Ничего не скажешь — внушает. Почетный эскорт. Это были новейшие истребители со стреловидными крыльями, вытянутыми тонкими фюзеляжами — стремительные и хищные. Останин смотрит сначала на одну машину, потом переводит взгляд на другую. Королевское сопровождение для убогого и тихоходного по сравнению с ними Ан-26. Впрочем, ничего удивительного — самые убогие короли всегда имели самую пышную свиту.
До истребителя, который идет слева от него, — рукой подать, метров сто-сто пятьдесят. Сквозь остекление кабины отчетливо виден шлем летчика; хоть и смутно, Останин даже различает его лицо. Высотный костюм пилота напоминает костюм космонавта или еще романтичней — марсианина. И, естественно, Останин сейчас предпочел бы иметь дело с марсианином, а не с дорогим земным соотечественником. Но друзей, как известно, не выбирают. Или врагов, которые всегда так кстати и ко времени навязываются в друзья?
Повернув голову в сторону Ан-26, марсианин, судя по всему, внимательно рассматривает самолет и самого Останина. Потом в наушниках раздается совершенно четкий и очень близкий голос:
— Борт 26678, вы меня наблюдаете?
Наблюдаю, наблюдаю. Еще бы не наблюдать, если ты бревном в глаз ко мне залез.
— Борт 26678, вы меня слышите? Ответьте.
— Отвечу, когда замечу, — бурчит про себя командир. Потом нажимает кнопку внутренней связи и почти не разлепляя губ приказывает Аслану: — Сорвите с меня наушники.
— Что-о? — изумляется тот.
— Делайте, что вам говорят! Да пушку свою приподнимите, чтоб заметили.
Приперлись избавители, думает Останин со злостью. Что, может, вы у меня с борта этих приятелей снимете? Валяйте, буду признателен. Вот уж действительно — заставь дурака Богу молиться…
Аслан склоняется на своем сиденье, протягивает левую руку и сдергивает с головы командира наушники. Правую с пистолетом он приподнимает над головой.
— Ткните меня в висок. Да хоть не выстрелите сду…
Аслан выполняет его распоряжение. Останин переключает радиостанцию на частоту военных и говорит Аслану:
— Передавайте мне слово в слово, о чем они будут говорить.
— Есть, — отвечает тот, хотя и видно, что в действиях командира он абсолютно ничего не понимает. Лицо у него бледное и напряженное, над переносьем прорезается глубокая вертикальная морщина, взгляд непреклонный. Такие люди не в последний момент принимают решения, в последний момент они их лишь выполняют.
Так, сейчас у них начнется толковище, думает Останин, косясь на пилота в соседнем самолете. Вам придется сообщить начальству обо всем увиденном, а начальству придется думать. Думать же начальство не любит, а принимать решения — тем более, поэтому начнет согласовываться с вышестоящим начальством, а то…
В любом случае минут десять я выигрываю, а то и больше.
Рядом с крыльями проносятся бывшие балеринки и снегурочки, выросшие до размеров белых башен. Некоторые из них оказываются прямо по курсу, и самолет прошивает их в мгновение ока. Свет-тень-свет… Внизу облачность исчезла, иногда появляются зеленые квадраты насаждений, но в основном — рыжеватая степь или отливающая желтизной песков пустыня.
— Аист — База-один, цель обнаружена, блокирована, — дублирует Аслан. — На запросы не отвечает. Визуально: командир самолета без наушников, бортмеханика и второго пилота нет, на месте второго пилота вооруженный пистолетом террорист.
«Цель, — бормочет про себя Останин. — Быстро же у вас объекты в цели превращаются…»
— Высота, скорость, курс цели?
— Пять четыреста, четыреста пятьдесят, двести тридцать.
— Сопровождайте. Ждите.
— Сопровождать, ждать.
Белые птицы с серыми клювами висят в воздухе по обе стороны от Останина, словно привязанные. Ни на метр влево, ни на метр вправо, вперед или назад. Идут, как по струнке. Идиллически-мирная картинка, и стороннему зрителю, если ее кто видит, она наверняка должна нравиться. И переговоры, как между далекими собеседниками, так и внутри кабины, совершенно мирные. Обыденные. Деловые.
— У вас есть какое-нибудь решение, командир?
Останин поворачивает голову к Аслану. Первый шок у того, по всей видимости, прошел, и лицо его сейчас абсолютно бесстрастно.
— Нет у меня никаких решений.
— Но что-то вы можете предложить?
— А вы?
Аслан долго молчит. Потом отворачивается.
— Продолжайте следовать с этим же курсом.
Ну, мать твою… Соломон!
Командир тоже отворачивает голову, плотнее устраивается в кресле и смотрит перед собой немигающим взглядом. Положеньице. Как бы выходил из него его дядюшка Кастусь Грабарь, если бы влип вот в такую историю? Но тот ведь хоть знал, где свои, где чужие. А тут весь мир против тебя. Черта он знал, и черта он вышел. Выпрыгнул из огня да в полымя. То же и с тобой повторяется. Родовая отметина, что ли? Не убьют, так посадят… И как же огорчатся все подонки мира, если именно он окажется не на высоте. Ведь сами-то они такие порядочные и благородные, что куда там… за чужими спинами.
Не злись, приятель. В твоем положении это тебе не по карману. И заботы о чести оставь другим. Вот твои заботы…
Черно-синяя стена вырастает по курсу, охватывая весь горизонт дугообразной лентой. Она еще далеко, но и отсюда он различает беспрерывно вспыхивающие в ней огненные сполохи.
Останин придвигается к тубусу локатора и долго всматривается в прорисовывающуюся вслед за бегущей линией развертки безрадостную картину. Потом снова устремляет неподвижный взгляд прямо перед собой. Сердце его на какое-то мгновение болезненно сдваивает.
Вот ты и дождался воробьиной ночи… или утра… без разницы.
Брови его сдвигаются, лицо становится угрюмым. Он поднимает левую руку и обхватывает ею ручку штурвала. Ставит ноги на педали. Упершись ими покрепче, сдвигает тело вплотную к спинке сиденья. Потом переносит правую руку на пульт бортмеханика и отключает автопилот. Перестраивает радиостанцию на частоту Астрахани. Правая рука тоже ложится на ребристую поверхность штурвала.
— Истребитель передает: делай, как я, — говорит Аслан.
Но Останин и без его подсказки видит. Самолет, висевший рядом с ним, покачивая крыльями, выходит вперед. Летчик, приподняв над собой руку, смотрит на командира и кренит машину в левом развороте.
Конечно же, в истребителе сидит не осел и слишком хорошо понимает, чем грозит им всем возвышающаяся перед ними черная мрачная стена. То, что она состоит всего лишь из дождевой пыли и капель, не делает ее податливей, чем если бы она была возведена из железобетона.
— Вы своего решения не меняете? — спрашивает чеченца командир.
— Нет.
— Если мы туда войдем, то обратно уже не выйдем. Мы вообще никуда не выйдем.
— Постарайтесь выйти, — отрезает тот. — И не обратно, а с той стороны.
Вот так со всеми твоими прикидками и расчетами. Ты хотел получить небольшую болтанку… так, слегка выворачивающую у посторонних головы и внутренности. Сейчас ты получишь ее на всю катушку и на всю оставшуюся жизнь, до отвала налопаешься.
А все-таки, ваша мама вас любила?
Левый истребитель все дальше уходит в сторону, выписывая дугу перед взбухающими в бесконечность облаками. На фоне этой огромной и грозной стихии серебристый самолетик кажется просто никчемной мошкой, которая через мгновение будет смята и брошена прахом на уже начавшую мутнеть от поднимающегося песка землю. Истребитель справа подходит почти вплотную, как бы пытаясь оттереть их машину от надвигающейся угрозы. Останин медленно поворачивает голову и видит, как пилот поднимает над собой руку и грозит ему сжатым кулаком. И его молоденькое лицо он видит сквозь плекс шлемофона — сердитое и наверняка лейтенантское.
Командир несколько мгновений смотрит на него в упор, они оба смотрят в упор друг на друга и оба хорошо видят друг друга и, наверно, тот кричит ему что-то по рации, потому что подглазья у него передергиваются, но Останин так же медленно отворачивается и застывает в неподвижности, уже глядя прямо перед собой.
Мрак перед ним то и дело вспухает багряными отсветами, прорывающимися откуда-то изнутри туч, будто там лопаются огромные огненные пузыри. Иногда по ним пробегают ломаные линии, словно прорастающие коренья.
Странно, что в грозу они входят почти сразу. Войдут. Обычно перед грозовыми фронтами на много километров и десятков километров простирается более спокойная слоистая или слоисто-кучевая облачность.
— Что говорят истребители? — спрашивает командир Аслана.
— Ничего, — отвечает тот не сразу.
Командир иронически кривит губы. Ничего. Да они уже наверняка голосовые связки порвали, крестя их ослами и остолопами, лезущими по своей тупости прямо в распахнутую пасть смерти. Он поднимает наушники и надевает их на голову. И сразу же слышит взъяренный голос:
— Борт 26678, следуйте за мной! При неподчинении приказано стрелять! Вы слышите?
Ах ты ж… да век бы вас не слышать! Но мне и нужно-то от силы пять минут. Он давит кнопку внешней связи, разжимает губы.
— Говорит командир борта 26678. Ребята, вы о капитане Грабаре когда-нибудь слышали?
Прямо чувствуется озадаченное молчание.
— Это тот, что во время войны угнал самолет из Германии? Герой Советского Союза?
— Да.
— При чем тут капитан?
— Он мой дядя. Родной брат матери.
— Он жив?
— Он умер через два месяца после присвоения звания.
— Как так?!
— Слишком долго перед этим находился в лагерях.
Молчание. Еще минуточку… Ребятоньки, еще…
— Зачем вы нам все это говорите?
— Чтоб вы знали, в кого будете стрелять. К тому же штурман у меня уже убит.
— Сейчас доложим, — как бы извиняясь.
— Доложите.
Ну вот и… А все-таки хоть небольшая щелочка, да есть. Малюсенькая.
Еще не веря, он поспешно припадает к тубусу локатора. А — есть! Не отрывая взгляда от экрана, Останин доворачивает машину вправо. Идущий рядом истребитель свечой взмывает вверх.