Волк и конь

Тень Леопарда

— Возьми это, — эмир Марселя Мухаммед ибн Юсуф взял со столика из сандалового дерева небольшой флакончик синего стекла и протянул молодому, великолепно сложенному африканцу, стоявшему рядом с ложем. Чернокожий, блеснув в ответ белыми зубами, скинул шелковую набедренную повязку и принялся неспешно втирать в себя прохладную скользкую мазь. Вскоре вся его кожа блестела, смазанная маслом, — и также замаслились и глаза толстого эмира, лежащего на устланном шелковыми подушками ложе в своей опочивальне. Рядом с ним стоял кувшин со сладким розовым вином и блюдо с изюмом и засахаренными орешками, которые эмир то и дело отправлял в рот. Прохладный ветерок шуршал прозрачными занавесями и свечи, мерцавшие на столике, наполняли комнату волнующим полумраком.

— Иди сюда, — хриплым от вожделения голосом произнес эмир и молодой африканец, словно большой черный кот, плавным движением опустился на кровать. Сильные руки коснулись покатых плеч халифа, спуская с них бархатный халат расшитый растительными узорами. Халиф со сладострастным всхлипом погладил широкую грудь и плоский живот черного раба, потом его рука скользнула ниже, сжав восставший ствол, оправдавший все ожидания ибн Юсуфа. В следующий миг африканец, без всякого почтения к своему хозяину, одним движением развернул его спиной к себе, заставляя пригнуть голову. Уткнутый лицом в подушки, эмир похотливо застонал, чувствуя внутри себя сильные, почти грубые толчки.

Много позже владыка Марселя, совершенно обессиленный после содомских утех, лежал на своем ложе, уложив голову на живот раба. Он пошарил рукой на столике, желая вином заглушить неприятный привкус во рту, но поднеся кувшин к губам, с неудовольствием понял, что тот пуст.

— Амра, пойди принеси еще вина, — капризно протянул эмир и молодой человек, с трудом скрыв гримасу, поднялся исполнить приказание. Вновь препоясав бедра шелковой повязкой, он взял золотой кувшин и вышел из опочивальни. Эмир же, откинувшись на подушки, медленно проводил языком по полным губам, сладострастно вспоминая, все что уже случилось этой ночью и предвкушая то, что еще будет. Как никогда он хвалил себя за предусмотрительность с которой он, чуть ли не первым из мусульманских властителей признал халифом Яхью ибн Йакуба. Никаких угрызений совести по отношению к его предшественнику в аль-Андалусе и своему прежнему покровителю Мухаммед ибн Юсуф не испытывал: Хишам ибн Абд ар-Рахман оказался слаб, запутался в интригах христианских владык, из-за чего и потерял почти половину владений. И не только своих — сначала Луп Аквитанский в союзе Родриго Астурийским, захватил Септиманию и Каталонию, а сейчас, уже в союзе с королем лангобардов Гримоальдом, атакует Джаляль-аль-Хиляль. Разумеется, ибн Юсуфу ничего не оставалось, как принять сторону Яхьи — и в этом не прогадал: новый халиф не только помог Мухаммеду вернуть Корсику, ранее захваченную лангобардами, но и прислал в Марсель две тысячи свирепых зинджей, набранных из дикарей далекого юга. Эмир был доволен — и не только тем, что это подкрепление усилило его собственное войско, изрядно потрепанное после двойного разгрома в Женеве и под Турином, — но и тем, что черные воины отнеслись с пониманием к противоестественным пристрастиям эмира. Молодой Амра, — «Лев», как его называли работорговцы, — вскоре стал любимцем эмира, редкую ночь не проводившего в объятьях мускулистого зинджа. Вот и сейчас, развалившись на перине, голый владыка Марселя лениво рукоблудил с нетерпением ожидая возвращения черного любовника.

Сам же Амра шел по коридорам дворца к секретной кладовой, где у эмира, — на словах, разумеется, правоверного мусульманина, — хранился секретный запас с самыми изысканными винами. Впрочем, не это было самой главной и постыдной тайной эмира от чего на лице Амры даже сейчас играла презрительная улыбка. В первые же дни общения с хозяином Марселя черный воин понял, что тот из себя представляет. Уже прошедший обряд посвящения в мужчины в собственном племени, лишь поверхностно исламизированный Амра, без особых колебаний согласился на то, на что ему предлагали. Единственное, что он отказался — так это выполнять женскую роль: после того самого посвящения мужчина его племени уже не мог играть подчиненного положения с другим мужчиной. Ослепленный похотью эмир согласился, чтобы Амра использовал его как женщину — что тот охотно и делал, вместе с еще несколькими своими собратьями. В свободное же время он, вместе с другими черными воинами наведывался в гарем эмира, где уставшие от мужниного невнимания наложницы горячо приветствовали появление в своих опочивальнях мускулистых неутомимых зинджей.

Вот и кладовая. Амра пошарил на поясе, нащупывая связку ключей, и вошел внутрь, поставив на пол масляную лампу. Дрожащий свет отразился от множества бутылок, бочонков и иных сосудов и африканец, на миг застыл, высматривая емкость с подходящим вином.

Глухое рычание раздалось у него за спиной и, обернувшись, Амра в ужасе отпрянул, налетев на стенку. С десяток бутылок с шумом опрокинулись, разбившись о пол, густой винный запах разнесся по кладовой, но Амра почти не заметил этой порчи хозяйского добра. Пораженный ужасом он смотрел на вынырнувший из темноты призрак его прошлого — коварного убийцу джунглей, могучего черного леопарда. Словно две луны мерцали во тьме зеленые глаза и острые клыки насмешливо скалились при виде испуганного негра. Амра открыл рот, собираясь закричать и большая кошка, словно поняв это, совсем не звериным жестом приложила лапу к пасти, будто призывая к молчанию. Амра послушно захлопнул рот, его охватил суеверный страх: слишком много в его родных краях ходило легенд об аниото — людях, способных превращаться в леопардов, чтобы зиндж не признал в нежданном госте одного из тех зловещих оборотней-людоедов. Зверь зевнул, обнажив белоснежные клыки, и негр, дрожа всем телом, рухнул на колени, уткнувшись лбом в пол.

-Не убивай меня, Великий Аниото, — бормотал он, — да, я знаю, я поступил низко, сойдясь с этим жирным отродьем гиены и бородавочника, но все же оставь мне жизнь. Клянусь духами предков, я сделаю все, чтобы искупить вину.

Требовательный рык раздался над его головой и Амра рискнул поднять голову. Черная пантера смотрела на него и молодой негр готов был поклясться, что в ее глазах мелькнула насмешка. В пыли, покрывшей пол, зверь что-то начертил лапой и Амра, приглядевшись, увидел большой полумесяц. Зверь тут же стер его лапой и, выпустив один коготь, тоже совсем человеческим жестом черкнул себя по горлу. Следующим жестом черная пантера начертила на месте стертого полумесяца большой крест.

-Я понял тебя, о Великий Леопард, — Амра снова поклонился, уткнувшись лбом в пол. Страх исчез, уступив место фанатичной решимости человека, воочию встретившегося с собственным божеством, — клянусь, я исполню волю предков и кровью смою позор и поругание от недостойного владыки

Новый рык раздался над его головой, но на этот раз в нем слышались явное одобрение. Леопард коснулся головы юноши своей мягкой лапой и бесшумно растворился средь полок. Амра же, выбрав нужную бутыль, вышел из кладовой, не став запирать дверь. По дороге к эмиру он заглянул в свою комнату и взял кинжал дамасской стали, с рукоятью усыпанной бриллиантами — один из подарков эмира своему любимцу.

-Чего так долго, — капризно протянул эмир, — я уже не могу ждать. Принес?

-Да, — Амра сковырнул пробку с бутыли и наполнил вином кувшин, протянув его Мухаммед ибн Юсуф. Тот сделал несколько глотков и, закусив орешками, нетерпеливо поманил к себе мускулистого негра. Тот тут же оказался на кровати, вновь ставя эмира в уже привычную ему позу. Мухаммед томно застонал, когда сильные руки легли ему на плечи и Амра, одним движением мускулистых бедер заставил эмира вскрикнуть от неожиданно болезненного проникновения. Одновременно сильная рука обхватила подбородок Мухаммеда ибн Юсуфа и, не успел эмир удивиться этой необычной ласке, как острие ножа полоснуло его по горлу. Булькая кровью, эмир повалился на кровать, хрипя в предсмертных судорогах и его последние дерганья доставили Амре острое чувственное наслаждение. Энергично двигая бедрами зиндж, кровожадно скаля зубы и сверкая белками глаз, продолжал терзать умиравшего эмира сразу двумя клинками — из стали и плоти. Лишь когда последние проблески жизни покинули Мухаммеда ибн Юсуфа, Амра вынул член и, присев над трупом, принялся сноровисто отпиливать ему голову. Закончив с этим он сделал, еще широкой надрез внизу живота трупа и, запустив туда руки, вырвал еще теплую печень и алчно погрузил в нее зубы.

Как от молнии ударившей в саванне во время засухи разгорается пожар, также стремительно вспыхнул и мятеж, когда Амра, весь залитый кровью, появился средь зинджей. Держа голову эмира в руках, он кричал, что сам Великий Леопард явился к нему, чтобы призвать к восстанию. Не успели его собратья переварить эту новость, когда громкий рык оповестил о появлении черной пантеры на крыше одной из мечетей, напротив казарм зинджей. В следующий миг зверь одним ударом когтистой лапы разорвал себе горло. Это, как и хлынувшая ручьем кровь, разом свели с ума негров, завопивших, что сам Эшу Элекун, пришел к ним, чтобы освободить от угнетателей. Вскоре и арабская стража, узнав о смерти эмира, кинулась мстить за него и на улицах Марселя закипела кровавая бойня. Негры и арабы ожесточенно резали друг друга, а заодно и простых горожан. Очень скоро зинджи добрались до винных погребов, что хранили зажиточные христиане, да и кое-кто из мусульман, несмотря на все запреты Корана, после чего в городе началось неописуемое. Крики «Аллаху акбар» перебивались воплями «Эшу Элегба» и «Эшу Элекун», пока по всему городу полыхали пожары. В начавшейся кровавой вакханалии никто уже не смотрел за городскими воротами — и тем, как несколько молодых христиан, перерезав немногочисленную оставшуюся стражу, открыли ворота. В скором времени по улицам города загрохотали копыта тяжелой конницы и на дерущихся между собой негров и арабов обрушились клинки христианского воинства. Над головами его реяли знамена с волками Аквитании и архангелом Михаилом в железной короне — символ Лангобардского королевства.

К утру все кончилось — зинджи и арабы, ожесточенно истреблявшие друг друга, не смогли объединиться для отпора общему врагу. Впервые за долгие годы в христианских церквях слышался звон колоколов, которыми освобожденные марсельцы приветствовали прежних хозяев города, одновременно уничтожая все исламские символы и истребляя всех мусульман, попадавшихся под руку.

— Что же, Луп, признаться ты сумел меня удивить!

Король лангобардов Гримоальд, вместе с королем франков Лупом, сейчас восседали на одной из террас бывшего дворца эмира, смакуя трофейное вино. Из дворца открывался неплохой вид на собор Святого Виктора , - бывшую главную мечеть города, — над которой сейчас высился крест и развевался стяг лангобардов.

-Не могу и представить, как тебе удалось организовать этот мятеж, — Гримоальд развел руками, — но тем не менее ты оказался прав и город нам достался малой кровью — христианской кровью, я имею в виду.

-Как и все христиане, я рад помочь собрату по вере, — сказал Луп, — и сердце мое радуется, как и твое, что над Марселем вновь поднялся святой крест. Молю бога о том, чтобы Христос вернулся теперь и на север.

— Так и будет, — Гримоальд щелкнул пальцами, подзывая виночерпия, — Марсель стоит той помощи, о которой ты просил. Очень скоро наши войска пойдут вместе с твоими, чтобы поразить врагов Господа, как здесь и дать корону франков истинному королю.