Волки сильнее собак

12

Яков установил походную печку на пристани чернобыльского яхт-клуба и готовил Хоффману с Аркадием на завтрак копченую рыбу и черный кофе. Охранник стряпал с засученными рукавами, с плечевой кобурой напоказ и, видимо, получал удовольствие от зрелища нагромождения ржавых судов, возвышающихся на фоне серого неба.

Хоффман бил себя в грудь, как Тарзан.

– Это похоже на низовья Замбези. Ее называют королевой Африки. Вот только каннибалы здесь белобрысые, голубоглазые украинцы.

– Не по душе украинцы? – спросил Аркадий.

– Просто хочу сказать, что в доме, куда привел нас ваш приятель Ванко, было холодно и темно, как в пещере. О кошерном питании можно забыть.

– Дом радиоактивен?

– Не очень. Знаю, знаю, в Чернобыле это называется четырехзвездными удобствами.

Аркадий оглядел Хоффмана. Щеки и подбородок американца покрывала рыжая щетина.

– Ты перестал бриться?

– Хотите хасидизм, получайте хасида. Зато у тебя такой видок, словно тебя трахнул медведь.

– А вот Яков говорит, что я прекрасно выгляжу.

Проснувшись после вчерашнего, Аркадий оглядел себя. Сплошные синяки от голеней до ребер, а каждый поворот головы отдавался болью.

Хоффман рассмеялся:

– Яков считает, что пока сломанные кости не торчат наружу, выглядишь прекрасно. Не жди от него ни капли сочувствия.

– Он в порядке, – сказал Яков и, сняв пенку, стряхнул в воду. Всплыла рыба и заглотнула ее. – Он менш.

– Что это значит? – спросил Аркадий.

– Дуралей, – перевел Хоффман. – Ты общаешься с людьми, помогаешь им, веришь и вот из-за этого становишься уязвимым. Не знаешь, кто напал на тебя?

– Я совершенно уверен, что это братья Воропаи. Милиционеры. Яков разогнал их.

– Он такое может.

Яков сидел на корточках возле печки и – если не считать свешивающегося с плеча оружия – напоминал безобидного пенсионера у реки, среди множества поврежденных, никуда не годных суденышек на фоне приближающейся грозы. Аркадий не знал, насколько хорошо понимал или старался понять разговор Яков. Иногда он отвечал по-украински, иногда на иврите, а то и вообще молчал, как старый радиоприемник.

– Яков правильно сделал, что дал подонкам уйти. Украинцы скорее поверят двум своим милиционерам, а не русскому и еврею. Кроме того, не хочу загружать Якова. Я плачу ему, чтобы он охранял меня, а не тебя. Если они и впрямь начнут вынюхивать, тогда в дело вступит Яков, и начнется новая Крымская война. Видишь у него ермолку? Геи его замечают издалека.

– Бывали здесь раньше? – спросил Аркадий, но Яков, повернувшись, занялся рыбой, которая дымилась и подгорала.

– Итак, вчера в Киеве ты видел нашего друга Виктора, – сказал Хоффман. – Правда, у него вид разбогатевшего человека?

– Скорее, преобразившегося.

– Давай оставим эту тему. Главное, что вы оба видели эту гориллу Ободовского с его зубным врачом.

– И с гигиенистом.

– И с гигиенистом. Почему бы вам с Виктором не выкрасть пейджер у братьев Воропаев и не отнести парочку клюшек Ободовскому? Пусть скажет вам, где был, когда в служебном проезде за домом Паши появился фургон. Если не знаете, как это сделать, поможет Яков. Мне приходилось видеть его в действии. Вопросы есть?

– Есть. Ты сказал, что был здесь в прошлом году по распоряжению Паши Иванова, чтобы изучить возможность заключения коммерческой сделки, связанной с использованием ядерного топлива.

– Его здесь по горло. Ни одного действующего реактора, лишь тонны радиоактивного топлива. Безумие.

– И нет смысла устанавливать деловые связи?

– Совершенно верно. Но какое это имеет отношение к Ободовскому?

– Кто разговаривал здесь с вами? Какие чиновники? – спросил Аркадий.

– Не знаю. Не помню.

– Сделка повлекла бы инвестирование миллионов долларов. Ты говорил с начальником атомной электростанции, инженерами, министром в Киеве?

– Ну да.

– Поэтому ты приехал переодетым?

Глаза Хоффмана сузились от гнева.

– Что это за вопросы? Считается, что ты на моей стороне. Топливная сделка так и не состоялась. Она не имела ничего общего со смертью Паши или Тимофеева. Впрочем, и с Ободовским тоже.

– Ешьте, ешьте. – Яков раздал картонные тарелки с жареной рыбой.

– Как насчет того, если мы с Яковом вернемся в Киев, Виктор отведет нас к Ободовскому и мы дадим ему по мозгам?

– Возьмите кофе. – Яков передал металлические стаканчики с чем-то черным и густым. – Пейте, пока не пошел дождь.

Рыба была как резиновая. Аркадий отхлебнул кофе и теперь, когда спешить было некуда, полюбовался американским пистолетом Якова – сорок пятый калибр, истерт до такой степени, что видна сталь.

– Надежный?

– Лет на пятьдесят еще хватит, – сказал Яков.

– Скорострельность уже не та.

– Это только на пользу. Лучше не торопиться и прицелиться получше, я так думаю.

– Золотые слова.

– Почему бы не избить Ободовского? – настаивал Хоффман.

– Ободовский находился снаружи, а те, кто доставили хлорид цезия в квартиру Паши, были внутри. Дверь не взломали, у них имелись коды, и они смогли обойти видеокамеры.

– И полковника Ожогина?

– Конечно, ведь на нем держится служба безопасности «НовиРуса».

– Уж его-то я прикончу. Он убил Тимофеева и Пашу.

– Только Ожогин никогда здесь не был. А вот ты, Бобби, бывал и не говоришь почему. Надолго ли приехал?

– Не знаю. Мы отдыхаем, ночуем под открытым небом – куда спешить?

Казалось, не спешил один Хоффман. Он сидел на крыле автомобиля, ковыряя в зубах рыбьей костью. И был похож на человека, у которого море терпения.

– Спасибо за кофе, – поблагодарил Аркадий и пошел с пристани прочь.

– Отец мой был здесь, – сказал Яков.

– Да что вы? – Аркадий остановился.

Яков пошарил в кармане рубашки и закурил экономно не выброшенный окурок. Он говорил не останавливаясь, словно только что вспомнил подробности.

– Чернобыль был портовым городом, еврейским центром. Украина была независимой, когда Россией овладели красные. И что же сделали? Украинцы посадили чернобыльских евреев в лодки, остальных побросали в воду, а затем утопили и постреляли из пулеметов всех, кто пытался доплыть до берега.

– Я же говорил тебе – не жди сочувствия от Якова, – сказал Хоффман Аркадию.

Как только Аркадий подъехал к улице над рекой, он позвонил Виктору, и тот признался, что прошлой ночью упустил Антона Ободовского возле казино.

– Сперва купи за сто долларов клубную карточку, только потом разрешат войти. И ее действительно всучили русскому. Антон играет всю ночь, а я торчу зря возле казино. Он что-то задумал. И мне жаль Галину.

– Какую Галину?

– Гигиениста. Ту, что похожа на «Мисс Вселенная», помнишь? Кажется, она милая девочка. Хотя, может быть, и слишком приземленная.

– Как у Антона с зубами? – спросил Аркадий.

– Вроде все хорошо.

– Куда ты теперь?

– Обратно в кафе – на случай, если Антон вернется. Здесь дождливо. Знаешь, что европейцы делают в дождь? Сидят весь день над чашечкой кофе. Очень изысканно.

– Ты говоришь так, словно проводишь чудный отпуск. Отправляйся в туристическое агентство, которое рядом с кабинетом стоматолога, и посмотри, не купил ли Антон куда-нибудь тур. Да, мы уже проверили, чем занимались Иванов с Тимофеевым во время аварии в Чернобыле, но я хочу, чтобы ты еще раз проверил.

– Да ничем. Два этих чудака проводили в Москве исследования.

– Какие, для кого?

– Дела давно минувших дней.

– Я буду признателен, если ты все-таки узнаешь это. – Сквозь деревья Аркадий видел на пристани Хоффмана и Якова. Яков задумчиво уставился на воду, а Хоффман говорил по мобильнику. – Ты все-все сообщаешь Бобби?

– Позвонила Люба. Я обрисовал ей положение дел, а она сказала, что главное – то, что Бобби мне платит, – чуть помолчав, произнес Виктор.

– Ты сообщаешь ему все?

– Почти. Но то же самое – и тебе, причем не беру с тебя ни копейки.

– Бобби использует меня как гончую. Он намерен сидеть и ждать, пока я кого-нибудь не вспугну.

– Делаешь работу, а он платит наличными? По-моему, это называется капитализмом.

– И еще одно – Ванко восхищен тем, как Алекс Герасимов зарабатывает деньги в свободное от Чернобыля время, выполняя обязанности переводчика в какой-то московской гостинице. Ничего постыдного в этом нет. Но Алекс почему-то говорит, что занят только научной работой, за которую платят мало или вообще ничего. Маленькая ложь, но это уже не мое дело.

– Именно так я и думал.

Аркадий поймал в ладонь каплю дождя.

– Начни обзванивать московские гостиницы, которые обслуживают западных бизнесменов – «Аэростар», «Кемпински», «Мариотт», – и проработай все. Это будет дорого. Звони из своей гостиницы за счет Бобби.

– Звучит волшебно.

Еще до начала дождя Аркадий поехал в «черную» деревню, где нашли труп Тимофеева. Он побывал там до этого раз двадцать и каждый раз пытался представить, как это русский миллионер мог оказаться у ворот кладбища в зоне. Аркадий также пробовал представить, как труп Тимофеева обнаружили милиционер Катамай и местный самосел. Как бы описал все это сборщик утиля, которого вытащили потом мертвым из охлаждающего пруда? Теперь нет всех троих – Тимофеев умер, Гулак погиб, а Катамай исчез. Весело, ничего не скажешь. Погода была такой же, что и в последний день жизни Тимофеева, – брызги дождевых капель со зловеще мрачного неба и приближающиеся раскаты грома.

Аркадий спрыгнул с мотоцикла на майдане, где Ева Казка устроила свою передвижную клинику. В некотором смысле в зоне было два кладбища. Первое – это сама деревня с заколоченными окнами и провалившимися крышами. Другое – настоящее кладбище с простыми крестами из металлических трубок, выкрашенных в белый или синий цвет, одни с табличками, другие с фотографиями в овальной рамке, третьи с яркими букетиками пластиковых цветов. «Оставьте себе Вечный огонь, принесите мне пластиковые цветы», – подумал Аркадий.

Из-за угла кладбища неожиданно появилась Мария Панасенко. Аркадий удивился, потому что гравер у входа на кладбище сказал ему, что в этом месте слишком высокая радиация и посещения ограничены одним разом в год. На Марии был большой платок на случай дождя и та же одежда, в которой она угощала его самогоном два дня назад. Мария держала короткую косу, а через плечо у нее висел мешок с куманикой и сорняками, который она наотрез отказалась отдать пожелавшему помочь Аркадию. Руки старушки были маленькими и жесткими, а голубые глаза ярко блестели.

– Наши соседи. – Мария обвела взглядом кладбище. – Уверена, что и они сделали бы для нас то же самое.

– Ухожено, – сказал Аркадий и подумал: «Удобная приемная Небес».

Мария улыбнулась, показав стальные коронки:

– Мы с Романом всегда боялись, что для нас не найдется хорошего места на кладбище. Теперь можно выбрать.

– Понятно. – Снова стальная улыбка.

Мария подняла голову.

– Грустно все-таки. Деревня умирает, и это похоже на конец книги. Вот так-то, и говорить тут нечего. Мы с Романом, может быть, последняя страница.

– Вам не так уж и много лет.

– Зажилась я на свете, однако спасибо.

– Я все хотел узнать, что здесь за милиция.

– Да мы их мало видим.

– А самоселов?

– Ни одного.

– На кладбище, случайно, нет могил Ободовских?

Мария покачала головой и сказала, что знает все семьи из окрестных деревень. Никаких Ободовских. Она бросила взгляд на мешок:

– Простите, мне надо отнести зелень, пока не засохла. А вы должны зайти к нам и пропустить стаканчик.

– Нет-нет, спасибо. – Аркадия бросило в жар от одной лишь мысли о самогоне.

– Уверены?

– Да. В другой раз, если можно.

Он подождал, пока Мария уйдет, а затем мысленно вернулся ко Льву Тимофееву. Знал Аркадий немного. Тело нашли лежащим вниз лицом в грязи у ворот кладбища – перерезано горло, отсутствовал левый глаз, на волосах и рубашке ни одного кровавого пятна, зато в носу имелись сгустки крови. Аркадий все еще был далек от разгадки вопроса «почему». Ему только и оставалось, что задаваться вопросом «как». Сам ли Тимофеев доехал до деревни или его кто-то привез? Убили на кладбище или привезли к воротам уже труп? Тащили мертвого или живого? Окажись тогда на месте происшествия знающий сыщик, нашел бы он следы шин, крови и ботинок перетаскиваемого трупа? Нашел бы он грязь на подошвах или по крайней мере следы ног? В протоколе сообщалось о волчьих следах, а почему нет ни слова о человеческих? Если уже дошло до вопроса «почему», то умышленное это убийство или этот «лакомый кусочек» случайно попал в руки милиционера Катамая?

Аркадий снова начал с деревенского майдана, поскольку там вероятнее всего можно поставить машину. Оттуда дорога на кладбище сужалась до тропинки. В одном из домов колыхнулась занавеска, но краем глаза Аркадий успел заметить Нину на костылях, соседку Марии. Неужели что-то могло ускользнуть от внимания этих настороженных выживших? И тем не менее все они утверждали, что ничего не видели.

Шагая по тропинке, Аркадий через каждые несколько шагов останавливался, чтобы отвести в сторону листву и поискать отпечатки или следы крови. Он делал уже подобное десятки раз, и каждый раз безуспешно. Аркадий остановился у ворот кладбища и представил себе Тимофеева в разных видах – во весь рост, на коленях, лежащего на спине. Да уж, фотографии, сделанные сразу после обнаружения трупа, могли пригодиться. Или схема, или рисунок. В этом смысле Аркадий был не лучше собаки, пытающейся найти что-то по запаху. И все-таки всегда что-то остается. Посетители холмов Бородина все еще чувствовали дыхание французских и русских стрелков, погребенных под землей. А вдруг остался и какой-никакой след последнего мгновения жизни Тимофеева? Где сейчас души похороненных в этой деревенской земле? Эти люди вели простую жизнь, проходила она среди полей и садов, и были они далеки от остального мира, как прошлый век.

Аркадий открыл ворота. Кладбище было словно второй деревней – только из могил и крестов, разделенных железными оградами. Некоторые могилы были зажаты оградами «соседей», зато кое-где имелись даже стол со скамейкой. Никаких солидных склепов или памятников здесь не было – богатство почти не играло роли в жизни или смерти сельских жителей. Мария аккуратно прибрала вокруг крестов своих односельчан, а на принадлежавших ей могилах, без крестов, стояли четыре стеклянные банки с анютиными глазками, каждая у изголовья едва заметного холмика. Было так темно, что Аркадий встал на колени, чтобы рассмотреть их поближе. Четыре детские могилки, не бросающиеся в глаза из-за отсутствия крестов. Незаконные могилы. Какое страшное преступление скрывали они?

Ева сказала, что Тимофеев был белым, словно выжатым. Вид замороженных трупов был, конечно, обманчив, но Аркадию хотелось верить, что Ева повидала немало насильственных смертей, и взгляд уцелевшего глаза Тимофеева сквозь пленку инея, должно быть, напомнил ей скорее Чечню, чем вызвал предположение о сердечном приступе. Вот только куда же девалась кровь из перерезанного горла? Если Тимофеев стоял или лежал, то она должна быть на рубашке. Если был перевернут вниз головой, то на волосах. Оказавшиеся только в носу сгустки крови наводили на мысль, что Тимофеева перевернули вверх ногами, а затем лицо и волосы вымыли. А глаз? Неужели им полакомился волк?

Могли подвесить за ноги, а потом вымыть волосы. Тем не менее на затылке все же имелся кровоподтек, но это могло быть и ото льда морозильника.

Аркадий стоял, положив руку на ворота. Вдруг мимо него быстро мелькнуло что-то, словно вырвавшись на волю, и Аркадий торопливо пошел прочь, преследуемый дробью дождевых капель, слабым предвестием ливня.

В соседней «черной» деревне вообще не было жителей, ее кладбище заросло куманикой и сорняками. Аркадий надеялся, что, сравнив два кладбища и две деревни, получит хоть какую-нибудь подсказку, но увидел лишь печальное зрелище разваливающихся изб. Запах поганок соперничал здесь с приторным духом гниющих яблок. В том месте, где дикий кабан выкапывал грибы, дозиметр в кармане Аркадия дал о себе знать. Аркадий услышал движение в ближайшем доме и подумал, кто быстрее домчится к мотоциклу – человек или кабан? Он пожалел, что нет у него под рукой охотничьего ножа капитана Марченко или, что еще лучше, пистолета Якова.

Внутри дома раздался рев, и из двери выехал маленький одноцилиндровый мотоцикл. Проскочив заваленный хламом двор и хилый частокол, мотоциклист в шлеме и камуфляже на мгновение остановился, чтобы опустить забрало. У мотоцикла отсутствовала коляска, икону не спрятать, зато имелся номер. Это был синий «сузуки», у которого не хватало отражателя с заднего крыла. Этот отражатель лежал в кармане Аркадия.

– Все ищешь и крадешь иконы? – обратился к мотоциклисту Аркадий.

Вор посмотрел на Аркадия, словно говоря: «Опять ты?» – и включил зажигание. Когда Аркадий добежал до своего мотоцикла, вор был уже далеко от деревни.

Мотоцикл у Аркадия был больше и сильнее, но его хозяин оказался не на высоте. Вор выехал от деревни на узкую тропу, проложенную для заготовки дров. Там, где ветви были надломаны, он уворачивался, ловко огибая завалы. Аркадий продирался сквозь кусты, когда его выбила из седла незамеченная ветка дуба. Мотоцикл уцелел, и это было главным. Аркадий встал и прислушался к звуку удаляющегося «сузуки». По листьям стучал дождь. Березы раскачивал поднявшийся ветер. Вора и след простыл.

Аркадий принялся толкать вперед мотоцикл с выключенным мотором и при такой смешной скорости вдруг обнаружил на мокрой листве следы другого мотоцикла. В месте разветвления тропы Аркадий сознательно двигался метров пятьдесят по ложному следу, а потом выбрался через лес на нужную тропу и увидел вора, остановившегося за блестящей от влаги завесой елей. Настил из мокрых иголок был мягким, и двигался Аркадий бесшумно. Но тут стальные челюсти капкана выпрыгнули с земли и громко лязгнули, сомкнувшись возле ноги Аркадия. Вор быстро обернулся на звук и тут же сорвался с места.

Вор продолжал мчаться впереди Аркадия, но не исчезал из поля зрения. Пока Аркадий видел маленький мотоцикл впереди, он старался объезжать все препятствия. Аркадий рисковал, хотя в нормальном состоянии он никогда бы на это не пошел. Он несся за асом, выполняя прыжок за прыжком, тормозя на мокрых листьях, чтобы свернуть с тропинки и проскочить между сосен, пока они оба внезапно не ворвались обратно в деревню. На дальнем ее конце начиналось лесничество с выросшими по грудь молодыми деревцами. Вор проезжал между ними, как слаломист, наклоняясь то вправо, то влево. Выигрывая время, Аркадий ехал прямо по саженцам.

Как только Аркадий стал приближаться, вор свернул с дороги в сторону сосен ржавого цвета, радиоактивного леса, и потом выскочил на холмистую местность с радиационными указателями зарытых домов, легковых автомобилей и грузовиков. Мотоцикл Аркадия попадал в ямы, буксуя, выбирался из них и проваливался снова, а тем временем вор виртуозно преодолевал все эти препятствия. Каждый раз, когда Аркадий сворачивал, вор оказывался все дальше и дальше, так продолжалось до тех пор, пока незамеченная канава не схватила переднее колесо мотоцикла Аркадия и не перекинула его самого через руль. Аркадий вскочил, но погоня закончилась. Вор исчез в направлении Чернобыля, а горизонт побелел и задрожал, после чего раздался удар грома, возвестивший наконец о начале грозы.

Тучи извергли свое содержимое, и огни города потонули в потоках воды. Аркадий ехал медленно, мокрые волосы прилипли ко лбу. Он миновал заманчивые огни кафе, услышав царящую за его дверьми какофонию музыки и пьяных выкриков. Окна запотели. Никто не видел, как проехал Аркадий. Под шум дождя он промчался мимо общежития, места для стоянки машин. Пригнул голову под согнувшимися ветками. Представил себе Виктора, пережидающего грозу в киевском летнем кафе в компании с голубями. Мокрый камуфляж плотно облепил грудь и плечи. Мимо проехал грузовик со сломанными «дворниками», и Аркадий удивился, как водитель умудряется ехать при нулевой видимости.

Он свернул на спускавшуюся к реке дорогу и увидел развернувшуюся во всей красе панораму грозы. Под дождем от воды поднимался густой туман, но Аркадий разглядел, что Хоффман и Яков вместе с машиной исчезли с пристани яхт-клуба. Вспышки молнии освещали обломки судов. Противоположный берег был похож на эскиз пейзажа – осины и тростник, подернутые Дымкой тумана. Вверх по течению слабо светились окна домов, в которых жили работники станции. Аркадий хорошо видел при свете молний и поэтому не включал фару. Он пересек мост и проехал между кирпичными зданиями по грунтовой дороге, которая заканчивалась тупиком, если не считать трамвайного пути, который шел вдоль того, что, возможно, когда-то было спортивным полем, а теперь представляло собой заросли рогоза и папоротника.

Аркадий заглушил мотор и, огибая тенистую группу деревьев, стал толкать мотоцикл по дорожке к гаражу из листов гофрированной стали. Двери были закрыты на висячий замок. Они заскрипели, когда Аркадий, быстро вскрыв замок, распахнул их. Но при таких раскатах грома можно было услышать разве что взрыв бомбы. Аркадий обвел внутренность гаража пальчиковым фонариком. Гараж был тесным, но содержался в порядке: на полках скобяные изделия в банках, вдоль стен ряды инструментов. Посреди гаража стоял белый «Москвич» Евы Казки. Сбоку от машины стоял мотоцикл «сузуки» с еще теплым мотором; с другого – мотоциклетная коляска, накрытая брезентом. Аркадий вынул из кармана отражатель, который сорвал с заднего крыла мотоцикла похитителя икон, и прикрепил его к металлическому выступу на заднем крыле мотоцикла Евы. Все сошлось.

Печной дым вел к домику, заросшему со всех сторон сиренью. Веранда была превращена в комнату. В окно Аркадий мельком увидел фортепьяно и огонь, поблескивающий сквозь щели печки. Он постучал в дверь, но гром загрохотал, как осадные орудия, заглушая все остальные звуки. Аркадий открыл дверь, когда позади него блеснула молния, осветив интерьер веранды – коврик, плетеные стол и стулья, книжные полки и картины. Комната снова погрузилась в темноту. Он шагнул внутрь, когда небо над головой раскололось и как прожектором осветило комнату. Ева шагнула на середину комнаты, держа в руке пистолет. Босая и в халате. Пистолет был девятимиллиметрового калибра, и было ясно – она умеет с ним обращаться.

– Уходите или буду стрелять, – бросила Ева.

Дверь от порыва ветра со стуком захлопнулась, словно прогремел выстрел. Ева запахнула халат свободной рукой.

– Это я, – тихо сказал Аркадий.

– Знаю.

Словно в забытьи, Аркадий приблизился к Еве, осторожно отогнул воротник халата и поцеловал тот самый шрамик на шее, который заметил раньше. Ева приставила дуло пистолета к голове Аркадия, когда он распахнул халат. Груди ее были холодны, как мрамор.

Аркадий услышал, как опускается курок. Почувствовал, как дрожь пробежала по ногам Евы. Она прижала пистолет плашмя к голове Аркадия, страстно обнимая его другой рукой…

В печке уютно потрескивали дрова. Как они оказались в постели, Аркадий не помнил. Иногда тело берет верх. Два тела в данном случае. Когда Аркадий вошел в Еву, она стала раскачиваться сверху, откинув голову назад. Вокруг ее глаз пролегли глубокие тени. Потное тело ее сильно напрягалось, как при прыжке, словно все безумие, которое Аркадий обнаружил в ней прежде, превратилось теперь в ненасытную похоть. Аркадий чувствовал то же самое. Они пили из единого источника…

Ливень сменился моросящим дождем. Ева и Аркадий сидели на противоположных концах кровати. Свет керосиновой лампы выхватывал из темноты черные глаза Евы, ее волосы, пистолет.

– Готовишься выстрелить? – спросил Аркадий.

– Нет. Наказание только прибавит тебе храбрости. – Она оглядела царапины и синяки взглядом профессионала.

– Некоторые получены из-за тебя.

– Жить будешь.

– Именно так я и думал.

Ева взглядом указала на кровать как на поле битвы:

– Это ничего не значит.

– А для меня значит многое.

– Ты застал меня врасплох.

Аркадий подумал: «Нет. Это было неизбежно».

– Магнетическое притяжение?

– Что-то вроде этого.

– А ты видел игрушечных собачек с магнитом? Как они притягивают друг дружку? Это совсем не означает, что сами собачки этого хотят. Так что ошибочка вышла.

За кругом света от лампы, в тени, Аркадий разглядел беспорядочно валяющиеся подушки, книги и пледы. Фотография в рамке запечатлела пожилых супругов перед домом. Присмотревшись, Аркадий узнал развалюху, в которой Ева прятала свой мотоцикл. Афиша концерта «Роллинг Стоунз» в Париже. Заварной чайник и чашки, хлеб, варенье, нож, доска для резки хлеба и крошки. Все как у всех, обычное жилище.

Аркадий кивнул на пистолет:

– Если хочешь, могу разобрать и собрать вслепую. Это единственное, чему научил меня отец.

– Здорово.

– Он тоже так считал.

– У тебя с Алексом много общего.

То, что объединяло их, было перед глазами, но Аркадий понял, что Ева имеет в виду не себя, а нечто большее.

– И что же это?

Ева покачала головой. Она не собиралась развивать эту тему и устало произнесла:

– Алекс был уверен, что это обязательно случится.

– Алекс – человек умный.

– Он безумец.

– Неужели это ты довела его до безумия?

– Переспав с другими мужчинами? Их было не так уж и много. Страшно хочется курить.

Аркадий отыскал пару сигарет и пепельницу.

– Что ты знаешь о самоубийстве? Кроме трупов, у тебя что-нибудь есть? – спросила Ева.

– О, я положил начало целой цепочке самоубийств. Мать, отец… Считаешь, что на тебе все закончится, но нет…

– И ты?..

– Неудачно. Во всяком случае, здесь, в Чернобыле, мы делаем то же самое. И по-моему, очень стараемся. А ты пробовала покончить с собой?

Она снова переменила тему, не давая Аркадию возможности направлять разговор:

– Как продвигается твое расследование?

– Туго, но безнадежно. Миллионеров в основном убивают из-за денег. Я не уверен, что здесь тот самый случай.

– Что-нибудь еще?

– Да. Приехав, я сразу же предположил, что смерти Иванова и Тимофеева как-то связаны между собой. Я и сейчас так думаю.

– Загадка. А что ты делал сегодня в деревне?

– Побывал на кладбище в деревне Романа и Марии и все задавался вопросом, имелись ли официально зарегистрированные случаи смерти в деревнях зоны в результате аварии. Тогда бы я узнал их имена – на крестах. Мне это не удалось, но я обнаружил четыре детские могилы без крестов.

– Внуки Марии. Скончались по разным причинам, возможно, не связанным с Чернобылем. Бывает, что родные погибли и некому их похоронить, кроме бабушки и дедушки. Никто не ведет статистики. Официально зарегистрированы сорок один человек, погибшие в результате аварии, и полмиллиона неофициально. Самый полный список погибших достиг бы луны.

– Потом я поехал в соседнюю деревню, где встретил тебя. Что ты делала на мотоцикле в доме? Подожди, сам догадаюсь. Ты забираешь иконы, а потом об их краже сообщают в милицию. Так действуют сборщики утиля и коррумпированные милиционеры, и нет никаких оснований беспокоить таких старых людей, как Роман и Мария. Потом ты отдаешь иконы. Но в той деревне не было ни одного жилого дома или икон, так зачем же ты была там? Чей это был дом?

– Ничей.

– Я узнал мотоцикл по отсутствующему отражателю, а тебя – по шарфику. Тебе надо выкинуть все шарфики. – Аркадий перегнулся через кровать и поцеловал Еву в шею. Выстрела не последовало, и Аркадий расценил это как доброе предзнаменование.

– Иногда я вспоминаю тринадцатилетнюю девочку, шагающую на первомайской демонстрации с глупой улыбкой, – сказала Ева. – Она переехала из деревни в Киев к тете и дяде, чтобы ходить в танцевальное училище. Требования там жесткие, но она подходила по росту и весу и была хорошо сложена. Девочке поручили нести транспарант с надписью: «Идем в светлое будущее!» Она так обрадовалась, что день теплый и не надо надевать пальто. Юное тело – это чудо роста, деление клеток происходит очень быстро. И в этот день девочка почувствовала это как никогда, потому что тучи закрыли солнце, а ветер дул с Чернобыля. И вот конец танцам – и начинается знакомство с советской хирургией. – Ева тронула шрам. – Сперва щитовидная железа, а затем опухоли – везде. Именно по ним узнаешь настоящего обитателя зоны. Мы трахаемся без опаски. Я пустая внутри – можешь бить в меня, как в барабан. И все же время от времени я вспоминаю эту несмышленую девочку и так стыжусь ее глупости, что если бы я могла вернуться во времени назад, то взяла бы пистолет и сама застрелила ее. Когда это чувство переполняет меня, я прячусь в ближайшей избе или в «черном» доме. Такого добра здесь хватает, и спрятаться не составляет труда. Другими словами, бояться мне нечего. А ты был честолюбивым мальчиком? Кем хотел стать?

– В детстве хотел стать астрономом и изучать звезды. Потом кто-то сказал мне, что я вижу не звезды, а звездный свет, образовавшийся тысячи лет назад. Увиденное мною оказалось старьем, и я потерял к астрономии всякий интерес. Конечно, моя сегодняшняя профессия тоже не подарок. Я не могу вернуть мертвого к жизни.

– А раненого?

– Все ранены.

– Все?

– Это единственное, в чём я уверен.