Воля Императрицы

Глава 8

Ризу, Джак, Фин и Кэйдлин прибыли с зарёй, как раз когда конюхи выводили коней для Сэндри и её спутников. Все сонно поздоровались друг с другом. В такой час никто не жаждал беседовать. Жэгорз, который прошлым вечером выказывал тенденцию говорить быстро и часто, молча кутался в найденный для него залатанный плащ. Он выпучил глаза на сонного коба, которого ему седлали, но оказавшись верхом на крепком мерине, он держался достаточно хорошо.

Амброс, натягивая перчатки для верховой езды, нахмурился, глядя на их пугало.

— Как мы объясним его присутствие? — поинтересовался кузен Сэндри. — Нельзя просто добавлять в свой антураж незнакомцев, начнутся вопросы, Кузина, в частности потому, что ты приехала к нам совсем без охраны и слуг.

Сэндри бодро смотрелась в своей цветочно-розовой ездовой куртке и шароварах, но её мозг всё ещё спал.

— Амброс, как ты вообще можешь думать о таких вещах в такой час? — потребовала она, и зевнула.

Он глядел на неё снизу вверх холодными голубыми глазами, пока она садилась верхом на свою кобылу.

— Потому что за воротами будет по крайней мере два шпиона, и ещё больше — по дороге, — добавил он. — В Наморне юные дамы не имеют такой свободы, какой они, похоже, обладают на юге, Кузина. И для этого есть хорошие причины.

Джак сонно опирался на луку седла:

— А нельзя просто позволить шпионам гадать, а решить уже потом, когда проснёмся? — спросил он.

Амброс зыркнул на него, сжав губы.

— Я думаю, что мы, предположительно, тоже должны быть шпионами, — сказала Кэйдлин, бывшая прошлым днём довольно оживлённой. — Но это глупо, ведь чтобы шпионить, нам нужно сначала проснуться. — Она отхлебнула из фляжки, от которой в холодном утреннем воздухе шёл пар: — Кто хочет чаю?

— Он — мой секретарь, ясно? — потребовала Сэндри, потеряв терпение. — Я не осознавала, какую сложную социальную жизнь я должна вести в Наморне, поэтому мне пришлось нанять наморнского секретаря, Кузен — теперь ты доволен? Можно нам жить дальше?

Амброс фыркнул, и сел верхом на своего мерина. Жэгорз оглядел своих спутников и охрану:

— Секретарь? У меня даже нет перьев, и чернил, и…

Браяр наклонился и хлопнул его по плечу:

— Я обеспечу тебя по первому классу, — заверил он Жэгорза. — Ты будешь королём секретарей.

Когда пара охранников открыла ворота, всадники выстроились парами, чтобы проехать через них. Ведя их группу вместе с Амбросом, Сэндри услышала, как Жэгорз пожаловался:

— Я даже не уверен, что умею писать.

«А я-то думала, что это Трис у нас всё время тащит домой всякую бездомную живность», — думала Сэндри, качая головой, пока они ехали по Главной Улице. «Теперь она втянула в это Даджу, Браяра, и меня». Она искоса бросила взгляд на Амброса, который по-прежнему сжимал губы. Она ничего не могла с собой поделать: уголки её собственных губ поползли вверх. «Хотела бы я услышать, как Амброс будет объяснять, почему у меня социальный секретарь, который не умеет писать».

Как Трис и предупреждала их прошлым днём, дождь начался сразу после того, как слуги закрыли за ними ворота. Амброс остановил всю компанию, глядя на Сэндри, в то время как Ризу застонала, а Кэйдлин чихнула.

Сэндри обернулась в седле.

— Трис? — спросила она.

Трис, уже успевшая уткнуться в книгу, вздрогнула, и подняла взгляд. Сэндри ткнула пальцем в лившуюся с неба воду — «хотя даже Трис должна была заметить дождь, когда её книга начала намокать!» — подумала она.

Рыжая зыркнула на облака. Хотя Сэндри ничего не увидела и не почувствовала, морось разошлась в стороны, стекая по обе стороны их отряда, как если бы они были накрыты стеклянным щитом. Трис огляделась, чтобы убедиться, что все, в том числе охранники и вьючные лошади, попали под её защиту. Затем она подняла брови, задавая немой вопрос «Так пойдёт?».

«Вот это наша Трис», — думала Сэндри, смирившись с эксцентричностью своей сестры. Она кивнула, и повернулась обратно к Амбросу, который с неуютным видом глазел на Трис. Сэндри ткнула его обутой в сапог ногой. Вспомнив, где он находится, Амброс пустил своего коня рысью, хотя взгляд его не отрывался от изгибавшегося прочь над их головами дождя. Остальные поехали следом, хотя охранники и придворные явно замешкались.

Сэндри поравнялась с Амбросом. «Надеюсь, он научится спокойно воспринимать странные магии», — подумала она. «Он их будет видеть всё лето, и они не всегда будет милыми и тихими — вроде отвода дождя».

Учитывая ранний час, движение на улицах вокруг дворца было редким. Спустившись в коммерческую часть города, они начали встречать больше прохожих. Снабжавшие город повозки приезжали сюда, чтобы разгрузить овощи, фрукты, мясо, яйца, и сыр. Их группа замедлилась ещё больше по мере приближения к воротам и на шедших от них за город дорогах. Однако когда они удалились от города на несколько миль, движение уменьшилось. В целом они ехали быстро. Сэндри дивилась тому, как много места им уступают на дороге, пока не осознала, что все, у кого хватало времени заметить невидимый щит над их головами, удалялись от их группы настолько, насколько позволяла ширина дороги.

К середине утра они остановились в приличных размеров постоялом дворе, где Амброса узнали, и незамедлительно обслужили. Всадники спешились, чтобы выпить горячего чаю со свежими булками, пока конюхи чистили их коней. В сёдла они вернулись уже взбодрившимися и в более весёлом расположении духа, несмотря на пасмурную погоду. Кэйдлин заняла место Сэндри рядом с Амбросом, болтая о придворных новостях и о четырёх непоседливых детях Амброса. Джак ехал с Сэндри, указывая ей на достопримечательности. Фин и Браяр ехали вместе, беседуя о лошадях. Поскольку Трис не отрывалась от книги, а Жэгорз предпочёл забиться между вьючными лошадьми и остальными охранниками, Ризу и Даджа вскоре разговорились. У Ризу был нескончаемый запас придворных историй. Вскоре Даджа осознала, что многие истории также служили предостережением о разных придворных персонах, в частности — об императрице. Обрисованный Ризу образ Берэнин являл женщину, которая твёрдо намеревалась, чтобы всё было так, как она хочет.

— Ты её боишься? — потребовала Даджа, когда они остановились у второго постоялого двора. Время было уже после полудня. Все проголодались. — Судя по твоим словам, все одновременно её и боятся, и любят.

— Так и есть, — объяснила Ризу. — Она — великий правитель. Как и большинство великих правителей, она получает всё, что пожелает.

Сэндри, спешивавшаяся поблизости, эти слова услыхала:

— Но это наверняка ужасно сказывается на её характере, — заметила она. — Никто не может иметь всё, что пожелает. Это способствует росту самоуверенности и высокомерию.

Даджа посмотрела на круглый подбородок Сэндри, задранный под своим самым упрямым углом.

— Я не думаю, что она оценит, если получит урок от нас, — предупредила она, позволяя конюху забрать её скакуна. — Я бы предпочла не испытывать необходимости в поспешном отъезде, спасибо большое. Отсюда далеко до границы.

— Я тоже не особо хочу сбегать, — сказал Браяр, следуя за ними в постоялый двор. — Когда-нибудь придёт день, когда мои ноги окажутся недостаточно быстрыми.

К ним подбежала женщина, чтобы проводить их к столам.

— Помнишь старого Сагхада Гу́ркоя? — спросил Амброс, когда они расселись в уединённом помещении. — Разорён — он, и вся его семья. — Его голубые глаза сверкнули, когда он посмотрел на Фина: — Императрица избрала твоего отца бенефициарием в том деле.

Фин пожал плечами:

— Если вы хотите попробовать встать между ней и тем, что она хочет, Сагхад фэр Ландрэг, я пожелаю вам удачи. Обещаю, что буду жечь благовония в храме по вашему выбору, когда вас не станет, — уведомил он Амброса, который, похоже, не был этим оскорблён. — Она была настроена делать то, что хочет. И если ей захотелось дать отобранное моему отцу… что ж, когда Гуркой сказал «нет», ей это тоже очень не понравилось.

— Никто не всесилен, — настаивала Сэндри.

— Возможно, но ты будешь удивлена, как много ущерба может нанести тот, кто считает себя таковым, — с горечью сказал Браяр, пока служанки ставили им на стол грибной суп с лапшой и селёдочный салат.

— Да что же с тобой такое произошло? — потребовала Трис, зыркая на Браяра. — С тех пор, как ты вернулся домой, то только и делаешь, что намекаешь. Либо говори прямо, либо заканчивай с намёками!

Браяр зыркнул на неё в ответ:

— А тебе какое дело? Тебя не волнует то, что происходит на самом деле — тебе интересно только то, что в книгах.

Наморнцы умело притворились, что не услышали слова, которые выпалил один из их спутников. «Наверное, у них много проходящих схожим образом семейных ужинов», — подумала Сэндри. «Или, может быть, даже имперских ужинов».

Дождь всё ещё шёл, когда они снова пустились в путь, более-менее сухие под щитом Трис. Теперь придворные уже на самом деле проснулись. Вскоре все, кроме Жэгорза и охранников, играли в глупые игры, вроде «Я Вижу» и «Пятнадцать Вопросов». Они продолжали играть словами, когда Амброс наконец повёл их прочь с главной дороги на дорогу поменьше — ухоженную и вымощенную камнем, как и основной тракт, чтобы повозки не прокладывали на ней колеи.

Ещё через час Браяр потребовал:

— И когда же мы увидим эти твои драгоценные владения?

Амброс оглянулся на него, улыбаясь:

— Ты уже в Клэйхамате Ландрэг, — сказал он Браяру. — По крайней мере, во внешней его части. Пастбища и сельскохозяйственные угодья. Мы ехали по ним с того самого момента, когда сошли с основного тракта.

Браяр посмотрел на Сэндри:

— Ты ничего не сказала.

— Я и не помнила, — ответила она. — Последний раз я здесь была десять лет назад. Помню только, что мне было скучно до слёз. Никто со мной не играл.

Наконец они доехали до каменной стены, простиравшейся в обе стороны насколько хватало глаз. Ещё одна дорога вела через обрамлённый камнем проход в стене. Эта новая дорога тоже была вымощена камнем, но только центральная её часть была так же хорошо ухожена, как дороги, по которым они ехали до этого. По краям не хватало камней, а камни по центру были потрескавшимися и разбитыми. Сворачивая на эту дорогу, Амброс бросил за спину:

— Теперь мы на землях Ландрэг, являющихся частью основного владения.

Ещё час на пути им не попадалось ничего кроме горстки домов или полей, покрытых недавно посаженной весенней зеленью. Наконец они повстречали большое стадо пасшихся коров, потом овечьих и козьих пастухов с их стадами. Они миновали яблоневые и грушевые сады, на ветвях деревьев которых уже виднелись маленькие зелёные образования, которые станут фруктами, и вишенные сады, где плоды начали наливаться оранжево-красным. В какой-то момент Браяр остановил коня, и сощурился, глядя на дальнее поле, где паслись животные с блестящей коричневой шерстью.

— Целая толпа мулов, — сказал он, ни к кому конкретно не обращаясь.

Амброс ответил:

— Это всего лишь одно стадо. Вся семья Ландрэг знаменита мулами, которых мы разводим и продаём.

— Это — специальность нашей семьи уже больше двух сотен лет, — с гордостью добавила Сэндри.

Браяр, Трис, и Даджа переглянулись. Из них только Даджа широко улыбнулась и произнесла вслух:

— Что ж, это многое объясняет[5].

— Я вас не слушаю, — важно заявила им Сэндри, когда придворные засмеялись. — Вы заметили, как я вас не слушаю? — продолжила она. — Запомните это ощущение. Я вас игнорирую.

— И я чувствую, что меня игнорируют, — сказал Браяр, возвращаясь обратно к ним. — Меня так игнорируют и так не слушают, что я знаю: ничего не изменится, если я скажу «Почему меня не удивляет то, что Ландрэги разводят мулов»?

Когда они добрались до реки, которую пересекал мост, Амброс повёл их компанию по маленькой, грязной, заезженной тропе, которая вела прочь от моста. Сэндри остановила своего скакуна:

— Погодите минутку, — позвала она, хмурясь в недоумении. — Я помню этот мост. Мы пересечём его, и вскоре окажемся в деревне, а потом — в замке.

Амброс развернул своего скакуна:

— В лучшие времена мы бы так и сделали, — тяжело произнёс он, что-то наподобие стыда давило ему на плечи. — Но мост небезопасен. Он стар, и ему давно требовался ремонт, замена дорожного полотна и опор. А потом, два года назад, у нас было крупное наводнение, которое ещё сильнее ослабило опоры. Мост небезопасен. Нам нужно проехать шесть миль вниз по течению, там есть брод.

Сэндри это весьма не понравилось:

— Я не понимаю. Это главная дорога в замок. Почему её не починили?

Фин сказал:

— Что это там, спелые вишни? Ещё рано, но я хочу посмотреть. Обожаю вишни. — Он поехал к лежавшему неподалёку саду, выехав из-под щита Трис, и оказавшись под дождём. Оставшиеся трое придворных молча последовали за ним. Сопровождавшие их группу воины попятились, оказавшись вне пределов слышимости. Жэгорз заёрзал, явно не зная, что ему делать, а Браяр и Даджа переглянулись. «Что тут происходит?» — будто спрашивал Браяр у Даджи своим взглядом. Её пожимание плечами ответило «Понятия не имею». Трис вроде бы и не обращала ни на что внимания, но книгу свою закрыла, заложив нужное место пальцем.

Амброс подъехал обратно к Сэндри:

— Прости меня. Я не знал, что ещё можно сделать, — сказал он, потихоньку краснея. — Сначала я просто отложил ремонт. А потом у нас везде было так много повреждений от наводнения в тот год, и позже тем же летом налоги повысились. Я не мог одновременно починить мост, выплатить налоги, и отправить тебе обычное количество денег. Письменные приказы твоей матери совершенно ясны. Она, а теперь ты, должна получать точно оговорённую сумму каждый год, без возражений.

Пальцы Сэндри сжали поводья. «Я знала инструкции Матушки насчёт нашего дохода», — сказала она себе, стыдясь. «Я знала, что она не оставила управляющему места для принятия собственных решений. Но я думала, то он всё равно ослушается. Я думала…»

Она внезапно вспомнила все эти столбцы сухих, скучных чисел: всё возраставшие суммы налогов, предварительные расчёты затрат на устранение повреждений от наводнения, и доходы от владений. Если бы она сложила всё, и прошлась бы по всем счетам, одна позиция за другой, то она увидела бы, что денег на всё не хватало.

— Я думал, что мы сумеем починить мост в прошлом году, — продолжил Амброс напряжённым, тихим голосом, — но Её Имперское Величество снова повысила налоги, чтобы покрыть затраты из-за военных действий на границе с Лайраном. И снова, можно было либо починить мост, либо отправить тебе то, что было наказано отправлять. Наши обязательства перед тобой имеют приоритет.

— А что налоги? — потребовала Сэндри дрожащим голосом. — Ты их выплатил.

Амброс выглядел удивлённым тем, что ей приходится такое спрашивать.

— Налоги надо платить. В прошлом году я обратился к ростовщику. В этом году, если будет на то воля богов, я смогу выплатить ссуду, если повышу налоги на мельницы и шерсть для подданных.

Сэндри наклонилась ближе к нему:

— Тебе надо было сообщить мне, — с чувством произнесла она. — А не полагаться на то, что я вычислю всё по твоим счетам. — Она ощутила, что краснеет от стыда. — Тебе следовало изложить проблему прямо! У меня более чем достаточно денег на мои нужды. Я могла бы отказаться от получения выплат в оба года, и даже не заметила бы!

Медленно, будто боясь разгневать её, Амброс сказал:

— Твоя мать, Клэйхэйм Амилиан, выразила свои желания совершенно ясно. Эти деньги всегда должны идти клэйхэйм — хороший выдался год, или нет. И я не знал тебя достаточно, чтобы спрашивать. Я всё ещё не знаю тебя достаточно хорошо. — И он добавил, ещё тише: — Кузина Сэндри, наказанием для управляющего, который недоплачивает своему господину — или госпоже — является отрубание вороватой руки. Кроме того, я потеряю земли, которыми владею сам. Я и моя семья останемся без единого гроша.

— Я бы никогда не стала настаивать на таком! — воскликнула Сэндри.

Даджа бросила взгляд на придворных. Если они и услышали, то даже не повернулись в сёдлах.

Амброс устало потёр голову:

— Клэйхэйм…

— Сэндри! — отрезала она.

Твёрдо глядя ей в глаза, Амброс сказал:

— Клэйхэйм, имперские шпионы повсюду. Имперские суды весьма рады рассматривать подобные дела самостоятельно, особенно если есть вероятность того, что они смогут конфисковать земли для короны. Именно так Её Имперское Величество и раздаёт титулы и доход своим фаворитам.

Набрав в грудь воздуха, чтобы спорить дальше, Сэндри передумала, и выдохнула.

— Давай просто поедем дальше, — сказала она, чувствуя себя усталой до мозга костей. «Надо было быть внимательнее. Надо было ещё несколько лет назад это исправить. Спасибо, Мама. Ты нас обеих опозорила. А я — опозорила себя». — Завтра, если это не опасно, Амброс? Пожалуйста, безотлагательно начни ремонт моста. Выплати ростовщикам всё, что должен. Не посылай мне ничего следующие три года. Я оформлю это письменно, и заверю.

На этот раз она поехала впереди по грязной тропе к броду, выйдя из-под щита Трис, и намокнув. Браяр развернулся. Как только он поднёс два пальца к губам, Трис заткнула уши. Жэгорз и Даджа взвизгнули от боли, когда Браяр издал пронзительный свист, которым он раньше подзывал пса, жившего в Спиральном Круге. Придворные это услышали, повернули коней, и пустили их рысью обратно к основной группе, а охрана поехала следом.

Пока Даджа костерила его на языке Торговцев, Браяр широко улыбнулся Трис:

— Ты не забыла. Как мило.

Она пожала плечами:

— Этот звук я едва ли забуду. Кроме того, именно так я и подзывала Медвежонка, когда мы с ним путешествовали вместе. — Она занялась заталкиванием своей книги в перемётную суму, чтобы ему не было видно её лицо. — Это не давало мне тебя забыть, пока я странствовала.

Браяр подъехал, чтобы ткнуть её локтем:

— Ты просто напоминала себе, как тебе было тихо, когда я тебя не достаю, — сказал он, шутя, хотя на самом деле был тронут. — Тебе меня не одурачить.

Она на самом деле осклабилась в ответ.

Со временем они пересекли брод, и вернулись на дорогу по другую сторону от опасного моста. Пятнадцать минут спустя они перевалили за небольшую возвышенность, и обнаружили внизу приличных размеров деревню по обе стороны от дороги. В ней была мельница, постоялый двор, кузница, пекарня, и храм, не считая домов на почти пятьсот семей — большое поселение, для деревни. На дальней стороне деревни и реки, вращавшей колёса мельницы, возвышался холм, на котором стоял замок. Отсюда им была видна внешняя, наружная стена, выстроенная из гранитных блоков. За стеной виднелись четыре башни и верхняя часть соединявшей их стены.

— Замок Ландрэг, — сказал Амброс, пока они ехали вниз к деревне. — Родное поместье клэйхам и клэйхэйм семьи Ландрэг на протяжении четырёх сотен лет. — Когда они последовали за ним, дождь, который к этому моменту поутих, начал лить сильнее. Трис вздохнула, и снова подняла свой щит, в то время как в деревне кто-то начал звонить в храмовый колокол. Люди выходили из своих домов, становясь по обе стороны дороги. Другие прибегали из дальних зданий и близлежащих полей.

Сэндри приостановила свою кобылу, затем догнала Амброса:

— Кузен, что они делают? Жители деревни?

Амброс посмотрел на неё, слегка нахмурившись, как если бы смышлёная ученица дала ему неправильный ответ на вопрос:

— Ты — клэйхэйм, — мягко сказал он. — Это их долг — приветствовать тебя по возвращении.

— Откуда они знали, что она приедет? — спросил Браяр.

Амброс поднял свои бледные брови:

— Я послал вестового вчера, разумеется, — объяснил он. — Это мой долг — заранее предупредить о возвращении клэйхэйм.

Кобыла Сэндри занервничала: девушка слишком крепко держала поводья, давя удилами на чувствительные уголки лошадиного рта.

— Прости, дорогуша, — пробормотала Сэндри, наклоняясь вперёд, чтобы погладить кобылу по мокрой шее. Она ослабила хватку на поводьях. Не глядя на Амброса, она тихо сказала: — Я не хотела этого, Кузен. Я не хочу этого. Пожалуйста, попроси их вернуться к своим делам.

— Плохая мысль, — сказал Джак. Сэндри оглянулась на него. Темноволосый дворянин пожал плечами: — Так и есть, — настаивал он. — Они должны показать надлежащее признание своему суверенному господину. Нельзя позволять им начать думать о нас непочтительно, Леди Сэндри. Крестьяне должны всегда знать, кого им следует уважать.

— Мне не нужны церемонии для уважения, — отрезала Сэндри, сердясь. Её щёки снова залились румянцем, когда они проезжали мимо крайних групп жителей деревни; ей казалось, что её щёки — как знамена, объявляющие всему миру о её желании забиться под какой-нибудь камень. Когда она проезжала мимо, мужчины кланялись, а женщины делали реверансы, не поднимая взглядов. — И им следует кланяться не мне, — тихо настаивала она, чувствуя себя самой большой ложью в мире. — Не мне, а моему кузену. Это же он работает ради их блага. Тебя-то они так встречают? — потребовала она у Амброса.

— Они кланяются, если случаются рядом, когда я проезжаю, но я — не клэйхэйм, — сказал ей Амброс тихим голосом, чтобы жители деревни не услыхали. — Ты не понимаешь, Кузина. У нас в Наморне есть сложившийся уклад жизни. Простолюдины возделывают землю, ремесленники делают вещи, купцы их продают, а дворяне сражаются и управляют. Каждый знает своё место. Мы знаем правила, которые укрепляют эти места. Это — твои земли; эти люди — твои слуги. Если ты попытаешься изменить ритуалы, по которым мы живём, то ты подорвёшь весь общественный порядок, а не только свой собственный его уголок.

— Он прав, — сказал Фин. — Поверь мне, если они не будут относиться к тебе с надлежащим уважением…

Ризу перебила его:

— Леди Сэндри, за соблюдением обычаев следят не только владельцы земель. Восстание в одной деревне воспринимается как угроза всему дворянству. Сюда в течение нескольких дней пришлют имперских стражников, и тогда казнят каждого десятого жителя.

— На моих собственных землях? — прошептала Сэндри, ужаснувшись.

— Лорды бывали больны, глупы, или отсутствовали, — тихим голосом ответил Амброс. — А порядок нужно поддерживать.

— Я не могу сказать им, чтобы больше так не делали? — поинтересовалась Сэндри.

— Только если хочешь прополоть капустную грядку, — пошутил Фин. Кэйдлин ткнула его острым локотком в рёбра. — Ну, так мы их зовём дома, — запротестовал молодой дворянин. — Капустные головы. Торчат в земле, а в голове ни одной благородной мыслишки.

«Пропалывать капустную грядку», — с ужасом подумала Сэндри. «Убивать крестьян».

Она посмотрела на жителей деревни, пытаясь поймать взглядом их лица. Она не сразу осознала, что хотя дождь усилился, люди на земле не становились более мокрыми. Она посмотрела вверх. Пространство, которое покрывал магический зонтик Трис, расширилось. Оно стало настолько большим, что она не видела его краёв, лишь текущую над головой воду, как если бы деревню накрывала огромная стеклянная пластина. «Она всё ещё читает», — подумала Сэндри, оглядываясь на Трис. «Она может удерживать весь дождь, и по-прежнему не отрываться от чтения».

Уголков рта Сэндри коснулась улыбка. Она подумала: «Кто-то явно практиковался».

Они пересекли реку, миновали крайние дома на дальней стороне, затем начали взбираться на холм, к замку. На полпути вверх по склону они услышали дребезжание огромной цепи. Поднималась решётка, перегораживавшая открытые ворота. Подъёмный мост уже был опущен, и вёл через ров, который лошади было бы не перепрыгнуть. На гребне стены в каждой бойнице стояли солдаты в кольчугах и шлемах, наблюдая за ней. Один из них, стоявший прямо над воротами, поднял к губам трубу, и подул. Когда Сэндри и Амброс первыми въехали на подъёмный мост, влажный воздух огласил золотой трубный зов.

Внутри они обнаружили внешний двор, где размещалось множество промыслов, поддерживавших обитателей замка. Повсюду мужчины и женщины бросали свои дела, и выстраивались вдоль изогнутой дороги, которая вела от ворот к внутреннему двору. Когда их группа проезжала мимо, люди кланялись или делали реверанс.

«Дедушка Ведрис никогда бы не позволил им тратить рабочее время на этот вздор», — разгневанно подумала Сэндри, скрывая однако свои истинные чувства, улыбаясь и кивая тем, кто выстроился вдоль дороги. «Он мигом на тебя набросится, если посчитает твоё поведение неуважительным, но не испытывал необходимости в этой, этой глупой церемонии для доказательства этого уважения. Я так рада, что он сейчас не может меня видеть».

Когда они проскакали через внутренние ворота, у Сэндри заныли челюсти. Она на самом деле скрипела зубами от расстройства. Совершив над собой усилие, она заставила себя расслабиться, подвигав челюстью, чтобы размять напряжённые мышцы. Она оглянулась на остальных, и увидела нечто, заставившее её широко улыбнуться. Маленькая Чайм сидела на луке седла Трис, расправив крылья и высоко задрав подбородок. Стеклянная драконица явно думала, что все приветствовали именно её.

«Пусть так и будет», — подумала Сэндри, широко улыбаясь. «Это не для меня — это для неё».

Удерживая в голове эту мысль, она смогла улыбаться ждавшим у внутренних ворот солдатам более естественным образом, и кивать группам людей, стоявших внутри, на дворе перед главным замком. Её улыбка стала шире, когда четыре девочки возрастом от пяти до двенадцати лет оторвались от группы слуг, и понеслись к Амбросу, крича «Папа! Папа!»

Он засмеялся и спешился, встав на колени в грязи, чтобы обнять всех четверых разом.

— Можно подумать, я отсутствовал несколько лет, а не несколько дней, — упрекнул он их, его глаза довольно светились. — Что ваша кузина может подумать о таких оторвах?

Сэндри спешилась прежде, чем кто-то успел помочь ей в этом.

— Она думает, что они очаровательны, — сказала она, подойдя, и встав рядом с Амбросом. — Она думает, что их отцу повезло иметь столько восхитительных дочерей.

— Действительно, их отцу повезло, — сказал Амброс, поднимаясь. — Девочки, это ваша кузина, Клэйхэйм Сэндрилин фа Торэн.

Вспомнив о манерах, все девочки сделали Сэндри реверанс. Та, что выглядела лет на десять, протянула Сэндри букет слегка увядших цветов:

— Я их сама нарвала, — сказала она.

— И я тебе благодарна, — ответила Сэндри, принимая букет. — Люблю получать цветы после долгой поездки.

— Хорошо, потому что они несомненно были сорваны в твоём же собственном саду, — сказал Амброс, обнимая рукой старшую девочку за плечи. — И весьма вероятно, что их собирали в то время, как кто-то должен был делать уроки.

— Но Папа, я же их закончила, — возразила девочка с цветами. — Правда!

Амброс только закончил представлять своих дочерей, когда вперёд вышла всё ещё вытиравшая руки тряпочкой высокая женщина, чьи волосы были скорее серебристыми, чем светлыми в её раннем возрасте.

— А это — самый прекрасный цветок в замковых садах, — сказал Амброс, просветлев лицом. — Клэйхэйм Сэндрилин фа Торэн, позвольте представить: моя жена, Сагхада Эла́га фа Ландрэг.

Сэндри и Элага с серьёзным видом сделали друг другу реверанс. Затем леди улыбнулась Сэндри:

— Вы со спутниками наверняка изнываете по горячей ванне, — предложила Элага. — Ужасный день для поездки — ты не мог подождать погоды получше? — спросила она своего мужа, когда конюхи подошли, чтобы помочь всадникам спешиться и взять поводья их скакунов.

— Я желал, чтобы наша кузина имела время на тщательную проверку нынешнего состояния дел, прежде чем ей придётся вернуться на празднование Середины лета, — объяснил Амброс. — Согласно воле императрицы, Клэйхэйм Сэндри должна составлять ей компанию большую часть этого сезона. И как ты можешь видеть, дорогая, она послала четырёх молодых придворных, чтобы составлять компанию клэйхэйм и её друзьям, пока не придёт время возвращаться.

— Чудесно, — с улыбкой произнесла Элага. — Ризу, тебе здесь всегда рады, и Амброс, тебе следовало вспомнить, что Кэйди — внучатая племянница моей матери. И с Джаком и Фином я хорошо знакома. — Обращаясь к Сэндри, она объяснила: — Он всегда абсолютно уверен, что мы с дикой скоростью несёмся к беспорядку, в то время как он сам готов ко всему. Правда, ну что можно сделать с таким мужчиной?

Сэндри засмеялась:

— Да ты будто замужем за ним. — В Элаге было что-то, очень напоминавшее ей Ларк, одну из приёмных матерей четвёрки. Для Сэндри этого было достаточно, чтобы расслабиться.

— Тебя здесь быть не должно, — уведомила Трис тощая, низкорослая женщина, пока рыжая засовывала свою книгу в перемётную суму. — Милорд должен был тебе сказать, что слуги заходят с бокового входа. Нам нужно, чтобы ты сказала нам, какая часть багажа принадлежит Клэйхэйм.

Трис посмотрела на говорившую, задрав свой длинный нос:

— Меня понизили в должности, судя по всему, — ответила она особо сухим тоном. — Была спутницей, а стала служанкой. По-твоему я похожа на служанку?

Женщина отряхнула своё собственное коричневое платье и вышитый фартук рукой. Трис опустила взгляд, и осознала, что её благоразумная тёмно-синяя куртка для верховой езды и штаны настолько широкие, что могли бы быть юбкой, отдалённо напоминали одежду слуг.

— Ах. Ну, я не служанка, — сказала она. — У Сэндри нет служанки.

Брови женщины поползли вверх; челюсть — упала вниз:

— Нет служанки? — в смятении спросила она. — Но как же она одевается?

Трис прикусила губу, чтобы не сболтнуть «Надевает один предмет одежды за другим». Вместо этого она заново обдумала свой ответ, и произнесла:

— Клэйхэйм привыкла сама о себе заботиться.

— Но так же нельзя! — прошептала женщина. — Кто гладит её платья? Кто штопает прорехи в её одежде?

— Она сама, — ответила Трис, отцепляя свои перемётные сумы и зыркая на конюха, который явился, чтобы сделать это за неё. Повесив сумы на плечо, Трис сказала женщине: — Никто не упоминал, что ваша клэйхэйм — чарошвейка? Поверь, если ты будешь трогать её вещи, то только испортишь всё. Они никогда не мнутся и не рвутся. — Стараясь помочь, и наслаждаясь полным недоумением со стороны порядочной служанки, Трис добавила: — Видишь ли, она сама ткала для них ткань.

Рукава Трис коснулась ладонь с толстыми пальцами.

— Вимэйси Трис, я просто хотела поблагодарить вас за то, что не давали нам промокнуть сегодня, — сказала Ризу. В её крупных, тёмных глазах плескалось веселье. — Я никогда не встречала никого, Вимэйси или Винэйн, кто мог бы удерживать такую защиту, и при этом продолжать читать.

— Вимэйси! — воскликнула служанка. Её голос слегка взвизгнул на последнем слоге. — Простите меня, Вимэйси, я не хотела… не хотела навязываться… я должна приставить служанку клэйхэйм, и вам, конечно, и…

— Вимэйси Даджа и я не нуждаемся в служанках, — сказала Трис, указывая на Даджу, которая широко улыбалась Ризу. — И я думаю, что ты выяснишь, что Клэйхэйм Сэндри будет только ворчать, если служанку приставить ей. — Женщина наверняка была домоправительницей. — Наверняка у вас есть кто-то, кто будет счастлив прислуживать Сагхаде Ризуке фа Далак и Сагхаде Кэйдлин фа Сэраджэйн.

Служанка быстро сделала реверанс, и поспешила прочь.

— Мне показалось, что тебя нужно спасать, — заметила Ризу, улыбаясь. — Слуги гораздо сильнее привержены к общественному укладу, чем дворяне, я думаю.

— Лижут сапог, попирающий их шеи, — проворчала Трис, не отрывая взгляда от улепётывающей служанки.

— О, нет, мы даже не осмеливаемся останавливаться в местах, которые им могут не понравиться, — возразила Ризу, полу-шутя. — Они так коварно мстят. До того, как я это усвоила, у меня все чулки постоянно были связаны в один большой узел, а служанка, которую ко мне приставили, уехала домой, чтобы ухаживать за больным родителем. Я шесть месяцев ходила с чулками, которые спадали, потому что были растянуты до потери формы. Матушка сказала, что истинно благородные люди не бьют своих служанок щёткой, и заставила меня носить эти чулки, пока они не истрепались. Я в тот год пропустила два именинных торта, потому что в очередной раз подвязывала чулки.

Трис улыбнулась, но смотрела она на Жэгорза. «Он снова начал дёргаться, пока мы ехали по деревне», — подумала она. «Он всё ещё слышит разные вещи, даже за этими стенами. Замковые сплетни, скорее всего».

Трис так наловчилась игнорировать голоса на ветру, что ей приходилось сосредотачиваться, чтобы слышать их ясно. Она так и сделала, уловив отрывки кухонных сплетен, которые почти тонули в грохоте сковород и тревожных воплях насчёт подгоревших овсяных лепёшек. Вот кто-то отчитывал молочницу, задремавшую у маслобойки; вот конюхи обсуждали друг с другом новых лошадей, за которыми им придётся ухаживать. Обычные разговоры, но Жэгорз дёргался так, будто каждое предложение было дротиком, впивающимся в его плоть.

Приняв решение, Трис извинилась, и оставила Ризу, отправившись на поиски домоправительницы. Даджа догнала Трис:

— Дело же в моём сумасшедшем, так? — потребовала она. — Ты ведь следила за ним как сокол, даже когда притворялась, что читаешь. Ты уверена, что у него то же, что и у тебя, так ведь? Он слышит всякую всячину?

Порыв ветра перекинул через обе внешние стены образ, попавший Трис в глаза: корова, увязшая в трясине. Трое мужчин привязали к ней верёвки, чтобы вытянуть мычащее животное на сушу. Трис повернулась как раз вовремя, чтобы увидеть Жэгорза. Он стоял прямо с её подветренной стороны.

— Может быть так, а может быть и больше, — сказала она. — Слушай, отгони его туда, под стену, где не дует? А я позабочусь о комнате для него.

— Он останется со мной. — Девушки обернулись. У них за спиной, держа руки в карманах, стоял Браяр. — Хоть кто-то из вас двоих видел внутреннюю сторону его запястий? Кто-то должен быть при нём, и если вы не хотите, чтобы люди обсуждали вашу репутацию отсюда до северного края Сиф, то этим «кем-то» должен быть я.

— А что не так с его запястьями? — поинтересовалась Даджа.

Трис подошла к Жэгорзу, стоявшему лицом к ветру, дувшему от коровы, широко раскрыв неподвижные светлые глаза. Трис схватила его запястья, и повернула их, чтобы было видно внутреннюю часть. От ладоней до внутренней части локтей по его рукам тянулись полосы рубцовой ткани — как старой и серебрено-бежевой, так и недавней, красновато-пурпурного цвета.

Жэгорз заморгал, пытаясь увидеть сквозь приносимый ветром образ человека, который так внезапно наложил на него руки. Трис дёрнула его, развернув его так, что ветер дул ему в спину, а не в глаза.

— Браяр прав. Ты будешь жить с ним, Жэгорз. И никакого больше вздора вроде этого, — сказала она, тыкая пальцем в один из его шрамов. Жэгорз дёрнулся. — Слушай меня. — Она всё ещё не хотела, чтобы другие знали о её недавно приобретённых навыках, но ей необходимо было достучаться до этого человека, убедить его, что его видения не были результатом безумия.

«Жаль, что у него нет Нико, который бы сказал ему, что безумие гораздо интереснее спасения коров», — думала она, таща Жэгорза в угол двора, подальше от Браяра и Даджи.

— Я вижу всякое на ветрах, ясно? — тихо спросила она. Она стояла, повернувшись спиной к брату и сестре, чтобы они не могли читать по губам. — Образы мест, мимо которых дул ветер. Минуту назад мы оба видели завязшую в грязи корову и трёх мужчин, пытавшихся её высвободить. — Жэгорз ахнул, пытаясь вырваться из её хватки. Трис висела у него на плече, ухватившись обеими руками. — Прекрати! — приказала она. — Ты не сумасшедший. Ты провидец, способный как слышать, так и видеть, только никто тебя не обнаружил, потому что они слишком были заняты мыслями о твоём безумии. Теперь тебе нужно привести себя в порядок. Тебе нужно решить, какая часть — магия — ты меня слушаешь? — а какая — вполне ожидаемый нервный срыв от мыслей о собственном безумии, и какая часть получала так много целительской магии, что всё в тебе перемешала. Я знаю, что ты видел, потому что я научилась так видеть. Но ты никогда не учился, так ведь? Оно было там, с того момента, когда ты был немного моложе меня, но только искатели магии это упустили, или твоя семья так и не дала тебе возможности показать, что ты был в своём уме. — Она говорила быстро, пытаясь затолкать ему в уши как можно больше осмысленности, пробиться через годы бегства, госпиталей, лекарств, и ужаса. Медленно, понемножку, она ощутила, как напряжённые, жилистые мышцы под её ладонями начали расслабляться, пока Жэгорз не перестал вырываться из её рук.

— Настоящие? — прошептал он срывающимся голосом.

— Настоящее не бывает, — сказала ему Трис. — Та часть, насчёт прозрения — держи её пока между нами. Браяр и Даджа уже сообразили, что ты можешь слышать так же, как и я, но они не знают, что я могу также видеть.

— Почему нет? — просто спросил Жэгорз. — Они тебя любят.

Трис вздохнула, беспокоясь:

— Потому что вероятность научиться видеть на ветру очень мала. Они подумают, что я считаю себя лучше их. — Видя, что мужчина нахмурился, Трис поморщилась: — Они всю дорогу не давали мне спуску насчёт моего решения поступать в университет, — объяснила она. — И другие маги — когда они выясняли, что я могу это делать, в то время как многие другие терпят неудачу… они решили, что я возгордилась и слишком много о себе думаю. Я не хочу, чтобы Браяр, Даджа, и Сэндри так же обо мне думали. Браяр уже говорил, что мне, дескать, недостаточно аттестата из Спирального Круга. Это только сделает всё ещё хуже. Я знаю, как бывает с семьёй, когда становишься другой.

Жэгорз кивнул:

— Может, ты слишком чувствительная, — предположил он.

Трис ошеломлённо уставилась на него, затем засмеялась:

— Кто бы говорил!

Понемногу, будто он не был уверен, как это делать, Жэгорз улыбнулся.

Все почувствовали себя лучше, приняв горячую ванну, и одевшись в чистое. Что лучше, Элага была достаточно мудра, чтобы не подвергать их тяготам формального банкета после целого дня в пути. Вместо этого они ужинали в маленькой, неформальной столовой, а не в обширном главном зале с его возвышением, драпировками, галереей для музыкантов, и массивным камином. Это их ждало на следующий вечер.

Этим же вечером придворные поддерживали лёгкую беседу, шутили, и рассказывали новости. Ризу удалось вытянуть из Даджи забавную историю о том, как та училась кататься на коньках в Кугиско, а Джак флиртовал с Сэндри, и дразнил её, пока та, смеясь, не рассказала о Герцоге Ведрисе и о некоторых казусах, случившихся с её учеником Паско. После ужина слуги принесли в гостиную вино, чай, и фруктовый сок для всех, а также сыры, и печенье. Чайм очаровала их своими полётами в воздухе, во время которых свет свечей и очага играл яркими бликами на её стеклянном теле. Когда путники начали выказывать признаки усталости, Элага приказала служанкам показать им их комнаты.

Сэндри заснула сразу же, как только заползла под одеяла. Она не знала, сколько она так пролежала, прежде чем кто-то схватил её за руку. Она рывком села, приготовившись обрушить горсть своей силы на одежду нападавшего, и открыла глаза, увидев лишь темноту.

«Темно!» — в ужасе подумала она. «Кто-то схватил меня, и ничего не видно, где мой свет, моя лампа!»

Затем она увидела светлый ореол в окружавшей её тьме. Разбудивший её человек стоял между ней и куском хрусталя, который никогда не давал ей проснуться в темноте. Сэндри оттолкнула человека на шаг назад, позволив большему количеству света пролиться через плечо незваного гостя. У кровати Сэндри стояла женщина лед тридцати. Её лицо было залито слезами. Она продолжала хвататься за руку Сэндри, как будто от этого зависела её жизнь.

— Клэйхэйм, молю, не зовите слуг! — тихо взмолилась женщина. — Пожалуйста, я не желаю вам зла, клянусь именем моей матери!

— Глупое ты существо! — отрезала девушка, пытаясь высвободить руку. — Мне не нужно звать слуг — тебе что, не говорили, что я — маг? Я могла сделать тебе больно! Особенно когда ты загородила от меня свет, Милы ради.

Женщина отказывалась отпускать её руку:

— Пожалуйста, Клэйхэйм, я не знаю, говорили ли мне, что вы — маг, но это не имело бы ничего не изменило. Я предпочла бы погибнуть от магии, чем жить так, как живу сейчас!

Сэндри опёрлась на кровать, чтобы дотянуться до столика, и взять свободной рукой кусок хрусталя. Держа его, она получше осветила лицо схватившей её женщины. Та отдёрнулась прочь, но руку Сэндри не выпустила, и загнанный взгляд её тёмных глаз не отрывался от лица Сэндри.

Незнакомка выглядела так, будто в прошлом была миловидной девушкой, и до сих пор не совсем потеряла свою внешность. У неё были толстые карие волосы, сейчас выбивавшиеся из заколок. Её нос выглядел так, будто когда-то его сломали, и по бокам носа и рта шли глубокие складки. Она носила нижнее платье из грубой ткани и практичное тёмное верхнее платье с короткими рукавами, доходившее до икр, являя находившуюся под ним вышивку. Одежда была добротно соткана и сшита, и вышивка была хорошо сделана. Сила Сэндри сказала ей, что ткань и вышивка были хорошего качества. Её гостья могла быть крестьянкой, но бедной она не была.

— Как ты сюда попала? — потребовала Сэндри. — Ворота замка закрыты.

— Я приехала после обеда, вместе с грузом муки, — ответила её посетительница. — Я тайком пробралась сюда. Спряталась в одном из шкафов, чтобы меня не отправили домой, когда ворота закрыли на ночь.

— Тогда почему ты не показалась, пока я ещё бодрствовала?

Женщина понурила голову:

— Я всю неделю не высыпалась, беспокоясь об этом моменте, — призналась она. — Там было тепло, и подо мной лежали ватные одеяла. Я… задремала, — призналась она. — Правда, я не хотела вас пугать, но мне необходимо было с вами поговорить до… до того, как меня придут искать. — Она была достаточно помятой, чтобы поверить, что она несколько часов сидела в шкафу.

— Я не знаю, чего ты думала добиться этим вторжением, — строго сказала ей Сэндри. — Я здесь ненадолго.

— Но вы можете мне помочь! — прошептала женщина, сжимая Сэндри так сильно, что у той заболели пальцы. — Только вы можете. Если вы не поможете, я наложу на себя руки, клянусь!

Сэндри нахмурилась:

— Я правда не одобряю такого драматизма, Рави… по крайней мере скажи мне своё имя.

— Гудру́ни, Клэйхэйм, — прошептала женщина, склонив голову. — Я не назову вам свою фамилию, взятую от мужа, потому что никогда её не хотела, и желаю избавиться от неё вашей милостью.

Сэндри покачала головой, вздохнув:

— Не вижу, как я могу тебе помочь, — сказала она Гудруни. — Но как бы то ни было, позволь мне надеть халат и тапочки, и давай всё же добавим настоящего света. Потом всё мне расскажешь. А теперь, пожалуйста, отпусти, пока не сломала мне пальцы.

Гудруни лишь сжала её сильнее:

— Поклянитесь своим древнем именем, — взмолилась она. — Поклянитесь мне всеми богами, что не позовёте стражу.

— Клянусь. Хотя вообще-то моего слова дворянки было бы достаточно! — Судя по тому, как Гудруни отвела взгляд, она не разделяла мнения Сэндри насчёт слова дворянина. Сэндри покачала головой, и спросила: — А теперь я могу получить назад мою руку?

Гудруни отпустила её так, будто та превратилась в раскалённые угли. Сэндри помассировала ноющие пальцы, затем встала. Гудруни вскочила на ноги, и взяла халат Сэндри, помогая ей надеть его, в то время как сама Сэндри совала ноги в тапочки. Прежде, чем Сэндри успела сдвинуться с места, Гудруни встала на колени рядом с очагом, разворошив тлевшие угли, и добавив дров. Хотя на дворе была весна, воздух был весьма прохладным.

Сэндри запалила от огня лучину, и с её помощью зажгла фитили на канделябре. «Она должна быть в крайнем отчаянии, чтобы на такое пойти», — подумала она, вспомнив, как её наморнские спутники говорили о расправе с крестьянами, которые не относились к дворянам с должным уважением. «Сомневаюсь, что они снисходительно отнеслись бы к кому-то, кто забрался в дворянскую спальню. Я могу по меньшей мере её выслушать, и позаботиться, чтобы её не наказали». Как только стало светлее, она кивнула на стоявшие у очага кресла:

— Садись. Мне позвонить, чтобы принесли чаю? — Когда Гудруни чуть ли не вскочила из кресла на ноги, Сэндри поморщилась: — Ладно — значит, без чая. Пожалуйста, перестань скакать. — Когда Гудруни снова уселась, Сэндри села сама. — Так, — сказала она, сложив руки на коленях. — Расскажи мне, что тебя сюда привело. И покороче, если можно. Я весь день провела верхом, и хочу отдохнуть.

Гудруни опустила взгляд:

— Десять лет назад я считалась весьма красивой, — мягким голосом произнесла она. — Все парни ухаживали за мной, даже если у них не было шансов, и несмотря на то, что я сама богатой не была. И я была тщеславна, признаю. Я дразнила и флиртовала. А потом ко мне начал наведываться Ха́лмар. — Она тяжело сглотнула, и добавила: — Халмар Я́рун. Ему было за двадцать, мне — меньше двадцати. Он был мельником, как и его отец, и дела у него на мельнице шли хорошо. Он сказал, что с него довольно гулянья, и что пришло ему время заводить детей, и он решил, что я ему сгожусь. — Гудруни вздохнула: — Я ему сгожусь, — повторила она. — Как если бы у него был богатый выбор, и я лучше всего подходила для его нужд. Ох, я была зла. Я послала его куда подальше, и продолжила флиртовать.

По её щекам покатились слёзы.

— Однажды моя мать послала меня собрать грибов на ужин. Я пошла в лес в трёх милях отсюда, где, как я знала, росли боровики — мои любимые. Я их собирала, когда за мной пришёл Халмар. Он догнал меня верхом, схватил, и утащил в пастушеский домик в холмах. Там он меня и держал, согласно обычаю. — У Гудруни задрожали губы. Сэндри нашла в кармане халата носовой платок, и дала его женщине.

— Тогда он меня не бил, нет, — прошептала Гудруни. — Он сказал, что хотел, чтобы я его полюбила. Он сказал, что я полюблю его, и соглашусь выйти за него замуж, иначе я никогда больше не увижу моих родителей. Уходя, он привязывал меня, и возвращался каждый вечер, чтобы меня покормить, и чтобы сказать мне, как меня ему не хватало, пока… пока я не подписала брачный контракт. Жрец принял наши брачные клятвы, точнее — клятвы Халмара, потому что мои им не требовались. Теперь я — его жена, мать двух наших детей.

Сэндри молча слушала эту потрясающую историю, и гнев разгорался у неё внутри, пока ей так не сдавило горло, что она едва могла дышать.

— Ты вышла за мужчину, который так с тобой поступил? — потребовала она, когда Гудруни замолчала. — Ты живёшь в доме с мужчиной, который так с тобой обращался? — Она вскочила на ноги, и воскликнула: — Где твоя гордость? Как ты могла носить от него детей? Как ты могла делить с ним ложе?

Гудруни глядела на неё так, будто Сэндри вдруг начала говорить на древне-курчальском.

— У меня не было выбора, — прошептала она дрожащими губами. — Он бы вечно меня там удерживал. Другие мужчины поступают ещё хуже, чтобы заставить женщин подписать брачный контракт. И как только он подписан, жена больше не имеет прав. Большинство браков поэтому и не заключаются по контракту. Но в западном Наморне… — Она пожала тощими плечами, оставив небольшие складки на платье.

Сэндри уставилась на Гудруни, вцепившись руками в спинку кресла:

— Но ты можешь сбежать, — указала она.

— И по контракту он может кого угодно попросить вернуть меня, — отрезала Гудруни. — Единственный способ для женщины быть освобождённой от контракта — подать прошение своему сеньору, чтобы контракт был разорван.

— Так почему ты этого не сделала? — поинтересовалась Сэндри. — Кузен Амброс — честный человек. Почему ты к нему не обратилась?

— Потому что он здесь — не сеньор, — прошептала Гудруни. — Ваша мать дважды проезжала мимо меня, когда я пыталась просить у неё в прошлом. Теперь я пришла к вам. Пожалуйста, Клэйхэйм. Я сделаю всё, что вы попросите, лишь бы вы освободили меня от него.

Сэндри осознала, что пытается отодвинуться подальше от Гудруни. Эта женщина же не могла сказать такое о её матери. Сэндри уже не первый год знала, что её мать была искательницей удовольствий — красивой женщиной, которую волновал лишь её муж, её дочь, и её увеселения. Она никогда не думала о том, что это делало её мать очень плохой дворянкой.

— А что твоя собственная семья? — поинтересовалась Сэндри. — Они же наверняка возражали. Разве они не искали тебя, пока он держал тебя взаперти?

— Кроме родителей у меня нет других родственников, — ответила Гудруни. — Мои сёстры вышли замуж, и уехали из Ландрэга, а братьев нет. Люди из деревни меня искали, но… есть определённые знаки, который мужчина оставляет для указания того, что он взял женщину для свадьбы на лошадином крупе. Так это называется у нас, деревенских. В основном это — безобидный способ обойти слишком строгих родственников, или не ждать свадьбы, или добавить остроты в побег с невестой. Он им сказал, что я выбрала его своим ухажёром, и они поверили. Я успела разозлить достаточно матерей, играя с их сыновьями. Они были рады думать, что так я выйду замуж. — Она дрожащей рукой откинула со лба копну волос, с любопытством взглянув на Сэндри: — Вы правда не знали об этом обычае? О похищении женщины, настоящем или притворном, и об удержании её в тайном месте до того момента, когда она либо сбежит, либо будет вызволена, либо подпишет контракт и выйдет замуж?

— Я никогда ничего подобного не встречала, — мрачно ответила Сэндри. — Гудруни, если ты мне лжёшь…

Гудруни встала на колени:

— Обычай идёт из старого Хайдхэ́лтака, — назвала она древнее государство, из которого выросла наморнская империя. — Вы можете осведомиться у императрицы, если посмеете. С ней это проделывали дважды, но оба раза она сбегала до того, как её удавалось заставить подписать контракт. Наказание, обрушившееся на её пленителей, когда она освободилась, заставило всех мужчин думать дважды, прежде чем пробовать сделать с ней такое.

— Но разве она не отреагировала бы так же, если бы это случилось с другими женщинами? — потребовала Сэндри, чувствуя, будто ровная и надёжная почва уходит у неё из-под ног.

Гудруни снова вытерла глаза, когда по её щекам опять потекли слёзы:

— Когда какая-то дворянка к ней пришла, императрица сказала, что любой женщине, оказавшейся достаточно глупой, чтобы её поймали как птицу, самое место в клетке, где она и должна быть довольна своим хозяином.

Сэндри содрогнулась. «Да, это похоже на Берэнин», — недовольно подумала она. «Вполне в её манере презирать других женщин за то, что они не сумели сбежать так же, как она».

— Ну сейчас мы ничего не можем поделать, потому что ворота заперты на ночь, — сказала она Гудруни. — Утром я исправлю это для тебя, Гудруни. — Она прикусила губу, чтобы не задрожать от стыда. Когда снова совладала с предававшим её чувства голосом, она очень тихо произнесла: — Я прошу у тебя прощения за… мою семью. За то, что мы не выполнили для тебя наш долг. Ты заслуживала лучшего. — Она прочистила горло, наскоро вытерла щёки, и сказала уже более деловитым тоном: — Под мою кровать задвинута другая, более низкая. На ней ты по крайней мере сможешь вытянуться.

Гудруни вытянула кровать, пока Сэндри снова прикрывала камин.

— А что твои дети? — спросила Сэндри, забравшись обратно в кровать. — Что будет с ними?

Гудруни слабо улыбнулась, сев на своей кровати:

— Они останутся со мной, — сказала она, поворачиваясь, чтобы задуть свечи. — Как и везде, здесь место детей — с матерью. — В свете хрусталя Сэндри она сняла свои туфли, и заползла под одеяло на своей кровати, которая предназначалась для служанки, которой у Сэндри не было. — Отец может оплачивать — должен оплачивать — их содержание, но дети остаются с матерью. Это императрица одобряет. Детей мне удастся сохранить, потому что она распорядилась, что законом признаётся только наследование по женской линии.

— Конечно, — пробормотала Сэндри, закрывая глаза. — Чтобы отцы её собственных дочерей не могли претендовать на трон от их имени. Мне придётся выслушать показания свидетелей, — пробормотала она. — Послушать тех, кто тебя знают. После всех тех несправедливостей, что здесь произошли, я хочу удостовериться, что делаю всё правильно.

Если Гудруни и ответила ей, Сэндри не услышала. Она уже погрузилась в сон.