Ворон Бури

Глава первая

Никто так и не явился ни за мертвецом, ни за его мечом, а за следующие четыре года случилось многое. Первым и самым значительным событием стала смерть моей матери: она умерла в родах, пытаясь произвести на свет третьего ребенка, которого ей, узкобедрой, не следовало и вынашивать. Было милостью, что девочка не прожила и дня. Семья наша уменьшилась: остались только я, моя младшая сестра Асхильд и отец. Асхильд, волевая и умелая, взяла на себя все хозяйство. И хорошо, потому что сердце отца было разбито. Несмотря на то что он был норманном, а мать ирландкой, они составили хорошую пару и жили в основном в согласии.

За это время я вырос — в основном ввысь, но и в плечах раздался. К семнадцати годам я стал коренастым, широкогрудым и одного роста с отцом, который был выше большинства мужчин. Я заважничал, не в последнюю очередь потому, что от ежедневной работы в кузнице мои мышцы стали как у быка. Благодаря отцу я научился владеть топором и щитом. Он давно оставил войну, но в молодости ходил в походы с норманнами из Дюфлина, своей родней, совершая набеги вдоль побережья вплоть до королевства Мунстер. Он редко говорил об этом и поначалу не хотел учить меня ратному делу.

— Лучше обрабатывать железо, — рычал он. — Это безопаснее.

Но я все же сломил его упорство, пуская в ход и лесть, и откровенные мольбы.

Однако он был слишком занят, чтобы тренировать меня столько, сколько мне хотелось.

— Война — дело грязное, — говаривал он порой под хмельком. — Пусть лучше руки будут в саже, чем в крови.

Воображая себя героем какой-нибудь саги, я не слушал. После наших нечастых занятий я подолгу отрабатывал выученные приемы у нашего длинного дома. Хорошо бы иметь партнера для тренировок, но единственными мальчишками моего возраста в поселении были сын соседа Бергхард, слабоумный после того, как его в детстве лягнул бык, да Векель. Последний питал к оружию отвращение. Мне редко удавалось уговорить его взять топор и щит и встать против меня.

Несмотря на мои мечты, я не был готовым к бою воином, но отец, по крайней мере, не отнял у меня меч, чего я поначалу боялся. Думаю, он бы так и сделал, если бы не рассказ Векеля о том, как я его нашел. Учить меня владеть клинком отец отказался. «Этому лучше учиться у мастера, или не учиться вовсе, — сказал он и добавил: — Особенно когда клинок получен от бога». Довод был веский, и я с ним согласился. Я жил надеждой, что Векель не ошибся насчет ворона и что однажды мой час настанет. Быть может, из-за этих надежд, а может, из-за врожденной тяги к странствиям, я давно уже рвался расправить крылья и покинуть Линн Дуахайлл.

«Вороном Бури» меня называли немногие, кроме Векеля, но историю о мече слышали все. С годами она обросла подробностями. Будто бы воронов было двое: один привел меня к мечу, а другой поднял и протянул мне часть перевязи. А когда я взялся за оружие, над головой прогремел гром. Мне эти выдумки нравились, и я не спешил их развеивать.

Векель был моим постоянным спутником в те годы, но один случай, когда его не было рядом, стоит упоминания. Это случилось примерно через год после того, как я нашел меч, в один из тех весенних дней, когда солнце впервые за долгое время кажется по-настоящему теплым. Когда все растет, каждая ветка на дереве покрывается почками и зеленью. Когда в пении птиц слышится ликование, понятное каждому, а зайцы-самцы дерутся за первенство на лугах.

Линн Дуахайлл гудел от возбуждения. Многого для этого и не требовалось. Норвежский торговец Эгиль Толстый зашел к нам по пути на север. Это было ежегодное, долгожданное событие. Как только широкий кнорр Эгиля был надежно пришвартован в лучшем месте для высадки, за первыми двумя изгибами реки, его траллы начали выгружать товар. Поглазеть на это собралась большая часть поселения, и я в том числе. Я надеялся, что скоро придет и Векель, который ушел один на прогулку.

С Эгилем приплыл и его сын Ольвир, дородный и угрюмый юноша, года на полтора старше нас с Векелем. Он был полной противоположностью своему жизнерадостному отцу и никогда с нами не здоровался. Пока Эгиль живописал экзотическое происхождение своих товаров — Валланд, Миклагард, Серкланд и Грёнланд, — Ольвир, который, вероятно, слышал это уже сотню раз, лишь закатил глаза и куда-то убрел. Мне было все равно.

Кроме дорогих и необычных вещей, у Эгиля были и товары, нужные всякому. Женщины толпились у тюков с цветной шерстью и рулонов беловатого льна, щупали ткань и перешептывались о ценах. Были здесь и стеклянные бусы, и фибулы с кольцевидным навершием из Йорвика, и гагат, и янтарь из Лохланна. Я никогда не видел такого женского головного убора, сшитого из удивительно гладкой ткани под названием шелк. У торговца имелись пряслица, ткацкие грузила, стеклянные гладильные камни, тонкие костяные иглы и коньки из свиных костей. Точильные камни из Хьяльтланда лежали рядом с глиняной посудой и тиглями для плавки металла из северной Британии, а еще жернова из пористой, ячеистой породы, которая, по словам Эгиля, была с огненной горы.

Меня же тянуло к самым дорогим и редким вещам. Над ними Эгиль стоял, не спуская зорких глаз то с товара, то с любопытной толпы. Здесь были медвежьи когти и даже целая шкура, фигуры для тафла из слоновой кости и китового уса и бивень диковинного, но настоящего зверя, которого звали хроссвальр. Он, по словам Эгиля, был куда крупнее тюленя и очень опасен, а обитал в Грёнланде. Я заметил серебряную дисковидную брошь, похожую на большую монету и покрытую таинственными письменами, и подумал, понравится ли она Асхильд. Я осмелился спросить цену и ахнул, услышав ее. Эгиль, этот мастер своего дела, тут же сбавил ее вдвое и предложил забрать брошь с рук. Я покраснел и ответил, что и это мне не по карману.

Эгиль, который, скорее всего, и так это знал, добродушно принял мой ответ.

И тут мой взгляд упал на другую вещь, и я снова перенесся на тот берег, к мертвецу, мечу и ворону. Протянув руку, я удивился, как не заметил его раньше. Серебряный амулет, длиной с мой большой палец от кончика до первого сустава и вдвое уже. Замысловатое переплетение линий образовывало крылья, тело, хвост и голову птицы. У меня перехватило дыхание. Это был ворон, без сомнения, один из воронов Одина.

Эгиль заметил мой интерес.

— Хорошая вещица, не правда ли?

— Финн!

Я с улыбкой обернулся.

— Иди посмотри, Асхильд.

— Не сейчас, Финн! — Лицо ее было напряженным и совсем не радостным.

Забыв об амулете, я отошел от зевак, чувствуя, как зарождается тревога.

— Что случилось?

— Векеля ранили.

— Во время прогулки? — «Странно», — подумал я. В ровной местности вокруг Линн Дуахайлла опасностей было немного.

Она понизила голос.

— Нет, это Ольвир. Он избивает Векеля ни за что.

Мы побежали, сестра вела меня за собой.

— Я услышала крики, — говорила Асхильд, — а когда прибежала, велела Ольвиру остановиться. Он рассмеялся и сказал, что я соломенная неряха, годная лишь на то, чтобы плодить отродье.

Я разозлился еще больше.

— Где он?

— Прямо за валом.

«Там, где никто не увидит и не услышит», — подумал я, и свежий прилив ярости погнал меня вперед.

Я обогнал Асхильд и на полной скорости влетел в широкий проход для телег. Ольвир стоял над лежащим Векелем. Я услышал, как он сказал:

— Что такое, нидинг ты рагрский? Эрги! — Он пнул моего друга, и тот вскрикнул.

Глаза застила ярость — слова, которые он употребил, были крайним оскорблением. В отчаянном желании помочь Векелю я не думал о том, что Ольвир был и выше, и тяжелее меня. Он услышал мои шаги, но среагировать не успел. Я врезался ему плечом в спину, и он полетел вперед. Он рухнул, раскинув руки и ноги, едва успев уберечь лицо от удара о землю. Я тут же подскочил и пнул его в живот. Он охнул, но не сдался. Мясистая рука схватила меня за ногу. Затем он вскочил, обхватил меня и повалил нас обоих на землю. Он оказался сверху — выигрышная позиция в драке, — и в голове у меня взорвались звезды, когда он саданул меня раз, другой.

Но мысль о том, что он напал на моего друга, приводила меня в бешенство. Боль лишь подстегнула меня, я ударил его в солнечное сплетение, а когда он ахнул, ударил снова. Он завалился набок, а я, извернувшись угрем, освободился и вскочил на ноги. Тут, словно валькирия, налетела Асхильд. Вооружившись суком, она принялась колотить Ольвира. Он пытался выхватить у нее ветку, схватить ее саму, но она была слишком быстрой и слишком злой. Она остановилась, лишь когда сук сломался. К тому времени лицо и руки Ольвира, которыми он пытался защититься, были в порезах и крови.

Тяжело дыша, она взглянула на Векеля, который смотрел на все это с изумлением.

— Ты в порядке?

— В порядке. — Утирая мокрые от слез щеки, он подошел к съежившемуся Ольвиру. — «Нет» значит «нет», — сказал Векель.

— Что он сделал? — потребовал я ответа.

— Он хотел лечь с тобой, — по-женски проницательно ответила Асхильд.

— Что-то вроде того, — подтвердил Векель, обводя губы длинным ногтем.

Меня захлестнули понимание и отвращение.

— И когда ты отказал, он напал на тебя?

Кивок.

Недоумевая, как мужчина, предпочитающий мужчин, мог напасть на своего же, я пнул Ольвира еще несколько раз. Он не защищался.

— Еще раз тронешь моего друга, — сказал я ему, — и я перережу тебе глотку.

Кровожадные слова для юнца, который ни разу не проливал крови, но я был серьезен как никогда.

— А до этого, — сказала Асхильд, сама пнув его, — я отрежу твой член и засуну тебе в глотку.

Мы оставили его там, этого нидинга. Он не посмел пойти за нами, по крайней мере, пока мы не вернулись в поселение.

— Он наврет отцу, — сказал Векель. — Скажет, что это я его соблазнял.

— Неважно, — твердо ответил я. — Мы застали его, когда он избивал тебя до полусмерти. Ты ему и в подметки не годишься. Он получил по заслугам.

— Отец нас поддержит, — сказала Асхильд.

Векель поочередно посмотрел на каждого из нас.

— Вы хорошие друзья. Спасибо вам.

Когда я вернулся к месту, где торговал Эгиль, Ольвира и след простыл. Я яростно сторговался и купил амулет с вороном. Я продел его в кожаный шнурок и повесил на шею. Всеми богами клянусь, это было прекрасное чувство. Я ощутил прилив сил, словно сам Один смотрел на меня.

Больше неприятностей не было, и в тот же день Эгиль отбыл, не сказав ни слова жалобы. Я считал, и остальные со мной согласились, что Ольвир ничего не рассказал, вероятно, из страха, что Векель поведает правду. Как говорится, брось дерьмом в стену — что-нибудь да прилипнет. Ольвир не хотел даже намека на то, что у него есть наклонности рагра. Среди ирландцев это было приемлемо, но не среди норманнов.

Векель всегда интересовался миром духов и всем таинственным, но я думаю, что случай с Ольвиром помог ему выбрать свой жизненный путь. Он не говорил мне об этом, но вскоре после этого ушел с витки, который время от времени бывал в Линн Дуахайлле. Он вернулся три года спустя, совершенно другим человеком. Если раньше он был просто непохожим на других, то теперь стал странным. Его женственность стала еще более явной: он подводил глаза, носил женские ожерелья и серебряный браслет, с которого свисали крошечные серебряные стульчики; говорил он высоким, певучим голосом. Показательно, что мало кто отпускал насмешки или шутил по поводу его внешности. Одного взгляда на его железный посох, знак провидца, было достаточно, чтобы напугать большинство. И в следующий раз, когда Ольвир вернулся с Эгилем, он обходил Векеля за версту.

Я относился к Векелю с некоторой настороженностью, но он по-прежнему был моим другом. В конце концов, я знал его с тех пор, как мы были сопливыми мальчишками. Мы все делали вместе: воровали свежеиспеченный хлеб, рыли в песке ловушки, чтобы поймать рыбу в отлив, объедались ежевикой и яблоками. Правда, были времена, когда наши пути расходились — например, когда он хотел сидеть у могил, чтобы общаться с мертвыми, или когда я бегал за девчонками, — но это не мешало нам быть ближе, чем родня. Я сильно по нему скучал, когда его не было, и теперь, когда он вернулся, его странности не могли встать между нами. Векель не признавался ни в каких сожалениях, но даже он не мог скрыть радости в глазах при нашей первой встрече. Он и потом искал со мной встречи каждый день, что еще больше радовало мое сердце.

Еще одно событие, ярко выделявшееся на фоне серой повседневности, произошло одной осенью, когда вечера стали совсем короткими. Последние ягоды ежевики поблескивали росой в колючих зарослях, скот обрастал зимней шерстью, а грачи болтали и сплетничали друг с другом на еще покрытых листвой верхушках деревьев. Я прогулялся по берегу и, ничего не найдя, замерзший, возвращался в поселение. Мечтая о жаре кузницы, я направился туда, а не в длинный дом. Но вместо того, чтобы застать отца за работой, как я ожидал, я увидел его тихо сидящим на своем старом трехногом табурете.

Он молчал.

Я подошел к горну и протянул руки к огню, наслаждаясь теплом.

— Ты ударил по пальцу?

Я едва заметил, как он раз качнул головой.

«Что-то не так», — подумал я.

— Отец, ты не заболел?

Он снова медленно покачал головой.

Я вгляделся и с ужасом понял, что его плечи содрогаются: он плакал. Крепкий, немногословный, он плакал на моей памяти лишь однажды — когда мы хоронили мать. Забыв о пробиравшем до костей холоде, я пересек разделявшее нас пространство. Оставалось лишь протянуть руку и дотронуться до него.

Но это расстояние казалось бескрайним, как до звезд.

— Финн? — донесся сдавленный горем хрип.

— Я здесь, отец. — Моя рука поднялась, замерла над его плечом, но я так и не смог ее опустить. Отец всегда был сильным, оплотом, на котором держалась наша семья. Эта слабость выбила меня из колеи, потрясла до глубины души. — Я здесь, — только и смог выговорить я.

— Отец? — донесся из длинного дома голос Асхильд.

Он не ответил.

Моя рука опустилась, но я все еще стоял рядом, когда вошла сестра. Одного взгляда ей хватило: она опустилась на колени перед отцом, положила одну руку ему на колено, а другой коснулась лица.

— Ты болен?

— Нет, — прошептал он.

— Ты плачешь. — И резче добавила: — И ты пил.

Молчание.

Я посмотрел на Асхильд и в ответ на ее вопросительный взгляд лишь пожал плечами, мол, понятия не имею.

Она погладила отца по плечу.

— Мы здесь.

Снова наступила тишина, долгая, как бесконечная зима. Я не проронил ни слова. Не мог. Я хотел, чтобы заговорила Асхильд, чтобы она все исправила, как всегда умела мать, когда случалось что-то плохое.

— Мать начала рожать в такой же осенний день, — в голосе Асхильд звучала скорбь.

Отец снова беззвучно заплакал.

Все было так очевидно, что мне захотелось себя ударить.

— Если бы я только мог что-то сделать… — голос отца затих.

— И повитуха ничего бы не сделала. Младенец застрял, — твердо, по-взрослому сказала Асхильд.

Я вспомнил, как заглянул в длинный дом и увидел за широкой спиной помогавшей Рагнфрид, нашей соседки, искаженное, мокрое от пота лицо матери. Это было до того, как Асхильд, отругав меня, захлопнула дверь у меня перед носом. Больше я не видел мать живой. Старая рана скорби вскрылась вновь. Глаза защипало от слез, но я не мог справиться ни с этим, ни с состоянием отца.

Асхильд все увидела. Все поняла.

— Похлебку надо помешать, Финн.

Я бросил на нее благодарный взгляд и, спотыкаясь, вышел из кузницы.

Она с отцом вошла в дом чуть позже; он, казалось, немного успокоился.

Мы ели в тишине, и больше об этом случае никогда не упоминали.

Глава вторая

Одним ясным утром в конце следующей весны я собирался проверить наш скот. Зимой мы держали коров близко к дому, где было легко заметить, если какая-то заболеет или волки подберутся к телятам, но летом стадо паслось далеко отсюда. Могло пройти много дней, прежде чем мы его видели. Я все откладывал это дело, словно оно могло сделаться само собой, но в конце концов идти все же пришлось. Тралл, присматривавший за скотом, не мог в одиночку перегнать стадо на летнее пастбище.

Я взял одеяло со своей постели, которая, как и постели Асхильд и отца, находилась в одном конце длинного дома. Наш дом был одним из немногих все еще жилых строений в Линн Дуахайлле. Норманны по большей части покинули поселение полвека назад, перебравшись в Дюфлин, но некоторые семьи остались. Семья моего отца была одной из них. Кому-то могло показаться странным жить в деревне, временами похожей на призрак, где большинство длинных домов ветшало и разрушалось, но я другой жизни не знал.

— На сколько ночей ты уходишь? — Асхильд хлопотала у очага, помешивая что-то в котле. Дым струйкой уходил в дымовое отверстие в соломенной крыше.

— На одну, может, на две. — Я свернул одеяло и перевязал его кожаными ремешками. — Ты приготовила мне еды?

— Разве я хоть раз отпускала тебя голодным, братец?

— По правде, не припомню. — Как и в тот осенний вечер, я напомнил себе, что Асхильд всего пятнадцать. Осанка и уверенность у нее были, как у женщины на десять лет старше. Ростом она была лишь немного ниже меня, с такими же, как у меня, темно-рыжими волосами, которые она прятала под льняным чепцом.

Она протянула мне узелок.

— Хлеба и сыра тебе должно хватить, если не будешь слишком жадничать.

— Что поделать, если я вечно голоден. — Я подбросил узелок на руке, довольный его весом.

— Оставь немного пастуху. — Это был наш единственный тралл, он присматривал за скотом вдали от дома.

— А мне хватит? — незаметно вошел Векель.

— Тебя я кормить не обязана, — у Асхильд было едкое чувство юмора.

— Ну что ты, — сказал он, обнимая ее за талию. — Ты же знаешь, как я люблю твою стряпню.

— Отстань. — Она выскользнула из его объятий, но на лице ее играла улыбка.

Я поднял узелок.

— Полагаю, здесь и для тебя припасено. — Бабушка Векеля, как всем было известно, готовила и пекла отвратительно.

Векель подскочил к Асхильд и принялся целовать ее в щеки.

— Ты чудесна, Асхильд.

Она фыркнула.

— Мне стоит бояться, что меня хочет поцеловать витки?

— Еще как, — ответил он, целуя ее еще раз. — Я нашлю порчу на Диармайда и заберу тебя себе. — Диармайд, славный молодой фермер, живший неподалеку, был ее суженым.

— Ничего подобного ты не сделаешь. — Асхильд вырвалась и погрозила Векелю пальцем. — Даже не думай об этом!

— Пойдем, — сказал я ухмыляющемуся Векелю. — Нам предстоит долгий путь.

— И не слишком напивайтесь в Манастир-Буи. — Это был небольшой монастырь по пути. Асхильд заметила мое удивление. — Думаешь, я не знаю, что вы задумали после того, как перегоните скот?

Раздосадованный тем, что меня так легко раскусили, я пробормотал что-то о том, что после тяжелой работы не грех и выпить, и направился к двери.

Векель послал Асхильд последний воздушный поцелуй и вышел за мной. Я остановился, свистнул Мадре и Ниаллу, двум своим собакам, и проверил, все ли готово. Еда, одеяло, легкий плащ, лук и колчан, охотничье копье. Железные изделия для обмена, надежно упрятанные в сверток из старой кожи, перевязанный с обеих сторон. А еще на поясе, наискось, висел мой сакс. Этот нож на все случаи жизни выковал отец. После меча это была моя самая дорогая вещь.

— Я помолюсь за вас. Чтобы весь скот был в целости, и тралл тоже, и чтобы с вами в пути ничего не случилось, — крикнула Асхильд.

Векель фыркнул и пробормотал, что от Белого Христа толку не больше, чем от Слейпнира, восьминогого коня Одина, на крутом ледяном склоне. Мне тоже было мало дела до христианского бога, но я не хотел ее расстраивать, поэтому поблагодарил и пообещал, что помолюсь за нашу мать в церкви Манастир-Буи.

— Я в это место и ногой не ступлю, — сказал Векель.

— С твоим-то видом тебя бы и не пустили. — Хотя мы всего лишь собирались перегонять скот, Векель нарядился так, словно готовился к священному ритуалу. Платье на нем было синее, глаза подведены черным. Тонкая красная линия очерчивала его губы, на шее висело женское ожерелье из стеклянных бус. На поясе болтался кожаный мешочек, в котором, должно быть, лежали талисманы, необходимые для практики сейда. Ноги его украшали башмаки из волосатой телячьей кожи со шнурками, заканчивавшимися медными наконечниками. Я подумал, что он выглядит в точности как и подобает витки.

Он взял меня под руку, словно мы были влюбленной парой, вышедшей на прогулку.

— Я подожду снаружи и отпугну всякого, кто вздумает войти в церковь.

— Нет. Пока я буду молиться, ты купишь меда. — Монастырская пасека славилась на всю округу.

Препираясь, как могут только старые друзья, мы пошли к кузнице. У входа, растянувшись на земле, лежал отцовский пес — огромный лохматый волкодав серой масти, носивший подходящее имя Ку - на нашем языке это значило «пес». На моих собак он не обратил внимания, но при виде меня застучал хвостом по земле.

Отец оторвался от наковальни, на которой выковывал обод для колеса.

— Уже в путь?

— Ага.

— Прихвати немного медовухи. — Монастырский напиток был вкуснее его домашнего эля, да и покрепче.

— Конечно. — Мой взгляд скользнул мимо него и остановился на мече, лежавшем на верстаке. Обычно он хранился в длинном доме, под моей кроватью. — Ты не забыл, — с удовольствием сказал я.

Отец хмыкнул.

— Взгляну, как закончу с этим ободом.

Несмотря на промасленную шерсть в ножнах, морская вода все же повредила клинок. Я отчистил его песком, но крошечные раковины остались. С тех пор приходилось постоянно смазывать его маслом. Я также регулярно проверял его на ржавчину и упомянул об этом вчера вечером. Отец, должно быть, принес его, когда я отправился на свою ежедневную прогулку по берегу — эта привычка укоренилась с того дня, как я нашел клинок, и я не изменял ей ни в дождь, ни в зной.

— Спасибо, — сказал я, гадая, смогу ли я наконец уговорить его научить меня обращаться с мечом. Стану ли я когда-нибудь прославленным воином.

Когда мы вышли, светило солнце. Я помахал немногочисленным соседям, что были на улице; они ответили, но на Векеля бросали настороженные взгляды. Он увидел, как я нахмурился.

— Боятся, знаю, — со знающим смешком сказал он. — Но все равно приходят ко мне. Если заболеют, или в море на рыбалку соберутся, или за урожай беспокоятся. Или, как вчера, когда хотят кого-то проклясть.

— Кто это был? — потребовал я ответа. В Линн Дуахайлле и окрестностях жило не больше двух сотен человек. Я знал всех, по крайней мере, в лицо.

Палец с длинным ногтем коснулся его носа.

— Это между мной и духами. — Когда я цыкнул, он добавил: — Если я скажу тебе, сейд не сработает.

Первую часть пути я гадал, кто в поселении так ненавидит кого-то, чтобы насылать проклятие. Я спросил Векеля еще дважды, но он, напевая себе под нос, не обращал на меня внимания и подзывал Мадру и Ниалла, чтобы почесать им за ушами.

— Мне нравится, что собаку твоего отца зовут «Пес», а одну из твоих — «Собака», — сказал он наконец.

Я усмехнулся.

— А вот называть другого «Ниалл» — глупо.

Жители Линн Дуахайлла подчинялись местному королю, а также Уи Нейллам, верховным правителям Миде — земель, где мы жили. Мужчин этого клана звали «сынами Ниалла», в честь основателя династии, и за их высокомерие их повсеместно недолюбливали. Мне это имя всегда казалось забавным.

— Разве не так?

Я вспылил.

— Ему четыре года, и еще ни один Уи Нейлл не слышал, как я зову собаку.

— Все когда-то бывает в первый раз.

— Скорее свиньи полетят, — сказал я с юношеской самоуверенностью.

Переправившись через реку Касан на курахе, мы двинулись на запад. Яркое солнце золотило зеленые холмистые просторы, высушивая наши ноги после брода через вторую, более мелкую реку. Леса почти не было, за исключением вершин нескольких холмов — его вырубили, чтобы возделывать землю. Местность была приятной, хоть и в основном плоской и ничем не примечательной. Фермы были разбросаны далеко друг от друга, но у каждой нас встречал вызывающий лай собак. Оповестив хозяев, они редко подходили близко. Жилища представляли собой небольшие однокомнатные домики с соломенной крышей, окруженные полями овса и ячменя и загонами для скота, огороженными плетнем. Кое-где попадались и раты, построенные более зажиточными фермерами. Круглые земляные валы с единственными воротами, внутри которых были загоны для скота. Название было обманчивым, потому что ни в одном из этих крепостеподобных сооружений не хватало людей для обороны. В некоторых ратах были жилые дома, но большинство из них предназначалось для защиты скота от ночных набегов волков.

Пройдя полпути от Линн Дуахайлла, мы поднялись на холм и увидели среди полей ячменя и пшеницы каменную башню, отмечавшую местоположение Манастир-Буи. Я никогда не уставал смотреть на нее, самое величественное строение в округе. Построенная из местного камня и невероятно высокая — два хороших броска копья, по признанию большинства мужчин, — она была возведена после особенно жестокого набега норманнов тридцатью годами ранее. В ней могли укрыться монахи со всеми своими ценностями, а дверь, к которой вела веревочная лестница, с тех пор так ни разу и не понадобилась.

Приближаясь к первым жилищам — домам мирян, поселившихся под защитой монастыря, — я подозвал Мадру и Ниалла и накинул им на шеи веревки. Иначе они могли гоняться за курами или таскать что-нибудь у кожевника, а и то и другое могло навлечь на нас беду.

По-хорошему, нам следовало бы сначала перегнать скот, но я устал и хотел пить. Глоток эля или медовухи, или и того и другого, был слишком соблазнителен, чтобы отказаться. Неудивительно, что Векель согласился. Мы поспешили к пивоварне, расположенной у низкой ограды монастыря. На меня, юношу в желтой тунике и серых штанах с парой собак, никто не обращал внимания. Другое дело — Векель. Его диковинный наряд, не говоря уже о вызывающем покачивании бедрами, прямо-таки требовал к себе внимания.

Люди крестились, когда мы проходили мимо, и по меньшей мере одна хозяйка скрылась в доме и захлопнула дверь. Седобородый старик уронил палку и чуть не упал от испуга. Когда я остановился у пекарни купить хлеба — припасов Асхильд нам бы не хватило, ведь мы оба ели как лошади, — служанка едва осмеливалась взглянуть на меня, не говоря уже о Векеле. Тот, наслаждаясь произведенным эффектом, засыпал ее вопросами. Я велел ему оставить ее в покое, но он лишь рассмеялся.

— У тебя будет ребенок еще до зимы, — объявил он, оставив ее стоять с открытым ртом.

— Откуда ты знаешь? — прошипел я. Я бы и за сто лет не догадался.

— Сейд.

Я ткнул его локтем.

— А еще что?

Он наклонился ко мне.

— Время от времени она легонько поглаживала живот...

— …как женщина, которая носит дитя, — закончил я.

— Именно.

Я покачал головой, гадая, какая часть сейда Векеля была связана с его остротой зрения.

Монах, заведовавший пивоварней, и глазом не моргнул при виде нас. В основном, я подозреваю, потому что был пьян. Это было его обычное состояние; был ли он таким и раньше или пристрастился к собственному продукту, получив эту должность, я понятия не имел. Красноносый, с более длинной бородой, чем полагалось монахам, в коричневой рясе, сплошь покрытой пятнами от шеи до лодыжек, он был добродушным малым.

— А вот и вы, — объявил он из-за грубого деревянного прилавка. Словно он нас ждал, но это было подходящим приветствием, когда не знаешь или не можешь вспомнить чье-то имя.

— Приветствую, брат, — почтительно сказал я. Благодаря матери я свободно говорил по-ирландски.

Векель склонил голову.

— Благословение Божье на вас обоих. — Векель изогнул бровь; монах, ничуть не смутившись, продолжил: — Вы, должно быть, оба хотите пить в такой теплый день.

— Измучились от жажды, — сказал я. — Пива нам обоим.

Монах зачерпнул деревянной кружкой из бочки, затем второй. Жидкость расплескалась, когда он бесцеремонно поставил их на прилавок.

— Издалека?

Других посетителей было немного, но я чувствовал на себе их внимание.

Мне нечего было скрывать. Выпив полкружки пива, я рыгнул и сказал:

— Из Линн Дуахайлла.

— Какие новости?

— Ничего особенного. — Я допил пиво. — Еще одну, если позволишь.

Векель поставил свою кружку рядом с моей.

— И мне. Хорошее. — Как и большинство жителей Линн Дуахайлла, он тоже говорил по-ирландски.

Монах налил нам еще, и, не дожидаясь просьбы, поставил деревянную миску с водой для Мадры и Ниалла.

— Мой отец любит вашу медовуху, — сказал я. — Если можешь, отложи для нас бочонок, я заберу его после того, как перегоним скот.

Он моргнул.

— А, да — кузнец из Линн Дуахайлла! Торгиль, так?

— Верно.

Он улыбнулся, обнажив коричневые зубы.

— Он любит выпить.

— Любит. — Меня охватила грусть. После смерти матери отец время от времени наведывался сюда. По словам нашего соседа Ингольфа, тоже любителя выпить, отец пил до тех пор, пока не падал, спал на полу и на следующий день начинал снова.

— Еще? — Монах потянулся за моей кружкой.

Настроение испортилось.

— Нет, — сказал я. — Может, позже, когда приду за медовухой.

Векель расстроился, что не получит третью кружку — он любил пиво, — но не стал спорить, когда я напомнил ему о нашей главной задаче.

— Пытаться перегонять скот по пьяни — не лучшая затея. Мы вернемся, не успеешь и глазом моргнуть.

— Хорошо. — Он щелкнул языком. — Мадра, Ниалл, пора отрабатывать свой хлеб.

Собаки вскочили. Я погладил их.

— Ниалл, так зовут твою собаку? — спросил невысокий мужчина с другого конца прилавка. Он был одет по-крестьянски, как и все, а лицо у него было острое, как у горностая.

Сердце у меня ухнуло. Хотелось врезать Векелю. Из всех мест, где можно было произнести это имя вслух, это было худшим. Застигнутый врасплох, я мучительно искал ответ.

Вмешался Векель.

— Пиво, оно уже ударило мне в голову. Ньяль его зовут. Ньяль. Мой друг ведь наполовину норманн.

На лице Горностая читалось недоверие, но предостерегающее позвякивание браслетов Векеля и многозначительный взмах посоха заставили его промолчать. Под его тяжелым взглядом мы вышли из пивной. Красноносый монах крикнул нам вслед, чтобы мы скоро возвращались.

— Прости, — сказал Векель, как только мы остались одни. — Какой же я дурак, особенно после того, что я сам же и говорил!

— Неважно, — легкомысленно бросил я, убеждая себя, что ничего из этого не выйдет.

Скот пасся на склонах ближайшего холма, на общинной земле с видом на реку Бойн. Как всегда, я искал глазами на ближнем берегу священный и таинственный Ши-ан-Вру. Я знал, где он находится, хотя из-за уклона его не было видно, пока не подойдешь совсем близко. Я приметил рат большой фермы — туда и нужно было держать путь, если я захочу посетить загадочный, огромный круглый курган. Его построили неведомо сколько веков назад, и никто не знал, кто. И христиане, и язычники почитали это место. Как говорил Векель, нужно быть мертвецом, чтобы не почувствовать там сейд. Заметив мой взгляд, он сказал, что нам стоит сходить туда на Самайн, в ночь, когда мертвые ходят по земле.

— Иди один. Меня туда и ледяной великан не затащит, — поклялся я и не шутил.

Я вернулся к делу. Наших косматых коров — бурых, черных и рыжих — можно было отличить от чужих по надрезу на правом ухе, и тралл был с ними. Мы тепло поприветствовали друг друга. Он принадлежал семье еще до моего рождения, и отец хорошо с ним обращался, поэтому он и мог один пасти скот. В округе бродили волки, но было несколько каменных загонов, куда он загонял коров на ночь.

С его помощью и с помощью собак мы отделили двадцать четыре головы и погнали их на более свежее пастбище, немного восточнее. Когда мы закончили, было еще светло. Хорошо было стоять и смотреть, как они пасутся, все двигаясь в одном направлении, как это всегда делают коровы.

— Этого хватит до конца жатвы, а может, и дольше, — сказал я. Тралл ухмыльнулся и кивнул, когда я поделился с ним едой.

— А я — в монастырь. Точнее, в пивную. — Векель отправился в путь, не оглядываясь.

— Нам нужно быть осторожнее, — предупредил я. — Особенно если Горностай там.

— Я его до смерти напугаю. — Векель помахал посохом.

— Это не лучшая идея рядом с монастырем. — Я не хотел объяснять подробнее. Витки, колдунов, боялись и уважали, но многие и ненавидели. Не раз бывало, что взбудораженная толпа линчевала или убивала витки.

— Ладно, — сказал Векель. — Если он все еще там, найдем тихое место для ночлега за пределами поселения. А если нет, не вижу причин не провести приятный вечер в компании друг друга.

— За это я выпью! — Я поднял воображаемую кружку, и он, смеясь, сделал то же самое.

Глава третья

Не обнаружив и следа Горностая, мы сделали все возможное, чтобы осушить пивную. Старый монах не отставал. К тому времени, как мир у меня поплыл перед глазами, я все еще успевал дивиться тому, как его не берет хмель. Векель тоже держался лучше меня и безжалостно подкалывал меня по этому поводу.

Конца ночи я не помнил. И снов тоже не было.

Я проснулся от приятного, скользящего ощущения на лице. Пыль забилась в нос, и я яростно чихнул, отчего моя раскалывающаяся голова заболела еще сильнее. Я открыл глаза. Я лежал на полу, а усатый монах подметал. Конец его метлы снова приблизился.

— Я проснулся. — Слова вышли хрипом, но он остановился. Я облизал сухой, мерзкий на вкус рот. — Который час?

— Недавно звонили к третьему часу. Вам пора вставать. — В его голосе слышались нотки упрека. — Для дела плохо, если вчерашние клиенты все еще на полу.

— С похмелья?

Кряхтя, я перевернулся и сел. Векель уже опирался на прилавок с кружкой в руке. Он отсалютовал мне.

— Опохмелишься со мной?

— Мне нужна вода.

Он рассмеялся.

— Тогда выпей на дорожку!

Если я откажусь, он будет попрекать меня до скончания века; старый монах, кажется, это понял и, отложив метлу, наполнил еще две кружки. Морщась от боли в голове, я встал.

Первый глоток был ужасен, второй — уже не так. Когда полкружки было выпито, я почувствовал себя живее. Конечно, одна кружка превратилась в две, потом в три. Странным образом, Векель за ночь подружился со старым монахом; они хохотали над шутками друг друга и долго говорили о пчеловодстве и пивоварении. Чувствуя себя немного лишним, я без труда объявил, что пора уходить. Часть привезенных мной железных изделий — гвозди, пряжки, булавки и разная мелочь — пошла в уплату за наше вчерашнее пиво и бочонок медовухи, что стоял на прилавке. Мне оставалось только выполнить просьбу Асхильд, и можно было уходить.

Я пошел в церковь помолиться, но Векель остался еще на одну кружку. Когда я вышел, чувствуя неловкость от того, что просил о чем-то Белого Христа, он уже ждал меня с собаками. Мы двинулись по тропе, ведущей на северо-восток, домой.

— Думаешь, сработает? — спросил Векель. — Молитва за твою мать, я имею в виду.

— Кто знает? — Христианская религия с ее понятиями греха и проклятия, с постоянным стремлением заслужить место на небесах казалась мне утомительной. Боги норманнов были коварны и ненадежны, но не было никаких правил, которым нужно было следовать, и никаких обязательств вести себя определенным образом, чтобы не обречь себя на вечные муки.

— Зато Асхильд будет довольна.

— Ради этого я и сделал.

Голова все еще болела, и я был не в настроении для разговоров. Векель, казалось, тоже был не против помолчать, и наступила приятная тишина. Не считая нескольких слов, когда мы останавливались утолить жажду у ручьев, она продолжалась до тех пор, пока мы не приблизились к Линн Дуахайллу. Точнее, до тех пор, пока я не увидел столб дыма, поднимавшийся к небу над поселением. Слишком большой для очага или кузнечного горна, он был и слишком ранним для костров в честь середины лета.

— Видишь?

От Векеля не последовало быстрой шутки, как я мог бы ожидать. Я бы поклялся, что услышал, как он прошептал: «И вот началось».

По коже пробежали мурашки. Я поставил бочонок с медовухой.

Мы перешли на бег, который скоро превратился в спринт. Мадра и Ниалл, решив, что это игра, тоже понеслись вперед, покусывая друг друга и перебегая нам дорогу.

У вала стало ясно, что дым идет от нашего длинного дома или рядом с ним. Лица тех, кого мы встречали, говорили о многом. На бегу я кричал:

— Мой отец, Асхильд — они в порядке?

— Асхильд немного ранена, — крикнул муж старой Инги. — Могло быть и хуже.

К моему страху примешалось недоумение, но, отчаянно спеша домой, я не сбавил шага.

— А мой отец?

— Он еще жив.

«Еще», — подумал я, и тошнота подступила к горлу. Пожалуйста, нет. Я прибавил скорости, словно это могло изменить то, что я найду.

Гуннкель Лысый, чей длинный дом стоял в пятидесяти шагах от нашего, поднял руку в печальном приветствии.

— Рагнфрид с ним. — Это была его жена, знавшая толк в травах, та, что сделала все возможное для моей матери в ее последние часы.

— Что случилось? — крикнул я.

— Приходили воины из клана Холмайн.

«Странно», — подумал я. Клан Холмайн был сюзереном Уи Хонайнг, правителей этих земель, и у них не было особой причины посещать Линн Дуахайлл.

— И?

— Был спор…

Я мог узнать больше потом. Я промчался мимо, бежал так, словно у меня на ногах были крылья.

— Отец!

Ответа не последовало.

Я резко затормозил у открытой двери и вошел, Векель следовал за мной. Асхильд стояла на коленях у постели отца, рядом лежал Ку. Полная Рагнфрид сидела на табурете с другой стороны. Я подбежал, охваченный страхом. Так и есть, они ухаживали за моим отцом. Его глаза были закрыты, а в дыхании слышался зловещий хрип, который мне не понравился. Полумрак не мог скрыть его ужасную серую бледность. Мой взгляд перешел на Асхильд. На ее левом предплечье был синяк, а на щеке — ссадина.

— Пустяки, — тихо сказала она, хотя Рагнфрид поджала губы.

Но отцу было куда хуже, это я понял сразу.

— Как его ранили?

Асхильд указала на его живот.

— Его ударили мечом.

Я должен был увидеть сам. Осторожно подняв руку отца — он не проснулся, — я откинул одеяло. У меня вырвался вздох. Кровь пропитала лен, которым был обмотан его живот. Если я правильно понял, клинок вошел под грудину. Я не был воином, не знал врачевания, но это было и не нужно. Рана была смертельной.

Его веки дрогнули и приоткрылись, губы скривились в подобии улыбки.

— Финн.

— Я здесь, отец. — Я сморгнул слезы.

— Ты принес медовуху?

Несмотря на разрывавшее меня горе, я невольно улыбнулся.

— Да.

— Глоток бы не помешал. — Его глаза снова закрылись.

— Я принесу, — сказал Векель.

Я бросил на него благодарный взгляд.

Я понятия не имел, сколько еще продлится неизбежное. И Асхильд, когда я шепотом задал ей этот вопрос, тоже не знала. Отчаянно пытаясь понять, что произошло, я держал отца за руку и смотрел на сестру.

— Здесь были люди из клана Холмайн, я знаю, но что случилось?

— Лошади понадобилась подкова.

Я нахмурился. Такое у ирландцев еще было в диковинку, но все же случалось. Охотничий отряд, зашедший далеко от дома, а может, посольство. Отец был бы рад помочь, подумал я.

— Замена утерянной подковы не должна заканчиваться убийством.

— Дело было не в подкове, а в дани. — Последнее слово она выплюнула.

Я растерялся.

— Мы внесли наше ежегодное подношение Уи Хонайнг три месяца назад. — Как обычно, железными изделиями.

— Я знаю! — резко ответила она. — Думаю, все началось, когда один из них увидел меч.

— Мой клинок? — Один своенравен, с горечью подумал я, но поступить так, прежде чем я хоть раз им взмахнул, казалось немыслимой жестокостью.

— Начались крики, споры. Я прибежала из длинного дома. Один из них, знатный, захотел меч. Он предложил сто серебряных пенни. Отец сказал, что меч не продается.

«Но это не остановило бы надменного молодого вельможу», — решил я. Я живо представил себе эту картину. Молодой щенок в богатых одеждах, свысока глядящий на моего отца, пока его подхалимы хохочут и лебезят. Его взгляд падает на меч. Он берет его, восхищается рукоятью из слоновой кости и серебряной отделкой ножен, а затем ахает, увидев качество клинка. И удивляется, когда мой отец отказывается от ста серебряных пенни — огромной суммы.

— Почему отец не дал ему забрать меч? — прошипел я. У нас была бы гора серебра, мог бы я добавить. Наш отец не умирал бы, а я, быть может, как-нибудь вернул бы себе клинок.

— Думаю, он предложил бы и больше, но тут он заметил меня. — Асхильд залилась краской.

У меня все внутри сжалось.

— Он, он… — Я не мог выговорить эти слова.

— Нет. Он грубо схватил меня, но я влепила ему пощечину, псу, и он отпустил. Один из его людей вцепился в меня, так я ударила его в живот. Я бы осталась, дралась бы, но отец закричал, чтобы я бежала. Я и побежала, до самого дома Диармайда. — Она опустила голову. — Это моя вина, Финн. Мне нужно было остаться.

Я все понял. Взбешенный тем, что Асхильд сбежала, оскорбленный тем, что отец не взял его денег, вельможа выместил злобу, пустив в ход меч. Но сестра не была виновата. Я погладил ее по руке — жалкая попытка исправить случившееся ужасное зло.

— Нет! Если бы ты осталась, у меня был бы не только умирающий отец, но и… — Я яростно подавил подступившее горе и сказал себе, что сделано, то сделано. Теперь моя цель была ясна, как быстрый горный ручей. В тот миг, когда отец умрет, я отправлюсь мстить. Кровь за кровь, как говорится, жизнь за жизнь. И меч — я должен его вернуть. — Мне нужно имя.

— Клан Холмайн… — Глаза отца открылись, но взгляд был расфокусирован. Дыхание стало еще слабее.

— Да, отец. — Асхильд я сказал: — Мне нужно его имя.

— Кормак. Я слышала, как один из них назвал его Кормаком.

В голове завертелись дикие мысли.

— У Маэла Сехнайлла Мора, верховного короля Эриу и главы клана Холмайн, есть сын по имени Кормак.

— Я знаю, — прошептала Асхильд.

Вельможа такого ранга был бы недосягаем. «Пусть это будет не он», — молился я, хотя нутро подсказывало обратное.

— Это был он?

— Думаю, да.

Шансов убить сына Маэла, решил я, у меня было не больше, чем одолеть Одина в поединке. Но это не значило, что я не попытаюсь. Убийство моего отца не могло остаться без ответа. Как и нападение на сестру, и кража дарованного богом клинка.

Вскоре вошел Векель, тяжело дыша, с бочонком медовухи в руках. Отец пришел в себя настолько, чтобы немного выпить. Он улыбнулся и сказал, что мы хорошие ребята.

— Присмотри за ним и его сестрой, — сказал он Векелю. Мой друг, с лицом, искаженным от горя, поклялся, что сделает это. Удовлетворенный, отец закрыл глаза.

Больше он их не открывал, хотя и продержался до рассвета. Он ушел мирно, и на том спасибо. Я сидел с сухими глазами, пока рядом остывало его тело, и думал, как моя жизнь перевернулась с ног на голову. Я пошел перегонять скот, напился в монастыре, а вернулся домой и нашел отца убитым.

Асхильд тоже не спала всю ночь. В отличие от меня, она плакала, но взяла себя в руки быстрее. Она разожгла огонь, согрела котел с водой и, сняв с отца одежду, бережно омыла его тело. Ку лежал рядом с ней, тише обычного — он все понимал.

Я смотрел на Асхильд, оцепеневший, холодный, мой взгляд был прикован к мокрой, сочащейся красным ране на животе отца. Большая часть меня проклинала тот день, когда я нашел меч, и жалела, что не оставил его ворону Одина, но крохотная, протестующая частичка кричала, что это не могло быть всем, что задумал бог. Я коснулся амулета, ища поддержки.

— Мы должны послать за священником, — сказала Асхильд.

— Зачем? — мой голос был тверд.

— Чтобы он мог быть похоронен по-христиански, — спокойно ответила она.

Я встрепенулся.

— Отец за всю свою жизнь ни разу не переступил порога церкви!

— Так хотела бы мать.

Моя ярость — не на Асхильд, а на пса, убившего моего отца, — вырвалась наружу.

— Мать умерла, сестра! Неважно, чего бы она хотела. Отец верил в Тора и Одина, а не в Белого Христа! — Я выплюнул последние два слова и добавил: — Я теперь хозяин в доме. Его похоронят по обычаю норманнов, и точка.

Мы похоронили отца в тот же день, рядом с матерью, недалеко от Линн Дуахайлла. Ку отправился в загробный мир вместе с ним. Я не смог этого сделать; вместо меня Векель провел клинком по огромной косматой шее. Ку не сопротивлялся. Казалось, с уходом любимого хозяина он и сам больше не хотел жить. В могилу также отправились орудия отцовского ремесла: молот, клещи, щипцы и разные железные изделия.

Я позволил Асхильд повязать отцу на шею амулет-молотокрест. Такие носили те, кто поклонялся и Тору, и Белому Христу; я надеялся, что дух отца не будет против. Над его могилой я не проронил ни слезинки, лишь дал торжественную клятву, что убийца заплатит за его смерть.

Я проводил Асхильд до дома Диармайда, а также Мадру и Ниалла. Славный парень, он согласился присмотреть за моей сестрой и собаками, особенно если я не вернусь. Последнее я сказал ему на ухо. Я также сделал заявление в присутствии Векеля, Диармайда, его отца и брата, так, чтобы Асхильд не слышала. В случае моей смерти длинный дом и наша земля переходили ей.

Мой план действий был очевиден, хоть и опасен. Расспросы Гуннкеля и других, кто видел прибывших, подтвердили, что это были люди из клана Холмайн. Что они делали так далеко от дома, никто не знал, но они пришли в Линн Дуахайлл в поисках кузнеца. Предводителем отряда был молодой светловолосый мужчина. Когда они уезжали, меч был у него. Гуннкель сказал это почти виновато. Я потребовал сказать, слышал ли он, как к нему обращались.

— Кормак. Кажется, Кормак, — прошептал Гуннкель. Асхильд не ошиблась, подумал я, и меня охватил ужас.

Гнаться за отрядом не было смысла. Я понятия не имел, куда они направляются, к тому же я был пешим. А у них были лошади. Лучшее место для свершения правосудия — Иниш-Кро на озере Лох-Эннелл, где жил верховный король. Диармайд, его отец и брат сделали все возможное, чтобы отговорить меня.

— Это убийство — горе, но ничего хорошего из этого не выйдет, — сказал Диармайд. — Кто сказал, что Кормак вообще будет в Иниш-Кро? Туда два-три дня пути. Да и вообще, это, верно, был совсем другой человек.

— Для знати один закон, а для простого люда — другой, — добавил его отец. — Справедливого суда ты не добьешься. А если и добьешься, Кормака к смерти не приговорят. Скорее всего, тебя изобьют до полусмерти. Или хуже.

Они посмотрели на Векеля в поисках поддержки, но тот, пожав плечами, сказал, что не ему вмешиваться. Это Норны, прядущие нити наших жизней, решат, когда оборвать мою.

Диармайд и его родня на это прикусили языки, но их мрачные лица ясно говорили, что, по их мнению, я, сраженный горем, лишился рассудка и скоро погибну. Мне же было не до их беспокойства. Пока Кормак из клана Холмайн мертв, неважно, умру ли я сам. Мало кто будет по мне скучать. Родителей нет, у Асхильд есть Диармайд, они смогут позаботиться о Мадре и Ниалле. Векель, самодостаточный, и так выживет.

Я отыскал Асхильд, чтобы сказать ей то же самое. Она стояла у могилы нашего отца. Увидев меня, она набросилась на меня.

— Типичный мужчина! Ты бросаешь свою жизнь на ветер, Финн, и ради чего?

— Ради того, что он сделал. С отцом, с тобой…

— Я не ранена! — выплюнула она. — Да, он убил отца, но он сын верховного короля. Даже если ты каким-то чудом и преуспеешь, ты тоже умрешь. Это слишком высокая цена за честь!

Я слышал мудрость в ее словах, но уязвленная гордость не позволяла мне отступить. Это, и мысль о том, что я больше никогда не увижу свой меч.

— Я ухожу, сестра, и точка. — Я хотел поцеловать ее на прощание, но она отстранилась. Сдавшись, я опустил взгляд на свежий холмик земли и понадеялся, что отец одобрит мой поступок. Затем я пошел прочь.

— Финн.

Я не остановился. Не обернулся.

— Я буду молиться за тебя, Финн.

Я резко обернулся и встретил полный чувств взгляд Асхильд.

— Спасибо.

Больше я в Линн Дуахайлле не задержался. Меня ждал долгий путь. Даже если Кормака не было в Иниш-Кро, я хотел добраться туда, пока преступление еще свежо. У меня были лук со стрелами и сакс. Я также вооружился копьем и снял со стены старый отцовский щит из липы. Из еды я взял немного бекона и ячменной муки.

Векель настоял на том, чтобы пойти со мной.

— Я бросал руны. Так предсказано. — В его подведенных черным глазах было что-то еще.

Довольный тем, что Норны сплели наши нити еще на некоторое время, я не придал этому значения.

— Велика вероятность, что мы не вернемся, — предупредил я.

Он фыркнул.

— Возможно. К тому же, без моей помощи ты далеко не уйдешь.

Я испытал огромное облегчение. Несмотря на гнев, мысль о том, чтобы в одиночку искать правосудия в резиденции верховного короля, пугала.

По дороге на запад, той же, что вела нас в Манастир-Буи, было время для разговоров. Векель сразу перешел к делу.

— Сколько воинов будет в королевском стане?

Я был готов.

— Сначала ответь на мой вопрос.

Он выглядел удивленным.

Мне было приятно видеть его в замешательстве, так что я дал ему помучиться.

Он сдался первым.

— Спрашивай!

Это мучило меня с тех пор, как я похоронил отца.

— Когда мы увидели дым над Линн Дуахайллом, мне показалось, ты сказал: «И вот началось», или что-то в этом роде. — Я уставился на него.

Он смотрел в ответ.

— Мне показалось?

Долгая пауза, словно он обдумывал, не солгать ли, а затем:

— Нет.

У меня защемило в груди.

— Ты знал, что моего отца убьют?

— Нет!

— Поклянись!

Он схватил меня за руку.

— Финн, клянусь жизнью моей бабушки.

Этого было достаточно.

— Что же ты тогда имел в виду? Правду, Векель!

— Твоя жизнь будет полна риска и возможностей, крови и смерти. Будет любовь, и утрата, и предательство.

Я моргнул; это было слишком много, чтобы сразу осознать.

— Это из-за меча?

— Вероятно. Один выбрал тебя, а не кого-то другого. Я не знал, когда события начнут развиваться сами по себе, но, увидев дым, понял, что этот момент настал.

— Мы могли бы предотвратить смерть отца?

Он решительно покачал головой.

— Нет. Это было предначертано.

Я решил принять это; любой другой путь вел к безумию.

— Что еще?

— Неясно.

Я подозревал, что Векель знает больше, но он отрицал это. Вскоре стало ясно, что сейчас я от него ничего больше не добьюсь. Я вздохнул.

— Ты спросил, сколько воинов охраняют верховного короля.

— Да.

Я снова вздохнул. Мой план, который казался смелым и очевидным, когда я стоял над телом отца, теперь представлялся опрометчивым, возможно, даже плохо продуманным. Но признавать это не хотелось.

— Сорок?

— Вероятно, больше.

Я пошел дальше, не обращая на него внимания.

— Когда мы с тобой войдем и потребуем, чтобы Кормак заплатил за свое преступление, как думаешь, что сделает Маэл?

— Выслушает мою жалобу, — твердо сказал я.

— А потом?

— Он накажет своего сына. — В этом я был уже не так уверен. И птицам в деревьях было известно, что короли и знать почти никогда не принимали всерьез обвинения против своего сословия, не говоря уже о своих семьях. Шанс, что Кормака хотя бы публично отчитают, был ничтожен.

— Может, и так, — сказал Векель, словно вторя моим мыслям. — А может, велит вышвырнуть тебя из зала. Диармайд был прав, знаешь. Если отделаешься парой сломанных костей, считай, повезло. А если король будет не в духе, можешь и сам стать кормом для воронов, так и не отомстив за отца.

Я обернулся к нему.

— Так что, мне ничего не делать?

— Конечно, нет. Я говорю, что если ты ворвешься туда, как взбесившийся бык, результат будет один, и не самый приятный. Но если ты будешь выжидать и наблюдать, Кормак сам дастся тебе в руки.

— Как?

— Он молодой человек; держу пари, он часто охотится.

— Засада?

— Почему бы и нет? Или нож в переулке.

— Я хочу хольмганг. — Это была норвежская традиция, поединок насмерть. А также, с глубокой древности, ирландская.

Векель бросил на меня взгляд.

— Это будет лишь другой способ выбросить свою жизнь на ветер.

— Я умею драться копьем и саксом, — горячо возразил я.

— А он — сын короля. Этому ублюдку дали меч еще в колыбели, и он тренируется с ним с тех пор, как научился ходить. Кормак, может, и не закаленный воин, но он изрубит тебя на мелкие кусочки.

— Ты должен быть на моей стороне!

— Я на твоей стороне, — сказал Векель, мягче, чем обычно.

Я надулся и молчал довольно долго. Векель не пытался меня развеселить. В конце концов, я пришел к выводу, что ссориться с единственным союзником — глупо.

— Ты прав, — сказал я.

— Я знаю. — Его самодовольство было невозможно не заметить.

Раздосадованный, я замахнулся, чтобы ударить его по руке, но он с легкостью увернулся.

— Когда-нибудь ты поймешь, что я мудрее.

«Я и так это знаю», — подумал я, но не смог заставить себя произнести эти слова.

Глава четвертая

Мы миновали Манастир-Буи. Ни у кого из нас не было настроения ни на пиво, ни на медовуху, а останавливаться в церкви, чтобы вознести молитву Белому Христу, я уж точно не собирался. Подставлять другую щеку, как я часто слышал от Асхильд, было не для меня. Другое дело — Ши-ан-Вру, более древнее и поистине священное место, раскинувшееся на живописном южном склоне с видом на реку Бойн. Мы прервали свой путь, чтобы совершить подношения — я принес лезвие железного ножа и крошечный кусочек рубленого серебра. Мы зачерпнули по горсти земли перед великим курганом и, молясь, закопали дары. Не было никакой возможности узнать, услышали ли нас старые боги, и уж тем более, помогут ли они. Тем не менее, после этого я почувствовал себя лучше, бремя скорби стало чуточку легче.

Крепость Кногба, резиденция Уи Хонайнг, находилась недалеко от Ши-ан-Вру; казалось глупым не попытаться разузнать там все, что можно. Векелю не хотелось ни расставаться, ни оставаться одному, но он с ворчанием согласился, что в одиночку я привлеку меньше внимания. Отношения между Уи Хонайнг и кланом Холмайн и в лучшие времена были натянутыми, но, как я объяснил, это не помешает им отправить весточку в Иниш-Кро, если в Кногбе появится ярко одетый витки и начнет задавать вопросы. «Молись еще, — сказал я ему. — Наколдуй нам удачу». Векель погрозил мне пальцем и велел не шутить с вещами, которых я не понимаю. Чувствуя себя безрассудным, я показал ему нос и оставил его наедине с его делами.

Я шел к Кногбе один, поднимая пыль на пересохшей тропе, не обращая внимания на широкие поля пшеницы и думая об отце. При виде крепости я вернулся в настоящее. Построенная на огромном земляном кургане, похожем на Ши-ан-Вру, Кногба была окружена оборонительным рвом у основания и еще одним наверху, внутри которого стоял крепкий деревянный частокол. Вокруг были разбросаны курганы поменьше — другие останки тех, кто жил и умер здесь в глубокой древности.

Кузнец, которого я искал, жил и работал в небольшом доме за стенами крепости, что вполне соответствовало моему желанию не привлекать к себе внимания. Он удивился моему появлению, но с радостью прервал работу, чтобы предложить кружку пива. Услышав о смерти моего отца, он перекрестился и спросил, как это случилось. Я бросил взгляд на его подмастерье, который неумело делал вид, что не подслушивает, и, понизив голос, поведал печальную историю. Могли ли это быть не люди Уи Хонайнг? — спросил я. Возможно ли, что Асхильд ошиблась?

Кузнец ничего не знал ни о каких местных вельможах или воинах, направлявшихся к Линн Дуахайллу. Однако он слышал историю, только что дошедшую из деревни, об отряде из клана Холмайн, проезжавшем мимо Кногбы на север. Он не знал, был ли среди них молодой князь по имени Кормак, но эта новость камнем легла мне на сердце, как недоваренная каша. Кузнец спросил, что я собираюсь делать дальше. Я ответил, что чем меньше он знает, тем лучше. Он не возражал; я поблагодарил его и пошел своей дорогой.

Векель воспринял новость без всякой реакции и не пытался отговорить меня от моего замысла. От этого моя задача показалась мне похожей на труд человека, которому велено катить огромный валун в гору. Что могли сделать двое против сына верховного короля, даже если один из них — витки? Однако вернуться домой, даже не попытавшись и без меча, было немыслимо. Поэтому я предложил продолжить путь. Векель серьезно склонил голову.

— Это твой путь, — сказал он.

«Да будет так», — подумал я, прося Одина о помощи. Он был мне должен, ведь именно его клинком был убит мой отец.

— Тебе никогда не было суждено стать кузнецом, Финн Торгильссон. — Темные глаза Векеля впились в мои.

— Почему ты так говоришь?

— Меч был первым настоящим знаком, хотя были и другие. Настоящая перемена произошла, когда я был в отъезде. Когда я вернулся, ты выглядел не в своей тарелке, словно перерос Линн Дуахайлл.

— Это достойное место, но я не хочу провести там всю жизнь.

— Будь уверен, не проведешь.

Несмотря на теплое солнце, меня пробрал холод. Я коснулся амулета, черпая в нем силы.

— А ты?

— Наши пути совпадают.

Я не хотел спрашивать, надолго ли. Теперь решимость Векеля обрела больше смысла. Он был верным другом, это правда, но если боги предначертали ему сопровождать меня, это лишь укрепило бы его цель. Как это часто бывало, я задался вопросом, не знает ли он больше, чем признает, но, опасаясь того, что он может сказать, не спросил.

Балэ-Шлойнэ был немного дальше. Мы миновали несколько лесных участков, но, как и в окрестностях Линн Дуахайлла, большая часть холмистой местности была отведена под земледелие. Земляные раты встречались чаще, некоторые — с деревянным частоколом. Вокруг них простирались пастбища для скота, но и посевов было много. Рожь, ячмень и овес были обычным делом. Была и пшеница, и, по словам моего отца, здесь ее было больше, чем в других частях Эриу. В Ульстере и Коннахте, полных болот и лесов, такой земли не было.

На вершине крутого холма над деревней стояла церковь и монастырь, а внизу, широкой серебряной лентой уходя на восток, текла река Бойн. Я никогда не был так далеко от дома. Векель спросил, не хочу ли я помолиться в церкви или испросить благословения святого Патрика, который веками ранее зажег здесь пасхальный огонь вопреки воле верховного короля. Одного раза на сегодня достаточно, ответил я, добавив, чтобы он засунул свое предложение туда, куда солнце не светит, и он захохотал.

Тропа вела к броду неподалеку. После него, как сказал Гуннкель, мы должны были следовать по дальнему берегу Бойна до изгиба, уходящего на юг. Именно в здешней заводи легендарный воин Финн Мак Кумал поймал Лосося Мудрости. Немного дальше река изгибалась на юго-запад, и Тара открывалась как на ладони.

Я впитывал незнакомые пейзажи. Хорошо дренированная, плодородная земля была еще более плотно засеяна, чем окрестности Манастир-Буи. Жилища и раты были большими, а стада коров — многочисленными. Неудивительно, что верховный король объявил эту землю своей, решил я.

Когда мы спускались по последнему склону перед изгибом, Векель лукаво заметил, что только слепой мог бы не заметить этот огромный холм. Смеясь, я согласился. С рекой Бойн, охраняющей западный фланг, и ровной местностью, опоясывающей остальную часть, Тара выделялась впечатляюще. Самое священное место на всем острове, здесь короновали верховных королей. Чужак мог бы предположить, что клан Холмайн обоснуется там, но вершина была заброшена уже много веков. Оплоты клана, кольцевая крепость и близлежащий кранног, находились на озере Лох-Эннелл, в полутора днях пути на запад.

Добраться туда до наступления темноты было слишком далеко, хоть мы и были молоды и выносливы. Заметив ферму с хозяйственными постройками и небольшим ратом, я попросил разрешения переночевать в сарае. Взамен Векель предложил вылечить всех больных, а также принести дому удачу. Хоть и с опаской, фермер согласился; оказалось, его сын болен лихорадкой. Сушеные цветы Векеля — пиретрум — сотворили чудо, сбив мальчику температуру. Вне себя от радости, жена фермера накормила нас свежим ячменным хлебом и жареной свининой.

На следующий день, узнав у благодарного фермера верную дорогу и под благословения его жены, мы отправились к озеру Лох-Эннелл.

По мере нашего продвижения на запад пейзаж менялся, постепенно становясь все более плоским и бедным. Большие участки болот стали обычным явлением. Обойти их было невозможно, оставалось только пересекать. Высокая трава создавала обманчивое впечатление твердой земли, но наши ноги скоро узнали правду. Оленья осока и лапчатка вели нас от одного сухого клочка к другому, а между ними обувь вязла в мокрой почве. Несмотря на неудобства, болото обладало своей красотой. Пушица только начинала цвести, ее белые пушистые головки мягко колыхались на ветру. Больше всего мне нравились шестиконечные цветы асфоделя, хотя они появятся позже, а еще позже зацветет пурпуром вереск. Сине-зеленый лишайник покрывал выступающие скалы, а ярко-зеленый мох — гниющее дерево.

Были здесь и птицы. В какой-то момент из-под моих ног взмыла золотистая ржанка, ее протяжный крик «пу-у» разнесся по неподвижному воздуху. Встречались чибисы с характерными тонкими хохолками на затылке, а время от времени крик «назад, назад, назад» выдавал прячущуюся в вереске куропатку.

— Только мы назад не пойдем, — криво усмехнулся я, обращаясь к Векелю.

Он фыркнул и с покорным видом отмахнулся от своего персонального облака мошкары. У меня тоже было такое; они превращали нашу жизнь в мучение, преследуя нас на ходу. Попытки отмахнуться приносили лишь мгновенное облегчение, но они всегда возвращались. Наши лица и шеи были покрыты укусами, а зуд в волосах был постоянной пыткой.

Ближе к полудню мы наткнулись на группу мужчин, стоявших у озерца с темно-коричневой водой. Двое держали длинный резной кусок дерева. Я появился первым, Векель шел позади. Они были совсем не рады меня видеть, и все могло бы кончиться плохо, будь я один. Однако один взгляд на Векеля заставил их опустить глаза и ждать, пока мы пройдем мимо. Я взглянул на кусок дерева, который держали мужчины, и меня охватило подозрение. Толще, чем ляшка Рагнфрид, он был грубо вырезан в подобие обнаженного человека с руками по швам. Голова была сделана лучше всего. Два глубоко посаженных глаза, казалось, смотрели на меня, а выражение лица было хмурым, угрожающим.

Мы не поздоровались; мужчины тоже.

— Подношение, — пробормотал я Векелю.

— Именно. Старые обычаи еще живы.

Позади нас раздался всплеск; идола бросили в воду.

— До того как ирландцы начали поклоняться Белому Христу, они иногда приносили в болотах человеческие жертвы, — сказал Векель.

Я тоже об этом слышал. Ужасный конец, подумал я: тебя держат под водой плетеными решетками, а горло и рот наполняются коричневой мутью. Я содрогнулся и отогнал эту картину.

Лох-Эннелл был самым большим внутренним водоемом, который я когда-либо видел. Значительно длиннее, чем в ширину, он был вытянут с северо-востока на юго-запад. Расспросив дорогу у одного фермера, мы двинулись вдоль северного берега. По кромке воды бродили журавли. В камышах ухали выпи и визжали водяные пастушки, а над головой парил болотный лунь. Векель указал на пару орланов-белохвостов еще выше и сказал, что это добрый знак.

Надеюсь, он прав.

В таком естественно защищенном месте на озере было множество кранногов. Я предположил, что первый искусственный остров принадлежит Маэлу, но воин, охранявший ведущую к нему дамбу, быстро меня разубедил. Вид Векеля внушил ему мгновенное уважение. Он сказал нам, что Иниш-Кро, кранног верховного короля, и связанная с ним крепость Дун-на-Ски находятся дальше по берегу озера. Ищите деревянный частокол на юго-западном берегу, вежливо сообщили нам, и большой кранног рядом с ним. Оглянувшись, я увидел, как воин чертит в воздухе знак от сглаза, глядя на Векеля. Я был доволен. Немного страха не повредит.

Теперь, когда мы были так близко к цели, мои собственные страхи вернулись. Сначала я замедлил шаг, потом остановился, наблюдая за цаплей на мелководье, застывшей в ожидании, когда неосторожная рыба окажется в пределах досягаемости ее копьевидного клюва.

Интуиция Векеля была поразительной.

— Что мы будем делать? — потребовал он ответа.

Я не ответил.

С самого Линн Дуахайлла мы спорили, какую историю лучше всего преподнести. Самая простая — правда, что мой отец был убит сыном верховного короля из-за меча, который ему не принадлежал, — была слишком опасной, в этом мы сошлись. Мое слово против слова Кормака и всех, кто был с ним.

Векель великодушно предложил сказать Маэлу, что он желает служить ему — я мог бы быть его слугой, — и, живя в королевском доме, получить доступ к Кормаку. Я отказался. Если уж и приносить клятвы, сказал я, то это должен делать я.

Его мысль натолкнула меня на собственную. Но даже если моя идея окажется осуществимой и успешной, любой исход сулил нам с Векелем мучительную смерть — либо сразу после убийства Кормака, либо после того, как нас догонят и схватят, когда мы будем бежать из крепости Маэла. Моя собственная смерть не имела значения, но я не хотел быть причиной смерти Векеля. Я пойду один, сказал я. Он категорически отказался. Духи сказали ему, что он должен сопровождать меня. Я испытал огромное облегчение.

Однако хорошего плана я придумать не мог. Мой шаг по берегу озера становился все медленнее.

— Ничто не мешает нам осмотреться на месте, Финн. Мы всего лишь два путника, ищущие ночлег.

— И ты — витки? Ты привлекаешь внимание, как мухи слетаются на дерьмо. Все, включая Маэла, если нам удастся получить аудиенцию, захотят знать, зачем ты явился.

— Разве не очевидно? Я странствую по всей стране, ведомый сейдом. Мало кто усомнится в этом.

— А если Кормак еще не вернулся?

— Вернется. Щенки его возраста никогда не отходят далеко от соска. Я могу наплести достаточно историй, чтобы нас несколько дней кормили и поили по-королевски.

Я легко мог представить, как Векель это провернет, но был менее уверен в том, как вести себя мне.

— А какова будет моя роль?

Он бросил на меня томный взгляд.

— Ты мой спутник.

Этого удара я не ожидал. Покраснев, я сказал:

— Но мы не… мы не…

— Я знаю. Ты знаешь, но все остальные будут в неведении.

Хотя я и не возражал против его наклонностей, его предложение меня смутило. Среди норманнов это было бы неприемлемо, но ирландцы были другими, а другой идеи у меня не было. Я нахмурился и велел Векелю держать руки при себе. Ожидаемый едкий ответ гласил, что он будет прикасаться ко мне «только при необходимости».

Мы не остановились у второго краннога, который был таким же маленьким, как и первый. Иниш-Кро был третьим, величественным сооружением на северной стороне озера, диаметром в хороший бросок копья. Он соединялся с берегом мостом, который вел прямо в большой, двойной рат — Дун-на-Ски. Вокруг него раскинулось поселение — дома тех, кто не был достоин жить в стенах верховного короля. Место было больше Манастир-Буи и произвело на меня огромное впечатление. Векель, возможно, думал так же, но он всегда лучше умел скрывать свои чувства.

Длинные, крытые вереском мазанки стояли вдоль главной улицы. Она была запружена народом; в основном ирландцы в коричневой и черной одежде, но было и несколько норманнов, и даже темнокожий торговец с золотой серьгой и в диковинных одеждах. Женщины стояли в дверях лавок, торгуясь за еду, ткань, железные изделия. Лысеющий мужчина кричал на мальчика, игравшего слишком близко к его собаке.

— Укусит! — вопил он. — Вот тогда пожалеешь!

В переулке между двумя зданиями я заметил плотника, склонившегося над козлами и обтесывавшего рубанком балку для крыши. Его подмастерье, тощий юноша, смотрел на него с отсутствующим выражением.

Мы пристроились за воловьей повозкой; она двигалась медленно, но все уступали ей дорогу. У входа в частокол повозка въехала, даже не остановившись. Вскоре я понял почему. Трое из четырех стражников пытались произвести впечатление на симпатичную девушку с большим узлом шерсти, а четвертый, значительно старше, прислонился к деревянному валу и чистил ногти кинжалом.

Векель привлек внимание этого последнего, одетого в традиционную длинную тунику, перехваченную на талии поясом. Он выпрямился, сунул кинжал в ножны и шагнул нам наперерез. С его губ сорвался свист.

— Парни.

К моему ужасу, троица, боровшаяся за внимание красавицы, повиновалась зову.

— Какое у вас дело, а хара? — Вопрос был адресован мне; по тому, как крепко он сжимал копье, было ясно, что он не считает меня своим другом.

Векель вышел вперед, выставив посох.

— Меня послали духи. — Он улыбнулся; его ресницы дрогнули.

Двое молодых воинов отступили на шаг. Третий побледнел и перекрестился. Старший был сделан из более крепкого теста, но даже он остерегался посланного духами витки. Он сухо поклонился.

— А твой друг?

— Спутник в дороге, — сладко ответил Векель. Так сладко, что стало ясно: мы любовники. Это было остроумно, и стражники ухмыльнулись. Их реакция резко контрастировала с тем, как Ольвир назвал Векеля: эрги и рагр, эпитеты, связанные с трусостью, немужественностью и множеством других дурных качеств.

Векель с похотью потер большим и указательным пальцами кончик посоха.

— Что-нибудь еще?

— Да. — Главный стражник никуда не собирался уходить. — Откуда вы?

— Отовсюду, — сказал Векель. — У меня никогда не было дома.

Стражник пропустил это мимо ушей, но его взгляд переместился на меня.

— А ты?

— Из Брейфне, — солгал я, назвав первое, что пришло в голову. Небольшое королевство между Миде и северными землями Уи Нейллов, оно было достаточно далеко, чтобы он вряд ли знал там кого-нибудь.

Он не отреагировал.

— Мы ищем аудиенции у верховного короля, — сказал Векель, уже вежливее.

— Как и вы, и половина Эриу, — ответил стражник, бросив на своих товарищей взгляд, говоривший: «Вы это слышите?». — Что Маэлу нужно от такого существа, как ты? Он добрый христианин, как и все мы.

Его спутники ощетинились, и я подумал: «Только бы не дошло до драки. Нам не поздоровится».

— Верховный король любит Христа, но правители ищут мудрости во многих местах. — Выражение лица Векеля стало надменным. — И решать это верховному королю, а не тебе!

Стражник задумался, потом пробормотал:

— Может, и так, но нельзя же вваливаться к королю просто потому, что тебе вздумалось. — Он продолжил, объясняя, что Маэл дает аудиенцию каждые три дня, и что мы можем прийти и подождать с теми, кто желает о чем-то просить верховного короля.

— Когда следующая аудиенция? — спросил я.

— Через три дня, — самодовольно сказал он, добавив: — Сегодня утром уже была.

Векель запротестовал, начав живописать свои сны и послания из мира духов. Главный стражник прервал его, его тон стал менее дружелюбным.

— Хватит. Верховный король, может, и выслушает твою чушь, но я не стану. Прочь.

Мы отступили с максимально возможным достоинством, а стражники смотрели нам вслед в торжествующем молчании.

Глава пятая

— Не очень-то вышло, — кисло заметил я.

Векель нахмурился. Было ясно, что этого он не предвидел.

Я взял дело в свои руки. Пара вопросов — и мы оказались у ветхой хижины на краю поселения. Кусочек рубленого серебра и благословение от Векеля — и вдова, жившая там, с радостью сдала нам угол своего сарая для урожая. Слух о нашем появлении распространился быстро. К середине следующего дня к нам уже выстроилась очередь из желающих повидать новоприбывшего витки. Хоть и поклонники Христа, они хотели получить травы, предсказания на рунах или магические заклинания. Я никогда раньше не был свидетелем дел Векеля; теперь я с изумлением слушал просьбы. Вылечить больного ребенка, сделать женщину плодовитой. Наслать болезнь на урожай пшеницы соседа или вернуть заблудшего мужа на супружеское ложе. Найти пропавшую корову; список можно было продолжать.

На низком деревянном помосте, который он велел мне сколотить, Векель внимательно выслушивал каждого просителя. Затем, закрыв глаза, он переступал с ноги на ногу в своих сапогах и нараспев читал заклинания на языке норманнов, а его железный посох двигался между ног и вычерчивал в воздухе замысловатые узоры. Произнеся заклятие или предсказав будущее, он торжественно объявлял, что их желание будет исполнено.

Сияя и бормоча благодарности, каждый проситель уходил в полной уверенности. И каждый оставлял дар. В основном это было что-то небольшое: хлеб, кусок сыра, кувшин пенистого свежего молока, но жена одного фермера оставила половину окорока, а страдающий артритом старик подарил Векелю деревянное ведро пива. Мы пировали как короли.

— Не все же может сбыться, — сказал я Векелю, когда на второй день он закончил. — Это невозможно.

То, что он предвидел, было правдой, серьезно ответил он мне, но боги — обманщики. Норны любят играть с людьми. Могут вмешаться и злые духи, посланные другими витки. Знать, сколько его предсказаний сбудется, было выше его сил.

— Я лишь сосуд, Финн. Духи говорят через меня, — сказал он.

Иной бы рассмеялся ему в лицо, но не я. Я видел ворона на мече, сам бог послал мне дар.

Если мы и надеялись на более теплый прием у ворот Маэла в назначенный день, то надеялись напрасно. На дежурстве стояли четыре других воина, и когда к середине утра мы добрались до начала очереди просителей, они обошлись с нами без лишних церемоний. Верховный король, сказал нам один, не нуждается в языческой грязи, особенно в той, что любит задницы. Векель, теряя самообладание, пригрозил проклясть воина, но тот лишь усмехнулся и вскинул копье. Я взял дело в свои руки и оттащил друга прочь, бросая стражникам извиняющиеся взгляды.

— Чтоб у него член отсох и отвалился, клянусь, — пробормотал Векель.

— Помни, зачем мы здесь. Если разозлить таких, мы никогда не увидим короля.

Он пофыркал и подулся какое-то время, но потом признал, что я был прав.

Наш план провалился.

Нужен был план получше.

Если мы не можем пойти к Маэлу Сехнайллу, решили мы с Векелем, он должен прийти к нам. Звучало это громко, но означало лишь то, что мы нашли место с видом на вход в королевский двор, достаточно далеко от стражников, чтобы не привлекать внимания, но позволявшее видеть, когда выйдет верховный король.

В тот день этого не случилось; Кормак тоже не вернулся. Череда тех, кто искал Векеля, также превратилась в ручеек, а потом и вовсе иссякла. Это было нормально, сказал он; поселение было небольшим, и помощь в одно и то же время требовалась не такому уж большому числу людей. Но от этого знания мой желудок не наполнился; пришлось довольствоваться остатками окорока и ячменной лепешкой, испеченной на огне и купленной у вдовы.

На следующее утро Векель бросил свои руны и объявил, что наша удача вот-вот переменится. Раздраженный, голодный, я чуть было не съязвил в ответ, но убедил себя, что он прав; а если и нет, то на следующий день все наладится.

Перекусив наскоро по куску окорока, мы вернулись на свое место. Утро было, как обычно, облачным, и ветер дул, как обычно, с запада. Я опустился на корточки; день обещал быть долгим. У ворот стоял тот самый стражник, что не пустил нас в первый раз; он бросил на нас мрачный взгляд, но наше расстояние не требовало иных действий.

Присев рядом со мной, Векель погрузился в глубокую задумчивость, к чему я уже привык. Я надеялся, что он выйдет из нее с каким-нибудь посланным духами руководством. Поговорить было не с кем, мне стало скучно, но мысли об отце помогли мне обрести толику терпения.

Несмотря на это, утро тянулось бесконечно. Прибыл гонец, и его впустили. Небеса разверзлись, и мы укрылись в местной харчевне, пока дождь не прекратился. Вернувшись, я увидел, что стража сменилась. Теперь на дежурстве был еще менее дружелюбный воин, тот, что обозвал нас любителями задниц. Я поймал себя на мысли, что мы зря тратим время; месть — и меч — никогда не будут моими.

Резкий, сердитый звук вернул меня к реальности.

— Что это?

Векель пошевелился, но не ответил.

Звук повторился, и я узнал дикое ржание. Оно доносилось из рата.

Теперь его услышал и Векель.

— Вот уж несчастная лошадь.

Ржание сопровождалось испуганными криками. Грохот копыт носился по кругу. Стражники уставились во двор королевской крепости.

— Скорее, веревку.

Мне не нужно было спрашивать, зачем, и я направился к сараю за ближайшим домом. Я нашел веревку, и, к счастью, никто не заметил, как я пришел и ушел. Я побежал обратно к Векелю. Суматоха в рате продолжалась.

— Они не поймали коня, — сказал я, делая на одном конце веревки скользящую петлю.

— Судя по звуку, нет, — сказал Векель, и его лицо загорелось.

Тут раздался грохот копыт. Стражники разбежались, как куры при виде лисы. Серый жеребец, с раздувающимися ноздрями и развевающейся гривой, вылетел из ворот. Торговец, который, очевидно, надеялся войти и продать свой товар, бросился под повозку. Жеребец пронесся мимо, заставив волов торговца замычать.

— Финн, — сказал Векель.

Я уже двигался вперед, с веревкой в руках. Я привык ловить коров, но не на такой скорости, как у жеребца. Шанс будет только один. Жеребец приближался. Он не собирался останавливаться ни перед кем и ни перед чем. Ближе. У меня пересохло во рту. Провалюсь — и можно возвращаться в Линн Дуахайлл. Преуспею — и нет гарантии, что Маэл нас вообще заметит.

Жеребец несся на меня с дикими глазами.

Раскрутив петлю, я бросил. И помолился.

Веревка накинулась ему на голову так аккуратно, словно он стоял прямо передо мной. Мгновение задержки, он пронесся дальше, и узел затянулся. Затем последовал рывок, такой мощный, словно я поймал самого Слейпнира. Если бы не закаленные в кузнице руки, я бы содрал кожу с обеих ладоней. Вцепившись в веревку мертвой хваткой, я протащился за жеребцом дюжину шагов, и если бы не Векель, подбежавший и обхвативший меня за талию, я не уверен, что смог бы его остановить. Но он остановился, тяжело дыша, и его серая шерсть потемнела от пота.

Векель отпустил меня и обошел.

— Тпру, парень. — Он вытянул руку, сложив пальцы. — Все хорошо.

Жеребец взвился на дыбы, передние копыта забили воздух. К счастью, я предвидел это, и веревка провисла достаточно, чтобы не вырваться из моих рук. Я знал кое-что о лошадях, сохранял спокойствие и выбрал большую часть слабины, когда он опустился.

Векель двинулся вперед, все время что-то бормоча, успокаивая.

— Зверь не слушается. Он взбесился! — Голос принадлежал конюху, выбежавшему из рата.

— Назад, — прошипел я.

Конюх повиновался, но по его лицу было видно, что он думает, будто жеребец вот-вот вырвется.

Но он не вырвался. Векель приближался целую вечность, говоря, говоря. Я не слышал, что он говорил, но это было и неважно, потому что жеребец заметно успокоился. Когда Векель подошел на расстояние вытянутой руки, в его ладони появилось яблоко. Бархатистые губы жеребца шевельнулись, взяли его, и Векель оказался рядом, его рука скользила по мускулистой шее. Его бормотание не прекращалось.

— Никогда такого не видел. — Конюх подошел ко мне. — По тому, как этот жеребец себя вел, я бы поклялся, что его лучше прикончить. Словно одержимый, с тех пор как его привели пять дней назад.

— Он был напуган, не более того. — У Векеля был поразительный слух.

— Как скажешь. — Лицо конюха говорило об обратном.

Из рата донеслись новые крики. Мужской голос, привыкший повелевать.

— Это, должно быть, король, — обеспокоенно объявил конюх.

Векель толкнул жеребца в плечо и повел его по кругу, совершенно спокойно, чтобы он повернулся лицом туда, откуда прибежал.

— Тихо! — Он говорил низким голосом, но так, чтобы его было слышно. Я слышал; слышали и люди, наблюдавшие за нами.

Стражники, которые так грубо отказали нам во входе, теперь расступились, когда мы вошли на немощеный двор, составлявший центр рата. Здесь были сараи, свинарники, загоны для овец и коров, конюшни, мастерские и кладовые. Самым большим строением был круглый зал с соломенной крышей, и именно перед ним я впервые увидел верховного короля, Маэла Сехнайлла мак Домнайлла. Приземистый, средних лет мужчина в тунике темно-красного цвета, он, казалось, был удивлен не меньше других, увидев, как жеребца ведут, словно ручного ягненка.

Маэл рявкнул, и конюх, низко кланяясь, подбежал к нему.

— Лиат Маха сбежал, я так понимаю?

— Да, государь. Я… — его прервал Маэл, окинувший меня и Векеля проницательным взглядом.

— Кто его поймал?

— Я, господин. — Я уважительно склонил голову.

— И не отпустил. Это хорошо. — Маэл погладил свою заплетенную бороду, его внимание переместилось на Векеля. — А ты, я так думаю, успокоил жеребца?

— Да, господин. — В голосе Векеля послышались нотки почтения. — Великолепный зверь.

Маэл выглядел довольным, но тут же помрачнел.

— Великолепный, но необъезженный. Просто чудо, что он так спокойно стоит перед тобой.

— Я умею ладить с лошадьми. — Веки Векеля с черной каймой медленно опустились.

— Похоже на то, — улыбнулся Маэл. Он что-то сказал конюху, и тот с опаской взял веревку у Векеля. Жеребец не протестовал, и король снова улыбнулся. — Не будем стоять на улице, как бродяги. Прошу, входите в мой зал.

Именно на это я и надеялся, но приглашение казалось входом в волчье логово. Впрочем, выбора, кроме как принять его, у нас не было.

Круглое здание было, по сути, увеличенной и более роскошной версией ирландских домов, к которым я привык. По краям зала, где потолок был так низок, что только маленький ребенок мог бы ходить не пригибаясь, хранились припасы и располагались спальные места. Здесь сидели на скамьях женщины, работая и беседуя при свете каменных масляных ламп, и несколько детей, которые смотрели на нас с нескрываемым любопытством.

В центральном очаге горел огонь. Через дымовое отверстие наверху проникал яркий солнечный свет. За очагом стояло резное деревянное кресло — трон, к которому и направился Маэл. Со скамьи поднялся священник с тонкими губами, а также двое знатных мужей, косившихся и друг на друга, и на нас, когда мы подошли. Один из них был очень похож на Маэла, но у него не было длинных светлых волос, как у Кормака. «Еще один сын», — решил я. Все трое поклонились; Маэл, не обратив на это внимания, сел и спросил, не хотим ли мы пить.

— Немного медовухи пришлось бы кстати, господин, — сказал я, с трудом веря, где нахожусь.

Маэл махнул слуге, и тот поспешил прочь.

— Как вы сюда попали?

Векель сплел историю о наших странствиях. Он, по его словам, предсказывал будущее и королям, и их наместникам, и лордам, и знати по всей северной половине острова. Ведомый сейдом — это слово вызвало неодобрительное цоканье священника, — он наконец пришел в Дун-на-Ски.

— Меня привели сюда, господин, — сказал он голосом, журчащим, как вода, омывающая гальку.

— Не сомневаюсь, ты говоришь то же самое каждому лорденку, — сказал Маэл.

Священник хихикнул; знатные мужи, казалось, тоже были позабавлены, особенно сын верховного короля — ибо это должен был быть его сын.

— Смейся, если хочешь, господин, но это правда. Мне было предначертано прийти в твой зал.

«Чтобы я мог убить твоего сына Кормака», — подумал я.

— Может быть. Но хватит пока магии и мистики, — сказал Маэл. — Я бы хотел узнать больше о твоем умении обращаться с лошадьми. Поймать Лиат Маху было уже примечательно, но успокоить его таким образом… Я никогда не видел ничего подобного.

— Сказать особо нечего, господин. Я отношусь ко всем лошадям с уважением; они это чувствуют. Я спокоен и внушаю доверие, но и спуску не даю.

— Он теперь годится для верховой езды?

— Может понадобиться еще немного времени, господин. Если хочешь, я могу с ним поработать.

Я не ожидал, что именно умение Векеля обращаться с лошадьми, а не его дар витки, откроет нам доступ к верховному королю. Думаю, он и сам этого не ожидал.

Как мы сказали друг другу позже, возможно, так было даже лучше. Маэл казался набожным христианином; во всяком случае, священник с тонкими губами постоянно находился рядом с ним. Верховный король, похоже, заинтересовался тем, что я кузнец, хотя работы и не предложил. Тем не менее, мы многого добились. Хоть и в сарае, но мы должны были спать внутри королевского рата.

Я увижу Кормака, когда он вернется. Мне просто нужен был хитроумный способ его убить. О своей смерти я не заботился, но в рате жили еще более двух десятков воинов, и казалось невозможным, чтобы Векель не разделил мою участь.

Каждую ночь я лежал без сна, строя планы.

Я и до прибытия сюда знал, что Маэл Сехнайлл мак Домнайлл хитер как лис. Иначе, как говорил Векель, как мог правитель такой маленькой области стать одним из самых могущественных королей Эриу? Его королевство, Миде, было крошечным по сравнению с Лайином, Мунстером, Ульстером или землями северных Уи Нейллов. И все же доказательства его способностей были повсюду: от победы над норвежским королем Дюфлина четырнадцать лет назад до поражений, нанесенных правителям Лайина и Коннахта с тех пор. Были и значительные победы в Мунстере, над великим соперником Маэла, королем Брианом Бору. Зная, насколько он умен, мы должны были быть очень осторожны в общении с ним. Один неверный шаг, один намек на нашу истинную цель, и, несмотря на то что Векель был витки, нас бы выволокли на улицу и убили.

Новым открытием стало то, что кажущаяся преданность Маэла христианству не мешала ему прислушиваться к советам Векеля, разумеется, вдали от ушей священника с тонкими губами. Помогло и то, что Лиат Маха под руками Векеля стал послушным, как ручной ягненок, позволив верховному королю ездить на нем. Вскоре Маэл и Векель стали не разлей вода. Священнику это не нравилось. Как и Конхобару, старшему сыну и наследнику, присутствовавшему на нашей первой встрече с королем. Его реакцию разделяли и воины верховного короля, хотя причинить нам вред они не смели. Однако это не делало пребывание в королевском стане комфортным, и я спал, сжимая в руке сакс.

Второе откровение, самое важное, заключалось в том, что Маэл нежно любил своих детей. Можно было даже сказать, что он их баловал. Пять сыновей и две дочери. Ни с одной из дочерей, уже выданных замуж, я не встречался, как и с Домналлом, сыном, который был аббатом в соседнем монастыре. Остальные жили в Иниш-Кро с королем и его женой. Конхобар был похож на отца: холодный, спокойный и расчетливый. Маэл почти каждый день советовался с ним. Конгалах, следующий по старшинству, был замкнутым и держался особняком, но в общении с Маэлом преображался в более счастливое существо. По словам одного из воинов короля, с которым я подружился, Кормак был лучшим из всех: красивый, общительный и превосходный наездник. «Это проделки Локи», — бормотал я Векелю, когда узнал, что Кормак, по-видимому, был еще и любимцем отца.

Едкий ответ Векеля был, что это не имеет значения, потому что Маэл отомстит за смерть любого из своих детей.

Я спорил и хмурился, но мой друг был прав.

Поэтому я ничего не делал. Иногда это лучшее, что можно сделать, любил говорить мой отец; выжди время, и ответ найдется сам.

На следующий день, так и не дождавшись Кормака, я скучал донельзя. Решив размяться честным трудом, я отыскал королевского кузнеца. Приветливый малый с надсадным кашлем, он узнал меня и, услышав, что я знаю толк в кузнечном деле, настоял, чтобы я вошел. Большую часть пространства внутри занимала легкая двухколесная колесница с плетеным каркасом, обшитым кожей. Я был знаком с таким видом транспорта, стандартным для королей и знати, но никогда в нем не ездил. Пара сыновей Маэла, рассказал кузнец, любили устраивать гонки на колесницах. Погнутые обода, сломанные оси и разбитые колеса были обычным результатом. Как и серьезные травмы у лошадей и возниц.

— Но это не останавливает Кормака, — сказал кузнец. — Отнюдь. Молодые люди всегда одинаковы.

Мой интерес пробудился.

— Это колесница Кормака?

— Ага. И он хотел, чтобы она была готова к его возвращению, но я что-то не в силах. — Последовал затяжной приступ кашля. — Будут неприятности, если ее не починить.

Нить моей жизни дрогнула на ткацком станке, словно три Норны, Урд, Верданди и Скульд, услышали меня.

— Я мог бы помочь, если хочешь.

— Ты уверен? — Несмотря на вопрос, было ясно, что именно на это он и надеялся.

— С удовольствием, — сказал я, чувствуя, как по жилам разливается возбуждение.

Мой ум лихорадочно работал. Вот как я встречу Кормака. Может, и зарезать его смогу прямо здесь. Опасно, да, но куда легче, чем в зале или во дворе. «А кузнец? — потребовала ответа моя совесть. — Его тоже убьешь?» «Конечно нет», — возмущенно подумал я. Ответ пришел незамедлительно: «Тогда ты не сможешь убить Кормака в кузнице». Меня разрывало от досады: представилась такая прекрасная возможность, но она была сопряжена с таким риском, что я не смел ею воспользоваться.

Под бдительным оком кузнеца я выковал железный обод и насадил его на новое колесо, сделанное местным плотником. После этого кузнец пожал мне руку. Сколько рубленого серебра я хочу за свою работу, спросил он. Плата не нужна, ответил я, объяснив, как занят Векель с Лиат Махой и королем, и как мне стало скучно. Если кузнец позволит мне и дальше работать в его кузнице, я буду счастлив. Я решил, что, по крайней мере, хочу увидеть убийцу своего отца.

Такая договоренность устраивала нас обоих — хотя, знай кузнец мою истинную цель, сомневаюсь, что он был бы так же доволен.

Глава шестая

Прошел еще один день. Кузнец чувствовал себя лучше, но работать почти не мог. Довольный тем, что занят делом, я с головой ушел в работу, делая новые наконечники для стрел и копий, а также несколько умбонов для щитов. Я также получил краткий урок по изготовлению подков, что оказалось довольно простой работой. Утро сменилось днем, и я прервал свой труд, чтобы поесть с кузнецом. Свежий хлеб и сыр, принесенные его женой, пришлись как нельзя кстати. Я закрыл глаза, с болью вспоминая похожие трапезы в кузнице моего отца.

До нас донесся шум всадников; они въезжали в ворота. Я навострил уши.

Кузнец выглянул наружу.

— Кормак вернулся.

У меня все сжалось в животе, но я сохранил невозмутимое лицо.

— Он сначала поприветствует отца?

— Держу пари, он бы предпочел посмотреть на свою колесницу, но да, думаю, ты прав.

С притворной небрежностью я выглянул из дверей кузницы. Большинство воинов занимались лошадьми, но двое мужчин, один с длинными светлыми волосами, вошли в зал. «Это должен быть он», — решил я, и сердце мое забилось чаще.

Я вернулся к работе, представляя, как мой сакс вонзается в плоть Кормака, когда я открою ему свое имя. Но я не мог этого сделать. Кузнец погибнет, а Векель был с Маэлом. Я, может, и сбежал бы, а он — нет.

Донеслись голоса.

— Отец, я должен выиграть следующие состязания. На кону честь Иниш-Кро!

«Кормак», — подумал я.

— Вот и он, — прошептал кузнец, подтверждая мою догадку.

Меня охватили ярость и страх. Ярость от варварства поступков Кормака. Страх, что я могу сразить его, но тут же разделить его участь.

Я почти слышал, как Норны хихикают в предвкушении.

Вошел Маэл в сопровождении молодого человека. Никто бы не усомнился, что это отец и сын. Мы с кузнецом отступили от работы, и мой взгляд метнулся к мечу на бедре Кормака. Это был тот самый, что я нашел на берегу. Тот, что послал мне сам Один. Чувства захлестнули меня, и я молился, чтобы выражение моего лица не выдало меня.

Маэл был в прекрасном настроении, рад возвращению сына.

— Это не может подождать?

— Нет, отец. Гонка важна!

Снисходительный смешок.

— Напомни мне, с кем она.

— Я же говорил. С Ниаллом, сыном короля Лайина. Ты должен прийти и посмотреть.

— Посмотрим, — улыбнулся Маэл. Он взглянул на нас.

Кузнец поклонился, как и я. Я подумал, как легко было бы убить Кормака в этот момент. Он бы даже не заметил. Затем я представил себе Векеля, беззащитного перед неминуемой расправой, и кузнеца тоже. Я подавил свою ненависть.

— Господин, — сказал кузнец. Затем добавил: — Ваша колесница готова, князь Кормак.

— Кто это? — Кормак указал на меня.

— Молодой кузнец, господин, по имени Финн, — ответил кузнец. — Он мне помогает.

— Он спутник витки, — сказал Маэл, делая ударение на последнем слове.

Взгляд Кормака снова обратился ко мне. Он нахмурился. С нервами, натянутыми как тетива лука, я поклонился во второй раз. «У него нет причин узнавать меня», — сказал я себе. «Сохраняй спокойствие».

— Надеюсь, его работа так же хороша, как и твоя, — сказал Кормак кузнецу.

— Так и есть, господин. Кто бы его ни учил, он хорошо сделал свою работу.

Кормак снова заговорил.

— Кто это был?

Новый приступ паники.

— М-местный кузнец, господин, — сказал я, отчаянно пытаясь придумать убедительную ложь.

— Где?

На этот раз я был готов.

— На севере, господин, в Брейфне. — Как и со стражником, я рискнул предположить, что он никогда там не был.

Это сработало. Он отвернулся, осматривая колесницу и задавая вопросы о новом колесе.

— Брейфне?

Вздрогнув, я взглянул на Маэла.

— Да, господин.

— Не так уж много там норманнов, вдали от моря. — Его взгляд был пристальным.

Я сумел выдавить смешок, хотя живот мой скрутило в узел.

— Это правда, господин. Но я наполовину ирландец. Моя мать была из Брейфне. Она встретила моего отца на Лугнасад; он был в тех краях, торговал. — Праздник урожая отмечали по всему Эриу; выпивалось огромное количество пива и медовухи, а торговцы вели бойкую торговлю.

Это правдоподобное объяснение переключило внимание Маэла обратно на Кормака, который все еще допрашивал кузнеца. Я снова вздохнул и, желая отвлечься от присутствия Кормака, вернулся к работе, выковывая полосу железа, которая должна была стать новым ободом. Я испытывал огромное удовлетворение, представляя голову Кормака на наковальне, которую я превращу в красное месиво из костей.

— Это новый меч, — раздался голос Маэла.

— Да, — Кормак продолжал говорить кузнецу, что его колесницу нужно немедленно отвезти в конюшню.

— Где ты его взял? — спросил Маэл. — Серебряная отделка похожа на норвежскую.

— В том поселении сельдежоров под названием Линн Дуахайлл, — последовал небрежный ответ.

Незаметно я стиснул зубы. Услышать от этого самодовольного лорденка, что я сельдежор, было вдвойне обидно, чем от кого-то из деревни в глубине острова. Я представил, как разворачиваюсь, занося молот, и бросаюсь на Кормака, возвращая то, что принадлежит мне.

— Твоя охота завела тебя далеко от дома.

— В первый день олень водил нас за нос. Две лошади потеряли подковы. Линн Дуахайлл был ближайшим местом с норвежским кузнецом, по крайней мере, так мы думали. Там я и увидел меч. Кузнец не хотел продавать, но я настоял.

— Надеюсь, ты заплатил ему справедливую цену. Это работа настоящего мастера.

— Он принял мое предложение. — Фырканье. — Разумно.

Кровь застучала у меня в ушах; голова закружилась. Мне пришлось напрячь колени, чтобы не упасть на земляной пол. Мой молот со слабым стуком опустился на обод.

Маэл и Кормак не заметили. Их разговор снова вернулся к гонке на колесницах, Кормак убеждал отца присутствовать, а Маэл отнекивался, ссылаясь на «государственные дела», требующие его внимания. Даже не поблагодарив, они ушли.

Я судорожно выдохнул.

— Ты бледный, как трехдневная сыворотка. — Кузнец выглядел обеспокоенным.

— Ничего, — солгал я. — Просто немного голова кружится.

— Ты так махал молотом, что чуть не лопнул, вот что с тобой. Иди, присядь. Нам обоим не помешает глоток пива после визита короля и его сына.

Я согласился, откуда-то извлек улыбку. Я чувствовал себя последним трусом. Убийца моего отца стоял передо мной, признаваясь, что забрал мой меч — верное доказательство того, что он убийца, — а я ничего не сделал.

Ничего.

Кое-как я дотянул до конца дня, с головой уйдя в работу. Я подумывал повредить колесницу, может, надпилить ось или ослабить несколько спиц, чтобы Кормак мог покалечиться или даже погибнуть. Но случай не представился, в основном потому, что кузнец суетился вокруг нее, как квочка над цыплятами. Когда работа была закончена, я помог ему, и он лично передал колесницу на попечение конюха Кормака. Угрюмый, лохматый юноша примерно моего возраста, он спал в конюшне, что исключало любую возможность для диверсии.

Одной из рабынь я нравился — вероятно, потому что говорил с ней вежливо и не приставал при каждом удобном случае, — так что раздобыть полный кувшин пива было легко. Уйдя далеко по берегу озера, я сел и начал пить. Был чудесный летний вечер, солнечный свет играл на поверхности озера, рыба выпрыгивала за мухами, в камышах кричали коростели. Со слезами на глазах я поднял тост за дух моего отца и попросил у него прощения.

— Я нидинг, — слова сорвались шепотом. Я не хотел, чтобы кто-то слышал.

— А я нахожу тебя здесь, хандрящим!

Смахнув слезы, я поднял глаза на Векеля. Он был одет как всегда диковинно, темный макияж подчеркивал веки, на шее — ожерелье из стекла и бус, на обоих запястьях — звенящие браслеты. Он сразу заметил мое состояние и сел рядом, не обращая внимания на сырую землю или мошкару, которую я игнорировал. Он наклонился и положил голову мне на плечо.

— Оплакиваешь отца?

— Да.

— И хочешь вонзить клинок в грудь Кормака.

— Вообще-то, я собирался размозжить ему череп молотом.

— Взятым из кузницы, разумеется. Как это подобает! — Векель хлопнул в ладоши, но тут же стал серьезен. — Но ты этого не сделал.

Я скорчил гримасу.

— У меня нет Скидбладнира, чтобы сбежать по озеру. — Это был волшебный корабль бога Фрейра. Его держали сложенным, как платок, но, развернув, можно было преодолевать огромные расстояния на большой скорости.

— Озеро не такое уж и большое. Тебе понадобился бы Слейпнир на том берегу.

Мысль о том, как я уезжаю с Векелем на восьминогом коне, позабавила меня.

— Его здесь тоже нет, — сказал я. — Так что убийство Кормака привело бы не только к моей смерти, но и к твоей.

— Это не так уж и плохо.

Я взглянул на Векеля, но его лицо было непроницаемо.

— Может, ты и рад сегодня перейти по мосту Биврёст, но я не собираюсь быть за это в ответе. Да и сам я к этому не готов. — Стыд обжег меня, когда я произносил эти слова.

Снова тычок локтем, взрыв смеха.

— Никогда не понимаешь, когда я шучу!

— Будь ты проклят, — сказал я, сильно толкнув его в ответ.

— Хорошо, что ты не поступил опрометчиво. — Он протянул руку, и я передал ему кувшин.

Мы сидели и пили какое-то время, не обращая внимания на мошкару, любуясь красными, пурпурными и золотыми красками меняющегося неба и молчали.

— Если ты уйдешь, как же твоя месть?

— Придется подождать, — пробормотал я, убеждая себя, что мое решение — это решение благоразумного человека. Я не мог придумать способа убить Кормака так, чтобы не быть немедленно уличенным.

— Куда ты пойдешь?

— В Линн Дуахайлл.

— А потом?

— Не знаю! — Теперь я был раздражен. Я надеялся на легкое решение. Быстрая месть Кормаку, возвращение домой, жизнь снова войдет в привычное русло. Я не особо задумывался о том, что будет потом. Но Векель по своей природе не мог сидеть сложа руки. Ответишь на один вопрос, и у него всегда найдется другой.

— Линн Дуахайлл не такое уж и плохое место. Будешь зарабатывать на жизнь; для кузнеца дел хватит. Может, даже жену себе найдешь. Дочь Гуннкеля, Грелод, например? У нее хорошие бедра для деторождения.

— И глаза, которые смотрят в разные стороны, — с ужасом сказал я.

— Как только твой член нырнет в ее нутро, ты быстро об этом забудешь.

Я фыркнул от смеха и сказал Векелю, что он может жениться на брате Грелод, Бергхарде, который был с насупленными бровями и тупее короткой доски.

— Ха!

— Двойная свадьба? — предложил я.

Мы покатились со смеху. Испуганная лысуха с плеском метнулась по воде.

— Уйти может быть не так-то просто, — сказал я. — Ты приглянулся Маэлу.

— Предоставь это мне.

Могилы предков Маэла, «загоны для трупов», как называл их Векель, находились недалеко от рата. После ужина Векель позаботился о том, чтобы все знали, что он собирается провести там ночь. Никто в здравом уме, за очевидным исключением витки, не решился бы на такое.

— Я спрошу о твоем будущем, господин. Магия утисеты будет сильна, — сказал он Маэлу, который выглядел удивленным. Недовольный священник быстро что-то шепнул ему на ухо, но получил отказ. «Христианство Маэла — лишь напускное», — подумал я. Если можно было извлечь выгоду из старых богов, из сейда, он ею воспользуется.

Векель вернулся утром, с осунувшимся и мрачным лицом. Он говорил с несколькими духами. Один из них, Сын Ужаса Асов, предупредил его, что Бриан Бору строит козни против верховного короля. Священник фыркнул и сказал так, чтобы все слышали, что это не новость; правитель Мунстера и Маэл были заклятыми врагами уже много лет. Невозмутимый Маэл потребовал подробностей. Векель кивнул, словно ожидал этой просьбы, и закрыл глаза.

Внутри раздался стук копыт; звук был обычным, никто не обратил на него внимания.

Веки Векеля открылись.

Нахмурившись, Маэл наблюдал за ним.

Даже священник выглядел напряженным.

Я и сам занервничал.

— Войско в движении, — нараспев произнес Векель.

Маэл подался вперед в своем кресле.

Застучали шаги. Раздался окрик, и на него ответили.

Дверь распахнулась.

Вошел гонец, запыленный с дороги.

— Господин, я принес вести, срочные вести!

Маэл махнул рукой; Векель отошел в сторону. Гонец подошел и опустился на одно колено. Не только из уважения. Человек был измотан.

Сведения, которые он принес от лорда, чьи западные земли граничили с Мунстером, были серьезными. Войско Бриана Бору подошло к границе с Миде. Оно было большим, возможно, две тысячи человек, и, казалось, вот-вот вторгнется.

Выполнив свою задачу, гонец замялся, а затем, побагровев от смущения, попросил разрешения отлучиться по нужде.

— Кишки, господин, — объяснил он.

Маэл махнул рукой, разрешая, и когда мужчина торопливо прошел мимо, я увидел, как взгляд Векеля проводил его. Он тут же сообщил верховному королю, что дух также призвал его покинуть Дун-на-Ски. Такова его судьба, сказал он, никогда не задерживаться долго на одном месте. Мне придется идти с ним. Поглощенный мыслями, зовя Конхобара, приказывая своим советникам явиться, Маэл едва заметил, как мы ушли.

— Будь я циником, — прошептал я, когда мы собирали свои вещи, — я бы подумал, что можно было заметить человека с поносом, останавливающегося по нужде еще до прибытия. Заметив рисунок на его щите, принадлежащий южному лорду Миде, и его спешку, нетрудно догадаться, что он нес серьезные вести.

Векель бросил на меня возмущенный взгляд.

— Ты сомневаешься в том, что мне сказали в загонах для трупов?

«Векель мог видеть гонца, — подумал я, — но не мог знать новостей, которые тот нес». И все же то, что Векель сказал Маэлу, было правдой. Я уважительно склонил голову.

— Нет.

Маэл все еще был погружен в беседу с Конхобаром и своими советниками, когда мы вышли из круглого дома. В поселении люди пялились на Векеля, но к этому мы уже привыкли. Кроме его способности предсказывать будущее и накладывать заклятия, никто особого интереса к нам не проявлял. Скоро путь домой будет открыт. Моя радость по этому поводу омрачалась разочарованием. Отец остался не отомщен, а мой меч все еще висел на поясе Кормака.

— Где твоя собака Ниалл, сельдежор?

Я нахмурился, увидев на дороге с востока Горностая с запыленными ногами.

— А?

Знающая ухмылка.

— Не так давно вы пили в Манастир-Буи, ты и твой женоподобный дружок. Пара дворняг у вас была, одну звали Собака, а другую Ниалл.

— Ньяль его зовут, — сказал Векель.

— Я слышал другое.

— Ара, у тебя, должно быть, уши воском забиты, — сказал я. — Ньяль я его звал, в честь моего дяди.

— Как скажешь, сельдежор. — Горностай повернулся к рату.

У меня все внутри перевернулось. «Он пришел донести на меня, — подумал я, — в надежде на серебро». Мои глаза метнулись к Векелю, и на этот раз я смог прочитать его выражение. Он думал то же самое, поэтому, незаметно для Горностая, он вопросительно провел пальцем по горлу.

Я действительно задумался. У нас было время — поблизости никого не было, — а за спиной Горностая зиял переулок. Но я никогда не убивал человека, тем более хладнокровно. Разрываемый сомнениями, я колебался.

Если моя решимость и дрогнула, то у Векеля — нет. Его лицо превратилось в холодную, застывшую маску, и он сжимал свой посох, как дубину. Горностай заметил это, бросился наутек и побежал.

— Маэл будет слишком занят. У него не будет времени слушать трактирные сплетни, — сказал я, словно произнося эти слова вслух, я мог убедить себя.

— Я бы не сказал того же о Кормаке. Нам следовало его убить.

— Я не буду убивать человека хладнокровно!

— А если ему удастся рассказать Маэлу или Кормаку?

— Как бы неуважительно это ни было, имя собаки не имеет значения, когда на пороге войско из Мунстера. К тому же, дело сделано.

— Верно.

Кар-р-р. Кар-р-р.

Звук был знакомым.

— Смотри, — сказал Векель.

Я поднял взгляд. Видеть воронов было не в диковинку, но два, прямо над головой, сейчас, казались посланием богов.

— Как вы, вороны? Откуда вы прилетели с кровавым клювом на заре? — вскричал Векель. — Плоть прилипла к вашим когтям, от вашего дыхания пахнет падалью, думаю, прошлой ночью вы гнездились там, где лежали мертвецы.

Я содрогнулся и потер свой амулет с вороном.

— Это Хугин и Мунин, я уверен, — объявил Векель. — Один хочет, чтобы ты вернулся в Линн Дуахайлл.

Я выбросил из головы и Горностая, и Кормака.

Меня призвал бог.

Глава седьмая

Я смотрел на голый шест — ибо чем еще мог быть этот медленно движущийся вертикальный брус?

— В устье реки корабль, или где-то рядом, — сказал я Векелю.

Он кивнул, словно это было в порядке вещей.

Но это не было. В лучшие дни Линн Дуахайлла это было бы обычным делом. Но не теперь. Хотя местоположение — широкий язык земли, с двух сторон омываемый рекой, с третьей — морем, и защищенный с суши массивным земляным валом и рвом, — было идеальным для поселения норманнов, его расцвет давно миновал. В реке могло поместиться не так уж много судов, а сильные прибрежные течения делали якорную стоянку рискованным предприятием. Дюфлин, с его защищенной гаванью, Черным прудом, стал естественным преемником.

— Думаешь, кнорр?

— Возможно, — ответил Векель. — Это, безусловно, объясняет, почему прилетели Хугин и Мунин.

Я не слушал. Это кнорр, решил я, и мое волнение нарастало. Такой же пузатый торговый корабль, чьи визиты были яркими событиями моего детства. Экзотические товары купцов и их частые упоминания о далеких краях — Исландии, Серкланде, Миклагарде — будоражили мое юное воображение. По сравнению с ними Линн Дуахайлл, Манастир-Буи и даже Дун-на-Ски казались донельзя скучными.

Вместо того чтобы идти в поселение, мы свернули к берегу, где я нашел меч. Людей не было, волны смывали водоросли с камней. До устья реки Касан, которая причудливо извивалась вокруг Линн Дуахайлла, прежде чем впасть в море, было недалеко. Место для стоянки, излюбленное торговыми судами, было пустым. Мы обогнули изгиб и вышли к илистым отмелям, обнажавшимся в отлив, и там увидели драккар, вытащенный на берег. Он был великолепен, длинный, стройный и узкий, добрых сто шагов в длину. Расписные щиты висели вдоль ближнего борта, но драконья голова была снята. Я был доволен; это означало, что капитан корабля уважает местных духов. Я также заметил на иле у носа корабля каменную пирамидку. Украшенная вороньими перьями, она, несомненно, была подношением Одину.

— Должно быть, его потрепало в море, — сказал я Векелю. Иной причины для драккара прерывать здесь свой путь было мало. Местные монастыри, такие как Манастир-Буи, некогда очень привлекательные, теперь находились под защитой верховного короля, и потому драккары, идущие на север, предпочитали бросать якорь в узком проливе у Карлингфорда. Если же они шли в обратном направлении, порт в Дюфлине был предпочтительнее.

— Если только они не приплыли за Грелод.

Я расхохотался.

Отпуская в адрес бедной девушки всяческие колкости, как это свойственно юнцам, мы подошли ближе. Красота драккара завораживала, и я пожирал его глазами. Туго свернутый парус, желто-черный, был шагов пятнадцать в ширину. «Поднятый, он, должно быть, огромен, — подумал я, — и гонит корабль по волнам с огромной скоростью». Я сосчитал отверстия для весел в верхнем поясе обшивки — тридцать с одной стороны.

— Шестьдесят весел, — сказал я.

— Значит, семьдесят или восемьдесят человек, а то и больше, — сказал Векель. — Сильный отряд для набега.

Команды было немного, но один из них нас заметил. Внешность Векеля не оставляла сомнений. Воин склонил голову — из уважения или страха — и что-то сказал своему товарищу неподалеку на отмели. Тот уставился на нас; я помахал. Ответа не последовало.

«Неудивительно, — решил я, — учитывая, что я с витки».

— Остальные, должно быть, в поселении, — сказал Векель.

Так и оказалось. Мы пошли прямиком в кузницу и обнаружили у входа толпу. В основном здоровяки, и все как на подбор — суровые мужики. Я понял это по их уверенной манере держаться и по тому, во что они были одеты. Норвежские туники и штаны. Серебряные браслеты на руках. Пояса и саксы в ножнах. И топоры. Боевые, с бородкой, широкие — у каждого было по одному, по два, а то и по три. Были и копья, и множество мечей. Это были закаленные воины.

«Но это не помешает мне войти в кузницу», — упрямо подумал я. Это мой дом; они — гости. Я шагнул внутрь, и во мне всколыхнулся гнев. Один воин копался в куче железных изделий на полу; другой рылся на верстаке. Третий наливал себе медовуху, которую я принес из Манастир-Буи.

— Эй! — крикнул я на языке норманнов. — Это не твое!

Трое обернулись; ближайший, тот, что был у верстака, усмехнулся. Немного ниже меня, с высокими скулами и черными, как вороново крыло, волосами, перехваченными ремешком.

— Кузнеца здесь нет. — Голос у него был легкий и хрипловатый, с незнакомым акцентом. — Да и брать тут нечего, кроме медовухи.

Красная пелена застлала мне глаза. Я толкнул воина в грудь.

— Вор! Вон отсюда!

В его руке мелькнул сакс; он бросился на меня. Я попятился, слыша за спиной презрительный смех и думая: «Я мертвец».

— Стой, Торстейн!

Сакс неохотно опустился.

Это сказал один из двух других воинов. Средних лет, голова его была обрита наголо, за исключением заплетенных прядей седых волос, свисавших за каждым ухом. Туника на нем была обычная, но таких мешковатых, цветастых штанов я никогда не видел.

— Насмотрелся? — спросил он. Акцент у него был такой же, и я никогда раньше его не слышал.

Снова раздался смех, зачинщиком которого был Торстейн, и я вспыхнул.

— Ты его винишь, Имр? — крикнул дородный воин из дверного проема. — Ты же чертовски уродлив!

Имр не обратил внимания.

— Это твоя кузница, я так понимаю?

— Она была отцовской. Теперь, полагаю, моя.

— Он мертв? — Ни сочувствия, лишь толика любопытства.

— Да. — В мыслях я увидел, как Кормак берет меч. Как бы я хотел быть здесь. Но меня не было, и он убил моего отца и забрал мой дарованный богом клинок. Меня кольнуло беспокойство, что вмешательство Горностая все же может привести его сюда.

— Отца Финна убили. — Векель вошел в кузницу. На него бросали настороженные взгляды, и по меньшей мере один воин пробормотал молитву.

— Ты это видел, витки? — потребовал ответа Имр.

— Нет. Нас не было, мы перегоняли скот.

— Это был один из сыновей верховного короля, по имени Кормак, — сказал я. — Он приехал подковать лошадь и увидел мой меч. Когда отец не отдал его, Кормак убил его.

— Твой отец, должно быть, был могучим кузнецом, раз его убили за один из его же клинков. — Его взгляд обшарил кузницу в поисках оружия, которого там не было.

— Это был не его клинок. Я нашел его много лет назад, на берегу.

Густые брови Имра взлетели вверх.

— Просто лежал на песке?

— Тело выбросило на берег приливом. У него был меч.

— А первым на труп сел ворон, — сказал Векель. Внезапно он завладел всеобщим вниманием. — Это была одна из птиц Одина, но она спрыгнула и позволила Финну забрать клинок. Я видел это своими глазами. С тех пор его зовут Ворон Бури.

— Ворон Бури? — вскричал Торстейн. — Скорее Пугало Огородное.

Еще одна волна грубого смеха заполнила кузницу. Вновь охваченный яростью, не заботясь о том, сколько здесь воинов, я ударил задиру, но тот, усмехаясь, увернулся. Он был очень худым, и, как я понял, единственным без бороды. Наконец хрипловатый голос обрел смысл.

— Постой, — крикнул я. — Ты что, женщина?

— Я оставлю твой труп воронам! — Торстейн ринулся (или ринулась?) вперед с саксом наготове. — Хугин и Мунин тоже смогут попировать!

— Торстейн! — голос Имра.

— Что? — прозвучало в ответ сквозь стиснутые зубы.

— Он не мог знать[1].

Торстейн сверкнула на меня глазами; я был в замешательстве. Я никогда особо не верил в сказки у камина о рыжеволосой норвежской принцессе, возглавившей флот для набега на Эриу, но вот, передо мной стояла женщина-воин.

— У тебя тело женщины. И очень красивое, — сказал Векель, смакуя слова.

Остальным это понравилось, они загудели и зааплодировали.

Лицо Торстейн потемнело от гнева.

— Я не женщина!

— Тогда мы похожи, — сказал Векель, и он не шутил.

— Опусти клинок, Торстейн, — приказал Имр. — Ты не можешь резать каждого, кто называет тебя женщиной, тем более когда это — кузнец.

«Значит, им нужен тот, кто умеет работать с железом», — подумал я.

Бормоча себе под нос, Торстейн повиновалась.

Раздался металлический звон. Имр положил на верстак несколько кусков рубленого серебра.

— Что это? — спросил я.

— Плата за медовуху, — сказал Имр, поднимая бочонок. — Я заберу все гвозди, что у тебя есть, и сколько еще сможешь сделать за пару дней. Наконечники для стрел тоже.

Кроме этой медовухи, у меня выпивки не осталось — остальное ушло на похороны отца, — но рубленого серебра с лихвой хватило бы на оплату, даже будь бочонок полон. На железных изделиях, что он просил, я заработаю еще, так что я пробормотал согласие и вместе с Векелем смотрел, как троица присоединяется к своим товарищам снаружи.

— На харчевню и надеяться не стоит? — крикнул кто-то.

— Не стоит, — крикнул я в ответ, — но если пойдете вон к тому длинному дому, Гуннкель продаст вам пива. У него его полно.

В воздух взметнулся одобрительный гул.

Кормак так и не появился в последующие два дня, и мои тревоги о нем поутихли. Я многое узнал о наших гостях. Их драккар звался «Бримдир», что значит «Морской зверь». Он был с Тюленьих островов, которые норманны звали Оркнейскими. Жаждущие богатства — на Тюленьих островах были лишь скалы, ветер, овцы да и только, — Имр и его ватага вышли в море по весеннему приливу и направились к Эриу. Нападая на поселения и монастыри на побережье Ульстера, они держали путь к Дюфлину, когда их настиг шторм. «Морской зверь» дал течь и лишь чудом не отправился на дно к Ран, вечно голодной морской богине. По словам Гуннкеля, который собирал на берегу выброшенное морем, когда налетчики прибыли, драккар низко сидел в воде, а люди изо всех сил вычерпывали воду.

Теперь я понял, зачем Имру гвозди. Ему также нужны были мотки шерсти и конского волоса для конопатки, и смола, чтобы просмолить доски после. Гуннкель и другие смогли обеспечить его первым, но не последним. Я рассказал Имру о ближайшей смолокурне, на поросшем соснами холме к северо-западу. В ответ он благодарно хмыкнул и тут же отправил туда дюжину воинов с бочками.

Пока я трудился в кузнице, а помогал мне один из траллов норманнов — по предложению Имра, а не моему, — я снова и снова прокручивал в голове наше пребывание в Иниш-Кро. Может, я и повел себя как нидинг, но мое бездействие спасло мою шкуру, и шкуру Векеля. Однажды, если Норны так сплетут мою судьбу, представится шанс убить Кормака и вернуть меч. Что до нашей встречи с Горностаем, она беспокоила меня все меньше и меньше. По сравнению с угрозой Миде со стороны Бриана Бору, не говоря уже о множестве повседневных проблем, с которыми должен был справляться Маэл, собака по кличке Ниалл не имела никакого значения. Векель согласился.

Больше меня волновало, смогу ли я присоединиться к команде Имра. С того момента, как он попросил гвозди и наконечники для стрел, я на это надеялся. Но до сих пор не было и намека на интерес с его стороны. Гордый, боящийся отказа, я тоже не спрашивал. Однако время уходило. Ремонт «Бримдира» был почти закончен. На утреннем приливе третьего дня он должен был отплыть.

В последний день, уже под вечер, я все еще ковал гвозди. Нагрев один из квадратных железных прутков, которые я заготовил ранее, я отрубал куски нужной длины и заострял каждый гвоздь с одного конца. Пока я повторял этот процесс, тралл подхватывал еще горячий гвоздь и пробивал его через отверстие в наковальне, аккуратно расплющивая шляпку.

Шум стоял невообразимый, ведь мы оба непрерывно махали молотами. Поэтому, когда сквозь этот грохот я услышал крики, я прервал работу. Вытерев лицо тряпкой, я подошел к дверям кузницы.

Гуннкель стоял у своего длинного дома, вглядываясь в сторону вала.

Я приложил руку ко рту рупором.

— Что происходит?

— Стражники кричат и на что-то показывают. — Гуннкель выглядел обеспокоенным.

Я считал, что Имр излишне осторожничает, выставляя охрану у вала, и не мог понять, почему его люди повсюду ходят с оружием.

— Никто не знает, что вы здесь, — сказал я ему. — Вам не о чем беспокоиться.

Он бросил на меня сочувственный взгляд и произнес стих:

В чистом поле ни шагу

не ступай без оружья.

Ведь никто не знает, идя по дороге,

когда копье пригодится.

«Каким же я был дураком, пытаясь учить такого воина, как Имр, его ремеслу», — подумал я, заходя внутрь за своим копьем и щитом.

Тралл вытаращил глаза.

— Продолжай работать! — приказал я. — Тебя это не касается.

«Это Кормак», — решил я, и у меня все внутри сжалось.

Конечно, это был Кормак. Он ворвался во главе отряда из двадцати всадников, все как один в боевом облачении. Шлемы, щиты, почти у половины — кольчуги. Копья, мечи, кинжалы. Сил достаточно, чтобы сокрушить немногочисленных жителей Линн Дуахайлла, если понадобится. Более чем достаточно, чтобы исполнить то, что он задумал. Горностаю поверили. Другой причины, по которой Кормак мог примчаться с такой поспешностью, я представить не мог. «Надо было перерезать Горностаю глотку», — решил я, но было уже поздно. Теперь я умру, так ничего и не добившись.

Кормак так резко осадил коня у самой кузницы, что мне пришлось отступить внутрь, чтобы он меня не сшиб. Я снова вышел, когда конь, горячась и раздувая ноздри, немного попятился. Я поднял щит, прикрывая тело, и перехватил копье верхним хватом, готовый нанести удар. «Если мне суждено покинуть этот мир, — подумал я, — я заберу Кормака с собой».

— Финн Торгильссон! — крикнул он, и его лицо сияло от предвкушения.

— Ты знаешь мое имя, господин, — сказал я, не сводя глаз со своего меча, все еще висевшего у него на поясе. У меня в животе все сжалось от дурного предчувствия, но нужно было держать лицо. — Какое дело привело тебя сюда?

— Мне рассказали историю о сыне кузнеца из Линн Дуахайлла, который имел дерзость назвать свою собаку Ниалл. Ты тот самый человек?

— Нет, господин. — «Кормак еще не понял, что я сын того самого кузнеца», — решил я. Он просто думает, что я оскорбил его семью, назвав своего пса в их честь. Я подумывал отрицать, что я из Линн Дуахайлла, что у меня есть собаки, но Кормаку стоило лишь спросить, скажем, Гуннкеля, чтобы узнать, что я здесь родился и вырос, и что у меня их две. — Его зовут Ньяль, господин, в честь моего дяди.

Знающая усмешка.

— Правда?

— Да, господин. — Я сохранял бесстрастное выражение лица. «Пусть это будет единственной причиной его приезда, — молился я. — Я отделаюсь побоями, может, парой сломанных костей». Однако взгляд Кормака не отрывался от меня, и мое беспокойство росло.

Он нахмурился.

— Помнишь тот день в кузнице, когда ты помогал кузнецу с моей колесницей?

Меня затошнило.

— Да, господин. Надеюсь, вы выиграли гонку?

Ответа не последовало. Он нахмурился еще сильнее. А потом сказал:

— Ты сказал, что ты из Брейфне!

Он поймал меня. Я не ответил. Я подумал о том, чтобы выставить вперед копье — он был как раз в пределах досягаемости, — но всадники по бокам от него следили за мной, как ястребы. Одно неверное движение, и они выпотрошат меня, как рыбу.

— Значит, ты из Линн Дуахайлла, а не из Брейфне…

Время остановилось.

Сердце заколотилось о ребра. Я снова подумал, не попытаться ли его убить, но один из всадников немного выдвинул своего коня вперед, и я понял, что момент, если он и был, упущен.

На лице Кормака отразилось потрясенное осознание.

— Так ты сын того кузнеца!

— Ты убил моего отца из-за меча. Моего меча! — крикнул я, отбросив всякую осторожность.

— Сельдежор не имеет права на такое оружие! Ты, должно быть, украл его.

Оскорбление задело не меньше, чем в Дун-на-Ски.

— Я нашел меч на берегу. Мне его послал бог Один.

Его воинам, сплошь христианам, это не понравилось. Несколько человек перекрестились. Но это не помешало Кормаку соскользнуть с коня. Он бросил поводья ближайшему воину. Меч вылетел из ножен; он направил его на меня.

— Ты, язычник дикий. Где твой бог, когда он тебе нужен?

Ярость взяла верх, и если у меня и оставался хоть какой-то мост к отступлению, я сжег его дотла.

— Ты не князь, — сказал я.

Губы Кормака побелели.

— Ты — кусок гнили и убийца! — заорал я. — Подойди сюда, и я с тобой покончу!

— Господин, — сказал воин в кольчуге. — Позвольте мне.

— Стоять на месте! — Кормак подступил ближе.

Я отступил внутрь, загородив дверной проем щитом.

— Хозяин? — в голосе тралла послышался страх.

— Продолжай ковать гвозди, — прорычал я.

Напасть на меня мог только Кормак. У меня есть шанс, сказал я себе.

— Я искал наглого сельдежора, а нашел не только его, но и его ублюдка. Щенка того, кто пытался помешать мне взять то, что мое по праву.

— Сам Один дал этот меч мне!

— Ты хоть раз держал в руках копье, сельдежор? — спросил Кормак. — Непохоже.

Я не ответил.

Он переминался с ноги на ногу, оценивая меня.

Я ждал, нервы натянуты как струна, не зная, что делать.

Его клинок метнулся вперед. Сначала в мой щит, затем обманный выпад в ногу.

Я с силой опустил щит, отбросив острие меча в грязь, и, тяжело дыша, отступил.

Что, возможно, было хуже нового нападения, он рассмеялся.

— Тебе не победить. Ты и сам это знаешь.

— Тебе тоже придется нелегко.

Его хмурый взгляд выдал, что он не был до конца уверен в себе.

Причина была очевидна. Мое копье было длиннее его меча, а я стоял в узком дверном проеме. Он не мог замахнуться мечом ни сверху, ни сбоку, а мог лишь наносить колющие удары.

На ум пришла поговорка отца. Разъяренный враг — враг с брешью в доспехах. «Продолжай его донимать», — подумал я.

— Боишься? — спросил я.

Он выругался и сказал, что мой отец молил о пощаде.

Совершенно забыв отцовскую поговорку, я в ярости бросился вперед. Мое копье дважды ударило в его щит. Он выдержал удары и нанес ответный выпад мечом. Каким-то чудом я успел опустить щит и не дать ему вонзить клинок мне в лодыжку, но это движение вывело меня из равновесия. Я пошатнулся назад и почувствовал, что он следует за мной. Если он заставит меня отступить в кузницу, мне конец. В отчаянии я выставил перед собой копье. Это было неуклюже, по-детски, но острие коснулось его щита, и он остановился. Каким-то образом я восстановил равновесие и шагнул вперед, снова заполнив собой дверной проем.

Кормак улыбнулся.

— Посмотрим, сможешь ли ты повторить это.

«Для меня это жизнь и смерть, — подумал я, — а для него — игра». Если ему наскучит, он может выкурить меня, подпалив крышу. Это было горькое осознание. Я не мог придумать никакой тактики, кроме как броситься на него. Может, успею нанести один значимый удар, прежде чем он закончит бой. Прежде чем ножницы Норн перережут нить моей жизни.

Я напрягся.

Его лицо напряглось.

Крики. Возгласы.

— Господин! — крикнул чей-то голос. — Норманны идут!

Голова Кормака повернулась, совсем немного.

Я бросился вперед. Он услышал, но не смог помешать мне ударить его щитом. Умбон с глухим стуком врезался ему в живот, и я ринулся следом, яростный, как взбесившийся бычок. Он рухнул на спину. Я наступил ему на правую руку, и он выпустил меч. Приставив острие копья прямо ему под глаз, я сказал:

— Лежи смирно.

Побледнев, он повиновался. Соблазн был велик, но я остудил свою жажду крови. Моя жизнь висела на волоске.

Я ждал.

Наша схватка была такой короткой, что воин в кольчуге ничего не заметил. Он обернулся на своем коне. Как и почти все остальные воины.

— Что, во имя Господа, происходит? — взревел Кольчуга.

Подбежал один из воинов.

— Мы убили норманна.

— Что? Почему?

— Это Кербалл. Он потерял голову, погнался за одним из дозорных и зарубил его со спины.

— Дурак! А второй привел своих товарищей.

— Да. Они идут от драккара.

Глава восьмая

Надо отдать ему должное, Кольчуга не запаниковал. В мгновение ока он выстроил воинов в две шеренги, спиной к кузнице. Затем один из воинов, заметивший, что случилось с Кормаком, что-то сказал ему. Тот развернул коня.

— Господин!

— Сколько там норманнов? — спросил с земли Кормак.

— Шестьдесят, господин? — сказал Кольчуга. — Семьдесят, может?

Я посмотрел вниз. Лицо Кормака стало бледным, как рыбье брюхо.

Я задался вопросом, не бросил ли Локи, переменчивый, как всегда, кости в мою пользу.

Стук ног, лязг кольчуг. Звуки приближались. Замерли.

Некоторые лошади переминались с ноги на ногу, но шеренга воинов стояла твердо. Они перешептывались.

— Назовите себя! Я хочу знать, чей человек убил одного из моих.

Я узнал голос Имра. Его ирландский был ужасен, «гьок-гок», как его называли, сплошное неверное произношение и неправильные ударения, но понять было можно.

— Мы из клана Холмайн и Уи Нейллов, — сказал Кольчуга.

— Далеко же вы от дома.

— Сын короля привел нас на эту навозную кучу.

— Сын короля? — В голосе Имра слышалось недоверие. — Где он?

— Здесь! — взревел я.

— Покажись.

Я отступил назад, держа острие копья у лица Кормака.

— Встать. Лицом к стене, ближе. — Когда он повиновался, я отбросил копье и щит и выхватил сакс. Обхватив его шею рукой, я приложил лезвие к его ключице, острием к горлу.

— Мне нечего терять, понял? — прошептал я ему на ухо. — Одно неверное движение, и я с тобой покончу.

Резкий кивок.

Мы пошли вперед, обходя Кольчугу и всадников по широкой дуге.

Я чувствовал, как Кормак пожирает глазами норманнов, уставившись на Имра, стоявшего перед своими людьми. Они заполнили пространство между кузницей и ближайшим длинным домом. Впечатляющее зрелище: ряд кольчуг, шлемов и перекрывающихся расписных щитов. Я насчитал больше пятидесяти. Лица у них были жаждущие, готовые к бою. Готовые отомстить за павшего товарища.

И что лучше всего, я заметил полдюжины норманнов на крышах ближайших длинных домов, каждый с наложенной на тетиву стрелой. У половины воинов Кормака не было доспехов. Если лучники выпустят стрелы, урон людям и лошадям будет тяжелым.

— Ты, — сказал мне Имр. — Такого я не ожидал.

— Это Пугало, — сказала Торстейн.

Смешки.

— Скажи ему, кто ты, — приказал я Кормаку.

— Я Кормак Сехнайлл мак Домнайлл, из клана Холмайн и Уи Нейллов.

— Дальше, — сказал я, чуть нажав саксом. Кормак зашипел от боли. По его шее стекла капля крови.

— Мой отец — Маэл, верховный король Эриу, — сказал он.

Имр нахмурился.

— Мне плевать, кто твой папаша. Один из моих парней лежит там мертвый, с раскроенным затылком. Кто из твоих нидингов это сделал?

Ни один из всадников не шелохнулся.

Зловещий взгляд Имра вернулся ко мне.

— Что, во имя Хель, происходит?

— Сын короля пришел за собакой Финна. — Векель вышел из длинного дома Гуннкеля. — После этого все немного усложнилось.

— Рагрский витки, — сказал Кормак, насмешливо используя норвежские слова. — Я так и знал, что ты тоже здесь.

— Ничего не понимаю, — сказал Имр мне и Векелю, — а терпение мое на исходе. Объясняйте!

Векель все изложил. Как мы с ним напились до беспамятства в Манастир-Буи. Как Горностай услышал, что он назвал Ниалла по имени. Возвращение в Линн Дуахайлл, умирающий отец, пропавший меч. Наше путешествие в Дун-на-Ски и Иниш-Кро, и как мы ушли, ведомые воронами Одина. Горностай, должно быть, отправился в резиденцию верховного короля, продолжал Векель, и, по меньшей мере, поговорил с Кормаком.

Имр выглядел не слишком довольным.

— Так один из моих людей умер из-за паршивой собаки, так ты мне говоришь?

Губы Векеля скривились.

— Одним словом, да.

Имр, прихрамывая, подошел. Несколько воинов Кормака положили руки на оружие.

— Если хоть один ирландец шевельнется, — крикнул Имр лучникам, — начинайте стрелять и не останавливайтесь!

В одно мгновение все замерли, как статуи.

Имр остановился передо мной, ткнувшись лицом в лицо Кормака.

— Я тут подумываю перерезать тебе глотку и покончить с этим, — сказал он как бы между прочим, словно мое мнение не имело значения.

— Я бы не советовал. — Голос Кормака охрип от страха.

— Почему нет? Кровь за кровь. А Кальман был вдвое лучше тебя. У него на Оркнейских островах жена осталась и двое детей, которые вырастут, так и не узнав своего отца.

— Убьешь меня, и Дюфлин снова познает гнев Маэла Сехнайлла. Кровь потечет по улицам.

— Я с Оркнейских островов, — усмехнулся Имр. — Не из Дюфлина.

— Может, и так. Десять лошадей против одной, что ты человек Ситрика Шелковой Бороды. — Это был Сигтрюгг, король Дюфлина, но также человек, подвластный верховному королю. Кормак продолжил: — Если мой отец потребует, Ситрик выдаст тебя.

Это заставило Имра замолчать.

«Трудно признать, — решил я, — но Кормак храбр».

— Отрежь ему яйца, — предложил один из воинов, и лезвия топоров застучали по щитам в знак согласия.

Имр ухмыльнулся.

Помеченные рунами ногти Норн двигали нить моей жизни, и ее направление мне совсем не нравилось. Пора было взять свою судьбу в свои руки, если я смогу.

— Он не твой пленник, — громко сказал я. — Он мой.

У Имра чуть отвисла челюсть.

— Слыхали щенка!

— Что ты собираешься делать, Пугало, уйти с ним? — крикнула Торстейн. — Думаешь, от стрел убежишь?

Глаза Имра были прикованы ко мне, внимательные, как у кота, выслеживающего мышь.

— Ты его получишь, но при одном условии, — сказал я.

Кормак молчал. Он, как и я, понимал, что все лучшие фигуры на доске для тафла принадлежали Имру. Но и мой риск был не меньше. Я ставил на кон не только его жизнь, но и свою.

— И что это за условие?

Было ясно как день, что, выживет Кормак или умрет, я не смогу остаться в Линн Дуахайлле. Когда весть о моем участии дойдет до его отца, а она непременно дойдет, месть будет быстрой. Одно дело — назвать собаку Ниаллом, и совсем другое — простолюдину поднять руку на члена королевской семьи. Меня ждали разные судьбы. Утопление в болоте под плетеными решетками или, если повезет, смерть от клинка. А если не повезет — сдерут кожу заживо.

Я молча попросил Одина шепнуть словечко Локи. Затем, собрав всю свою уверенность, я сказал:

— Мы с Векелем присоединимся к твоей команде.

Это, конечно, не гарантировало безопасности, особенно если Маэл решит отомстить Имру за дурное обращение с сыном, но других вариантов у меня было немного.

Имр не рассмеялся моему предложению, и это уже было кое-что. Торстейн рассмеялась, но этого, решил я, следовало ожидать.

— Я видел тебя в деле. Ты неплохой кузнец, — сказал Имр. — А драться-то умеешь?

— Постоять за себя смогу. — В моих словах было больше бравады, чем правды. Я только что был в ситуации «либо я его, либо он меня» с Кормаком, но никогда не сражался в настоящей битве, и уж тем более не убивал человека.

Он хмыкнул, но пока не стал меня презирать.

— А ты, витки, — можешь владеть топором или копьем?

— Нет, — фыркнул Векель, и у меня упало сердце. Но он не закончил. — Однако я могу плести могущественные заклинания и читать будущее. Думаю, такие умения пригодятся такому человеку, как ты. И такой ватаге, как твоя.

Имр осклабился, напомнив мне загнанного в угол волка, скалящего зубы.

— Клянусь сиськами Фригг, ну и нахальная же вы парочка.

Я посмотрел на него и подумал, что он прекрасно понимает: я не в том положении, чтобы торговаться. Я мог убить Кормака и тем самым отомстить за отца, но люди верховного короля тут же сели бы мне на хвост. Отпустить его, толкнуть к его воинам, тоже вряд ли гарантировало бы мне пощаду. Уплыть на «Бримдире» было лучшим выходом, но Имр должен был счесть это стоящим.

Он дал мне потомиться в неведении целую вечность. А потом просто бросил:

— Хорошо.

Я уставился на него с открытым ртом, как сын Гуннкеля, который так и не пришел в себя после удара быка по голове.

— Давай сюда князька, пока я не передумал, — приказал Имр.

Я отпустил Кормака и толкнул его в спину.

— Однажды я приду за тобой, — сказал я.

Уверенный, я думаю, что Имр намерен его убить, он не ответил, но его взгляд, брошенный на меня через плечо, был полон чистейшей желчи.

Имр даже не вытащил оружия, настолько он был уверен в себе.

— У меня к тебе простое предложение, господин. Никакой мести ни мне, ни кому-либо из моей команды за то, что здесь произошло, не будет. Даешь слово?

— Даю.

— Поклянись Белым Христом.

Кормак повиновался.

Имр удовлетворенно хмыкнул.

— И еще одно.

Кормак выглядел таким же воодушевленным, как человек, которому поднесли миску со свежей рвотой.

— Что еще?

— Мне нужен тот, кто убил Кальмана.

Кормак не ответил сразу. Лицо Кольчуги потемнело. Я заметил, как Шрам искоса взглянул на румяного воина, который вдруг проявил жгучий интерес к гриве своей лошади.

— Живо, — сказал Имр, и в его голосе прозвучало железо.

Кормак помедлил, затем указал на румяного воина, который в ужасе поднял голову.

— Убейте его, — крикнул Имр, и шесть тетив звякнули.

Утыканный стрелами в грудь и спину, убийца Кальмана рухнул с коня. Он издал несколько булькающих звуков и затих.

— И все кольчуги твоих людей, — сказал Имр.

Вскоре у ног Имра лежало девять кольчуг. Он также забрал четыре меча и, казалось, был доволен.

К Кормаку вернулась толика храбрости.

— Мой отец будет в гневе, — сказал он Имру.

— Я с тобой дурно не обращался. А что до доспехов и оружия, считай это кровавой ценой за Кальмана. Твой отец это поймет.

Кормак нахмурился, но промолчал.

«Вот мой шанс», — решил я. Я почти произнес слова: «Мой меч — я хочу его вернуть», — но инстинкт запечатал мне губы.

Словно Кормак прочитал мои мысли. Он полуобернулся, стараясь выглядеть неприметно.

Внимание Имра тут же переключилось на него.

— А клинок-то у тебя знатный.

— Подарок отца. — Взгляд Кормака встретился с моим. С таким ангельским видом, будто и масло во рту не растает. Мне захотелось врезать ему по лицу, потому что он знал то же, что и я. Если Имр заберет меч, он оставит его себе.

— Отца, говоришь?

— Верховного короля Эриу, да. — Слова были произнесены с нажимом. — Он был бы весьма раздосадован, узнав, что его отняли у меня силой.

Имр взвесил свою алчность и то, как далеко он может зайти с Маэлом, а затем пренебрежительно махнул рукой.

— Не нужна мне такая безделушка.

Подбородок Кормака опустился, скрывая ухмылку.

Я подавил гнев. Пусть негодяй пока оставит его себе. Забрать меч, когда он будет умирать, — вот что завершит мою месть.

Получив от Имра разрешение уйти, ирландцы ускакали прочь. Кормак бросал на меня через плечо злобные взгляды.

Не обращая на него внимания, я молился Одину, который одобрил мою находку, и просил его дать мне шанс отомстить за отца. Вернув клинок, я буду чтить бога каждым убитым им человеком.

Имр решил не ждать утреннего прилива. Лучше уйти сейчас, сказал он, и какое-то время грести, чем обнаружить, что Кормак вернулся с воинами, скажем, из Кногбы. То, что он поклялся своим богом, еще не означало, что его отец оставит все как есть. Такое было вполне возможно. Мы с Векелем поспешили к Диармайду, чтобы попрощаться с Асхильд.

Ужаснувшись моему рассказу, она спросила, не устроит ли Кормак набег, не заберет ли людей в рабство. Я сказал ей, что это крайне маловероятно. Вмешался и Векель. Жители Линн Дуахайлла ничего не сделали, сказал он, и уж тем более Асхильд, Диармайд и его семья. Поможет и защита Тора и Одина. Ее гневный ответ был, что ей не нужна никакая божественная помощь, кроме помощи Христа, и что на самом деле мы понятия не имеем, придет ли Кормак.

— Если бы ты не взял Ниалла в Манастир-Буи, — запричитала она, — и если бы вы с Векелем не пошли в Иниш-Кро, ничего бы этого не случилось!

Когда Векель сказал, что Норны плетут, как им заблагорассудится, она велела ему заткнуться. Потрясенный, он повиновался. Редко можно было увидеть, как его заставляют замолчать, но в гневе у моей сестры язык был остер.

Затем Асхильд набросилась на меня, требуя ответа, есть ли у меня что сказать по делу.

Я кисло заметил, что Кормак все равно убил бы нашего отца, и что я не пытался навлечь беду, а хотел отомстить за него.

— И посмотри, к чему это привело! — выпалила она, яростно утирая слезы. — Ни к чему! Из-за твоей гордыни ты теперь беглец, братец. И не только это; все, кто живет в Линн Дуахайлле и его окрестностях, теперь должны жить в страхе. Убил бы ты этого Кормака где-нибудь далеко от дома!

Побежденный, пристыженный, не находя ни крупицы утешения, потому что она была права, я пробормотал что-то о том, что «Бримдиру» нужно отплывать с приливом.

— Иди, — сказала она. — Иди.

Я хотел обнять ее, но она оттолкнула меня.

— Позаботься о собаках, — сказал я. Взять их на драккар не было никакой возможности.

Она шмыгнула носом.

— Конечно. Они не будут страдать из-за твоей глупости.

С тяжелым сердцем я извинился перед Диармайдом, который сказал, что сделанного не воротишь, и что я не должен беспокоиться о моей сестре.

— Она мне кровная родня, — сказал он, — или скоро ею станет.

Я поблагодарил его, чувствуя себя еще хуже. Я пропущу их свадьбу, и теперь мне нечего было подарить. Пообещав, что пришлю что-нибудь подходящее, я пожал ему руку и, обняв Мадру и Ниалла, ушел.

Прежде чем мы вышли в море, Имр заставил нас присягнуть ему на верность. Мне было не по себе связывать себя клятвой с морским волком, которого я едва знал. Под взглядами всей команды, с их серьезными лицами, было ясно, что клятва не подлежит обсуждению, а оставаться в Линн Дуахайлле я был не готов, так что я произнес слова и поцеловал рукоять меча Имра. Векель сделал то же самое, но потом шепнул, что его обеты, данные духам, имеют большую силу. Что он имел в виду, он не объяснил, а я не спросил.

С самого начала я изо всех сил старался запомнить имена и понять, кто есть кто в команде. Первым я узнал Ульфа, моего товарища по веслу, добродушного парня, который казался почти не на своем месте в отряде воинов. Его друг Хавард был высоким, язвительным мужчиной, чьи длинные, нескладные конечности, очевидно, и были причиной того, что его звали Цапля. Клегги с кривыми ногами носил прозвище «слепень» — не знаю почему — и любил петь. Коренастый и мускулистый Одд Углекус имел устрашающе подпиленные зубы, что заставило меня задуматься, почему у него прозвище человека, любящего сидеть у огня. Я не спросил. Самый крупный воин в команде, Мохнобород, чье настоящее имя было Торир, был на три ладони выше меня. Он был безмерно влюблен в свою внешность и вечно расчесывал волосы и бороду. Я благоразумно промолчал. Я также знал Хравна по прозвищу Ключ от Гавани, который без всякой просьбы поведал мне о своей способности незаметно проникать в порт и угонять корабли. Он был о себе высокого мнения, это было ясно, но и это я оставил при себе.

Плавание на юг, к Дюфлину, началось неплохо. Не имея никакого морского опыта, кроме рыбалки у берега на курахе из тюленьей шкуры, я ожидал, что хорошая погода и спокойная вода обеспечат гладкий переход. Нас с Векелем поставили на весла. «Грести не так уж и плохо», — решил я; к тяжелому труду я привык. Техника гребли была не так проста, но с помощью Ульфа я справился. Векель, сидевший на сундуке рядом с Торстейн, выглядел так, словно выпил скисшего молока, но тоже греб.

Мы отошли недалеко. Может, на пять полетов копья от берега, весла убрали, и развернули огромный желто-черный парус. То, что в Линн Дуахайлле казалось легким ветерком, в открытом море было сильнее, и вскоре «Бримдир» уже рассекал волны. Деревянные балки гудели, канаты натянулись, и весь корабль пришел в движение. Постоянное движение. Вверх, вниз, вверх, вниз, теперь немного накренившись влево, а теперь вправо.

Вцепившись в основание драконьей головы на носу и глядя вперед, Векель восторженно закричал, как маленький ребенок, получивший заветное желание. Я хотел присоединиться к нему, но от качки у меня закружилась голова. К тошноте добавился запах смолы и овечьей шерсти, и я бесцельно заметался, желая волшебным образом оказаться на твердой земле.

— Тошнит? — спросил Ульф.

Я кивнул. От легкого движения тошнота только усилилась.

— Вырви, вот мой совет. — Он изобразил, как сует два пальца в глотку. — С пустым желудком лучше, понимаешь?

Его жест стал последней каплей. Я бросился к борту и перегнулся. Хлеб, который дала мне Асхильд, и все остальное вышло наружу. Несчастный, я висел там, глядя на сине-зеленую воду, пока непроизвольные позывы не прекратились. Я вытер слюну рукавом туники и обернулся. На меня бросили несколько понимающих взглядов, Торстейн ухмыльнулась, но, к моему облегчению, больше никто не обращал внимания.

— Это пройдет? — спросил я Ульфа.

Он оторвался от игры в тафл, в которую играл с Хавардом.

— А?

— Тошнота — она проходит?

— Со временем.

— Не всегда, — сказал Хавард. — Помнишь Гиарда? Он блевал в любую погоду. Не стоило ему вообще в море ходить.

— Он это делал, чтобы сбежать от жены, — сказал Ульф. — Она была настоящей мегерой, вечно его пилила. «Овцы накормлены?»

Хавард усмехнулся.

— «Ты прибил новую петлю на ту дверь?»

— «Почему крыша все еще течет?»

— «Нам нужно больше дров».

Было ясно, что Гиарду доставалось от товарищей по веслу по полной программе.

— А где он сейчас? — поинтересовался я.

Шутки прекратились.

— В Вальхалле, — сказал Ульф. Это был пиршественный зал Одина, где собиралась половина павших воинов.

Несмотря на тошноту, я успел язвительно подумать, что Торстейн могла бы спросить, откуда им знать, что она не отправился в огромный чертог богини Фрейи, Сессрумнир. Туда попадала другая половина погибших воинов. Туда, как я подозревал, попадали и такие как Торстейн.

— Мне жаль… — начал я.

— Не стоит. Ему там хорошо, я уверен, — сказал Хавард, взглянув на Ульфа.

— Потому что жена ему на ухо не жужжит!

Они оба рассмеялись, как смеются люди, проведшие годы в компании друг друга. Я тоже рассмеялся, но неловко.

Оставив их за игрой, я направился к Векелю, все еще стоявшему на носу. Я прислонился к борту рядом с ним и сосредоточился на горизонте. Он молчал, а мне, с моим бурлящим желудком, говорить не хотелось. Я мечтал увидеть Дюфлин, знать, что мои мучения скоро закончатся. Однако до цели был еще день пути, как сказал Имр. Я закрыл глаза, словно это могло ускорить время. Вздрогнув от резкого приступа тошноты, я снова открыл их и устремил взгляд на далекую линию, где небо сходилось с морем. К моему удивлению, вскоре желудок успокоился. Я вздохнул с облегчением.

— Лучше? — спросил Векель.

— Ага. Смотреть на горизонт помогает.

— Тогда продолжай.

— Финн! Витки! Тащите сюда свои задницы. Это вам не прогулочный корабль. — Это был Имр, и он звучал нетерпеливо.

Векель, похоже, тоже понимал, что наше положение на «Бримдире» далеко не прочное, потому что он не возражал ни против того, чтобы откликнуться на зов, ни против того, чтобы потрошить свежую рыбу на ужин. От меня было мало толку: сильный запах вызывал неконтролируемые рвотные позывы, от которых у меня подкашивались ноги и я покрывался потом. Векель велел мне отойти к борту и снова смотреть вдаль. Я с радостью повиновался.

— От тебя мало толку, а, Пугало? — Это был знакомый хрипловатый голос.

Я не повернул головы.

— Торстейн, я не хотел тебя обидеть.

Ответа не последовало, но и резкой отповеди тоже.

— Я не буду называть тебя… — я подыскивал нужное слово и не нашел, неловко добавив, — то есть, я буду относиться к тебе так же, как к Векелю или к любому другому.

Никакого ответа, лишь тихий шорох, когда она отошла.

Я воспрял духом. По сравнению с нашими предыдущими стычками, эта прошла хорошо. Я надеялся, что так будет и дальше. У меня и так хватало врагов — и, без сомнения, еще будет, — чтобы добавлять в этот список членов команды.

Глава девятая

Дюфлин, восточное побережье Эриу

Я смотрел на деревянный частокол, идущий вдоль южного берега устья реки, и на дома за ним. Я никогда не видел их так много. Десятки, а если улицы, уходящие от ворот, тянутся далеко, то и сотни. «Значит, тысячи людей», — решил я. Эти цифры намного превосходили самые большие толпы, к которым я привык, на Бяльтане, празднике начала лета. Это немного пугало.

— Впервые в Дюфлине? — спросил Хавард.

— Конечно, — сказал Ульф. — У него глаза как блюдца.

— Он большой, — сказал я, раздосадованный тем, что меня так легко прочитать.

— Дюфлин — ничего особенного, — фыркнул Имр. — Если хочешь увидеть впечатляющее место, поезжай в Миклагард.

— Ты был в Великом Городе? — Я слышал о нем только в третьих или четвертых руках. Миклагард имел статус мифа. С трудновообразимым населением в полмиллиона человек, он раскинулся на огромной территории. Многие здания были построены в масштабах, в которые также было трудно поверить. Его рынки были полны экзотических специй, шелка и атласа. Там можно было купить клинок дамасской стали, качеством даже лучше франкского. Там можно было купить лучших в мире лошадей и самых красивых рабынь. Это также были ворота в священный город Йорсалир, где бок о бок жили иудеи и арабы. Люди путешествовали из Миклагарда и дальше, в восточный Серкланд и за его пределы, в сказочные края, где делали шелк.

Ульф ткнул меня в бок.

— Разве по его штанам не видно?

— Они не из Миклагарда, дурак, — сказал Имр.

— Серкланд, Миклагард, Йорсалаланд — все одно, — заявил Ульф. — Летом жара невыносимая, зимой яйца отмерзают…

— Это не одно и то же, ты, бык огромный. Ты проезжаешь через часть Серкланда, чтобы попасть в Великий Город, у которого есть свои земли. Я не был в Йорсалаланде, но он еще дальше, на берегах Средиземного моря.

Ульф продолжал, не переводя дыхания:

— …полно дикарей, которые хотят украсть все, что у тебя есть, или убить тебя, или и то и другое.

— Хазары не так плохи, как печенеги, — сказал Имр. — И знайте, греки в Миклагарде и нас дикарями зовут. Научишься распознавать их взгляды, даже когда они с тобой торгуются.

Ульф хмыкнул.

— Я бы им мозги вправил.

— Без оружия не вправил бы, — сказал Имр. — Отбирают его у ворот, да и пускают не больше полусотни норманнов за раз.

— Бьюсь об заклад, у тебя и твоих товарищей по веслу саксы были припрятаны, — с подмигиванием сказал Хавард. — За поясом, а, или повыше на бедре, у самых яиц?

— Были, но скажу тебе, драться в Великом Городе не стоило. Поймает городская стража — распнут.

— Как иудеи Белого Христа?

— Именно так, если эта история правдива. Мерзкая смерть. Три дня может уйти у сильного человека, чтобы перейти по мосту Биврёст, если ему дают еду и воду.

— Я бы посидел под таким крестом, — сказал Векель, материализовавшись рядом со мной. — Сейд там был бы сильный.

Хавард потер свой амулет в виде лошадиного зуба; Ульф отвернулся. Даже Имру, казалось, это было неприятно.

Я отогнал собственный страх.

— Спорим на кувшин пива, что ты не выдержишь запаха.

— По рукам, — сказал Векель, схватив меня за руку, — хотя не уверен, когда мы в следующий раз увидим распятие.

— Не скоро, — с чувством сказал Хавард. Все рассмеялись.

— Ты бы поехал в Миклагард еще раз? — спросил я Имра.

— Еще раз? — вскричал Хавард. — Я бы лучше привязался к хвосту коровы и был затоптан до смерти, чем поехать туда хоть раз!

Я проигнорировал его.

— Может, однажды, — сказал Имр. — Ты бы поехал?

— Не раздумывая.

— Тогда учись драться, кузнец. Это трудный путь.

Я кивнул.

— Ульф сказал, что научит меня.

— Я скоро проверю тебя, посмотрю, как успехи.

Довольный, но и встревоженный — я не видел Имра в бою, но, чтобы быть вождем этих морских волков, он, вероятно, был очень искусен, — я пробормотал благодарность.

— Спустить парус! Как только закончите, хочу, чтобы весла были наготове, — приказал Карли. Карли Коналссон — так его звали полностью, что говорило о том, что его отец был ирландцем, Коналом. Это наводило на мысль, что не вся команда Имра была с Оркнейских островов или из Лохланна, земли фьордов и гор, где вырос мой дед.

Я так спешил, что не обратил внимания и чуть не сунул наше весло не в ту уключину. При этом я помешал Торстейн и Векелю выставить свои. Под проклятия Торстейн, заполнившие мои уши, я смущенно просунул конец весла в соседнее отверстие.

— В следующий раз ищи руну, — сказал Ульф.

Я уставился. Над креплением сдвижной крышки уключины была вырезана руна — стрела, направленная вверх. Я не много мог прочитать, но свои руны знал.

— Тюр, — сказал я. — В честь однорукого бога. Раньше не замечал.

Мгновение спустя крик Карли заставил нас всех выставить весла. Стараясь не совершить еще одну ошибку, я последовал примеру Ульфа. Тянуть весло к животу, погружая другой конец глубоко в воду. Толкать вниз и назад по бедрам, поднимая его, мокрое, высоко в воздух. Поднимать руки и снова тянуть.

— Спой нам песню, входя в порт, Клегги, — сказала Торстейн.

— Давай! Спой хорошую, Клегги! — Другие поддержали одобрительным гулом.

Клегги ухмыльнулся и начал нараспев:

— Не говори «хорош был день»… — это пока мы гребли.

— …пока не сядет солнце! — Ответ, когда весла снова поднялись из воды, был оглушительным.

— Не говори «честна жена»…

— …пока не похоронишь! — взревела остальная команда. Даже Имр присоединился.

— Не говори «хороший меч»…

— …пока не испытаешь!

— Не говори про девку хуль…

— …пока не выдашь замуж!

— Не говори «лед толст и крепок»…

— …пока не перейдешь!

— Не говори «отменный эль»…

— …пока все не пропьешь!

По команде Карли весла убрали, и «Бримдир» направился к берегу. Он провел нас мимо устья небольшой речушки, впадавшей в более крупную реку Руиртех у самого моря. Немного дальше находился знаменитый черный пруд, по-ирландски «дувлинн», давший городу название. Это было идеальное место для стоянки кораблей, но, судя по крикам пары мужчин в небольшом рыбацком курахе, оно было занято.

Вместо этого Карли велел нам грести против течения Руиртеха, направляя нас вдоль южного берега, пока не появилось место между кнорром по левому борту и аккуратным, меньшим по размеру драккаром по правому. На нас бросали взгляды слева и справа, и они были заметно разными. Нейтральные, искоса или избегающие с кнорра; жесткие, замкнутые, даже враждебные с драккара. Не желая неприятностей, я не смотрел ни на тех, ни на других.

Двадцать человек из команды спрыгнули в воду по бедро; поймав веревки, брошенные Карли и его правой рукой, Олафом Две-брови, они подтянули корабль ближе и крепко привязали концы к валунам, положенным там для этой цели. Желая поскорее сойти на берег, я пробрался мимо драконьей головы, снятой при приближении к земле, к носу.

— Куда собрался, парень? — Голос Двух-бровей был громовым.

Я обернулся.

— Что?

— Это Дюфлин. Будет дождь, если не сейчас, то ночью. — Он грубо указал на парус. — Это наша крыша.

Извинившись, поскольку я не хотел наживать себе врагов ни в лице Двух-бровей, ни кого-либо еще, я вернулся помочь. Векель тоже, довольно кротко. Влажный от морского воздуха, сделанный из шерсти, огромный прямоугольный парус, должно быть, весил как шесть человек.

«Или как три, — высказал мнение Ульф, — если ты размером с Мохноборода».

Мачту опустили, мы держались в стороне, пока снимали замок мачты, но затем присоединились к двум десяткам других, когда огромное бревно подняли с кильсона и фиш-тимберсов, а затем уложили на палубу, между морскими сундуками воинов.

Мы вернулись к парусу. Я снова все сделал не так, неуклюже мешаясь, пока другие перетаскивали его через корабль, а затем разворачивали вдоль верхнего пояса обшивки. Векель, более ловкий, чем я, показал мне, как его нужно крепить, пропуская кожаный ремешок через регулярные отверстия по краю паруса и дальше, через каждую четвертую уключину. Каждый ремешок крепился петлей и роговым колышком.

— Кто тебя этому научил? — прошептал я.

— Торстейн.

Я взглянул на него, когда он ставил вертикально, один за другим, деревянные брусья, поднимавшие центр паруса, превращая его в шатер.

— Она с тобой дружелюбна?

— Не уверен, что Торстейн вообще бывает «дружелюбной», — сказал Векель. — Но она со мной разговаривает.

— Замолви за меня словечко, а?

— Положил на нее глаз?

— Ара, ну и грязные же у тебя мысли! Нет, я просто с самого начала с ней не поладил. Нет смысла наживать врага под боком.

— Не переживай особо. Лай у Торстейн громче, чем укус.

— Ты с ума сошел? Я видел ее с Мохнобородом.

Эти двое устроили тренировочный бой во время плавания, топор и щит против топора и щита. Лезвия были обмотаны кожей, на них также были кольчуги, они уворачивались и уклонялись, каждый пытался бородкой своего топора вырвать щит другого из рук или внезапно толкнуть, чтобы вывести из равновесия и отправить противника задницей на палубу. Никто из них не бился в полную силу, это была скорее разминка, но, наблюдая за ними, я понял, насколько искусны эти двое, не говоря уже о глубине моей собственной неопытности.

— Готово, — сказал Карли, и его суровое лицо расслабилось. — Я в таверну, и выпью столько пива, сколько влезет в мой живот.

Громкое одобрение встретило это замечание. Имр тут же заговорил. Десять человек должны были остаться, чтобы помешать потенциальным ворам забраться на борт. Люди ворчали и спорили, но недолго, и когда по кругу пошел кожаный мешочек на завязках, каждый вытащил по камню. Внутри было десять белых, объявил Карли; остальные были черными.

Имр не стал дожидаться. Надев толстые серебряные браслеты и великолепную фибулу на плащ, он отправился на аудиенцию к королю Сигтрюггу. Четыре воина — Торстейн, Мохнобород, Хравн Ключ-от-Гавани и Одд Углекус — пошли с ним. «Это, должно быть, его лучшие люди», — прошептал я Векелю.

Мастерство Торстейн и Мохноборода было очевидно. Двое других были явно из того же теста. Я решил держаться от всех четверых подальше.

Торжествующе потрясая черным камнем, Хавард протянул мешочек.

— Твоя очередь.

Я взял его, думая, что будет в моем духе, впервые в Дюфлине, и вытащить белый. К моей радости, камень, который я выбрал, оказался глянцево-черным. Он напомнил мне о шарике из стекла, которым мать разглаживала ткань.

Следующим была очередь Векеля.

— Черный! — Он с триумфом поднял свой камень.

К его досаде, камень Ульфа оказался белым. Он повернул голову, и нутро мое взвыло: сейчас потребует поменяться.

— Пойдем, — сказал я Векелю, едва заметным кивком указав на Ульфа.

Он понял меня. Не обращая внимания на крики Ульфа, я поспешил к носу корабля и перекинул ногу через борт.

— Финн!

— Я принесу пива, Ульф, не бойся! — С беззаботным взмахом руки я спрыгнул в грязь.

Векель был тут как тут.

— Я думал, ты хочешь со всеми ладить.

— Я не останусь на борту, — сказал я, не обращая внимания на то, что сам же нарушил свой совет.

— Ульф заставит тебя поплатиться на тренировке. Остальные тоже заметят.

— Об этом я подумаю завтра. — Полный юношеского задора, я хотел сейчас же вкусить прелести Дюфлина. Правда, грязь, брошенная веревка, гниющий шерстяной парус и овечья туша передо мной не слишком вдохновляли. Как и горстка рабов с жалкими лицами и связанными веревкой запястьями, ожидавших погрузки на соседнее судно. Не обращая внимания на вонь от человеческих и животных отбросов, я решил, что сам город будет чудом.

Векель взял меня под руку.

— Мы не напьемся.

— Конечно, нет. — Я был только рад избежать ближайшей к реке корчмы, куда, судя по доносившимся оттуда громким, восторженным разговорам, направлялась команда.

— Следи за кошелем, сказала Торстейн.

Моя рука метнулась к кожаному мешочку на поясе. У меня не было ни рубленого серебра, ни тем более монет, но железные булавки, иглы и рыболовные крючки тоже служили валютой. Я нащупал рукоять своего сакса и успокоился. Он у меня есть, и Векель рядом. Никто не посмеет нас ограбить.

Мы прошли через ворота, мимо двух стражников с копьями, которые увлеченно спорили, кто красивее: жена одного или новая рабыня другого.

Извилистая улица была вымощена деревом, чего я никогда раньше не видел. Покрытая колеями и грязью, она была шагов двенадцать в ширину, с домами по обе стороны. Построенные торцом к улице и немного в глубине, это были прямоугольные дома, не похожие на те, что в Линн Дуахайлле. За ними стояли строения поменьше — спальные места для рабов и скота. Низкие плетеные заборы отделяли одно владение от другого. У многих перед домом были и свиные загоны. В грязи копошились куры; я видел и гусей.

Раздраженный воин — не из нашей команды — протолкнулся мимо, пробормотав что-то нелицеприятное на языке норманнов.

— Иди, — сказал Векель. — Лучше не выглядеть совсем уж как сельдежоры, которыми мы и являемся.

Мы пошли дальше. Вопреки себе, Векель глазел по сторонам почти так же, как и я.

В планировке не было особого порядка, улицы плавно изгибались то туда, то сюда, словно многочисленные рукава реки. В некоторых районах были скопления кузнецов, бондарей и мастеров, работавших с янтарем, металлами, оленьим рогом, но встречались и отдельные мастерские: мельники, ткачи и трактирщики.

Мы продолжили наше исследование и в юго-восточном углу города вышли к большому королевскому залу. Окруженный рвом и частоколом, он выходил задней стороной к Черному пруду, Дувлинну, а перед ним простиралось большое открытое пространство. Воины в кольчугах развалились на скамьях у входа, пили пиво и хвастались друг перед другом. Мне не терпелось увидеть Сигтрюгга, но после Иниш-Кро и Дун-на-Ски я подозревал, что его стража будет такой же суровой, как и у Маэла. Я увел Векеля прочь, выбрав другую улицу, не ту, по которой мы пришли.

— Пить хочешь?

— Как Один после девяти дней и ночей, проведенных на Иггдрасиле, — ответил Векель.

Спросив дорогу до ближайшей корчмы, мы пошли по улице и свернули в переулок, который вел обратно к реке.

Корчма была захудалой, вересковая крыша заплесневела, дверь висела на одной петле, но доносившийся изнутри гул голосов ободрял. Я пригнулся, чтобы войти, Векель шел в шаге позади, и мои глаза привыкали к полумраку. Передняя половина здания была отведена под дело: прилавок отделял жилое пространство хозяина от посетителей. Пол был устлан камышом; вдоль стен, под низким скатом крыши, стояли скамьи. Большинство из них были заняты, и немало сидевших уставились на нас.

Пока Векель пошел за пивом — в городе оно должно быть хорошим, сказал я ему, — я нашел место, чтобы сесть. Было свободно между человеком, который, казалось, спал, и парой ирландцев в длинных подпоясанных туниках.

Их взгляды были прикованы к Векелю с выражением ужаса и восхищения. Я был доволен; это увеличивало шанс, что мне не придется с ними разговаривать. Отец всегда предостерегал: в Манастир-Буи смотри, с кем разговариваешь. Любители Белого Христа воруют не реже других, говаривал он. Дюфлин, решил я, с его гостями со всех концов света, был куда опаснее. Держаться особняком — и беда обойдет стороной.

Векель вернулся с двумя полными кружками. Он сиял.

— За счет заведения!

— Почему?

— Место кишит мышами. Я наслал проклятие на этих тварей. «К завтрему ни одной не останется», — сказал я ему.

«Это уже слишком», — подумал я.

— Значит, мы пьем здесь только раз.

— Может быть. — Лицо у Векеля было безмятежным и невинным.

Пиво оказалось таким же хорошим, как я и надеялся, и бесплатные добавки от благодарного хозяина вскоре поставили крест на нашем намерении остаться трезвыми.

Мы тихо переговаривались о Кормаке и о том, что он может предпринять. Утешало то, что, поскольку Имр и его команда были не из Линн Дуахайлла, он оставит это место в покое. Но это не мешало мне беспокоиться об Асхильд и Диармайде.

— С ними все в порядке, — заявил Векель. Он видел во сне будущее моей сестры, видел ее с младенцем на руках, и Диармайда рядом.

Волна облегчения.

— А Мадру и Ниалла — ты их видел?

Трепет длинных ресниц.

— С ними тоже все хорошо.

Успокоенный — витки славились своей способностью читать будущее, — я откинулся на скамью. Заметив молодого чернокожего мужчину, вышедшего из-за прилавка с метлой в руках, я толкнул Векеля.

— Бламаур.

«Поистине, день первых открытий», — подумал я.

— Фер горм, — сказал Векель по-ирландски.

Это означало «синий человек». Полная бессмыслица, решил я, ведь он был черен как смоль.

Векель поманил его.

Удивленный, юноша указал пальцем себе в грудь, словно спрашивая: «Я?».

Векель кивнул.

Юноша подошел, выглядя нервно.

Я улыбнулся, чтобы показать, что мы не желаем ему зла.

— Говоришь на гьок-гок? — спросил я по-ирландски.

— Немного.

— На языке норманнов?

— Да. — Голос был неуверенным, с акцентом.

— Ты тралл?

— Да.

— Давно ты здесь?

— Давно. — Его лицо было маской, защитой от мира, решил я.

— Как тебя зовут? — спросил Векель.

— Раб. Бламаур. Фер горм.

— Нет, твое настоящее имя. — Векель сделал паузу. — Как тебя звали отец и мать.

Колебание, затем:

— Лало.

Имя звучало странно для моего уха; я никогда не слышал подобного.

— Ла-ло, — произнес Векель. — Это имя дано богами. В нем сила. — Он улыбнулся юноше, который ответил ему робкой улыбкой.

— Возвращайся к работе, парень! — Это был хозяин. Векелю он сказал: — Прошу прощения, витки. Он знает, что нельзя досаждать посетителям.

— Мир тебе. Я хотел с ним поговорить.

Хозяин подобострастно кивнул Векелю, и юноша снова принялся подметать скорлупу от орехов и сырные корки, брошенные посетителями.

— Не удивлюсь, если мы еще его увидим, — сказал Векель.

Предположив, что Векель хочет регулярно пить здесь, пока мы в Дюфлине, я сказал, что мышиная напасть должна бы поскорее закончиться.

Векель бросил на меня взгляд.

— Откуда берутся бламауры?

— Из Блаланда, жаркой страны далеко к югу от Средиземного моря. Говорят, солнце там такое горячее, что обжигает их кожу дочерна. И волосы тоже завивает.

Я содрогнулся. Жаркий летний день в Эриу был для меня уже слишком.

— Не по мне такое место.

— Полагаю, он думает то же самое и о здешних местах. — Векель продолжал: — Облака почти круглый год. Дождь так же часто, и туман тоже. Сыро. Холодно. Солнца почти нет. Он, должно быть, ненавидит это!

— Наверное. — Я взглянул на юношу, который старательно не отрывал взгляда от пола, и задумался, часто ли он думает о доме.

Мы заговорили об Имре и о том, куда он может повести «Бримдир» дальше. Мы были на борту не так долго, чтобы нам об этом рассказали, хотя, как сказал Векель, он мог обсуждать именно это с Сигтрюггом. Мунстер был хорошей возможностью, решили мы. Сигтрюгг не был другом Бриана Бору; его бы точно не волновало, если бы земли короля Мунстера подверглись набегу. Другим местом для набега, если хватит смелости, был Ведрарфьорд на юго-востоке. Его правитель Ивар сверг Сигтрюгга всего год назад. Было хорошо известно, что с тех пор, как он вернул себе Дюфлин, Сигтрюгг жаждал мести. Третьей возможностью, и богатым источником рабов на протяжении более века, было побережье Британии.

Я упомянул Серкланд и Миклагард.

— Послушайте птенца, едва вылупившегося из гнезда, — сказал Векель.

Немного опьянев от пива, я нахмурился.

— Я не птенец.

— Но и не закаленный воин, как Имр. В Дюфлине и Эриу и так хватает опасностей, чтобы не отправляться за ними на другой конец света.

Мне не нравилось, когда мне указывали, что делать.

— Боишься? — подколол я.

— Когда ты видел, чтобы я отступал?

Векель не был бойцом, но и не из тех, кто отступает, если есть о чем поспорить. Я все равно на него зыркнул. Он ответил мне тем же.

«Скорее я улечу обратно в Линн Дуахайлл, чем когда-нибудь отправлюсь в Миклагард», — со вздохом решил я.

— Давай не будем ссориться.

Пиво расплескалось, когда Векель стукнул своей кружкой о мою.

— За дружбу. За нашу дружбу.

Я кивнул.

Примирившись, мы осушили кружки до дна. Следующий раунд был за мной, но, как сказал Векель, хозяин все еще думал, что солнце светит ему из задницы.

— Лучше выпить как можно больше, пока есть возможность, — сказал он. Я не собирался спорить. И он пошел.

Природа позвала. Я вышел на улицу. Заметив навозную кучу сбоку от соседнего дома, я опорожнил свой мочевой пузырь туда. Поправив штаны, я, насвистывая, побрел обратно. Все было прекрасно.

Но мое счастье было недолгим.

Глава десятая

— Что за мужик так одевается? — Мужской голос, говорящий на языке норманнов, внутри корчмы.

Последовал ответ, слишком тихий, чтобы я разобрал слова или кто говорил, но я все равно ускорил шаг.

— Бод салах, вот кто, — сказал второй голос, по-ирландски. — Грязный член.

Я нырнул внутрь. Векель стоял спиной к стойке, а трое мужчин окружили его полукругом.

— Я не хочу неприятностей, — сказал Векель, который меня не видел.

— Тогда не стоило тебе сюда заходить, жопотрах, — сказал первый, судя по всему, ирландец. Он ткнул Векеля в грудь.

— Сделаешь так еще раз, и я нашлю на тебя порчу. Твой член отсохнет и отвалится.

Мужчина отпрянул, но его друг, одетый по-норвежски, рассмеялся.

— Мы богобоязненные христиане. Нам нечего бояться языческой грязи! — Он замахнулся кулаком.

Я бросился вперед. Схватив его за плечо, я развернул его и нанес мощный удар в живот, как учил меня отец. Его рот раскрылся, глаза расширились, и он рухнул.

Я развернулся, готовый сразиться с остальными. Ирландец опускался на колени, обеими руками схватившись за пах; Векель ударил его коленом в яйца. Но третий, тоже ирландец, тянулся за ножом.

Увлекая Векеля за собой, я бросился к двери.

Человек с ножом погнался за нами, и все могло бы кончиться плохо — ударить ножом в спину легко, — но молодой чернокожий раб был как раз снаружи. Он решительно кивнул мне, когда мы вышли. Я скорее почувствовал, чем увидел, как его метла скользнула по дверному проему на уровне щиколоток. Мгновение спустя раздался глухой удар, когда ирландец упал лицом в грязь.

— Бежим, — сказал я Векелю, толкая его в направлении, которое, как мне казалось, вело к реке.

Я ошибся. Двести шагов спустя, за поворотом, улицу перегородила повозка. Высоко нагруженная соломой, она стояла у длинного дома с недостроенной, наполовину покрытой дерном крышей, и между ними сновали люди; в ближайшее время она никуда не денется. Из-за затора прохожих не было, только рабочие и сопливый ребенок, сидевший в дверях. Когда мы резко остановились, он с нескрываемым любопытством уставился на Векеля.

Крики. Возгласы. Звуки погони.

— Скиткары, — сказал я, глядя на двух мужчин, бегущих в нашу сторону. Я говорю «бегущих» — тот, кого Векель ударил коленом, отставал от своего друга на тридцать шагов и едва ковылял. Впереди был ирландец, который потянулся за ножом. Нож был уже у него в руке, и он держал его так, словно не впервые участвовал в драке.

— Третий еще не отдышался, — уверенно сказал я. — По крайней мере, мы не будем в меньшинстве.

— Неужели?

Мое внимание последовало за взглядом Векеля, мимо хромого, и я застонал. Медленно из-за поворота выходил ирландец, которого я ударил.

— Надо бежать, — сказал я, ища глазами переулок, хотя бы щель между домами. Куда они ведут, я понятия не имел, но где угодно было лучше, чем драться с ножами, двое против троих.

— Хочешь — беги.

Я не мог в это поверить. Векель шел навстречу нашим преследователям, сжимая свой железный посох обеими руками, как боевую дубину.

— Что ты делаешь? — крикнул я.

— Выбираю свою собственную нить.

— Векель!

— Я устал от того, что меня называют рагром или эрги. Устал. — В голосе Векеля была настоящая ярость. — Этим людям нужен урок вежливости, и я им его преподам.

Не в первый раз я решил, что отчасти мой друг стал витки потому, что таких людей — которых боятся, уважают и презирают — обычно оставляют в покое. Женоподобным мужчинам, которые не были витки, приходилось гораздо труднее.

Векель продолжал идти.

Передо мной встал суровый выбор. Бежать и оставить своего старейшего друга на растерзание, или остаться и закончить с кишками, украшающими улицу. Первое было слишком ужасно, чтобы даже рассматривать, второе — легко представить.

Выругавшись под нос, я поспешил догнать его.

— Это плохая идея.

— Не если мы доберемся до первого раньше его товарищей.

Он был прав. Выхватив сакс, я перешел на рысь.

Векель не отставал.

Первый увидел, как мы несемся на него, словно две собаки, загоняющие зайца, и обернулся, ища глазами своего друга. Тот был еще в тридцати шагах. Потеряв мужество, мужчина попятился, держа сакс наготове.

Это было нехорошо. Двое на двое — исход мог быть любым, а тот, что не отдышался, скоро присоединится к драке. Он и тот, что получил коленом в яйца, может, и были немного выведены из строя, но, оказавшись в меньшинстве, мы с Векелем рисковали получить ранения или погибнуть.

Я бросился бежать.

Ирландец, на лице которого выделялся много раз сломанный, расплющенный нос, ускорил свое отступление.

Я победно закричал и продолжил погоню. Мы догоним его раньше, чем подоспеют его товарищи.

Что-то шевельнулось у меня под левой ногой, сдвинулось, и в следующий миг я уже падал. Я рухнул на землю, на левый бок, но каким-то образом удержал сакс. Пытаясь подняться, я услышал смех ирландца. Я также услышал, как он приближается, обещая перерезать мне горло. И тут появился Векель, вопя как банши и размахивая своим посохом, как берсерк в боевом безумии.

Я перекатился и встал. Ирландец решил не драться с Векелем, а отступил, чтобы присоединиться к тому, что получил коленом в яйца. Тот, что не отдышался, нашел в себе резерв энергии; он тоже был уже почти здесь.

— Идеи? — спросил я.

— Ты бери Сломанного Носа. Я возьму того, кому я врезал коленом по яйцам.

— А третий?

— Кто первый закончит, тот его и получит.

У меня вырвался смешок. Это было безумие, безумие Локи, и это происходило наяву.

Мы сблизились.

— Я отрежу твой бод салах и скормлю его тебе, — прохрипел ирландец.

Сломанный Нос ничего мне не сказал, просто пошел на меня с ножом, нанося вспарывающий удар, который распорол бы мне живот, если бы я не отскочил. Я дико взмахнул ножом ему в лицо, но был слишком далеко, и он усмехнулся. Где-то рядом, я слышал, Векель нараспев читал заклинания.

Снова Сломанный Нос атаковал, нанося рубящий удар, а затем превратив замах в быстрый выпад. Каким-то образом я увернулся, уже жалея, что у меня нет опыта таких бойцов, как Имр, Торстейн или Мохнобород. Я едва мог держать его на расстоянии вытянутой руки. Односторонний бой скоро закончится. Я сделал шаг назад, словно это могло помочь.

На губах Сломанного Носа заиграла предвкушающая улыбка.

— Готов умереть, сельдежор? — спросил он.

Я приготовил клинок для еще одной тщетной попытки. В голове роились мрачные образы. Локи, помирающий со смеху. Один, равнодушный, вероятно, даже не наблюдающий за этим жалким состязанием. Норны, спорящие, кому из них перерезать мою нить. Я надеялся, что мой конец будет хотя бы быстрым, без многодневных мучений, пока рана гниет.

Взмах. Сломанный Нос пошел вперед. Я отступил, нанося выпад и промахиваясь. Удар.

За спиной моего противника, самое желанное из видений, — Векель с высоко поднятым посохом. Посох опустился, со всей силы, ударив Сломанного Носа по затылку. Железный посох был недостаточно тяжел, чтобы проломить ему череп, но глаза его закатились, и он рухнул.

Я огляделся в поисках того, кому досталось по яйцам. Он лежал в засохшей грязи, тихо постанывая и снова сжимая пах. Исполнившись уважения к Векелю, я поискал глазами норманна, которого ударил. К моему изумлению, он тоже лежал на земле, а вокруг него валялись осколки разбитого кувшина. У меня мелькнуло видение гибкой, чернокожей фигуры, исчезающей в боковом переулке.

Изумленный, я взглянул на Векеля.

— Это был бламаур?

— Если только у него в Дюфлине нет брата-близнеца, то да.

— Зачем ему нам помогать?

— Может, потому что мы не обращались с ним как со скотиной?

У меня не было времени обдумать это. Каким-то образом тот, что получил по яйцам, поднялся и с ножом наготове бросился на ничего не подозревающего Векеля. Я с силой толкнул друга в сторону и, не раздумывая, ударил нападавшего, когда тот ринулся вперед. Мой сакс вошел в него так же легко, как нож в курицу для похлебки. Он сложился пополам, охнув, и налетел на меня. Я уперся, не выпуская сакс, а затем вогнал его еще глубже. Он закричал, все силы покинули его, и он рухнул. Мой сакс вышел с характерным, свистящим звуком. Я ошеломленно уставился на него; все лезвие было красным. Такой же цвет быстро расползался вокруг рук того ирландца, сжимавших его живот. Глаза его были закрыты, и он стонал.

Мир ворвался в мое сознание. Сломанный Нос был без сознания, и, судя по всему, тот, что не отдышался, тоже в ближайшее время не встанет. Однако наша драка не осталась незамеченной. Кровельщики в ужасе смотрели на нас. Маленький ребенок, который так дивился Векелю, теперь ревел на руках у матери. Шок на ее лице говорил сам за себя.

— Лучше всего уйти, — спокойно сказал я. — Сейчас же.

Когда мы добрались до «Бримдира», было еще светло. К моему облегчению, погони не было. Однако призрак содеянного висел надо мной, как дух-двойник, преследующий мои шаги в зимней тьме. Человек, которого я ударил, был на пути в мир иной, это было несомненно. Что последует за его смертью, было куда менее ясно.

— Нам стоит что-нибудь сказать? — прошептал я Векелю.

— Конечно. Если мы этого не сделаем, а завтра дюжина человек придет за местью, как думаешь, что сделает Имр? Он скормит нас волкам, и будет прав.

— Они могут не понять, что мы на «Бримдире».

Он лукаво посмотрел на меня.

— Ты видел других витки?

Я вздохнул. Он был прав. Даже если Векель спрячется на борту, достаточно людей на берегу видели его, чтобы ответить на вопросы.

— Финн, ты, скиткарл! Иди сюда! — Это был Ульф, и он был не в духе. Скиткарл дословно означало «дерьмовый человек».

Я тихо застонал. Громче я сказал:

— Мне жаль.

— Еще пожалеешь! — Ульф вихрем пронесся по палубе, остальные дозорные с интересом наблюдали.

«Он, должно быть, расписывал им все способы, которыми меня накажет», — решил я. Впрочем, это было понятно, и я сам был виноват. Ему было наплевать, что я по уши в дерьме, что мне нужна его помощь, помощь Имра и всех остальных. И поэтому я не стал уворачиваться от его размашистой пощечины. У меня помутилось в глазах; я пошатнулся, готовясь к следующему удару.

Но его не последовало.

Сбитый с толку, я предположил, что он ждет, пока я посмотрю на него, прежде чем снова напасть, и выпрямился, моргая от слез боли.

Ульф смотрел на мою руку с ножом, которая была вся в крови.

— Ты дрался.

— Я убил человека.

Лицо Ульфа было само изумление.

— Ты?

— Он еще не мертв, но скоро будет. Ударил его в живот. — Я думал, это произведет впечатление.

Пощечина. Я отшатнулся. Последовал еще один удар, на этот раз кулаком в живот. Я согнулся пополам, забрызгав кислой пивной отрыжкой свои ботинки и ботинки Ульфа. Он ударил меня снова, по затылку, и я упал на одно колено, прямо в блевотину.

— Это тебе за то, что ты тупой нидинг! Встать!

Сквозь боль я задавался вопросом, почему Векель мне не помогает. И как я мог принять добродушный вид Ульфа за неспособность к жестокости.

— Встать!

С трудом я повиновался и оказался лицом к лицу с разъяренным Ульфом.

— Сначала ты улизнул, когда я хотел, чтобы ты постоял за меня в дозоре. Во-вторых, ты вернулся пьяный, с рассказом о кровопролитии и убийстве, без сомнения, из-за какой-то ерунды. Дай мне хоть одну причину, почему я не должен вышвырнуть тебя за борт или, еще лучше, украсить палубу твоими мозгами!

Мой взгляд скользнул с его лица на лица девяти других. Я не заметил и следа сочувствия.

— Они первые начали, — пробормотал я.

Циничный смех.

— Это не значит, что ты должен был заканчивать! У меня было полсотни драк. Большинство заканчиваются порезами и синяками, может, сломанным носом или парой ребер. Они не должны заканчиваться смертью, особенно когда твой корабль в чужом порту.

— Мы пытались уйти, — возразил я. — Мы бежали, но улицу перегородила повозка…

— Оставь свои байки, — сказал Ульф, замахиваясь кулаком.

— Это правда. Финн хотел уйти, даже когда улица была заблокирована, — вмешался Векель. — Это я повернулся, чтобы драться.

— Ты? — Ульф не выглядел счастливым, но и не пытался ударить Векеля.

— Да.

— Сколько их было?

— Трое.

— Вы двое против троих? — Он не мог скрыть своего недоверия.

— Не мне сомневаться в духах. «Деритесь, — сказали они. — Не бегите».

Ульфу нечего было на это ответить. Он ударил меня еще раз, и я снова упал на палубу, затем харкнул комком мокроты на доски рядом с моей головой.

— Скиткарл, — сказал он и ушел.

Когда я решил, что двигаться безопасно, я перекатился на живот и, морщась, встал на четвереньки. Мгновение спустя мне удалось встать, но не выпрямиться.

— А все неплохо прошло, — сказал Векель.

Вытерев слюну с губ, я бросил на него кислый взгляд.

— И в чем же, интересно?

— Ты не мертв. Он не выбросил тебя за борт. И он не тронул меня и пальцем.

Я обсосал его слова, как косточку, и решил, что на вкус они не так уж и плохи, как говорили мои синяки и боль. Но даже когда я утешился этой мыслью, назойливое сомнение защекотало затылок.

Сдержанность Ульфа не означала, что Имр примет мою сторону.

Имр в тот вечер не вернулся. Как сказал Хавард — он все еще со мной разговаривал, — Имр, вероятно, перепивал Сигтрюгга. «Или пытался», — добавил Две-брови под общий смех. Я задался вопросом, значит ли это, что Имр не умеет пить, или что Сигтрюгг — чемпион по выпивке, но не осмелился спросить. В обозримом будущем мне лучше было помалкивать. Весь в синяках, с больной головой, я сгорбился на носу корабля, плащ защищал меня от моросящего дождя, и нес вахту. Таков был приказ Ульфа, которому я с готовностью подчинился. Векелю не приказывали присоединяться ко мне, но он все равно это сделал. Я спросил, знает ли он, что сделает Имр; он ответил, что нет, и его тон дал понять, что лучше эту тему не поднимать.

Я хотел сказать ему, что нам следовало бежать, а не драться, но и в этом не было смысла. Его бойким ответом было бы, что за всем этим стоял сейд. «Проклятый сейд», — подумал я, и меня охватила мгновенная паника, как бы сама эта мысль не навлекла на меня беду. Однако я сделал вдох, другой, и дух, вселяющийся в душу, не появился. Люди, гулявшие по берегу, тоже не обращали на «Бримдир» внимания.

Я старался больше не думать об этом, но не смог. Векель выделялся из толпы. По его возвращении в Линн Дуахайлл в качестве витки Гуннкель шутливо заметил, что слепой увидел бы его даже ночью. «Он был не так уж и неправ», — подумал я, глядя на своего друга. Пара вопросов на берегу реки, и станет известно, что Векель на борту «Бримдира», а где он, там и я. Если товарищи убитого мной человека не приложат никаких усилий, то трудно представить, как они нас не найдут, и скоро.

Потом я подумал о побеге. Покинуть корабль, покинуть Дюфлин, и я буду в безопасности. В безопасности от мести, это правда, но куда мне идти? Линн Дуахайлл был очевидным выбором, хоть я только что его покинул, но там я рисковал быть пойманным Кормаком и, возможно, подвергнуть опасности и Асхильд. Третий вариант, присоединиться к команде другого корабля, имел мало шансов на успех из-за отсутствия у меня морских навыков и боевого опыта.

Время шло, а я не мог придумать ничего лучше, чем оставаться на месте и надеяться на лучшее. Пережевывание своих проблем утомляло, и давно уже стемнело. На берегу реки было тихо, в городе тоже. Морось прекратилась, и мне было тепло в плаще. Веки неминуемо тяжелели. Я несколько раз ущипнул себя, а когда это не помогло, встал. День и так прошел достаточно плохо. Заснуть — значило бы окончательно потерять уважение не только Ульфа, но и других дозорных. Желая не сжигать все мосты, я ходил взад-вперед, наблюдая за берегом и думая о счастливых моментах своего детства.

Когда солнце показалось над восточным горизонтом, Ульф, крадучись, прошел по палубе. Я все еще не спал и встретил его кивком. Он не смог скрыть своего разочарования; очевидно, он ожидал застать меня храпящим. Когда он потом велел мне отдохнуть, я решил, что он не считает меня полным нидингом. Я ухмыльнулся и пошел занять его место, на полпути по палубе, рядом с Хавардом. Его храп не помешал мне погрузиться в желанное забытье.

Боль в ребрах. Я вскрикнул. Еще один пинок, и я грубо проснулся. Я пошевелился и увидел, что надо мной стоит Имр, его правая нога уже отведена назад.

Я протестующе поднял руку.

— Стой!

— Почему? — Он пнул меня снова. — Ты — конский навоз, а ума у тебя как у курицы.

Я с трудом сел.

— Ульф рассказал тебе о моей драке.

— Он лишь подтвердил, что это был ты.

— Я не понимаю. — Я встал на ноги, благодарный за то, что меня больше не пинают, и благодарный, что Векель стоит рядом с Имром.

Удар по лицу.

— Я только что слышал эту печальную историю в зале Сигтрюгга. Не то, что мне хотелось или нужно было слышать с больной головой.

— В зале Сигтрюгга? — Я ненавидел то, как глупо я звучал.

— Норманн, с которым ты дрался, Бьярн, знаком с Сигтрюггом. Человек, которого ты убил, был его другом.

Смерть наступила раньше, чем я ожидал.

— Убил?

— Он умер ночью. Поэтому Бьярн и примчался в ярости к Сигтрюггу. Его история такова: вы с витки затеяли драку с ним и его друзьями в какой-то грязной корчме, а когда они выгнали вас, на улице завязалась потасовка. Ты ударил его друга ножом, а потом сбежал.

— Ложь, — прорычал я.

— Так ты не бил его друга ножом? — Кулаки Имра сжались.

— Бил, но он врет о том, как это случилось.

— Тогда выкладывай.

Меня окружили суровые лица. Многих я теперь мог назвать по именам. Торстейн. Мохнобород. Хравн. Одд Углекус. Две-брови. Карли. Хавард. Лицо Ульфа было таким же злым, как и вчера вечером. Ни на одном из них не было и тени дружелюбия.

Пытаясь сохранить самообладание, я сказал:

— Я вышел по нужде из корчмы. Когда я вернулся, трое из них приставали к Векелю.

— Трое? — потребовал ответа Имр.

— Норманн и двое ирландцев. Была небольшая потасовка, только кулаками, и мы убежали. — Я продолжал, излагая все в точности, как помнил, до того момента, как наши трое противников оказались на земле.

— Ты говоришь, бламаур помог тебе? — Я упомянул, что говорил с ним в корчме. Имр склонил голову. — Странно, не так ли?

— Мы обращались с ним по-человечески, — сказал Векель.

— Зачем? Он тралл, как и любой другой.

— Он тоже человек, — сказал Векель. — Не то чтобы ты когда-нибудь об этом думал.

Имр уставился на него, не совсем веря своим ушам, а затем фыркнул от смеха.

— Это объясняет, как два молокососа-сельдежора вроде вас одолели троих. Бламаур ударил одного сзади, а витки каким-то образом справился с двумя в одиночку.

Я покраснел, но отрицать было нечего.

— Да.

— Так как же один из них получил клинок в живот?

— Все было кончено, или мы так думали. Потом один из ирландцев поднялся и бросился на Векеля. Он собирался ударить его ножом в спину.

Рычание. Злобный гул. Взгляды на Векеля, который кивнул, подтверждая мои слова.

— Что ты сделал? — потребовал ответа Имр.

— Я оттолкнул Векеля и ударил ирландца. Это была самооборона. Он несся на меня с кинжалом. Я не хотел его убивать. — Я не упомянул о том, что вогнал сакс поглубже, чтобы уж наверняка.

Свинцово-серые глаза Имра впились в мои, как тиски. Наконец он заговорил.

— Я тебе верю.

Я выдохнул, выпустив долгий вздох, но нервы все еще были натянуты, как нить, испытуемая грузилом ткацкого станка. Одно испытание было пройдено, но на его место пришло другое. Я знал это так, словно Хугин и Мунин сидели на плече Имра, передавая послание от Одина.

— Что Сигтрюгг сказал об этом? — спросил Векель.

— Он был не в восторге, — ответил Имр, — но сказал, что такое случается, и что найти виновного — все равно что пытаться отыскать одну овцу в стаде.

Все уставились на Векеля с его украшениями, подведенными глазами и женским платьем.

— Бьярн рассмеялся, — продолжал Имр, — и сказал, что один из них был витки, и он уже выследил его до корабля под названием «Бримдир».

Я вздохнул.

— И Сигтрюгг посмотрел на тебя.

— Да. И был не слишком доволен.

«Теперь я враг двух королей, Маэла и Сигтрюгга», — мрачно подумал я.

— Что он собирается делать?

Смешок.

— Сигтрюгг? Ничего.

Это было слишком просто. Мой взгляд перешел с Имра на Векеля, который пожал плечами, на Торстейн, которая ухмыльнулась, и обратно на Имра.

— Я не понимаю.

— Бьярн потребовал хольмганг, и король согласился.

— До первой крови? — спросил я, скорее надеясь, чем ожидая.

— Насмерть. Бьярн хочет отомстить за своего друга.

Я прекрасно понимал, почему Имр доволен. У меня не было никаких шансов в поединке. Моя смерть удовлетворит Бьярна, который после этого не станет мстить Векелю, витки. Это также сгладит трения между Имром и Сигтрюггом, вернет все на круги своя. Я искоса взглянул на Векеля, чье бесстрастное выражение, казалось, говорило, что он знал, что так и будет.

— Где? Когда? — поинтересовался я.

— Перед большим залом Сигтрюгга, в полдень.

— Обычно назначают через три дня или больше после вызова, — возразил я, словно отсрочка могла что-то изменить.

— Сигтрюгг хочет покончить с этим поскорее.

«Слово короля — закон в его собственном городе», — подумал я.

Высоко в небе, я бы поклялся, я слышал, как Норны злорадно хихикают.

Глава одиннадцатая

— Стой прямо. Держи щит вот так, — приказал Ульф.

Я скопировал его, понимая, что мне предстоит слишком многому научиться за слишком короткое время.

Мы стояли на берегу, недалеко от «Бримдира». На мне был простой кожаный шлем Хаварда, а вооружен я был своим липовым щитом и одним из топоров Ульфа. О заимствовании кольчуги не было и речи — на хольмганге доспехи не разрешались.

Ульф отбросил свой гнев из-за моего побега в Дюфлин и вызвался научить меня всему, чему сможет, перед поединком.

— Этого, конечно, будет недостаточно, — сказал он Имру, — но, может, я научу этого скиткарла паре трюков.

Имр, раздраженный и с похмелья, махнул рукой в знак согласия и пошел лечь под парус.

— Не будите меня, пока не придет время, — прорычал он.

Поэтому он не смотрел, но Векель, Торстейн, Хавард и еще несколько человек наблюдали. В основном, я подозревал, они пришли посмеяться надо мной и обсудить, насколько плохи мои шансы со спорщиками.

— Слушай внимательно, парень! Если не хочешь умереть быстро, без боя.

Я снова сосредоточил свое внимание на Ульфе.

— Прости.

— Он был похож на мечника или на топорщика?

— Я не знаю.

— Он был в какой-то паршивой корчме, так что я бы сказал, он предпочитает топор.

— Тогда мне следует сначала использовать меч. — Нам разрешалось иметь больше одного оружия каждому, а также три щита, и, как вызванному на поединок, выбор был за мной. Это было все равно что хвататься за соломинку. Я понятия не имел, был ли Бьярн еще и мечником.

— Посмотрим. Пока топоры.

Я судорожно вздохнул и пошел навстречу Ульфу.

Имр подождал почти до полудня, прежде чем покинуть «Бримдир».

— Нет ничего хуже, чем ждать начала боя, — пробормотал он, и я ему поверил.

Кроме несчастных, выбранных для охраны корабля, пришла вся команда. Большинство, очевидно, ожидали моей смерти и, судя по их разговорам, собирались ставить на этот исход, если шансы будут достаточно хороши. Мне показалось странно утешительным, что немногие были готовы рискнуть серебром ради меня. Я не знал, смогу ли победить, но в одном был уверен.

Я не умру без боя.

Нас была целая толпа; улицы пустели, словно по волшебству. Имр шел впереди, в окружении тех же четырех воинов, что и вчера. Следом шел я с Векелем, который выкрасил свое лицо в жуткий, мертвенно-белый цвет. По одну сторону от нас шел Ульф, по другую — Хавард. Я решил считать их почетным караулом, а не сопровождением в могилу, хотя громкий разговор за моей спиной между Клегги и Углекусом о том, как быстро я умру, опровергал это.

Векель хотел, чтобы я поел, набрался сил перед боем. Не доверяя своему желудку и кишкам, я отказался. Ульф пытался всучить мне медовухи, говоря, что она успокаивает нервы, но я и от этого отказался. Лучше уж обделаться с ясной головой, решил я, чем набраться храбрости от медовухи и стать слишком самоуверенным.

Открытое пространство перед большим залом Сигтрюгга было забито людьми. Когда охранники Имра проложили нам путь, позволив остальным следовать за ними, он рассмеялся моему разинутому рту.

— Не каждый день бывает хольмганг, парень.

Ульф заметил мое замешательство.

— Сигтрюгг нечасто их разрешает, иначе они бы случались после каждой пьяной драки.

— Почему же он согласился на этот?

Имр по-волчьи улыбнулся.

— Бьярн — член команды другого драккара. Вчера мы с его капитаном разговорились, еще до того, как пришли новости о вашей стычке. Мы придумали кое-что провернуть вместе. Сигтрюггу это понравилось.

Внезапно я все понял. Вражда между мной и Бьярном была потенциальным яблоком раздора между командой Имра и командой другого драккара, а это могло поставить под угрозу любую затею, которую придумали Имр и его новый союзник. Моя смерть на хольмганге восстановит честь Бьярна; с этим делом будет покончено, и дела Имра смогут продолжаться, что также порадует Сигтрюгга.

Это было горькое осознание, потому что Имр тоже приложил к этому руку.

— Ты думаешь, я проиграю.

Имр пожал плечами, как бы говоря: «Да, думаю».

Я выпятил подбородок.

— А если я выиграю, что сделает другой капитан?

Он выглядел немного сбитым с толку, а затем дерзко заявил:

— Если он знает, что для него лучше, он улыбнется и стерпит.

Я представил, как стираю ухмылку с лица вождя Бьярна и, вдобавок, шокирую Имра. Мой дух воспрял, но тут мы вышли на открытое пространство прямо перед большим залом, и вся тяжесть моей задачи обрушилась на меня.

Сотни горожан ждали там. Имр выбрался из толпы и поманил меня. Я повиновался, заметив линии на земле. Они обозначали квадратный участок, десять шагов в сторону: пространство для хольмганга. Его окружали три больших квадрата, также очерченных линиями, прочерченными каблуками. Ореховые шесты отмечали четыре угла внешнего квадрата.

— Ты знаешь правила? — спросил Векель. — Ты можешь пересечь первые две линии без штрафа. Но если ступишь за внешнюю линию, проиграешь.

Я кивнул. Учитывая, что наш бой был насмерть, ценой выхода за пределы была бы казнь от руки противника.

Имр подвел нас к ближайшему углу. Он заметил Бьярна в диагонально противоположном. Подошел Ульф, положив два щита, которые он мне одолжил, вместе со своим мечом и парой топоров, один с бородкой, другой — широкий. Я взял меч, гадая, каково это — вонзить его в человека. По словам Ульфа, Бьярн, скорее всего, был в первую очередь топорщиком, так что я собирался рискнуть и выбрать мечи.

Векель и остальные уже высыпали наружу, заполнив пространство вокруг моего угла. Его темные глаза были устремлены на меня.

— Дерись хорошо. Дерись храбро. Боги смотрят.

«Пустые слова», — подумал я, гадая, видел ли он будущее, есть ли у меня хоть какой-то шанс на победу. Мои новые товарищи явно так не думали; Клегги бросил на меня сочувственный взгляд, и я слышал, как Мохнобород говорил, что надеется, что все закончится быстро, чтобы они могли пойти выпить. Не только их пренебрежительное отношение заставило отчаяние разрастись в моей груди. Тренировки с отцом, недолгие занятия с Ульфом — все это было бесконечно далеко от хольмганга против опытного воина. Скорее всего, я проиграю. Я умру. Я сунул руку под тунику и, поглаживая амулет с вороном, нашел в себе толику решимости. «Я не уйду в бесконечную ночь легко, — решил я. — Бьярн узнает, что был в бою».

Пузатый, средних лет норманн вышел в центр квадрата, словно он правил Дюфлином, а не Сигтрюгг. Его туника и штаны были хорошего качества, но лицо и руки были покрыты шрамами. Я решил, что этот бывший воин — королевский управляющий или кто-то в этом роде. Напыщенным тоном он объявил, что хольмганг между Бьярном Скавхоггом и Финном Торгильссоном состоится немедленно. Это поединок насмерть, сказал он, и имущество проигравшего достанется победителю. Раздались громкие аплодисменты.

«Удачи Бьярну», — с черным юмором подумал я. Все, что у меня было, — это копье, щит, мой сакс, кое-какая одежда и немного железных изделий.

Бывший воин спросил, какое оружие я буду использовать. Я как можно громче ответил, что сначала меч, и Бьярн усмехнулся. Я надеялся, это значит, что он недоволен.

— Выходите, — прогремел Бывший воин.

Векель сжал мое плечо.

— Да пребудут с тобой Норны, — сказал Ульф.

— Да направит Локи твой клинок, — сказала Торстейн, что было неожиданно.

Вот и все. Я пошел прочь, заметив, как Мохнобород торгуется с кем-то о ставках. «Один к одному — нечестно», — ворчал он. «Бьярн не так уж и хорош. Дай мне хотя бы два к одному!»

Ставки на меня были куда хуже. Я слышал двадцать пять к одному, тридцать к одному, даже сорок к одному. Меня обуял азарт.

— Векель! — крикнул я.

— Да?

— Поставь на меня кусок рубленого серебра, по лучшей ставке, какую сможешь найти.

— Поставлю!

Бьярн услышал; он прямо-таки зашагал из своего угла.

— Тратишь деньги своего друга, а?

— Витки знает, какие ставки хороши, а какие нет. — Он усмехнулся, и я решил, что слова могут быть мощным оружием.

— Следуя традиции, у каждого только меч и щит, — объявил Бывший воин.

Мы оба высоко подняли щиты, а затем, после кивка Бывшего воина, обнажили клинки. Как же я хотел, чтобы моим был тот меч, что я нашел на берегу.

— Помните правила. Если кто-то из вас переступит черту, отмеченную ореховыми шестами, его жизнь будет потеряна. — Закончив, Бывший воин отошел в сторону.

Мы с Бьярном уставились друг на друга.

— Бьярн-и! — взревел чей-то голос. — Бьярн-и!

Большинство толпы тут же подхватило клич. Мое имя никто не кричал.

Бьярн улыбнулся.

— Твой друг стонал, умирая? — спросил я, крича, чтобы он точно услышал. — Спорим на бочонок пива, что стонал.

Подняв меч, Бьярн бросился в атаку.

Я отступил, держа щит перед собой, скользя ногами назад, раз-два, раз-два. «Время снова найти брешь», — подумал я.

— Ты его любил?

— Как брата! — Бьярн плевался от ярости.

— Ты лжешь. Это было так мило — назвать витки «бод салах», когда на самом деле им был твой друг.

— Трус! — Он с силой опустил меч, целясь в мой щит, но я отскочил в сторону.

— Ты не бод салах.

Он остановился, выглядя сбитым с толку.

— Нет, ты — подстилка, — заорал я.

Он снова бросился в атаку и нанес удар сбоку, задев железный обод моего щита своим клинком. Мою руку тряхнуло, но щит не сломался.

— Подстилка, — издевался я.

— В этом нет ничего плохого, — крикнул Векель.

Несколько зрителей рассмеялись; Торстейн была среди них.

— Бьярн-и! — неслись крики. — Бьярн-и!

— Твоя постель теперь будет холодной, без твоего друга, — сказал я.

Глаза Бьярна выкатились. Он набросился на меня как безумный, рубя и коля с дикой яростью. Я отступал, отчаянно блокируя его удары и умудряясь наносить редкие, слабые контрудары.

— Ты пересек одну черту! — Глубокий голос Ульфа прорвался сквозь стену шума.

Еще два шага, и я окажусь за пределами последнего квадрата. Я бросился в сторону, обратно в центральное пространство. Меч Бьярна метнулся, и острие коснулось моей левой икры. Это был скользящий удар, или, по крайней мере, я на это надеялся. Я проигнорировал пульсирующую боль и теплое ощущение, стекающее по ноге, и как можно быстрее попятился назад.

— Может, пора найти себе лысую девку, — сказал я. Это было уничижительное прозвище для монаха, с тонзурой и в рясе.

— Думаешь, умный, да? — Бьярн ткнул мечом в нижний край моего щита — прием Ульфа.

К счастью, я этого ожидал. Я не смог остановить рывок щита вперед, но вместо этого низко присел, почти на корточки. Его меч, вместо того чтобы пронзить мне верхнюю часть груди, просвистел над головой так близко, что, кажется, разрезал волосы. Я вслепую нанес удар ему в ответ. Он не попал в цель, но я почувствовал, как тот отшатнулся. Я быстро выпрямился, наступая со щитом. Умбон ударился о его щит, и, когда его отбросило назад, я ударил его головой. Край моего шлема из вареной кожи раскроил его нос, как перезрелую сливу.

— Ну как тебе, подстилка? — ликующе спросил я.

Кровь хлынула из ноздрей Бьярна, стекая в бороду. Если до этого он был наполовину обезумевшим от гнева, то теперь гнев поглотил его полностью. Он атаковал, как кабан, загнанный псами, — дико, свирепо, не заботясь о ранах. Он не целился, но это не имело значения, потому что первый удар расколол мой щит. Второй развалил его надвое. Только умбон, обхвативший мою левую руку, не дал его клинку отсечь мне несколько пальцев.

Мой рев с требованием замены, должно быть, был слышен по ту сторону моста Биврёст. Бывший воин проскочил между нами с поднятым посохом и приказал остановиться.

Я отбросил сломанный щит и медленно пошел обратно в свой угол. Дыхание скрежетало в горле, а боль в икре была сильной. Я взглянул вниз. Нижняя часть левой штанины была пропитана кровью. «Неважно», — подумал я. Бьярн убьет меня раньше, чем я истеку кровью.

Ульф протянул новый щит, на этот раз с черным вороном на белом фоне.

— Надо было тебе его сразу дать, раз уж тебя зовут Ворон Бури. — В его голосе звучали извинения.

Я поискал глазами Векеля, который мне подмигнул.

Это выводило из себя. Я вот-вот умру.

— Готов? — крикнул Бывший воин.

— Готов. — Я повернулся, с ужасом осознавая, что мне удалось разозлить Бьярна, но не настолько, чтобы он совсем потерял рассудок. Я судорожно искал идею, что-нибудь, что могло бы помочь мне не просто победить, а выжить дольше следующих нескольких мгновений.

Я ничего не придумал.

— Начинайте! — Бывший воин отошел к краю квадрата.

Бьярн бросился вперед, горя желанием возобновить атаку.

Меня охватило черное отчаяние.

Нас разделяли восемь шагов.

Шесть.

Я решил попробовать прием Ульфа — удар в нижний край щита.

И тут, к моему изумлению, Бьярн поскользнулся — один из его ботинок, должно быть, зацепился за что-то в грязи, — и вот так, его ноги взлетели в воздух, и он рухнул на спину.

Я ухватился за свой шанс, наступив ему на вытянутые руки. Его меч и щит упали в грязь. Не обращая внимания на боль в раненой икре, я отшвырнул клинок, и, пока приветственные крики из моего угла — Векель кричал громче всех — неслись к серому небу, я выбросил свой меч за пределы квадрата.

Крики прекратились.

— Что ты делаешь, скиткарл? — Голос Ульфа был полон недоверия.

Я опустился на грудь Бьярна, оседлав его, и мои кулаки уже летели в цель. Я не был ему ровней с оружием, но, клянусь Всеотцом, я был так же силен, а может, и сильнее. Я ударил его по сломанному носу раз, другой, и брызнула кровь. Я почувствовал, как треснула его скула от третьего удара; он закричал. Его руки замахали, пытаясь достать меня, но я отклонился и ударил его в челюсть, а потом снова в нос. Он взревел.

Это было так приятно, что я ударил его еще несколько раз, превратив его нос в кровавое месиво. В отчаянии он зацепил ногтями кожу у меня под глазом и разорвал ее. Кровь залила мое лицо; я проклял его, назвав нидингом, и, отведя руку назад, нашел его пах и схватил. По счастливой случайности моя рука сомкнулась на его мошонке. Я сжал ее так, словно от этого зависела моя жизнь, сжал, скрутил и рванул.

Тогда он завыл, как ребенок. Взревел. Закричал. Заплакал. Его пятки барабанили по земле, руки махали в воздухе. Он умолял меня остановиться. Вместо этого моя хватка усилилась. Все сильнее и сильнее я сжимал, представляя, как выжимаю последнюю каплю сока из спелой сливы.

Сквозь стук крови в ушах я смутно различил резкий, повторяющийся звук. Я посмотрел на Бьярна. Его голова была повернута набок, и его рвало.

Я ни на йоту не ослабил хватку на его мошонке.

Мгновение спустя он потерял сознание.

Я подождал, чтобы убедиться, что это не уловка.

Настала тишина, но я мог бы снова оказаться один, на берегу в Линн Дуахайлле, с раскроенным черепом трупа, мечом и вороном. Я ослабил хватку, перенес руку на рукоять своего сакса и вытащил его. Спокойный, как мать, качающая своего младенца, я перерезал ему горло от уха до уха. Я вонзил клинок глубоко, пропиливая плоть, сухожилия и трахею, пока не ударился о кость. Кровь хлынула, затопила его; земля Дюфлина впитала каждую каплю. Руки Бьярна немного дернулись; его губы зашевелились, но звука не было, только еще больше крови.

Я встал, снова осознавая присутствие зрителей. Мой взгляд скользнул по ним, отмечая ошеломленные выражения, открытые рты, шок. Страх у некоторых.

— Ворон Бури! — Это был Векель. — Ворон Бури!

Команда «Бримдира» с энтузиазмом подхватила клич.

Толпа переменчива.

— Ворон Бури! — донеслось из угла Бьярна.

В мгновение ока большинство людей уже скандировали мое имя.

Высоко подняв окровавленный сакс, я позволил одобрительным крикам омыть меня. Не могло быть более ясного знака вмешательства Одина. Я был в этом уверен. И в ответ я предложил ему жизнь Бьярна. «Забери его в Вальхаллу, великий Один, — сказал я про себя, — если сочтешь его достойным. Я сяду рядом с ним, когда придет мое время».

Глава двенадцатая

Король Сигтрюгг вскоре узнал о моей победе и о том, как она была одержана. Меня вызвали к нему.

— Он хочет видеть тебя сейчас же. — Тон Бывшего воина предполагал, что немедленное повиновение будет разумным.

— Он подождет, — язвительно сказал Векель. — Мой друг истекает кровью, если вы не заметили.

Бывший воин пыхтел и дулся, но когда Векель направил на него свой железный посох, он притих.

Я был рад лечь и позволить Векелю осмотреть мою левую икру. Я слышал, как ножницы разрезали мои штаны. Свежий приступ боли вспыхнул от раны, когда он начал ее осматривать. Я поморщился и прикусил внутреннюю сторону щеки, но не издал ни звука. Вокруг были люди.

Векель был готов. Из его сумки появился небольшой сверток льна. Он умело туго обмотал — «но не слишком туго», — объяснил он, — мою ногу от колена до лодыжки и завязал.

— Пока этого хватит. — Он фыркнул и бросил на Бывшего воина один из своих взглядов. — Мы же не хотим, чтобы король начал терять терпение.

Я позволил Векелю помочь мне подняться и оказался лицом к лицу с Имром. К моей радости, в его глазах было уважение.

— Хорошо сработано, Ворон Бури, — сказал он.

Я ему полуулыбнулся.

— Парень заслуживает большего признания, — вмешался Ульф. — Он не умеет владеть оружием, но никто не может отрицать, что он боец.

— Схватить человека за мошонку — я такого не ожидал, — сказал Мохнобород, качая головой. — Я проиграл много серебра.

Я рассмеялся.

— Надо больше доверять товарищу по команде!

— С этим не поспоришь, — признал он. — Буду знать в будущем — особенно если ты поработаешь над своим владением оружием, а я тебе в этом помогу.

— Благодарю. — «Это большой шаг вперед», — подумал я. Вспомнив, я схватил Векеля за руку. — Ты сделал ставку?

— Ара, конечно, сделал. Но пока ты не напомнил, я и забыл! — Он завертел головой, выискивая в толпе. — Нам лучше поторопиться. Спорщик скоро исчезнет.

Не обращая внимания на жалобы Бывшего воина и совет Имра, что заставлять короля ждать — плохая политика, мы с Векелем начали поиски. Мужчины там, где он был, уже не было, и я был не лучшим помощником из-за хромоты и того, что у меня было только описание Векеля. Невысокий, бородатый, в коричневой тунике, штанах, с поясом, на котором висел кошель и сакс, — под это описание подходил каждый второй.

Именно Ульф заметил спорщика, направлявшегося к улице, ведущей от большого зала. Мало того, он и Хавард схватили негодяя за шкирку и привели его к нам.

— У тебя тоже есть выигрыш, который нужно забрать? — спросил я Ульфа.

Смущенный вид.

— Если бы я ставил, то поставил бы свое серебро на Бьярна.

Мой взгляд переместился на Хаварда.

— Я бы тоже.

— Тем больше дураки вы оба.

У них хватило такта рассмеяться, и я решил, что, может, они все-таки меня примут.

Я набросился на спорщика, который лебезил и масляно улыбался, говоря, что как раз собирался принести серебро для витки.

— Так у тебя его здесь нет? — Не обращая внимания на протесты мужчины, Векель вытряхнул его кошель мне в руки. Оттуда выпало с дюжину кусков рубленого серебра. Его железный посох взметнулся вверх и замер под подбородком спорщика. — Ну?

— Есть у меня! Есть, в моем доме! Не накладывай на меня заклятие! — Слова полились испуганным бормотанием.

— Я пойду с ним, заберу серебро, — предложил Ульф. — А тебе, товарищ по веслу, лучше явиться к королю Сигтрюггу.

Я ухмыльнулся. Последнее слово значило больше, чем весь мой выигрыш.

Спина Бывшего воина одеревенела от досады, когда он повел меня, Векеля и Имра к большому залу Сигтрюгга. Это было куда более величественное здание, чем Дун-на-Ски, что было забавно, учитывая, что Маэл считал себя господином любого, кто правил Дюфлином. Длинное и почти прямоугольное, оно расширялось к середине и снова сужалось к дальнему концу, как корабль. Крыша была соломенной, а на каждом фронтоне красовалась великолепная резная голова дракона.

— Осторожнее в словах с Сигтрюггом, — шепнул мне на ухо Имр.

— Почему?

— Он колючий, и доверять ему нельзя.

«А тебе можно?» — подумал я. Однако теперь моя судьба была связана с судьбой Имра и его команды, так что я сказал ему, что буду осторожен.

Дверь, охраняемую воинами в кольчугах, распахнули, и мы вошли в прихожую. Проведя нас через другую дверь налево, Бывший воин тут же повернул направо, и мы оказались в самом большом зале.

У меня отвисла челюсть.

Бывший воин хихикнул.

— Впечатляет, а?

Потрясенный, я кивнул.

Зал походил на длинный дом, но был величественнее и куда более грандиозен. По обе стороны центрального прохода, поддерживая высоко над головой крышу, стояли ряды столбов. Я говорю «столбов», но это были стволы, толщиной с талию Мохноборода. Масляные лампы на уровне головы освещали замысловатые расписные узоры и фигуры. Каждый столб, как я увидел, рассказывал в дереве какую-то историю или миф.

В проходе доминировал длинный прямоугольный очаг, шириной с мой рост. Было лето, так что огонь горел лишь в небольшой его части, достаточной для приготовления пищи, но легко было представить, как зимой, когда воют ветры и дождь барабанит по залу, здесь бушует огромное пламя.

Жилое пространство тянулось вдоль всего здания слева и справа. Слева стояли скамьи, и лучшие из них, для короля и его ближайших союзников, находились посередине, у огня. Справа тоже были скамьи, а также сундуки для хранения, стойки для оружия, свернутые одеяла и шкуры.

Внутри были десятки людей. Домашние траллы, чьи безразличные взгляды не задерживались надолго. Воины, развалившиеся на скамьях справа, точившие клинки и расчесывавшие бороды, чьи дерзкие глаза предупреждали: не заносись здесь. Женщины, рабыни или служанки, которые отводили взгляд от незнакомых мужчин. Дети, которых было немало. Их богатые одежды, вероятно, означали, что это отпрыски Сигтрюгга.

Женщина с похожими чертами, тоже хорошо одетая, сидела у ткацкого станка. «Мать Сигтрюгга, Гормлайт», — решил я. Дочь последнего короля Лайина, сестра нынешнего и вдова отца Сигтрюгга, правителя Дюфлина и Йорвика в Англии, она все еще была красивой женщиной и не боялась смотреть на нас в упор. Я дерзко ей улыбнулся, на что она ответила легким кивком.

Один из юнцов, мальчик лет двенадцати-тринадцати с копной волос, заметил кровь, проступавшую сквозь повязку Векеля. Он был острым на язык.

— Ты был на хольмганге? — Он сделал паузу, а затем, сообразив, спросил: — Ты победил!

— Победил, — сказал я ему.

— Мне не разрешили смотреть, но говорят, ты схватил его за яйца! — Он скорчил гримасу.

— Это правда.

Еще одна гримаса.

— Что за воин так поступает?

— Тот, у кого хитрость Локи. — «Иначе я бы проиграл», — подумал я.

У королевского отпрыска не нашлось ответа, но он увязался за нами, когда Бывший воин повел нас к королевскому месту. Я чувствовал на себе взгляд Гормлайт; неудивительно, что ее место было в пределах слышимости от короля.

Сигтрюгг был худощавой фигурой с рыжими волосами и бородой, и глазами, которые могли бы принадлежать тому же зверю. Яркие, быстро бегающие, они впились в меня, когда мы были еще в десяти шагах. Его знаменитая борода лоснилась от масла, но его с таким же успехом можно было бы назвать Рефром, Лисом, как и Шелковой Бородой, решил я. Одетый в вышитую тунику, он был увешан драгоценностями. Браслеты на руках, кольца на пальцах и огромная серебряная фибула в виде чертополоха на одном плече, в ирландском стиле. Рядом, но не слишком близко, сидели мужчины, советники или союзники, как я предположил. Двоих я заметил больше остальных.

Первым был монах, мясистый тип, который нарочито перекрестился, когда я взглянул на него. Я вспомнил презрение моего отца к Белому Христу и его нелюбовь к власти, которую священники имели над своей паствой. Эта власть, говорил он мне, была той же причиной, по которой многие короли любили христианство.

Второй фигурой рядом с Сигтрюггом был норманн с бородой, заплетенной в две косы, каждый конец которой был заключен в маленькое серебряное кольцо. Он тоже пристально смотрел на меня.

Я был в центре внимания, и мне это не нравилось.

— Прошу прощения, господин, за задержку. — Бывший воин говорил куда более подобострастно, чем вел себя снаружи.

— В ч-чем п-причина з-задержки? — потребовал ответа Сигтрюгг.

Бывший воин прокашлялся.

— Победитель хольмганга, господин, он был ранен. Его рану нужно было обработать, чтобы не стало хуже.

Вся правда — о том, как нам пришлось гоняться за спорщиком, — выставила бы его в дурном свете, а его ложь устраивала и меня, и Имра. Я решил, что Бывший воин не так уж и прост. Оставалось посмотреть, удовлетворит ли короля его объяснение.

— Он все еще истекает кровью, отец! — Мальчик подбежал к Сигтрюггу. Он указал пальцем. — Смотри.

— В-вижу. — Сигтрюгг взъерошил волосы мальчика, а затем мягко подтолкнул его. — Ступай, Арталах. Здесь м-мужской р-разговор.

Мальчик надулся, но повиновался, широко улыбнувшись мне, когда проходил мимо.

— Т-так т-ты у-убийца Бьярна.

«Странно, — подумал я, — что король заикается». Обычно недуги мешали людям править. Но не в случае Сигтрюгга. Это, наряду с тем, что он отвоевал трон у Ивара, доказывало его состоятельность. Я склонил голову.

— Да, господин.

— Яйцехват — т-твое и-имя, как мне с-сказали.

Со всех сторон послышались смешки. Имра хватил приступ кашля. Векель захохотал, как старая ведьма.

— Яйцехват, — повторил он.

Священник, шокированный, уставился в устланный камышом пол. Глаза Сигтрюгга оставались на мне. Он не улыбался. Как и Две косы; его взгляд был каменно-твердым.

Мои щеки горели — мне не нравилось это имя, ни смех, — но я не мог устроить сцену, чтобы не оскорбить короля.

— Я предпочитаю Ворон Бури, господин.

— Н-но ты же с-сжимал яйца Бьярна, п-пока он не п-потерял сознание, п-перед тем как ты его у-убил?

— Сжимал, господин.

— Тогда Яйцехватом тебя и будут звать! — Вся фраза прозвучала идеально.

Под общий хохот, стук ног по полу и крики «Яйцехват!», сомневаюсь, что кто-то, кроме меня, заметил хмурый взгляд Двух кос. «Он вождь Бьярна», — догадался я.

— Яйцехват куда лучше, чем Ворон Бури. Жаль, я до этого не додумался, — прошептал Векель, подкравшийся ко мне сзади.

Если бы я не был в присутствии короля, да еще и хромой, я бы надавал ему по ушам. Острые, как у лиса, глаза Сигтрюгга все еще были на мне; он ждал ответа. Я поклонился, на этот раз глубже.

— Кто я такой, чтобы оспаривать данное королем имя, господин? Благодарю вас.

Ему это понравилось. Его внимание ненадолго переключилось на Две косы, а затем мимо меня, на воинов, сидевших на скамьях.

— П-позаботьтесь, ч-чтобы и-имущество Б-Бьярна д-доставили на «Бримдир».

Двое мужчин тут же встали и направились к двери.

— С-славная к-кольчуга с-скоро б-будет т-твоей, п-подозреваю, и х-хорошее оружие т-тоже.

Я не сказал того, что хотел: что это я выиграл вещи Бьярна, а не он. Я бы обменял все это на меч, украденный Кормаком, но такого предложения не было, так что я улыбнулся и снова поблагодарил короля.

— Мне г-говорят, — Сигтрюгг взглянул мимо меня, на Имра, — что т-ты наполовину норманн, кузнец из Линн Дуахайлла, и вместе с в-витки недавно стал частью к-команды «Бримдира».

— Да, господин.

— З-значит, ты человек Имра.

Уверенный, что это испытание, но не зная, зачем, я кивнул.

— Да, господин, я дал клятву.

Лисьи глаза Сигтрюгга скользнули мимо меня к Имру.

— Держи этого на более коротком поводке. Хольмгангов лучше избегать.

— Я понимаю, господин.

Сигтрюгг повернулся к Двум косам.

— Результат не тот, что мы ожидали, но честь соблюдена. Между вашими командами будет мир. Иначе я не допущу.

У того было кислое лицо, но он пробормотал свое согласие.

— Задача важнее ссор, — сказал Сигтрюгг Имру.

— От моих людей проблем не будет, — ответил Имр.

Сигтрюгг, казалось, был доволен. Его рука двинулась — он собирался меня отпустить, — когда раздался крик:

— Яйцехват заслуживает награды, отец!

Из глубоких теней в дальнем конце зала вышел мальчик с копной волос.

Сигтрюгг цыкнул.

— Я же говорил тебе, что это м-мужской разговор, Арталах.

— Ты могучий даритель колец, отец. — Когда Сигтрюгг улыбнулся, Арталах продолжил: — Неужели победитель хольмганга покинет твой зал с пустыми руками?

От кого-либо другого это было бы серьезным оскорблением, ставящим под сомнение честь короля. Священник нахмурился, но Сигтрюгг бросил на сына снисходительный взгляд. Его внимание вернулось ко мне.

— Я-я даритель колец, это правда. Т-ты п-получишь д-дар.

— Благодарю, господин. — Краем глаза я почувствовал восторг Арталаха. «Хороший парень», — подумал я, — «даже если его отец крив, как задняя нога собаки».

Сигтрюгг снял кольцо с указательного пальца и бросил. Сверкнув в свете лампы, оно пролетело по воздуху.

Я поймал его. Незамкнутый круг из витых серебряных прутьев, он был прост, но красив.

— Я благодарен, господин, — сказал я и снова поклонился.

Сигтрюгг махнул рукой. Я был отпущен.

— И-Имр, — сказал он. — Асгейр т-тоже.

«Асгейр — имя Двух кос», — решил я, когда он пошел с Сигтрюггом и Имром в заднюю часть зала. Священник выглядел не слишком довольным, что его оставили, но ничего не сказал. Гормлайт тоже молчала, но наблюдала.

Векель ткнул меня в спину.

— Не будем злоупотреблять гостеприимством.

Асгейр, как оказалось, и было имя Двух кос. Его также звали Гроза норвежцев. Если верить легенде, как рассказала нам потом в корчме Торстейн, он однажды перебил всю команду корабля, норманнов из Каупанга. Как я сказал Векелю, прикрыв рот рукой, ему либо помогли, либо он как-то потопил судно.

— Осторожнее с такими словами, — посоветовала Торстейн, кивком указав на остальную часть зала.

Дважды удивленный, потому что я думал, что говорю тихо, и это был второй раз, когда Торстейн была дружелюбна, я благодарно кивнул. Команда «Бримдира» занимала много скамей, но были и другие посетители.

День перешел в вечер, и мы упорно и решительно пропивали мой солидный выигрыш. Верный своему слову, Ульф вернулся от спорщика с кошелем, трещавшим по швам. Избежав верной смерти, я был в приподнятом настроении; казалось правильным повести всех в ближайшую харчевню и там проставиться всем до поросячьего визга. Большинство команды, казалось, были рады моей победе, даже если и не ожидали ее, но когда потекло бесплатное пиво, всякая сдержанность растаяла. Меня хлопали по спине, обнимали, поднимали за меня тосты, обливали пивом и говорили, что я один из них. Приятно было, надо сказать.

Ульф, заплетающимся языком после того, как осушил не менее четырех кружек подряд, сказал, что я быстро учусь. Скоро буду готов к стене щитов. Хавард заявил, что с самого начала знал, что я хороший парень. Мохнобород настоял на армрестлинге и, с отвратительной легкостью прижав мою руку к столу, под общий хохот объявил, что если я Яйцехват, то он — Яйцедав.

Смягчение агрессии Торстейн было еще одним приятным событием. Я задался вопросом, не заметила ли она, насколько я близок с Векелем? И не повод ли это сделать вывод, что если я дружу с витки, то не буду враждебно относиться к женщине, одетой как воин-мужчина.

— Давно ты на «Бримдире»? — рискнул я спросить.

Торстейн посмотрела на меня из-за края своей кружки.

— Два года.

— А до этого?

— Ферма, если это можно так назвать. Камни да скалы — вот и весь урожай.

— На Оркнейских островах?

Кивок.

Я подозревал, что за присоединением к команде Имра стояло нечто большее, чем бедная земля, но счел разумным не расспрашивать дальше.

Вместо этого я принял вызов Углекуса, кто быстрее осушит кружку. Он пил на десять лет дольше меня — ему, должно быть, было под тридцать, — но я был лучшим в Линн Дуахайлле по части соревнований в выпивке и, хотя он этого не знал, умел открывать глотку и осушать кружку в два больших глотка. Так и вышло. Моя кружка стукнула о стол на добрых три удара сердца раньше его. Страшно раздосадованный, он бросил на стол несколько кусков рубленого серебра и потребовал реванша. Я принял его ставку и снова победил.

Он свирепо посмотрел на меня, явно не в силах понять, как я его одолел.

— Еще! — взревел он. — Бог троицу любит!

Значительное количество выпитого пива не утопило весь мой здравый смысл.

— В другой раз, — сказал я ему. Поймав взгляд слуги — я сунул ему в ладонь на первом же раунде, чтобы он обращал внимание, — я заказал не две, а четыре кружки. Их принесли быстро, и я хлопнул Углекуса по спине. — Этого тебе хватит.

— Ненадолго, — огрызнулся он, но я уже ушел, проскользнув между Ульфом и Хавардом, чтобы он меня больше не видел.

От них я тоже ничего не добился — они спорили о физических достоинствах двух девок за стойкой, — так что я нашел Векеля. Он был трезв, возможно, единственный в зале, кроме хозяина и его траллов.

— Ты предвидел мою победу? — До сих пор не было времени спросить.

— Да.

Он мог и лгать — с Векелем никогда не угадаешь, — но от этого у меня не перестали бегать мурашки по коже.

— Почему ты не сказал?

— Ты бы мне поверил?

Я представил Бьярна, услышал рев поддержки, вспомнил свою уверенность в том, что проиграю.

— Может, и нет.

— Вот видишь? — Он изогнул выщипанные брови.

Я раздраженно зарычал и допил свое пиво.

— Интересно, о чем там Имр и Асгейр с Сигтрюггом сговариваются. Ты знаешь?

Он покачал головой.

— Я не доверяю Асгейру.

— И правильно делаешь.

— Ты его тоже видел?

— Когда Сигтрюгг отчитывал его и Имра, у Асгейра было такое лицо, будто он мочу с крапивы слизывает.

Я усмехнулся. Выражение было старым, но все еще смешным.

— Мунстер — одно из самых вероятных мест, куда мы направимся.

— Я тоже так думаю. Может, Сигтрюгг хочет, чтобы мы ужалили Бриана Бору в задницу.

Я рассмеялся, не задумываясь о том, насколько разумно наживать себе врага в лице еще одного из самых могущественных правителей Эриу. В голове проносились названия, ирландские, и поселения, основанные норманнами, места, о которых я слышал, но никогда не видел: Вэксфорд, Ведрарфьорд, Лимерик, Дун-Корки.

Тычок в ребра.

— Неважно, куда мы пойдем. Важно, чтобы ты научился владеть топором и щитом.

Набравшись пивной храбрости, я сказал:

— Я умею.

— Если бы Бьярн не поскользнулся, — сказал Векель, — ты бы стал кормом для Фреки и Гери. — Это были волки Одина, пожиратели трупов, бродящие по полям сражений.

Даже будучи пьяным, я не мог оспорить этот довод.

— Я научусь.

Векель поцеловал меня в щеку. Наши товарищи по веслу бросили на нас несколько взглядов, но мне было все равно. Как и Векелю, который сделал это скорее для эффекта, чем из-за чего-то еще. Я поймал свирепый взгляд Торстейн и подумал: «Нет, пожалуйста, только не начинай опять». У меня не было времени на раздумья. В следующее мгновение Векель уже говорил мне что он увидел Лало в дверях.

— Кого? — Спьяну я не разобрал имени.

— Бламаура.

Я вгляделся в другой конец комнаты.

— Его там нет.

— Он выглядел напуганным. Пойдем.

Я незаметно стащил одну из кружек Углекуса и осушил ее до дна.

Затем пошел за Векелем.

Глава тринадцатая

Бродить по улицам Дюфлина в сумерках было не лучшей идеей, но Векель уже все решил, и пытаться его переубедить было все равно что пытаться остановить дождь. Я бы и одного его не отпустил. Я сунул свой значительно полегчавший кошель под тунику, где его придерживал пояс. Это было самое безопасное место, какое я мог придумать. Руку я тоже держал на саксе и двигался с такой осторожностью, что в конце концов Векель сказал, что если я не буду поспевать, он меня бросит. Пробормотав, что мы могли бы просто остаться с нашими товарищами по веслу, я ускорил шаг и последовал за ним.

После недолгих блужданий мы нашли ту самую корчму. Векель направился прямо к хозяину, словно его ничто на свете не заботило. Опасаясь, что внутри могут быть друзья Бьярна, я задержался у двери, готовый вытащить Векеля, или драться, или и то, и другое.

— Его здесь нет.

— Лало?

Уничтожающий взгляд.

— А кого еще мы ищем?

Я заметил кислое выражение лица хозяина.

— Его владелец не знает, куда он ушел.

— Он, видимо, сбежал сегодня днем.

Я пожал плечами.

— Нас это не касается. Пойдем обратно — ночь еще молода.

— Сначала мы идем на «Бримдир».

— Он туда не пошел.

— Откуда ты знаешь?

Побежденный еще до начала спора, я попробовал другой подход.

— «Бримдир» в противоположной стороне от корчмы, где мы пили.

— Делай что хочешь. А я иду на корабль.

Бормоча себе под нос, я вышел за ним на улицу.

К реке.

Вскоре стало ясно, что Векеля больше интересует обследование берега, чем возвращение на «Бримдир». Я потребовал ответа, почему мы ищем Лало, но не получил его. Я поплелся за ним. Во мне было столько пива, что я бы и собственную задницу не нашел, если бы кто-нибудь на нее посветил. Но чутье у Векеля было острым; вскоре он остановился у груды гниющих деревянных бочек, наполовину прикрытых старой, промокшей массой вонючей шерсти. Когда-то это был парус, но его выбросили из-за огромной дыры посередине — последствий шторма.

— Лало? — тихо позвал Векель.

Никакого ответа. Громкий, пьяный разговор доносился от группы мужчин, сидевших у костра неподалеку. С противоположного берега реки донесся крик камышевки.

— Лало, это витки и его друг. Мы говорили с тобой вчера. Выходи. Тебе нечего бояться.

Все еще ничего.

— Лало. — Векель умел звучать очень убедительно, когда хотел.

Из-под паруса показалось лицо. Это был Лало, и он выглядел до смерти напуганным. Неудивительно. Сбежавшие траллы могли рассчитывать на хорошую порку, а то и хуже.

— Ты сбежал? — спросил Векель.

— Да.

— И куда ты пойдешь? Твой дом очень далеко.

— Я пойду… ты. — Взгляд Лало был умоляющим, как у маленького ребенка, ищущего объятий.

И пока мой рот открывался для яростного «нет», Векель сказал:

— Это хорошая идея.

Мой возмущенный протест был прерван рукой Векеля на моем рту.

— Тихо, — прошипел он, — или те пьяные дураки услышат.

— Я останусь… ты? — Глаза Лало, полные надежды и страха, были устремлены не на Векеля, а на меня.

Я яростно замотал головой.

— Векель, я…

— Марабут?

Я непонимающе уставился на Лало. Он указывал на Векеля.

— Марабут? — повторил он.

— Он спрашивает, колдун ли я. — Векель постучал себя в грудь и сказал: — Марабут, да. Витки.

Лало поклонился, как крестьянин королю, и пробормотал что-то на своем языке.

— Сколько рубленого серебра осталось?

Я почувствовал замысел Векеля, и он мне понравился не больше, чем встреча лицом к лицу с Нидхёггом, драконом, грызущим корни Иггдрасиля, Мирового Древа.

— Ну?

— Не так уж и много.

— Давай сюда.

У меня было больше шансов пописать против ветра и не обмочиться, чем помешать Векелю добиться своего. Стиснув зубы, я передал ему мешочек.

Он потряс его, прикидывая.

— С тем, что у меня есть, хватит.

— Говорю тебе, хозяин Лало не продаст его!

Векель проигнорировал меня.

— Прячься здесь, пока я не вернусь, — приказал он.

— Мы идем… корабль? — спросил Лало.

— Завтра, да. — Векель махнул рукой, пока Лало не скрылся под парусом.

— Это неразумно, — сказал я, ненавидя, как пивная муть мешает мне соображать.

— Идем, — сказал Векель, словно я и не говорил ничего. — Кто-нибудь может тебя увидеть, а Лало должен оставаться в укрытии. Либо иди со мной, либо лезь на «Бримдир».

— Я мог бы вернуться в корчму.

Он фыркнул.

— Серебро у меня, помнишь.

— Которое мое!

— А ставку делал я, помнишь, на свое серебро. То, что осталось, — моя доля.

Не в силах возразить, потому что он имел право на приличную долю моего выигрыша, и кипя от злости, я пошел за ним во мрак.

Меня осенило.

— Имр никогда не пустит бламаура на корабль.

— Посмотрим.

Я застонал.

План Векеля протащить Лало на борт, пока дозорные дремали, сработал как по маслу. Подняв две съемные доски перед мачтой, он приказал Лало спуститься в тесное пространство под палубой. Там хранилось оружие, завернутое в промасленные шкуры, щиты, провизия, запасное снаряжение и тому подобное. Его обнаружили только на следующий день, спустя некоторое время после того, как мы отплыли.

Хавард, копавшийся в поисках веревки, перепугался до смерти и так резко отпрянул назад, что сел на задницу.

— Двойник! В трюме двойник! — взревел он.

Мужчины повскакивали со своих морских сундуков. Тревожно закричали и обнажили оружие. Имр, отсыпавшийся после пирушки, зашевелился под одеялами.

Векель подскочил к Хаварду, размахивая руками.

— Это не двойник, а бламаур. Он мой тралл.

Новость разнеслась по кораблю быстрее, чем искра по сухому труту. Вокруг дыры в палубе образовался круг, и он не был дружелюбным. Я протиснулся сквозь толпу и увидел Лало, съежившегося среди тюков с шерстью.

— Я узнаю этого бламаура. Он не твой, витки, — сказал Мохнобород, ощетинившись. — Он раб хозяина корчмы в Дюфлине.

— Больше нет. — Векель умел звучать самодовольно в любой ситуации.

— И как же это, витки? — Прибыл Имр. С ввалившимися глазами, растрепанными волосами, он не выглядел ни здоровым, ни счастливым.

— Я купил его. — Это было не так-то просто, со смехом рассказал мне Векель. Хозяин корчмы хотел больше серебра, чем было у Векеля. Потребовалась угроза наслать чуму мышей и крыс, и испортить бочки с пивом — а также серебро, — чтобы он передумал. Векель дерзко посмотрел на Имра. — Он принадлежит мне.

— Даже если это правда, — прорычал Имр, — иметь бламаура на борту — к несчастью.

Я никогда не слышал о таком суеверии, но многие закивали и пробормотали слова согласия.

— В море его! — Это был Глум Гейрасон, угрюмый воин с хромотой, один из тех, с кем я до сих пор почти не общался. — Из него выйдет отличное подношение Ран.

— Нет! — крикнул Векель. — Я говорю, он принесет нам удачу!

Рука Глума легла на его сакс. Они с Векелем уставились друг на друга.

Угроза тяжело повисла в воздухе, как осенний туман. Время замедлилось, как, должно быть, для Одина в те девять дней на Мировом Древе. Лало, которому не нужен был норвежский, чтобы все понять, тихо застонал.

— Имр? — потребовал ответа Глум.

— Бламаур — мой тралл, — нараспев произнес Векель. — Любой, кто тронет его, будет проклят навеки. Я висендамаур, помните, человек знающий.

— Витки, — сказал Глум и сплюнул. Слюна попала на обмотанный шерстью тюк рядом с Лало, который съежился.

— Я также и колдун, да, — сказал Векель.

Имр потер лицо, как человек, у которого так сильно болит голова, что любое решение кажется невозможным.

Тяжелый взгляд Векеля вызывающе обвел всех вокруг. Ульф не смог встретиться с ним взглядом, как и Хавард. Торстейн натянуто улыбнулась, что было ободряюще. Как и кивок Клегги. Однако многие другие лица были мрачными и неумолимыми.

Друг Глума, Кетиль Свирепый, стоял рядом со мной. Краем глаза я заметил, как он напрягся, словно дворовый кот, готовый к прыжку. В мгновение ока я оказался за его спиной и вывернул его правую руку к лопатке, пока он не взвизгнул.

— Шевельнешься, — прошипел я ему на ухо, — и я сломаю тебе руку.

Кетиль пробормотал какую-то гадость, но не вырывался, и, несмотря на толчею, никто не схватил меня сзади и не сунул нож мне под ребра. Я надеялся, это значит, что на краю пропасти, где висела моя жизнь, жизнь Векеля — не говоря уже о бламауре, — нам все же удастся удержаться.

— Лало, — сказал Векель. — Вылезай. На палубу.

Бламаур проворно выбрался и, упав на колени, припал к ногам Векеля, словно застенчивый ребенок при виде нежданных гостей.

— Марабут, — сказал он.

— Встань, — мягко сказал Векель. — На ноги.

Лало повиновался, крепко сжимая руку Векеля.

— Имя бламаура — Лало, и его нельзя трогать. — Векель смотрел прямо на Имра. — Ни сейчас. Ни когда он будет готовить еду, сидеть на весле или помогать управлять «Бримдиром», ни даже когда он будет спать.

В наступившей на мгновение тишине над головой закричали чайки. Порыв ветра надул парус. «Бримдир» рассекал волны, и все его дерево гудело. «Хороший день для плавания», — ни с того ни с сего подумал я.

— Вы слышали витки. — В голосе Имра звучала усталость и, возможно, покорность судьбе. — Бламаура не трогать.

Правая рука Векеля метнулась вперед.

— Хансала.

Имр уставился на него. Он, как и все, знал вес рукопожатия.

— Твое слово, ярл. — Никогда прежде Векель не называл Имра своим господином.

Имр скривился, будто кошачью задницу увидел.

— Лучше бы ему вкалывать как следует, витки, — прорычал он, — иначе однажды и тебе, и бламауру придется плыть до берега. Яйцехвату тоже.

— Ты скоро увидишь, чего он стоит. — Уверенность сочилась из каждого его слова.

Они пожали друг другу руки, и, несмотря на вражду между ними, в настроении команды произошла заметная перемена.

Имр пошевелил языком; нахмурился.

— Во рту будто кошки насрали. Кто-нибудь, принесите мне пива!

— У меня есть два бочонка, — сказал Векель, намеренно повысив голос. — Хватит, чтобы каждый опрокинул по паре черпаков.

Кислое выражение на лице Имра треснуло, превратившись в подобие улыбки, и настроение снова изменилось, словно туча соскользнула с солнца. Я говорю это, но, когда я отпустил Кетиля, он бросил на меня ядовитый взгляд. Его друг Глум был столь же недоволен, но ему хватило ума не перечить Имру. Они с Кетилем не присоединились к пьющим, а сгорбились вдвоем, что-то бормоча и свирепо глядя на Лало.

Я подошел к Векелю, не обращая внимания на благодарный взгляд Лало.

— Мы не можем караулить его день и ночь, — тихо сказал я по-ирландски. — Кто-нибудь пырнет его ножом.

«И одного из нас, или обоих», — чуть не добавил я.

— Посмотрим, — ответил Векель.

Я усмехнулся. Мне было не совсем по себе от присутствия Лало, но Векель взял его под свое крыло. А значит, он был одним из нас. Я бы умер, прежде чем позволил бы Глуму или Кетилю тронуть его.

Пока команда во главе с Имром приканчивала бочонки с пивом, Векель подвел Лало к небольшому кирпичному очагу у основания мачты. Он порылся в своей сумке и бросил что-то в пламя. Вверх взвились клубы дыма, тут же подхваченные ветром, и резкий запах распространился вокруг, прежде чем его тоже унесло. Векель плясал, то переступая с ноги на ногу в своих сапогах, то потирая железный посох о свой пах, и нараспев, вполголоса, читал заклинания монотонным тоном. Лало, завороженный, смотрел на него, его губы шевелились в какой-то своей молитве.

Все еще читая заклинания, Векель подошел к борту корабля.

Все взгляды последовали за ним.

Из сумки Векеля появилась челюстная кость; челюсть молодого поросенка, которую он вчера получил от горожанина, разделывавшего тушу у своего дома. Заклиная, бормоча, он подбросил ее в воздух. Переворачиваясь в полете, челюсть с плеском, который я видел, но не слышал, ударилась о воду. Следующим было гусиное крыло — понятия не имею, где Векель его раздобыл, — и еще больше заклинаний. Его он держал в воздухе дольше, может, из-за легкости или перьев; оно кружилось и вертелось, грациозно опускаясь на море. Оно еще плыло, когда боковая волна подхватила его и унесла вниз, во впадину. Я напрягал зрение, пытаясь снова его найти, но не смог. Как и челюсть, оно ушло во владения Ран.

Я надеялся, она примет подношения.

Стук по палубе неподалеку вернул меня на «Бримдир».

Векель сидел на корточках, разглядывая свои руны из бычьей кости, разбросанные по доскам. Лало не смотрел, его глаза были закрыты, но все остальные пялились со смесью восхищения и страха.

— Ну? — Губы Имра были в пивной пене; пара кружек делала его более человечным. — Что ты видишь, витки?

Я уставился на помеченные пеплом линии и фигуры на костях и был благодарен своей тунике, скрывавшей внезапно появившиеся на руках мурашки. Я не всегда был уверен в предсказаниях Векеля, но когда он бросал руны, я чувствовал, что боги смотрят.

— Наш набег пройдет хорошо. — Векель раскачивался взад-вперед на корточках, как старая ведьма, следящая за горшком с супом на огне.

Имру это понравилось. Вместе с командой Асгейра нас было больше сотни воинов — сильная рать, достаточная, чтобы одолеть людей Ивара в Ведрарфьорде. Однако мы полагались на донесения, что несколько его кораблей либо в море, либо торгуют вдоль побережья до Дун-Корки и Лимерика.

Было ясно, что Имр горит желанием задать вопросы, но только нидинг прервет витки, бросающего руны.

— Я вижу скот, много скота, — сказал Векель.

Имр по-волчьи ухмыльнулся, обнажив зубы. Мохнобород и Ульф одобрительно загудели, Торстейн тоже.

— И траллов немало.

«Один в хорошем настроении, — решил я, — а Норны заняты, распутывая жизни других людей, предоставив нас самим себе».

— Будет кровь, — сказал Векель.

Никто и глазом не моргнул. В конце концов, мы шли в набег; кровопролитие было неизбежно.

— Люди умрут.

— Да, люди Ивара! — крикнул Хравн под общее одобрение.

— Я вижу весла без гребцов на «Бримдире».

Тишина наступила так же быстро, как гаснет задутая свеча.

— По меньшей мере два весла. — Векель поднял голову, и его взгляд сначала упал на Глума, затем на Кетиля. — Может, и больше.

Оба побледнели, как саван, которым христолюбцы укрывают покойников. Клегги, более суеверный, чем большинство, отодвинулся от них на пару шагов.

Все смотрели на них, но по какой-то причине мое внимание вернулось к Векелю, и поэтому только я увидел взгляд, который он бросил на Лало. Решив, что Глум и Кетиль — невелика потеря, и представляя себя гордым владельцем скота и траллов, я не придал этому значения.

Набег оказался сложнее, чем я себе представлял. В моем воображении рисовались картины, как мы спрыгиваем с корабля перед рассветом и несемся вместе с товарищами по веслу, пока наши враги в панике разбегаются. Это могло бы сработать, если бы мы хотели только сжечь дома и захватить траллов, но нашей целью был скот. Даже если бы коровы сохраняли спокойствие, что было маловероятно, на палубе «Бримдира» или «Морского жеребца», корабля Асгейра, их поместилось бы не так уж много.

Нет, с жаром объяснил Имр, его глаза прояснились от пивного тумана, мы незаметно прокрадемся в поселение глубокой ночью. Как только все займут свои позиции, соломенные крыши домов будут подожжены. При первых признаках пламени, когда воцарится хаос, скот нужно будет выгнать в поля. Люди Ивара будут так отвлечены горящими домами, что даже не заметят исчезновения своего скота. Таков был план, придуманный Имром и Асгейром на удобном для кораблей пляже к западу от Ведрарфьорда.

Естественно, все было сложнее. Ведрарфьорд находился на южном берегу реки Шур, а Дюфлин, куда мы намеревались гнать скот, был далеко на севере. Здесь Имр был в невыгодном положении, потому что ни он, ни кто-либо из команды «Бримдира» не знал местности. Асгейр знал, и, по его словам, Шур была не особенно глубокой. Были и узкие места. Как только скот окажется на безопасном расстоянии от поселения, его можно будет переправить на другой берег, в относительную безопасность Осрайе. Небольшое королевство, зажатое между Лайином на востоке и Мунстером на западе, Осрайе, тем не менее, было самостоятельной военной силой, и Гилла, его король, не был другом норманнов.

Асгейр предложил, чтобы его воины гнали скот оттуда до Дюфлина, где его можно будет разделить. Или, если представится возможность, продать по дороге. По словам Имра, которые он сказал нам позже, шанс на честный дележ, если все пойдет по плану Асгейра, был примерно такой же, как у человека с вспоротым брюхом прожить дольше нескольких дней. Он настоял на том, чтобы оба отряда налетчиков состояли как из его воинов, так и из воинов Асгейра.

Никому на «Бримдире» это не понравилось. Гнать скот в Дюфлин с людьми, которым мы не доверяли, казалось верным путем к беде. Когда Имр попросил добровольцев для нападения на поселение, в воздух взметнулся лес рук. Но когда речь зашла о людях, необходимых для кражи скота, не отозвался никто. Обозвав нас нидингами и сказав, что иначе нельзя, он велел Карли обойти всех со своим мешком черных и белых камней.

Мне выпало стать похитителем скота; так же, как Торстейн, Ульфу, Хаварду и Мохнобороду. Они ворчали, но Имр, закусив удила, не принимал отказов. «По дороге можете зарезать одну-две», — заявил он. «Жареное мясо до самого Дюфлина, представьте себе».

Торстейн и остальные успокоились. Их не волновало то, что беспокоило меня: Глум и Кетиль Свирепый тоже должны были быть в отряде. Обычно объявление Векеля о том, что он тоже идет, подняло бы мне настроение, но когда мы сгрудились у нашего костра на берегу в ночь перед набегом, завернувшись в одеяла от не по сезону холодного ветра, я сказал ему, что это плохая идея.

Ответ последовал незамедлительно.

— Почему нет?

— А как же Лало? — парировал я.

— Он тоже идет.

— Это еще более неразумно! — Легко было представить, как Глум или Кетиль подкрадываются к нам ночью.

— Я не могу отправить бедного мальчика с отрядом, нападающим на поселение. — Прозвучало так, будто Лало был сыном Векеля. — Оставить его на «Бримдире» тоже не выйдет. Карли его не любит.

— Тогда и ты оставайся у корабля. — Представляя себя в кольчуге Бьярна, равным Ульфу или даже Мохнобороду, и игнорируя тот факт, что мое предложение означало разлуку почти на месяц, я дерзко добавил: — Витки не место в набеге.

— У тебя короткая память. — Его губы дрогнули, когда он увидел мой раздраженный, вопросительный взгляд. — Ты забыл уличную драку в Дюфлине?

Мрак скрыл мои краснеющие щеки.

— Я убил двоих, — прорычал я.

— Однажды ты станешь могучим воином, Ворон Бури, но еще не сейчас. Я иду. И Лало тоже.

На этом все и закончилось.

Глава четырнадцатая

Ведрарфьорд, южный Эриу

Я вглядывался в темноту. Рассвет был уже близко, хотя я не мог различить посветлевшего восточного неба. Более пятидесяти из нас лежали в промокшей от росы траве, примерно в пяти бросках копья от южной стороны поселения Ивара, которое простиралось вдвое дальше вдоль берега реки. По словам Эйольфа, воина, которому Асгейр поручил возглавить отряд похитителей скота, это была ближайшая точка к загонам Ивара. Скот был почти у каждого дома, но сгонять его сейчас было слишком рискованно. План изменился в последний момент; наши разведчики донесли о трех драккарах, пришвартованных у берега. Это означало, что у Ивара было около двухсот воинов. Если вычесть горстку людей, оставленных охранять корабли, команды «Бримдира» и «Морского жеребца» насчитывали немногим больше сотни.

Разочарованный, уверенный, что набег отменят, я был удивлен решением Имра и Асгейра продолжать. Дома все равно подожгут, но единственным скотом, который украдут, будет скот Ивара. Молодому и безрассудному, мне мысль насолить третьему королю очень нравилась. Как и мысль украсть стадо скота из-под носа у такого количества воинов.

Эйольф подполз справа; с ним был еще один воин. Как и все мы, они вымазали лица и руки грязью, чтобы их не было видно.

— Готов? — беззвучно спросил он у Мохноборода.

— Уже заждался.

Эйольф усмехнулся.

— Идем, когда ухнет сова, не раньше.

— Лучше бы поскорее, а то, глядишь, рассвет наступит, и мы будем лежать здесь как на ладони. — Единственным укрытием была окутывающая тьма.

Рот Эйольфа скривился, но он сдержал ответ.

— За мной, — прошептал он и пополз к рву. Мохнобород и Торстейн переглянулись и пошли следом.

— Похоже, они скорее перебьют друг друга, чем дозорных, — прошептал я.

Губы Векеля коснулись моего уха.

— Ни Мохнобород, ни Торстейн не настолько глупы, а Асгейр выбрал Эйольфа, потому что он надежен. Другой воин тоже будет таким.

«Векель не все видит», — подумал я. Желание Сигтрюгга сохранить мир после моего хольмганга не имело большого эффекта. Страстная ненависть, которую обе команды питали друг к другу, в настоящее время уравновешивалась взаимным желанием обогатиться, но как долго это продлится, было неясно.

— Это не значит, что впереди не будет проблем.

— Что ты видел? — спросил я, гадая, как он всегда читает мои мысли.

— Узнаешь в свое время.

Лало повторил эти слова.

Понимая, что он просто пытается выучить ирландский, я отбросил раздражение от сдержанности Векеля и навострил уши. Крик совы должен был стать сигналом к тому, что Имр и Асгейр, разделившие задачу нападения на поселение, собираются со своими воинами штурмовать частокол.

Вскоре до нас донесся протяжный, неземной крик. Он оборвался, а затем повторился — резкий, раскатистый вопль, от которого у меня заскрипели зубы. Моя мать ненавидела этот звук, считая его криком банши, предвещающим смерть. В детстве этот звук меня ужасал. Но теперь я знал, что это Углекус; он много раз имитировал крик совы, пока мы все не научились его узнавать.

Имр и Асгейр тоже услышали. Вскоре над поселением в небе появился красно-оранжевый свет, и мне показалось, я услышал треск горящей соломы. Я поискал глазами Эйольфа и Мохноборода, но валы были черны как смоль под светом только что зажженных пожаров.

— Готов? — Это был Ульф, следующий после Мохноборода по старшинству, или, по крайней мере, он так считал. — Жди свиста Яйцедава, Яйцехват.

Векель издал сдавленный, едва сдержанный смешок.

Я свирепо посмотрел на Ульфа, что его еще больше позабавило. Он взглянул на Векеля.

— Витки, держи бламаура подальше. — Не дожидаясь ответа, он пополз к следующим воинам.

Я задался вопросом, что Ульф скажет о саксе Лало, который Векель тайком дал ему, пока мы ждали. «Вести его в поселение Ивара без средств защиты — это убийство», — объяснил Векель. Я не стал спорить; мой друг всегда поступал по-своему. Я также решил, что, возможно, это способ для Лало заслужить некоторое признание у команды.

Раздался свист Мохноборода, и мы все вскочили на ноги. Несмотря на вес кольчуги Бьярна, я был моложе и, казалось, выносливее остальных. Вскоре я оказался впереди. Векель всегда был быстр на ногу; он не отставал. Лало, прилипший к своему новому хозяину, тоже.

Мохнобород встретил нас у открытых ворот. На лезвии его топора была кровь, но он ухмылялся.

— Добро пожаловать, Яйцехват. — После хольмганга он стал гораздо дружелюбнее, но любил подшучивать.

Я ответил своим обычным:

— Яйцедав.

Мохнобород рассмеялся.

— Дозорные? — спросил Векель.

— Мертвы. На этой стене, во всяком случае.

Из темноты вынырнула Торстейн.

— Четверо — по одному на каждого из нас.

— Загоны здесь, — сказал Эйольф, за которым тенью следовал его товарищ.

С оружием наготове половина группы рысью побежала за ним. Остальные остались снаружи, чтобы скот не разбежался, когда его выведут за частокол.

Ивар был богатым человеком. Около восьмидесяти голов скота — коров, телят и молодняка — были заперты в загонах рядом с тем, что, как я предположил, было его длинным домом. Несколько были белыми с темно-рыжими ушами, редкая, ценная порода из Британии; остальные были смесью местных пород.

Поблизости никого не было. Из остальной части поселения доносились крики и вопли; как мы и хотели, внимание жителей было приковано к горящим домам. Я, как и Эйольф, просунул рукоять топора за пояс, а затем перекинул щит за спину. Мужчины выстроились в линию, чтобы направить скот к воротам, и Эйольф убрал брусья, запиравшие ворота.

Животные, встревоженные шумом, толпились на месте, не двигаясь к нам. Будучи в равной степени скотоводом, кузнецом и воином, я уже собирался залезть в загон, но Векель, а за ним и Лало, опередили меня. Пробравшись на дальнюю сторону загона, они начали махать руками.

— Цоб-цобе, цоб-цобе, пошли! — крикнул Векель.

Лало, может, и не понял по-ирландски, но доблестно повторил.

Во главе со взволнованно мотающей головой рогатой палевой коровой стадо начало выходить. Вскоре все животные уже толкались, чтобы выбраться, а Векель и Лало подгоняли их сзади.

— Скотоводами вас обоих надо звать, а не витки и бламауром, — заявил я.

— Если хочешь, чтобы я до самого Рагнарёка звал тебя «Яйцехват», продолжай в том же духе, — последовал его едкий ответ.

Эйольф и его товарищ ушли вперед, чтобы возглавить стадо; так же поступили Мохнобород и Торстейн. Оставшись с Векелем, я оказался в хвосте, и потому увидел, как из длинного дома Ивара выскочил юноша. Может, он был пастухом, а может, услышал нас. Так или иначе, у него было копье, и он был глуп от ярости.

Ульф метнул ручной топор так же легко, как на состязании по метанию. Топор угодил юноше точно между глаз, убив его намертво.

— Нидинг, — сказал Ульф, подбирая топор. — Неужели не видел, сколько нас?

— Я понимаю. Он любил свой скот, — сказал Хавард.

Ульф хмыкнул.

— Задница.

— Это ты мне или ему? — потребовал ответа Хавард.

— Вам обоим.

Даже Хавард усмехнулся.

Идя позади последнего животного, я оглянулся на поселение.

— Кто-то поджег крышу длинного дома Ивара, — сказал я.

Ульф обернулся.

— А горит-то красиво. Словно ему мало было, что скот потерял. Я бы отдал пригоршню рубленого серебра, чтобы увидеть его лицо.

Я рассмеялся.

Расслабленные, поскольку погони не было, мы приблизились к воротам. Ульф и Хавард уже спорили о том, кто съест больше мяса этой ночью. Я спросил Векеля, сколько траллов мог захватить другой отряд. «Увидим, когда увидим», — ответил он, — «и не стоит считать цыплят, пока они не вылупились». Я пихнул его за это и снова назвал «Скотоводом». Обрадованный тем, что нашел редкую брешь в его броне, я решил, что это стоит прозвища «Яйцехват», по крайней мере, от него.

— Человек! — Лало указывал пальцем, его лицо исказилось от тревоги.

Слишком поздно я повернул голову. Слишком поздно Ульф и Хавард замолчали. Было слишком поздно даже для Векеля с его умом витки. Дозорный на стене частокола, истекающий кровью из раны на голове, но не мертвый, как должен был быть, метнул копье.

Хавард упал, пронзенный в шею. Он выглядел слегка удивленным.

— Нет! — Рев Ульфа, должно быть, был слышен в Дюфлине. Он взлетел по лестнице быстрее, чем крыса в нору. У дозорного не было ни шанса. С раскроенной головой от того же топора, что убил пастушонка, он умер. Но Ульф не закончил. Раз, два, три, и еще два раза он рубил, превращая дозорного в безголовый, безрукий и безногий обрубок. — Вот тебе, сучий выродок! — взревел он, спихивая каждую часть тела со стены.

Желчь наполнила мой рот, поднялась к носу. Беспомощный, я изверг смесь хлеба и пива — то, что я съел перед отплытием с «Бримдира» — прямо на землю, рядом с бедным Хавардом.

Ульф спустился по лестнице и вытащил копье из шеи своего друга. Без слова он перекинул труп Хаварда через плечо, словно половину свиной туши. Только тогда он заметил нас троих: меня, Векеля и Лало, застывших на месте.

На его лице отразилось любопытство.

— Что?

— Ничего, — сказал я, кашляя и отхаркивая слюну, вспоминая, каким добродушным он казался при нашей первой встрече.

Лало не проронил ни слова.

— Нам лучше догонять скот, — сказал Векель.

— Тогда идите, — приказал Ульф.

Ульф положил последний камень на груду и отступил, чтобы оценить свою работу.

— Это не погребальный костер, старый друг, но сойдет и так. — Он пробормотал молитву.

Могила была неглубокой. Без лопат у нас были только топоры и голые руки, чтобы соорудить последнее пристанище Хаварда. Мешала тяжелая глина и давящее осознание, что погоня может быть уже на хвосте, и Ульф бросил копать. Положив труп в неглубокую яму, которую нам удалось вырыть, а вместе с ним оружие и щит Хаварда, он сложил над ним каменную пирамиду. Я и дюжина воинов с «Бримдира» помогли, так что закончили быстро. Эйольф и его приспешники, отказавшиеся остановиться, ушли со скотом; так же поступили и остальные наши товарищи по веслу.

Рассвет наступил не так давно. В отдалении к облакам поднимался дым: Ведрарфьорд все еще горел. Холмистая местность и изгибы реки Шур не позволяли увидеть, послал ли Ивар за нами воинов, но, как заметил Векель, можно было с уверенностью предположить, что пошлет. Чем скорее мы перейдем в Осрайе и войдем в горы на северном горизонте, тем лучше.

— Закончил? — спросил я Ульфа.

Он ощетинился, но, как и я, понимал необходимость спешить.

— Да.

— Пора бежать, — сказал Векель.

Лало повторил за ним.

— Хорошо, — сказал Ульф и был вознагражден улыбкой.

Уроки языка начинали раздражать.

— Если вы закончили… — и я перешел на размашистую рысь, пожирающую землю.

Скот движется медленно; мы скоро их догнали. Впервые я смог как следует оценить добычу, взятую у Ивара. Это были прекрасные, упитанные животные, черные, багрово-красные, огненно-рыжие и бурые. Кроме рогатой палевой коровы, было пять с белыми спинами и черными телами, и три редкой породы — белые с рыжими ушами. Был и один бык, черный, толстошеий, довольно спокойное создание. Теперь, когда мы сбили скот в плотную группу, окруженную со всех сторон, они шли без всяких проблем.

Мы проходили мимо хуторов, ратов и полей ячменя и пшеницы, но было слишком рано, чтобы люди проснулись. Лаяли собаки. Если кто-то и откликался и понимал, что рядом чужаки, у них хватало ума не вступать в бой.

— Где брод? — наконец потребовал ответа Ульф у Эйольфа.

— Близко.

Он не лгал. Вскоре мы вышли к реке Шур, которая была намного шире, чем Касан в Линн Дуахайлле. Измученные жаждой животные без понуканий двинулись между ольхами к краю воды. Пара камышниц отплыла от захватчиков своей территории, а яркая вспышка цвета, пронесшаяся низко над водой, выдала зимородка.

Я никогда не перегонял скот через реку, но Эйольф — да. Дюжина умеющих плавать мужчин переправились первыми; как только они оказались на том берегу, мы сомкнулись вокруг стада, крича и цокая языками, подгоняя их вперед. Большинство животных умеют плавать, даже если не любят, и вскоре скот уже входил в воду и, сильно отталкиваясь ногами, без происшествий переправлялся. Нескольких молодых телят пришлось буквально заталкивать в воду за матерями, но даже они справились с переправой.

Того же нельзя было сказать обо всех воинах. Пожалуй, половина не умела плавать; им пришлось лечь на спину и позволить тем, кто умел, перетащить их. Было много ругани и протестов, не говоря уже о брызгах и наглотанной воде, но никто не утонул. Совет Асгейра оставить кольчуги на кораблях оказался мудрым. Я был одним из немногих, кто его проигнорировал; теперь я считал себя счастливчиком, что хорошо плаваю и могу переправиться в своем драгоценном доспехе.

Обрадованные тем, что вошли в Осрайе, позабавленные жалобами тех, кому помогали переправляться, дюжина воинов, переплывших первыми, не обращали внимания на окрестности. Я тоже. По правде говоря, я снова любовался скотом, вполуха слушая, как Векель ворчит, выжимая свои волосатые телячьи башмаки.

— Люди. Люди! — голос Лало.

«Он прав», — подумал я, когда земля задрожала от стука копыт.

— Стена щитов! — взревел Мохнобород. — Некоторые из вас, не давайте скоту разбежаться!

Дюжина, переправившаяся первой, тут же выстроилась. Люди, выжимавшие воду из одежды или жаловавшиеся на ржавчину, которая скоро появится на их оружии, суетились, ругались и пытались сделать то же самое, но отклик был слабым. Выстроилось, может, двадцать щитов, а в середине бушевал Мохнобород, клявшийся, что оторвет головы и насрет в глотки, если к нему не присоединятся другие.

Два десятка человек, среди них Лало и Векель, образовали рыхлый круг вокруг стада. К моему огромному облегчению, скот, встревоженный грохотом прибывших, успокоился.

Шум подняли всадники — не меньше восьмидесяти, и все воины. Они развернулись широким полукругом, с легкостью охватив нашу жалкую стену щитов, их копья были наготове.

Я встал в строй; в животе все скрутило. Я не был бывалым воином, но и мне было ясно, что одна быстрая атака — и всадники обойдут нас, налетят на остальных и на скот. Стоило прозвучать одному приказу, и разразилась бы кровавая бойня.

— Назовитесь! — Это был тонколицый всадник, ненамного старше меня. На левом плече у него красовалась прекрасная длинная фибула, похожая на ту, что носил Сигтрюгг. — Вы в Осрайе, где правит Гилла. Никто не проходит здесь без его дозволения.

— Мы люди Сигтрюгга, правителя Дюфлина, который в добрых отношениях с Гиллой, — ответил Эйольф.

— И мы не друзья Ивару из Ведрарфьорда, — добавил Мохнобород.

— Еще бы, раз вы уводите стадо с его земель, — сказал воин с фибулой.

Его люди громко рассмеялись, и в их смехе был тон, наполнивший меня тревогой.

— Куда вы гоните этих славных тварей?

— В Дувлинн, господин. — Эйольф использовал ирландское название, и в его голосе было ровно столько подобострастия, чтобы не звучать униженно.

— Это долгий путь.

— Если мы встретим людей Гиллы, господин, таких как вы, Сигтрюгг велел нам выказать глубочайшее уважение и просить о безопасном проходе через Осрайе, — сказал Мохнобород.

Это было почти правдой. Гилла люто ненавидел Ивара, как сказал нам Сигтрюгг, а значит, отнесся бы к нам благосклонно, но он также был скупее ростовщика из Мунстера. По точным словам Сигтрюгга: «Гилла будет есть из сундука, чтобы, если кто постучит в дверь, успеть захлопнуть крышку. Если встретите его людей, с вас сдерут солидную дань». Асгейр считал, что у нас есть неплохой шанс пройти через Осрайе без помех; Имр был менее уверен, но, как он сказал, оставалось лишь вознести молитву Локи и бросить кости.

Сейчас, решил я, у нас на костях выпала двойка с тройкой, а у людей Гиллы — сплошные пятерки.

Эйольф, который быстро протиснулся в центр стены щитов рядом с Мохнобородом, казалось, собирался что-то сказать. Но Мохнобород не слишком-то мягко его пихнул, и тот промолчал.

— Ара, конечно, вы можете гнать свой скот через Осрайе, — сказал воин с фибулой.

«Слишком уж легко», — подумал я. Мохнобород, нахмурившись, был того же мнения. Как и Эйольф.

— Можем ли мы предложить вам несколько голов в благодарность, господин? — спросил Эйольф.

— Десять, может быть, — сказал Мохнобород, не обращая внимания на хмурый взгляд Эйольфа.

Воин с фибулой потер подбородок, как человек, который о чем-то размышляет.

— Не слишком ли это скупо, как думаете?

Эйольф выглядел таким же счастливым, как страдающий запором мужик на корточках над вонючей навозной ямой, но сумел не возразить. Вероятно, поняв, что гнев возьмет над ним верх, он, казалось, был рад предоставить торг Мохнобороду. Тот изо всех сил старался выглядеть довольным. Получалось неубедительно.

— А сколько вы думали, господин?

— Две дюжины.

Это почти треть стада, прикинул я, — грабительская цена. Я задался вопросом, решат ли драться Мохнобород, явно недовольный, и Эйольф, возмущенный. Ульф, все еще скорбевший по Хаварду, пробормотал, что пора уже начинать. Он не совсем сошел с ума. Все, кто не следил за скотом, теперь стояли в стене щитов; нас было почти пятьдесят. Воины Осрайе, может, и победили бы в схватке, но понесли бы большие потери. Однако, даже если бы мы хорошо себя показали, бой заставил бы скот разбежаться, и многих мы бы, вероятно, никогда больше не увидели. От набега у нас не осталось бы ничего, кроме мертвых и раненых.

— Двадцать? — неуверенно прозвучал голос Мохноборода.

— А вы шутник! — Улыбка воина с фибулой была зубастой. — Две дюжины, так и быть.

— Люди! Люди! — крикнул Лало.

Во всем этом волнении мы забыли об Иваре и воинах, которых он мог послать за нами. Даже люди Осрайе не следили за окрестностями. К дальнему берегу между ольхами бежала большая группа норманнов, не меньше сотни. Они остановились у кромки воды; почти сразу же через реку донеслись оскорбления и угрозы, но переправляться они не спешили. Только ищущий смерти попытался бы форсировать реку, выходя из воды против врага, готового и ждущего, да еще и превосходящего числом.

Их затруднительное положение не мешало нашему усугубиться, и значительно. Если до этого у нас на костях были двойка и тройка, то теперь, с горечью подумал я, выпали единицы. А пятерки воина с фибулой превратились в шестерки. Все это понимали. Эйольф выглядел так, будто проглотил осу. Мохнобород ругался под нос. У скота Векель выглядел невозмутимым, что было предсказуемо, но но приводило в ярость.

«Где-то, — решил я, — хихикает Локи, этот коварный ублюдок».

— Вы всегда можете вернуться через Шур, — предложил воин с фибулой. — Может, договоритесь с людьми Ивара.

Шансов, решил я, что появится сам Имир, инеистый великан, убитый и позже расчлененный Одином и его братьями, было больше, чем на то, что мы погоним скот через реку прямо в объятия топоров и мечей. Как сказал бы мой отец, человек, которого держат за глотку, делает то, что ему велят.

— Ну? — спросил воин с фибулой.

— Мы останемся здесь, господин, — скривившись, сказал Мохнобород. — Две дюжины голов скота ваши, и добро пожаловать.

— Выбирайте, каких хотите! — Жест Эйольфа был широким, но его глаза устремились на трех белых коров с рыжими ушами, показывая, что он надеется, что они не войдут в цену.

— Я сказал две дюжины тварей? — Хихиканье воина с фибулой было неожиданно высоким, девчачьим. — Я имел в виду три.

Эйольф не сдержался.

— Тридцать шесть?

— Да, именно столько будет три дюжины. — Воин с фибулой говорил так, будто обращался к слабоумному. — Включая белых коров с рыжими ушами, разумеется. Король очень их любит.

— Вы дорого берете, господин. — Челюсть Мохноборода была стиснута.

— Я думаю, это справедливо, учитывая обстоятельства. Если предпочитаете, — воин с фибулой указал на дальний берег и разъяренных воинов Ивара, — знаете ли, договориться с другой стороной, милости прошу.

— Мы можем драться, — прошипел Ульф. — Лошади этих щеголей не пойдут на нашу стену щитов. Скот мы, конечно, потеряем, но эти овцелюбы из Осрайе оставят половину своих людей в грязи, прежде чем мы с ними закончим.

Мохнобород колебался. Он был гордым человеком, и унижение ему не нравилось.

«Мой первый опыт в стене щитов вполне может стать последним», — подумал я, — «но если дойдет до дела, я сыграю свою роль».

— Мы принимаем ваше предложение и благодарим за него. — Векель незаметно обошел стену щитов сбоку.

— Наконец-то хоть кто-то с головой, — сказал воин с фибулой.

— Это не тебе решать, витки! — крикнул Мохнобород.

Легкой кошачьей походкой Векель вдруг оказался прямо перед Мохнобородом, его железный посох был направлен на него — явная угроза.

— Тогда дерись, — небрежно сказал он. — Ты не увидишь завтрашнего дня.

— Ха! Думаешь, меня это волнует?

— Ты порадуешь воронов. Я вижу здесь тучи их, пирующих.

У меня снова пошли мурашки. Я ненавидел, как Векель умел это делать. Хотя говорил он по делу.

Упрямый как бык, Мохнобород этого не видел.

— А? Почему?

— Почти каждый человек с «Бримдира» присоединится к тебе. Воистину, волки будут выть в холмах этой ночью. — Когда лицо Мохноборода вытянулось, Векель повернулся к Эйольфу. — Команде «Морского жеребца» придется не лучше.

Эйольф, бледный как сыворотка, взглянул на Мохноборода.

— Сигтрюггу не обязательно знать, сколько скота мы украли у Ивара.

— Пожалуй. — Мохнобород снова посмотрел на Векеля. — Ты уверен?

— Никогда не был уверен больше.

— Забирайте свои три дюжины тварей, господин, но ни одной больше!

— Я человек слова, — сказал воин с фибулой, притворно обидевшись.

— Лучше бы тебе им быть, или прольется кровь.

Воин с фибулой предпочел проигнорировать это замечание, что, как я примирительно сказал Мохнобороду, означало, что он понял — угроза была настоящей. Мы смотрели и хмурились, как люди Осрайе отбирали скот, который им приглянулся. Когда воины Ивара поняли, что происходит, их угрозы удвоились. Началась затяжная перебранка: с трех сторон посыпались обещания изнасиловать, пытать, убить и расчленить. «Все это пустой треп», — кисло заметил я Векелю. Отряд Ивара образумился; люди Осрайе думали только о добыче, о своем скоте; а наши воины, что ж, они сдались.

— Позерство важно, — сказал Векель. — Тебе пора бы это знать.

— Позерство? — Лицо Лало выражало недоумение.

— Играть, — сказал я. — Устраивать представление. Притворяться.

Лало повторил мои слова, но так и не понял.

Векель начал объяснять более простыми словами, и я оставил его.

Больше меня беспокоил путь в Дюфлин.

Сейчас он весь — сама улыбка и дружелюбие, но у меня были подозрения насчет гарантии безопасного прохода от воина с фибулой. Не удивлюсь, подумал я, если она продлится не дольше, чем он скроется из виду. «В том, чтобы остаться в Осрайе, есть свои преимущества», — решил я. Это позволит избежать южного Лайина, чей король не был другом Сигтрюгга.

Заметив Глума и Кетиля Свирепого, которые продолжали бросать злобные взгляды в сторону Лало, я решил, что опасности есть и поближе.

Глава пятнадцатая

Прошло четыре дня. Мы брели извилистой тропой на север через поросшие вереском и утесником горы. Людей здесь жило мало; это был дом оленей, лис и волков. Ястребов тоже было в избытке, они висели в небе, словно воздушные часовые. А вот воронов я не видел, что меня беспокоило. Остановка дважды в день позволяла скоту пощипать чахлую траву. Мы могли бы гнать их быстрее и добраться до Дюфлина раньше, но, как я сказал Эйольфу, они бы сильно потеряли в весе и не набрали бы его до зимы. Не было смысла злить Имра, Асгейра и Сигтрюгга еще больше, чем они уже будут злы, когда узнают о грабительской дани воина с фибулой.

В результате мы провели в Осрайе больше времени, но переменчивый Локи благоволил нам, и встреч с воинами Гиллы не было. Мы с Векелем держали Лало подальше от Глума и Кетиля, что не дало этому котлу закипеть. Эйольф и его шайка ухмылялись и вели себя заносчиво, но до кровопролития не дошло. Однажды ночью пришла волчья стая, рыскавшая взад-вперед среди деревьев неподалеку. Их вой сильно встревожил скот, и я вывел дюжину человек с горящими факелами. Волки скрылись во тьме, и им хватило ума не возвращаться.

Обеденный перерыв для выпаса скота давал время для тренировок с оружием, и моим главным учителем был Ульф. К счастью, Векель настоял на кожаных чехлах на лезвиях нашего оружия, потому что, все еще скорбя по Хаварду, Ульф не сдерживался. Продемонстрировав различные приемы, он затем настаивал на тренировочных боях. Все они заканчивались одинаково, унизительно. Я валялся в грязи, а Ульф стоял надо мной, и часто Векелю или кому-то из других приходилось мешать ему довести дело до конца. Весь в синяках, испытывая сильную боль, с гудящей головой, я вставал и просил начать снова. Практика и повторение были единственным способом научиться.

На пятый день Торстейн предложила меня поучить, и, к моему удивлению, Ульф согласился. Мы использовали мечи вместо топоров, что снова сделало меня полным новичком. Однако, в отличие от Ульфа, Торстейн не избивала меня до синяков. Лезвие в кожаном чехле у моего горла или бедра, или острие, прижатое к моему животу, было достаточным напоминанием о том, какой урон оно может нанести в умелых руках. Торстейн была на удивление терпелива, показывая мне, как держать меч и щит, какую позу лучше занять, и так далее. Многие из упражнений были на повторение. Приготовиться, щит высоко, меч под прямым углом к телу. Выпад. Следом удар щитом — «бей умбоном», — советовала Торстейн, — «и сможешь сломать врагу нос», — а затем нанести последний, смертельный удар мечом. Снова. И снова. И снова, пока мышцы моей руки не начинали гореть.

Замахиваться сверху следовало избегать, потому что это давало умелому противнику шанс вонзить свой клинок мне в подмышку. Колющие удары были безопаснее и не менее эффективны.

— Вонзи вот столько в живот человека, — сказала Торстейн, отметив на стали длину ладони, — и он упадет, крича. Нет нужды вгонять его глубже. С этим врагом покончено. Переходи к следующему.

— Но наступи на него посильнее, когда будешь перешагивать. Для верности, а, Глум? — под общий смех посоветовал Мохнобород. Он заметил мое недоумение. — Чаще всего Торстейн права, но иногда рана в живот не сразу выводит воина из строя. Поэтому Глум и хромает.

Одобрительный гул, взрывы хохота.

— Надо было сказать ему всегда смотреть под ноги, Торстейн! — крикнул Козлиный Банки, прозванный так за умение разводить коз. — Хорошо же тот сакс его приложил!

Вместо того чтобы наброситься на Козлиного Банки, не самого умного парня, Глум уставился на меня.

— Что смешного, а?

Опасаясь, я не присоединился к общему веселью; насколько я знаю, я даже не улыбнулся.

— Ничего, — быстро сказал я.

— А отсюда так не кажется. — Он подошел вплотную.

— Не нужно этого, — сказала Торстейн.

— Не лезь не в свое дело! — Глум оттеснил Торстейн. — Ты смеялся надо мной.

— Не смеялся.

— Я все видел, Яйцехват. — Он толкнул меня в грудь.

Малейшая реакция привела бы к необратимым последствиям, поэтому я не ответил, хотя молодая, гордая часть меня этого хотела.

— Говорил не я, а Мохнобород и Козлиный Банки. Почему бы тебе не высказать все кому-то из них?

— Он прав, — сказала Торстейн, хотя и не вмешалась.

— Мохнобород — мой товарищ по веслу. — Затем, с некоторой неохотой: — Козлиный Банки тоже.

— Яйцехват тоже, — заявила Торстейн.

— Не для меня. — Еще один толчок. Ухмылка. Его рука потянулась к саксу.

У меня пересохло во рту. Я не успею снять кожаный чехол с лезвия меча, прежде чем Глум меня пырнет. Придется попробовать ударить головой или в живот, и надеяться, что это даст мне достаточно времени.

— Стой! — Крик Мохноборода привлек всеобщее внимание, как и было задумано. — Все, что мы пока потеряли в этом набеге, — это немного скота.

— Три дюжины голов, — сказал Эйольф, но это было сказано лишь для его приспешников.

— Никто из нас еще не стал пищей для воронов, как предсказал витки, и я бы хотел, чтобы так и оставалось, — сказал Мохнобород. — Оставь это, если не хочешь драться со мной.

Выражение лица Глума могло бы скислить свежее молоко, но он не собирался связываться с Мохнобородом. С выверенной точностью он сплюнул, и плевок приземлился на носок моего левого ботинка.

— Я слежу за тобой и твоим жополюбом-дружком. Не говоря уже о проклятом бламауре. И Кетиль тоже. — Он ушел.

Я представил, каково это — вонзить свой клинок Глуму в рот и вывести его через затылок. Мои пальцы теребили кожаный чехол.

— Яйца у тебя не такие уж и большие, — шепнула мне на ухо Торстейн. — Даже если ты его убьешь, Кетиль отомстит. Ты не сможешь одолеть их двоих, одного за другим.

— Пока, — сказал я.

Оценивающий взгляд, легкий намек на улыбку.

— Посмотрим.

— Давай продолжим тренировку.

— Нет. На сегодня хватит.

— Почему?

— Пора гнать скот. — Мужчины вставали с мест, где сидели, потягиваясь и пуская ветры.

— Глум плохой человек, — сказал Лало, когда я присоединился к нему и Векелю.

— Да, — ответил я. — И он, и Кетиль.

— Кетиль. Глум. — В голосе Лало прозвучала ярость, какой я никогда раньше не слышал.

Он был траллом. Я не придал этому значения.

День клонился к вечеру, и, найдя заброшенный рат на вершине небольшого холма, мы загнали туда скот, решив, что места хватит и для животных, и для людей. Вход заделали переплетенными ветками, срубленными с деревьев в рощице дубов неподалеку. Сделав это, наши мысли обратились к еде. Мы были голодны, а припасы подходили к концу. Козлиный Банки сказал, что попыт-ает счастья в поле. «Ума у него немного», — прошептал Векель, — «но он отличный лучник». И действительно, Козлиный Банки вернулся до заката с выпотрошенной тушей оленихи, перекинутой через плечи. Воины с «Бримдира» приветствовали его криками, обращенными к темнеющему небу; даже Глум, казалось, был доволен.

Пара людей Эйольфа тоже вышли с луками, но вернулись с пустыми руками. Он и его товарищи кисло смотрели, как мы развели огромный костер и соорудили две деревянные треноги, между которыми на уровне груди протянули крепкую ветку. Затем, привязав тушу к «вертелу» кожаными ремнями, мы подвесили ее над пламенем. Рукоятки не было, но нашлось много желающих поворачивать тушу, когда часть, ближайшая к огню, начинала подгорать.

Мохнобород, никогда не отличавшийся сдержанностью, первым отхватил себе кусок саксом. Оленина в лучшем случае была теплой, а скорее всего, все еще сырой, но это не помешало ему проглотить ее в два больших куска. Он причмокнул губами.

— Яйца Одина, до чего же вкусно!

И тут же мы все ринулись вперед, толкаясь и отрезая себе мясо.

Сырое или нет, но на вкус оно и вправду было хорошим. Я отрезал себе еще кусок и дал немного Лало, который в ответ улыбнулся окровавленными губами.

— Не хватает только пива, — сказал Ульф. — Или медовухи.

— Ни того, ни другого нам не видать до самого Дюфлина, — сказала Торстейн. — Вот невезение.

— Нужно рассказать историю, — предложил я.

Всем, казалось, эта идея понравилась.

— Векель?

— Если я буду говорить, вы, дикари, съедите всю оленину и мне ничего не оставите.

Торстейн наколола огромный кусок мяса на ветку.

— Я приготовлю это для тебя, витки. Будет готово, когда закончишь.

Векель обвел взглядом слушателей, оценивая их.

— Сказку, значит?

Вокруг костра раздались одобрительные возгласы. Даже люди Эйольфа, казалось, были заинтересованы.

— Раз уж мы так хотим пить, история о медовухе будет как раз кстати, — сказал Векель.

Множество одобрительных гулов.

Я знал, что будет дальше.

— Слушай внимательно, — сказал я Лало, который примостился рядом с Векелем. — Эта хороша.

— Некоторые из вас слышали о великане Суттунге, который завладел медом, дарующим людям поэтическую силу, — начал Векель. — Как он его добыл — это другая история. Знайте лишь, что Суттунг намеревался оставить мед себе. Он разлил его в три котла под названием Одрёрир, Бодн и Сон и спрятал их в огромной скале, где их охраняла его дочь Гуннлёд.

Посыпались непристойные комментарии.

Векель продолжал:

— Один знал о меде Суттунга и его чудесной силе, которая изначально принадлежала человеку по имени Квасир.

— А мы все знаем, откуда он взялся, — сказал Ульф, харкнув мокротой в огонь.

Все рассмеялись, включая Векеля. Как и про котлы, я пояснил для Лало. Квасир, мудрейший человек в мире, был создан из капель божественной слюны. Убитый гномами Фьяларом Обманщиком и Галаром Крикуном, Квасир стал источником меда — его кровь использовали для приготовления напитка, который содержал его способность даровать мудрость.

— Если гномы сделали… как Суттунг получил… мед? — спросил Лало.

— Как я уже сказал, это другая история, для другой ночи, — ответил Векель. — Но вкратце, он отнял его у Фьялара и Галара.

Лало кивнул.

— Один знал о меде Суттунга и его волшебных свойствах, и он захотел его себе. Он покинул дом в поисках меда и через некоторое время наткнулся на девять траллов, косивших сено. Он спросил, не хотят ли они, чтобы он наточил им косы. Они согласились, и он достал из-за пояса точильный камень и принялся за работу. Вскоре их косы стали намного острее. Впечатленные, траллы попросили у Одина его точильный камень. Любой может его получить, сказал бог, если заплатит достойную цену. Все девять захотели его и предложили продать его только им. Вместо этого он подбросил камень в воздух, и пока траллы, толкаясь и пихаясь, пытались его поймать, каждый умудрился перерезать себе горло своей же косой.

— Вот это было бы зрелище, — сказала Торстейн под одобрительные возгласы и гул.

— Один нашел ночлег неподалеку у брата Суттунга, великана по имени Бауги, — продолжал Векель. — Бауги был в трудном положении. Его девять траллов убили друг друга, жаловался он, оставив его без достаточного количества работников для его полей. Один, назвавшийся Больверком…

— Глупый чертов великан, очевидно, не говорил по-норвежски! — прервал Ульф.

Я присоединился к общему смеху, но лицо Лало оставалось непроницаемым.

— Больверк означает «Творящий зло», — объяснил я.

Лало ухмыльнулся.

— …так вот, Больверк предложил выполнить работу девяти траллов. Его платой должен был стать один глоток меда Суттунга. Бауги сказал, что не имеет власти над своим братом, но согласился пойти с Больверком и посмотреть, смогут ли они убедить Суттунга исполнить просьбу.

— Ну да, как же! — взревел Козлиный Банки.

— За лето Больверк выполнил работу девяти человек. Когда наступила зима, пришло время расплаты. Они вместе пошли к Суттунгу, и Бауги рассказал брату о сделке, которую заключил с Больверком. Суттунг наотрез отказался дать хотя бы каплю меда.

— Типичный великан, — пробормотала Торстейн.

— Больверк убедил Бауги, что им следует добыть мед хитростью. Он достал бурав, — тут Векель взглянул на Лало, — особый инструмент для сверления скал. Они подошли к скале, в которой были спрятаны Гуннлёд и мед, и он попросил Бауги просверлить камень. Через некоторое время Бауги сказал, что прошел насквозь. Больверк дунул в отверстие, но обратно полетела каменная пыль; это показало, что Бауги пытался его обмануть. «Продолжай сверлить», — приказал он, и Бауги подчинился. На этот раз бурав вошел в центр скалы. Быстрый как молния, Больверк превратился в змею и проскользнул внутрь, увернувшись от попыток Бауги проткнуть его буравом.

Пока Векель говорил, я изучал лица вокруг костра. Завороженные, они были словно под гипнозом, как и я, и все в Линн Дуахайлле, когда мой друг творил свое волшебство. «Векель не просто витки, — подумал я, — он скальд».

История продолжалась. Превратившись в красивого юношу, переспав с Гуннлёд три ночи и осушив Одрёрир, Бодн и Сон за три глотка, Один надел свою орлиную шкуру и улетел на полной скорости. Преследуемый Суттунгом, также в обличье орла, он долетел до самого Асгарда и изрыгнул мед в ведра, оставленные богами. Несколько капель упали мимо, с его клюва вниз, в Мидгард, где живут люди.

— Ясно, что ты ничего из этого не пил, витки, — сказал Ульф под громкое одобрение.

Векель с довольным видом кивнул. То ничтожное количество меда, которое уронил Один, давало способности самым бедным и посредственным поэтам, в то время как великие скальды и сказители получали свой дар прямо от богов.

— Превосходное исполнение, витки, — сказала Торстейн с такой теплотой в голосе, какой я никогда раньше не слышал. — Ты, должно быть, хочешь пить.

— Я бы не отказался.

Торстейн протянула бурдюк с водой.

Векель сделал глоток, и его выражение сменилось с удивления на восторг.

— Это же пиво!

Торстейн пожала плечами.

Изумленные обвинения в том, что Торстейн — интриганка первой степени, раз у нее было пиво, про которое никто не знал, могли сравниться только с требованиями дать глотнуть. Она охотно пустила бурдюк по кругу, сказав, что после Векеля очередь Козлиного Банки, и что хватит каждому по глотку, не больше.

— Как насчет еще одной истории, витки? — спросил Ульф.

— На сегодня с меня хватит.

— Расскажи ты, Ульф, про Хаварда, — сказал я.

— Чем грязнее, тем лучше, — предложил Мохнобород. — Он был похотливым ублюдком.

— Я однажды видел, как он трахал старое одеяло, — сказал Клегги. — Клянусь Тором, видел.

Смешки, одобрительный гул и непристойные жесты. Еще больше упоминаний о сексуальных подвигах Хаварда.

Подбодренный красочными воспоминаниями о своем друге, Ульф уселся и начал.

Меня разбудили крики. Голоса, бьющие тревогу. Сбросив одеяло, одной рукой протирая глаза, а в другой держа наготове сакс — после стычки с Глумом я ложился спать с обнаженным клинком, — я встал.

Векель тоже проснулся, но Лало нигде не было. У меня не было времени гадать, почему.

— Охраняйте вход, некоторые из вас! Банки! Банки, мне нужны ты и остальные здесь с луками! — Мохнобород темнел силуэтом на вершине вала. — Эйольф, присылай своих лучников! Быстрее!

Я схватил свой щит и топор и поспешил туда, где мы сложили срубленные ветки, чтобы скот не разбежался. В заграждении зияла огромная дыра — кто-то в нем копался. Там был Ульф, и Кетиль Свирепый, и несколько товарищей Эйольфа, все всматривались в ночь. За пределами рата было слышно движение, но я никого не видел.

— Скот не пропал? — спросил я.

— Не думаю, — ответил Ульф, поворачиваясь к мечущимся животным. — Если кто и выбрался, то немного.

— Кто это был?

— Местные. Должно быть, — прорычал Кетиль. — Вороватая осрайская мразь.

Учитывая, как мы сами добыли этот скот, это звучало несколько лицемерно, но я промолчал. Я подумывал выйти наружу, но последовал примеру остальных, которые оставались на месте. «Невозможно будет отличить друга от врага», — решил я, — «не говоря уже о риске быть пронзенным стрелой Козлиного Банки». Даже сейчас он и другие лучники пускали стрелы, громко подбадриваемые Мохнобородом.

Мы остались на страже. Шумы за пределами рата стихли. Банки и его товарищи, которые, по-видимому, не попали ни в одного из потенциальных похитителей скота, прекратили стрельбу. Пришел Векель, теперь уже с Лало. Я задался вопросом, где был бламаур.

— Мы пересчитали скот, — сказал Векель. — Ни одна голова не пропала.

— Слава Локи, — с чувством произнес Ульф.

— Скорее уж, слава дозорным. — Кетиль приложил руку ко рту. — Глум, это ты поднял тревогу?

Немедленного ответа не последовало. Кетиль взобрался по вырубленным в земле ступеням на вершину вала, все еще зовя своего друга.

— Нам повезло, — сказал Векель. — Было бы обидно потерять еще скот.

— Не потеряли скот, — сказал Лало с застенчивой улыбкой.

Я хлопнул его по плечу.

— Отчасти, без сомнения, благодаря тебе и твоему умению обращаться со скотом.

Он выглядел озадаченным.

— Ско-то-вод-ство?

— Ты хорошо обращаешься со скотом, — сказал я, махая руками, как мы делали, когда подгоняли их. — Цоб-цобе.

Его лицо просияло.

— Цоб-цобе!

— Глум! Глум! — Голос Кетиля теперь звучал сердито и обеспокоенно. — Кто-нибудь, помогите мне его найти!

— Он бы и собственный член не нашел, если бы тот не был приделан, — сказал Ульф, ставя ногу на нижнюю ступеньку.

Мне было наплевать на Глума, поэтому я сосредоточился на том, чтобы оставаться начеку, на случай если воры вернутся. Ульф и остальные вели вялый разговор. Векель и Лало исчезли, предположительно, чтобы хоть немного отдохнуть до рассвета. А он был уже не за горами; на востоке небо бледнело.

— Глум! — Теперь голос Кетиля дрожал от тревоги.

Я услышал, как он спрыгнул с вала. Еще больше криков отчаяния и гнева. Ульф и несколько других вышли наружу, с оружием наготове. Вскоре стало очевидно, что труп Глума лежит за пределами рата; его горло было перерезано от уха до уха. «Он, должно быть, услышал похитителей скота», — бушевал Кетиль, — «и его убили, прежде чем он успел позвать на помощь».

Все думали так же.

И я тоже.

Пока не вернулся к своему спальному месту у костра и не упомянул что-то в этом роде. Лало и Векель переглянулись, что вызвало в памяти тот взгляд, которым они обменялись, когда Векель предсказал весло на «Бримдире» без гребцов.

«Лало ушел, когда подняли тревогу», — решил я. «Черный как ночь, никто его не видел, как и то, как в суматохе он убил Глума». Я подумывал сказать об этом Векелю, но, поскольку он громко сокрушался о смерти Глума и о том, как ему жаль, что его видение оказалось верным, я счел разумным промолчать. Похоже, Лало был не просто пастухом, и его доселе невиданное умение могло еще пригодиться.

Кетилю повезет, если он доберется до Дюфлина целым.

Глава шестнадцатая

Дюфлин

Рады были оставить позади холмы северного Лайина, мы пасли скот в загоне у западной окраины города. Все хотели пойти в город и начать пить — бурдюк Торстейн был лишь далеким воспоминанием, а у отряда Эйольфа и того не было, — но стадо нельзя было оставлять без охраны. Мохнобород и Эйольф мало в чем сходились, но в вопросе количества дозорных они были едины. «Двадцать, как минимум, и радуйтесь, что не больше», — сказали они нам, игнорируя ворчание и кислые мины. Карли и его мешок с черными и белыми камнями были на «Бримдире», так что мы обошлись травинками разной длины, по десять за раз, в гигантских лапах Мохноборода.

К моей радости, я вытянул длинную. Клегги пришлось остаться; так же, к его огромному неудовольствию, и Ульфу. Так было, пока Торстейн не предложила поменяться.

— Залей свое горе, — сказала она Ульфу, протягивая серебряную монету. — Выпей за Хаварда от меня, раз уж на то пошло.

Растроганный, Ульф ответил хриплым кивком. Мохнобород не заставил Векеля тянуть жребий; он хотел, чтобы витки был рядом, когда они встретятся с Сигтрюггом. Мы были с «Бримдиром» меньше месяца, а Векель уже стал незаменимым.

Было неприятно думать, что мое положение не так уж и надежно. Меня приняли, это правда, но я еще не проявил себя. Пока не будет драки или битвы — в которой меня не покалечат или не убьют, — я для многих в команде оставался щенком, кузнецом и не более того. По дороге в Дюфлин я пожаловался на это Векелю, который сказал, что терпение — это добродетель. Мой едкий ответ был вопросом, не становится ли он, с такими монашескими словами, поклонником Белого Христа. Это пробило его защиту; он замолчал. Наслаждаясь этой редкой победой, я изо всех сил старался успокоить Лало, который был явно не в духе. Неудивительно; в Дюфлине его держали в рабстве, и его бывший хозяин вряд ли забыл обиду за то, что Векель его шантажировал.

— Тебе не о чем беспокоиться, — сказал я. — Ты с нами.

Это ничего не изменило. Лало ссутулился и еще больше ушел в себя.

Я попробовал другой подход.

— Ты теперь тралл Векеля, а не хозяина корчмы.

— Он никому не принадлежит.

Я удивленно посмотрел на Векеля.

— Что ты имеешь в виду?

— Я его освободил.

— Когда?

— После набега на скот. Попытки набега.

Я бросил на Векеля острый взгляд. Это придало вес моим подозрениям.

— Почему именно тогда?

— Он снова доказал свою ценность, не дав скоту разбежаться.

— Этого недостаточно, чтобы заслужить свободу. — Тихо я сказал: — Это из-за убийства Глума, не так ли?

Притворный шок.

— Понятия не имею, о чем ты говоришь.

— Вешай лапшу на уши кому-нибудь другому, — сказал я.

Векель не ответил. Затем:

— Он был моим траллом. Это было мое решение.

— Кроме того, что ты использовал мое рубленое серебро, чтобы его купить!

— Нет. Твоя доля пошла на то, чтобы наши товарищи напились, помнишь? Моя пошла на покупку Лало.

Я оставил эту линию атаки.

— Когда ты собирался мне сказать?

Элегантное движение плечами.

— Ты узнал сейчас.

— Векель! — Я вел себя неразумно, и я это знал, но его было так трудно читать, понимать.

Он ухмыльнулся.

«И самодовольный», — подумал я. Я уже собирался швырнуть его задницей в канаву, когда…

— Никаких шалостей. Мы больше не мальчишки в Линн Дуахайлле.

— Я знаю.

— Тогда и веди себя соответственно. Остальные должны видеть во мне только витки, того, кого следует бояться.

«Предпочтительнее», — решил я, — «чтобы остальные уважали Векеля и его силу».

— Хорошо. Но знай, что я знаю, что ты не брезгуешь обманом, когда тебе это выгодно.

Он бросил на меня взгляд.

— Ты предсказал смерть Глума, а потом сам же ее и устроил, или, лучше сказать, заставил Лало это сделать. Следующий Кетиль, я полагаю.

Его глаза превратились в щелочки.

— Возможно. Только Норны могут сказать.

— Тогда которая из них ты — Урд, Верданди или Скульд? — парировал я.

— Ты собираешься кому-нибудь рассказать?

— Конечно, нет!

— Это хорошо.

Я хотел задать еще вопросы, но Векель ушел в одно из своих молчаний.

Мы не разговаривали до конца пути.

Мохнобород и Эйольф нашли еще одно, в чем согласиться: сначала идти к Черному пруду, а не в большой зал Сигтрюгга. На «Бримдире» произошла радостная, если не сказать, немного облегченная, встреча с Имром. «Морской жеребец» Асгейра был пришвартован рядом с нашим драккаром; он тоже благополучно вернулся. Они были в порту уже четыре дня, сказал нам Имр, и начинали беспокоиться, не случилось ли с нашей группой беды.

— Мы знали, что вы забрали скот — загоны были пусты, — но после этого…

— Так же, как и мы ничего не знали о вас, — сказал Мохнобород. — Много траллов захватили?

Волчья ухмылка.

— Около двухсот, в общей сложности. На обратном пути сидели низко в воде. Уже проданы. Сигтрюгг был доволен своей долей. Вы своей тоже будете.

— Многие пали?

— Горстка. — Он назвал несколько имен, но никого из тех, кого я называл друзьями.

Мохнобород скривился.

— Могло быть и хуже.

— А вы? Загоны Ивара были приличного размера — вы, должно быть, забрали все стадо.

— Не совсем.

— Тогда сколько голов?

— Около сорока пяти.

Губа Имра скривилась.

— И это все?

— От Ведрарфьорда до Дюфлина долгая дорога.

Даже изо всех сил стараясь, Мохнобород врал как дерьмо. Имр вмиг вытянул из него правду, услышал печальную историю о том, как мы оказались между воином с фибулой и его людьми из Осрайе, а по другую сторону Шура — отрядом Ивара. Как нас заставили отдать лучших животных.

— Он забрал три дюжины? — выругался Имр. — Почему вы не дрались?

— Может, мы бы их и отбили, — сказал Мохнобород, — но многие из команды погибли бы, а скот разбежался бы во все четыре стороны. А так — никаких потерь, и мы спасли сорок пять голов.

— Совсем без потерь? — удивился Имр.

— Один был — Глум, — его убили через несколько ночей похитители скота. Но из стада они ничего не взяли, — быстро добавил Мохнобород.

— Глум был мерзким дерьмом, — сказал Имр. — Удивительно, что его мать знала, как его назвать, когда он был еще младенцем.

Мохнобород фыркнул, и я решил, что ни тот, ни другой его не любили. Подумав о Кетиле, я взглянул на Векеля, чье лицо было гладким, как свежевыпавший снег. Он был мастером скрывать свои эмоции и истинные мотивы. Даже если в его искусстве и была доля обмана, у него была и настоящая сила. Я был рад быть его другом, а не врагом.

— Ну что ж, витки, — сказал Имр Векелю. — Ты был прав насчет набега. Много траллов, кровопролитие, но не слишком много мертвых. Насчет скота ты ошибся, но, полагаю, ты не можешь видеть каждое движение пальцев Норн на нитях.

— И все же.

Имр хмыкнул.

— И бламаур не принес вам несчастья?

— Он был полезен, — сказал Мохнобород. — Отлично разбирается в скоте. Стоит его держать при себе, я бы сказал.

— Достаточно хорошо. — Имру, казалось, было все равно, что наводило на мысль, что его желание выбросить Лало за борт исходило не из истинного страха, а скорее из неприязни к неизвестному.

— Он больше не тралл, — сказал Векель.

— А? — В открытый рот Имра мог бы залететь рой мух.

Векель спокойно и уверенно объяснил, что он сделал.

— Лало останется со мной, как это принято, но он не раб. И обращаться с ним следует соответственно.

Было общеизвестно, что статус вольноотпущенников был всего на одну ступеньку выше статуса траллов, но Имр не собирался злить своего витки, поэтому он согласно кивнул. Его внимание вскоре переключилось:

— Я вижу, Асгейр и Эйольф сходят на берег. Они пойдут к Сигтрюггу. Пошли! Иначе эти паршивые псы присвоят себе всю славу.

Бывший воин провел нас к Сигтрюггу, его походка была такой же самодовольной, как и в первый раз.

Арталах заметил нас первым и подбежал.

— Яйцехват, ты вернулся!

— Господин. — Я поклонился.

— Ты был в Ведрарфьорде с Асгейром и Имром?

— Был, господин.

— Ты был в отряде, который захватил скот?

— Именно так, господин, — сказал я, думая: «А он сообразительный. Подслушивает разговоры Сигтрюгга».

— Прошу прощения, господин, — вежливо сказал Бывший воин, — но ваш отец ждет.

Арталах скорчил гримасу, но позволил нам пройти к помосту Сигтрюгга.

Король заговорил со мной первым.

— Е-еще ч-чьи-нибудь я-яйца с-сжимал в В-В-Ведрарфьорде? — Его голос был рассчитан на то, чтобы все слышали. Асгейр и Эйольф свирепо посмотрели на меня — они не забыли Бьярна, — но по залу прокатился искренний смех. Арталах был особенно доволен.

Было соблазнительно передразнить заикание Сигтрюгга, как я мог бы сделать в детстве. Вместо этого я пробормотал, что у меня не было возможности.

Он даже не слушал.

— Сколько скота вы привели для меня? — потребовал он ответа у Имра и Асгейра.

Лицо Сигтрюгга вскоре скисло. Его доля составляла одну треть.

— П-пятнадцать голов, — проворчал он. — Я бы м-мог добыть б-больше, п-послав Арталаха и его друзей в Миде на одну ночь.

Арталах надулся, как бойцовый петух. Я почти видел, как он пытается это сделать. И не такое случалось.

— Что случилось с остальным стадом Ивара? — спросил король.

Снова пришлось рассказывать печальную историю. Мохнобород изложил ее как мог, делая упор на то, что мы потеряли только Глума. Эйольф подчеркнул численность людей Осрайе. Сигтрюгг слушать этого не стал и так и сказал.

— Вам следовало д-драться. С-судя по в-всему, вам пришлось бы иметь дело т-только с л-людьми Г-Гиллы. У л-людей И-Ивара не хватило я-яиц, чтобы пересечь реку. — Его заикание, я заметил, усиливалось, когда он злился.

— Потери были бы тяжелыми, господин, — сказал Имр.

Презрительное «пффф».

«В умах королей жизни простых смертных ничего не значат по сравнению с богатством и сокровищами», — решил я. Имр и Асгейр приняли неуважение без реакции. Эйольф тоже сумел сохранить бесстрастное лицо, но Мохнобород, гордый, ощетинился. Векель незаметно положил руку ему на плечо, и тот успокоился.

— Если бы была битва, господин, — сказал Векель, гладко, как по маслу, — скот разбежался бы во все стороны. Нам бы повезло, если бы мы вернули хотя бы четверть.

— Если не меньше, — добавил я.

Имр вступился, упомянув почти семьдесят траллов, отданных королю в качестве его доли. «И рабы были хорошие», — продолжил Асгейр, — «молодые и здоровые, желанные для любого».

— Н-нет смысла п-плакать над пролитым м-молоком, — сказал Сигтрюгг, и я с облегчением подумал, что он на этом и остановится. «Если он потребует больше своей доли, — прошептал мне на ухо Векель, — ни один капитан драккара не захочет служить под его знаменем».

Сигтрюгг обратился к Имру и Асгейру.

— В-вы д-должны разделить с-скот поровну?

— Да, господин.

— Как я и д-думал. Имр, я заберу т-твоих ж-животных — это даст мне тридцать.

— Мой господин? Я не понимаю.

— Это не моя забота.

— Почему я должен быть наказан, а не Асгейр? — Рассерженный, Имр забыл — или намеренно не стал — добавить слово «господин».

— От Маэла Сехнайлла не приходил гонец с требованием головы Асгейра, а также голов двух его людей.

Я не мог не посмотреть на Векеля. Я беспокоился об Асхильд с тех пор, как уехал, но вдали от Линн Дуахайлла угрозы Кормака в мой адрес скоро забылись. «Это было глупо», — понял я.

Имр сохранял невозмутимое лицо.

— Почему Маэл стал бы это делать, господин?

— С о-одним из его с-сыновей п-плохо обошлись в Л-Линн Дуахайлле. Его т-таскали туда-сюда, как п-продаваемого т-тралла, и его ж-жизни угрожал м-местный к-кузнец, человек с с-собакой по и-имени Н-Ниалл. — Взгляд Сигтрюгга упал на меня. — Ч-что т-ты на это скажешь, Я-Яйцехват?

У меня перехватило горло. Если я солгу, а Имр нет, у меня будут большие проблемы с Сигтрюггом, но если я скажу правду, результат будет тот же.

— Ну?

«Разницы между сковородой и огнем нет», — решил я и начал свой рассказ. К моему небольшому удивлению, Сигтрюгг слушал, не перебивая. Арталах тоже внимательно слушал.

Я ничего не утаил. Выпас скота, встреча с Хорьком в Манастир-Буи. Возвращение домой, где я обнаружил, что мой меч пропал, а отец умирает от смертельной раны, нанесенной Кормаком. Наше с Векелем путешествие в Иниш-Кро и уход оттуда, так и не отомстив. Вторая встреча с Хорьком. Присутствие «Бримдира» в Линн Дуахайлле; сделка с Имром. Прибытие Кормака, убийство Кальмана и последовавшая за этим стычка. Сделка, заключенная с Имром, когда я стоял с клинком у горла Кормака.

Последняя деталь заставила Арталаха ахнуть.

Сигтрюггу это тоже понравилось.

— Ж-железная у т-тебя ш-шея, Я-Яйцехват.

— Мне нечего было терять, господин, — сказал я.

Он повернулся к Имру.

— Я м-могу п-понять, почему Я-Яйцехват и в-витки навлекли на себя вражду Маэла, но т-тебе это было не нужно. Почему ты их п-просто не в-выдал?

— Люди Кормака убили одного из моих, господин. Неважно, кем был этот мелкий говнюк, — месть должна была свершиться. Выдать ему после этого Яйцехвата и витки было бы слишком похоже на подхалимство.

— И ты не подумал мне об этом рассказать?

Имр переступил с ноги на ногу, редкое проявление неуверенности.

— Я должен выдать вас троих Маэлу. — Лисьи глаза Сигтрюгга были пустыми и холодными.

Вот оно. Нити трех жизней: моей, Векеля и Имра, и ножницы Норн, готовые навсегда их обрезать, и не в лучшую сторону.

— Позвольте нам и дальше служить вам, господин, — сказал Имр, — и я принесу вам несметные богатства. «Бримдир» станет бичом побережья Эриу, клянусь.

Сигтрюгг обсосал эту мысль, и, казалось, ему понравился ее вкус.

— Несметные богатства, значит?

— Вы увидите, господин.

Он фыркнул.

— Хорошо. Я скажу Маэлу, что ничего не знаю о людях, которых он ищет. Он достаточно занят, чтобы не преследовать такое пустяковое дело, я полагаю.

Лицо Арталаха просветлело.

— Благодарю, господин. — Имр прозвучал даже искренне, хотя эти слова, должно быть, терли хуже, чем репей под попоной.

Но Сигтрюгг еще не закончил.

Он поманил нас, и мы подошли ближе. Когда Арталах сделал то же самое, Сигтрюгг не прогнал его, но предупредил, чтобы тот молчал о том, что услышит, под страхом суровой порки. Мальчик серьезно пообещал, что его губы будут на замке.

Сигтрюгг пробормотал:

— Я х-хочу, чтобы в с-следующий раз вы н-напали на К-Клуан-Мак-Нойс.

Он исковеркал ирландские слова, но я понял, что он имел в виду. Монастырь, построенный на великой реке Шаннон, бесчисленное количество раз грабили и ирландцы, и норманны. Он также был союзником верховного короля, что показывало, что намерения Сигтрюгга по отношению к Маэлу оставались враждебными. «У него и в мыслях не было выдавать нас троих», — подумал я, увидев то же горькое осознание на лице Имра. Нас использовали.

Асгейр был больше сосредоточен на задаче и потенциальных рисках.

— Я думал, вы поклоняетесь Белому Христу, господин.

Сигтрюгг перекрестился, словно это могло извинить его за приказ разграбить святое место.

— Церковь получит свою долю от добычи.

«Может, поэтому здесь и нет того мясистого монаха», — подумал я. Пожертвование короля будет символическим и встанет комом в горле у любого священнослужителя, даже у такого подлизы, как тот монах. Он мог бы даже счесть своим долгом рассказать Маэлу, что затевает Сигтрюгг.

— А какую долю получу я, господин? — спросил Имр, немного придя в себя. — Мы не будем грабить задаром.

— Вы не уйдете с пустыми руками. Одну четверть.

Имр взвился, узнав, что Асгейр получит одну треть, как и раньше, но ему хватило ума не протестовать дальше.

«Сигтрюгг хитер, как лис», — решил я. Одна пиявка не так уж и больно, а четверть добычи лучше, чем ничего. Дай Имру и команде «Бримдира» меньше, и он рискует, что они уплывут, решив стать сами себе хозяевами.

Я поймал на себе косой взгляд короля и задался вопросом, не станем ли мы с Векелем подношением Маэлу. «Может, только ты», — сказал голос в моей голове. «Сигтрюгг не станет избавляться от витки, а ты ничего не стоишь».

— Вы слышали историю о том, как Ворон Бури — для вас, господин, Яйцехват — получил меч, украденный сыном Маэла, Кормаком?

Способность Векеля читать мысли была жуткой. У меня снова пошли мурашки по рукам.

— Мне-то что? — Сигтрюгг получил то, что хотел; больше не было нужды любезничать.

— Возможно, вам будет интересно, господин. — Векель сделал легкий акцент на слове «возможно».

Выражение лица короля снова стало хитрым.

— Хорошо. Рассказывай.

Арталах подошел ближе, чтобы послушать.

Наполовину смущенный, наполовину гордый, я слушал, как Векель рассказывал о моей находке трупа с раскроенным черепом на пляже и о том, как я взял меч с одобрения одного из воронов Одина.

— Ты сам это видел? — спросил Сигтрюгг. — Это не какая-то байка, приукрашенная с каждым пересказом, которую ты услышал из третьих или четвертых уст?

— Я все видел, господин, — сказал Векель благоговейным тоном. — Я видел, как ворон сел на тело. Вместо того чтобы клевать глаза, как можно было бы ожидать, он клюнул рукоять меча. Я видел, как Ворон Бури медленно, с почтением приблизился, слышал, как он говорил с вороном. Тот не улетел, нет, он спрыгнул на песок и наблюдал, так же близко, как мы сейчас к вам, пока он брал меч. Он еще и каркнул ему.

Арталах застыл в изумлении.

Сигтрюгг держал свой амулет в виде молота Тора.

— Что-нибудь еще?

— Кроме того, что священная птица Одина предложила меч Ворону Бури? — укоризненно сказал Векель.

Сигтрюгг рассмеялся.

— Удивительное зрелище. — Он обратился ко мне: — Говори.

— Я сначала увидел клинок, господин. Я уже собирался его взять, когда ворон сел на труп. — Я слышал бормотание, мог догадаться, что говорили воины короля: что они бы и близко не подошли. — Я сказал, что предложу себя Одину, если смогу получить меч.

— Вслух?

— Да, господин. Я говорил с вороном. Я дал клятву Одину.

Арталах снова ахнул.

Король медленно покачал головой.

— Я-Яйцехватом я тебя н-назвал, но В-Ворон Б-Бури — твое и-истинное имя.

И тут я понял, что Сигтрюгг не продаст меня Маэлу. Я также понял, по его вопросам, что если я когда-нибудь завладею мечом и король об этом узнает, он отнимет его у меня.

Когда я позже благодарил Векеля за то, что он вплел эту историю в разговор, я упомянул об этом.

Он поинтересовался, не предпочел бы я получить удар по затылку темной ночью и быть доставленным в Дун-на-Ски, прямо в руки Кормака.

На это был только один ответ.

И, как предупредил Векель, снисходительность Сигтрюгга продлится ровно столько, сколько ему будет выгодно. Если придет весть, что Маэл заплатит хорошее серебро за наши шкуры, король легко забудет, что он витки, а я — любимец Одина.

Это была отрезвляющая мысль.

Глава семнадцатая

Клуан-Мак-Нойс, на реке Шаннон

Рассвет был уже близко. Справа от меня, где небо встречалось с землей, я заметил розоватый оттенок. «Бримдир» шел вверх по течению, весла со слабым плеском поднимались и опускались. Мы тренировались этому накануне: Карли и Имр ходили взад-вперед, внимательно наблюдая, пока у всех не стало получаться достаточно тихо. Команда «Морского жеребца» Асгейра делала то же самое; два драккара ходили вверх и вниз по участку воды на приличном расстоянии от монастыря. Болотистая, безлюдная местность была достаточно далеко, чтобы какой-нибудь крестьянин, режущий торф, не побежал в Клуан-Мак-Нойс с предупреждением.

Мы вышли в полночь и гребли, пока на болотистом берегу не стали различимы строения. Их было невозможно не заметить, даже в полумраке. Местность была плоской, монастырь и окружающее его поселение раскинулись на большой площади.

Покой все еще царил, если не считать двух петухов, оспаривавших друг у друга первенство. По расчетам Имра и Асгейра, мы должны были высадиться как раз в тот момент, когда монахи собирались вставать на вторую службу дня. «Неважно, если они ошиблись», — пошутил ранее Ульф, — «потому что лысые девки не умеют драться». «Нападать на монастырь», — объяснила Торстейн, — «это как отбирать конфеты у ребенка. Они только и делают, что плачут».

Хотя монахи и были беззащитны, я решил надеть свою кольчугу. Я проигнорировал насмешки Кетиля, кивнув на Мохноборода, Торстейн, Хравна и Углекуса, которые сделали то же самое. Это заставило Кетиля замолчать. Взглянув через узкий проход между «Бримдиром» и «Морским жеребцом», я заметил, что воины Асгейра тоже были одеты лишь в туники и штаны. Некоторые даже не потрудились надеть шлемы.

— Не говори «хороший был денек», — прошептал Клегги за моей спиной.

— «Пока не сядет солнце!» — с усмешкой ответил я, вынимая весло из воды.

— Не говори «хороша жена», — тихо продолжил Клегги.

— «Пока не похоронишь!» — Услышали и другие и подхватили.

— Заткните пасти! — прошипел Имр.

Я подавил смех и получил удар по голове. Клегги пнули в спину.

— Тихо, все! — приказал Имр.

— Какая разница? — Кетиль приподнял задницу со своего сундука и издал громогласный пердеж. — Это вам, христолюбцы-монахи!

Имр свирепо посмотрел на него, но тихий приказ Карли «табань правым бортом, левый на воду» не дал ему сказать больше. Воины повиновались, «Бримдир» повернул к берегу, и мгновение спустя мягко остановился в камышах, потревожив возмущенного водяного пастушка. «Морской жеребец», маневрируя, с Асгейром, гордо стоящим на носу, тоже остановился.

Ульф первым перелез через борт, опускаясь в воду по пояс. Я передал ему его щит и широкий топор; он хищно улыбнулся и побрел к берегу. «Монахи не виноваты в смерти Хаварда, — подумал я, — но они все равно заплатят». Мохнобород и Торстейн шли по пятам за Ульфом; так же, как и Хравн, Углекус и Карли.

— Так и будешь стоять и смотреть? — тон Векеля был язвителен.

Без слова я схватился за борт и перемахнул вниз. Вода была холоднее, чем мне хотелось, дно — вязким и илистым. Я взял свой щит у ухмыляющегося Лало; два топора и мой сакс были за поясом.

— Оставайся на корабле, — сказал я Лало.

Векель усмехнулся, спрыгнув следом за мной.

— И не надейся.

И точно: Лало перелез через борт и, будучи ниже нас обоих, погрузился в реку по самую грудь.

— О-очень х-холодно, — сказал он, стуча зубами.

Мы двинулись к мелководью, окруженные со всех сторон нашими товарищами. На берегу я увидел, что у Лало тоже был сакс на поясе. Вид у Векеля был устрашающий: лицо выбелено, глаза густо обведены черным. «Даже без оружия, — подумал я, — монахи с воплями бросятся от него врассыпную».

К моему развлечению, там, где причалил «Морской жеребец», вода оказалась глубже. Первый воин, сошедший с корабля, скрылся под водой и вынырнул, отплевываясь. Ему пришлось плыть до берега. Я слышал, как ругается Асгейр, приказывая всем, кто в кольчуге, снять ее, если они не хотят утонуть.

Вокруг Имра, который тоже был в доспехах, собрался рыхлый круг. Он надел их прямо перед тем, как покинуть «Бримдир». В свете зари он представлял собой впечатляющее зрелище: шлем с наглазниками, прекрасный меч, расписной липовый щит, яркие штаны.

— Рассредоточиться. Двигаться быстро, к большим зданиям — там и будет добыча. Медовуху и пиво оставьте на потом. На «Бримдире» напьетесь.

Напряженные лица расслабились; многие тихо рассмеялись.

Имр взглянул на Векеля и получил в ответ серьезный кивок. Знамения были добрыми, сказал ему Векель прошлой ночью. Наш набег будет успешным.

— Вперед! — приказал Имр. — Команда «Морского жеребца» все еще копошится. Это наш шанс. Сбор здесь к разгару дня. Быстро вернемся на реку.

Воины по двое и по трое побежали рысью к поселению. За ним, на некотором расстоянии от реки, стоял монастырь. Я слышал, как Кетиль жаловался, что торопиться некуда.

— Клянусь Одином, это всего лишь монахи!

Векель и Лало пошли со мной. К нам присоединилась Торстейн, что было удивительно. Тут что-то кольнуло в памяти. Я не раз замечал их вместе на «Бримдире», но, полагая, что Торстейн хочет узнать будущее или что-то в этом роде, не обращал внимания. Но были и взгляды, и перешептывания за спиной. Теперь, впервые в жизни, я задался вопросом, не испытывает ли Векель к кому-то чувств. То есть сердечных. Я бросил взгляд. Они с Торстейн шли бок о бок и тихо переговаривались. Лало, с саксом в руке, семенил за ними.

Впереди, из домов, донесся крик на ирландском. Он оборвался и перешел в булькающий вопль. Еще один крик, еще один резкий обрыв, и тут началось. Закричала женщина. Залаяла собака — коротким, отчаянным лаем, который бывает только от смертельного ужаса. Раздались крики мужчин, перекликавшихся друг с другом.

Я вытащил топор и побежал. Я не то чтобы искал драки и не горел желанием кого-то убивать — я просто хотел серебра, и золота, если повезет. Однако было трудно представить, как избежать кровопролития. Во время нашего плавания вдоль южного побережья Мунстера и в устье Шаннона большинство разговоров вращалось вокруг предыдущих набегов, в которых команда участвовала с Имром. Все они были жестокими.

Из узкого прохода между двумя соломенными домами во весь опор выскочил человек. Его копье было нацелено мне в грудь. Времени хватило лишь на то, чтобы нырнуть за щит. Мощный удар; железный наконечник пробил липовое дерево и впился мне в грудь. Я пошатнулся и инстинктивно взмахнул топором. Человек, пытавшийся высвободить копье, даже не заметил удара. Лезвие топора ударило его в основание шеи. На нем была лишь туника. Плоть разошлась. Кость хрустнула. Теплая алая кровь оросила мой щит и лицо. Человек рухнул, как тряпичная кукла — полуразрубленный труп.

Я посмотрел на то, что сделал, и к горлу подкатила тошнота.

— Из тебя бы никогда не вышло мясника, — сухо заметила Торстейн, перешагивая через мертвеца, словно это был просто камень.

Лало не смотрел; Векель сказал:

— Дурак. О чем он думал?

— Он не думал, — ответил я, вытаскивая копье из щита и радуясь, что мой желудок пуст. — Вероятно, просто защищал свой дом или свою семью.

— Лучше бы бежал, — сказал Векель.

— Бежал, — повторил Лало, но голос его звучал несчастно.

«Это жизнь воина, — сказал я себе. — Жизнь налетчика. Это то, чего ты всегда хотел».

Ужасы продолжались. В поселении горели дома и умирали люди. Собака лежала в жалкой груде конечностей, ее голова была отделена от тела. Ребенок примерно того же возраста, что и Арталах, лежал на своей мертвой матери; на их лицах застыло выражение ужаса. Мимо пробежала свинья, визжа как резаная. Голая старуха раскачивалась взад-вперед на корточках, баюкая окровавленную культю одной руки другой.

В дверях дома появился еще один человек. Он бросился на меня с вилами. Лицо его было искажено яростью или горем, я не мог разобрать. Он метнул вилы мне в лицо. Теперь я был более подготовлен и уклонился в сторону; вилы соскользнули с моей кольчуги на плече. Увлеченный собственным движением, человек оказался в пределах досягаемости. Инстинктивный взмах топора снес ему макушку. Аккуратный диск из волос и кости шлепнулся на землю рядом с ним.

Теперь я был зол, раздраженный глупостью тех, кто нападал на воинов в доспехах с вилами и старыми охотничьими копьями.

— В поселении есть хоть кто-нибудь, кто умеет драться? — спросил я Векеля.

«Вероятно, нет», — последовал ответ.

Я решил, что нет смысла заходить в однокомнатные дома, которые выглядели жалкими и бедными. Все ценное должно быть в монастыре, а многие из команды уже были впереди нас. Отряд Асгейра тоже не мог быть далеко. Перейдя на размашистую рысь, пожирающую землю, с Векелем и Лало за спиной, я нашел ворота в низком земляном валу. Они были открыты. Неподалеку лежал мертвый привратник-монах. Он собирался поднять тревогу. Какая от этого была бы разница, я понятия не имел, потому что команда «Бримдира» уже неистовствовала. Монахи метались туда-сюда, вопя и взывая к Белому Христу о помощи, и, если подходили близко, умирали.

Мохнобород, с бочонком на одном плече, спорил с Хравном о том, в какой церкви будет больше всего сокровищ. Едкий ответ Хравна был, что на золото и серебро можно купить больше медовухи, чем содержится в одном паршивом бочонке, и им лучше поторопиться, иначе ничего не останется.

Я не пошел к самому большому зданию, размером с собор, которое уже наверняка было забито людьми. Вместо этого я направился к маленькой, почти квадратной церкви позади него. Я повернул засов и толкнул. К моему удивлению, дверь, укрепленная железными бляхами, даже не была заперта. Она распахнулась, открыв голую, вымощенную камнем комнату с алтарем в дальнем конце, а за ним — большим крестом на стене. Под ним находился вделанный в стену ящик. Я знал, что это такое; в детстве мать достаточно таскала меня на мессы. У него было странное название — дарохранительница, и внутри, если мне повезет, будет хотя бы одна серебряная чаша.

— Кто это? — Лало указывал на фигуру, прибитую к кресту.

— Белый Христос, — сказал Векель, осеняя себя знаком от сглаза. — Ты никогда не был в церкви?

Он возмущенно покачал головой.

— Мой хозяин в Дюфлине пытался. Притащил меня в одну. Я укусил его за руку и убежал обратно в корчму. У меня свои боги. — Его лицо выразило недоумение. — Он прибит к ней. Почему он страдает?

— Странно, я знаю, — сказал Векель. — Он сделал это для тех, кто ему поклоняется.

— Бог страдает за нас? — Лало пробормотал что-то раздраженное на своем языке.

— Так говорят. Три дня он был на кресте, в терновом венце, и давали ему пить только кислое вино.

— Один висел девять дней и ночей на Иггдрасиле, — сказал я.

— Это было для его же блага, чтобы постичь руны.

— Все равно он бог получше.

— Кто бы спорил, — сказал Векель.

Я вознес безмолвную молитву и постарался не замечать Белого Христа, который, казалось, смотрел прямо на меня. Я не собирался спрашивать у него разрешения. Несколько ударов обухом топора — и замок на дарохранительнице разлетелся. Внутри, к моей радости, оказались две чаши, одна больше и богаче украшена.

— Что это? — спросил Лало.

— Этой, — я поднял ту, что поменьше, — пользуются, чтобы наливать вино, которое священник пьет во время мессы.

— Вино? Месса?

— Сейчас не до этого. — Раздосадованный, что не догадался прихватить что-нибудь для добычи, я уже собрался засунуть чашу за пояс.

— Сюда. — Векель уже держал наготове свою кожаную сумку. — Нечего другим на это глазеть.

Я передал ее и достал вторую, побольше, дивясь ее красоте. Крышкой ей служила пластина из чеканного серебра. По краю чаши шел золотой обод, через равные промежутки украшенный темно-красными камнями. Золото опоясывало и дно чаши снаружи, а еще одна широкая полоса обрамляла ее плоское основание.

— Это целое состояние. — Даже Векель, которого редко чем-то можно было удивить, был впечатлен.

Завороженный, я не ответил. Чаши, которые я видел прежде, были простыми поделками, мусором по сравнению с этой.

— Быстрее, пока кто-нибудь не пришел, — сказал Векель.

Я поднял крышку и опрокинул чашу. На пол посыпались маленькие белые кругляши.

Лало был заинтригован.

— Что это?

— Хлеб для причастия. — Увидев его недоумение, я пояснил: — Священный хлеб для последователей Белого Христа.

— Еда? Мало.

— Она и не для сытости, — сказал Векель. — Они думают, что это плоть Белого Христа.

Лало отшатнулся и отшвырнул несколько штук ногой.

— Знаю, это странно, — сказал я, убирая большую чашу к меньшей. Единственной другой вещью в дарохранительнице было серебряное ситечко с длинной ручкой; я взял и его.

— То же самое можно сказать о подвешивании бычьей туши на дереве, или человека, — сказал Векель.

— Это подношения богам, — обиженно сказал я.

— Мы-то с тобой это знаем, но последователь Белого Христа, наткнувшись на священную рощу, сочтет это варварской дикостью.

— Что вы делаете? — Голос, испуганный, но решительный, принадлежал стриженому монаху в дверях. Он вошел в комнату, и его выпуклые глаза впились в открытую, пустую дарохранительницу. — Эти сосуды принадлежат Богу и этому монастырю.

— Теперь они наши, — сказал я, шагнув вперед.

Храбрости этой лысой девке было не занимать: он шагнул мне навстречу.

В голове пронеслись мысли. У монаха не было оружия, но он попытается мне помешать. Я мог бы с легкостью раскроить ему голову, как тому второму в поселении, но мысль об убийстве безоружного, монаха, давшего обет мира, меня не прельщала. Я решил просто толкнуть его щитом в грудь. Может, сломает ребра, но это лучше, чем умереть.

— А это что у нас тут? — В церковь неспешно вошел Эйольф и еще один воин с неприятным лицом, которого я узнал — он был с «Морского жеребца». Топоры у обоих были в крови, а лицо Эйольфа забрызгано багрянцем.

Монах, оказавшись между нами, сжался. Эйольф улыбнулся и перекрестился. Монах, обрадованный, сделал то же самое.

— Ну? — потребовал ответа Эйольф.

— Мы ничего не нашли, — сказал я и, махнув Векелю и Лало, прошел мимо монаха.

— Ящик в стене был пуст?

— Пуст, — кисло ответил я. — Кто-то успел до нас.

Эйольф нахмурился, и на этом все могло бы и закончиться, если бы не дурак-монах.

— Он лжет! У колдуна святые сокровища в сумке!

Лицо Эйольфа потемнело.

— Надо было сразу понять, что ты лжец, Яйцехват. Выворачивай, витки!

Векель уставился на Эйольфа. Он молчал.

— Не заставляй меня причинять тебе боль, витки! — Эйольф шагнул вперед; за ним двинулся и его ухмыляющийся дружок, уродливый ублюдок.

— Сначала тебе придется пройти через меня. — Странно, но я не чувствовал страха. Наоборот, я крепче сжал топор и подумал, что мозги Эйольфа на лезвии будут смотреться неплохо.

Эйольф подкрался ближе.

— Бог вознаградит вас! — Монах даже захлопал в ладоши от волнения. Позже я пришел к выводу, что он принял издевку Эйольфа, осенившего себя крестом, за благоговение. Это, в свою очередь, заставило монаха думать, что Эйольф поможет ему против меня и Векеля. Этот полоумный все еще улыбался, когда уродливый ублюдок вспорол ему живот своим саксом. Ужасный крик боли — и монах рухнул в собственные кишки.

— Отдай, что в сумке, рагр, и вы все трое уйдете отсюда живыми, — сказал Эйольф. — Даже бламаур.

— Не бламаур, — произнес Лало, и в его голосе прозвучала ярость, какой я никогда не слышал. — Мандинка.

— Нидинг — вот тебе имя получше, бламаур. — Эйольф сплюнул на пол.

Векель теперь тоже выглядел рассерженным. Мы с ним встали лицом к лицу с Эйольфом и его дружком; Лало начал обходить их сбоку, явно намереваясь зайти им в тыл.

Я ощутил во рту вкус страха. Эйольф и его уродливый дружок были без кольчуг, но они были опытными воинами. Я — нет, а у Векеля был только его посох. Что до Лало, то он был совсем тщедушным.

— Я убью Эйольфа, потом помогу тебе, — тихо сказал я.

— Продержись, пока Лало не зайдет им в тыл, — таков был ответ Векеля.

Времени на ответ не было. Эйольф уже наступал, и аккомпанементом ему служили ужасные стоны распоротого монаха.

Бум. Бородатый топор Эйольфа впился в мой щит. Он рванул его на себя, потянув меня вперед, даже когда лезвие освободилось. Я рубанул в ответ, мой топор оставил глубокую зарубку на ободе его щита. Я быстро ударил вперед своим щитом, пытаясь вывести его из равновесия, а потом молот Тора Мьёльнир обрушился мне на голову. Колени подогнулись, и, падая, я рубанул Эйольфа по ноге. Я увидел брызги крови и, кажется, услышал его крик, прежде чем меня поглотила тьма.

Вода. Холодная вода на лице. Беспомощный, я вдохнул немного. После приступа судорожного кашля, от которого пульсация в черепе стала вдвое сильнее, я пришел в себя. Холодный камень давил в спину; я лежал на полу церкви. Надо мной на коленях стоял Векель, держа в руках мой перевернутый шлем. Лало примостился с другой стороны, глядя с беспокойством.

— Что случилось? — пробормотал я.

— Эйольф вырубил тебя. Можешь сесть?

Я попробовал, и смог. Глаза медленно сфокусировались, и я увидел Эйольфа и его уродливого дружка, лежащих неподалеку. Ни один не двигался. И они не спали; алые лужи крови служили тому доказательством. Монах был почти мертв.

— Что случилось?

Ответил Лало.

— Векель бросил сумку в того, уродливого. Он попытался ее поймать, и Векель ударил его железным посохом, и я перерезал ему горло сзади.

Я уставился на него. Этот бывший раб говорил так, будто рассказывал, как разделал кусок мяса. Я обрел голос.

— А Эйольф?

— Ты сильно ранил его в ногу. Он охромел, не мог быстро двигаться. Мы с Лало его добили. Неплохо для рагра и бламаура. — Векель встал и протянул руку. — На ноги.

Я встал, и мир закружился. Если бы Лало не подхватил меня под руку, я бы, наверное, упал.

— Такое чувство, будто я вчера выпил целую бочку пива, — сказал я, язык был толстым и непослушным.

— Ничего, пройдет. — Векель поднял мой шлем. — Надень — он сегодня уже раз доказал свою ценность.

Я с уважением посмотрел на шлем. Вмятина длиной с лезвие топора шла по его верхушке от лба до затылка. Он спас мне жизнь, без вопросов. Я осторожно надел его, заметив, что войлочная и шерстяная подкладка насквозь промокла.

— Ты зачерпнул воду из купели, — сообразил я.

— И вылил тебе на голову, — с явным удовольствием сказал Лало.

Странно, но я подумал о матери и о том, как бы она ужаснулась такому осквернению святой воды. Я старался не думать о том, что бы она сказала, если бы узнала, что я помогал грабить Клуан-Мак-Нойс, или что я украл священные сосуды.

Мы поспешили наружу.

В небо поднимался дым; несколько монастырских зданий были в огне. Группа воинов с «Бримдира» наблюдала, как горит собор; сложенные неподалеку бочки с медовухой были еще одним источником их удовольствия.

Я закатил глаза. Словно Имр ничего и не говорил. Для многих нажраться было так же важно, как найти сокровища.

Бууу. Бууу. Оглушенный или нет, но я узнал рог Олафа Две-брови. И сейчас он явно не музыку играл. Бууу. Бууу. Звук не прекращался — ясный сигнал тревоги.

Векель тоже его услышал, и Лало.

И, к моему огромному облегчению, те, кто наблюдал за пожаром.

— Неприятности, — сказал Ульф, осушая чашу и вытирая рот.

— Идет оттуда, — сказал я, указывая на восток.

— Нам лучше вернуться на корабль, — сказал Векель.

— Нет, — раздраженно сказал Ульф. — Мы идем искать Две-брови.

Векель на этот раз не стал спорить.

Сбившись в стаю с волчьей быстротой, Торстейн и Мохнобород повели нас. По пути к нам присоединилось еще с дюжину человек; наскоро пересчитав, я насчитал около тридцати пяти. Услышав шум и увидев нас, два десятка воинов с «Морского жеребца» тоже присоединились.

— Ты это предвидел? — потребовал я ответа у Векеля.

Молчание.

Он не предвидел, понял я, оттого и вид у него был, будто кислого молока хлебнул.

Олаф Две-брови встретил нас, когда мы не одолели и полпути до дальней монастырской стены. Он бежал, то и дело останавливаясь, чтобы протрубить тревогу.

— Что там? — крикнул Мохнобород.

— Воины, конные и пешие.

— Сколько?

— Не меньше двух сотен.

— Кто-то нас вчера видел и позвал на помощь, — выругалась Торстейн.

К такой драке никто не был готов, пьяный или нет.

Несколько недовольных взглядов метнули в сторону Векеля, который сделал вид, что не замечает, а потом мы бросились к «Бримдиру». Кольчуга тянула вниз, в голове все еще гудело, и я не поспевал. Со слухом, однако, у меня все было в порядке, поэтому я услышал крики с корабля одновременно со всеми. Это был Имр, и он ревел так, будто от этого зависела его жизнь.

И, судя по большому отряду воинов, показавшемуся с запада, жизнь его и впрямь от этого зависела.

Глава восемнадцатая

Второй отряд чужаков — по узорам на щитах люди из Миде — подошел слишком близко, чтобы мы могли безопасно погрузиться на «Бримдир». «Морской жеребец» стоял за нами, так что Асгейр и его воины были в какой-то мере защищены. Они не сделали ни единой попытки присоединиться к нам, что не должно было удивлять, но все равно удивило. Вся эта вонючая свора как можно быстрее карабкалась на свой корабль.

Нам же пришлось стоять и драться, иначе всю команду «Бримдира» ждала бы резня. Имр приказал строить стену щитов. При обычных обстоятельствах я бы оказался во втором, а скорее в третьем ряду, но, будучи одним из немногих воинов в кольчуге, получил приказ встать в первый ряд. Стараясь не обращать внимания на боль в голове, я занял место рядом с Мохнобородом и Торстейн. По другую руку от меня стоял Имр, а за ним — Клегги, который, увидев приближающегося врага, успел натянуть свою кольчугу. Еще несколько человек сошли с «Бримдира», но я не пытался разглядеть их лица; я смотрел на ирландцев, которые готовились к атаке. Их была по меньшей мере сотня, примерно половина конных, половина пеших.

— Сначала ударят всадники, да? — спросил я.

Торстейн фыркнула.

— Они навалятся все вместе.

— Попытаются сломить нас с первого наскока, — добавил Мохнобород.

— Банки! — взревел Имр.

— Да? — тот был на «Бримдире».

— Готов?

— Да, я и остальные парни с луками.

— Когда они пойдут, стреляйте поверх наших голов…

— Цельтесь в лошадей, я знаю!

Имр хмыкнул, то ли удовлетворенно, то ли раздраженно, трудно было сказать.

— Если Банки и остальные справятся со своей работой, мы сами пойдем в атаку, слышите?

Это казалось безумием — сколько бы нас ни было против куда более многочисленного войска, — но Мохнобород одобрительно загудел, а Торстейн ударила топором по умбону своего железного щита. Другие последовали ее примеру, и, когда громкий металлический лязг наполнил мои уши, мой страх отступил.

— Один! — закричал я. — О-дин!

Воины согласно зарычали. В следующее мгновение вся стена щитов уже ревела имя бога, ритмично колотя по умбонам.

— О-ДИН! — кричали мы. Лязг. Лязг. — О-ДИН!

Я почти забыл, что если нас сомнут, шансов взойти на «Бримдир» почти не останется. Вместо этого нас ждала бы водяная смерть в реке Шаннон.

Словно подстегнутые нашим вызовом, ирландские всадники пришпорили коней и ринулись вперед. За ними хлынула пехота — неровная, кричащая волна щитов и копий.

Расстояние между нами сократилось вдвое в мгновение ока. Я уже мог разглядеть выражения лиц ирландцев, различить масть отдельных лошадей.

«Стреляй, Банки», — подумал я.

Над моей головой пронеслась стрела, затем еще одна. За ними последовали еще четыре — по одной на каждого лучника на «Бримдире». Стрелы дождем посыпались на массу людей и животных. Промахнуться было невозможно. Одна из передних лошадей, раненная в шею, пошатнулась, врезавшись в другую. Та споткнулась, и стрела поразила ее всадника, который потерял управление. Каждый выстрел имел схожий эффект. Мгновение спустя прилетела еще дюжина стрел.

— Кабанья морда! — заорал Имр.

Как учила Торстейн, я встал за ней и Имром. Мохнобород, самый громадный, встал впереди них, на острие. Остальные в кольчугах завершили левую и правую стороны грубого треугольника; воины без доспехов оказались в центре и сзади. Щиты и топоры наготове, мы двинулись на смешавшихся, дезорганизованных ирландцев.

— Держи строй, — сказала мне Торстейн. — Помни, чему учил тебя Ульф.

— Да, — ответил я, полный решимости не подвести товарищей и чувствуя, как меня захлестывает горячая волна боевой ярости. Возможно, по той же причине мои воспоминания о битве остались осколочными.

Топор Мохноборода, раскалывающий голову первого ирландского воина, оказавшегося в пределах досягаемости, и его громогласный, торжествующий хохот. Нога бьющейся в агонии лошади, сбивающая с ног спешившегося всадника, и Торстейн, вонзающая топор ему в живот. Стрелы от Банки и его товарищей, летящие и падающие среди ирландцев, которые еще не сошлись с нами вплотную. Постоянно жалящий глаза пот, онемение в пальцах от крепко сжатой рукояти топора и щита. Оскаленная пасть воина, бросившегося на меня, и его потрясенное лицо, когда мой клинок раскроил ему плечо. Непрекращающийся крик бездоспешного воина, пронзенного копьем.

Наша атака сломила ирландцев. Они отступили в беспорядке. Обезумев от битвы, я бы бросился за ними; другие тоже, но Имр, мудрый, как волк, взревел, чтобы мы держались. Мы попятились к кораблю так быстро, как только могут пятиться люди, не сводя глаз с врага. Это был миг, достойный саги Банки, его и других лучников. Они обрушили на врага такой ливень стрел, что ирландцы, сплоченные своими вождями, дважды подумали, прежде чем атаковать снова.

Воины втаскивали себя на борт, смеясь как безумцы, смеясь как люди, что выдержали стальную бурю и вышли из нее живыми. Я остался на берегу с Мохнобородом, Торстейн, Хравном и еще несколькими. Вместе, надрываясь, мы стаскивали «Бримдир» назад, на глубину. Карли проревел, что корабль на плаву, и воины, ждавшие по обе стороны от носа, бросили вниз узловатые веревки, втаскивая нас по одному. Чувствуя, что мы вот-вот спасемся, и полный показной храбрости, я остался позади, пока не остался только Мохнобород. Мы уже стояли по грудь в реке, и мои ноги вязли в иле. Еще несколько шагов, понял я, и моя тяжелая кольчуга утянет меня на дно. Сил плыть в ней у меня уже не было.

— Давай, дурень! — Торстейн смотрела сверху вниз.

Меня потянули вверх. Вцепившись в веревку и упираясь ногами в доски обшивки, я карабкался на борт. Твердо встав на палубу, видя беспомощных ирландцев на берегу, чувствуя, как разворачивается «Бримдир» — Карли уже командовал гребцами, — я понял, что буду жить.

И тут мне нестерпимо захотелось отлить.

Я был не один такой.

Вдоль борта выстроился ряд воинов; они шутили, выкрикивали оскорбления и пускали дугой желтые струи мочи в сторону ирландцев. Те, разъяренные, все еще жаждущие боя, выкрикивали в ответ свои угрозы. В нас полетели копья, но упали, не долетев, и исчезли в водах Шаннона. «Бримдир» был уже на середине реки, вне досягаемости, и по мере того, как все больше воинов садилось на весла, он двинулся вниз по течению, прочь от Клуан-Мак-Нойса. Вдалеке, на всех веслах, носом к морю, шел «Морской жеребец». Я надеялся, он даст течь и утащит на дно каждого воина.

Отвернувшись и откликаясь на призыв Карли садиться на весла, я заметил Хравна, сидевшего спиной к мачте, вытянув ноги. Лицо его было серым, и, что хуже, вся палуба вокруг была в крови. Векель и Лало стояли на коленях, тщетно пытаясь зажать рану на бедре Хравна.

Но худшее было впереди.

— Эй! — Крик донесся с берега, и голос был знакомым.

«Нет», — подумал я.

Это был Ульф. Ульф, каким-то образом оставшийся на берегу. Он кричал так, словно мы могли развернуть «Бримдир» и вернуться.

Ирландцы не были глухими. Люди показывали пальцами, начинали бежать к нему.

— Плыви! — взревел я. — Плыви!

Ульфу не нужно было повторять дважды. Отбросив щит, он бросился в реку.

Я кинулся к Карли.

— Прекратить грести! Это Ульф!

Карли подбежал к борту и выругался. Он развернулся к гребцам.

— Стоп! Табань!

Риск разворота был слишком велик. Часть ирландцев нашла на берегу челны-корабли и спускалась по реке. Все, что мы могли, — это сопротивляться течению, насколько возможно, не уходя на полной скорости. Этого было недостаточно. Ульф, как я узнал позже, был ранен. Ослабленный, к тому же неважный пловец, он пробарахтался, может, половину пути до «Бримдира», прежде чем его голова ушла под воду.

Слезы текли по моим щекам, но я заставил себя смотреть. Его бессмысленная смерть должна была быть хоть как-то почтена.

Рука легла мне на плечо.

Все еще думая, что я в бою, я развернулся, потянувшись к топору.

Это был Карли, на его лице было понимание.

— Сможешь грести один, Ворон Бури?

— Смогу. — Вытерев щеки, я пошел на свое место.

По общему согласию мы прошли мимо Лимерика и Иниш-Кахи без остановки, как и на пути туда. По размеру нечто среднее между Ведрарфьордом и Дюфлином, это двойное поселение также управлялось норманнами, но, находясь в Мунстере, его жители жили в страхе перед Брианом Бору. «Они, скорее всего, причинят нам вред, — заявил Имр, — или пошлют весть о нашем присутствии».

Векель тут же подхватил.

— Нам повезло раз спастись, — сказал он. — Испытывать Норн снова так скоро было бы откровенной глупостью.

Оплакивая Ульфа и Хравна, который умер до захода солнца, и других павших, никто не возражал. Однако раздавалось ворчание, что Векель должен был знать о приближении ирландцев, что он должен был нас предупредить. Неудивительно, что главным среди недовольных был Кетиль. Услышав его в ту ночь, когда мы стояли на якоре в широком устье Шаннона, Векель взял быка за рога и вызвал Кетиля на разговор. Мужчины, с которыми тот говорил, тут же отодвинулись подальше, что было обнадеживающе.

Невозможно, кричал Векель, указывая своим железным посохом на Кетиля, знать каждое движение пальцев Норн на нитях жизней более чем пятидесяти человек.

— Я не бог, а витки, — сказал он. — Ты знаешь разницу?

Мужчины рассмеялись, и Кетиль покраснел.

— Конечно.

— Лучше помни об этом, чтобы не быть проклятым. — Векель сделал несколько выпадов железным посохом и похотливо добавил: — Или прими это как рагр.

Кетиль был в ярости от такого оскорбления, но никто его не поддержал. Он прикусил язык.

«Лучше бы, — продолжал Векель, — направить свою месть на Асгейра и его предательскую команду. Если бы они тоже удержали строй, исход битвы был бы иным. Вместо того чтобы бежать на корабль, мы могли бы ограбить павших ирландцев и спокойно уйти. Ульфа бы не оставили», — сказал он под громкое одобрение. «Возможно, и другие павшие тоже смогли бы добраться до «Бримдира».

Это была чистая спекуляция, не учитывающая численность ирландцев, но она упала, как весенний дождь на молодые всходы. По кораблю пошли имена, имена ушедших членов команды. Свейн Эстридссон, лучший певец на корабле. Халльфред, славный пьяница, который, как я слышал, говорили воины, вероятно, все еще спал в одном из амбаров монастыря, отсыпаясь после бочонка пива, который он умыкнул для себя. Стейнунн, сварливый и лысый, который, несмотря на свой возраст, владел копьем с ловкостью юноши.

«Виноват Асгейр, — сказал Векель, — Асгейр и нидинги-жополизы, что следуют за ним». Он посмотрел на Имра, который одобрительно зарычал. Векель глубоко вздохнул, словно решаясь на что-то, а затем сказал:

— Будет расплата. Кровью.

Имр бросил на него острый взгляд.

— Возмездие в Дюфлине было бы неразумно. Сигтрюгг жестоко покарал бы всех.

Улыбка Векеля была хитрой, заговорщической.

— Королю не нужно ничего знать о том, что произошло. Мы можем сказать Асгейру, чтобы он тоже не переживал, что мы бы поступили так же. Что было, то прошло, скажем мы ему. Никаких обид.

— Он не поверит.

— Устрой пир для него и его команды, чтобы отпраздновать набег, и его сомнения утихнут. Организуй еще одно плавание для Сигтрюгга с Асгейром, и появится возможность нанести удар.

— Усыпить его бдительность, заставив думать, что мы забыли, — сказал Имр, улыбаясь.

— Именно. Самая сладкая месть подается холодной.

Только я заметил, как взгляд Векеля скользнул по Лало. «Вот оно, — подумал я, — снова его хитрости».

Я не удивился, когда несколько ночей спустя, у побережья Лайина, Кетиль исчез во время вахты. Козлиный Банки, который тоже был на дежурстве, клялся всеми богами, что ничего не видел. Тут же вспомнили о его привычке засыпать на посту. Банки, обидчивый в лучшие времена, пригрозил хольмгангом любому обвинителю. Если бы исчез Мохнобород, или Карли, или Торстейн, или кто-то еще из уважаемых воинов, у него, может, и нашелся бы противник, но Кетиля, как и Глума, не любили.

Вызов Банки никто не принял.

И о них двоих с того дня больше никто не упоминал.

Еще одним хорошим итогом набега на Клуан-Мак-Нойс стало общее признание меня командой. Я больше не был просто Яйцехватом или Вороном Бури, или парнем, который проставился за выпивку в Дюфлине. Я был в «кабаньей морде», которая сломила ирландцев, что перебили бы нас всех. Мои ежедневные тренировочные бои — Торстейн предложила занять место Ульфа — теперь смотрели с интересом, и насмешки сменились ободряющими комментариями. Мохнобород давал мне советы; так же поступал и Одд Углекус.

Имр тоже был мной доволен из-за большой чаши и ситечка, переданных Векелем. Как громко объявил Имр, они не уступали ничему из награбленного в монастыре. Хитрый, он спросил, все ли это, что мы нашли, но, казалось, поверил энергичным заверениям Векеля, что да. Меньшую чашу, естественно, придержали для нас двоих. Разрубленная на куски, она с лихвой компенсировала бы нашу долю от тех пятнадцати голов скота, что забрал Сигтрюгг после Ведрарфьорда.

Лало тоже делал большие успехи. Сначала я думал, что Векель, описывая нашу драку с Эйольфом, хотел усилить враждебность команды к Асгейру и его воинам. Но, наблюдая за лицами людей во время рассказа, я понял, что у него были и другие цели. Доказать, что Лало не просто хороший скотовод: он еще и умеет драться. Когда он предложил сесть со мной на весло, где сидел Ульф, было несколько косых взглядов, но ни протестов, ни оскорблений. Худощавый и сильный, он быстро учился, даже подпевал в припевах песен Клегги, задававшего ритм гребли. И это продолжалось. Несколько ночей спустя Торстейн сказала Лало, чтобы он брал еду из котла сам, как и все остальные, и возражений не последовало.

Я подумывал объявить, что он теперь часть команды, но решил, что с таким прямым заявлением можно подождать. Постепенное принятие лучше, чем навязывание чего-либо силой. Однако я тихо сказал Лало, что он один из нас, и он просиял от уха до уха.

— Ты употребил слово в монастыре, — сказал я, любопытство вернулось вместе с воспоминанием. — Ман…

— Мандинка. — Он постучал себя в грудь. — Мой народ.

— Мандинка. — Я покатал странное слово на языке. Затем, заинтригованный, спросил: — А какой он, Блаланд?

— Где?

«Как глупо», — подумал я, — «называть его землю норвежским именем».

— Место, откуда ты родом.

Широкая улыбка, тоскливый взгляд.

— Манде.

— Манде?

Кивок.

— Говорят, солнце там жаркое, палящее.

— О да, это чудесно. Тебе бы не понравилось, Ворон Бури!

— Ты меня хорошо знаешь. — Когда мы перестали смеяться, я спросил то, что вертелось у меня в голове с тех пор, как я впервые его увидел. — Как ты оказался здесь, за полмира от дома?

Его лицо стало серьезным.

— Прости. Можешь не говорить.

— Нет, я расскажу тебе, Ворон Бури. Мандинка часто воюют с другими племенами, как и другие народы. Здесь это Лайин и Мунстер, Осрайе, Коннахта, Дюфлин и Ульстер. Там, откуда я родом, это мандинка, сонинке, лигби, ваи, бисса. Мы крадем друг у друга скот, овец и коз; рабов тоже берем. — Он увидел мое удивление и сказал с покорностью: — Везде одно и то же. Обычно рабов продают другим племенам, но иногда их уводят на побережье и покупают чужеземцы — в основном арабу. Такова была моя судьба.

— И арабу… — я споткнулся на незнакомом слове, — куда они тебя увезли?

— Валланд, как вы его называете.

— Оттуда досюда не так уж и далеко. — Я знал о земле франков и о прекрасных мечах, что там делали. Она лежала в нескольких днях плавания от юго-восточного побережья Эриу.

— Ты бы так не думал во время шторма в открытом море.

Я с сочувствием кивнул. Морская болезнь меня больше особо не мучила, но когда случалось, я был склонен украшать палубу рвотой. Лало, с другой стороны, мог съесть полноценный обед, даже когда ветер грозил сорвать надутый парус. Он также был более бывалым путешественником, чем я, и, по всей вероятности, чем большинство команды «Бримдира». Даже Имр, посетивший Миклагард, мог не забираться так далеко. Я заметил выражение лица Лало и, пытаясь его успокоить, представляя то, чего хотел бы для себя, сказал:

— Однажды ты вернешься домой.

— Не лги мне, даже если из добрых побуждений.

Озадаченный, я сказал:

— Это возможно. В конце концов, ты же совершил путешествие из своей земли.

— Как раб. Как думаешь, что со мной случится, если я попытаюсь сесть на корабль до Манде? Эти воды патрулируют арабу, помнишь.

«Я дурак», — подумал я.

— Они снова поработят тебя.

— Вот видишь? — Голос Лало был полон горечи. — Я теперь свободен, и в то же время нет.

«Опасность подстерегает его повсюду», — решил я. Не только от арабу и франков. Норманны, ирландцы и саксы тоже видели в нем бламаура, сбежавшего раба. Я попытался представить, каково это — жить с этой правдой, и мне это совсем не понравилось.

— Ты теперь морской волк, — сказал я.

Он улыбнулся, и мне показалось, будто он понял и мое собственное положение.

Линн Дуахайлл был меньше чем в дне плавания от Дюфлина, но я не смел туда возвращаться, пока жив Кормак, сын Маэла. А это могло длиться десятилетиями.

Но я никогда не забуду убийство моего отца.

Или меч.