Воробьиная ночь

16

Небо на востоке все больше светлеет. И вот далеко на юге выстраиваются и застывают первые группки чечевицеобразных облачков. А высоко над ними пламенеют коготки и косы стратосферных перистых — растут внахлест, неудержимо. Все это верные признаки холодного фронта. Облака возникают из пустоты, из ничего и увеличиваются в размерах прямо на глазах. Они не приближаются, нет — движения не видно, не ощущается; а ощущается, что именно растут, как на дрожжах, взбухают, вспучиваются. Иллюзия, которая после Ан-2 сначала как-то озадачивала, пока он не привык и перестал обращать внимание. На Ан-2 всегда к чему-то приближаешься, будь то город, озеро или облака. А когда сидишь в кабине Ан-26, все это внезапно и неожиданно появляется из ничего и, оставаясь недвижимым, стремительно растет и разбухает.

То, что в обычном, нормальном полете пилотам и штурманам портит жизнь — грозовые облака, кучевка, восходящие и нисходящие воздушные потоки и связанная с ними болтанка, грозовые разряды и необходимость маневрировать, чтобы избежать опасности, сейчас вселяет надежду и поднимает у командира настроение. Ого-го, говорит он себе, глядя на взмахивающие в зенит протуберанцы. Так, может, мы еще повоюем?

— Аслан, вы когда-нибудь управляли самолетом? — спрашивает он соседа.

— Да как сказать…

— Так и скажите.

— Не управлял.

— Хотите попробовать?

— Нет.

— Но почему? Вам это будет интересно.

Тот хмурится.

— Пилотом мне уже не быть, так что и пробовать не стоит.

Не то, не то, парень. Впрочем, я на это и не слишком рассчитывал. Пустышка как пустышка.

— Как хотите. Как говорится, была бы честь оказана.

— Благодарю за честь.

Что ж, значит, только облака.

Мне нужны бортмеханик и второй, и я, пожалуй, получил бы их, объясни я моему дружку Аслану, что нас ожидает в облаках. Но вот этого-то я как раз сделать и не могу. Пустив их на свои места, он тут же встанет со своей пушкой у нас за спинами, и — все, конец. Никакие грозы нам уже не помогут.

Но с этим я справлюсь. Как быть без штурмана, если управление локатором находится на его приборной доске? Мне надо знать, где расположены наиболее опасные грозовые очаги, удаление до них, куда их сносит и где обход. Мне нужно знать, что я могу и чего не могу.

И главное — у штурмана тоже есть управление машиной, пусть даже через автопилот. Когда мне придется все здесь бросить и пулей вылетать в фюзеляж… Вот что мне руки бы развязало.

Тебе достанется не то что скверно — омерзительно. И рассчитывать ты можешь только на себя. Чтобы справиться с этим делом, тебе придется влезть в грозовые облака. Вылезти из них — один шанс из сотни. Не влезть — ни одного.

— Коля, взлетели, — раздается голос Славы Балабана. — Откуда — не знаю.

Останин просил его время от времени прослушивать эфир на частоте военных, и вот — предупреждение.

— Понял… — он чертыхается про себя. — Засветки наблюдаешь? — это он уже о грозовом фронте.

— Сто двадцать.

— Ладно. Один раз ответь. И — все.

— Счастливо.

Останин тут же переключает частоту, но военные пока молчат. Он бросает взгляд на экран локатора. Снизу слева на его поле обозначилось темное пятно. Каспий. Ну, наконец-то, я тебя заждался. И Слава уже засветки видит. Значит, до фронта где-то километров двести. Эх, был бы чуть поближе. Вот, дьявол, началось. Ему бы еще минут двадцать-двадцать пять. Не вовремя. Но времена, как говорится, всегда несвоевременны.

Не поворачивая головы, он роняет:

— Взлетели истребители.

— Я понял. Плохо.

— Еще бы.

— Как скоро они нас обнаружат?

На детские вопросы десантничка потянуло? Да ты никак нервничаешь, приятель? Понятно, это не безоружным в спину стрелять. Тут дело уже пошло о собственной шкуре. А это всегда и для всех достаточно щекотливый вопрос. Даже для железно-каменных героев. Но им-то как раз проще. Хотя бы потому, что действительного положения вещей они так до конца почти никогда не представляют. На то они и герои. Того, кто знает и понимает, на подвиги как-то не слишком тянет.

Командир пожимает плечами. Дядя, когда рыбка клюнет? — что ответишь на такой вопрос?

Светает быстро, звезды гаснут, растворяется в небытие луна. Солнечные лучи, коснувшись верхних слоев облаков, заставляют их сверкать ослепительной белизной. Двойные батончики мороженого на креманке. Струнно перетянутые в талиях балеринки. Летающие снежные тарелки. Даже если вами управляют чужеземные пришельцы с квазимордами и десятипалыми когтистыми щупальцами, предпочитаю их своим. Снежные бабы, растущие в белых слонов.

— Скоро нам придется пересекать грозовую облачность, — говорит командир. — Мне нужно настроить локатор на верхний обзор и поглядеть, что творится вокруг.

— Настраивайте. Командир включает автопилот и медлит, изучая показания приборов. Не как в аптеке — как на самолете. Кое-чему и вы у нас могли бы поучиться. Вот так-то.

Он отстегивает ремни. Неаккуратно, друг-приятель-брат, неаккуратно. Взываешь о сочувствии и помощи, а палец на спусковом крючке, а дуло твоей дуры синхронно следует за моей печенкой. Некрасиво. Ну что ж, у каждого своя игра.

А ваша мама вас любила?

Командир поднимает столик, усаживается на место штурмана и окидывает взглядом приборную доску. Хотя управляться со штурманским хозяйством на практике ему почти не приходилось, все здесь знакомо и затруднений в обращении не вызывает. Первое — настроить радиокомпаса на Астрахань и Кизляр. С фиксированной настройкой возиться нет смысла — отнимает слишком много времени. Значит, плавная. Он устанавливает сначала на одном, потом на другом щитке необходимые диапазоны и подстраивает частоту. Надев наушники, включает телеграфный режим и прослушивает морзянку позывных: ти-ти… ти-ти-ти… ти…

Отлично. Теперь — локатор. Приподнять антенну, дальность — двести пятьдесят, режим «метео». Ого-го. Засветочки — дай Бог. Пол-экрана как корова языком слизнула. Не лишку ли даже для тебя, приятель? Ведь тут и мышь не проскользнет. А ну — масштаб сто двадцать пять… Останин едва сдерживается, чтоб не присвистнуть. Пожалуй, лишковато. Неведомый Бог явно грешит гигантоманией. К Иосифу бы Виссарионовичу тебя в напарники, а он, Останин, удовлетворился бы и меньшим. Вот так-то: попроси — тебе отвалят…

Он долго всматривается в бегущую линию разведки, хмурит брови. Засветки настолько мощные, что невольно вызывают спазм под ложечкой. И командир невольно думает, что, может, он напрасно понадеялся на фронт. Еще неизвестно, что лучше — вот этакая мерзость, истребители или террористы. Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы представить, как обернутся дела, когда самолет влезет в эту мясорубку. Его мгновенно может вышвырнуть в стратосферу над грозовой наковальней, оставив без крыльев и оперения, или затянуть в шкваловый ворот и грохнуть о землю. Его может поразить разрядом. Его может…

Он склоняется к блистеру и смотрит вниз. Глухая накипь вдаль, до горизонта. Ну где ты, хоть одна сочувствующая, родственная душа? Отзовись, помоги!

Но выбора-то у тебя все равно нет.

Он сжимает зубы, устанавливает наклон антенны ноль и поднимается.

Он бросает взгляд в фюзеляж. Джафар, бортмеханик, второй пилот, Идрис. В том же порядке, в тех же позах — на сиденьях вдоль борта. Кавказцы поднимают на него ничего не выражающие взгляды и молчат. Бортмеханик ни на что не обращает внимания; глаза его уткнуты в пол, и его красноречивый нос опущен долу, как флаг разбитого полка. Второй пилот в упор и напряженно глядит на командира. Тот на мгновение задерживается у двери и сообщает безразличным, скучным тоном:

— Я понял. Минут через двадцать будем пересекать холодный фронт.

И так же скучно, безразлично отворачивается, проходя на свое место. Пристегивается и говорит Аслану:

— Пристегнитесь. Если начнется болтанка, вас бросит на штурвал и самолет спикирует. Двоих мне вас не вытащить.

Не выпуская пистолета из руки, тот щелкает замком ремней.

— Истребитель ПВО — борт 26678, ответьте!

Голос Балабана:

— Отвечаю.

— Вы — борт 26678?

В эфире повисает тишина.

— Борт 26678! Отвечайте!

В ответ — ни звука.

— Всем бортам, кроме 26678, - радиомолчание! Борт 26678 — отвечайте!

Все, даже отдаленные голоса, смолкают. Тишина. В кабине тоже никто не произносит ни слова.

Дождались.

Чтобы маневрировать среди грозовых очагов, ему, Останину, придется отключить автопилот и перейти на ручное управление. Он сразу же окажется намертво прикованным к штурвалу и педалям. А ведь нужно еще регулировать тягу двигателей, следить за оборотами турбин и температурой газов, положением машины, курсом.

Испросить все-таки хотя бы бортмеханика? Ведь разрешат, куда уж тут деваться… И сразу же между чеченцем и тобой взрастет ничем не пробиваемая стена. Ты ничего не сможешь предпринять. Ничего, даже если представится такой случай.

Он делает еще одну попытку.

— Впереди перед нами — мощный грозовой фронт, — говорит он Аслану. — Без штурмана и его расчетов нам его не преодолеть. Если вы хотите жить, я советовал бы сесть в любом ближайшем аэропорту.

Тот поднимает отяжелевший взгляд.

— Если вы хотите жить, то вы его преодолеете, — говорит он жестко. Потом: — Справа — истребитель.

Но и слева, сзади, медленно вплывает в сектор обзора серый конус с длинным, как у меч-рыбы, копьем.