мне было с тобой хорошо" и оставили наедине с начинающим расти животом.

Сколько слез пролила глупая девка, сколько проклятий посылала на голову обманщика. Как корила себя, доверчивую, оказавшуюся доступной. Только вот не было ни одного разу в жизни, чтоб она плохо подумала о Семене. "Он — мой," — сказала она себе, и ребенок стал центром и смыслом ее жизни. Все делалось ею для него. И сейчас, когда ей неожиданно стало обидно, что мужчина, вторгшийся в ее жизнь, так просто из нее ушел, она вдруг ощутила себя женщиной. Обиженной и одинокой. Выгрызающей право на существование, но ужасно от этого уставшей.

"Ерунда какая, — подумала Дарья прежде чем заснуть под монотонное щебетанье Витки. — Не нужен он мне. Мне никто не нужен. А ведь обиделся, дурак…"