Волк и конь

Эпилог

— Отрекаешься ли ты от идолов, от Водана, Тора и всех демонов, признаешь ли ты Господа нашего, Иисуса Христа, Истинным Богом, единым в трех ликах?

— Отрекаюсь и признаю!

— Во имя Отца и Сына и Святого Духа, крестится раб Божий...

Стоя по пояс в воде, Амальгар принимал свое крещение от самого епископа Виллехада. На берегу Весле собралась изрядная толпа — всем хотелось посмотреть, как принимает Христа последний Меровинг-язычник.

Для всего христианского мира Запада стала великим потрясением гибель сразу двух королей — Лупа, владыки франков, и Гримоальда, короля лангобардов. Сопоставимым событием, еще больше изумившим оба королевства, стало внезапное появление при дворе Амальгара, бастарда короля Хильперика, бывшего язычника и союзника «императора» Тюрингии. Сейчас Амальгар оказался под покровительством вдовствующей королевы Отсанды, которая заявила о своем намерении вновь выйти замуж.

— Слабое женское сердце будет вечно скорбеть по погибшему супругу, — говорила васконка, всем видом изображая вселенскую скорбь, — но ради блага королевства, чтобы не допустить новых усобиц, я соглашусь себя связать узами брака с этим юношей, единственным наследником королевского рода.

Сам Амальгар выражал такое же желание — также как и желание навсегда расстаться с языческими заблуждениями. Виллехад, воодушевленный открывшейся ему возможностью, завершить дело святого Ремигия крещением последнего франкского короля-язычника, также поддержал этот брак. Не возражала и знать, уставшая от войн и не видевшая более достойного кандидата на трон. Смуту вносил лишь герцог Ульфар, шурин погибшего Гримоальда, возглавивший лангобардов после смерти короля и громко заявлявший, что прежде чем короновать вчерашнего врага нужно разыскать убийцу Гримоальда. Однако герцога мало кто слушал, да и самому Ульфару все меньше оставалось резонов оставаться у франков, когда в самой Италии начиналась грызня за наследство умершего короля. Лангобарды покинули франков весьма озлобленными на недавних союзников, пока в Реймсе полным ходом шла подготовка к сразу трем церемониям: крещению Амальгара, его коронации и женитьбе на Отсанде. Все это произошло в один день — и знать, уже в который раз собравшаяся в Реймском соборе вновь громкими криками выразила поддержку новому королю.

...Да, о Боже, да! Отсанда, ты настоящая Фрейя в человеческом обличье!

В королевской опочивальне на покрывалах из розового шелка, сплетались два мокрых от пота обнаженных тела. Амальгар, лежал на спине, оглашая воздух похотливыми стонами, пока черноволосая голова размеренно двигалась над его бедрами, а полные губы супруги дарили ему небывалое наслаждение. Когда Амальгар готов был разрядиться, королева вдруг выпустила его плоть изо рта и, приподнявшись, впилась в губы мужа своими влажными остро пахнущими губами. Не давая молодому человеку опомниться, Отсанда оседлала его бедра и устроила безумную скачку, оглашая покои громкими криками.

Уже позже, когда молодой король окончательно выбился из сил, Отсанда, наконец, соскользнула с него и словно большая сытая кошка улегшись рядом с Амальгаром.

— Ну что, муж мой, — она потянулась, чтобы подарить ему еще один поцелуй, — все еще жалеешь, что мы покинули Реймс?

— Тебе разве откажешь? — с трудом переводя дух, усмехнулся Амальгар, — женщины Юга столь же настойчивы, сколь и неутомимы в любви.

— Тулуза — город солнца, вина и цветов, — томно протянула Отсанда, — здесь куда лучше, чем в этом унылом Реймсе. Совсем рядом моя родина и я научу своего мужа любить Васконию также сильно, как любит ее мой народ.

— Если все васконцы похожи на тебя, — сказал Амальгар, — значит я уже их люблю. Я думал начать свое правление с отвоевания Токсандрии и прочих земель захваченных Редвальдом...но с этим пока с этим можно и обождать.

— Конечно можно! — воскликнула Отсанда, — здешние земли нуждаются в защите ничуть не меньше севера. Сарацины не забыли, как у них отняли Тулузу и Барселону, так что впереди у тебя еще много войн.

Она придвинулась ближе к Амальгару, прижавшись к нему полной грудью и жарко шепча в его ухо.

— Эта земля древняя, очень древняя, — и ее боги все еще живут в здешних горах и лесах. Боги, которых чтили мои предки еще до франков и римлян, даже до галлов. Со мной ты узнаешь веселье пиров Акербельца, с горных вершин восхитишься мощью бурь Суугара, свирепого дракона небес, и в сырых глубинах прибрежных пещер ужаснешься тайнам склизкого Лу Каркула. Слушай меня, Амальгар, и ты станешь величайшим королем, которого когда-либо знала эта земля.

Она говорила это и Амальгар, завороженный колдовским мерцанием глаз, сиявших словно две черные луны, мог только покорно кивать в ответ

Иная свадьба и иной король восходил на трон за много миль отсюда: в канун Дня Всех Святых в главной церкви Эдинбурга, бледный, как смерть, отец Дункан венчал Харальда и Бранвен. Ярл Рогаланда, в кроваво-красном плаще, с изображением черного волка, даже не преклонил колен перед священником, с плохо скрываемым пренебрежением повторяя за ним положенные клятвы. Столь же развязно вели себя и норманны, приглашенные на церемонию: многие из них даже в церкви не снимали языческих амулетов. Крещенные собратья не уступали им в бесцеремонности, наглыми взглядами провожая любых мало-мальски привлекательных женщин. Харальд их не одергивал: даже после окончания церемонии он вел себя так, будто и не сочетался узами брака с королевой Альбы. Самой Бранвен оставалось только скрипеть зубами от злости при виде того, как иные бесстыжие особы глупо хихикают в ответ на грубоватые заигрывания норманна. Многие мужчины скоттов и англов в бессильной злости сжимали кулаки, с трудом сдерживаясь от того, чтобы не затеять драку, однако норманнов, казалось, это вовсе не беспокоило — они вели себя как хозяева в завоеванной стране, да по сути и были таковыми. Ослепленная жаждой мести королева Альбы не поняла, что впускает в страну стаю волков в человеческом обличье, столь же жадных, сколь и безжалостных.

Бранвен оказалась права, говоря, что после разгрома Утреда, войско Харальда окажется самой влиятельной силой в обескровленной Альбе — и никто не посмел возразить, когда норманны высадились в Эдинбурге, объявив своего ярла королем Альбы. Свою роль сыграла и Бравнен, напомнившая, что Харальд был союзником Утреда и что она готова выйти за него замуж. Сопротивление поднялось чуть позже, когда захватчики показали свое истинное лицо: несколько скоттских и пиктских кланов подняли мятеж, но были жестоко подавлены, их главы казнены, земли розданы вождям северян, а сервов обложили тяжкой данью. Несколько жестоких рейдов по побережью окончательно подавили всякую волю к сопротивлению: последние не сдавшиеся пикты и скотты, бросая все, уходили в горы. Все острова вокруг Альбы также обсели норманны, а из-за моря являлись все новые драккары, полные охотников до чужого добра, чужих земель и чужих женщин.

Бранвен недолго заблуждалась считая свою судьбу хоть в чем-то отличной от судьбы собственной страны. В их брачную ночь с Харальдом, супруг оказался неожиданно груб, терзая ее, словно дикий зверь, в своей скотской похоти. Он и брал ее сзади, как животное, навалившись на женщину всем телом и жестко лапая ее грудь своими грубыми руками. Уже после, когда Бранвен лежала на устеленном волчьими шкурами ложе, пытаясь прийти в себя после грубого соития и потирая оставшиеся на коже синяки и кровоподтеки, дверь вдруг открылась и в королевскую спальню вошли трое ульфхаднов — в безрукавках из волчьего меха, наброшенных на голое тело, таких же меховых штанах и совершенно босых. Поймав похотливый взгляд одного «людей-волков» Бранвен шарахнулась к стене, прижимая к груди волчью шкуру.

— Харальд, что это?! Зачем они здесь! Это ведь наша спальня, пусть идут вон!

— Тебе не стоит так кричать, — лениво протянул Харальд, вставая с ложа и натягивая штаны, — и будь повежливей с ними — может, тогда они будут поласковей с тобой.

— Что? Я твоя жена!

— Да, — кивнул Харальд, — но они мои побратимы, люди-волки. Кровь, что мы смешивали принося клятвы друг другу, создает узы сильнее любых обетов вашей церкви. Каждый из них, не задумываясь, умрет за меня — и поэтому мне ничего не жалко для своих побратимов. Ни моего золота, ни моих женщин...

— Но ведь ты клялся и мне!- крикнула Бранвен, — или ты не мужчина, что отдаешь свою жену этим животным! Это против законов не только Христа, но и всех ваших богов!

Харальд продолжал одеваться и Бранвен, забывшись, схватила его за руку — и тут же получила смачную оплеуху, отбросившую ее к стене.

— Глупая баба, — скучающе проронил Харальд, — что ты можешь знать о нашей вере, если не понимаешь даже своей? Ты думала, что я принял Христа из выгоды, чтобы обмануть твоего дохлого муженька? Или потому, что — ха-ха, — поверил во всю эту чушь про любовь к ближнему и прощению врагов? Я отверг Одина, когда он выказал благоволение наглой девчонке, а не воину вроде меня — и тогда же я присягнул величайшему врагу богов и людей. Твоего Христа, что был распят и сходил в ад, что призывал быть мудрыми, как змеи, мы зовем Локи — Великим Обманщиком, что висит распятым в подземной пещере, пока змея капает ядом на его лицо — и этот же яд льется в сердца тех, кто отказался от веры отцов. Сын Локи — Фенрир, Могильный Волк, что в конце времен пожрет Одина, — именно его я взял своим покровителем. Кто-то в Альбе может верить в Христа, кто-то в Одина и Тора, но настоящим владыкой здесь станет Фенрир — и ты, как и все здесь, узнаешь, каковы ЕГО законы. А пока мои волки будут учить тебя новым правилам я навещу Эльсвиту, дочь тэна Этельреда: кажется, она не прочь лучше познакомиться с новым королем.

Он накинул на плечи алый плащ и вышел из спальни, не обернувшись на жалобные крики королевы Альбы, забившейся в похотливых лапах «людей-волков».

Редвальд, сбросив с плеч плащ, шагнул в дымящуюся паром купальню, и улегся, чувствуя, как целебные воды согревают тело. Позади остались месяцы напряженной работы, подавления мятежей и мелких стычек на новой границе между франками и тюрингами. Сейчас же император мог себе позволить несколько расслабиться в своей новой резиденции в Аахене.

— Могучий владыка почивает на лаврах? — раздался над его головой насмешливый голос , - тебе не кажется, что тут слишком много места?

Редвальд не успел ответить, когда раздался негромкий плеск и к нему прильнуло обнаженное женское тело. Шаловливая рука прошлась по его груди, потом опустилась ниже и молодой король, обернувшись, прильнул к губам своей королевы. Энгрифледа тоже могла позволить себе отдохнуть — после тяжелой и кровавой работы по усмирению Британии. Собственно, серьезно ей пришлось поработать только в Уэльсе, где она вступила в бой с Кингеном ап Мануганом, в жестокой сече, длившейся целый день, наголову разбив войско самозванного короля". Он сам угодил ей в руки живым — и Энгрифледа самолично скормила его Черному Шаку. После этого усмирение Британии пошло легко — королева не только вернула свои прежние земли, но и захватила кой-какие новые, отодвинув на север границу Альбы. Убедившись, что страна, наконец, в безопасности, молодая королева выделила несколько дней, чтобы навестить супруга.

— Надеюсь, ты не будешь меня донимать королевскими обязанностями, — сказал Редвальд с неохотой оторвавшись от губ любимой жены, — хоть один день.

— Я!? — Энгрифледа вскинула брови с видом оскорбленной невинности, — как ты мог заподозрить во мне такое коварство? Я — не буду. А вот она...

— Кто? — Редвальд еще задавал этот вопрос, когда послышались шлепки босых ног и в воду опустилась еще одна голая девушка, светловолосая и голубоглазая.

— Брунхильда!?

— А что тебе удивляет, мой король? — Энгрифледа мурлыкнула, царапнув острыми ноготками грудь супруга, — мы, знаешь ли, очень сдружились после...некоторых событий. И сошлись на том, что тебе нужно чем-то успокоить новых подданных. У тебя больше нет короля из Меровингов — но есть королева. И не только королева, но и пророчица.

— Если боги не отберут у меня этот дар, — вздохнула Брунхильда, — не знаю, можно ли меня даже сейчас считать невинной.

— Я сам король-жрец Одина, — рассмеялся Редвальд, — думаю, ради меня, боги простят тебе грех замужества. Сказать по правде, Энгрифледа, я и сам думал об этом браке не раз, вот только не знал, как сказать тебе.

— Мы всегда мыслим одинаково, муж мой, — улыбнулась Энгрифледа, — именно поэтому Тюрингия до сих пор непобедима.

— И останется такой и впредь, — расхохотался Редвальл, привлекая к себе обеих женщин и впиваясь поцелуем в первые же подставленные губы.