13 Величина проблемы

Доулиш медленно встал. Его суровый вид говорил о том, что он осознал всю серьезность положения, но кроме суровости на его лице было еще написано удовлетворение, вызванное то ли тем, что наконец-то он настоял на своем перед Марлином, то ли сознанием того, что поставленная перед ним задача потребует всей его изощренности и сноровки.

— Я почти признаю ваше право утаивать от меня эти факты, — произнес он.

— Меня больше интересует, нанесло ли ущерб делу то, что до сих пор вам не все рассказывали?

— Нет, — откровенно ответил Доулиш. — Мы не могли бы сделать больше, чем сделали, разве что…

— Разве что? — резко спросил Марлин.

— Разве что я бы привлек к сотрудничеству военных сразу, как только узнал о смерти Халла, — ответил Доулиш. — Насколько мне известно, полиция на местах активно сотрудничает с нами.

— Я позвонил властям Оксфорда, Бэнбюри и Бэнфорда, — объяснил ему Марлин и был удивлен, когда Доулиш коротко рассмеялся. — Я сказал что-то забавное?

— Я просто не понимал, почему некий Уэбб в полиции Бэнфорда вдруг изменил свое поведение, — ответил Доулиш. — Теперь мне понятно.

Он изучал лицо собеседника, стараясь между тем собраться с мыслями. Очень полезно узнать, что дело идет о подделке банкнотов. В стране, да и во всем мире, работает весьма ограниченное число таких печатников, которые имеют нужную квалификацию. Возможно, Марлин допустил существеннейшую ошибку, но сейчас говорить об этом не стоило. Это можно будет включить в рапорт, чтобы все факты были зарегистрированы. Ему, Доулишу, необходимо связаться с печатниками, поскольку понадобится специалист, который это дело знает изнутри и которому он мог бы доверять абсолютно. А еще ему надо повнимательнее приглядеться к этому ручному прессу Гая Эванса. Надо также предупредить полицию других стран: фальшивые банкноты могут быть напечатаны где угодно в мире, а потом привезены в Англию по заказу. Будет ли это большой груз или нет? Это важно для отлова контрабанды. И насколько велика должна быть типография для такой работы? В голове возникали тысяча и один вопрос, на которые нужно срочно найти ответ.

— Как вы думаете, Халл все им рассказал? — почти смиренно спросил Марлин.

— Нет, — ответил Доулиш. — Я думаю, что он вовремя сбежал. Думаю, если бы он рассказал им, то был бы немедленно убит, и уж во всяком случае убежать бы ему не дали.

Не стоило говорить о том, что, возможно, Халл все-таки рассказал то, что знал, и его держали в живых, пока проверяли рецептуру или по дюжине других причин. Сейчас самым главным было обеспечить изоляцию Бэнфорд-Мэнора и со всевозможнейшей тщательностью обыскать подвал и, кроме того, проверить всех связанных с делом, найти Шейлу Бернс и понять секрет вопля.

Воспоминание о вопле подействовало, как удар в лицо.

— В чем дело, Доулиш? — резко спросил Марлин.

— Я подумал, что некто может открыть дверь в этот кабинет, с помощью какого-то инструмента создать звуковые волны, и в несколько секунд мы умрем, — ответил Доулиш. И после напряженной паузы добавил: — Еще одно, сэр.

— Что именно?

— Я должен иметь право объявить сейчас, что дело касается фальшивых денег.

— Да, — нерешительно проговорил Марлин. — Я как раз об этом думал. Вы можете поступать, как считаете нужным, с разумной секретностью, но не должно быть и намека на переход к десятичной денежной системе. Вам не надо объяснять, что, если остальные страны узнают о выпуске новых денег на мировой рынок, это принесет неисчислимый ущерб нашей экономике. Новый фунт станет практически пустышкой. А это вдобавок к другим проблемам и постоянной нашей борьбе с инфляцией… — Он замолчал.

— Мне не нужно объяснять этого, — подтвердил Доулиш. — Да, но мне понадобится самое полное содействие исследовательских институтов, занимающихся устройствами для защиты слуха. Нам необходимо срочно иметь хоть что-нибудь.

— Я сразу постараюсь это устроить.

— Прекрасно. Тогда мне надо идти и поскорее заняться делом.

Марлин проводил Доулйша до дверей и на прощание сжал его плечо. Судя по всему, решил Доулиш, до него начало наконец доходить, сколько времени было потеряно из-за его стремления к секретности и как серьезны могут быть последствия этого. Сопровождаемый личным адъютантом Марлина, Доулиш вышел в приемную, а затем с бешеной скоростью обогнал сопровождающего, почти сбежал по лестнице и вышел на улицу. Когда он сворачивал на площадь Парламента, раздался визг тормозов, мерзкий оглушительный звук.

Его сердце чуть не выпрыгнуло из груди, кровь, казалось, застыла в жилах.

Маленький автомобиль врезался в зад другому автомобилю.

Доулиш вытер пот со лба и пошел дальше. Ему необходимо быть собранным как никогда, потому что никогда над ним так сильно не нависала опасность. Каждый автомобиль казался угрозой, готовой испустить жуткий, убийственный визг…

К зданию Ярда Доулиш подошел гораздо более спокойным. Но он был страшно зол на себя. Если он сам так легко поддался психологическому давлению вопля, как же должны вести себя остальные? Да, вопль был использован как смертоносное оружие, но, пожалуй, самую серьезную угрозу представляла нагнетаемая им атмосфера ужаса. Малейший звук мог отвлечь людей Доулиша от выполнения их обязанностей, даже от таких, которые требовали только сосредоточенности.

Он должен был удостовериться, что другие полицейские тоже это поняли, но легко это не будет. Ему было необходимо достать устройства, которые обеспечивали бы защиту человека от самого сильного звукового удара.


Когда он открыл дверь из коридора в свой кабинет, Чайлдс появился из другой двери.

— Что-нибудь новое? — резко спросил Доулиш.

— Прибыли досье на Хортона, Рут Десмонд и Шейлу Бернс, — ответил Чайлдс. — Они у вас на столе, сэр.

— Что-нибудь еще?

— По-моему, вроде ничего, сэр. Бернс исчезла бесследно.

— А что там с ее дружком, Эриком… как-его-там?

— Его фамилия Паркер. Эрик Джон Паркер. Он работает в «Юнайтед компьютере» и через два дня должен с семьей отплыть в Австралию.

— Чем он занимается? — спросил Доулиш.

— Он инженер по компьютерам и консультант со стопроцентным послужным списком. Короче, все, что мы о нем узнали, сходится с рассказом Шейлы Бернс.

— Так, — проговорил Доулиш. — Берите стул и послушайте это.

Он включил микрофон, соединенный с телетайпом так, что все, что он говорил, немедленно передавалось в кабинеты всех ста двадцати четырех членов «Врагов преступности» во всех концах света.

— Внимание! — начал он. — Считаем, что нынешняя деятельность Коллиса связана с подделкой денежных знаков и ценных бумаг, в первую очередь британских, но, возможно, затрагиваются и другие валюты. Я занимаюсь обследованием всех британских печатников, обладающих средствами для производства такого рода, и обращаюсь с просьбой к другим странам провести подобные расследования. Есть основания полагать, что Бэнфорд-Мэнор, повторяю, Бэнфорд-Мэнор, Оксфордшир, Англия, был или является местом, используемым в связи с этим правонарушением. Одновременно сообщаю, что в этом могут быть замешаны сэр Хьюго Тэвнотт и его сын Дэвид. — Затем Доулиш перечислил имена Гая Эванса, Шейлы Бернс и Хортонов и продолжал с особым нажимом: — Более опасным, чем само расследуемое преступление, следует считать метод их нападения, от которого погибло шестнадцать человек, включая двух моих подчиненных. Повторяю — это более опасно, чем угроза широкомасштабной подделки денег. Должны быть приняты особые предосторожности. Используемый метод прост. Изобретен прибор, который создает звуковую волну, способную оказывать невыносимое давление на уши и мозг живых существ. У погибших людей было вызвано обильное кровоизлияние в мозг, и они умерли почти мгновенно. Должны быть использованы всевозможные средства защиты ушей во время расследования ситуаций, в которых может участвовать Коллис, так как Коллис способен использовать это оружие в любое время и по любому поводу. Точка. Подтвердите, пожалуйста, получение сообщения.

Он замолчал и выключил микрофон.

Чайлдс, до сих пор неподвижно сидевший напротив, теперь передвинул свой стул и мрачно произнес:

— Вряд ли может быть хуже, сэр.

— Вряд ли, — согласился Доулиш. — Но теперь, по крайней мере, к этому относятся очень серьезно. Господи, да если бы Марлин и сейчас ничего не рассказал. — Он замолчал. — Профессор Хопкинс с вами уже связывался?

— Его ожидают сюда к семи часам, сэр. Он был в Шотландии, его сюда доставят самолетом.

— Дай бог, чтобы не слишком поздно.

Каждый скрип, каждый треск дерева напоминали об ужасе.

— Вы разговаривали с миссис Хортон? — спросил он.

— Ее рассказ совпадает с тем, что говорил ее муж, — ответил Чайлдс.

— Нет чего-нибудь новенького от Сима? — поинтересовался Доулиш. Вопросы из него летели как из пулемета.

— Только отчеты о поиске, сэр, все отрицательные.

— А что насчет племянницы Тэвноттов?

— Ее мать, сэр, вышла замуж за брата леди Тэвнотт, который, следовательно, приходится Рут Десмонд отчимом. У этой ветви фамилии денег мало. Рут работает секретарем в лондонской брокерской фирме, а сейчас по просьбе дяди фирма отпустила ее помогать ему. Эта фирма связана как-то с семьей — как именно, мы продолжаем выяснять. — Чайлдс отвечал как автомат, бесстрастным голосом и с безучастным лицом.

— Каково финансовое положение Тэвнотта? — спросил Доулиш.

— Когда-то было очень хорошим, но сейчас он едва сводит концы с концами.

— А его сын грабит его направо и налево, — заметил Доулиш. — А что известно о проигрышах Дэвида Тэвнотта? Вообще, играет ли он, как, где?

— Насколько нам удалось узнать до сих пор, он вообще не играет, — ответил Чайлдс.

Слова эти повисли в воздухе. Наступило молчание. Доулиш, казалось, предчувствовал, что услышит именно это и ему придется остановиться и подумать. Он представил себе изборожденное морщинами лицо старого Тэвнотта, его измученный вид, когда он с горечью говорил о том, сколько проиграл его сын. Или он врал сам, или Дэвид полностью ввел его в заблуждение. Доулиш повел плечами и вспомнил это выражение зла, да, именно зла, на лице Дэвида. Если он не играл, то что он делал с этими деньгами? Платил за печатание в подвале старого монастыря эротической литературы?

— Есть у него какие-нибудь дорогостоящие пристрастия? — мрачно поинтересовался Доулиш.

— До сих пор мы таких не обнаружили, — ответил Чайлдс.

— Он действительно украл у отца деньги?

— Вне всяких сомнений, — сказал Чайлдс. — Уэбб рассказал мне, что ни для кого не секрет, что сынок буквально обескровил сэра Хьюго. Раза два или три против него чуть не возбудили дело, но до этого не дошло. Он ограничивает объекты своего воровства членами собственной семьи, которые всегда его покрывают.

— А что насчет его жестокости?

— Хорошо всем известна, сэр, но в последнее время он ее сдерживает.

— Есть какой-нибудь повод для такой перемены?

— Кажется, главный констебль дал ему знать, что, если еще хоть раз его поймают на жестокости по отношению к детям и животным, против него будет возбуждено уголовное дело и ни связи, ни вранье не помогут ему из этого выпутаться.

— Понятно, — проронил Доулиш. — Значит, это его напугало?

— Вроде бы так, сэр.

— Не кажется ли вам, что сэр Хьюго Тэвнотт может оказывать на местные власти слишком большое влияние? Больше, чем следует? — спросил Доулиш.

— Да, мне так показалось, сэр, и, насколько я мог понять, у этого есть своя история. Очень многие симпатизируют сэру Хьюго Тэвнотту из-за сумасшествия его жены и поведения сына, а также из-за того, что большая часть его семьи оставила его. Это скорее не давление, которое оказывает Тэвнотт, а симпатия, которую проявляют люди, знавшие всю жизнь его самого и его семью.

Доулиш фыркнул себе под нос, но ничего не сказал. Загорелся зеленый сигнал. Чайлдс наклонился вперед и нажал кнопку. Из щели под кнопкой поползло шифрованное сообщение. Чайлдс проглядел его и сказал:

— Париж подтвердил принятие вашего сообщения, сэр.

— Распорядитесь, чтобы все подтверждения принимали внизу, ладно? — проговорил Доулиш. Он смотрел и слушал, как Чайлдс, взяв трубку, говорил по телефону, поджал губы, пока тот клал трубку на рычаг, и поинтересовался:

— Как Хортон?

— Он пробыл все время в своем клубе, «Карилон». Пил чай с гостем, который к нему пришел. — Чайлдс расправил плечи. — Я не совсем понимаю, сэр, зачем вы привезли его с собой?

— Я хотел убрать его из Бэнфорда на время основного поиска, — ответил Доулиш. — И еще я хотел поглядеть, как он будет себя вести.

— У вас есть какие-то особые причины подозревать его?

Доулиш склонил голову набок и похоронным тоном провозгласил:

— Просто одна из моих знаменитых догадок.

Чайлдс сохранил невозмутимый вид, но в глазах у него промелькнула улыбка, когда он заметил:

— Я почти не помню, чтобы у ваших догадок не было достаточных оснований.

— У этой основание не слишком основательное, — ответил Доулиш. — Меня рассказ Шейлы Бернс убедил абсолютно. Она была в полном изнеможении, эмоционально разбита, было три часа утра… Я просто не могу себе представить, что она проделала все то, о чем говорят Хортон и его жена.

— Так что вы считаете, что она не убежала, а была похищена? — задумчиво спросил Чайлдс.

— Да, по-моему, именно так, — подтвердил Доулиш. — А если это так, то ее тоже спрятали где-то поблизости. Нам надо побыстрее найти этот тайник.

— И вы думаете, что за всем этим стоит Коллис?..

— Я в этом уверен, — прервал его Доулиш.

— Тогда сомнительно, что эта молодая женщина представляет для него какую-нибудь ценность, и ее, вероятнее всего, не будут скрывать, а убьют, а тело где-то спрячут, — рассуждал Чайлдс.

— Да, — согласился Доулиш, — это еще одна причина не терять ни секунды. В котором часу, вы сказали, прибудет сюда профессор Хопкинс?

— Около семи часов, — ответил Чайлдс. — Вам нельзя ехать в Бэнфорд-Мэнор, не повидавшись с ним. Не так ли, сэр?

— Если я правильно понимаю, Хопкинс должен знать принцип действия этой звуковой волны, — сказал Доулиш. — И он может знать, есть ли от нее достаточно хорошая защита и можем ли мы определить источник распространения этой волны. До тех пор, пока я с ним не увижусь, я, право, не знаю, что дальше делать. — Он откинулся на стуле и продолжал: — Странные существа — люди. Это одно из самых серьезных и опасных дел, над которыми я когда-либо работал, но знаете, что тревожит меня больше самого дела, больше, чем этот проклятый визг? — Когда Чайлдс покачал головой, Доулиш закончил: — Как найти Шейлу Бернс. Если она рассказала мне правду, то ей и без того очень тяжело пришлось.

Чайлдс посмотрел на своего начальника с сочувствием и пониманием и тихо заметил:

— Если бы миссис Доулиш была в Англии, я посоветовал бы вам отдохнуть часок у себя дома, сэр. Ну а так… почему бы вам не пообедать пораньше? Можете пойти в паб за углом. Если понадобитесь, я с вами могу связаться за две-три минуты.

— А знаете, по-моему, вы правы, — прогудел Доулиш и поднялся со стула.

Но и спускаясь в лифте, пересекая двор и направляясь мимо Кеннон-Роу к пабу, в котором предпочитали есть все ярдовские сотрудники, он продолжал думать о Шейле Бернс. Конечно, Чайлдс был прав: ее скорее убьют, чем оставят в живых. Преступник, которого он знал как Коллиса, был самым безжалостным из всех, против кого он когда-либо работал. Но он никогда его не видел, и ни одна полиция не могла его опознать, потому что не было достоверных описаний его внешности. Говорили лишь о его характерном свисте…

— Боже мой! — ахнул Доулиш. — Так, может быть, он потому и похищает людей с такой легкостью? Доводит до обморока звуковой волной? Неужели Шейлу Бернс похитили прямо из коттеджа «Сильвэн»?


Шейла Бернс почувствовала свет. Он не был резким, и все-таки ее глазам было больно. Какое-то время она лежала в полубессознательном состоянии, мечтая, что кто-ни-будь возьмет и выключит свет. Он был где-то далеко над ее головой, и это было все, что она знала.

Спустя какое-то время она неуверенно начала размышлять.

Какие-то мысли, воспоминания проступали постепенно, не вызывая той мучительной боли, которая была раньше, когда она сосредоточивалась на них в разговоре со странным, очень большим мужчиной. Она пыталась вспомнить его имя, но не могла. Она вспомнила как что-то очень давнее, что она ехала по извивающейся проселочной дороге к… Эрику.

Эрик.

Она испытывала непривычное чувство безнадежной отрешенности, как будто что-то внутри нее знало, что она никогда больше не увидит Эрика. Этот эпизод ее жизни завершился. Эпизод? Три года счастливой сладкой горечи, упоения, волнений, блаженства, страха, вины — и все это на грани отчаяния. Она помнила все эти чувства, сознавала, что они были, но не ощущала их, не переживала, что у нее с Эриком не будет больше ничего, не будет нежного прикосновения его рук, не будет трепета обладания.

Где она находится?

Медленно припоминала она дорожное происшествие, дорогу к коттеджу. Чей это был коттедж? Нортона… нет, Хортона. Как он назывался? Она сделала умственное усилие, вспоминая. Коттедж «Сильвэн», вот как. Теперь все прояснилось. Клэр Хортон с ее угловатым телом, костлявым лицом и большими зубами. Джим Хортон, довольно красивый человек, и тот мужчина, который разбудил ее, мужчина с большим красивым лицом, перебитым носом, неожиданной мягкостью.

Она вспомнила, как злилась и как была недовольна, раздражительна.

Она вспомнила, как говорила, изливала всю свою душу, плакала, рыдала… И еще она вспомнила покой, тепло его руки и… сон.

Сколько времени она здесь?

Почему горит свет? Неужели она проспала целый день?

Не ощущая тревоги, но с большим любопытством она попробовала сесть и оглядеться. И тогда обнаружила, что привязана к кровати ремнем вокруг талии, что она не в милой спальне коттеджа «Сильвэн», а в какой-то комнате с голыми стенами и почти без мебели, с единственным источником света высоко на потолке, а в двери нет даже намека на замок или ключ.

Что это, в сущности, тюремная камера!

В ней пробудились сомнения, но еще не слишком сильные. Она почувствовала, что, по-видимому, ей дали какой-то наркотик, сонное действие которого еще не прошло, и стала спрашивать себя, что бы это могло означать. Спрашивать медленно, через силу.

Спустя пять, а может, десять, а может быть, еще больше минут в двери раздался какой-то звук.

Загрузка...