Ворон Бури

Глава девятнадцатая

Близ Гленн-Мама, к юго-западу от Дюфлина

Ветер выл, срываясь с горных вершин, дикий, как ни один из тех, что я испытывал в море. Я был благодарен, что не на «Бримдире», потому что от такого шторма я бы вывернул все свои внутренности. Снег кружился, пока еще легкий, но нагромождение серо-желтых туч, заполнивших небо, грозило большим. «Чертовски глупое время года для войны», — решил я, отведя взгляд и устремив его на спину следующего в строю, Мохноборода. Рядом со мной был Векель, а по другую его сторону — Торстейн. Никто не разговаривал. Мы были частью длинной колонны армии, где-то между авангардом и серединой, а Дюфлин лежал в полутора днях пути позади нас. Тепло, кров и полный желудок были лишь далекими воспоминаниями. Как и постель с моей ирландской траллой Дервайл. И возможность чувствовать пальцы на ногах.

С лицом все было в порядке, его прикрывала шерстяная подшлемная шапка и мой шлем, а поверх всего этого был намотан длинный шарф, оставлявший лишь узкую щель для обзора. На мне было две толстые шерстяные туники и стеганая войлочная куртка, но четвертым слоем была моя кольчуга. Части ее — рукава и нижний край — выступали за пределы моего плаща, пятого слоя, и, пропитавшись холодом, передавали его через одежду. Мои ноги защищала лишь пара шерстяных штанов. Кроме головы, я чувствовал себя наполовину, а то и полностью замерзшим.

Ворчать не было смысла. Мы все были в одной лодке, а армия Бриана шла на нас. И не только она, но и армия Маэла Сехнайлла. Непредвиденная, неприятная и нежеланная, война пришла посреди зимы, и на два фронта.

Ее начало, как это часто бывает, было безобидным.

Северным Лайином правили два клана: один возглавлял Доннхада Уа Дунхада, другой — Маэл-морда Уа Фаэлайн. Последний был союзником Сигтрюгга, но первый пятью годами ранее организовал его свержение и замену Иваром из Ведрарфьорда. Неудивительно, что Сигтрюгг с тех пор часто наказывал Доннхаду. Вместо того чтобы погасить пламя недовольства, это толкнуло Доннхаду в объятия Бриана Бору. Тот, в свою очередь, прошлой осенью послал войско из Мунстера разорить земли Маэл-морды. Ответ Сигтрюгга был скорым: Доннхада уже три месяца томился в тюрьме Дюфлина.

Теперь весь мир знал, каким будет ответ Бриана — и Маэла.

Стены Дюфлина не были приспособлены для осады, так что оставаться на месте было не вариантом. Мы шли к Гленн-Мама, что лежало к юго-юго-западу от Дюфлина. По словам Маэл-морды, это было лучшее место для битвы. Хорошо было иметь его поддержку. С двумя самыми могущественными королями Эриу, объединившимися против нас, и Сигтрюггом, способным собрать, может, тысячу двести воинов, люди Маэл-морды были крайне необходимы. Подсчет, проведенный в Дюфлине, показал, что нас было где-то под две тысячи восемьсот человек.

Нас будет превосходить числом по меньшей мере вдвое, а может, и больше.

Неудача в достижении Гленн-Мама, следовательно, грозила обходом с фланга, резней или и тем, и другим. Пришла кислая, как прокисшее молоко, мысль, что нас могут обойти с фланга и вырезать в любом случае. С этим тоже ничего нельзя было поделать, поэтому я подумал о более счастливых временах, о Линн Дуахайлле, когда я был мальчишкой и моя мать была еще жива. Это помогло ненадолго, а потом мой взгляд упал на Лало.

Если мне было плохо, то ему было вдвое хуже. На нем было гораздо больше одежды, чем на мне — четыре туники и трое штанов, два плаща и пара шарфов, — но холод все равно действовал на него сильнее, чем на кого-либо другого. Неудивительно, ведь он был из Блаланда, но вид у него был жалкий. Та малая часть его лица, что я мог видеть, была осунувшейся и сероватой, и он не мог перестать дрожать. Чтобы согреться, он вызвался быть нашими глазами и ушами, регулярно бегая в авангард армии и обратно. Это немного помогало, но оскорбления, которые он получал от воинов Маэл-морды, — мы слышали часть из них, когда он вернулся в последний раз, — привели к тому, что Векель запретил ему снова уходить.

— Они дикари, — сказал Векель, когда Лало запротестовал. — Кто-нибудь может пырнуть тебя копьем, когда ты будешь проходить мимо, и никто и слова не скажет.

— Мы принимаем тебя, мандинка, — сказала Торстейн, — но люди из Лайина — нет.

Другие слышали, как я говорил с Лало в тот день, и имя «мандинка» прижилось. Честно говоря, я думаю, людям оно просто больше нравилось, а Лало, казалось, не возражал.

Он произнес что-то на своем языке, определенно нелестное, и начал бежать на месте, продолжая идти. Он выглядел нелепо, но я все равно скопировал его. «Можем быть двумя дураками вместе», — подумал я. По крайней мере, нам станет немного теплее.

— Кружку эля или кусок жареной баранины, Ворон Бури?

Я бросил на Клегги кислый взгляд.

— А?

— Что бы ты сейчас предпочел? Выбери одно.

— Легко. Жареную баранину. — От одной мысли у меня потекли слюнки.

Он тут же парировал:

— Баранину или хорошенько погреться у огня?

— Согреть кости, — сказал я, пытаясь игнорировать урчащий живот.

— Это или хижина на ночь?

Шансы на это были весьма малы. Мы прошли несколько жалких лачуг, но последняя была уже давно. «Даже если мы увидим одну, когда придет время», — подумал я, — «на каждого из нас придется по двадцать человек, тоже ищущих укрытия».

— Заткнись, Клегги. Мне не нравится эта игра.

Неустрашимый, он переключился на Торстейн, которая быстро его отшила. Взгляд Векеля заставил Клегги перейти к кому-то другому. Мохнобороду, однако, игра понравилась, как и Углекусу. Когда Клегги закончил с ними, он начал петь. Все присоединились, даже Лало. «Клегги может быть занозой в заднице», — подумал я, — «но он хорошо умеет поддерживать боевой дух». Другое дело, сможет ли он делать это, пока мы не разобьем лагерь.

Справедливости ради, он смог, но к тому времени, как стемнело, Клегги потерял голос. Привыкшие к набегам вглубь страны, мы нарубили веток с ближайших рябин и орешников и построили укрытия. Естественной защиты было мало, и без мха, чтобы заткнуть дыры, ветер свистел сквозь грубые шалаши, но от остроты холодного воздуха мы немного избавились, или так мы говорили себе, сбившись в кучу внутри.

Улыбки появились на всех лицах, когда Торстейн достала из кожаного мешочка трут. Это был гриб, собранный с деревьев осенью, вымоченный, среди прочего, в моче, а затем высушенный, отбитый и превращенный в войлокоподобный материал, который легко воспламенялся. Мы с Лало нащепали нашими саксами кучу прутьев и мелких веток для растопки и сложили их перед Торстейн. Она разложила сверху кусочки трута и, достав из-за пояса изогнутое кресало, высекла искры кремнем, позволив им упасть на драгоценный трут. Сложив ладони, она дула, пока язычки пламени не заплясали вверх.

Костерок, что у нас получился, был лишь дальним родственником исполинского очага в зале Сигтрюгга, но для нас, дрожащих, голодных и со сбитыми ногами, он казался даром Одина. Остатки еды с прошлого вечера — в основном черствый хлеб и куски твердого сыра — разделили на всех. Мужчины жевали в тишине, не в силах отвести глаз от чужих порций. Когда трапеза, если ее можно было так назвать, закончилась, не осталось ни крошки.

Хорошо, что Гленн-Мама была недалеко, угрюмо заметил я Векелю, и что разведчики считали, что армии Бриана и Маэла достигнут ее на следующий день после полудня. Погруженный в свои мысли, он не ответил. Его продолжающееся молчание не улучшало моего настроения. Желудок не был удовлетворен, я продрог до костей, ночной отдых обещал быть плохим, а впереди маячил враг, чья численность превосходила нашу. Трудно было представить победу.

Я забросил эту мрачную мысль в дальний угол своего сознания и запер дверь. Каков бы ни был исход, я буду сражаться.

— Я слишком замерзла, чтобы спать, — объявила Торстейн.

Мохнобород усмехнулся, как и Клегги, который каким-то образом втиснулся в наше укрытие. Лало, закутанный в свои тряпки, лишь стучал зубами.

— Расскажи нам историю, — сказал я Векелю.

Он проигнорировал меня.

— Давай, витки, — сказала Торстейн. — До восхода еще долго.

— Ты ведь знаешь, что хочешь, — я толкнул его.

Векель пыхтел и отнекивался, но наше нетерпение было так очевидно, что только каменносердечный мог бы отказать.

— Я расскажу вам об Асгарде, — сказал он. — Награде для павших в бою.

Никто не возражал. Выбор был уместен. Многие умрут завтра, и, вероятно, некоторые из нас. Асгард был местом, куда мы все хотели попасть, кроме, может быть, Лало. Я не знал, где, по его мнению, он может оказаться после смерти. Что до меня, то я хотел в Вальхаллу, огромный чертог Одина с его 540 дверями. Суровая реальность вернулась. Несмотря на мою клятву и встречу с вороном на пляже, у меня не было гарантии, что бог примет меня. Если нет, то чертог Фрейи, Сессрумнир, тоже подойдет. «Я это заслужил», — сказал я себе.

Как поведал Векель, Фрейя выбирала первой. Я раньше не особо задумывался об этом. В своей юношеской самонадеянности я полагал, что доживу до седых волос. Больше нет. Однако было смешно беспокоиться о том, выберет ли меня Фрейя или Один, чтобы я стал одним из эйнхериев, бессмертных воинов-мертвецов. Никто из них мог и не выбрать. Если мое время придет на следующий день, единственное, что было в моей власти, — это умереть как можно достойнее. А мою судьбу решат Норны и боги.

«Возможно, это моя последняя ночь в этом мире», — подумал я. «Последний раз, когда я проведу время со своими товарищами по веслу. С Векелем. Лало. Дервайл, которая, несмотря на то, что была траллом, была мне дорога». Я подавил грусть.

Затем, к счастью, рассказ увлек меня. Я представил, как стою в Вальхалле, держа в одной руке кружку изысканной медовухи от козы Хейдрун, а в другой — отборный кусок свинины от Сехримнира, вепря, которого жарили и съедали каждый день, и который на следующий день снова становился целым.

Я был унесен мастерством Векеля, забыв о холоде, голоде и грядущем роковом утре.

К рассвету потеплело. Большая часть снега растаяла, обнажив борозды на вспаханном поле неподалеку. Вчерашний режущий ветер сменился легким южным бризом. Небо было полностью затянуто облаками, день был серым, как и многие в это время года. Зевая и пуская ветры, мы выбрались из наших укрытий и начали готовиться к битве. Еды не было, только вода из наших кожаных бурдюков. Мне было все равно; я не хотел ни пить, ни есть. Я хотел найти людей Мунстера и Миде и уничтожить их.

Я заметил неподалеку вспыльчивого брата Сигтрюгга, Харальда, человека с таким же лисьим взглядом, как у Сигтрюгга. Любитель собственного голоса, он любил пить, драться и трахаться, и мало что еще. Он командовал воинами Дюфлина, хотя вести своих воинов в бой предстояло капитану каждого драккара. Двое сыновей Сигтрюгга тоже были с нами. Старший, стройный Олейф, был искусным наездником, но у него не было отцовской хитрости. Арталах, нетерпеливый, как охотничья собака, был слишком молод, чтобы вести людей в бой, и поэтому командование всей армией досталось Маэл-морде.

Разведчики, которых он послал, вернулись с вестями о вражеском войске, разбившем лагерь в половине утреннего перехода от Гленн-Мама. Разведчики Бриана, узнаваемые по сине-золотым узорам на щитах, были гораздо ближе; произошла короткая стычка, в результате которой люди Мунстера отступили. Если мы будем двигаться быстро, сказал главный разведчик Маэл-морде, высоты по обе стороны долины могут стать нашими.

Маэл-морда и Харальд поверили ему на слово. Без палаток, которые нужно было бы сворачивать, и проспав в своем снаряжении, мы собрались быстро. В воздухе витало нервное возбуждение, но я также слышал шутки и смех, обычную перепалку. Команде «Бримдира» помогло то, что Векель бросил свои руны перед уходом и объявил знамения добрыми. Победа будет за нами, сказал нам Имр, прохаживаясь вдоль строя. Мы устроим такую резню, какой не видели в Эриу уже сто лет, и к концу дня каждый из нас будет увешан добычей: мечами, доспехами, серебром. Последнее объявление было встречено одобрительным гулом и даже криками «ура».

Я подождал, прежде чем задать вопрос, который не давал мне покоя. Руны Векеля, вырезанные из хвостовых позвонков овцы, были покрыты странными черточками и линиями, которые ничего не значили для обычных людей. Я никогда и не пытался их понять — сейд в пожелтевших костях был для витки и вёльв, а не для меня.

Я понизил голос так, чтобы даже Лало, стоявший рядом с Векелем с другой стороны, не мог услышать.

— Это правда, что знамения были добрыми?

Молчание.

— Векель.

Его глаза, обведенные свежей черной краской, повернулись ко мне.

— Что?

— Знамения были благоприятными, или ты солгал, чтобы люди не боялись?

Его взгляд удержал мой — я не мог отвести глаз, — и он сказал:

— Ты действительно хочешь знать ответ?

Когда вопрос был поставлен так, выбрать было легко.

— Нет, — ответил я, решив не позволить страху пустить корни в моем сердце.

— Я так и думал.

Мы двинулись.

Гленн-Мама была не такой уж и долиной, по сравнению с теми, что в горах южнее. И не лучшим местом для засады. Травянистые склоны, ведущие к лесу слева и справа, были пологими, едва ли способными заставить человека запыхаться. «Это хорошо», — сказал нам Маэл-морда. «Мало риска упасть, когда мы будем спускаться на ничего не подозревающего врага». Крутой склон бы не подошел. Я не был убежден, и, судя по лицам вокруг, многие тоже, но никто не стал спорить. Кроме как на равнине к западу, сражаться с врагом было негде, а это закончилось бы катастрофой.

Армия разделилась на две половины: норманны и люди Лайина заняли позиции между деревьями по обе стороны долины. Приказ Маэл-морды был категоричен: не ходить по ровной земле внизу. Это имело смысл. Воины Бриана и Маэла и так могли нас заметить, а объявить о своем присутствии тысячами следов было бы катастрофически глупо.

Как я прошептал Векелю, это и так казалось катастрофически глупым. Орешник, ясень и рябина составляли большинство деревьев; все они сбрасывали листву осенью и стояли совершенно голые. Если бы мы попытались спрятаться за ними, даже подслеповатый старик заметил бы нас, не дойдя до самой долины. Единственным настоящим укрытием были кусты падуба, зеленолистые и с красными ягодами. Их было много, но они были разбросаны без всякого порядка. Другого выбора у нас, однако, не было, и мы заняли лучшие из возможных позиций. Это означало, что в нашей линии были большие разрывы; и в линии Маэл-морды на другой стороне тоже.

— Это не засада. Это чистое конское дерьмо, — сказал Мохнобород, его дыхание клубилось перед лицом.

— Большая, дымящаяся куча, — сказал Клегги.

Я тоже не был счастлив. Это должна была быть моя первая полномасштабная битва, и против превосходящих сил. Все выглядело зловеще, что бы там ни показывали или не показывали руны Векеля.

Воины слева от нас находились под командованием Стирлауга, капитана драккара «Гьяльфрдир», что означало «зверь ревущего моря». Угрюмый, молчаливый, он был храбр и надежен. Как и его люди. Хотел бы я сказать то же самое о тех, кто был справа от нас, которых вел не кто иной, как Асгейр.

Он приполз обратно в Дюфлин две осени спустя после своего исчезновения у Клуан-Мак-Нойса. Никакой расплаты за случившееся не последовало, но Сигтрюгг заставил его потрудиться, чтобы вернуть себе расположение. И в набеги вместе он нас больше никогда не посылал. С тех пор напряжение между нашими командами неуклонно росло. Драки при встрече с шайкой Асгейра стали нормой, кровопролитие — тоже. Каким-то чудом Белого Христа никто не погиб, и я решил, что нам нужно следить за правым флангом так же пристально, как и за людьми Мунстера и Миде перед нами.

Я изучал своих ближайших товарищей. Углекусу было наплевать на выживание. Его самопровозглашенной целью в этом мире было убивать своих врагов. Торстейн тоже была спокойна, но она всегда была такой. Однажды я видел, как она, вместо того чтобы бежать, встала и сразилась с четырьмя, и вышла победительницей. В памяти всплыл и другой случай, шторм много лет назад. «Бримдир» взбирался на волны выше амбаров, а затем, едва удерживаемый рулевыми, несся вниз с другой стороны. Каждый раз — а их было не меньше двадцати — мы были на волосок от того, чтобы перевернуться. Тогда я видел страх в глазах у всех, даже у Векеля, но не у Торстейн.

«Я буду сражаться, как она», — решил я. «Сыграю свою роль. Буду биться, пока победа не станет нашей, или пока нас не одолеет поражение. Если я при этом умру — так тому и быть».

Харальд и Олейф прохаживались вдоль наших рядов, заявляя, что если мы ударим по врагу достаточно сильно с первого наскока, они сломаются. «Сломи врага, — провозгласил Харальд, — и он побежит. Бегущих легко убивать. Следуйте за мной, — сказал он, — и однажды мы будем рассказывать нашим сыновьям и внукам о сегодняшней победе».

Это были прекрасные слова, боевые слова, и они поднимали дух ровно до тех пор, пока Харальд не скрылся из виду. Затем воины уставились на бреши в нашей линии и в линии Маэл-морды напротив, и их храбрость снова испарилась. Поняв, что малодушные могут начать разбегаться, бросая остальных на верную гибель, Имр и другие капитаны зашагали вдоль рядов. Они хлопали по спинам и вливали в уши ободряющие слова, и делали это до тех пор, пока не стал слышен топот ног, тысяч ног.

Армия производит много шума, тут двух мнений быть не может. Были и всадники, будь они прокляты, разведчики Мунстера, впереди основного войска Бриана и Маэла.

И они были начеку, делали свою работу. Ближайшие всадники были, может, в двухстах шагах от деревьев, когда раздался громкий крик. Тот же человек, что закричал, указал прямо на нас и снова что-то прокричал. Он и его товарищи придержали коней, уверенные, что находятся на предельной дальности полета стрелы, и хорошенько нас рассмотрели. Они также уставились на деревья, где прятались воины Маэл-морды, и раздались новые крики тревоги.

— Вот и все, — сказал Мохнобород. — Не будет сегодня никакой проклятой «засады».

— Просто схватка лицом к лицу. — В голосе Углекуса слышалось предвкушение.

«Будет жестоко», — подумал я, — «и с малыми шансами на победу». Но часть меня ликовала. Я всегда мечтал стоять с товарищами в стене щитов, сражаясь с превосходящими силами.

Я в сотый раз проверил лезвие своего топора. Найдя его приятно острым, я сказал себе, что мы с товарищами по веслу лучше любых воинов из Мунстера или Миде, что мы изрубим любого, кто окажется в пределах досягаемости. Если Кормак здесь, может, мне даже удастся до него добраться. А если битва пойдет не в нашу пользу, мы отступим в полном порядке и вернемся в Дюфлин.

Возможно также, что сегодня я отправлюсь в Вальхаллу. Если так, решил я, то заберу с собой побольше врагов.

— Дорогу. Шевелитесь! — Это был Козлиный Банки и его друзья, лучники среди нас. Они подошли к кромке леса, стрелы уже были наложены на тетиву, и мы приветствовали их криками.

— Тихо, дураки! — сказал Банки.

Его предупреждение запоздало. Разведчики Мунстера увидели его и его друзей, но, очевидно, сочли шансы быть подстреленными ничтожными, потому что не сдвинулись с места, просто сидели на своих лошадях и продолжали оценивать нашу численность.

Их беспечность позволила Банки и остальным приноровиться к ветру и расстоянию. Почти в унисон они натянули луки до отказа, прицелились высоко и выпустили стрелы. Все взгляды последовали за шестью стрелами. Вверх они взмыли, почти исчезнув в облаках. И вниз они обрушились. Пара лошадей упала, дрыгая ногами, а одному всаднику стрела угодила в плечо.

Мы кричали, как люди, наблюдающие за скачками, когда лошадь-аутсайдер, на которую они поставили целое состояние, приходит первой.

Одна стрела из второго залпа поразила цель, еще одного всадника, но убила его на месте. Разведчики Мунстера бесславно отступили, оставив двух раненых лошадей, труп и звон в ушах от наших оскорблений и насмешек.

Ответ Бриана и Маэла не заставил себя долго ждать.

Их объединенная армия продолжала наступать, растягиваясь по мере приближения. К тому времени, как она войдет в долину, она заполнит всю равнину — огромный прямоугольный блок воинов, который намного превосходил нас и людей Лайина. «Мы разобьемся о них, — услышал я, как сказал кто-то, — как волны о портовый мол». «Даже если наша атака или атака воинов Маэл-морды будет успешной, — продолжал он, — строй не распадется. Он слишком, черт возьми, велик».

Я обернулся.

— Мы сделаем то, что сказали Харальд и Имр. — Мой голос был громким. Твердым. Решительным. — Мы храбрее этих ирландских сукиных сынов. Мы лучше рубим плоть. И волков с воронами мы кормим лучше.

Тем, кто мог слышать, это понравилось, но тут появился Имр, с лицом чернее тучи.

— Что? — спросил я, и у меня сжался живот.

— Их слишком много, — тихо сказал он.

Углекус оскалил свои сточенные зубы. Это был ужасающий вид, который я никогда не испытывал искушения повторить.

— Беги, если хочешь, Имр. Я остаюсь.

Несколько голосов присоединились к Углекусу, но взгляды большинства были устремлены на Имра. Он был нашим вождем, тем, кому мы доверяли. Тем, кто решит за всех нас.

— Я дал Сигтрюггу свое слово, пожал ему руку. Мы остаемся. Мы сражаемся. — Холодный взгляд Имра скользнул от воина к воину, даже к Лало. — Победа возможна! Ударьте по этим овцелюбам из Мунстера и Миде со всей силы, и они сломаются!

Воины залязгали клинками о щиты, рокоча своей готовностью к бою.

Крррук. Сверху донесся каркающий крик, который я так хорошо знал. Я взглянул вверх, сквозь безлистые ветви. Это был одинокий ворон, парящий над долиной.

Он вполне мог искать пищу, оленью тушу или овцу, отбившуюся от стада, но я, естественно, счел его появление знаком Одина. «Бог наблюдает», — подумал я, коснувшись своего амулета. «Он не оставил меня. Он с нами».

— СМОТРИТЕ! — я указал. — Ворон летит!

— Знак от Одина! — провозгласил Векель.

Имр ухватился за эту возможность.

— Один! — закричал он и тоже указал. — Один!

Другие воины увидели. Присоединились. Забили оружием о щиты. Услышав шум, воины Маэл-морды начали выкрикивать свои собственные боевые кличи. Поднялся невообразимый гвалт, и он придал мне сил. Цель. Убежденность.

«Сегодня все как тогда, когда я выиграл хольмганг», — решил я. «Я победил Бьярна. Наша армия победит армии Бриана и Маэла». О кровавой цене я не думал.

Когда крики утихли, Векель продолжил то, что делал все утро, стоя на низком помосте, который он велел нам сделать. Он читал заклинания, чтобы наполнить умы людей Мунстера и Миде страхом и смятением, ослабить их конечности и оружие. Он плел их, чтобы сделать нас неуязвимыми, способными с легкостью убивать наших врагов. В заклинаниях было много стихов, но один засел у меня в голове.

— Третье я знаю, — нараспев читал Векель. — Если мне нужно будет удержать моих врагов, я притуплю клинки моих противников, их оружие и посохи не смогут ранить.

Воинам это понравилось. И мне тоже.

Боги на нашей стороне, сказал нам Векель, и мы ему поверили.

Люди Мунстера и Миде не спешили в бой. Не было нужды. Разведчики снова подъехали, чтобы взглянуть на нас. Опасаясь стрел, они держались гораздо дальше. Небольшие группы отделились и поскакали влево и вправо, их целью было обойти лес, к дальнему концу долины. Там они должны были убедиться, что у нас нет подкреплений, нет другого сюрприза, кроме того, что уже провалился. И как бы это ни раздражало, нам приходилось стоять на месте. Выскочи мы из-за деревьев, и разведчики просто ускакали бы, оставив нас на ровной местности, под ударом всей вражеской армии.

Близился полдень, когда те же всадники прискакали обратно, чтобы присоединиться к разведчикам у входа в долину. После короткого совещания вся ватага отступила к основным силам людей Мунстера и Миде.

Из деревьев напротив выбежал воин — гонец, посланный Маэл-мордой к Харальду. Приказ быстро передали по рядам. Нам надлежало подпустить врагов как можно ближе, прежде чем атаковать. Никто не должен был двигаться, пока рог не протрубит трижды. Мы должны были встретиться с людьми Лайина в самой гуще врага.

Глава двадцатая

Рог протрубил раз.

Костяшки моих пальцев побелели на рукояти бородатого топора. Поверх края щита, за деревьями, я видел лишь людей Мунстера и воинов Миде. Тысячи их. Они медленно шли, развернувшись на три стороны — к нам, вперед и к людям Лайина. Готовые к нашей атаке. Мой взгляд поднялся. Я почти видел валькирий в небе над ними. И уж точно их чувствовал.

Еще один рев рога.

— Владыка Мертвых, я досыта накормлю твоих воронов! — крикнул Мохнобород. — Сырым мясом!

«Я тоже, Один», — спокойно пообещал я, гадая, не станет ли моя собственная плоть частью подношения.

Раздался третий рев рога, и время на раздумья кончилось.

Мы рванулись вперед, ревя как безумцы.

С одной стороны от меня был Мохнобород, с другой — Торстейн. Рядом, слева и справа, были Одд Углекус и Имр, а за ними — остальные воины с «Бримдира» и все норманны. Из деревьев напротив на врага уже бежали воины Маэл-морды.

Мой разум был ясен. Я убью как можно больше врагов. Победа будет за нами. Если мне суждено умереть, я умру достойно. И тогда, как достойного эйнхерия, Один или Фрейя заберут меня к себе.

Люди Мунстера были готовы. Как и воины Маэла. Они остановились и образовали стену щитов, весьма похожее на норманнское. Нас ждала линия сомкнутых щитов, многие из которых были выкрашены в цвета Бриана Бору — синий и золотой. Такая же, но с узорами Маэла, стояла напротив людей Лайина.

Мы сблизились до двадцати шагов. Холодный воздух хлестал по лицу. Дыхание пилой резало глотку. Кричал Углекус. Мохнобород вырвался вперед — он ударит по врагу первым. У мунстерца, с которым мне предстояло сойтись, был простой кожаный шлем. Я приготовил топор.

Десять шагов.

Пять.

Грохот — крики, треск щитов, вопли — был так оглушителен, что я больше ничего не различал. Время потеряло смысл. Взгляд сузился. Убойная дистанция.

Я увидел, как изменилось выражение лица моего противника, и угадал его движение.

Я нырнул за щит, и мощный удар копья прошел над щитом и головой.

Я вскочил на ноги и ударом сверху расколол топором и шлем, и череп. Раз, — сосчитал я.

Воин позади не сразу отреагировал на смерть товарища, его мышцы, должно быть, сковала валькирия Херфьётур. Но он закричал, когда я отрубил ему правую руку по самое плечо. Он закрутился, все еще скуля, и брызги из обрубка багровой пеленой застлали мне глаза. Я отшвырнул его умбоном щита и ринулся к следующему.

Он видел, как я приближаюсь. Его меч опустился вниз, его сокрушительная мощь была достойна кузнеца. Если бы удар пришелся в цель, моя ключица хрустнула бы, как ветка, кольчуга или нет, но валькирия Мист была со мной. Я увернулся, и его удар прошел на волосок мимо. Лезвие лязгнуло по шлему, так, что зубы клацнули, и, почти потеряв силу, соскользнуло с кольчуги. Перед глазами у меня все двоилось, но я был достаточно близко, чтобы не промахнуться. Короткий, яростный удар топора сбоку почти отсек ему голову. Лицо застыло в полном изумлении, голова свесилась набок, удерживаемая лишь несколькими жилами. Три, — сосчитал я, пока хлестала кровь.

Я закричал, безмолвный вопль из глубины живота, и когда я бросился на следующего мунстерца, тот дрогнул и попытался отступить. Но отступать было некуда. Натиск был слишком силен. Я зацепил бороду топора за верх его щита, рванул вниз, и когда его рука, продетая в ремни, потянула его вперед, я ударил головой. Сталь шлема превратила его нос в кашу, глаза его зажмурились от боли, и он не увидел моего топора. Еще один удар в основание шеи. Еще одна почти отрубленная голова. Еще один труп, падающий на утоптанную, мерзлую траву. Четыре.

Передо мной образовалось небольшое пространство. На другой его стороне стоял еще один мунстерец, юнец, который, казалось, обоссал штаны. Он не двигался; я рискнул взглянуть налево и направо. Там была Торстейн, ее кольчуга забрызгана красным, шлем помят, но она кромсала своего противника в кровавое месиво. Следующий воин, вставший перед ней, тоже выглядел готовым обделаться. С другой стороны от меня Мохнобород все еще был впереди, и перед ним зиял полукруг пустоты — размером с замах топора. Я рассмеялся. Мы сгоним войско Бриана с поля. Люди Лайина увидят наш успех и одержат свою победу.

Не только Один был с нами, решил я, и мой дух воспарил. Валькирии были здесь во всей своей силе, ликуя в хаосе, сея страх в сердцах наших врагов, делая их удары неточными. Векель взывал к ним перед битвой, прося о помощи. И она пришла — от Херфьётур и Мист. Хлёкк и Свейд тоже были здесь, и Скальмёльд, и Рандгнидр, Сигрдрива и другие. Не все их действия будут нам на пользу. В конце концов, они — избирающие павших.

— Углекус пал! — голос Торстейн.

Не в первый раз я подумал, не прочел ли божественный дух мои мысли.

Я не мог посмотреть, потому что Обоссанец все-таки набрался храбрости для атаки. Я позволил ему вонзить копье в мой щит и, пока он пытался его высвободить, отрубил ему правую руку по локоть. Пять, — подумал я. Его пронзительный визг оглушил меня, и я воспользовался моментом, чтобы забросить топор за спину и вырвать копье из щита. Мне это удалось, но времени снова вооружиться не хватило — на меня уже несся другой мунстерец. Этот был ветераном, в кольчуге и с топором, на норманнский манер.

Он сделал то же, что и я с четвертым, зацепив бороду своего топора за верх моего щита. Он потянул, и вместо того, чтобы мешать ему стащить щит, я рванулся вперед, как человек, толкающий застрявшее в грязи колесо телеги. Потеряв равновесие, он попятился. Вместо того чтобы раскроить мне шею, его топор просвистел над моим левым плечом.

Это позволило мне вонзить свой сакс ему в верхнюю часть бедра, как раз там, где кончалась кольчуга. Он вошел легко и глубоко. Когда я вытащил его, воин пошатнулся. Кровь хлынула, но он все еще мог сражаться. Слишком близко, чтобы как следует замахнуться, он ударил меня обухом топора по затылку, раз, другой, третий. У меня снова посыпались звезды из глаз. Еще несколько ударов, и я упаду. Воля к жизни взяла верх. Я снова ткнул вперед саксом, и колол, и колол. Лезвие заскрежетало по кости, и из его горла вырвался нутряной вопль. Его правая рука обмякла и повисла на моем плече, словно он был пьяницей, ищущим опоры, и для верности я пырнул его еще раз, вогнав сакс прямо в пах. Теплая жидкость хлынула мне на руку — доказательство того, что я перерезал там крупный сосуд.

Шесть, — таков был мой счет.

Глаза ветерана остекленели; не думаю, что он, умирая, понимал, где находится. Я задался вопросом, молился ли он Белому Христу перед боем, прося его заступничества, как мы просили наших богов и валькирий. Если и так, то это ему мало помогло.

— Ворон Бури! — голос Торстейн звучал так встревоженно, как я никогда не слышал.

Я повернул голову. Мохнобород с изумлением уставился на копье, торчащее из его правой подмышки. В ужасе мой взгляд проследил за его древком. Мунстерец, державший его, был таким же огромным, а может, и больше Мохноборода. Скривившись, он вогнал копье глубже, и Мохнобород издал ужасный стон. Он попытался поднять топор, но не смог. Копье вошло еще на ладонь в его грудь, и силы покинули его. Безвольные пальцы разжали рукоять топора, и его громадная фигура почти сложилась пополам, когда он рухнул.

Из рядов мунстерцев вырвался звериный рев. Я едва его расслышал. Гнев, раскаленная добела боевая ярость, взорвалась во мне. Засунув сакс в ножны, я выхватил топор. Когда враги ринулись вперед, словно стая голодных волков, я бросился им навстречу. В одиночку. Я сбил первого воина с ног щитом и размозжил грудь другому. Семь. Копье ударило меня в правое плечо, но кольчуга выдержала, и, увернувшись с его острия, я каким-то образом умудрился рубануть обратным хватом его владельцу по лицу. Топор рассек ему нос пополам, пробил глаз и, содрогнувшись, замер в его надбровной кости. Воя, он упал, и я прыгнул в образовавшуюся брешь, думая: восемь.

Ничто меня не остановит. Никто меня не остановит.

Я убью их всех. За Мохноборода.

Я, должно быть, зарубил еще троих мунстерцев, прежде чем, тяжело дыша, когда прямо передо мной не оказалось врага, почувствовал, как чья-то рука схватила меня за левое плечо. Я развернулся, вскидывая топор, и оказался лицом к лицу с Торстейн. Она крепко ударила меня по шлему древком топора.

— ФИНН!

Сознание вернулось. Я сфокусировался.

— Что?

Она проскочила мимо, встретила выпад копья своим щитом и убила его владельца небрежным ударом топора. Мунстерцы замялись, и Торстейн крикнула:

— Наша атака провалилась. Нам нужно отступать!

— Мохнобород…

— …не хотел бы, чтобы ты погиб напрасно! — Снова ее древко затрещало по моему шлему. — Давай!

Я хотел продолжать сражаться, но боевая ярость уходила, как иней под утренним солнцем. Внезапно осознав, что между нами с Торстейн и полусотней мунстерцев нет ничего, кроме нескольких трупов и мимолетного страха, рожденного в их сердцах моим боевым безумием, я позволил ей увести меня назад. Мы медленно двигались, не поворачиваясь спиной, и они, все еще ошеломленные учиненным нами насилием, лишь наблюдали. Вскоре мы присоединились к остальным норманнам, которые вели арьергардный бой. Я огляделся, пытаясь узнать щиты или лица. Я увидел Козлиного Банки и еще нескольких, но многих не хватало.

— Одд Углекус? — спросил я.

— Мертв.

— Имр?

— Не видела. — Торстейн подняла щит, и стрела, звякнув, отскочила от него вправо. — Что с тобой случилось?

— А?

— Если бы кто спросил, я бы сказала, что ты впал в ярость берсерка, как Одд Углекус.

Свистнула стрела, и я поднял щит. Она пробила липовое дерево, и мне пришлось сломать древко, чтобы ее вытащить.

— Может быть, — сказал я. У меня не было времени думать, а что бы это ни было, оно прошло.

— Ты был как одержимый.

— Это из-за Мохноборода, — мой голос стал глухим.

— Да, — грустно сказала Торстейн.

Мы продолжали двигаться. Ситуация была такой же или хуже по всей нашей бывшей линии. Там были Асгейр и его воины, тоже отступавшие. Я разглядел щит Стирлауга, белый с черным вороном, значит, он еще жив. Харальд был мертв, но Олейф и Арталах были невредимы. На поле боя люди Лайина тоже отступили. Мертвых норманнов и воинов Лайина было гораздо больше, чем мунстерцев или людей из Миде. Но это не означало, что потери Бриана и Маэла были легкими. Далеко нет. Их воинам крепко разбили нос. Вместо того чтобы преследовать, они просто утаскивали своих раненых и перегруппировывались.

В укрытии деревьев мы нашли Имра. Он сильно истекал кровью из раны на ноге, но огонь в нем не угас. Даже пока Векель, оставшийся с Лало, перевязывал его рану, Имр заявлял, что мы должны снова атаковать.

— Зачем? — потребовал я ответа. Боевая ярость прошла, и я видел, что мы между молотом и наковальней.

— Они не сломались в первый раз, — добавила Торстейн.

— Посмотрите на них! — сплюнул Имр. — Разве они похожи на армию, которая хочет победить?

— Они похожи на армию, которая удержала свои позиции и отбила атаку, — сказал я.

— Ты боишься, Ворон Бури? — насмешливо спросил он.

Я выпрямился перед ним.

— Спроси об этом у мунстерцев, которые умерли после падения Мохноборода!

Векель вклинился между нами и, положив руки нам на грудь, оттолкнул нас друг от друга.

— Бриан и Маэл точно победят, если вы начнете драться между собой! И Мохнобород погибнет зря.

Лицо Имра изменилось.

— Мохнобород…

— Его больше нет, и Одда Углекуса тоже, — сказал я.

— И еще добрых два десятка, — сурово добавила Торстейн.

Имр покачал головой, проясняя мысли.

— Так много?

— Везде то же самое, — сказал Векель. — Сам посмотри.

В конце концов, мы все же пошли во вторую атаку, в основном потому, что первыми это сделали люди Лайина. Норманны — народ гордый, и казалось трусостью позволить им сражаться в одиночку. Я хотел отомстить за Мохноборода, и другие тоже. Огромный не только телом, он был одним из самых любимых членов команды.

Атака тоже пошла плохо, и быстрее, чем первая. Боевая ярость больше не появлялась. Пал Козлиный Банки и еще полдюжины воинов с «Бримдира». Я был ранен в левую руку, ту, что со щитом. Рана была лишь в мякоть, но я больше не мог защищаться, по крайней мере, хорошо. Когда Имр, теперь уже с порезом на лице, сказал, что с нас хватит, никто не спорил. Мунстерцам достаточно разбили носы, чтобы они не преследовали нас в лесу, но и земли они не уступили. Так или иначе — либо пройдя через нас и по нам, как сказал Векель, либо пока мы будем смотреть, — они собирались идти на Дюфлин и на крепость Маэл-морды.

Асгейр, конечно, уже ушел, улизнув вместо того, чтобы присоединиться ко второй атаке. Мы узнали об этом от Олейфа, который не стал спорить с заявлением Имра, что пора отступать. Для него битва тоже прошла плохо; осталась, может, половина дружинников Сигтрюгга. Арталах протестовал; он хотел попытаться устроить засаду на врага в другом месте, ближе к Дюфлину.

— Нет. Все кончено, — сказал Олейф.

— Отец будет в ярости!

Олейф нахмурился.

— Да, ну, его здесь не было, не так ли?

— Так Бриан Бору и Маэл Сехнайлл просто войдут в наш город и будут делать, что захотят?

— Именно так. И любой, у кого есть хоть капля ума, не станет им мешать.

Арталах и впрямь выглядел так, будто готов был напасть на Олейфа, но у него не было шанса, потому что Лало сказал:

— Мунстерцы снова атакуют.

И они атаковали, ублюдки, большая часть их строя, с ужасающей целеустремленностью двигаясь к нам рысью. Кто-то разжег огонь в их животах. Даже если бы мы стояли и сражались, они легко превосходили нас числом четыре к одному. Сзади были еще и лучники, и они уже стреляли, высоко над головами своих товарищей.

— Уходим. Сейчас же, — сказал Имр.

Я слышал, как Арталах все еще протестовал Олейфу, когда мы начали бежать.

— Нет! Я остаюсь!

Я оглянулся. Большинство воинов Сигтрюгга отступали. Остались только Арталах, Олейф и горстка других, самых верных. Один упал, стрела в ноге, и мунстерцы взвыли от радости.

— Давай поможем, — сказал Векель, но я уже поворачивался.

Оттолкнув боль от раны в руке, сказав себе, что я все еще могу сражаться, я присоединился к братьям. Векель тоже пришел, что меня удивило. И Лало, что не удивило.

— Господин, — сказал я Арталаху. — Это неразумно. Нам следует отступать.

— Нет. По крайней мере, у одного из сыновей Сигтрюгга есть мужество.

Свирепое ругательство от Олейфа.

— Ты дурак, Арталах! Битва проиграна!

— Тогда беги.

— Твой брат прав, господин, — сказал я.

— Я остаюсь. — Он потянулся, чтобы надеть шлем, который снял, чтобы вытереть лоб.

— Прости меня, — сказал я и ударил его топором по затылку. Его глаза закатились, и я поймал его, когда он падал. Олейф разинул рот, и я сказал: — Ты собираешься мне помочь или просто будешь стоять?

— Бери его, господин, — сказал один из дружинников. — Мы задержим мунстерцев.

Олейф коротко, с благодарностью кивнул ему.

Мы подхватили Арталаха под руки, и, волоча его ноги, полушагом, полубегом двинулись на восток, к Дюфлину. Стрелы вонзались в землю вокруг нас, но это были выстрелы наугад. «Пока дружинники Сигтрюгга продержатся некоторое время, — решил я, — мы уйдем».

— Ты бы лучше не проломил ему череп, Ворон Бури, — сказал Олейф.

«Если бы не я, он был бы уже мертв», — хотел я сказать, но вместо этого пробормотал что-то банальное о том, что Арталах — крепкий парень.

Еще несколько стрел упало рядом. Но я видел впереди Имра и остальных, и мое сердце воспряло. Армия Бриана Бору, может, и идет на Дюфлин, но мы можем уйти на «Бримдире». Я не знал, куда мы отправимся. Это было не так уж и важно.

— Финн. — Это был Векель.

— Что?

— Мальчик ранен.

Олейф тоже услышал. Мы осторожно опустили Арталаха и с ужасом уставились на стрелу, торчащую из его бедра. «Случайный выстрел», — подумал я, — «попал в него совершенно случайно». И рана была серьезной. Его штаны уже пропитались кровью.

— Можешь вытащить ее, витки? — потребовал ответа Олейф. — Или сотворить какой-нибудь сейд, чтобы спасти его?

— Может быть, но мне нужно время.

— Времени-то у нас и нет, — огрызнулся я. — Большинство воинов, что остались, пали.

— Господин? — спросил Векель.

Олейф помедлил, затем снова посмотрел туда, откуда мы пришли.

— Сделай это позже. Иначе мы все покойники. — Он снова наклонился к Арталаху.

Я сделал то же самое, говоря себе, что с мальчиком все будет в порядке.

Вздохнув с облегчением, что враг оставил погоню, мы решили провести ночь в сарае. Короткий день означал, что добраться до Дюфлина одним переходом невозможно. Из команды «Бримдира» осталось двадцать девять человек, многие были ранены. Без еды мы сбились в кучу в соломе, радуясь хотя бы тому, что укрылись от ледяной ночи. Мы были не одни. Стирлауг и остатки его команды заняли другую половину сарая.

Арталах был еще жив; как только мы прибыли, Векель принялся за работу. Сначала он пел, и танцевал, и махал посохом над мальчиком. Никто не смел спросить, что он делает, каких духов призывает. Закончив с этим, он принялся за зазубренный наконечник стрелы, извлекая его с большим трудом и еще большей кровью. Кровотечение остановили прижиганием — железо раскалили на тлеющем огне. Не я один подавил рвотный позыв от запаха горелого, когда Векель погружал длинный металлический зонд глубоко в плоть бедра Арталаха. Закончив, он перевязал рану полосами ткани, оторванными от туники, и сказал Олейфу, что у мальчика есть небольшой шанс выжить. Но даже если он выживет, может начаться заражение. Тогда потребуется ампутация, что несет свои риски.

Выражение лица Олейфа, метавшееся между яростью и горем, говорило о том, что он ударил бы любого, кто принес бы такие вести, но даже сын короля дважды подумает, прежде чем напасть на витки.

На следующее утро Арталах был окоченевшим и холодным. Никто не удивился; сейд был непредсказуем, а кровопотеря — значительной. Олейф держался, но было ясно, что это его сильно подкосило. Мне было грустно — мальчик был славный, — но я также был рад, что это не я. Выражения лиц моих товарищей по веслу говорили о том, что они чувствовали то же самое.

— Отец тяжело это перенесет, — сказал Олейф. — И Харальд, и Арталах мертвы.

— Нам лучше двигаться, — сказал Имр. — Иначе он узнает, что мы проиграли, только когда этот сукин сын Бриан войдет в Дюфлин.

Олейф кивнул.

— Мы отвезем его домой. У него должны быть достойные похороны.

Меня пронзила острая боль скорби. Мохнобород, Одд Углекус, Козлиный Банки и остальные павшие лежали под открытым небом, брошенные на поле боя. Не будет им земного погребения с оружием; вместо этого их плоть с костей склюют волки, вороны и другие падальщики. Это была суровая участь, но я ничего не мог с этим поделать.

Во время перехода я нашел Имра.

— Каков твой план?

— Вернуться в Дюфлин живым.

— Предположим, мы это сделаем…

— Боги знают, что сделают Бриан и Маэл, но ничего приятного не будет. Бриан, может, и не знает, что мы несколько лет назад совершили набег на Клуан-Мак-Нойс, например, но он будет подозревать всех с драккаров.

— Будет. Тогда в Британию?

— Возможно, да.

— Мы могли бы разжиться там серебром. — Все знали, что английский король Этельред платил дань датским налетчикам, главными среди которых были Свейн Вилобородый и Олаф Трюггвасон из Норвегии. Так норманны называли Лохланн. Хотя Олаф недавно заключил мир с Этельредом, а у Свейна были свои проблемы дома, некоторые набеги продолжались.

— На это я и надеюсь.

— Нам не хватает команды. — Было больно думать об этом. Так многие больше никогда не возьмутся за весло на «Бримдире».

Имр был сама деловитость.

— Может, найдется несколько человек в Линн Дуахайлле, а если нет, то на Мэне. Там всегда есть люди, у которых слишком много свободного времени.

Долгий, холодный путь обратно в Дюфлин я провел, представляя себе набеги на поселения в Бретланде и Англии.

Глава двадцать первая

Мы бежали из Дюфлина до прибытия победоносных армий Мунстера и Миде, в первый день года, который последователи Белого Христа называли 1000-м. Вместе с «Гьяльфрдиром» Стирлауга, Имр направил нос «Бримдира» на север. «Морской жеребец» и другие драккары разлетелись во все четыре стороны.

Сигтрюгг был на борту нашего судна. Он был колючим и трудным в общении, это правда, но он был щедр на серебро, особенно когда его жизнь была в опасности. Как сказал Имр, и все согласились, только дурак смотрит дареному коню в зубы. Богатства, предложенные Сигтрюггом — серебро, рубленое серебро, чаши Христа, золото — стоили полсотни коней, да еще и отборных. Было разумно взять его и его семью в качестве платных гостей на «Бримдир». Остатки его дружины прекрасно восполнили нехватку в команде.

Я избегал и их, и самого Сигтрюгга, насколько это было возможно на длинном, узком корабле. Было ясно, что король не простил мне моей прямоты перед Гленн-Мама, и хотя Олейф сказал ему, что я пытался спасти Арталаха, Сигтрюгг винил меня в его смерти. Судя по его взглядам, он так же относился и к Векелю, который вытащил стрелу, но не смел этого сказать.

Воины короля уловили его гнев по отношению ко мне. Однако, подавленные поражением, как побитые псы, и тем фактом, что я дружил с витки, они не проявляли никакой агрессии. Одна лишь Гормлайт, казалось, верила моей истории; она улыбалась, если я когда-либо ловил ее взгляд.

Мы остановились в Линн Дуахайлле, но не могли задерживаться. Слишком близко к Дюфлину, и это не считая Маэла Сехнайлла, союзника Бриана. Состоялась короткая встреча с Асхильд, все еще с Диармайдом, и теперь матерью крепкого маленького мальчика. Я подарил достаточно серебра, чтобы ее глаза расширились, поцеловал ее и проигнорировал ее предостережения о жизни, которую я вел, и о верном пути в ад, по которому я шел.

— Белый Христос не имеет надо мной власти. Я один из избранных воинов Одина, — заявил я и верил в это. Гленн-Мама позаботилась об этом.

Она вздохнула, перекрестилась и сказала, что будет молиться за мою душу. Когда Векель спросил, сделает ли она то же самое для его, и при этом ущипнул ее за зад, она влепила ему пощечину. Смеясь, он послал ей воздушный поцелуй и сказал, что наложил защитные заклинания на дом, ферму и всю ее семью. Протесты Асхильд по этому поводу были, в лучшем случае, вялыми. Несмотря на ее внешнее благочестие, она не отказалась от всех старых обычаев, что меня порадовало.

Вверх по побережью мы вели драккары, борясь со штормами, сильным волнением и непрекращающимся дождем. Казалось, даже стихии были против нас. Обычно воины попросили бы Векеля прочесть будущее или наложить заклятия, но не сейчас. Я задавался вопросом, не потому ли это, что он ошибся насчет победы в битве при Гленн-Мама, и верили ли они ему до сих пор. Я верил, потому что знал, что он солгал, чтобы поддержать боевой дух.

Сигтрюгг надеялся найти убежище у клана Дал Фиатах, правителей Ульстера, самого многочисленного населения в одноименном королевстве. Он был горько разочарован. Король Эохайд мак Ардгайл позволил нам всего два дня на пополнение запасов и воды. Сильный отряд воинов охранял гавань, чтобы обеспечить скорое отбытие.

Мы не нашли безопасной гавани и в Ульфрексфьорде, небольшом норвежском поселении на северо-восточном побережье королевства Эохайда. Его правитель Снорри был полон, казалось, искренних извинений. У Эохайда повсюду были глаза и уши, сказал он, и если дойдет слух, что он принял Сигтрюгга, последствия будут серьезными.

Еще больше зимних штормов ждало нас, когда «Бримдир» и «Гьяльфрдир» пробивались вдоль северных берегов Эриу. Стирлауг потерял трех человек за бортом, но ни один воин из нашей команды не утонул. Ран не утащила нас на дно, как и Тор. Было ли это благодаря многочисленным подношениям, которые мы бросали за борт обоим божествам, невероятному мастерству Карли, или и тому, и другому, я не был уверен и не пытался решить. Войдя в бухту у главного поселения Кенел нЭогайн, правителей небольшого королевства к западу от Ульстера, я никогда не был так рад оказаться в спокойной воде. На этот раз я был не один. Даже Карли, стоик до мозга костей, выказал свое облегчение.

Король Аэд из Кенел нЭогайн не был в особо хороших отношениях с Эохайдом, что давало нам надежду, что он окажется более дружелюбным, но не тут-то было. В очередной раз Имру и Стирлаугу позволили пополнить запасы еды, воды, веревок, парусины и тому подобного, а затем нам пришлось уйти.

Если настроение Сигтрюгга было черным, когда его выгнали из Дюфлина, то во время этого второго плавания оно достигло новых глубин. Я испытывал некоторое сочувствие. Между яростью от свержения Брианом, горем от потери брата и сына, неудачей в поиске убежища в Эриу и морской болезнью — морских ног у него не было — человек имел право чувствовать себя не в своей тарелке.

Настроение его улучшилось на острове Мэн. Большой остров у побережья Англии, он принадлежал королю Дублина. Норвежские жители Мэна не собирались присягать на верность Бриану Бору, но и задницу Сигтрюггу целовать не собирались. Чувствуя себя в безопасности в своей собственной крепости, они лишь на словах признавали его власть, но оказали нам более дружелюбный прием, чем где-либо до этого в нашем плавании. Сигтрюгг расположился в зале, который держали для его визитов. Имр и Стирлауг договорились с местным ярлом, который предложил нам ветхий длинный дом на окраине поселения. Это означало, что мне не придется находиться рядом с королем, и это было хорошо. Отношения между нами не улучшились.

Мэн стал для нас желанной базой на несколько месяцев; это также был первый раз, когда кто-либо мог по-настоящему оплакать товарищей, павших в битве с мунстерцами. Мы делали это с размахом, ночи напролет, поднимая тосты за Мохноборода, Одда Углекуса и Козлиного Банки — вспоминая и Ульфа — и напиваясь до беспамятства.

Имр с самого начала был занят вербовкой воинов. Это должно было быть трудно. Дошли вести о резне при Гленн-Мама и изгнании Сигтрюгга из Дублина. К счастью, у «Бримдира» была репутация. У Имра также было много серебра, не только его собственное, накопленное за годы, но и недавняя плата от Сигтрюгга. Обещание набегов на прославленном драккаре привлекательно, но мало что так убеждает человека пойти на службу, как рубленое серебро в его ладони.

Вали Силач был первым. Кузнец, как и я, с бочкообразной грудью и руками толщиной с древесный ствол, он носил за поясом не меньше трех топоров. Когда Имр спросил, зачем, он выхватил один и метнул его в воздух. Топор все еще дрожал в мачте, когда к нему присоединился второй, а за ним и третий. Все они глубоко вонзились в дерево на площади не больше умбона щита.

Имр нечасто выглядел впечатленным, но Вали, который тоже побывал во многих набегах, его впечатлил.

— Если когда-нибудь понадобится, — объявил кузнец, — я могу оскопить мужика, и он не истечет кровью до смерти.

— Странное умение, — прокомментировал Векель. — Это ты на врагах практикуешь?

Усмехнувшись, Вали погрозил пальцем Векелю, которого, казалось, ничуть не боялся.

— Витки, да еще и пошутить не промах?

Векель проигнорировал его, что, как я знал, означало, что он был смущен.

— Нет, я не поэтому это делаю, — продолжил Вали. — Это из-за моей жены, понимаешь. Хлив Яйцерезка, ее зовут, она по лошадям в основном. У нее научился.

— Женщина, которая режет яйца, — сказала Торстейн, усмехаясь. — Звучит грозно.

Вали энергично кивнул.

— Она такая, да еще и красивая.

— С такой женой не захочешь кувыркаться с какой-нибудь смазливой траллой. Поэтому ты и хочешь присоединиться к «Бримдиру»? С глаз долой, из сердца вон, а? — Векель просунул указательный палец в кольцо, образованное большим и указательным пальцами другой руки, и высунул.

Мы рассмеялись.

Вали воспринял это добродушно.

— Мужику просто хочется развеяться, вот и все. Я скучаю по морю. — Он топнул ногой по палубе. — Я скучаю по этому.

Я это понимал. И Имр тоже, и они пожали друг другу руки.

После Вали пришли два брата, Тормод Крепкий и Хрольф Рыжебородый. К путанице, у обоих были рыжие бороды и волосы, и Хрольф поспешил заявить, что, несмотря на их имена, он крепче из них двоих. Начался, очевидно, часто повторяемый спор, но они заткнулись, когда Имр им приказал. Они также были опытными налетчиками.

Еще одним был дерзкий, безбородый юнец по имени Кар, который самодовольно подошел к Имру у носа корабля, в том месте, где тот любил допрашивать потенциальных членов команды. Кар гордо объявил, что он сын Мурси. Имр одарил его пустым взглядом — как и все мы. Сбитый с толку, Кар объяснил, что мастерство Мурси во владении топором славилось по всему Мэну годами.

— Это все прекрасно, — ответил Имр, — но ты-то им владеть умеешь?

Кар взъерепенился, что его молодость сочли недостатком, но не стал протестовать, когда Имр предложил ему и мне устроить поединок. С кожаными чехлами на лезвиях топоров и под взглядами всей команды мы сошлись на палубе. К моему удивлению, Кар действительно был искусен, и мне потребовалось немало усилий, чтобы не получить травму. Имр тоже это увидел и быстро приказал остановиться.

— Подойдешь, — сказал он Кару. — А что насчет твоего отца? У нас и для него нашлось бы место.

Печальная улыбка.

— Лихорадка забрала его зимой.

— Семья?

— Мать умерла, а сестры замужем.

Имр кивнул.

— Понятно, почему ты хочешь уйти.

Я тоже понял; история Кара была похожа на мою собственную.

Имея свободное время, я часто думал о Дервайл, которая была не только захватывающей в постели, но и остроумной. На «Бримдире» не было места, поэтому я оставил ее в Дублине. Удивление Имра, когда я сказал, что я дал ей свободу, было незабываемым.

— Она была хорошенькая! И молодая, и почти со всеми зубами. Детей тоже не было. Ты бы на ней хотя бы свои деньги вернул.

Я не стал объяснять. До тех пор, пока Векель не освободил Лало, я так же относился к траллам. Они были имуществом, как скот и овцы. Но годы, проведенные в обществе Лало, когда мы ели, спали и сражались бок о бок, изменили мое мнение. Да, его кожа была черной, а моя — белой, и его волосы вились тугими кудрями, а мои падали на плечи, но на этом основные различия заканчивались. Его кровь была красной. Моя моча и его — желтой, и его дерьмо воняло не хуже моего. Он был таким же человеком, как и я, рожденным свободным и ставшим рабом лишь по злой воле судьбы. Вот и история Дервайл мало чем отличалась. Она была захвачена в плен во время норвежского набега еще маленькой девочкой.

Имр сказал бы, что я размяк, но он был неправ. Лало и Дервайл были особыми случаями. Я все равно буду брать траллов в набегах, потому что они были валютой. И иногда, когда серебра и других сокровищ было мало, траллы были единственной валютой.

Мысли о Дервайл заставляли мой пах напрягаться, и не раз я подумывал купить себе женщину-тралла. Я видел нескольких все еще привлекательных на рынке. С сожалением я решил, что это будет пустой тратой с трудом заработанного серебра. Мы могли здесь надолго не задержаться.

Пришли свежие вести из Дублина. Если им верить, Бриан Бору хотел сесть и поговорить с Сигтрюггом, с глазу на глаз. Это звучало слишком хорошо, чтобы быть правдой. Сигтрюгг не был простофилей, чтобы поверить в эту историю с первого раза. В то же утро Стирлауг отправился выяснять, что к чему.

Одно было ясно в моем уме. Если история окажется правдивой, Сигтрюгг прыгнет обратно в Дублин быстрее, чем блоха на собаку. Его возвращение имело странный смысл. Бриан не был заинтересован в управлении городом. Ему нужны были заложники и серебро, и клятва больше не создавать проблем, и он был бы вполне счастлив, если бы Сигтрюгг снова водворился в своем большом зале.

Наступил пятый месяц года, и «Бримдир» снова был в Черном пруду. После того, как мы уходили в прошлый раз, было странно снова здесь оказаться. На якоре стоял лишь один другой драккар, «Гьяльфрдир» Стирлауга, что свидетельствовало о все еще слабой позиции Сигтрюгга. Мне это не нравилось, как и пребывание в Дублине. Все изменилось. Сигтрюгг снова был королем, по крайней мере, на словах, но хозяином теперь был Бриан Бору, и Сигтрюгг плясал под его дудку. Будет ли он организовывать набеги по всему Эриу и наживаться на прибылях с оживленного невольничьего рынка города, еще предстояло увидеть. Имр был доволен выжидательной позицией. Он никому не говорил о своих намерениях, что было в его духе. Я же, беспокойный, надеялся, что время, проведенное на Мэне, пробудило в нем желание увести «Бримдир» куда-нибудь еще.

Мы вернулись сразу после ухода Бриана Бору и его армии. Король Мунстера ушел, приняв слово Сигтрюгга, посланное гонцом, что тот будет верно служить Бриану отныне и впредь. Это, как мы с Векелем сошлись во мнении, было сделано, чтобы позволить Сигтрюггу и его двору вернуться в город с некоторой гордостью и таким образом избежать дальнейшего унижения.

Я искал Дервайл, но ее нигде не было. Это обрадовало мое сердце. По словам хозяина постоялого двора, где мы останавливались, она отправилась в Ульстер. Я надеялся, что она нашла свою семью.

Бриан не ушел далеко от города, потому что договор простирался дальше заложников из Дублина и клятв верности. Сигтрюгг должен был жениться на одной из дочерей Бриана, а Бриан — взять в жены мать Сигтрюгга, Гормлайт. Совместная церемония, укрепляющая мир, должна была состояться на следующий же день.

Меня одолевали смешанные чувства: с одной стороны, мне было тошно здесь находиться, с другой — я ждал завтрашних празднеств. Покидать товарищей по кораблю не хотелось, но и напиваться до беспамятства, как собиралось делать большинство, желания не было. Векель и Торстейн скрылись вдвоем, как они иногда делали. Все их отношения — да, в общем-то, и сам этот факт — товарищи по кораблю старательно не замечали. Я решил, что причина проста: о чем не говорят, того не существует.

Я размышлял об этом. С тех пор как у Векеля начались отношения с Торстейн, он был самым счастливым, каким я его когда-либо видел. Поэтому принять их как пару было несложно. Надо полагать, они спали вместе, но живот у Торстейн ни разу не округлился. Причина могла быть только в Векеле. Благодаря травам, которые я купил по его совету, Дервайл тоже ни разу не понесла.

«Удачи им обоим», — подумал я.

У меня появилась цель на вторую половину дня. Я куплю Векелю подарок, просто потому что он мой самый близкий друг. Что это будет, я пока не знал. Решив, что в кошеле денег хватит и нет нужды наведываться в мой личный тайник, зарытый в поле к северу от Дюфлина, я собрался. Я надел чистую тунику, причесал волосы, сунул за пояс сакс и спустился с «Бримдира». До ворот в стене было недалеко, и стражники приветствовали меня дружелюбно. Нашу роль в побеге Сигтрюгга не забыли.

Площадь перед большим залом короля кишела народом; подготовка к королевским свадьбам шла полным ходом. Бывший воин был в своей стихии: указывал, жестикулировал, орал на медлительного тралла, приказывал занести скамьи внутрь, прежде чем впустить музыкантов. Тощие дворняги крутились у телеги мясника, груженой говяжьими, свиными и бараньими тушами. Из сломанной плетеной клетки сбежали куры и теперь метались под ногами. За ними гонялась пара мальчишек, но они так хохотали, что я усомнился, поймают ли они когда-нибудь этих несчастных птиц.

Я пробирался сквозь толпу, вспоминая хольмганг, в котором я сражался здесь много лет назад. Многие сказали бы, что Бьярн поскользнулся и упал по злому року; я же всегда считал это вмешательством самого Одина. Зеленым и неопытным, мне было не победить в том бою иначе. Затем я подумал о пляже в Линн Дуахайлле, о вороне с глазами-бусинками, о трупе с раскроенным черепом и о богом данном мече.

Вести о нем время от времени доходили до меня — рассказы о том, как сын Маэла Уа Сехнайлла сражается им в битвах, и как люди присягают на верность Миде на его серебряной рукояти. Это знание кололо и терло, словно плохо подогнанная подпруга, горьким напоминанием о моем все еще не отомщенном отце. И никогда не упоминалось о законном владельце клинка — обо мне. «Однажды он снова будет моим», — поклялся я себе. С Кормаком будет расплата. Кровью. Я предложу его жизнь Одину, как предложил жизнь Бьярна, и каждую жизнь, которую я заберу этим мечом после.

— Проводник нужен? — Вопрос прозвучал на гьок-гоке, а задал его босой мальчишка лет десяти в грязных обносках. Он преградил мне путь, проныра.

— Я достаточно хорошо знаю Дюфлин.

— Да неужели? — В нем была самоуверенность юности и глупости. — Где продают лучший эль?

— «Соломенная крыша». — Это было наше любимое место.

Он фыркнул в ответ.

— Каждый дурак знает, что в «Медной голове».

— Поосторожней со словами, кого ты дураком называешь, — предупредил я. По правде говоря, я слышал то же самое, но та корчма была на западной окраине города — долгий путь на трезвую голову, и еще хуже, когда налижешься эля. Это и было основной причиной, почему я ни разу не переступал ее порог.

— Все равно тебе не выпивка нужна, — заявил он.

Проницательно.

— Почему ты так уверен?

— Ты же один, нет? — Он подмигнул с такой похотью, что для такого юнца это выглядело дико. — Хочешь развлечься? Там рядом есть местечко, полное смазливых молодух.

— Не хочу. — Тем не менее, я почувствовал укол тоски по Дервайл.

— Или тебе мужик по нраву? А может, мальчик?

— Нет! — У меня никогда не было таких чувств к Векелю или к кому-либо из мужчин.

— Тогда ты хочешь что-то купить.

Я зашагал в сторону ближайших лавок. Он не отставал, выдавая забавный, непрерывный комментарий о том, что мне могло бы понадобиться. Туфли, сапоги, пояс. Туника. Штаны, потому что мои, по его мнению, были в плохом состоянии. Нож. Топор или копье. Меч.

Я не отвечал, но мое молчание лишь подливало масла в его огонь.

— Щит?

— Шлем?

— Доспехи?

Вопреки себе, я усмехнулся. Его предположения сокращали список возможных подарков для Векеля. Меня осенило, но я не мог припомнить, чтобы видел в Дюфлине лавку серебряных дел мастера. Я продолжил поиски, свернув на одну улицу, затем на другую, и еще. Безуспешно. Местные знали бы, но я не собирался спрашивать дорогу, потому что это дало бы мальчишке преимущество.

Я вел себя как десятилетний, понял я, споря и препираясь с Векелем. Я сдался.

— Я ищу серебряника.

Уперев руки в бока, точь-в-точь как Асхильд, когда оказывалась права, мальчишка сказал:

— А я уж было подумал, ты никогда не спросишь.

— Ты тоже не угадал, — возразил я, улыбаясь.

— Верно. — Одно слово, такое серьезное. Он протянул руку. — В этой жизни ничего не бывает бесплатно, как говорит мой дядя.

— Получишь плату, если в лавке найдется то, что мне понравится. — Я смерил его взглядом. Наконец, с преувеличенным вздохом, он повел меня в следующий переулок налево и с триумфом остановился у неприметного дома. — Здесь.

— Так близко было?

Хитрый взгляд.

— Не моя вина, что ты не так хорошо знаешь Дюфлин, как утверждаешь.

Я усмехнулся и, постучав в открытую дверь, вошел. Покрытые тканью столы пересекали все здание, разделяя его на неравные части. На обозрение было выставлено небольшое количество серебряных изделий: фибулы, кольца, простые ожерелья со стеклянными подвесками и один гравированный браслет. Это было разумно; проворный вор мог влететь и вылететь в мгновение ока.

Продавались и другие вещи: доска для тафла из полированного дуба с фишками из рога и камня, прекрасная деревянная свирель Пана, флейты из гусиных костей, просверленные свиные кости на витых шнурах. Если владелец заведения делал и это, то он был весьма талантлив, решил я. Шансы найти подарок для Векеля казались хорошими.

— Доброго дня, господин. — Пухлый, краснощекий мужчина в кожаном фартуке встал, положив тонкий молоточек на свой верстак. Я разглядел маленькую наковальню, кусачки, щипцы, пробойники, а также листы и прутки серебра. — Ищете что-то определенное? — спросил он по-норвежски.

— Просто смотрю, — сказал я, изучая браслет. Цельный обруч, он нес на себе поразительный узор из сотен маленьких треугольников, каждый усеян одной или несколькими зернами. Стиль был знакомым; такой был у Имра и у Торстейн.

— Этот будет стоить немало. — Мой проводник вошел без приглашения.

Я не хотел, чтобы он крутился рядом, поэтому покопался в кошеле и достал кусок рубленого серебра стоимостью в дневной заработок. Его глаза расширились, и я сказал, погрозив пальцем:

— Вот, но ты будешь водить меня, куда я скажу, до самого вечера.

Быстрый кивок.

Я бросил серебро обратно в кошель и затянул шнурок.

— Позже.

Ему удалось подавить большую часть протеста, рвавшегося из его горла.

— Жди снаружи.

Возмущенный шепот:

— Без меня тебя могут обмануть!

— Я справлюсь.

С многозначительными взглядами через плечо он выскользнул за дверь.

— Назначил себя твоим проводником, а?

— Что-то вроде того.

— Он неплохой парень.

— Ты его знаешь?

— Да. Орм, его зовут, сирота. Живет со своим дядей, кузнецом, который гоняет его как собаку.

Это объясняло рвение мальчика заработать свои собственные деньги, подумал я.

Кончики пальцев серебряника коснулись браслета.

— Нравится?

— Нравится, — ответил я, быстро добавив: — но я здесь не для себя.

— Подарок для дамы?

— И не для нее. Покажи мне другие свои товары.

Он подошел к крепкому сундуку в задней части комнаты. Вытащив из-под туники ключ на ремешке, он открыл внушительный бочкообразный замок, подобный которому я редко видел, и поднял крышку. Он вернулся с толстым свертком шерсти. Быстрым, отработанным движением он развернул его, явив взору россыпь перстней, браслетов, шесть диковинных, но потрясающе красивых ракушек и пару великолепно вырезанных игральных костей.

— Это не серебро, — сказал я о костях.

— Они вырезаны из бивня хроссвальра.

Память кольнула. Целую вечность назад в Линн Дуахайлле у Эгиля Толстого был целый бивень.

— Чего-чего? — произнес женский голос по-норвежски, но с ирландским акцентом.

Глава двадцать вторая

Серебряник приветственно поклонился.

— Хроссвальр, госпожа.

— Странное название, — сказала она по-ирландски. Она была ниже меня, молодая, рыжеволосая и, что сбивало с толку, казалось, прекрасно понимала, насколько привлекательной я ее нахожу. Уверенная в себе, она не обращала внимания на недовольное лицо стоявшей позади женщины средних лет — служанки, решил я.

— Это значит «конь-кит», — сказал я. — Они похожи на тюленей, но намного крупнее, и к тому же опасны.

— Где они водятся?

— В Грёнланде.

В ее зеленых-зеленых глазах мелькнул интерес.

— Вы там бывали?

Солгать — значило бы произвести впечатление, но врать я никогда не умел.

— К сожалению, нет.

— Говорят, там еще холоднее и суровее, чем в Исландии.

— Я слышал, — ответил я, пораженный ее познаниями.

Она цыкнула языком, заметив мое удивление.

— Не только вы, норманны, плаваете далеко за моря! Святой Брендан доплыл до Исландии за сотни лет до любого из вашего племени. Это общеизвестно.

Я этого не знал. Я покраснел и, заметив, как забавляется моей неловкостью серебряник, еще и разозлился.

Она была остра как игла.

— Я не хотела вас обидеть.

— И не обидели, — сказал я, легко прощая ее.

Почуяв дело, серебряник вмешался на сносном ирландском:

— Чем могу быть полезен, госпожа?

— Вы делаете фибулы?

— Ну разумеется. — Из-под стола появился еще один шерстяной сверток. Его содержимое, многочисленные пары искусно гравированных фибул, тут же заставили молодую женщину и ее служанку охать и ахать.

Мое внимание теперь больше было приковано к госпоже, чем к товарам, которые я разглядывал до этого.

— Вам нравятся эти кости, молодой господин. — Серебряник, старый пройдоха, вернул меня к делу. — Я дам вам хорошую цену.

— В другой раз, — ответил я по-ирландски, чтобы молодая женщина могла понять. Я взял одну из маленьких ракушек, завороженный ее гладкостью и крапинками на поверхности. Я привык лишь к ракушкам-бритвам, трубачам да мидиям. — Откуда это?

— Вы слышали о Йорсалаланде? — Название места звучало дико на ирландском.

— Естественно, — сказал я, благодарный, что слушал рассказы Имра. Голова молодой женщины повернулась; она слушала, что меня порадовало. — Его столица — Йорсалир, святой город последователей Белого Христа. Оба лежат далеко к югу от Миклагарда.

Он серьезно кивнул.

— А еще южнее — узкое море, которое контролируют арабу. Мне говорили, что ракушки оттуда. Местные жители используют их как деньги, как мы — серебро.

— Сколько за все шесть?

Цена его заставила мои глаза вылезти из орбит. Я рассмеялся и сделал вид, что ухожу.

На следующем же вдохе он сбавил цену вдвое. Я предложил ему седьмую часть от его первоначальной цены, и мы сошлись на пятой.

— Я бы заплатила больше, — сказала молодая леди.

Серебряник был возмущен.

— Почему же вы не сказали, госпожа?

— Я не хотела показаться невежливой. — Она взглянула на меня. — Эти ракушки для вашей жены?

— Я не женат.

— Тогда для вашей женщины. У такого славного воина, как вы, должна быть одна.

Это мне понравилось еще больше.

— Нет. Ракушки для моего друга, Векеля. Он витки, друид.

В ее глазах промелькнул страх.

— Хорошо, что я промолчала. Было бы неразумно переходить дорогу друиду.

— Ракушки ваши, если хотите, — сказал я, думая: «Векелю я могу купить что-нибудь другое».

— Нет. — Она сжала мои пальцы вокруг них и легонько стиснула.

— Хорошо. — Я склонил голову в знак уважения и чтобы успокоиться, потому что от ее прикосновения у меня слегка закружилась голова. К моему облегчению, она вернулась к разглядыванию фибул.

Я принял кусок ткани, чтобы ракушки не побились в моем кошеле. Спрятав их, я поблагодарил серебряника. Я успокоился, пульс пришел в норму; это был момент, чтобы снова заговорить с молодой женщиной, но в голове было пусто, как в перевернутом ведре. Я прекрасно знал почему. Не считая Дервайл, а она была траллом, я не привык говорить с привлекательными женщинами.

Она бросила на меня беглый взгляд, и я ухватился за эту возможность.

— Нашли фибулы по душе? — Это была слабая первая попытка.

— Я не уверена.

— Любая из них будет хорошо на вас смотреться. — Это все, что я смог придумать, и прозвучало это еще хуже.

Служанка скривилась так, что молоко бы свернулось, но на щеках ее госпожи заиграли ямочки.

Я хотел продолжить разговор, каким бы неловким он мне ни казался, но, услышав снаружи громкие голоса, среди которых были Вали, Хрольф и Тормод, я решил уйти, пока не поздно. Мы, вероятно, никогда больше не встретимся, она ведь гостья в городе, и я не хотел, чтобы последнее впечатление обо мне у молодой леди сложилось благодаря пошлым шуточкам моих товарищей.

Вежливо кивнув ей и проигнорировав ее служанку, я вышел из лавки незамеченным Вали и остальными. Я дал им пройти дальше по улице. Хотя я и не купил браслет, у меня было настроение купить что-нибудь для себя, а в их компании это было бы невозможно.

— Твои друзья? — Мальчишка прислонился к витрине.

— Да.

— Вот видишь? Я знал, что ты не в настроении пить.

Я хмыкнул.

— Тебе понравилась та девица. Я по голосу понял.

— Да неужели? — возразил я, снова удивившись его проницательности.

— Она не из здешних.

— Откуда у нее акцент? — Я не мог определить.

— Из Осрайе, может, или из Мунстера.

«Глупо чувствовать разочарование», — сказал я себе. Случайная встреча, подобная этой, никогда ни к чему не приведет. И все же воспоминание о нашей встрече не покидало меня.

— Ну что ж, пора. — Это было на следующий день, когда должна быть двойная свадьба, и Имр нарядился, чтобы произвести впечатление. Борода умащена, на нем лучшая туника, на руках — все до единого браслеты. Он даже заставил своего тралла постирать его мешковатые, цветастые штаны. — Нам лучше не опаздывать, иначе все пиво выпьют.

Команда, собравшаяся в корчме, где остановился Имр, рассмеялась. Никому не было дела до самой свадьбы, проходившей в самой большой из церквей Белого Христа в Дюфлине, но каждый мужчина с «Бримдира» намеревался принять приглашение на пир после.

Было типично для Векеля, что он хотел посмотреть на невест, особенно на дочь Бриана, Слайне. В шестнадцать лет она была стара для замужества, и, если верить слухам, красавица. Мне эта девушка была неинтересна. Дочь короля, она была из другого мира, вся из себя манерная и жеманная. Если я когда-нибудь найду себе кого-нибудь, решил я, она будет похожа на ту бойкую молодую женщину из лавки серебряника.

Я не увидел ни Сигтрюгга, ни Бриана, ни Гормлайт, ни Слайне, когда мы добрались до большого зала. Место было забито до отказа; столы и скамьи были выставлены на улицу, и день был теплый и ясный, так что мы даже не пытались войти. Толпа частично состояла из дружинников и траллов, но были и сотни гостей и доброжелателей. Они прибыли из Дюфлина и Мунстера, Лайина, Осрайе и Миде. К счастью, Маэл Сехнайлл не приехал, как и его сын Кормак. Король Коннахта, однако, послал одного из своих сыновей, а Ульстер, опасаясь нового союза Бриана и Сигтрюгга, отправил отряд высокопоставленных вельмож.

Были и ярлы с Мэна, полные улыбок и тостов за здоровье, привыкшие держать нос по ветру. Присутствовал Ивар из Ведрарфьорда, едва скрывавший свое недовольство, но он всегда был упрямцем. Эмиссары из Лимерика и Дун-Корки были здесь, выказывая уважение Бриану, самой крупной рыбе в их пруду. И последнее, но не менее важное, я заметил Снорри из Ульфрексфьорда, прощенного Сигтрюггом, по крайней мере, так он говорил.

Бывший воин, который также сбежал на «Бримдире», приветствовал нас как старых друзей. Извинившись за нехватку места в зале, он приказал вынести столы и, что важно, две большие бочки пива. Мы с энтузиазмом принялись за дело, поднимая тосты за Сигтрюгга и Слайне, за Бриана и Гормлайт, и за Бывшего воина тоже. Довольный, он подсел к нам и выпил с нами кружку. Свадьба прошла довольно хорошо, сказал он, ее отслужили два епископа и тот священник с тонкими губами.

— Всего лишь «довольно»? — переспросил я.

— Ярла из Ульстера стошнило прямо на пол. Слишком много эля. К счастью, это случилось во время проповеди, и он был сзади. Не думаю, что Сигтрюгг или Бриан видели.

— Кто-нибудь им расскажет, — сказала Торстейн.

— Несомненно, — сказал я. — Еще одна причина для Сигтрюгга таить обиду на Ульстер.

— Так или иначе, за здоровье короля, — сказал Бывший воин. — Пусть он поскорее сделает Слайне ребенка.

Мы подняли кружки и выпили. Сославшись на дела, Бывший воин откланялся.

— Лучше привыкайте к таким тостам. Ибо король будет нашим господином, если мы останемся. Он и Бриан. — Имр обвел всех взглядом, оценивая реакцию.

— Я бы ушел в другие края, — сказала Торстейн, никогда не боявшаяся говорить то, что думает.

Лало кивнул; ему вечно не сиделось на месте. Векель подпер подбородок рукой. Он тоже наблюдал.

— Отныне будет одна политика, и ничего больше, это уж точно, — сказал я. — Бриан — самый могущественный человек в Эриу, и никто не может этого отрицать. Лично у меня нет желания быть его человеком, как не было и желания быть человеком Сигтрюгга.

— Набеги будут, но только на Ульстер, таков мой прогноз, — сказал Векель. — Его короли до сих пор не преклонили колено перед Брианом, а Сигтрюгг захочет отомстить за то, как они с ним обошлись.

В ответ раздались хмыканья и бормотание. Побережье Ульстера славилось штормами, а его жители не сдавались так легко, как, скажем, неженки-монахи из Клуан-Мак-Нойса.

Имр ссосал пену с усов и по-прежнему хранил свои мысли при себе. Невозможно было угадать, к чему он склоняется.

Если он останется, я не был уверен, что смогу. Отношения с Сигтрюггом и до Гленн-Мама были натянутыми, а после злосчастной гибели Арталаха стали еще хуже. Наше пребывание на Мэне ничего не изменило; сидя без дела, Сигтрюгг имел время для раздумий, и не только о том, как его свергли. Несмотря на мои попытки избегать его во время плавания обратно в Дюфлин, его взгляды были убийственными. Остаться, решил я, — значит в конце концов истекать кровью в каком-нибудь переулке темной ночью или плавать лицом вниз в Черном пруду.

Когда я уйду, я буду не один. Торстейн уже высказала свое мнение, а Векель не задержится, если уйдем и я, и его возлюбленная. Значит, и Лало пойдет с нами. Я окинул взглядом товарищей. Большинство новичков, вероятно, останутся, среди них Вали, Тормод, Хрольф и Кар, но некоторых из старой команды можно будет уговорить. Если так, то и хорошо, решил я. Если нет, мы уйдем в любом случае. Кнорры с купеческими товарами часто пересекали море в Британию и на Мэн весной и летом, и у нас было серебро, чтобы заплатить за проезд.

Я подумал об отце и решил, что мое решение — остаться или уйти — не сильно повлияет на шансы отомстить за его убийство или вернуть себе меч, данный Одином. Свой единственный шанс в Дун-на-Ски я бездарно упустил. Пойти туда снова одному или даже с друзьями — значит скорее погибнуть самому, чем убить Кормака. Отец не хотел бы, чтобы я погиб, мстя за него, сказал я себе. Это было некоторым утешением. Как и искренняя надежда, что когда я вернусь в Эриу, Один может дать мне еще одну возможность не только убить Кормака, но и снова забрать меч. Я ее не упущу.

Настроение поднялось при мысли о новых землях, и, решив, что Сигтрюгг не создаст мне проблем до моего ухода, я решил как следует присоединиться к празднествам.

Некоторое время спустя, изрядно потрепанный, я отошел от своих друзей. Не желая мочиться на виду у всех, как остальные, — я был пьян, но не совсем дикарь, — я побрел вдоль стены большого зала, время от времени прислоняясь к ней, пока в голове не прояснится. Отойдя достаточно далеко от толпы, я расстегнул штаны и дал волю своему переполненному мочевому пузырю. Я только что закончил, когда мое внимание привлекли голоса слева, со стороны задней стены здания. Я повернул голову. Фигура, высокая и широкоплечая, стояла шагах в тридцати, спиной ко мне.

— Ты хорошенькая. Поцелуй меня, — сказал он по-норвежски.

— Ты хоть представляешь, кто я? — ответила женщина, ее норвежский был с акцентом.

Она стояла перед ним, и была ниже ростом, так что я ее не видел, но что-то шевельнулось в памяти.

— Не знаю и знать не хочу. Давай, целуй. — Он шагнул вперед.

— Оставь меня в покое, скотина!

Звук пощечины.

— Сука! — Мужчина бросился вперед, и раздался крик боли.

Я побежал. Я и раньше видел насилие над женщинами, но не в мирном городе, и уж точно не на свадьбе. Занятый борьбой, нападавший не услышал меня. Я зацепил ногой его лодыжку и дернул. Его ноги разъехались, и он мешком повалился назад, прямо на меня. Я ударил его в лицо, когда он уставился на меня снизу вверх, а когда он упал на спину, стал пинать его куда попало. Ребра, голова, живот, снова голова.

Он замахал руками, пытаясь меня схватить. Я топнул и с удовлетворением почувствовал, как его нос хрустнул под моим сапогом.

— Это тебе за то, что ты скиткарл, — сказал я и топнул снова. Он взревел и свернулся в клубок, что позволило мне взглянуть на его жертву. Меня можно было сбить с ног перышком. Это была та молодая ирландка из лавки серебряника, та, что так меня пленила. Но сегодня на ней было великолепное синее платье, а в рыжих волосах — венок из цветов. Она была ошеломительна.

— Это вы, — комментарий был таким жалким, что я внутренне съежился.

Бровь изогнулась.

— Вот так сюрприз.

— Вы ранены?

Ее рука поднялась к шее, к багровому следу от пальцев.

— Совсем немного.

Я снова пнул мужчину, и он застонал.

— Невоспитанная скотина.

— Если Сигтрюгг узнает, ему конец.

Я онемел. Потрясение было таким же сильным, как в тот раз зимой, когда, к веселью моих товарищей, я упал головой вперед в Черный пруд.

— Будешь так рот разевать — муха залетит, говаривала моя мать.

— Вы — Слайне, дочь Бриана Бору.

— Если только Сигтрюгг сегодня не женился на ком-то еще.

Невероятно, как легко она меня смущала. Я снова пнул его, вызвав удовлетворенный стон. В голове все кружилось.

— Что… почему вы были снаружи, моя госпожа?

Теперь настала ее очередь краснеть.

— Мне нужно было подышать свежим воздухом.

Это мне было знакомо, по крайней мере, я так думал.

— Перебрали с элем?

— Нет! Потому что меня только что выдали замуж за человека, у которого сыновья моего возраста!

— Простите. Я не подумал. — Она не ответила, и я сказал: — Вы не были согласны на этот брак.

— У меня не было выбора!

— Полагаю, что нет. — Меня наполнило сочувствие к тому, что дочь короля, а теперь жена и королева другого, имела столько же власти над своей жизнью, сколько и тралл.

— Свадьба Сигтрюгга со мной и моего отца с Гормлайт помогла укрепить мир. Это для блага народа. Мои желания ничего не значат.

— Мне жаль, — сказал я, не зная, что еще сказать.

Она сделала пренебрежительный жест.

— У вас не дублинский акцент. Откуда вы?

— Из Линн Дуахайлла, небольшого поселения в дне плавания к северу.

— Я знаю это название. Изначально оно было норвежским?

— Именно. Мой отец был норманном, мать — ирландкой.

— Они оба умерли?

— Да. — Я увидел их обоих: одну, бледную и холодную на родильном ложе, с младенцем рядом, и другого, жертву жадности Кормака. — Моя мать умерла много лет назад. Смерть отца была не так давно.

Она коснулась моей руки, и по коже пробежали мурашки.

— Его уход не был легким?

— Он был убит одним из сыновей Маэла Сехнайлла. Кормаком.

Ее губы сложились в букву «О».

— За что?

— Он пришел в кузницу моего отца и увидел меч — мой меч. Меня в то время не было. Кормак захотел его, а мой отец сказал, что не вправе отдавать клинок. Кормак убил его и забрал меч себе.

— Как ужасно! Вы искали правосудия?

— Тьфу! Я даже не пытался. — Я не собирался упоминать Дун-на-Ски и то, как я не убил Кормака.

— Почему?

— Только одно случается, когда люди моего положения ищут управы у знати.

Потрясенный взгляд, затем:

— Я никогда об этом не думала.

Я удержался от резкого ответа, который вертелся у меня на языке.

— Я надеюсь однажды снова встретить Кормака. Ничто не остановит меня от мести. Ударь меня Один, если я лгу.

Молчание.

Я увидел ее лицо.

— Вы поклоняетесь Белому Христу.

— А вы — язычник. — Она выглядела слегка шокированной, но на ее щеках играл румянец.

— И горжусь. — Я сунул руку под тунику и достал своего ворона.

Она отпрянула, как от рычащей собаки.

Я рассмеялся.

— Вы боитесь старых богов.

— Вовсе нет! — К моему удивлению, она протянула руку и взяла амулет. Наши пальцы соприкоснулись. Смутившись, я отпустил его, хотя прикосновение взбудоражило меня. Она же не отпускала. Теперь мы стояли близко; она изучала ворона-молот, а я вдыхал ее аромат, любовался легкой россыпью веснушек на светлой коже, разглядывал рыжий завиток у самого ушка.

— Вы прекрасны. — «Самая прекрасная женщина, которую я когда-либо видел», — подумал я, чувствуя, как голова пошла кругом, и дело было совсем не в пиве.

Она подняла голову. Наши взгляды встретились. Наши лица разделяла какая-то ладонь.

— Спасибо, — сказала она, улыбаясь.

Мне потребовалась вся моя выдержка, чтобы не наклониться к ней и…

— Это ворон? — спросила она.

— Да. Мунин, одна из птиц Одина. — Слова сорвались шепотом. Сам не знаю почему.

— Моя госпожа? — настойчивый, даже резкий женский голос.

Слайне отступила назад, ее грудь вздымалась и опускалась заметно быстрее, чем прежде.

— Как вас зовут?

— Финн, моя госпожа. Финн Торгильссон.

— Я вам благодарна.

— Моя госпожа, где вы? Ваш муж зовет! — Голос приближался к дверному проему, из которого она, должно быть, вышла.

Слайне шагнула внутрь, не давая служанке выйти и увидеть меня.

— Убить его? — Я пнул ее обидчика в пах, и тот издал глубокий, нутряной стон.

— Вы бы сделали это?

— За то, что он сделал с вами, да. — И я не шутил. — Мертвецы не болтают.

Я ее шокировал, это было очевидно. Она колебалась, пока крики служанки становились все громче, затем сказала:

— Нет. Лишь убедитесь, что он никому об этом не расскажет.

Я твердо кивнул ей, дождался, пока дверь закроется, затем наклонился и схватил мужчину за ворот туники. Подтащив его с земли, я вонзил кончик своего сакса ему в левую ноздрю. Его окаменевшие глаза опустились на клинок, а затем снова поднялись на меня.

— Как тебя зовут?

— Рогнальд.

— Ты с драккара?

— Да. С «Морского жеребца».

— Неудивительно, что ты один из людей Асгейра, — прорычал я. — Я знаю тебя, Рогнальд, и знаю твой драккар. Проболтаешься хоть словом кому-нибудь, когда-нибудь, и я буду преследовать тебя до скончания веков. Смерть твоя будет невыносимо мучительной. Я отрежу тебе пальцы на руках и ногах, вырежу яйца, выколю глаза — ты будешь молить о пощаде задолго до того, как я закончу. Понял?

По его небритым щекам текли слезы.

— Клянусь, — всхлипнул он, — Всеотцом, и Белым Христом тоже.

Я долго смотрел ему в лицо, пока запах мочи — он обмочился — не подсказал мне, что он, вероятно, говорит правду. А затем — щелк — я одним движением распорол ему ноздрю и, кричащего, уронил на землю.

— Не забудь, — сказал я ему.

Сделав дело, я почувствовал жажду — хотелось еще эля.

Глава двадцать третья

Среди пения, армрестлинга, игры в кости и лапанья любой траллы, что по глупости осмеливалась подойти близко, моего возвращения никто не заметил. Никто, кроме Векеля. Он в последнее время пил мало, даже в такие моменты, заявляя, что если уж ему и терять голову, то от трав, что приносят сны или второе зрение.

Я налил себе свежую кружку пива из бочки и подошел к нему.

— Ну и отливал же ты. Так долго еще никто не ходил, — сказал он.

Я отпихнул Кара в сторону, садясь рядом с Векелем.

— Ну?

Я притворился, что не понимаю.

— А?

— Тебя долго не было. — Он уставился на меня. — Женщина?

— Нет. — Но я не мог встретить его взгляд.

— Я так и знал! Быстренько перепихнулся? — Для наших гребцов это было в порядке вещей.

— Да иди ты! — возмутился я.

— Значит, не тралла.

Я уткнулся носом в свою кружку, надеясь, что он отстанет.

— Свободнорожденная служанка приглянулась.

Я изо всех сил старался его игнорировать, но Векель был как ребенок, ковыряющий болячку. Он не отстанет, пока не сдерет ее, зажила она или нет.

— Ты ее поцеловал?

— Нет. — Хотя я мог это отчетливо представить.

— Ты собираешься снова с ней увидеться?

— Надеюсь, — сказал я, думая: «Помимо самых банальных приветствий, легче будет надеть вьючное седло на жеребенка, чем заговорить с ней». И это еще не считая опасности.

— Ты вдруг стал таким несчастным.

— Ничего.

— Что-то не похоже.

Я отхлебнул пива и с горечью подумал, что было бы лучше уйти в тот самый миг, как стало ясно, кто такая Слайне.

— В чем дело?

Я нахмурился и подумал: «Все равно из этого ничего не выйдет. Можно и рассказать». Я придвинул губы к его уху.

Он похотливо ухмыльнулся.

— Ооо, как мило.

Я ударил его.

— Ладно, не буду тебе рассказывать.

— Прости, Финн.

Такое от Векеля можно было услышать редко. Я посмотрел, искренен ли он. Вроде бы да, поэтому я смягчился и снова наклонился. Тихо я сказал:

— Я встретил Слайне.

Векель моргнул.

— И?

— Кажется, я ей понравился. — Я объяснил, что произошло.

— Девчонка благодарна, что ты не дал ее изнасиловать. Это не то же самое, что видеть солнце в твоих глазах.

Затем я рассказал ему о нашей встрече в лавке серебряника и о ее словах насчет моей жены.

— А вот это уже интереснее. Может, ты и прав. А чувство взаимно?

Я кивнул. Я ожидал, что он тут же начнет предостерегать меня, чтобы я не связывался с женой Сигтрюгга, что меня оскопят, или убьют, или и то и другое, но вместо этого Векель улыбнулся.

— А ты, я погляжу, влюбленный теленок.

Я не знал, что ответить, поэтому промолчал.

— Неудивительно, что она не счастлива. Сигтрюгг не красавец, да и в отцы ей годится.

Я стиснул зубы, пытаясь выкинуть из головы образ, как он забирается на Слайне.

— Было бы безумием продолжать это — ты должен это понимать.

Он порылся в своей сумке. Его кулак появился, сжимая что-то.

— Нет, — сказал я. — Только не руны.

Векель все равно их бросил. Он наклонился над залитым пивом столом, сосредоточенно поджав губы, и длинным ногтем тыкал то в одну кость, то в другую.

У меня все внутри скрутило, но я не мог отвести от него глаз.

Он пробормотал что-то неразборчивое.

— Ну? — потребовал я.

— Ооо, витки читает будущее. — Это был Кар, он уже заплетался, но на лице его был живой интерес. — Куда мы в следующий раз в набег?

Мое сердце екнуло. Меньше всего мне хотелось, чтобы кто-то еще, особенно тот, кого я плохо знал, об этом узнал.

Векель поднял на Кара свои подведенные черным глаза.

— Я ищу не это.

— А что тогда делаешь?

— Определяю, когда ты умрешь. — Холодные слова, произнесенные ровным, безжизненным тоном.

Лицо Кара побледнело, и он поднес руку ко рту. Вскочив на ноги, он поспешил прочь.

— Его сейчас стошнит, — заметил Векель.

— Это было лишнее.

— Ты бы предпочел, чтобы я сказал ему правду? — Он поймал меня и знал это.

Однако я больше не был настроен на игры.

— Скажи мне, что ты видишь. Мне нужно знать, Векель.

— Норны сплели ваши нити воедино. — В его голосе было необычное благоговение.

Мое сердце запело.

— Я вижу, как они расходятся. Это продлится недолго.

Разочарование столкнулось с реальностью. Слайне замужем, Сигтрюгг в добром здравии.

— Она любит меня?

— Будет любить. И ты будешь любить ее. — Он усмехнулся. — Ты уже на полпути к этому.

Я подумал не о влечении и страсти, а о последствиях, если Сигтрюгг узнает, и почувствовал укол страха. Быстро я смешал кости, нарушая узор. Векель не сделал ни движения, чтобы меня остановить.

— Многие не хотят знать всего, — сказал он, пожимая плечами. — Посмотри на реакцию Кара.

Я молчал, отчасти жалея, что не прервал его чтение еще раньше. Я мог бы сдержаться, не пойти на помощь Слайне. Но теперь было ясно, что судьба свела нас вместе. Кто я такой, чтобы пытаться это остановить?

Он поднял свою кружку.

— За тебя и твою возлюбленную.

Подняв свою и отбросив мысли о смерти, я ухмыльнулся. Мое прежнее решение покинуть Дюфлин было совершенно забыто, и я начал придумывать способы встретиться со Слайне и как бы повлиять на Имра, чтобы он задержался еще ненадолго.

В итоге, последнее мне и не пришлось делать. Поздней ночью Имр, который, как он сам потом сказал, должен был быть умнее, согласился на поединок по борьбе с Вали. Исполинская сила кузнеца быстро дала о себе знать, и Имр был дважды повержен на землю, хлопая рукой в знак сдачи. Хотя он уже не мог победить — состязание шло до двух побед из трех, — он настоял на последней схватке. Пройдя в ноги, он обхватил колени Вали и повалил его, каким-то образом умудрившись вскочить на грудь кузнеца, прижать коленями его руки и заставить Вали признать поражение. Ликуя, Имр лишь потом заметил, что сильно потянул подколенное сухожилие.

Испытывая сильную боль, не в силах долго стоять, он получил от Векеля приказ отдыхать. Когда Имр спросил, как долго, Векель ответил: «Столько же, сколько веревка». «Будь точнее», — потребовал Имр, на что ему ответили, что веревка может быть какой угодно длины.

Я не желал, чтобы Имр слег, но был чертовски рад, что он не в состоянии вывести нас в море. Травмы подколенных сухожилий были непредсказуемы. Как сказал мне Векель, подмигивая, иногда восстановление занимало месяцы.

На следующий день я был не в том состоянии, чтобы искать Слайне, что было и к лучшему, ибо новобрачные вышли из своей спальни лишь для того, чтобы окровавленную простыню с их ложа, доказательство ее девственности, вывесили перед большим залом. Затем, когда траллы сменили постельное белье, они снова скрылись, как громко заметил Сигтрюгг толпе, «чтобы убедиться, что посеяно больше семян». Об этом рассказал Лало, который ходил посмотреть.

Это привело меня в дурное расположение духа. Хотя я лишь вкратце говорил со Слайне, мне была ненавистна мысль о ней под корчащимся Сигтрюггом. Я раздраженно гадал, заикается ли он в момент наивысшего наслаждения. Не желая предаваться мрачным мыслям, я достал свое оружие и наточил его так, как никогда раньше.

Карли Коналссон, который не любил надолго покидать корабль и спал на борту, прокомментировал:

— Знаешь что-то, чего не знаю я, Ворон Бури?

Я одарил его вопросительным взглядом.

— А?

— Ты готовишься к битве. Я подумал, не приказал ли Сигтрюгг Имру сегодня утром идти в набег.

— Нет. — Я провел точильным камнем по лезвию топора, вверх-вниз, вверх-вниз, затем то же самое с другой стороны. Я проверил остроту большим пальцем. Клинок был смертельно острым и с легкостью отделил бы голову Сигтрюгга от плеч. — Разгоняю пивной туман, вот и все.

Карли недоверчиво хмыкнул, но он знал, когда человек не хочет говорить, и оставил меня в покое.

Монотонная работа утомила меня, отяжелевшего от выпитого, поэтому я свернулся в своем одеяле между морскими сундуками и закрыл глаза. Пробужденный криками чаек, я решил, что день почти на исходе. Карли нигде не было; моими единственными спутниками были недовольно выглядящие часовые, люди, выбранные по жребию. Наградой за пропущенный свадебный пир были два выходных, начиная с только что прошедшего полудня. Я решил, что их недовольство значительно усугубилось полным отсутствием товарищей по команде, которые должны были их сменить. Это подтвердилось, когда я спросил. Скрывая усмешку — мне было жаль часовых, — я предложил вернуться в большой зал и разбудить опоздавших.

Это предложение было встречено с сердечным согласием.

Я завернул оружие в промасленную ткань, расчесал самые сильные колтуны в волосах и перелез через борт. Путь от Черного пруда был недолгим, но свежий морской бриз развеял худшую паутину в голове. Вспоминая события предыдущего дня, я внутренне признал, что в моем предложении было нечто большее, чем просто желание разбудить лежебок. Слайне тоже была в большом зале. Я тут же велел себе не быть дураком. Даже если бы я каким-то образом проник в королевские покои, и по какой-то счастливой случайности Сигтрюгга не оказалось бы с ней, я бы недолго оставался незамеченным. Вряд ли можно было найти более верный способ лишиться головы, чем быть заподозренным в связи с новой невестой короля. Не то чтобы я когда-нибудь дошел до этого. У его двери стояли бы часовые, и трезвые к тому же. Я похоронил эту фантазию и сосредоточился на поисках своих товарищей по веслу.

Их было легко найти, они лежали под теми самыми скамьями, что предоставил Бывший воин. Я выбрал четверых ближайших. Толкание не помогло, как и несколько легких пинков. Ведро воды, взятое у кухонного тралла, сделало свое дело. Отступив от их проклятий лишь тогда, когда получил согласие, что они сменят часовых на «Бримдире», и скоро, я направился к боковой стене большого зала и к той двери, где воин Асгейра напал на Слайне. Ее там не будет, я это знал, но постоять на том месте обострит мои воспоминания о ней.

Так и случилось, а также в несколько раз усилило мое разочарование. Упрямая часть меня хотела колотить в дверь и требовать, чтобы меня впустили. Более мудрая часть заставила меня уйти, гадая, не ошибся ли Векель в чтении рун. Такое бывало, он и сам это признавал. «Может, он просто пытался меня подбодрить», — подумал я, — «или, может, за этим стояли Норны, хихикающие, пока они отодвигали мою нить от нити Слайне». Когда пивная головная боль пригрозила вернуться, а на виске выступил холодный пот, я решил забыть о королеве Дюфлина и направиться в «Соломенную крышу». Хоть один из моих товарищей по веслу наверняка будет не прочь выпить.

Маленькая собачка, коричневая с белым пятном на груди, обнюхивала открытое пространство перед большим залом. Там было много чего, что могло привлечь внимание, от кусков мяса, упавших со стола, до полуобглоданных костей, выпавших из пьяных рук. Она была слишком маленькой, чтобы гулять одной. Я огляделся в поисках хозяина, но никого не увидел. Большинство тех, кто был на ногах, были траллы, начинавшие масштабную уборку. Бывший воин руководил ими, с затуманенными глазами и все еще громким голосом, но, насколько я знал, щенка у него не было.

Я пошел к собаке, все еще ища хозяина. В десяти шагах я наклонился и тихо сказал:

— Привет, малыш! Красивый песик, не так ли?

Она вильнула хвостом, но не перестала грызть свою последнюю находку. Однако, когда я подошел ближе, позволила мне взять себя на руки довольно охотно. Гладя животное, я наткнулся на тонкий кожаный ошейник с искусно сделанной посеребренной пряжкой.

— У тебя есть хозяин, — сказал я, — и богатый к тому же.

— Ку! Где ты, Ку? — звала женщина из большого зала. Голос у нее был встревоженный.

Собака заерзала у меня на руках.

— Это твое имя? — Я почувствовал укол грусти; на похоронах моего отца Векель отправил нашего пса Ку в загробный мир. Заметив выходящую из главных дверей женщину средних лет с широкой талией, одетую в типичное ирландское платье, я направился к ней. — Эту псину вы ищете, матушка? — спросил я.

Ее взгляд остановил бы и берсерка в атаке.

— Я тебе не матушка, слава Христу, — отрезала она. Увидев щенка, ее лицо смягчилось. — И да, я ищу его.

И тут до меня дошло.

— Вы служанка Слайне!

— Служанка королевы, да, — сказала она, чопорно и официально, словно мы никогда не встречались, — и это ее собака. Ее гордость и радость.

— Уверен, он прелестный малыш. — Я не спешил его отдавать. — Мы вчера встречались.

Пустой взгляд.

— В лавке серебряника.

Долгий, оценивающий взгляд, фырканье.

— Ах да, припоминаю.

«Тоже рад тебя видеть», — подумал я.

— У моего отца была собака с таким же именем. Какое совпадение, что и у Слайне тоже.

— Действительно. Отдайте его сюда. — Она протянула руки.

— Я бы хотел сам вернуть щенка Слайне. Я его нашел.

— Ни в коем случае! — Я снова подвергся взгляду, способному остановить берсерка. Она поманила меня пальцами.

Я преувеличенно вздохнул и, как раз когда она собиралась его взять, отступил назад.

— Обязательно скажите Слайне, кто нашел Ку, хорошо?

Мой собственный тяжелый взгляд встретил ее третий.

— Христос и все его святые!

Я погладил Ку и сделал вид, что не слышу.

Убийственный взгляд.

— Хорошо, я скажу.

— Спасибо, матушка. — Я передал щенка с милой улыбкой. — Хороший мальчик, — сказал я ему, и он вильнул хвостом.

— Я ему нравлюсь, — крикнул я ей вслед.

Ответа не последовало, и я задумался, не услышит ли Слайне, как ее служанка поймала собаку, без всякого упоминания о моем участии. Надеюсь, что нет.

Прошло семь дней, а я так и не видел и не слышал ничего от новой королевы. Заходя в город, я специально проходил мимо большого зала, на случай, если Ку сбежит во второй раз, или если сама Слайне будет выходить или входить. Мне не повезло ни в том, ни в другом. Из случайного разговора, который у меня состоялся однажды днем с Бывшим воином, я узнал, что она не покидает своих покоев или большого зала.

— Должно быть, тяжело бедняжке, не только замужем, но и оторвана от семьи, и живет по-норвежски, а не по-ирландски. Хорошо, что с ней ее служанка, — сказал он. Его проницательность меня удивила; очевидно, между ушами Бывшего воина было больше, чем я предполагал.

У меня не было правдоподобной для Сигтрюгга причины посылать сообщение Слайне или искать с ней встречи, поэтому я изо всех сил старался не думать о ней, занимая себя делами. Я тренировался с Каром; ходил с Векелем на рыбалку за скумбрией, как мы делали в детстве; у меня даже нашлось время на быструю вылазку за скотом в Миде с полудюжиной товарищей по веслу. Мы не жадничали, взяли всего трех овец — достаточно, чтобы накормить всю команду «Бримдира» на одну ночь.

С полным брюхом баранины и эля я спал глубоко и без сновидений, проснувшись теплым, солнечным утром. На ум пришла Слайне, и на этот раз я не стал гнать эту мысль. Имр не дал мне никаких поручений на день, поэтому я решил снова попытать счастья у большого зала. Я надел самую чистую тунику, причесал волосы и был готов. Векель спросил, куда я иду; я сказал ему, и он подмигнул.

— Да пребудет с тобой Локи, — сказал он.

Я кивнул, думая: «Хитрый обманщик не станет возиться со мной, с такой мелочью». Я был совершенно неправ, потому что несколько мгновений спустя, сразу за городскими воротами у Черного пруда, кого же я увидел идущей мне навстречу, как не служанку Слайне. Это не могло быть совпадением, решил я.

— Заблудились, матушка? — спросил я по-ирландски.

— Амадан, — ответила она. — Не играй в игры.

Я кивнул, решив, что разумнее не злить мою единственную связь со Слайне.

— Вы меня ищете?

— А зачем еще мне приближаться к Черному пруду, месту, кишащему дикарями?

Я постарался сохранить невозмутимое лицо.

— Вот он я, матушка.

— Королева желает встретиться.

Мое сердце подпрыгнуло. Векель не ошибся.

— Когда?

— Завтра.

Мое сердце снова подпрыгнуло.

— Где?

— Знаешь «Медную голову»?

— Да. — Я там еще не был, но помнил, как Орм заявлял, что там лучший эль в Дюфлине.

— Будь там завтра в полдень. Скажи трактирщику, что пришел повидаться со старым другом. — Ее губы сжались в тонкую линию. — Когда спросят, скажи, что ты из Мунстера.

— Будет сделано. Передайте королеве, что ничто не сможет помешать мне встретиться с ней.

Свирепый взгляд, качание головой. Ясно, ей не нравились приказы Слайне.

— Спасибо, — тихо крикнул я ей вслед.

Она ушла, не ответив.

На следующее утро было пасмурно, что затрудняло определение времени, поэтому я решил перестраховаться, покинув «Бримдир» пораньше и пойдя вдоль реки Руитех на запад от города. «Медную голову» было легко найти. Побеленное, с улицей, выметенной от обычного мусора, это было двухэтажное здание, больше большинства домов. Зная, что у меня есть немного времени, я направился к кузнице справа от него. Из дыры в крыше вился дым; кузнец был занят внутри. У двери стоял деревянный стол, на котором аккуратно были разложены скобяные изделия. К моему удивлению, на табуретке за ним сидел не кто иной, как Орм.

Он улыбнулся в ответ на мою усмешку.

— За покупками?

— Что-то вроде того. — Под его зорким взглядом я перебирал пряжки, булавки, крючки, застежки, наконечники для ремней. Были и стремена, к которым я не привык.

— Хорошо сделано, — сказал я.

— Конечно, — напыщенно ответил он, словно я намекнул, что это удивительно.

— Работа твоего дяди? — Я заглянул внутрь. Голый до пояса мужчина внутри не поднял головы, сосредоточенный на куске металла на своей наковальне.

— Да. — За этим односложным ответом скрывалось нечто большее, и я вспомнил, что сказал серебряник.

Я поднял булавку для платья с кольцевидной головкой, такую же красивую, какую мог бы сделать и я сам. Она хорошо подошла бы к моему плащу.

— Сколько?

— Серебряный пенни. — Его глаза были дерзкими.

— Думаешь, я вчера родился? — Я подмигнул, чтобы смягчить свои слова.

— Орм!

— Да, дядя?

— Ты честен?

Он нахмурился, быстро скрыв это.

— Да, дядя. — Мне он сказал: — Полсеребряного пенни.

— Это вдвое дороже, чем я бы взял за булавку.

Хитрец или нет, но он был всего лишь мальчишкой. Его рот открылся.

— Ты кузнец?

— Да.

— Что я тебе говорил, Орм, о том, чтобы обдирать покупателей? — Его дядя, который все слышал, выскочил наружу, заставив слишком медлительную курицу с кудахтаньем и хлопаньем крыльев убраться с его пути. Его мясистая рука отлетела назад, и мальчишка съежился.

— Стой, — сказал я.

Удивление на потном, измазанном сажей лице.

— Почему?

— Твой племянник лишь пытался заработать. Он неопытен, вот и все. — Я повернулся к Орму. — В следующий раз изучай руки покупателя. — Я протянул свои, мозолистые, со старыми ожогами.

Орм старался не смотреть на своего дядю, который что-то пробормотал себе под нос.

— В следующий раз будь менее жадным, — посоветовал я. — Начни с цены в полсеребряного пенни и будь готов немного уступить. Все равно получишь выгодную сделку.

— С этим не поспоришь. — Кузнец грубо протянул булавку.

Взамен я предложил кусок рубленого серебра весом почти в полпенни.

— Это твое. Ты потел над булавкой, а еда и одежда для мальчика на деревьях не растут.

Он взял серебро с кивком. С предупреждающим взглядом на Орма он вернулся внутрь.

Я подождал, пока звон его молота не донесся снаружи, прежде чем, прикрывшись фигурой Орма, положить еще один кусок рубленого серебра. Его изумленный взгляд метнулся на серебро, затем на меня. На его губах начал формироваться вопрос, но я покачал головой, нет.

— Это тебе, — тихо сказал я, — а не твоему дяде. Возможно, ты будешь видеть меня чаще, заходящим в «Медную голову». Присматривай за посетителями, а? Кто-нибудь необычный или странно выглядящий, примерно в то время, когда я здесь, я хочу знать. У меня этого добра еще много. — Я постучал по своему кошелю, так что он звякнул.

— У тебя неприятности?

— Вовсе нет. — Я отогнал мысль о реакции Сигтрюгга, если он узнает, что я тайно встречаюсь с его новой женой.

— Тогда зачем тебе знать, кто приходит и уходит?

— Это мое дело, не твое, — сказал я. Заметив, что кузнец смотрит, я взял стремя и крикнул: — Очень красиво. Может, вернусь за парой таких.

— Мальчик даст тебе хорошую цену. — Удовлетворенный, он вернулся к своей работе.

Посоветовав Орму быть начеку, я отважился войти в «Медную голову» и нашел столик в глубине, откуда мог видеть, кто входит и выходит. Было еще не полдень, поэтому я не подошел к хозяину, пузатому норманну с длинной бородой. Потягивая кружку хорошего пива — оно было намного лучше того, что подавали в «Соломенной крыше», — я сидел, опустив голову, и ни с кем не разговаривал.

Мои мысли были заняты. Даже если Векель одобрял, связываться со Слайне было безрассудно. Еще было время уйти, но это был путь нидинга, решил я. Если я собираюсь отшить Слайне, я сделаю это вежливо и лично. После принятия этого решения мне захотелось выпить еще — нервы были на пределе, — поэтому я с облегчением увидел двух женщин, вошедших чуть позже. Первой была та грозная служанка, а вторая была в капюшоне, скрывавшем ее лицо. Я наблюдал, мое сердце колотилось, как служанка коротко переговорила с трактирщиком, который провел их вверх по деревянной лестнице. Дверь открылась и закрылась, и он вернулся один.

Я подошел к стойке. Отмахнувшись от седовласого тралла-слуги, я подозвал трактирщика.

— Да? — Он не был особо разговорчив.

— Я пришел повидаться со старым другом.

Его водянистые глаза сузились.

— Ты откуда?

— Из Мунстера. — Я указал подбородком на лестницу.

Его взгляд скользнул за мое плечо, изучая других посетителей, и я подумал: «Ему хорошо заплатили, чтобы убедиться, что за Слайне никто не следил. Она молода, но не дура».

— Последняя справа. — Он уже двигался вдоль стойки, приветствуя другого посетителя.

Я рискнул сам небрежно оглядеть комнату. Убедившись, что никто не обращает внимания, я легко поднялся по лестнице. Там было четыре двери, по паре с каждой стороны. Я остановился у второй справа и поднял руку. «Еще не поздно», — сказал голос у меня в голове. Я вспомнил красоту Слайне и тихо постучал дважды.

Дверь приоткрылась, явив лицо служанки, прищуренное и подозрительное. Она фыркнула.

— Это ты.

— Я, матушка, — вежливо сказал я.

— Один?

— Да.

— Никто за тобой не следил?

— Нет.

— Уверен?

Прежде чем я успел ответить, вмешалась Слайне.

— Впусти его.

Служанка кисло посторонилась, и я вошел. Слайне сбросила свой плащ. Ее длинные рыжие волосы были собраны в хвост; ее кремовые щеки слегка раскраснелись. Цепочка из разноцветных бусин соединяла серебряные фибулы на каждой груди и удерживала ее длинное синее платье, которое, несмотря на свободный крой, умудрялось подчеркивать ее фигуру. «Это, должно быть, выбор Сигтрюгга», — подумал я, — «его королева с самого начала в норвежском наряде». Она была великолепна.

— Моя госпожа, — сказал я и поклонился.

— Ты пришел, — выдохнула она.

— Пришел. — Мне хотелось добавить, что я не останусь, но выпитый эль вымывал мою решимость, и она уходила, как вода в сухую землю.

— Я должна поблагодарить тебя — ты нашел Ку.

Значит, служанка была не такой уж и злобной, решил я.

— Пустяки.

— Не согласна. Он мог убежать дальше, и я бы больше никогда его не увидела.

— Я рад, что он твой, — сказал я. — По счастливой случайности, у моего отца была собака с той же кличкой.

— Ты должен мне о нем рассказать.

Слайне приказала служанке сторожить за дверью, не обращая внимания на ее бормотание и неодобрительные взгляды. Когда та подчинилась, Слайне задвинула засов.

— Вот. Мы одни.

Это была не девушка, решил я, а женщина, знавшая, чего хочет. Я собрался с духом.

— Мне пора.

Она подошла ближе, положила руку мне на грудь.

— Но ты только что пришел.

Я посмотрел в ее поднятое ко мне лицо. Взгляд открытый, губы чуть приоткрыты.

— Ты замужем, — сказал я, надеясь, что это ее остановит.

— За человеком, которого я не люблю!

На это мне было нечего ответить.

Встав на цыпочки, она поцеловала меня. Медленно, томно.

У меня в горле застучала жилка.

— Тебе понравилось, Финн Торгильссон? — прошептала она.

— Понравилось.

— Тогда поцелуй меня.

И я поцеловал.

Глава двадцать четвертая

Приближалась середина лета, а нога Имра все не заживала. Первый месяц он слушал советы Векеля. Затем, в нетерпении выйти в море, он переусердствовал и вернулся к тому, с чего начал. Став еще ворчливее и часто напиваясь, он каждый день заставлял носить себя на «Бримдир», чтобы руководить подготовкой к отплытию. Составлялись графики, распределялись задачи, и горе тому, кто не являлся на свою смену штопать дыры в парусе, конопатить доски или переплетать канаты.

Имру было все равно, кто что делает, а грязной работой вроде смоления досок никто заниматься не любил, так что мне было довольно легко меняться сменами, когда они совпадали со временем встречи со Слайне. Мое намерение не связываться с ней умерло в ту первую встречу, не в последнюю очередь из-за того энтузиазма, с которым она утащила меня в постель. Каждый раз, расставаясь, я уже ждал следующей встречи.

Обычно мы встречались в середине дня, когда Сигтрюгг, как правило, занимался придворными делами. Это всегда было в «Медной голове», и Орм, племянник кузнеца, стоил каждого серебряного обломка, что я ему отдавал. Каждый раз, когда я приходил и уходил, он предоставлял мне подробный отчет. К счастью, единственным признаком того, что за Слайне и ее служанкой следят, стало неожиданное открытие, что Лало отслеживал каждый мой визит. Поскольку он был одним из немногих бламауров в Дюфлине, было легко догадаться, что это он.

Когда я потребовал объяснений, Лало ничуть не смутился и сказал, что присматривает за мной. Однажды, когда дядя Орма ушел к заказчику, а Слайне еще не пришла, я познакомил их друг с другом. Орм был поражен тем, как бегло Лало теперь говорил по-норвежски, но когда он услышал, что бламаур может быть не просто свободным, но и моим другом, и членом команды «Бримдира», у него едва не вывалились глаза. Обнаружив, что им обоим нравится рыбачить на реке Руитех, они начали планировать совместную вылазку.

Я оставил их и поспешил в «Медную голову». Я был одержим Слайне, которая была не просто страстной любовницей. Умная, остроумная и хорошо осведомленная о борьбе за власть между ее отцом, Маэлом Сехнайллом и Сигтрюггом, она обладала хорошим чувством юмора. Она никогда не насмехалась над моим скромным происхождением или рассказами о детстве, вместо этого желая себе тех свобод, о которых я никогда и не задумывался. Любознательная, она постоянно задавала вопросы о Векеле и сейде, или о Лало и о том, откуда он родом. Мне пришлось расспросить Имра о подробностях Миклагарда, настолько она была очарована моим первым описанием.

В свою очередь, я узнал о ее семье, в частности о ее знаменитом отце. В детстве я кое-что знал о Бриане Бору, но не вдавался в подробности. Слайне, по праву гордившаяся им, с удовольствием рассказывала. Один из двенадцати братьев, он потерял обоих родителей — в разных нападениях — от рук норманнов, что объясняло его решимость побеждать их везде, где бы они ни находились в Эриу. Он вырос в походах против норманнов, превратившись в храброго и способного вождя. Как младший отпрыск королевского рода, он никогда не должен был занять трон Мунстера, но около двадцати пяти лет назад, когда его старший брат Матгамайн погиб в бою, именно Бриан занял его место. Победив другого претендента на трон, он начал долгую и ожесточенную войну против верховного короля Маэла Сехнайлла. Бриан потерпел много неудач во время частых вторжений Маэла в Мунстер, но добился не меньших успехов, ведя свой большой флот вверх по Шаннону для набегов на западные границы королевства Маэла; он также захватил Лайин.

Решимость была его главной чертой и проявлялась во всем. Как только он решил, что она выйдет замуж за Сигтрюгга, ни мольбы, ни просьбы не имели никакого значения. Слайне сказала мне, что легче было бы долететь до луны, чем изменить его решение. Печальный вздох сорвался с ее губ, прежде чем она вернулась к соперничеству между Брианом и Маэлом Сехнайллом.

Мир наконец наступил четыре года назад, когда два короля признали суверенитет друг друга над северной и южной частями Эриу. Причиной жестокой битвы при Гленн-Мама было восстание Маэл-морды против власти Бриана. Это угрожало не только Бриану, но и Маэлу Сехнайллу, поэтому они на короткое время объединили силы против Маэл-морды — и Сигтрюгга. Их дружба, продолжала Слайне, длилась недолго. Ее отец твердо намеревался вторгнуться в Миде в этом году и заставить Маэла признать его верховным королем. Для меня это не было сюрпризом, потому что Сигтрюгг заявил о своей поддержке Бриана и собирался послать воинов присоединиться к мунстерцам.

Я представил себя частью той армии, сражающейся с войском Маэла. Шанс встретить Кормака в бою был невелик, но он был. Так почему же, — требовал ответа голос в моей голове, — я рискую своим положением в Дюфлине, путаясь с женой короля? Разумного ответа не было, и я не был готов разбираться с этим вопросом, поэтому я запрятал его поглубже и вместо этого утолял свою похоть.

Слайне любила пересказывать походы своего отца; я часто шутил, что ей следовало родиться мужчиной. Однажды это открыло дверь; к моему полному изумлению, она попросилась в команду «Бримдира». Как она решительно заявила, это была не жизнь — оставаться в Дюфлине, рожая детей для Сигтрюгга и, возможно, умирая при этом. Если Торстейн смогла стать одной из нас, почему не она? Она умела стрелять из лука, сказала она, и быстро научится владеть топором или копьем. Несмотря на мое увлечение, это предложение было невыполнимым. Имр, может, и похитил бы ее, рискуя вечной враждой Сигтрюгга, но он не был ее любовником. Не было ни единого шанса, что он сделает это для меня.

Желание Слайне было одним из немногих, в чем я ей не уступал. Она восприняла это плохо. Иногда она приходила в ярость, говоря, что мне на нее наплевать, а иногда в гневе уходила с наших встреч. Несколько дней не было никаких вестей, и я говорил себе, что все кончено, а затем появлялась служанка с кислым лицом и новым вызовом в «Медную голову».

Векель закатывал глаза и говорил, что женщины никогда не бывают счастливы, но влечение, которое я испытывал к Слайне, и предвкушение наших любовных утех, когда мы мирились, были так сильны, что я не слушал. Она так же жаждала меня видеть, и наши свидания стали затягиваться до раннего вечера, что делало ее «причину» покидать большой зал для похода по магазинам еще более подозрительной, чем она уже была. Оглядываясь назад, это было глупое поведение, но в то время было легко верить утверждению Слайне, что Сигтрюгг не обращает на нее внимания нигде, кроме их спальни, и что его дни проходят в планах мести Ульстеру, который отвернулся от него в час нужды.

Прошел месяц. Погода, переменчивая большую часть начала лета, наконец стала сухой и жаркой. Смрад, наполнявший Дюфлин, стал неизмеримо хуже. Трудно было решить, что было самым неприятным. Гниющий навоз. Едкий дух высыхающей на солнце мочи. Вонь гниющих потрохов. Тошнотворный смрад невостребованного трупа в переулке. Я взял за правило носить на улице повязку на лице; это стоило того, чтобы потеть.

В один особенно жаркий день мы со Слайне должны были встретиться. Я мечтал искупаться с ней в Руитех, но это было невозможно. Место для купания выше по течению, излюбленное дублинской молодежью, было ежедневно переполнено; ее узнали бы в считанные мгновения после нашего прибытия. Придется обойтись «Медной головой». Когда я добрался до нее, разгоряченный и злой, Орма на его обычном месте не было. «Пошел охладиться в реке», — решил я. Это не имело значения. Как и то, сказал я себе, что Лало исчез вместе с Векелем на корабле, недавно прибывшем из Британии. Если верить слухам, он привез товары из Серкланда и даже из более дальних краев.

Я вошел. Внутри было тихо, всего несколько посетителей сидели в полумраке. Никто не привлек внимания, и я направился к лестнице. Необходимость говорить трактирщику, что я «встречаюсь со старым другом», давно отпала. Вверх по лестнице, через две ступеньки, я взлетел в ту самую комнату, где мы со Слайне встретились впервые. Крошечное окно было открыто, впуская еще больше смрада, которым я дышал всю дорогу от Черного пруда. Я не стал закрывать дверь, надеясь, что это втянет немного воздуха внутрь, пусть и гнусного, но ветерка не было, так что разницы это почти не делало.

Я сел на табурет, время от времени вытирая пот рукавом туники. Когда пришла Слайне, ей было так же жарко и неуютно, как и мне. Но это не помешало нам захотеть сделать то, что мы делали всегда. Я закрыл дверь, оставив служанку париться в жаре коридора, и мы оба сняли одежду.

События пошли своим чередом, и именно по этой причине я сначала проигнорировал голоса за дверью. Однако, когда тон служанки повысился, став еще пронзительнее, чем обычно, я почувствовал легкое беспокойство. Слайне тоже услышала. Мы перестали целоваться и прислушались.

— Нет, вам туда нельзя! Прочь, пес!

Мужской голос ответил, низкий и угрожающий.

Холодная реальность обрушилась на меня. Отскочив от Слайне, голый, я бросился к своему поясу. С саксом в руке я отодвинул засов и распахнул дверь. На меня уставились два изумленных лица: служанки и бородатого воина, которого я смутно узнал.

Выражение лица последнего сменилось с шока на восторг, и я подумал: «Он надеялся застать меня здесь». В тот же миг я вспомнил, что он один из дружинников Сигтрюгга. Он развернулся, намереваясь сбежать вниз по лестнице, и я с тошнотворной уверенностью понял, что он идет к королю. Если ему это удастся, Слайне, может, и выживет, но я — покойник.

Я перепрыгнул через служанку. Воин уже был на верхней ступеньке, крича кому-то внизу, вероятно, своему товарищу. Я обхватил его шею рукой, зажал пальцами рот и силой оттащил назад. Лезвие сакса прошло по его горлу, как по маслу. Кровь брызнула во все стороны, он обмяк в моих руках, и служанка взвизгнула.

Все шло наперекосяк, и очень быстро.

— Трактирщик! — взревел я.

— Да? — Голос его звучал настороженно.

— Тут ссора. Поднимайся сюда.

Я прошипел служанке:

— Одень свою госпожу. Быстро!

Она не потеряла рассудка и скрылась в комнате.

Я оттащил мертвого воина от лестницы и стал ждать появления трактирщика. Он увидел тело.

— Христос и все его святые, — сказал он.

— Ты и не такое видел, — сурово сказал я. — Можешь от него избавиться?

Выражение его лица стало острым, но когда я достал свой кошель, и он оценил его вес, он кивнул.

— Можно устроить.

— Так устрой. И держи язык за зубами.

— Будет сделано.

Я ткнулся ему в лицо.

— Если я услышу, что ты проболтался, я тебя оскоплю. — Я поднял сакс между нами, давая ему увидеть кровь. — Но ты не умрешь, потому что я прижгу рану. А после я сдеру кожу с твоей спины.

Он стал пепельно-серым.

— Я не скажу ни душе — клянусь Белым Христом!

Я смотрел ему в глаза, пока не убедился, что он до смерти напуган, а затем нырнул обратно в комнату.

Слайне была почти одета. Служанка помогала.

— Вы должны уйти сейчас же, — сказал я. — В капюшоне, понимаете?

— Позволь мне пойти с тобой. — Взгляд Слайне был твердым.

В моей голове пронеслись образы. Бегство из города, совместная жизнь, не знаю где. Я пришел к быстрому и неприятному выводу, что далеко мы не уйдем. Под пыткой, ибо именно это наверняка случится со служанкой, когда она вернется без Слайне, Сигтрюгг узнает, что мы сбежали. За нами пошлют каждого воина в Дюфлине.

— Оставайся. Мы разберемся позже, — сказал я. — Я пойду за вторым.

Я натягивал тунику, штаны и сапоги, вытирая сакс о покрывала и засовывая его в ножны.

— Их было двое?

— По крайней мере. — Я высунул ногу в окно. — Я скоро дам о себе знать. — Я вытащил вторую ногу и спрыгнул в узкий переулок, что проходил между трактиром и соседним домом. Свинья, рывшаяся в грязи, испуганно взвизгнула и бросилась наутек. В других обстоятельствах это было бы смешно. Сейчас я просто последовал за ней на улицу, моля всех богов, чтобы моя добыча не ушла слишком далеко.

Свинья выскочила прямо перед большим мастифом, который залаял и погнался за ней. К моей радости, этот шум привлек всеобщее внимание. Удача продолжала мне сопутствовать: из «Медной головы» не вываливалась толпа, а Орм был у двери. Я подбежал.

— Кто-нибудь выбегал в спешке?

Он нахмурился.

— Только что? Мужик чуть с ног меня не сбил.

Облегчение хлынуло по моим венам. Только один.

— Думаешь, догоним?

— Дядя, — крикнул Орм, — мне надо идти! — Он не стал дожидаться ответа и бросился бежать по улице.

Я быстро его догнал.

— Мы должны добраться до него раньше, чем он до королевского зала. — «Или, — подумал я, — я присоединюсь к рядам жаждущих стать эйнхериями у врат Вальхаллы».

— Почему? — Орм всегда был прямолинеен.

— Он идет к королю.

— Сказать ему, что ты трахаешь его жену?

— А?

Он замедлился, чтобы протиснуться в щель между воловьей повозкой и забором дома. Бросив на меня хитрый взгляд, он снова побежал.

— Думаешь, я не знал?

— Кто-нибудь еще знает? — в ужасе спросил я.

— Не думаю.

Это не сильно помогло. Я бежал, изучая всех вокруг. Две женщины разговаривают, одна с младенцем на бедре, другая с корзиной овощей. Мужчина сидит у своего дома, точит нож. Группа юнцов, важничающих и хвастающихся, как это делают юнцы. Сгорбленный тралл несет мешок зерна, а за ним прогуливается его хозяин. Никто не бежал, никаких признаков того, кого я искал, и мои тревоги обострились.

— Быстрее!

— Мы еще можем его догнать. Шесть серебряных пенни, и по рукам.

— Договорились. — «Орм, может, и оппортунист», — решил я, — «но не циник. Либо так, либо он не до конца понимает, на краю какой выгребной ямы я балансирую».

Орм свернул направо, в переулок между двумя домами. Я последовал за ним. Я перепрыгивал через самые большие кучи дерьма, вываленные жителями по обе стороны, но его было так много, что я скоро бросил попытки. Засранные сапоги были наименьшей из моих бед.

— Откуда ты знаешь обо мне и Слайне? — потребовал я, тяжело дыша.

— Просто. — Орм не мог звучать более самодовольно. — Я проследил за ней и ее спутницей от «Медной головы» однажды днем. Прямиком к королевскому залу они и пошли. Я сделал это и в другой день, из любопытства, кто она такая. Порыв ветра сорвал с нее капюшон, и я ее узнал.

— Ты кому-нибудь говорил? — потребовал я.

— Я не дурак!

Мы выбежали на другую улицу, повернули налево, прошли немного и свернули в другой переулок. Я потерял ориентацию; моя судьба была полностью в руках Орма. Я надеялся, что эта авантюра того стоит.

— Если догонишь того мужика, я дам тебе двадцать серебряных пенни. Как тебе такое?

— Договорились. Что ты с ним сделаешь?

Я ничего не сказал, но когда он отвернулся, я коснулся рукояти своего сакса, убеждаясь, что он не выпал.

Мы миновали зловонный мясницкий двор, где вороны галдели над кучей выброшенных костей и потрохов. Гуси гоготали в загоне, недовольные тем, что их держат в жаре. Мать, работавшая за ткацким станком у своего дома, качала ногой колыбель, напевая колыбельную своему младенцу. У трактира мальчишка наблюдал за двумя пьяницами, устроившими соревнование по ссанью.

Добычи все не было. Страх нарастал. Не поймаю его — и придется покинуть Дюфлин до темноты, иначе меня ждет долгая и мучительная смерть. Но даже в случае удачи перспективы были безрадостны. Нельзя убить воина конунга средь бела дня и выйти сухим из воды. Я уже достаточно долго пробыл в городе; кто-нибудь да узнает меня. Бежать придется в любом случае, решил я.

— Это он? — указал Орм. Мужчина, что был на некотором расстоянии впереди, одет был как и все, но ножны, хлопавшие по левой ноге при беге, выдавали в нем воина. Время от времени он оглядывался назад, что тоже было показательно.

— Должно быть. — Во рту у меня пересохло.

— Держись прямо за ним. Ничего не делай, пока не увидишь меня.

Я хотел, чтобы Орм объяснил, но он уже исчез в очередном переулке между домами. Выругавшись, я подумал, что это удача в духе Локи — моя судьба оказалась в руках ребенка, которого я едва знал. Я продолжал преследовать воина, сократив расстояние до двадцати шагов. Между нами оставалось несколько человек — достаточно далеко, надеялся я, чтобы он не понял, как я близко.

Моя надежда была напрасной. Он обернулся, увидел меня и припустил еще быстрее.

Это был второй воин.

— Господин! — Орм каким-то образом возник прямо перед ним. — Минутку, господин!

— С дороги!

Орм выставил ногу, но воин ловко увернулся.

До королевского зала было уже недалеко. Я проиграл.

И тут, вопреки всякой надежде, появились Векель и Лало.

Векель и Лало, прямо на пути воина. Векель, с выбеленным лицом и черными кругами вокруг глаз, выглядел как существо из иного мира. Лало, оскаливший зубы на своем темном лице, со сжатыми кулаками.

— Я исторгаю из себя дыхание гёндуля, — вскричал Векель, указывая своим посохом.

Воин резко остановился. Его рука взметнулась в защитном жесте.

— Одно дыхание, чтобы укусить тебя в спину, другое, чтобы укусить тебя в грудь, — нараспев произнес Векель, — а третье, чтобы обратить вред и зло против тебя.

Люди в ужасе застыли. Никто не смел вмешаться.

Векель продолжал свое заклинание.

Воин сначала дрогнул, но когда ничего не произошло, он пришел в себя.

— С дороги, — проскрежетал он и выхватил меч.

— Не трогай витки! — взревел я.

Рука воина отлетела назад. Векель не дрогнул. Лало потянулся за кинжалом, но было уже поздно.

Я врезался в воина плечом со спины, отправив его лицом в грязь. Но он был ловок и сумел по-кошачьи извернуться, вскочив на колени. Обхватив обеими руками мои бедра, он повалил меня на землю. Я рухнул в грязь, ударившись головой, плечом и бедром — раз, два, три. От боли я не увидел удара, нацеленного мне в челюсть. Перед глазами вспыхнули искры, в черепе взорвалась боль. Кто-то закричал — это был Векель. И еще один, пронзительный голос — Орм. Я услышал звук удара, глухой стук металла о кость, и рядом со мной упало тело.

Настала тишина. Люди задавали вопросы, и я слышал, как Векель говорил, что воин взъелся на него из-за пророчества, за которое заплатил, но которое ему не понравилось. Шатаясь, я сел. Воин лежал рядом. Векель ударил его посохом по голове, решил я, но лишь частично выбил из него дурь. Он шевелился и стонал, и мои страхи вернулись. Как только он поднимется на ноги, он пойдет к Сигтрюггу, и я снова буду обречен.

Векель поднял меня.

— Давай, — сказал он мне на ухо. — Перебирайся через реку, а там доберемся до Линн Дуахайлла.

— Конунг пошлет за нами людей — всадников.

— Им еще придется нас догнать. Или ты предпочитаешь остаться здесь?

— Берегись! — голос Орма.

Движение краем глаза. Когда воин, пошатываясь, поднялся на ноги со злобным ножом для свежевания в кулаке, я выхватил свой сакс и бросился вперед. По инерции он налетел прямо на острую сталь. Прорезав тунику, кожу, мышцы, кончик ударился о кость — ребро, — скользнул чуть вверх и вошел по самую рукоять.

Мы оказались лицом к лицу, близко, как любовники, и так же интимно, но смертельно. Его глаза были полны боли и шока; мои — холодные, твердые, решительные. Я прошептал ему на ухо:

— Никогда не шпионь за королевой.

Когда я выдернул сакс, он, умирая, рухнул к моим ногам.

— Вы все видели, — закричал Векель. — Он бросился на меня с ножом!

Орм подхватил:

— Он пытался убить витки!

Мужчина в дверном проеме сотворил знак от сглаза. Другие отводили взгляды. Никто не возражал, не обвинял в убийстве. Похоже, никто и не знал, кто этот воин.

Было время для быстрых размышлений. Когда конунг узнает о смерти этого человека, он потребует объяснений, оправданное это убийство или нет. Даже если никто не запомнил меня, Векель и Лало врежутся в память большинству. Этого было достаточно, чтобы уходить немедленно. Я не мог быть уверен и в хозяине «Медной головы». Если он опознает меня, добровольно или нет, Сигтрюгг определенно потребует крови.

Решение было принято, но я не мог уйти, не передав весточку Слайне, какой бы великой ни была опасность. Я быстро сказал об этом Векелю; мое сердце потеплело, когда он без возражений принял мое решение. Он был готов идти. Мой сакс был чист, и я тоже. Мы вошли в толпу, как будто ничего не произошло. Лало и Орм, на удивление спокойные, учитывая то, что только что случилось, были с нами. Нас никто не остановил, и через сотню шагов мы оставили хаос позади.

Я попросил у Векеля его кошель, заверил его, что да, я верну долг, и протянул его Орму.

Его глаза расширились; кошель был туго набит серебром.

— Ты заслужил. Из тебя бы вышел воин, если бы ты захотел.

Он вскинул подбородок.

— Я бы хотел.

— Мне нужно от тебя еще кое-что.

Он загорелся.

— Говори.

Я прошептал ему на ухо. Он кивнул. Я сказал еще несколько слов.

— Я сделаю это, — сказал он.

Я хлопнул его по плечу, как товарища.

— Я благодарен. А теперь скройся с глаз, а? Чем меньше людей увидят тебя с нами, тем лучше будет.

В его глазах была грусть.

— Ты уходишь после этого?

— Я должен.

— Ты вернешься?

— Не знаю. Наверное, нет. Будет слишком опасно.

— Прощай, Ворон Бури.

Я улыбнулся, когда он ускользнул, не удивившись, что он тоже знал, кто я.

Мы втроем вернулись на «Бримдир», сказали Имру, что пришла весть от моей сестры, и что я возвращаюсь в Линн Дуахайлл. Он посмотрел с сомнением, но не собирался называть меня, Векеля и Лало лжецами. Договорились, что когда его нога заживет, он поплывет на север. Мы не упомянули, что собираемся в «Соломенную крышу», куда добирались окольным путем; я ждал в переулке, пока Торстейн, присоединившаяся к нам, не договорилась об использовании здания во дворе. Как преступник, скрывающийся от толпы, я просидел там остаток дня.

Терпя комментарии и смех Векеля, я облачился в женскую одежду, которую купила Торстейн. Я также надел одно из его ожерелий из стеклянных бус. У меня даже был головной убор норвежской женщины, который помог скрыть мои слишком короткие волосы. Два свернутых комка ткани служили мне грудью. К счастью, у меня не было бороды, иначе пришлось бы еще и бриться. Единственным моим оружием был сакс, привязанный высоко на внутренней стороне бедра, на манер Миклагарда, о котором целую вечность назад упоминал Хавард.

— Ну и красотка же ты, — сказал Векель и попытался ущипнуть меня за задницу.

Я ударил его и бросил свирепый взгляд на Лало, который покатывался со смеху. Торстейн сдержалась, за что я был ей благодарен.

Слишком узнаваемые, они остались, а мы с Торстейн снова выскользнули на улицы. Солнце уже село, но оставшегося света на небе было достаточно, чтобы мы могли найти дорогу, снова по малолюдным улочкам, к большому залу. Если Сигтрюгг и посылал воинов на мои поиски, их уже не было видно. На улицах было мало народу; в этот час было безопаснее оставаться дома. Если кто и смотрел, а таких было немного, мы выглядели как воин с женой, идущие по своим делам. Торстейн не смогла удержаться и сказала, что для жены я уродлив как свинья, но раз уж мы вместе, она меня не бросит. Я недвусмысленно и нецензурно ответил, что только больше ее позабавило.

К моему огромному облегчению, площадь перед большим залом была тиха; мы обошли ее по краю, чтобы добраться до нашей цели — той самой двери, где я спас Слайне от Рогнальда. Сразу же возникла дилемма. Слайне не было видно, и я понятия не имел, удалось ли Орму выполнить его задачу: попросить ее встретиться со мной на улице между вечерней и повечерием. Я знал, что монастырские колокола звонят на закате и снова вскоре после, но мне пришлось попросить Торстейн выяснить, как эти службы называют последователи Белого Христа. Он должным образом это сделал.

В голове крутились разные мысли, пока я стоял в тени, надеясь, что нас никто не увидит или, что еще хуже, не потребует объяснений. Орм мог потерпеть неудачу, и Слайне не придет. В таком случае мы уйдем вскоре после вечернего звона. Или он мог преуспеть, но Слайне не смогла покинуть свои покои. Учитывая, что случилось с людьми Сигтрюгга, посланными следить за его женой, это была вполне реальная возможность. Также было возможно, и это была моя самая большая надежда, что весть Орма не только дошла, но и что Слайне скоро выйдет из двери и окажется в моих объятиях. Это будет горько-сладкое прощание, но лучше, чем ничего.

— Я дурак.

— Не будь так строг к себе.

Вздрогнув — я произнес это вслух, сам того не заметив, — я бросил взгляд на Торстейн.

— Почему? Мне не следовало связываться со Слайне.

— Многие мужчины сказали бы то же самое обо мне и Векеле.

Я никогда об этом не думал.

— Сердце — странный орган, Финн, со своей собственной целью. Игнорируй его голос на свой страх и риск.

Для Торстейн это была целая речь, и очень глубокомысленная. Ее слова и ее верность ободрили меня — она стояла здесь со мной, хотя вероятность того, что из двери вывалятся двадцать дружинников Сигтрюгга, была не меньше, чем появление Слайне.

Время шло, и я начал думать, что мы пришли напрасно. Скоро зазвонит колокол к повечерию, и ждать после этого будет чистым безумием. Теперь я жалел, что не сказал Орму встретиться со мной здесь; так я бы по крайней мере знал, потерпел он неудачу или нет. Я мерил шагами землю, борясь с желанием выломать дверь и войти в большой зал.

Шум. Движение за дверью. Я услышал, как меч Торстейн вышел из ножен. Скрутившись в узел, я сунул руку под платье и вытащил свой сакс. Я не умру безоружным.

Скулеж, шарканье лап.

Мое сердце запело.

Засов сдвинулся; дверь скрипнула. Появился Ку, натягивая поводок, а за ним… не Слайне, а ее служанка.

Борясь с разочарованием, я прошептал:

— Где королева?

Взгляд, от которого расплакался бы ребенок.

— В своих покоях, под усиленной охраной.

— Она невредима?

— На данный момент, да. Конунг подозревает — один из его людей убит на улице, другой исчез, — но у него нет доказательств ее вины.

Меня окатило волной облегчения. Слайне молчала, и хозяин «Медной головы» меня не предал. Пока.

— Быстрее! Меня видели, когда я выходила.

— Передай Слайне, что я люблю ее. Я всегда буду ее любить. — Служанка не усмехнулась, что меня ободрило. — Скажи ей, что я должен уйти, но я вернусь.

— Когда?

— Я не знаю. Когда будет безопасно. — Служанка шмыгнула носом, и я прекрасно понял почему. По-настоящему безопасно не будет никогда, пока жив Сигтрюгг. Я колебался, не зная, что сказать, чтобы это не было ложью или банальностью.

В конце большого зала было движение. Торстейн шевельнулась.

— Финн.

— Иди, — сказал я служанке.

Она кивнула — самый дружелюбный жест, который я когда-либо от нее видел.

— Да пребудет с тобой Христос.

«Да хранит Один тебя и Слайне», — подумал я.

Глава двадцать пятая

— Ты спал с женой Сигтрюгга? — Асхильд можно было услышать в Линн Дуахайлле, до которого было порядочно идти.

— Ее зовут Слайне, — пробормотал я, жалея, что не сохранил в тайне причину нашего прибытия.

— Как деревня?

Мы с Векелем проходили через Балэ-Шлойнэ, казалось, целую вечность назад, по пути к Лох-Эннеллу, но я ни на мгновение не задумывался о его названии.

— Да, полагаю.

— Неважно, — сказала она с уничтожающим взглядом. — Ты дурак, Финн Торгильссон, дурак, который думает своим бод салахом, а не головой!

Я покраснел и попытался проигнорировать широкую ухмылку Векеля и Торстейн, наблюдавшую с удивлением и весельем. Глаза Лало расширились, когда он увидел, как меня так решительно поставили на место. Муж моей сестры, Диармайд, вышел на улицу, якобы проверить скот, но скорее всего, чтобы избавить меня от дальнейшего смущения. Судя по его прощальному выражению, я заподозрил, что ему чаще доставалось от ее едкого языка. Я ему не завидовал. Я занялся Мадрой и Ниаллом, которые терлись у моих ног, требуя внимания, и надеялся, что она скоро закончит.

— Я неправа? — потребовала ответа Асхильд.

— А что мне было делать? Мы полюбили друг друга.

Раздраженный вздох.

— В глазах Бога она замужняя женщина. Ты нарушил седьмую заповедь!

Я фыркнул.

— Я не верю в эту чушь.

— Я проигнорирую это богохульство. Бог однажды свершит над тобой свой суд. — Она перекрестилась. — А пока тебе стоит беспокоиться о Сигтрюгге.

— Может, и нет.

Она уперла руки в бока, точь-в-точь как наша мать, когда злилась.

— Это почему же?

— Воины, что пришли в корчму, где мы встречались, — я встретил неодобрительный взгляд Асхильд, отказываясь отводить глаза, — мертвы.

— Так ты еще и убийца!

— Второй пытался убить Векеля. Я защищал своего друга.

— А первый?

— Осуждай меня, сестра, думай, что хочешь, но если бы я его не убил, он бы рассказал Сигтрюггу. С обоими было одно и то же. Их трупы не могут говорить.

— А Слайне?

— Она будет держать язык за зубами.

— Ты не можешь быть в этом уверен.

— Нет, но не в ее интересах в чем-либо признаваться. — Я надеялся, что это положит конец моему допросу, но, конечно, Асхильд, желая рассмотреть все возможности, не оставила это просто так. Ее вопросы сыпались один за другим.

В конце концов, я не выдержал.

— Все кончено. Проехали. Мы благополучно выбрались из Дюфлина, и, если повезет, Сигтрюгг ничего не знает о Слайне и обо мне. Имр скоро будет здесь на «Бримдире». Мы уплывем в Британию, и конунг может поцеловать меня в задницу на прощание. — Я увидел в ее лице то, о чем не подумал, и мое сердце екнуло.

— А если он знает о тебе и его жене! Не сумев поймать тебя, что если он решит разыскать твою семью? — спросила Асхильд тихим голосом. — Меня. Диармайда. Нашего ребенка.

Я хотел, чтобы земля разверзлась и поглотила меня.

Вмешался Векель.

— Этого не случится, Асхильд.

— Откуда ты знаешь? — Она была последовательницей Белого Христа, но все же говорила с ним мягче, чем со мной.

— Я прошлой ночью вопрошал руны. Вам ничего не грозит.

Она долго смотрела на него, а потом вздохнула.

— Надеюсь, ты прав. Не то чтобы мы могли что-то с этим поделать. Это наш дом. Мы не можем просто запрыгнуть на драккар и уплыть, как некоторые.

— Мы уйдем, — сказал я, не желая подвергать ее или ее семью еще большей опасности, чем я уже создал. — Держитесь у берега и ждите там «Бримдир».

— Не вздумайте, — отругала Асхильд. — На улице льет как из ведра, а вы еще не ели. Вы все выглядите полуголодными.

Мои глаза метнулись к Торстейн, затем к Лало. Они, казалось, очень не хотели выходить под проливной дождь. Даже Векель выглядел довольным, что не нужно двигаться.

— Спасибо, сестра, — сказал я.

— Построите себе укрытие утром. Диармайд знает хорошее место, защищенное от непогоды, но близко к морю, чтобы можно было вести наблюдение.

Я не мог не улыбнуться. У Асхильд всегда была шпилька в хвосте.

Я не возражал.

В итоге, мы пробыли в лагере всего один день, когда боги вмешались самым неожиданным образом. Вскоре после восхода солнца нас пришла искать Асхильд, ее лицо было суровым.

«Она снова пришла отчитывать», — решил я. Когда я сказал это вслух, Векель лишь поднял бровь.

— Все хорошо, сестра? — крикнул я.

Она протянула свежий хлеб.

— Я испекла это для вас.

— Это очень мило. — Я ждал, потому что это было еще не все.

— Дело не только в хлебе. У меня есть новости.

— Я так и думал. Продолжай.

— Я была на пастбище рано утром. Я видела, как Кормак ехал на север.

Этого я не ожидал. Как и Векель, судя по мимолетному шоку на его лице.

— Сын верховного короля? — сказал я.

— Да.

— Ты уверена?

— Думаю, я бы его запомнила. — Ее тон был едким.

Я покраснел.

— Конечно. Сколько с ним было людей?

— Шестеро. У них были луки и копья.

Охотничий отряд, и совсем рядом. Внезапно мое сердце забилось так, будто я взбежал на холм в своей кольчуге.

— Нам понадобятся лошади, — сказал Векель.

Как же я любил его в тот момент. Ни вопросов, ни предупреждений, лишь принятие того, что я должен был сделать, и готовность стать частью этого.

— Кто такой Кормак? — спросила Торстейн.

— Человек, убивший нашего отца, — сказала Асхильд, и в глазах ее была смерть. — Лучше уходите поскорее, чтобы наверняка его поймать.

Я кивнул.

— Спасибо, сестра.

— Сделай это, Финн.

— Сделаю, — поклялся я.

Торстейн объявила, что тоже идет; она произнесла это так, будто мы собрались на прогулку. Лало тоже не собирался оставаться.

Я ухмыльнулся Асхильд.

Четверо против семерых — на такие шансы я мог бы поставить, особенно когда это давало мне возможность убить Кормака. Я молился, чтобы мой меч был при нем.

Лошади, которых нам одолжил Гуннкель Лысый и один из его соседей, были крепкими герранами, но не того качества, что у Кормака и его спутников. Если бы сын Маэла куда-то спешил, мы бы их никогда не догнали. Но, как оказалось, они выехали на потеху и никуда не торопились.

Мы шли по их следу в приличном темпе, по холмистой местности, такой знакомой мне. Раты были большими, земля здесь была хорошая. Овцы усеивали невысокие холмы. На пастбищах пасся скот под присмотром траллов. Никто нас не приветствовал, все с опаской поглядывали на вооруженный отряд, в котором были витки и бламаур. Слух о нашем появлении распространится быстро, но это не имело значения. Наша добыча была не так уж далеко впереди.

Солнце уже клонилось к закату, когда Лало указал на дым, поднимавшийся над дубами вдалеке. Роща была бы хорошим местом для лагеря. Это мог быть и не Кормак, но следы копыт их лошадей вели в ту сторону. Я решил, что шанс, что это кто-то другой, невелик. Привязав каждого геррана лангфейтиром — веревкой, идущей от задних ног к шее, — мы сначала посовещались. Было решено подобраться достаточно близко, чтобы разведать обстановку до наступления темноты, и тогда наша атака могла бы произойти в сумерках, что давало реальное преимущество.

Мы с Торстейн приготовились, как к набегу. Лало никогда не носил доспехов, но у него были щит и копье, а также сакс. Он также был искусным лучником, а луков у нас было два, одолженных Гуннкелем. Векель, который обычно не сражался, сказал, что возьмет второй. Я не видел, чтобы он пользовался луком уже много лет, но только мы с Торстейн могли эффективно атаковать врагов. Это имело смысл; я лишь надеялся, что он метко стреляет.

Мы подошли к кромке леса, а затем Лало, словно темный призрак, скользнул между дубами и рябинами. Он вернулся вскоре, с лукавым выражением на лице.

— Это они, — предвосхитил он мой вопрос и добавил: — Семеро. Хорошие лошади. У одного длинные светлые волосы, и остальные ему подчиняются.

Я облизнул губы.

— Похоже на Кормака. Что они делают?

— Валяются у костра, жарят мясо, пьют. Много хвастливых разговоров.

— Часовые?

Лало усмехнулся.

— Нет.

«Идеально», — подумал я.

Мы дождались полной темноты, прежде чем занять позиции. Лало, способный бесшумно передвигаться туда и обратно, донес, что большая часть группы была пьяна или близка к этому состоянию. К досаде, Кормак был воздержан, причина чего была неясна. Векель предложил, чтобы Лало застрелил его первым, и дело с концом. Я и слышать об этом не хотел. Весь смысл засады, доказывал я, состоял в том, чтобы я отомстил за отца. Будет не то, если Кормака убьет Лало. Моя страсть победила.

Мы подкрадывались все ближе, ступая с невероятной осторожностью, чтобы не наступить на сухие ветки. С густой крапивой ничего нельзя было поделать, но заросли ежевики мы придерживали, чтобы не хлестнуть того, кто шел сзади. Мы часто останавливались, чтобы прислушаться. Ночь была приятной, прохладной, небо частично затянуто облаками. В неподвижном воздухе разносился жуткий, призрачный крик совы. Шорох в подлеске выдавал передвижение мелких тварей. Трижды пролаяла лиса и замолчала. Откуда-то издалека донесся характерный крик козодоя. Стали слышны и голоса, громкие, подогретые пивом, расслабленные. У меня сжался живот. После катастрофических событий в Дюфлине я и не думал о мести за отца. А теперь вот он я, и Кормак вот-вот будет подан мне на блюдечке. Если у Локи будет действительно хорошее настроение, то и меч может быть при нем. Я вознес благодарность богам, добавив: «Я этого не забуду».

Последние сто шагов были мучительно медленными, мы ползли на четвереньках. Я был с Векелем. Лало и Торстейн находились немного правее. Атака с противоположных сторон от костра уменьшила бы шанс на побег, но риск случайной стрелы был слишком велик.

Оставалось около половины пути, когда Кормак начал вещать. Я навострил уши. Это он подстрелил оленя. Это был лучший выстрел в его жизни, утверждал он, — и самый дальний тоже.

— Шагов сто пятьдесят, должно быть. — Я недоверчиво покачал головой. Любой охотник, рискнувший выстрелить с такого расстояния, был либо дураком, либо авантюристом. Кормак преувеличивал, а слушатели у него были благодарные. Его люди осыпали его похвалами, говоря, что они бы так не смогли, что Кормак — поистине искусный лучник.

Один был настоящим подлизой, заявив, что сам мифический воин Кухулин не смог бы сделать такой выстрел. На это замечание последовало неловкое молчание, и я прикусил щеку, чтобы не рассмеяться. Лизоблюдство тоже имеет свои пределы. Когда лесть переходит все границы, даже недоумки это понимают. Кормак был кем угодно, но не дураком. Готов поспорить, сейчас он сверлил подлизу взглядом, а тот, смущенный и напуганный, жалел, что не держал язык за зубами.

Векель змеей подполз ко мне. Даже темнота не могла скрыть его улыбки. Он тоже слышал. Мы не двигались, пока разговор у костра не возобновился. Ждать пришлось недолго; люди вроде Кормака любят звук собственного голоса. Готово ли мясо, потребовал он. Он умирал с голоду. Почти, ответили ему. Уже скоро. Кормак угрюмо ответил, что лучше бы оно не подгорело.

— Пива, — сказал он.

— Вот, господин.

Кормак громко пил, из бурдюка, надо полагать, затем рыгнул.

— Может, завтра добудем кабана.

— Если увидим, господин, я уверен, ваше копье первым вонзится в его плоть, — сказал чей-то голос.

Я скорчил рожу Векелю.

Затем Кормака попросили пересказать историю его последней охоты на кабана, которая была прошлой зимой. Он пустился в долгий, бессвязный рассказ, часто прерываясь, чтобы принять восхищение своих спутников. Это была идеальная возможность для нас с Векелем, и, как я полагал, для Лало и Торстейн, чтобы подобраться поближе.

Группа Кормака разбила лагерь на небольшой поляне. Когда деревья начали редеть, я остановился. Вглядываясь сквозь редкий подлесок, я различил семерых мужчин, валявшихся у большого костра. Кормак сидел примерно на трети окружности от огня, широко жестикулируя, пока описывал убийство кабана. Трое сидели ко мне спиной, остальные — лицом в мою сторону. Доспехов на них не было, и щитов я не видел. Я решил, что луки лежат в куче с копьями неподалеку от костра или, возможно, рядом с их владельцами. Их лошади, каждая со спутанными лангфейтиром ногами, тихо стояли неподалеку.

— Готов? — беззвучно спросил я Векеля, который неловко накладывал стрелу.

Он кивнул.

Я подумал забрать у него лук и пустить стрелу Кормаку в спину. С такого расстояния это было бы легко. «Нет», — решил я. «Я хочу, чтобы он знал, кто положил конец его жалкому существованию».

Условным сигналом был крик совы, который я не очень хорошо умел изображать. Лало, неудивительно, умел, а Векель должен был ответить.

Мы пролежали так ударов пятьдесят сердца, прежде чем Лало крикнул. Это было так близко, что это мог быть только он. Векель подождал, но реакции от Кормака или его спутников не последовало, поэтому он повторил звук. Это была плохая пародия на крик Лало, но это не имело значения. Мы были на ногах, и в пятнадцати шагах справа от нас тоже были Лало и Торстейн.

Лук Лало запел, и одного из воинов, стоявших к нам лицом, отбросило назад, стрела глубоко вошла ему в грудь. Векель выстрелил, и мужчина, сидевший к нам спиной, взревел, когда стрела вонзилась ему в плечо.

Я бросился в атаку, зная, что Торстейн сделала тоже самое.

Я бежал к огню, будто дракон Нидхёгг гнался за мной по пятам. Первый воин, которого я встретил, все еще пытался выхватить кинжал, когда мой топор расколол ему грудь. Мне удалось ударить следующего обратным замахом. Тяжелое лезвие топора раздробило ему скулу, и он отшатнулся. Я развернулся в поисках Кормака. С ловкостью затравленного оленя он перепрыгнул через костер, чтобы скрыться.

Внезапный удар в живот заставил меня замереть. Один из спутников Кормака пырнул меня ножом. Боль пронзила меня, но стальные кольца кольчуги выдержали. Он не вспорол мне брюхо.

Я разбил ему нос умбоном щита, и когда он попятился, отрубил ему левую руку топором. Кинжал выпал из его другой руки. Он отрешенно уставился на брызжущий кровью обрубок, затем его накрыла боль, и он закричал.

Тяжело дыша, я огляделся в поисках других врагов, но их не было. Торстейн была в порядке; Векель неуклюже накладывал на тетиву новую стрелу, а Лало только что выпустил одну через костер. «Вслед за Кормаком», — понял я и перепрыгнул через огонь, едва коснувшись земли, тут же сорвавшись с места.

— Ты попал в него? — взревел я.

— Нет, — донесся разочарованный ответ Лало.

Я нидинг. Если бы я застрелил Кормака или позволил это сделать Лало, думал я, он бы сейчас лежал мертвый со своими подлизами, а не бежал невредимым в темноту. Я пробежал за ним шагов двадцать, но глаза мои привыкли к свету костра, и в темноте я почти ничего не видел. Я огляделся, надеясь увидеть качнувшуюся ветку или след на мягкой земле, но не нашел ничего. Я уже готов был сдаться, когда из темноты донесся треск. Я бросился на звук, ободрав голени о низко лежащий ствол. Ежевика хлестнула меня по щеке, но мне было все равно.

Я бежал так быстро, едва различая что-либо, что даже не заметил ямы. Ноги ушли из-под меня, и я рухнул. Голова ударилась о что-то твердое — поваленное дерево? — и перед глазами поплыли звезды. Ошеломленный, выронив топор, я откинулся назад, как слепой пьянчуга на пиру.

Кто-то прыгнул на меня сверху.

«Кормак», — тупо подумал я. Он упал в ту же яму, но успел подняться на ноги до того, как я подоспел. Силы покинули меня. Я не мог помешать его рукам сомкнуться на моем горле, выжимая из меня жизнь. Дыхание мое хрипело, легкие задыхались. Я начал ускользать, терять сознание. Темнота манила. «Скоро увижу отца», — туманно подумал я. «И мать тоже».

Усмешка.

— Яблоко от яблони…

Мое падение в бездну замедлилось.

— Я думал, в тебе больше огня, сельдежор, но ты ничем не лучше своего пса-отца. Он даже не пытался помешать мне вонзить меч в его плоть, трус. Жаль только, что я не отымел еще и твою сестру.

В моем сознании родилась искра раскаленной добела ярости. Пульсируя, она росла, озаряя темные углы и мягкий, безмолвный путь в вечность. «Мой отец не был трусом», — беззвучно кричал я. «Моя сестра ничего тебе не сделала!» Несправедливость поступков Кормака питала ярость, которая росла, заполняя мой череп. Она дала мне желание жить, а с ним пришла отчаянная, бешеная сила.

Мой первый, неуверенный удар едва коснулся Кормака. Он был несильным, но застал его врасплох. Его хватка на моем горле ослабла. Второй удар пришелся ему в подбородок, отбросив его голову назад, и он отпустил меня. Мощным движением бедер я сбросил его с себя. Он упал в одну сторону, я откатился в другую. Мы встали на колени, а затем поднялись в темноте, чувствуя друг друга по близкому соседству. Хватило времени на один хриплый вдох, и я бросился на него. Он ударил меня в лицо; я поймал его хуком в челюсть. Он пнул меня в пах, или попытался, но я вовремя увернулся, и он вместо этого ударился о мою тазовую кость.

Кормак был меньше, но я был полузадушен. Мы молотили друг друга, не в силах сбить с ног, но готовые принимать удар за ударом. Я попытался ударить головой, мой излюбленный прием, но он предугадал его, и я лишь ушиб лоб о его скулу. Он попытался выколоть мне глаза, но сумел лишь содрать ногтями немного кожи с лица. Я нанес удар; он ответил тем же. Ничего не менялось.

Ш-ш-ших. Звук ножа, выхваченного из ножен.

Меня затошнило. У меня были лишь голые руки.

Кормак подкрался ближе.

«Нидинг». Я услышал голос, ясный, как день. «Твой сакс».

До этого я о нем и не вспомнил. Моя рука опустилась вниз, пальцы сомкнулись на знакомой рукояти. Он вышел из ножен, уютно лег в кулак. Я бросился вперед, не заботясь о ранах, желая лишь вонзить его в него.

Удар в живот, за ним вспышка тупой боли, проклятие Кормака.

Я пырнул его в живот. Я вогнал сакс по самую рукоять, и он заскулил, как щенок, оторванный от соска. Лишь когда он рухнул на землю, увлекая за собой мой сакс, мой затуманенный разум осознал, что со мной не случилось того же, потому что моя кольчуга, о которой я забыл, остановила его клинок.

Теперь Кормак кричал, рыдая и зовя мать.

Я выдернул сакс, и он завыл еще громче.

Мне было все равно. Более того, я ликовал.

— Ну как тебе, господин? — спросил я.

Он плакал и рыдал, и говорил, что сожалеет.

— Слишком поздно. — Я ударил его ножом в грудь, и он умер. Огромный груз свалился с моих плеч. Мой отец был отомщен, а честь Асхильд восстановлена. Когда я наклонился и пошарил у него на поясе, и мои пальцы сомкнулись на рукояти, я почувствовал себя так, словно нашел величайший клад в мире. После столь долгого времени меч снова будет моим.

Когда я вернулся на поляну, волоча за собой тело Кормака, все его люди были мертвы — раненых добила Торстейн. Векель обнял меня и сказал, что я хорошо справился. Он восхитился мечом и заявил, что Один рад видеть его возвращение к законному владельцу. Тень моего отца теперь определенно упокоится с миром. Мое сердце потеплело от этих слов. Вместе мы вырыли глубокую могилу подальше в лесу и свалили туда трупы вповалку. Мы засыпали их землей и утоптали ее, прежде чем навалить сверху огромную кучу срубленных веток. Их лошадей мы распутали и прогнали в темноту. Они разбредутся в разные стороны и, скорее всего, никогда не вернутся ни в Иниш-Кро, ни в Дун-на-Ски. Если кто-нибудь не найдет могилу, что казалось маловероятным, Асхильд, Диармайд и их ребенок, не говоря уже о Мадре и Ниалле, были в безопасности.

Однако чем скорее я покину эти места, тем лучше. Маэл вполне мог послать людей на поиски своего сына; если меня здесь не будет, меня не смогут заподозрить.

Прибытие Имра на «Бримдире» было как нельзя кстати.

Глава двадцать шестая

Наш драккар достиг Линн Дуахайлла после полудня на второй день после засады. Я заприметил его парус задолго до этого, так что мы уже ждали в устье реки, когда он вошел в него носом. Карли Коналссон помахал мне в ответ; многие другие, уже сидевшие на веслах, кричали приветствия. Имра я не видел и предположил, что он лежит, давая отдых ноге.

Я поспевал за драккаром, пока тот медленно шел против течения к тому самому причалу, где я впервые увидел его целую вечность назад.

— Есть новости из Дюфлина? — небрежно спросил я.

— Сигтрюгг словно взбесившийся бык. Я был рад убраться оттуда, — сказал Карли.

Я решил быть осторожным. Все еще было возможно, что о моей связи со Слайне не было широко известно.

— Бриан изменил условия их договора? — Такое вполне могло случиться.

Фырканье, затем слово гребцам, которые начали табанить, и он снова обратил свое внимание на меня.

— Ничего подобного. Конунг взял в голову, что кто-то пашет его новую жену, хотя она и клялась на чем свет стоит, что это неправда.

«Слайне сдержала слово», — с облегчением подумал я.

— И это сразу после свадьбы? Кажется маловероятным.

— Так-то оно так, да, но и не такое случалось. — Он уставился на меня. — По всем рассказам, она со своим любовником встречалась в «Медной голове». Были свидетели.

Я не запаниковал. Это была не свежая информация. Сигтрюгг знал об этом, потому и послал туда двух своих людей, чтобы поймать рогоносца.

Внимание Карли переключилось, но тут у борта корабля появился Имр.

— Ты знаешь эту корчму?

— Ты на ногах, — сказал я, искренне обрадовавшись, хотя и уклонился от его вопроса.

Хмыканье.

— Давно пора.

— Ты пришел в норму?

— Почти.

— Это хорошо, — сказал я, наблюдая, как убирают весла, а Олаф Две-брови и Вали Силач, готовые на носу, собираются бросить якорь.

— Ну и? — потребовал ответа Имр.

— Что? — Я напустил на себя любопытный вид, надеясь, что этого будет достаточно.

— Ты знаешь «Медную голову», нидинг?

— Проходил мимо. Но никогда не заходил. Эль там дорогой, говорят.

— Это не ты там спал с женой Сигтрюгга? Посетители говорили о высоком норманне с рыжими волосами.

— Да брось, в Дюфлине каждый третий такой, — сказал я, усмехнувшись.

Глаза Имра превратились в щелочки.

— Не совсем. К тому же половина из них слишком стары или беззубы, так что они отпадают.

— Неужели я был бы таким дураком?

— Не уверен, Ворон Бури. Немного странно, что ты покинул Дюфлин в тот же день, когда были убиты двое людей, посланных конунгом найти виновного.

Я пожал плечами с видом «я тут ни при чем».

— Я же тебе говорил, пришла весть из Линн Дуахайлла. Мне нужно было ехать.

— К сестре, которую ты никогда не навещаешь, — парировал он.

— Я был ей нужен, а точнее, ее мужу. Овец украли. Ему нужна была помощь в охране стада. У нас было свободное время, вот я и поехал. Не моя вина, что людей Сигтрюгга убили. — Я видел дугу крови, брызнувшую от моей первой жертвы, и выпученные глаза второй, когда мой сакс вонзился ему в грудь.

— А воры?

— Их выследили, — вставил Векель.

— Мы убили всех семерых, — добавила Торстейн.

— Мы вернулись вчера, — сказал Векель. Лало тоже кивал.

Имр нахмурился и что-то пробормотал себе под нос, но спорить дальше не стал, особенно против витки, двух лучших воинов в его команде и Лало, лучшего лучника после гибели Козлиного Банки. Да и не было в этом нужды, подумал я, ведь он и «Бримдир» были в безопасности, вне досягаемости Сигтрюгга.

Тем не менее, в тот вечер я с трудом мог выкинуть Слайне из головы, когда мы сидели у длинного дома Гуннкеля Лысого и ели свежезажаренного барана, которого он продал Имру. Слайне была прекрасной собеседницей, и в другой жизни я бы попросил ее руки у ее отца Бриана. Принял бы он мое предложение или нет — это другой вопрос, но, удрученный тем, как закончился наш роман, и уверенный, что он никогда не возобновится, я отказался об этом думать. Я покидал Эриу и не знал, когда вернусь. Я отдал Асхильд большую часть своего богатства, а остальное зарыл неподалеку.

На следующий день «Бримдир», подгоняемый свежим западным ветром, трепавшим его грот, и с носом, твердо нацеленным на Британию, рубил волны, и я отложил свои сердечные дела. После вчерашнего разговора у костра это было нетрудно. Имр восторженно расписывал слабого английского короля Этельреда и его политику давать серебро норманнам вместо того, чтобы сражаться с ними. Гафоль, как называли англичане эти платежи, и речь шла о тысячах фунтов, которые они выплачивали каждый год. Это затмевало любые богатства, которые можно было добыть в Ульстере, сказал Имр, и мы, хлопнув себя по бедрам в знак согласия, подняли кружки с пивом в предвкушении этого великого богатства. Он не сказал, как мы можем присоединиться к норвежским флотилиям, угрожавшим Англии, но это было делом другого дня.

Что до Слайне, заключил я, нити наших жизней на гобелене Норн разошлись.

Казалось несомненным, что они никогда больше не соединятся. Как бы я ни хотел признавать обратное, это, вероятно, было к лучшему.

Побережье Бретланда не сильно отличалось от побережья Эриу. Правда, там был Иниш-Мон, огромный остров, почти примыкавший к материку, но когда «Бримдир» прошел мимо него на юг, мы могли бы с таким же успехом плыть из Линн Дуахайлла в Дюфлин. Большинство пляжей были каменистыми, но встречались и из желто-золотого песка. Устья рек были небольшими, а из-за прибрежного ветра растительность была скудной. Вдали виднелись холмы.

Мой отец рассказывал о монастырях на этом побережье, но они давно были разграблены норманнами и после заброшены. То же самое было и после того, как мы пересекли участок открытой воды к земле, известной как Уэст-Бретланд. Однажды Кар заметил развалины монастырского поселения; Имр объявил, что это «Приют святого Петрока», разрушенный почти двадцать лет назад.

Лало проводил на носу корабля еще больше времени, чем я, закутавшись в свой плащ, погруженный в глубокие думы. Не раз я замечал печаль на его лице. Однажды я спросил его, и он ответил, что вспоминает Блаланд, свой дом, и то, как он все еще далеко, за полмира отсюда.

— Я никогда больше его не увижу, Ворон Бури, — сказал он. — Никогда не увижу, как река у моей деревни сверкает на солнце, или как девушки там купаются. Никогда не буду охотиться со своими друзьями. Никогда не буду танцевать под звездами под бой барабанов. Никогда не найду женщину из своего племени, чтобы жениться, чтобы завести детей.

— Ты не можешь знать наверняка, — сказал я, пытаясь его подбодрить, но думая о том же самом про Линн Дуахайлл и мою прежнюю жизнь там, и о Слайне тоже. Настроение мое испортилось.

— Если бы ты поставил на это, Ворон Бури, какие бы ты дал шансы?

Я посмотрел в лицо этому вопросу, и ответ мне не понравился.

— Ну? — В голосе Лало прозвучала редкая резкость.

Я не хотел лгать другу. Но и не хотел казаться предвестником беды.

— Я бы посоветовал тебе приберечь свое серебро — на дорогу домой.

— Пффф. — Лало еще больше ушел в себя.

— Не теряй надежды, — сказал я, как и раньше. — Есть шанс, что ты однажды вернешься на родину, пусть и небольшой.

Он не ответил, и я подумал, не стоило ли мне солгать и сказать ему, что он снова увидит Блаланд. Но было уже поздно, поэтому я неловко похлопал его по плечу и оставил его в покое.

Я чуть не споткнулся о Векеля, которого не заметил прямо за нами. Он сидел на корточках, рунические кости покрывали доски палубы. Он поднял голову.

— Видишь что-нибудь? — спросил я.

— Всегда.

— Всезнайка, — сказал я, решив не начинать беспокоиться о Лало или о себе. — Я имел в виду про Уэст-Бретланд.

— Добыча будет скудной.

— Любой на «Бримдире» мог бы тебе это сказать. — Мы еще не видели ни одного поселения, достойного называться деревней.

— Но опасность все равно будет. Кровопролитие.

Неприятное чувство шевельнулось у меня в животе. Мы дважды сходили на берег с тех пор, как пересекли море из Эриу, и оба раза нам удавалось найти пресную воду и либо поохотиться на оленей, либо зарезать овец, что паслись далеко от хозяев. Никаких признаков местных воинов не было, да мы и вообще почти никого не видели во время нашего плавания вдоль малонаселенного побережья. Все разговоры были о довольно спокойном плавании к южному побережью, где мы должны были связаться с норвежским флотом, вожди которого, как ожидалось, с радостью примут еще один драккар в свои ряды. На каких условиях, было неясно, но Имр казался уверенным. Не было никаких веских причин для мрачных пророчеств Векеля, подумал я. И все же он был витки, а не я.

— Почему? — спросил я.

Изящное движение плечами вверх-вниз.

Мне хотелось встряхнуть Векеля, но он всегда был таким невыносимым, и его забавляло, если я реагировал на его молчание. Вместо этого я подошел к Кару и предложил потренироваться. Усердный ученик, готовый принимать советы, он делал успехи. Он, как всегда, согласился, и вскоре, взмыленный и изрядно потрудившийся, чтобы не получить травму — даже с кожаным чехлом топор бьет сильно, — я забыл о Лало и Векеле.

Я и потом не думал об этом, когда Имр приказал Карли Коналссону направить «Бримдир» к берегу. Лало, зоркий как всегда, заприметил стадо пасущихся овец.

С луком наготове он бросил взгляд на Имра.

— Они близко. Пастуха не вижу.

Губы Имра скривились, что было самым близким к улыбке, на что он был способен.

— Вперед, мандинка.

Лало рассмеялся.

— Одну или двух?

— Я умираю с голоду, — сказал Вали Силач. — Двух.

— Двух! — крикнули Тормод и Хрольф.

— Двух так двух, — сказал Имр.

— Я тоже пойду, — сказал я. Вали Силач тоже приготовился, и Тормод. Четверо из нас легко унесут двух мертвых овец.

— Я хочу пойти. — В руках у Кара был лук; чей он был, я понятия не имел.

— Умеешь стрелять? — спросил я.

— Я неплохо стреляю.

Я взглянул на Имра, который сказал:

— Пусть парень идет, если хочет. Только быстро.

Ему не нужно было добавлять, что на берегу мы уязвимы, как и «Бримдир» на якоре.

Карли Коналссон подвел нас к каменистому, покрытому водорослями пляжу. Якорь с плеском упал в воду, и, видя, как мелко, я последовал за ним, оставив копье и щит. По грудь в легкой зыби, стараясь не попасть под нос корабля, я протянул руку и принял свое оружие. Держа его над головой, я побрел к берегу. Следующими были Вали и Тормод, а за ними Лало и Кар. Вскоре мы все были на берегу, мокрые и уже замерзающие на свежем ветру.

Лало наложил стрелу на тетиву.

— Готов? — спросил он Кара.

Кар нетерпеливо кивнул, и они, низко пригнувшись, двинулись вперед.

Вали, Тормод и я остались на месте. Овцы — создания глупые, но не настолько, чтобы не разбежаться при виде чужаков. Лало и Кар должны были оставаться вне поля зрения, пока не подберутся на расстояние выстрела. Если бы это оказалось невозможным из-за отсутствия укрытий, они, или, скорее, один Лало, попытались бы подойти в пределах досягаемости.

Так и было задумано, так все и произошло.

Вскоре раздался громкий свист Лало. Мы нашли его в зарослях жесткой травы — он потрошил жирную овцу. Неподалеку Кар делал то же самое с другой. Остатки стада уже были далеко, убегая так быстро, как только могли нести их короткие ноги. Вали и Тормод похвалили Лало, который едва поднял голову. Я уже предвкушал свежее мясо, которое мы будем есть этой ночью на стоянке вдали отсюда. Здравый смысл диктовал избегать мести со стороны хозяев убитых овец.

Словно сам Локи услышал меня и усмехнулся.

Яростный крик.

Я вскинул голову.

Юноша в грубой тунике и штанах бежал прямо на Кара. В руке у него было копье. «Пастух», — подумал я и, приложив ладонь ко рту, крикнул:

— Кар! Хватай тушу и тащи сюда. Живо!

Он взглянул на меня, затем проследил за направлением моей руки. Но вместо того, чтобы подчиниться, он отложил нож и наложил стрелу на тетиву.

Молодой пастух не сбавил шага ни на миг. Он дождался, пока Кар выпустит стрелу, и тут же рухнул ничком. Стрела просвистела над его распростертым телом. В мгновение ока он снова был на ногах и бежал. Вторая стрела Кара тоже прошла мимо, и у меня внутри все сжалось.

— Кар, дурак! Назад! — взревел я.

Третья попытка Кара почти сразила пастуха. Почти. А затем юноша оказался достаточно близко, чтобы метнуть копье, не сбавляя скорости. Это был невероятный бросок — копье угодило Кару точно в середину груди. Смерть, должно быть, наступила мгновенно. Он рухнул, как мешок с зерном, лук выпал из ослабевших пальцев.

Я не думал. Я ринулся вперед. Там было шагов сто, и я преодолел их со скоростью, дарованной валькириями. Пастух, взглянув на меня, бросился наутек. Я рванул еще быстрее, дыхание пилой резало грудь, мимо бедного Кара и его овцы, сокращая расстояние, пока легкие не загорелись, а мышцы ног не закричали от боли. Я резко остановился, отвёл правую руку, сосредоточился и метнул. Это был хороший бросок, копье описало правильную дугу, быстро снижаясь, и, казалось, вот-вот вонзится пастуху в спину.

Оно вошло в вереск в двух шагах справа от него. Тот вильнул и продолжил бежать.

Горькое проклятие сорвалось с моих губ.

И тут я понял, что Лало рядом, его лук натянут, наконечник стрелы задран под острым углом вверх. Один глаз он зажмурил, губы его шептали молитву.

Я присоединился к нему со своей.

Стрела взмыла в небо.

Время растянулось, пока она поднималась, превращаясь в крошечную черную щепку на фоне облаков. Пастух бежал, ни разу не оглянувшись. Моя грудь вздымалась и опадала, пока я восстанавливал дыхание. Пот жег глаза. Лало что-то бормотал на своем языке. Я услышал тяжелые шаги Вали и Тормода.

Стрела падала. Падала, словно кара богов, возмездие, заключенное в тонком куске дерева и железа.

Она поразила пастуха между лопаток — самый меткий выстрел, который я когда-либо видел. Он рухнул лицом в землю и затих.

— Яйца Одина, — благоговейно произнес Вали Силач.

— Отличная работа, — сказал я.

— Это не вернет Кара. — Лицо Лало было горьким.

— Нет, не вернет, — тяжело ответил я, вспоминая упоминание Векеля о кровопролитии и надеясь, что на этом все и закончится. — И нам лучше вернуться на «Бримдир», пока не нагрянули друзья этого пастуха.

Мы вернулись на драккар, неся туши двух овец и тело Кара. На берегу нас встретили тревожные и гневные крики. Имр спрыгнул на мелководье, требуя объяснений. Услышав рассказ, он выругался и назвал Кара тупым подтиральщиком задниц.

— Надо было тебя слушать, да?

— Да, — сказал я, гадая, не был ли бы убит кто-то другой, если бы Кар не пошел с нами. Лало. Тормод. Вали — или я. «Может быть», — решил я, — «но также возможно, что предсказание Векеля не имело никакого отношения к нашей вылазке за провизией. Возможно, в ближайшие дни погибнут и другие». Я отбросил эти тревоги. Попытки угадать замыслы богов лишь вызывали головную боль.

Мы втащили овец и Кара на борт и отгребли от проклятого места. Опасаясь, что родичи пастуха выследят нас вдоль побережья, Имр не позволял Карли Коналссону подвести «Бримдир» к берегу до самого вечера. Место было хорошее: небольшой, поросший дроком мыс с ровной площадкой для лагеря и якорной стоянкой, защищенной от ветра. Развели костры, разделали овец и поставили их жариться, а Имр приказал двум десяткам из нас нарубить веток с немногочисленных деревьев. Из них мы соорудили колья. Лишь когда грубый частокол перегородил перешеек мыса, он успокоился. Но даже тогда он нашел несколько прорех, настаивая, чтобы их заделали новыми ветками.

Следующее объявление Имра, что часовые будут охранять частокол всю ночь, тоже не вызвало восторга, но одного взгляда на Кара, лежавшего у края лагеря, было достаточно, чтобы не спорить.

Когда овцы были съедены, люди начали пить всерьез. В том, как они это делали, была какая-то особая ярость. Я чувствовал то же самое. Была у нас привычка не сближаться с новыми членами команды, потому что когда один из них погибал, боль была сильнее, чем если бы его держали на расстоянии. Но Кар был другим. При всей своей самоуверенности он не стеснялся просить помощи, когда она была нужна. В нем также горело желание научиться грести, ориентироваться по звездам, сражаться любым оружием. Карли Коналссон научил его сплетать порванные канаты и даже штопать паруса. Неудивительно, что он был популярен.

Мы пили за то, чтобы его тень вошла в Вальхаллу. Он был молод, но доблестен, заявил Тормод Крепкий с тяжеловесностью пьяного. Один примет его как должно и сделает эйнхерием. Людям это понравилось, и они одобрительно загудели. Сидя рядом с Векелем, я услышал его тихий комментарий:

— Если похититель овец может попасть в Вальхаллу, надежда есть у каждого.

Я уставился на него, и он сказал:

— Я лишь говорю правду.

У меня не хватило духу спорить, потому что он был прав.

Это делало смерть Кара еще более бессмысленной, поэтому я пил, чтобы забыться. Мы прикончили одну бочку дюфлинского эля и начали другую. Та продержалась недолго; как и третья. Были песни, и стихи, и тосты за Кара и всех наших павших товарищей. Я сронил несколько слез по Ульфу, которого я тоже не смог спасти. Позже я подумаю, что моя тоска, возможно, была связана и с тем, как мы расстались со Слайне, но в тот момент, решив напиться до беспамятства, я об этом не задумывался.

Поздней ночью Хрольф Рыжебородый, пьяный до совиных глаз, сказал Лало, что никогда не видел такого выстрела из лука.

— Подумать только, бламаур на такое способен, — сказал он, его лицо было краснее и пятнистее обычного.

Мой рот открылся, готовый разорвать Хрольфу задницу, но Лало опередил меня.

— Странно, да? — спросил он.

Хрольф кивнул.

— Да.

— И почему же? — Голос Лало был тихим.

Хрольф Рыжебородый уловил каменное выражение лица Лало и начал понимать, в какое болото он только что залез.

— Ну, ты знаешь, какие траллы…

— Расскажи мне.

Хрольф колебался.

— РАССКАЖИ МНЕ!

Карли Коналссон поперхнулся пивом. Все разговоры смолкли.

— Они не очень сообразительные. И неуклюжие. Ну, ты понимаешь, о чем я, верно? — Хрольф замолчал, словно осознав, что сказал. — Я не имел в виду, что ты такой.

Взгляд Лало мог бы заставить увянуть только что распустившийся цветок.

— Я подумал, что ты глуп, когда впервые тебя увидел, Хрольф. Я ошибался.

Начальная хмурость Хрольфа исчезла; на его губах заиграло подобие растерянной улыбки.

— Так ты считаешь меня умным?

— Нет. Ты туп как две доски, скиткарл, да еще и невежда! — Сакс Лало уже был у Хрольфа под подбородком.

Люди в тревоге закричали. Тормод Крепкий выхватил клинок, но не посмел броситься на защиту брата.

— Лало, — сказал я. — Не торопись.

— Торопись? — Он перекатил слово на языке. — Что это значит, Ворон Бури?

— Это значит — подумай, прежде чем перерезать глотку этому нидингу, — трезво сказал Векель. — Ты не можешь убить его на глазах у всех нас.

— Не могу? — Лало усмехнулся и слегка надавил на сакс. Вдоль лезвия выступила яркая красная полоска крови, и Хрольф Рыжебородый захныкал. — Кто сказал? — потребовал ответа Лало.

— Я сказал. — Имр был на ногах, и он был зол. — Я не позволю моим людям убивать друг друга из-за пустяков.

— ПУСТЯКОВ? — закричал Лало. — Тебя когда-нибудь называли траллом, Имр? Обращались с тобой как с недочеловеком? Плевали на тебя? Смеялись над тобой? Сравнивали с животным? А, ИМР?

Имр нахмурился, но, надо отдать ему должное, не солгал.

— Нет.

— Конечно, нет! А я жил с этим оскорблением каждый день. Каждый проклятый день, и меня так тошнило от этого, но я не мог сказать ни слова, потому что я был траллом. Траллом-бламауром. Затем я присоединился к «Бримдиру», и Векель освободил меня. Спустя какое-то время я подумал, что дерьмовые разговоры закончились. Что меня приняли таким, какой я есть. Я ошибался, — сказал Лало и провел лезвием туда-сюда под подбородком Хрольфа. — Выстрел, убивший пастуха, не был случайностью. Я пользуюсь луком большую часть своей жизни — ты понимаешь?

Хрольф не мог кивнуть из-за сакса.

— Да, — прошептал он.

— Я свободно говорю на ирландском и норвежском, а также на своем родном языке, и немного на саксонском и франкском. Я еще и по-латыни читать умею. А ты сколько языков знаешь?

— Норвежский, немного гьок-гока.

Презрительное фырканье.

— Читать или писать умеешь?

Щеки Хрольфа вспыхнули.

— Нет.

— А я умею.

Для меня это было неожиданностью, но, взглянув на Векеля, я понял, что он знал.

— Убери нож, — сказал Имр.

Лало полностью его проигнорировал.

— Я все еще глупый тралл? — спросил он Хрольфа.

— Нет.

— Скажи это, громко и четко.

— Ты не глупый тралл. — Хрольф был теперь багровым от смущения и стыда.

— Все слышали? — крикнул Лало.

— Я слышал! — проревел я.

— И я, — сказала Торстейн.

— Я тоже слышал. — Векель повысил голос так, что его можно было бы услышать в Дюфлине.

— И я, — прорычал Имр. — А теперь довольно этого нидингского поведения. Мандинка, вложи клинок в ножны. — Его тон не терпел возражений.

Лало долго и пристально смотрел на Имра, прежде чем подчиниться. Он сделал это очень медленно.

Хрольф развернулся, Лало напрягся, и я подумал, что кровь все-таки прольется, но у Хрольфа была другая цель.

— Хольмганг, — сказал он. — Я вызываю тебя на хольмганг, Мандинка.

— Согласен.

«Нет, — подумал я, — нет». Но было уже поздно. Вызов был брошен и принят. Имр был в ярости, но не мог пойти против традиции. Этого не случится сейчас, сказал он железным голосом, иначе он убьет их обоих. Нет, поединок состоится утром, когда у всех прояснятся головы.

Празднества и так омрачила смерть Кара; вызов Хрольфа вылил на остатки веселья ушат ледяной воды. Вскоре большинство мужчин завернулись в свои одеяла и храпели так, что могли бы разбудить мертвых. Однако мне спать не хотелось. Как я сказал Векелю, Хрольф или Тормод, или они оба, могли попытаться убить Лало ночью.

— Не посмеют, — уверенно сказал он.

— Почему?

— А где он?

Я огляделся. К моему удивлению и восторгу, Лало исчез.

— Ты ему что-то сказал? — спросил я.

— Мне не пришлось.

Это была хорошая новость, но, ложась, я не мог не размышлять об исходе хольмганга. Ни один из них не казался хорошим. Если убьют Лало, я потеряю хорошего друга. Если он победит, Тормод затаит на него огромную обиду, и Лало придется постоянно остерегаться клинка в спину или того, что его сбросят за борт в шторм.

Я долго лежал без сна.

Глава двадцать седьмая

— Ворон Бури!

Лало кричал. Я не знал почему. Я не обратил внимания.

— Ворон Бури, проснись! — пинок.

— Эй! — Теперь я разозлился и, открыв глаза, понял, что спал, а Лало — нет. Он стоял надо мной, вполне реальный, и, судя по лицу, встревоженный. — В чем дело?

— Флот! — Он тряс Векеля и, обойдя остатки нашего костра, подбежал к Имру. — Флот, — кричал Лало. — ПРОСНИТЕСЬ! — Он повторял это снова и снова, мечась между спящими телами команды «Бримдира».

Я встал, с заспанными глазами и обложенным языком, и посмотрел на море. Меня охватил ледяной ужас. На воде не было ни единого свободного клочка. Огромная флотилия тянулась слева направо, до самого горизонта. Было несколько драккаров, но большинство кораблей были шире и короче. «Это не норвежский флот, — подумал я, — это англичане». Что он делал в этом глухом месте, я понятия не имел, но шансы на то, что его команды будут дружелюбны, казались ничтожно малыми. Прямо на моих глазах четыре судна сменили галс и направились к нашему местоположению. Нас заметили.

Имр уже был на ногах, ругаясь и поднимая людей.

— К кораблю! — крикнул он. — Шевелитесь!

— Выведи «Бримдир» туда, — сказал Векель, — и мы все покойники.

Имр яростно обернулся на него, но он был слишком хитер, чтобы не видеть того, что было у него перед носом.

— Да, да. Какого хрена английский флот плывет вдоль этого побережья? — потребовал он ответа.

— Понятия не имею, — ответил Векель. — Важнее то, как мы собираемся спастись.

— Есть только один выход, — сказал я. — Бросить «Бримдир». Уходить вглубь острова.

Имр окинул взглядом приближающиеся корабли и снова выругался.

— Ворон Бури прав. — Его взгляд скользнул по выжидающим, похмельным лицам. — Надевайте доспехи! Берите всю еду, что сможете унести. Живо!

— А как же Кар? — спросил Вали.

— Завалите его камнями. Другого выхода нет.

Вали не стал спорить. Я и еще пятеро помогли, навалив на труп Кара столько камней, чтобы он был в безопасности от чаек и лис. Никто не упомянул, что англичане могут сделать с такой очевидной, свежей могилой.

Есть предел скорости, которую могут развить люди с больной головой и тяжелыми конечностями. И она невелика. Но Имр буквально пинал задницы, а Лало, с ясным взглядом и громким голосом, объявлял о сокращающемся расстоянии между английскими судами и берегом, и мы превзошли самих себя. Они были еще на приличном расстоянии, когда Имр и Карли Коналссон, вылив бочку смолы на палубу «Бримдира», зажгли куски трута и бросили их на борт. Корабль вспыхнул мгновенно, огонь распространялся с невероятной скоростью.

На глазах Карли Коналссона навернулись слезы, когда языки пламени взметнулись к небу. «Он руководил его постройкой, — подумал я, — и ходил на нем с первого дня, как его спустили на воду». Однако лицо его было таким же решительным, как и у Имра, когда он погнал нас прочь от берега, вглубь Уэст-Бретланда.

Имр был полон энергии, совсем не похож на человека, который полночи кутил. Несмотря на тяжелый узел из ткани на плече, он сновал вверх и вниз вдоль рваной колонны, подбадривая, поторапливая, уверяя, что все будет хорошо. Особую похвалу он высказал двоим, несшим его сундук с рубленым серебром. Он также хотел знать, кто первым увидел англичан.

В ответ качали головами. «Не могу сказать» и «не уверен» — вот и все, что он услышал.

Я догадывался.

Имр подошел ко мне и Векелю, а рядом с нами был Лало.

— Кто-нибудь из вас знает?

— Это был я, — сказал Лало. — Я проснулся рано, до рассвета. Часовые все спали, поэтому я стал на стражу.

— Слышали, парни? — взревел Имр.

— Что? — Нет! — Повтори!

— Тревогу поднял Мандинка — Мандинка!

Нестройное «ура». Учитывая общее состояние, решил я, это было весьма воодушевляюще.

Лало, казалось, было все равно; он ухмылялся.

Имр протянул руку.

Они пожали ее друг другу.

— Ты такой же истинный воин, как и любой, кто ходил на «Бримдире», — провозгласил Имр.

Еще одно «ура», на этот раз более мощное. Я поискал взглядом Хрольфа. Он не улыбался и не присоединялся к общему ликованию, но я выбросил его из головы. Были дела поважнее, и самое срочное — оторваться от англичан.

«За появлением флота стоял Локи», — решил я, надеясь, что хитрый ублюдок вдоволь позабавился. Я также начал задаваться вопросом, не имело ли предсказанное Векелем кровопролитие никакого отношения к бедному Кару.

Когда Имр отправил Лало и четырех других лучников в арьергард — нашу лучшую защиту от преследования, — я опустил голову и сосредоточился на том, чтобы пробираться сквозь заросли утесника и по прогалинам между ними, где росли воловик, дикая капуста и хвощ. Было короткое обсуждение, куда идти, но никто не знал местности. Решили — прочь от моря. Оторваться от флота на достаточное расстояние, а там уже можно будет думать, что делать. Сундук Имра с рубленым серебром, зверски тяжелый и не позволявший двигаться быстро, никто не упоминал.

План был так себе, но другого у нас не было.

Бесполезность его стала ясна очень скоро.

Сзади послышались крики, вопли и возбужденный лай. Англичане использовали собак, чтобы выследить нас. Впрочем, они были не нужны, с горечью подумал я. Пятьдесят с лишним воинов в полном снаряжении, быстро двигающихся без всякой попытки скрыться, оставляли след, по которому мог бы пройти и слепой.

— Нам нужно место, где можно будет встать и сражаться, — сказал я Торстейн. — Лало и остальные сделают все возможное, но англичане высадились на берег большими силами.

Холмистая, лишенная деревьев местность не подходила для засады. Лучшее, что мы смогли придумать, — это невысокий холм, на вершине которого стояли два гигантских камня, увенчанные третьим. Древнее, покрытое лишайником и мхом, это сооружение было похоже на те, что встречались в Эриу. Никто не знал, кто их построил, но их часто возводили над могилами и считали священными. Хорошее место, чтобы прикрыть спину.

Заросли утесника на склонах были достаточно густыми, чтобы помешать вражеской цепи атаковать нас, но на этом преимущества заканчивались. Те, кто добрался первым, образовали вокруг камней неровный круг, тяжело дыша, сплевывая и вытирая пот. Быстрый подсчет показал сорок пять человек. Учитывая Лало и его четырех спутников, это означало, что семеро воинов отстали.

Лало появился немного позже и подтвердил наши подозрения. Английский отряд был силен, не менее ста пятидесяти воинов. Он и лучники уложили десятерых, а может, и больше, но англичане поумнели и теперь наступали, прикрываясь щитами. Я спросил, как далеко они позади.

— Близко, — ответил Лало. — Некоторые из наших медлительны.

— Их семеро?

— Да.

— Я пойду за ними, — сказал я Имру.

— Будь осторожен, Ворон Бури. Мне не нужно терять тебя в первой же стычке.

Лало и Торстейн пошли со мной, но Векель остался, чтобы колдовать для команды. Мы побежали, и по мере того, как ожидание битвы нарастало, я почувствовал, как усталость отступает. Это ненадолго; я слишком много выпил прошлой ночью. Но на короткое время я чувствовал себя готовым к бою. Готовым убивать. Готовым отправить как можно больше англичан в грязь.

Первым я увидел Карли Коналссона. Он хрипел, как загнанная лошадь, а его широкое лицо приобрело неприятный багровый оттенок.

Причиной, решил я, были его тучность и большой кожаный мешок с добычей.

— Ворон Бури, — прохрипел он.

— Шевелись, — сказал я ему, — если не хочешь, чтобы англичане нарезали тебя на мелкие кусочки.

Карли Коналссон был так запыхался, что лишь кивнул, но его шаг ускорился.

Мы наткнулись еще на четверых. Они тоже отреагировали на наши грозные предупреждения, сумев полушагом-полубегом двинуться к вершине холма. Какая-то ироничная часть меня задалась вопросом, не отсрочиваем ли мы лишь их судьбу.

К этому моменту я уже видел англичан и, что пугало, других лучников совсем близко. Причина, по которой они так рисковали, находилась между нами и ними. Хрольф Рыжебородый и Тормод Крепкий двигались, как пара немощных стариков. Время от времени Хрольф останавливался и его рвало насухо, а Тормод ждал, пока брат закончит. Неудивительно, что англичане быстро сокращали расстояние.

Когда Лало побежал вверх по склону, чтобы присоединиться к своим товарищам-лучникам, я обменялся мрачным взглядом с Торстейн, и мы ринулись к отстающим, топча одуванчики и мальвы с лиловыми цветами.

— Вы что, ослепли? — крикнул я Тормоду.

— Я вижу англичан, но Хрольф не перестает блевать.

— У него будут заботы поважнее, если вы не пошевелитесь!

Тормод кивнул, и Хрольф вытер рот. С землистым лицом он выглядел как смерть, но они поплелись дальше, заметно быстрее, чем прежде.

— Атакуем? — спросила Торстейн. — Поднимем шум, и англичане подумают, что за нами идут люди.

— Может, и вызовем панику, — сказал я, не задумываясь о риске.

Лало услышал. Он подбежал вверх по склону, и я увидел, что у него осталось всего три стрелы.

— Больше никого нет? — В его голосе было недоверие.

— Мы собираемся атаковать, — сказал я.

— Отобьем англичан. — Торстейн улыбалась.

— Вы сумасшедшие, — сказал Лало. — Не бросайте свои жизни на ветер!

— Не бросим, — сказал я, но думал: «Мы покойники». Однако я не хотел позволить Хрольфу и Тормоду умереть, и это казалось единственным выходом.

— Подождите, — сказал Лало и подозвал остальных лучников. Никто не был ранен, но и у них оставались последние стрелы. Лало быстро объяснил наш план, и пока его товарищи недоверчиво переглядывались, он изложил новую стратегию. Это имело смысл, даже если и не меняло нашей судьбы. Мы пробормотали слова благодарности, и Торстейн сказала:

— Готовы?

Мы встали плечом к плечу и подняли наши широкие топоры. Из гордости я носил и меч, хотя мне еще многому предстояло научиться в обращении с ним. Нас отделяло около ста шагов от массы англичан, которые, заподозрив что-то, замедлились до шага.

Я вызвал в памяти свое самое яркое воспоминание об Ульфе, когда он прыгнул в Шаннон и пытался добраться до «Бримдира». Мгновенная ярость вскипела во мне. Затем я заставил себя представить, как лучники, включая Лало, а также Хрольф, Тормод, Карли и другие отставшие, будут перебиты англичанами, не успев добраться до Имра на вершине холма. Красный туман застлал мне глаза, на виске запульсировала жила. Я был голоден. Голоден до убийства. Однако я был осторожен, чтобы не дать гневу взять верх.

— Бримдир! — крикнул я и побежал.

Торстейн догнала меня, не пробежав и десяти шагов.

Мы кричали и ревели всю дорогу до англичан, пока Лало, сдержав обещание, издал протяжный боевой клич, похожий на вопль банши и ее пяти сестер вместе взятых. Остальные лучники тоже закричали. Это был ужасающий шум.

Это было также безумие. Да, мы были в кольчугах, в то время как большинство англичан — нет, но их было больше сотни, а нас всего двое. Однако страх — странная штука, и нашим врагам могло показаться, что мы — авангард, а в нескольких шагах позади идут Имр и вся наша команда.

Англичане остановились. Подняли щиты. Переглянулись. Несколько более хладнокровных метнули копья, но они были плохо нацелены или не долетели.

— О-дин! — закричал я. — О-дин!

Торстейн тявкала, как бешеная собака.

Лало выбрал идеальный момент. Пять стрел взмыли в воздух, нацеленные точно в передние ряды врага. Двое погибли, несколько закричали от боли. Прилетел еще один залп, нанеся аналогичный урон. Третий, и еще больше убитых и раненых. Началась паника; англичане не знали, что это были последние стрелы Лало и его спутников.

Я увидел, как один англичанин обернулся назад, и, ликуя, я изменил направление бега, чтобы добраться до него первым. Я снова взревел, и он вздрогнул. Я приблизился на полной скорости, каким-то чудом увернувшись от нацеленных на меня копий. Мой щит врезался в его, и он отшатнулся, не пытаясь сопротивляться. Мой топор расколол его от шеи до середины грудной клетки, и кровь хлынула фонтаном. На меня, на мой щит, но лучше всего — на человека слева от него. Тот завыл и попытался повернуться, и я раскроил ему затылок.

Рядом Торстейн ругалась и била, била и ругалась. Англичане кричали, толкались, даже спорили друг с другом. Я убил третьего, и четвертого. Ряды англичан передо мной расступились; те, что были сзади, начали пятиться. Неужели они действительно сломаются, подумал я, сломаются и побегут?

Конечно, это было слишком хорошо, чтобы быть правдой.

Появился какой-то капитан, в кольчуге и шлеме норвежского образца с защитными кольцами для глаз, он колотил людей плашмя мечом и изрыгал страшные угрозы. Англичане снова сомкнулись, и люди пошли на меня. Я нацелился на другого, неуклюжий боковой удар, который почти промахнулся. Но край лезвия моего топора зацепился за его плоть, и этого было достаточно. Он прочертил глубокую линию на его шее, вскрыв крупные сосуды. Думаю, он перерезал и трахею, потому что тот издал ужасный, булькающий звук, падая.

Это заставило ближайших замереть, и я крикнул:

— Торстейн!

— Да?

— Хрольф и Тормод достаточно далеко ушли? — Я говорил по-ирландски. Некоторые англичане знали норвежский, но мало кто мог понять мой язык.

— А кто его знает? — рассмеялась Торстейн. Звук получился безумный, дьявольский.

— Мы нужны остальным.

— Значит, отступаем с боем?

— Да!

Я отрубил англичанину руку и впечатал навершие топора в лицо другому, превратив его нос в кашу. Я сделал шаг назад, потом еще один. Англичанин бросился на меня, но скользкая от крови земля оказалась предательской, и он упал, преградив путь двоим позади. Я отступил еще на несколько шагов, быстро взглянул, на месте ли Торстейн — она была на месте, — и продолжил отход.

Английский капитан ревел. Он все видел, знал, что это прекрасная возможность навалиться и убить нас обоих, но его люди опасались. Я прикончил пятерых и вывел из строя двоих. Торстейн, должно быть, сделала то же самое. У англичан было численное преимущество, но первый, кто доберется до любого из нас, умрет, и, по всей вероятности, второй тоже. Поэтому они колебались, и, пользуясь их робостью, мы с Торстейн увеличили скорость. В двадцати с лишним шагах от них мы обменялись кивками, развернулись и побежали.

Заливаясь лаем, как гончие, англичане устремились в погоню вверх по склону. Удивительно, как быстро можно двигаться, когда на хвосте у тебя орда врагов. Мы немного оторвались, потом еще чуть-чуть, но постепенно вес наших кольчуг начал сказываться. И пиво тоже, хоть я и ненавидел это признавать.

Лало и остальные бежали рядом с англичанами, швыряя камни, но те были достаточно тяжелы лишь для того, чтобы отвлечь, а не причинить реальный вред. История могла бы закончиться плохо, но тут, неожиданно, появился Имр, более желанный, чем дождь после засухи. Он привел с собой половину нашей команды, около двадцати с лишним воинов. Построившись «кабаньей мордой», с ним во главе, они пронеслись мимо меня и Торстейн и с оглушительным треском врезались во врага.

Это была игра в одни ворота. Англичане, только что легко преследовавшие двух воинов, столкнулись с бронированным строем убийц с топорами. Люди кричали и умирали. Они отступили и побежали вниз по склону, не обращая внимания на яростные крики своего капитана.

У нас было немного времени, прежде чем англичане вернутся. Их все еще было гораздо больше. Хитрый Имр приказал воинам пятиться назад к нашей позиции.

— Долго же ты, Ворон Бури, — сказал он.

— То же самое могу сказать и о тебе, — ответил я. Мы рассмеялись, смехом облегчения и веселья.

Дух наш был высок. Все добрались до вершины холма, даже Хрольф и Тормод. Над ними и другими зеваками безжалостно потешались, но они отвечали тем же, обвиняя остальных в том, что те сидели на задницах и ничего не делали, пока их бедные, страдающие товарищи по веслу рисковали быть перебитыми. Пока продолжался добродушный смех, люди сели отдохнуть. Пили воду, делили хлеб, проверяли снаряжение.

С вершины холма открывался вид на побережье. Облако дыма отмечало место, где мы стояли лагерем, где все еще горели остатки «Бримдира». Я насчитал четыре корабля на якоре поблизости, но остальная часть вражеского флота исчезала из виду. Это было хоть что-то, и пока английский отряд довольствовался тем, что оставался на месте — зализывая раны, строя планы, — место это было на самом деле прекрасным. Порхали луговые мотыльки. Пчелы трудились в красном вереске, а неподалеку клушица рылась в рыхлой почве в поисках личинок, зорко следя за нами, незваными гостями на ее территории. Высоко в небе парила пара соколов.

— Четыре команды — это сколько человек? — спросил Векель.

— Если как на драккарах, — сказал Имр, — то от двухсот до двухсот сорока.

— Я насчитал около ста пятидесяти, — сказал Лало.

Имр хмыкнул.

— Остальные, должно быть, охраняют корабли.

— Если вычесть тех, что пали от стрел и наших топоров, можно смело убрать тридцать, а то и тридцать пять, — сказал я.

Имру это понравилось.

— Вы хорошо поработали, все вы. Тем более что вернулись живыми. — Его взгляд скользнул к англичанам, и выражение лица стало жестким.

«До сих пор мы не понесли потерь, — подумал я, — но это скоро изменится». У наших лучников кончились стрелы, и хотя мы занимали высоту, воинов было недостаточно, чтобы помешать врагу добраться до вершины. Они окружат нас и, благодаря численному превосходству, уничтожат до последнего.

— Какого черта в Хель такой флот делает так далеко на западе? — снова проворчал Имр.

«Причина не имела значения, — подумал я. — Нам крышка».

Торстейн пожала плечами, Лало тоже. Имр пососал ус и сказал:

— Возможно, Этельред не только задницы целует и серебро раздает.

Я подумал о Бриане Бору и о том, что он делал в молодости.

— Думаешь, он зачищает землю от норвежцев?

— А как избавиться от блох на собаке? Вычесывать ее день за днем, пока не перестанешь их находить.

— Меня и похуже называли, — с усмешкой сказала Торстейн.

— А что такое блоха? — спросил Лало, что немного разрядило обстановку.

Я был благодарен Имру за то, что он не сказал, что нам было бы лучше остаться в Дюфлине. Я попал из огня да в полымя, но он и остальная команда могли бы спокойно остаться и служить Сигтрюггу, а не быть перебитыми на вершине холма посреди глухого Уэст-Бретланда.

— Ну, витки, самое время для магии, — сказал Имр.

— Мне и руны бросить?

— Не нужно, — с невозмутимым лицом ответил Имр.

Я тоже не хотел знать; наше будущее было очевидно до слепоты.

— У меня есть идея.

Это было неожиданно быстро. Мое внимание обострилось.

— Выкладывай, — сказал Имр.

— Столкните это вниз с холма. — Векель указал.

Мы все в недоумении уставились на камни.

— Верхний и вправду выглядит немного неустойчиво. — Раньше я этого не замечал.

— Из-за того маленького камня, — ответил Векель.

Верхний камень имел форму лежащего треугольника, и его узкий конец опирался на два камня, верхний из которых был размером примерно с поперечный срез ствола среднего дерева. Он был крошечным по сравнению с камнем под ним, двумя «ногами» и «крышей», которые все были огромными.

То, что предлагал Векель, разгневало бы тени тех, кто был здесь погребен, но если идея сработает, я смогу с этим жить. Имр и Торстейн тоже не возражали, как и Лало.

— Собери самых сильных, — сказал Векель, — и столкните верхний камень с маленького. Ему не нужно сильно сдвинуться, чтобы потерять равновесие. Он к тому же довольно округлый.

— Докатить его до вершины склона… — сказал Имр, выглядя взволнованно.

— Именно, — сказал Векель.

— Нам придется стоять перед ним, иначе англичане увидят, — сказал я. — И время нужно рассчитать точно.

— Стоит попробовать, — сказал Имр, оживившись. — И нам нужно подготовиться.

— Есть еще кое-что, что мы можем сделать, — сказал Лало с хитрым видом. Он объяснил, и я снова почувствовал надежду. Лишь слабую тень, но и этого было достаточно. Судя по лицу Имра и Торстейн, им это тоже понравилось. Насчет Векеля я не был уверен, но это было не в новинку.

Время покажет.

Глава двадцать восьмая

Англичане приготовились к атаке незадолго до полудня. Было тепло, а из-за низкой облачности — влажно. Под кольчугой моя туника промокла насквозь; пот стекал из-под шлема по лицу. Воздух был неподвижен; нас донимали тучи мошкары. Мне ужасно хотелось пить, но я не пил. Воды было мало, а после начала боя захочется еще сильнее. Все были в одинаковом положении, кроме Лало. В Блаланде, сказал он, дождей не бывает от сезона к сезону, добавив, что эта погода даже не жаркая.

Возможно, из-за этого я бросал украдкой взгляды на его полный бурдюк. Это не осталось незамеченным, потому что перед тем, как уйти для выполнения своего плана, он доверил его мне.

— Пей, сколько хочешь, Ворон Бури, — объявил он. — Только оставь немного для Векеля и Торстейн.

Я кивнул в знак благодарности и пожелал ему удачи. Он ухмыльнулся и сказал, что его боги помогут. Затем он ускользнул вниз по склону, с невидимой врагам стороны, и оставил нас одних.

Английский капитан — понаблюдав некоторое время, он определенно казался главным предводителем — разделил своих людей на две группы: одна должна была атаковать нас спереди, вторая — сзади. По идее, они должны были подниматься с одинаковой скоростью, чтобы ударить по нам одновременно, но, не видя друг друга, первая группа значительно опередила вторую.

Имр тут же взялся за дело.

— Это наш шанс, — сказал он.

— Единственный шанс, — угрюмо заметил кто-то.

Смеха это не вызвало, но люди с лихорадочной энергией выстроились в одну шеренгу по обеим сторонам вершины холма, на виду у англичан. Тем временем дюжина из нас, включая Вали, меня и Торстейн, принялись сталкивать верхний камень с его «ног». Мы налегали так, что, казалось, мышцы рук вот-вот лопнут от напряжения, но он, казалось, целую вечность не поддавался. Но Имр, наблюдавший со стороны, клялся, что камень сдвинулся. Мы перевели дух и попробовали снова.

— Стойте, — сказал Имр через мгновение. — Где эти английские ублюдки? — крикнул он.

— Не дальше хорошего броска копья, — донесся отрывистый ответ. — Лучше пошевеливайтесь.

Мы снова налегли, и на этот раз я почувствовал, как камень заскрежетал о камень. Имр подтвердил это. Нам торопливо сообщили, что англичане теперь в тридцати шагах от вершины. Вали дал нам счет: раз, два, три, — и мы снова налегли.

— Сейчас рухнет! — крикнул Имр. — С дороги! — Это он кричал воинам, стоявшим перед глыбой.

С оглушительным грохотом она рухнула вниз. Земля под ногами в самом деле содрогнулась. Поднялось огромное облако пыли, и у меня упало сердце. Наш план провалился. Камень упал слишком далеко от края склона.

Затем, с тяжеловесной медлительностью, он начал скользить и, вопреки всякой надежде, катиться. Воздух разорвал ужасный крик, и камень исчез из виду.

— Вперед! — Это был Имр, выстраивавший нас в шеренгу. Мы подчинились, горя желанием развить успех.

Пронзительный крик издал один из наших воинов. Было неясно, почему он не успел отскочить с пути камня. Обе его ноги были раздроблены. Его крики оборвались, когда Вали Силач с каменным лицом ударил его по голове обухом топора. Это была милость; никто не проронил ни слова.

Нашим врагам камень нанес куда больший урон, оставив за собой след из раздавленных тел. Уцелевшие были в смятении, их наступление захлебнулось, люди в ошеломлении смотрели на кровавое месиво, которое мгновение назад было их товарищами.

— За мной! — крикнул Имр и повел нас вниз по склону.

Деморализованные англичане почти не сопротивлялись, и мы перебили дюжину, прежде чем они обратились в бегство. Никто не стал их преследовать; нашим товарищам на другой стороне холма нужна была помощь. По крайней мере, мы так думали. Когда мы добрались туда, они ликовали и осыпали оскорблениями вторую группу англичан.

— Они услышали, что происходит, и отказались на нас нападать, — с восторгом сообщил Карли Коналссон.

— Желтопузые псы, — сказал Имр и сплюнул.

«Не обязательно», — подумал я. Только нидинг идет на верную смерть, а английский капитан скоро поймет, что наш трюк с камнем был одноразовым. Если он хоть какой-то вождь, он скажет своим людям, что нас все еще меньше числом, и у нас нет стрел. И действительно, вскоре наши враги снова пошли в атаку. На этот раз они были лучше организованы и достигли вершины холма одновременно.

Это была жестокая схватка. На кону стояло наше выживание, и огня в наших животах было больше, но у англичан было почти трехкратное численное преимущество, а их капитан был из тех, кто вел за собой. Исполинского роста, он напомнил мне Одда Углекуса, погибшего при Гленн-Мама. Он тоже орудовал топором, что, наряду с его шлемом, заставило меня задуматься, не течет ли в нем норвежская кровь. Каким бы ни было его происхождение, в первой же атаке он прорубил брешь в нашей жалкой шеренге, сразив Тормода Крепкого и еще одного воина. Для нас это могло бы стать концом, если бы не убитый горем Хрольф Рыжебородый, который бросился на капитана, отвлекая его достаточно долго, чтобы Карли Коналссон смог подкрасться сзади. Кольчуга и воинское мастерство ничего не значат, когда тебе подрезали сухожилие. Капитан упал, и Хрольф, ревя как дитя, перерезал ему горло.

Это выбило дух из англичан, и они отступили. Наши приветственные крики, вырывавшиеся из пересохших глоток, звучали надтреснуто и нестройно. На самом деле, праздновать было особо нечего. Пятнадцать воинов из команды «Бримдира» навсегда остались на этом холме, а еще десять были ранены. Некоторые из них могли сражаться, но таких было немного. Имр тоже был ранен, кровь пропитала рукав его туники. Он не позволил Векелю осмотреть рану, грубо приказав ему заняться остальными ранеными.

Нас осталось чуть меньше тридцати воинов, чтобы встретить следующую атаку англичан.

Я надеялся, что смерть их капитана заставит их передумать и отступить к своим кораблям. Но не тут-то было. Были отправлены гонцы, и вскоре у подножия холма появилось подкрепление. Отряд был невелик, около тридцати человек, но шансы, которые несколько выровнялись, снова были со значительным перевесом в пользу англичан.

Единственное, что это дало, — уменьшило число людей, охранявших вражеские корабли. Я сказал об этом Векелю, и он едва заметно улыбнулся — то самое любопытное выражение, которое всегда наводило меня на мысль, что он знает, что будет дальше. Мне отчаянно хотелось спросить, удастся ли Лало его затея. Но если бы ответ был «нет», это бы не помогло, поэтому я прикусил язык и сосредоточился на том, чтобы поднять боевой дух товарищей. Это была грубая тактика, но я видел, как старые волки вроде Ульфа и Углекуса делали это раньше.

— Эй, Вали, — сказал я. — Тебе ведь наша помощь и не нужна была, чтобы сдвинуть тот камень, а?

Он инстинктивно понял, к чему я клоню.

— Верно, Ворон Бури! Я просто щадил вас, девчонок, чтобы вы не краснели.

Возгласы протеста.

— Думаешь, ты силен, Вали? — крикнула Торстейн. — Когда это закончится, давай поборемся на руках. Вот и посмотрим, кто сильнее!

Улюлюканье и аплодисменты.

— Я хочу это видеть! — заметил Векель.

Вали Силач фыркнул.

— Я с радостью выиграю это состязание.

— Пять кусков рубленого серебра на Торстейн, — сказал я, думая: «Если этот поединок когда-нибудь состоится, и я его увижу, значит, мы все трое выжили. Потерять немного серебра — ничто по сравнению с этой мечтой».

— Ты меня так низко ценишь? — бросила вызов Торстейн.

Она пыталась меня задеть. Я фыркнул.

— Десять кусков тогда, и лучше тебе выиграть.

Люди начали делать ставки; легкораненые присоединились. Почти все ставили на Вали, чьи плечи были примерно с грудную клетку Лало. К моему изумлению, Имр сказал, что поставит свое серебро на Торстейн.

— Все дело в тактике, да? — заметил он.

Вали Силач начал немного защищаться.

— На Мэне меня никто не мог одолеть!

— Мэн — островок небольшой, — сухо сказала Торстейн.

— Давай сейчас! — сказал Вали, и раздался одобрительный рев.

Я усмехнулся; было безумием устраивать состязание по армрестлингу в перерыве битвы, которую мы обречены проиграть. Отчего-то это делало затею еще более привлекательной.

Тут же выяснилось, что нет ни стола, ни другой ровной поверхности. С некоторой неохотой Вали и Торстейн, которую очень забавлял пыл ее противника, согласились отложить состязание до другого дня.

Добродушная атмосфера длилась до тех пор, пока наши часовые, расставленные по обеим сторонам вершины, не объявили, что англичане снова атакуют. Почуяв, что перевес на их стороне, наши враги поднимались с песней.

Раненых прислонили к стоячим камням или уложили между ними, а мы выстроились в наш жалкий, слабый круг. Имр тоже был там. Иначе он и не мог, хотя лицо его было белым как полотно. Векель остался позади, но подобрал копье — впервые я видел его с настоящим оружием в руках. Это подчеркивало всю мрачную реальность нашего положения.

Англичане остановились неподалеку. Они смотрели на нас и насмехались. Но не нападали. Пока.

У меня сжался живот; их было не меньше пятидесяти. Нас было семнадцать, включая троих раненых. Наши товарищи за нашими спинами стояли перед таким же подавляющим числом. Это была наша последняя битва. Моя последняя битва. Я сделаю ее славным концом.

— Эй, норманны! — заговорил воин в кольчуге из переднего ряда.

— Да? — ответил Имр.

— Вам не обязательно умирать сегодня. — Его норвежский был плох, но понятен.

— Верно, — крикнул Имр. — Мы уйдем отсюда победителями, перешагнув через тела вас и ваших товарищей!

Мы взревели в ответ, и я вспомнил поговорку, которую любил мой отец. Когда смерть смотрит человеку в лицо, все, что он может сделать, — это смотреть в ответ.

— Храбрые слова, но мы-то с тобой знаем, что это ложь, — сказал воин. — Я имел в виду, что вам следует сложить оружие. Сдаться.

Я усмехнулся. И многие тоже. Но немало воинов промолчали. Они ничего не могли с собой поделать: им хотелось знать, что им предлагают.

— Мы станем траллами, так? — потребовал ответа Имр.

— Верно, — сказал воин, — но вы останетесь в живых.

— Я спрошу своих товарищей. — Тон Имра был издевательски вежлив. — Ну, парни, что скажете? Хотите стать траллами этого рагра-англичанина?

— Нет! — Даже те, кто молчал, присоединились к общему крику. Наш рев спугнул чекана из зарослей утесника.

— Вот вам и ответ, — сказал Имр с извиняющимся пожатием плеч. — Мои воины отказываются от вашего «предложения», которое, как я подозреваю, было сделано лишь потому, что ваши прихвостни — бесхребетные черви!

Воин в кольчуге втянул щеки. Его людям это тоже не понравилось.

Вали Силач выбрал этот момент, чтобы опустить топор и щит. Он повернулся спиной к врагу и, как молния, спустил штаны и подштанники. Это было великолепно. Мы гоготали, пока он махал своей волосатой, потной задницей перед англичанами, которые в ответ осыпали его оскорблениями и копьями. Одно вонзилось рядом с Вали. В ответ он метнул его обратно вниз по склону и, по милости Локи, попал в воина. Мы снова выразили свое одобрение.

Вали в последний раз вильнул задом и, подтянув штаны, вернулся в строй.

— Тебе следовало оставаться на месте, — сказал Векель. — Увидев эту чудовищную трещину, англичане не сунулись бы дальше.

— Можешь погладить, если хочешь, витки, — со смешком сказал Вали Силач. — Только знай, что когда Хлив Яйцерезка услышит, она захочет с тобой поговорить. Я бы на твоем месте поберег мошонку!

Векель залился смехом. Звук его веселья был таким громким, а сам он, с черной подводкой и выбеленным лицом, выглядел так диковинно, что англичане замешкались.

— Ну же, трусы! — заорал я, ударяя топором об умбон щита. — ТРУ-СЫ!

Мы кричали им это всю дорогу вверх по склону. Это было просто, но эффективно, и я думаю, если бы не воин в кольчуге и пара других в переднем ряду, атака бы захлебнулась, не дойдя до нас. А так, их попытка была вялой, особенно после того, как я первым же ударом топора разнес вдребезги щит воина в кольчуге, а вторым обезглавил его.

Мы отбросили их, но у наших товарищей дела шли плохо. В первый же миг, когда мы смогли безопасно перевести дух, наши уши наполнились смешанными криками триумфа и отчаяния с другой стороны вершины. Я интуитивно понял, что они значат. Крикнув Торстейн, а всем остальным приказав оставаться на месте — иначе англичане с нашей стороны хлынут вверх по склону, как крысы, — я развернулся и перепрыгнул через раненых, отчаянно пытаясь добраться до дальней стороны стоячих камней.

Десять шагов. Это могло быть и расстояние от той вершины в Уэст-Бретланде до Линн Дуахайлла, или, если на то пошло, до Миклагарда. Имр все еще был на ногах, крича как безумный, весь в крови, так что невозможно было разобрать, его это кровь или врагов, но остальные были повержены — ранены, умирали или сражались в одиночку против нескольких противников.

Я был на волосок от смерти, но меня окутало странное спокойствие. Я парировал удар копья щитом и ударил его владельца в живот навершием топора. Его рот в изумлении сложился в букву «О», и я нанес удар снизу, отрубив ему левую ногу по колено. Я уловил размытое движение у своего лица и дернулся в сторону. Наконечник копья просвистел мимо. Увлеченный инерцией своего выпада, англичанин остался беззащитен перед моим топором, который снес ему большую часть нижней челюсти. Булькающий крик разорвал воздух, когда он попятился назад, но двое товарищей заняли его место и пошли на меня с копьями. Краем глаза я почувствовал, как третий обходит меня сзади, и подумал: «Вот и все».

— Смотрите! — Векель, взобравшись на одну из каменных «ног», указывал пальцем. На саксонском он крикнул: — Корабли! Корабли горят!

«Лало», — подумал я и нанес удар одному из копейщиков.

Снова и снова Векель повторял свои слова. Англичане, как и все моряки на суше, остро чувствующие опасность потерять средство передвижения и спасения, прекратили бой и посмотрели.

И, получив передышку, я тоже посмотрел.

Четыре корабля высадились на берег. Два из них теперь были объяты пламенем, и мне показалось, что я вижу мечущиеся фигурки людей. «Локи, ты неверный ублюдок, — подумал я, — сохрани Лало в целости. Один, порази любого врага, что приблизится к нему».

Вид горящих судов заставил англичан забыть о битве. Они отступили и побежали вниз по холму. Не оглядываясь, они бежали к берегу. У меня не хватило сил даже на радостный крик. Как и у всех остальных.

Векель был невредим. Он пел заклинания и указывал посохом на англичан, насылая на них проклятия. У Торстейн была неглубокая рана на правой руке, но в остальном она, казалось, была невредима. К моему облегчению, Карли Коналссон избежал ранений. Вали тоже выжил; он ухаживал за Хрольфом, у которого была ранена нога. Однако Имр был повержен, и на его лице была та предсмертная серая бледность, которую я слишком хорошо знал. Я поспешил к нему.

— В-Ворон Бури. — Имр скривился. — Где англичане?

— Ушли, — сказал я, опустившись на колени. — Лало поджег два корабля.

Подобие улыбки.

— Ах, этот бламаур, вот хитрец. Векель мудро поступил, купив его, и еще мудрее, освободив.

— Надеюсь, с ним все в порядке.

— Они его не поймали. А вот я… — Имр закрыл глаза.

— Имр.

Никакого ответа. Я нащупал пульс у него на шее. Он был, но слабый и неровный. Затем я поднял его руку. Лучше бы я этого не делал. По какой-то несчастной случайности Имр получил рану новичка — в подмышку. Она не могла быть глубокой, потому что это мгновенная смерть, но его туника, пропитанная кровью до пояса, говорила сама за себя. Я подумал, не знал ли он об этом, когда отказывался от помощи ранее.

— Мне конец. — Взгляд Имра, хоть и был отстраненным, оставался ровным. — Это не исправить, Ворон Бури. Ни ты, ни Векель, ни даже сам Один не сможет.

— Он бы тебе и не помог, потому что это отсрочило бы твое присоединение к его эйнхериям, — сказал я срывающимся голосом. — Ты скоро будешь в Вальхалле.

Тихий смешок.

— Надеюсь.

Я взглянул на Векеля, который прекратил колдовать.

— Что они делают?

— Бегают, как куры без голов. Есть время уйти.

Векель был прав. Нам нужно было уходить. Вероятность погони все еще существовала. Я не хотел оставлять Имра, но и нести его мы не могли. Скорость была превыше всего.

— Я останусь, Ворон Бури.

Устыдившись, что он так легко прочитал мои мысли, я покраснел.

— Нет, Имр, мы…

— Я не хочу иначе. — Влажный кашель, еще одна гримаса. — Мне недолго осталось на этом свете.

— Куда мы пойдем? — Во время битвы, будучи уверенным в смерти, я об этом не думал. Теперь, когда спасение было возможно, но «Бримдир» сожжен, а Имр умирал, я был в растерянности.

— Это твое решение, Ворон Бури.

Я усомнился, правильно ли я его услышал.

— Что ты имеешь в виду? Торстейн, Векель, они…

— Витки не может вести воинов, а Торстейн не такой вождь, как ты.

— Карли… — начал я.

— Хороший кормчий, но не предводитель отряда.

Я подумал об Олафе Две-брови, правой руке Карли, и тоже его отмел. Остальные выжившие были достаточно храбры, Вали Силач, Хрольф Рыжебородый и так далее, но они не были воинами, за которыми пошли бы люди.

— Ты сделаешь это? — прошептал Имр.

— Сделаю. — Я склонил голову, чтобы он не видел моего горя.

— Возьми мое серебро, Ворон Бури.

Мое сердце замерло.

— Имр…

— Мне оно больше не нужно… — Слова были невнятными.

Я сглотнул.

— Хорошо.

Имр не ответил.

Я посмотрел вниз. Его глаза были неподвижны, челюсть слегка отвисла. Он ушел.

Подавив скорбь — несмотря на свою хитрость, он был хорошим вождем, — я объявил, что пора уходить, пока не вернулись англичане. Никто не стал оспаривать приказ. Однако было девять раненых воинов. Пятеро были относительно подвижны, но остальные четверо едва могли стоять. Я был деловит, спрашивая, чего они хотят. Трое попросили избавить их от мучений; последний был без сознания. Тринадцать боеспособных из нас бросили жребий, используя черные и белые камни Карли. Я мог бы отказаться, но как новый вождь, я чувствовал, что важно участвовать во всем.

Олаф Две-брови вытащил первый белый камень, я — второй.

Я пожелал моим двум воинам, одному тихому человеку по имени Бослоф, другому — пьянице-болвану по имени Огмунд, быстрого пути в Вальхаллу, и после того, как они закрыли глаза, вскрыл им глотки своим саксом. Олаф Две-брови воспользовался топором. Я не смотрел, но попросил, чтобы и эти люди отправились в великий пиршественный зал Одина.

Потом пришло время уходить. Я помог поднять сундук Имра и был поражен его весом. Я оказался в чужой земле с дюжиной воинов, не имея ни малейшего представления, куда идти, но я был богатым человеком. Это было до смешного забавно.

Я на мгновение забыл о Лало; Векель упомянул его, и мы огляделись, но не увидели никаких его следов. «Он найдет наш след», — объявил я. Я надеялся, что прав, но главное, никто не стал оспаривать мой приказ.

Ни Торстейн, ни Карли Коналссон. Даже Векель.

Это сказало мне, что Имр был прав.

Глава двадцать девятая

Недалеко от холма, в глубине острова, находилось поселение. Когда мы, восемнадцать человек, прибыли туда, оно было только что покинуто. Дым струился с нескольких крыш, прежде чем его уносил свежий восточный ветер. Скопление крытых соломой однокомнатных мазанок — таких я видел тысячи. Вспоминая рассказы Имра, было легко догадаться, что жители были слишком хорошо знакомы с набегами норманнов и бежали, забрав свой скот и все, что могли унести.

Я выставил часовых на случай, если англичане решат нас преследовать. Остальные занялись поиском еды и припасов. Несколько кур упустили; их быстро поймали и зарезали. Тощий пес, рывшийся в мусорной куче, яростно залаял на меня и убежал. Мы быстро переходили от дома к дому. Нашлось немного, но, как сказал Векель, что-то лучше, чем ничего. Вали Силач показал всем свою добычу — колчан с двадцатью стрелами, бесценный для Лало и наших лучников. Торстейн нашла кучу капусты; не вся она была заплесневелой. Хрольф Рыжебородый обнаружил деревянное ведро с ячменной мукой на две ладони в глубину. Мне повезло больше всех — я наткнулся на окорок в сарае. Вероятно, слишком тяжелый, чтобы его унести, он был спрятан под грудой мешковины. Обрадованные, мы забрали и ее, чтобы использовать как одеяла.

Поиски почти закончились, когда появился Лало, сияя от уха до уха. Я сгреб его в медвежьи объятия. Пока Векель обнимал его следующим, собрались люди, в равной мере довольные и облегченные.

— Ты хорошо поработал, — сказал я.

Он нахмурился.

— Я бы поджег все четыре корабля, но англичане меня заметили. Пришлось бежать.

— Этого было более чем достаточно, Мандинка, — сказала Торстейн. — Ты спас нам жизнь.

Взгляд Лало скользил от одного воина к другому. Они кивали и бормотали слова благодарности. «Если кто-то и был о нем плохого мнения раньше, — подумал я, — то теперь оно изменилось».

— Ты все еще хочешь хольмганг? — спросил Лало у Хрольфа.

— Нет! — виновато ответил тот. — Я говорил по незнанию, Мандинка. Прости. Ты дважды спас мне жизнь с тех пор — когда мы поднимались на холм, и вот теперь. Я твой должник.

— Как и все мы, — провозгласил Векель.

Одобрительные возгласы. Удары рук по щитам. «Да!».

Лало просиял.

— Ты выглядишь довольным, как пес с двумя бод салахами, — сказал я.

— Пес с чем? — спросил он, пока Торстейн давилась от смеха.

— С двумя бод салахами. Членами.

Лало счел это уморительным, но внезапно его поза изменилась.

— Там кто-то есть! — Он метнулся к хижине на краю поселения. Добравшись до дверного проема, он прыгнул внутрь с копьем наготове.

Я бросился вперед с мечом в руке. Я слышал, как за мной бегут другие.

Лало вышел с девочкой лет двенадцати, босой и в рваной одежде. Она бросала на него испуганные взгляды, но не пыталась бежать и залилась слезами. Я не мог не улыбнуться.

— Она никогда не видела бламаура, — сказал Лало. Если он так говорил, это было приемлемо.

— Пожалуй, ты прав, — вставила Торстейн. — В этой дыре никто не видел.

— Ты меня понимаешь? — спросил я по-ирландски.

Легкая морщинка на лбу, взгляд, словно она почти поняла.

Имр говорил, что язык Уэст-Бретланда похож на ирландский. Я повторил, медленнее.

— Понимаю, — сказала она.

— Мы тебя не обидим, — сказал я ей.

Неуверенно она полуобернулась к Лало.

— А он? Он демон?

— Нет, — сказал я, снова улыбаясь. — Он из далекой-далекой страны, где всегда светит солнце.

— Там у всех черная кожа, — сказал Лало по-ирландски.

Взгляд, полный удивления, и я подумал: «Этот ребенок, вероятно, никогда не был дальше соседней деревушки, если и был вообще. Каким бы ни было мое представление о мире, ее было бесконечно меньше». Однако вскоре она была покорена, после того как Лало показал несколько фокусов, вытащив серебряный пенни у нее из-за уха и заставив его исчезнуть из своей руки. Когда он в конце отдал ей монету, она ахнула и сжала ее так крепко, что я понял — у нее никогда не было ничего подобного.

Я накормил ее парой ломтиков окорока, которые она проглотила, глядя на остальное с таким голодом, что я отрезал ей кусок побольше. Я бы предложил еще, но люди смотрели. Это было небезосновательно. Нам нужно было кормить восемнадцать ртов, а запасов хватило бы, может, на три дня.

По словам девочки, место называлось Кэмбронн, что означало «Кривой холм». Ее люди были фермерами и рыбаками, а их господин, которому они платили дань, жил на востоке. Она не знала, как далеко, и сколько у него воинов, кроме того, что их было много. «Больше, чем нас?» — спросил я. Кивок.

Она ничего не знала о большом флоте, который мы видели. Все убежали из-за битвы на холме, сказала она. Она не смогла, повредив левую лодыжку, красную и опухшую после несчастного случая на невысоких скалах неподалеку. Она охотилась на яйца морских птиц. «Тебе повезло, что тебя не убили», — сказал я ей и получил в ответ дерзкую усмешку.

— Мои родители ушли, — сказала она, — но благодаря деду я знаю, как лазить, и где глубоко, если упадешь.

Векель покачал головой.

— А эта с характером, да?

— Да, — сказал я и дал ей еще три серебряных пенни. Она захлопала в ладоши от восторга и, когда я попросил, охотно привела нас к ручью. Не стыжусь признаться, что я опустился на четвереньки, как пес, чтобы утолить свою неистовую жажду. Лишь когда мой живот больше не мог вместить, я наполнил свой бурдюк.

Девочка все еще разглядывала монеты, когда мы уходили немного позже.

Я подождал, пока она скроется из виду, прежде чем открыть сундук Имра и разделить как можно больше серебра. Мы не могли унести все, но постарались на славу. «Богатство теперь наше, — сказал я воинам, — и оно поможет нам купить корабль». То, что мы не могли унести, было зарыто; место скрывал большой валун странной формы. «Запомните это место, — сказал я всем. — Мы вернемся за ним однажды».

Я надеялся, что это правда, что мы не закончим, как Имр и остальные.

Я не стал задерживаться и направился на восток. Я не имел ни малейшего представления, куда мы идем, кроме как прочь от английских кораблей. Имр говорил о встрече с норвежским флотом, терзавшим южное побережье, но не знал, где он находится. Как я тихо сказал Векелю, он, вероятно, просто собирался вести «Бримдир» на солнце, пока мы его не найдем. Одним из многообещающих мест был Уайтленд, большой остров, который в последние годы использовался норвежцами как база. Как далеко он был и как мы до него доберемся, еще предстояло выяснить, как и найти лодку, чтобы перевезти нас последний отрезок пути от материка.

Несмотря на жестокие события дня и наше неопределенное будущее, я был в хорошем настроении. Меч снова был моим. Я был богат, и я был предводителем отряда. В моем сознании это были явные знаки благосклонности Одина. Векель согласился. «Это мое время», — сказал он мне.

Мне недолго пришлось наслаждаться счастьем.

Поселение еще виднелось позади, когда Лало, вызвавшийся остаться в арьергарде, прибежал и сообщил, что англичане приближаются к деревушке. Стоны встретили это неприятное известие, и я подумал, не решил ли Локи, недовольный щедростью Одина, уравнять шансы. Это не было полной неожиданностью. Как сказал Векель, огромный английский флот, вероятно, означал, что король Этельред пытался избавить Британию от норвежцев, а это значило, что воины, с которыми мы сражались, видели в нас цель. Отдыха не предвиделось.

Лало, неутомимый, снова вызвался пойти в разведку. Торстейн, чьи силы тоже казались безграничными, пошла с ним. Я повел остатки отряда на восток-северо-восток, теперь уже в поисках подходящего места для засады на наших неумолимых врагов. Я обогнул поросший утесником холм, вершину которого мы могли бы удержать полным составом «Бримдира». Но не третью его частью. Когда Олаф Две-брови спросил, что мы собираемся делать, я резко ответил, что скоро все станет ясно. Он больше не задавал вопросов, но я чувствовал растущее беспокойство воинов. Я не мог их винить. Я и сам не мог представить ничего, кроме второй, неравной битвы, которая оставит нас всех мертвыми или в рабстве.

— Есть идеи? — пробормотал я Векелю.

— Как раз есть.

На этот раз его самодовольство не вызвало раздражения.

— Выкладывай.

— Погода меняется.

Поглощенный поиском места для засады, я почти не обращал внимания на небо. На востоке громоздились одна на другую темные тучи, двигаясь к нам с приличной скоростью.

— Будет дождь, — сказал я. — Чем это поможет, кроме того, что замедлит англичан?

— В этих тучах не только дождь.

— Гром и молния?

— Именно. Тор гневается.

— Может, и гневается, — возразил я, — но нам это не поможет.

— Когда небеса разверзнутся, англичане будут искать укрытие и пережидать, потому что они будут думать, что мы поступим так же.

Я начал понимать его замысел.

— Ты думаешь, нам стоит атаковать во время ливня.

Его глаза блеснули.

— Кто на такое пойдет, кроме безумцев?

«Или людей, которым нечего терять», — мрачно подумал я. И дождь должен быть проливным, чтобы нас не заметили.

Вскоре вернулся Лало, доложив, что на нашем следу около пятидесяти воинов.

— Вид у них невеселый, — сказал он.

— Я бы тоже не радовался, если бы проиграл бой каким-то норманнам, потом у меня сожгли бы корабль, и тут же заставили гнаться за теми же самыми норманнами, — сказал я, ухмыляясь.

— Это хорошая новость, — провозгласил Векель.

— Их все еще трое на каждого из нас, — сказал Хрольф Рыжебородый.

— Но на стороне англичан нет бога! — объявил я.

Векель указал на грозные черные тучи и объяснил свой план.

Подгоняемый воющим ветром, сильный дождь хлестал под острым углом. Шквал находил дюжину способов пробраться под мой плащ. В довершение ко всему, одежда уже пропускала воду. Мои штаны можно было выжимать, и оба сапога тоже протекали.

Это было знакомое и отвратительное ощущение. Промокать до нитки было частью жизни в Линн Дуахайлле. Может, это и была более сухая часть Эриу, чем, скажем, Мунстер, но пасмурных дней хватало с избытком. Перегон скота, помощь соседям с овцами, поход к соседу или, по случаю, в Манастир-Буи — все это грозило встречей с ливнем.

Мне это не нравилось в детстве, и не нравилось сейчас.

Оставалось лишь стиснуть зубы и идти дальше.

Тем не менее, у меня была задача, куда более важная, чем физический дискомфорт. Споткнувшись о куст утесника, я вгляделся в полумрак, пытаясь разобрать очертания потемневшего ландшафта. Я понятия не имел, где англичане. Сверкнула молния, яркая белая вспышка, резанувшая по глазам. К тому времени, как они привыкли, снова наступила темнота. Я выругался и поплелся дальше. Через несколько мгновений над головой прогремел гром. Промежутки между вспышками и раскатами сокращались — верный знак, что гроза приближается.

— Сюда! — Лало, невидимый до тех пор, пока нас не разделило пять-шесть шагов, ткнул большим пальцем в ту сторону, откуда пришел.

Я заглянул ему через плечо, ничего не видя, пораженный его безошибочным чувством направления.

— Ты их видел?

— Да! Они сбились в кучу, как стадо коров в углу поля.

— Далеко?

— Может, шагов пятьсот.

— Часовые?

Прогремел гром, сделав речь невозможной. Дождь хлынул стеной.

Лало покачал головой — нет, его улыбка ослепительно сверкнула в свете молнии.

— Подведи нас поближе, — сказал я, решив извлечь максимум из этой безумной ситуации. — Тихо и медленно.

Счастливый кивок, и он снова повел нас вперед.

Я передал информацию Торстейн, шедшей следующей, а она — дальше.

Я отсчитывал расстояние, потея, несмотря на холод во влажном воздухе. В какой-то момент я провалился левой ногой по колено в грязь, и мне понадобилась помощь, чтобы выбраться. Мы продолжили путь.

Чуть более чем в трехстах шагах Лало снова возник из темноты. Сверкнула молния. Яркий свет озарил нас всех, и я ждал крика, крика часового.

Тишина.

Мы сбились в кучу, и я вгляделся в лица своих воинов. На некоторых, у раненых, была написана боль, но все до единого выглядели решительными. Непоколебимыми. Была даже тень нетерпения, которую я чувствовал и сам. Я должен был доказать свою ценность как вождь, и победа в этом неравном поединке стала бы хорошим началом. «Локи, ты обманщик, — подумал я, — не подведи меня сейчас. Тор и Один, помогите мне».

— Мы нападем с двух сторон, — сказал я.

— Некоторые все равно сбегут, — сказала Торстейн.

— Если сбегут, так тому и быть. Пусть уходят, — ответил я. — И шумите как можно громче. Напугайте англичан до усрачки, и битва наполовину выиграна.

Яростное, шепотом произнесенное «да».

— Тор с нами, — добавил Векель.

Даже последователи Белого Христа вроде Вали Силача были этому рады.

Мы разделились. Лало повел Торстейн и семерых других полукругом вокруг англичан, пока я оставался на месте с Векелем и остальными. Лало сказал мне, что до его позиции около четырехсот шагов.

Этот отсчет был самым долгим ожиданием в моей жизни.

Я присел, чтобы не быть замеченным во вспышках молний, и жестом велел спутникам сделать то же самое. Мое сердце колотилось, и каждый раз, когда чернота сменялась ослепительной белизной, я напрягался, ожидая, что на нас обрушится волна англичан. Я досчитал до ста, и ничего не произошло. Но мой живот все еще был скручен от напряжения. Я продолжал считать, представляя, как Лало ведет остальных сквозь непогоду. Настало двести, и целую вечность спустя — триста. Если все идет по плану, подумал я, обеим группам теперь осталось сто шагов до англичан.

Этой ночью я выбрал свою бородатую секиру. Враги будут повсюду, а ей нужно мало места для замаха. Я сделал знак, и Вали Силач встал рядом со мной; остальные выстроились по двое, с Векелем в арьергарде. Он не будет участвовать, если, как он лукаво заметил, нам не понадобится помощь.

Мы пошли в указанном Лало направлении. Я промок так, словно прыгнул в Шаннон, но мне было уже все равно.

Пятьдесят шагов, и мы растянулись в одну линию.

Дождь не прекращался, благословение богов, но молнии утихли — еще одна удача. Было темно, как в Хель, трудно было разглядеть что-либо дальше вытянутой руки. Вглядываясь в землю, я пытался различить что-то человекоподобное.

Сорок шагов. Тридцать пять. Я все еще не видел ни одного англичанина, не говоря уже о целой группе. Беспокойство грызло меня изнутри, и я подумал, не пошел ли я совсем в другую сторону.

Тридцать.

Двадцать пять.

Наконец, в темноте показалась фигура, не похожая на куст утесника. Мои глаза привыкли к темноте. Я вгляделся и понял, что это англичане. Они сбились в кучу, как и говорил Лало, и, невероятно, никто, казалось, не стоял на страже. Я снова проверил, готовы ли мои люди, и, воспользовавшись очередным раскатом грома, бросился вперед.

Я был уже совсем близко, когда один англичанин повернул голову и увидел меня. Его крик оборвала бородатая секира, проломившая ему череп. Его товарищи в панике толкались и пихались, пытаясь встать, схватить оружие, что было под плащами, дать отпор.

Мы воспользовались этим в полной мере.

Даже ищущий похвалы, лижущий задницы скальд не смог бы назвать то, что случилось дальше, битвой. Это была резня, мы рубили, кромсали, втаптывали людей в грязь, топтали их головы, не обращая внимания на мольбы о пощаде. Я рубил и махал механически, снова и снова, словно колол дрова, а не человеческую плоть. Железный привкус крови был у меня на губах, и это была не моя кровь. Мне нравился этот вкус.

Пара рук взметнулась ко мне, пальцы были сцеплены в безмолвной мольбе. Я отсек их топором, вонзив лезвие в лицо человека. Внезапный укол в боку заставил меня развернуться и обнаружить англичанина, чей кинжал был остановлен моей кольчугой. Я рубанул по нему, рассмеявшись, когда рука и кинжал упали в грязь, и пока он кричал, я проломил ему ребра.

Резня закончилась быстро, усеяв землю трупами. Оставались раненые — они барахтались в грязи, ревели и звали матерей. Мы их добили. Когда все стихло — гроза прошла, и дождь тоже прекратился, — я пересчитал людей. Шестнадцать. На двоих меньше, чем пошло в атаку. Я видел Векеля, Торстейн и Лало — и не чувствовал ни капли вины от радости, что они уцелели.

Потери наши оказались двумя из тех, кто был ранен ранее. Оба были мертвы, но эта утрата не умаляла величия содеянного. Горстке наших врагов удалось скрыться в суматохе, но сорок четыре были убиты. Английского отряда больше не существовало. Как я с ликованием сказал своим воинам, даже если немногие уцелевшие и доберутся до своих кораблей, леденящий душу рассказ о засаде сделает вероятность дальнейшей погони ничтожно малой.

— Ворон Бури!

Клич подхватили так быстро, что я не увидел, кто начал.

— Ворон Бури! — ревели мои люди, колотя окровавленным оружием по щитам.

Руки у меня покрылись гусиной кожей; волосы на затылке тоже встали дыбом.

Уверенный, что Один смотрит с одобрением, я выхватил меч, который столько лет назад забрал у мертвеца на берегу, и вскинул его над головой.

— ВОРОН БУРИ!

Глава тридцатая

У побережья южной Англии

Десять дней спустя от моей удали не осталось и следа. После битвы у Кэмбронна мы шли на восток, иногда сворачивая на юго-восток или юг-юго-восток. Я всегда держал побережье, наш единственный ориентир, по правую руку. Рано или поздно должен был появиться Уайтленд, или так я себе говорил. Другой вопрос, как мы его увидим в этой мгле.

Погода стояла зверская, и главным в ней был дождь. Моросящий, сильный или проливной, он часто сопровождался яростным ветром. Всегда под открытым небом, без возможности развести огонь, мы жили в промозглом, продрогшем состоянии, оружие ржавело, а кожаное снаряжение с каждым днем покрывалось плесенью. Охота была невозможна, вся дичь исчезла, а стремясь избежать опознания как норманнов, мы обходили стороной людские жилища.

Первые несколько дней это было довольно легко: земля была бедной и малонаселенной. Но когда грубый кустарник и утесник сменились холмистыми лугами и пастбищами, фермы стали встречаться все чаще, заставляя нас отлеживаться днем и передвигаться только ночью. Это жалкое существование постоянно уязвляло мою гордость, но выбор был разумным. Пятнадцать воинов и один витки — недостаточно сильный отряд, чтобы маршировать по вражеской территории. Мы и так достаточно рисковали, пробираясь по ночам в хозяйственные постройки и утаскивая несколько кур или зарезав овцу в поле вдали от жилья.

Мы были норманнами, а значит — врагами для всех в Уэст-Бретланде, а за ним и в Англии. Лишь встреча со своими давала надежду на радушный прием. Впрочем, и на это не было никаких гарантий. С полностью укомплектованным «Бримдиром» и Имром, известным драккаром и капитаном, шансы были неплохие. Теперь — нет. Волчьи стаи принимали одиночек, как мы приняли Вали Силача и Кара на Мэне, но большие группы пришельцев без корабля были верным путем к беде. То, что мы позволили Хрольфу и Тормоду присоединиться вместе, было редким исключением. Глядя на своих воинов — со впалыми щеками, запавшими глазами, жалких на вид, — трудно было представить себе что-либо, кроме враждебного приема. Или такого, при котором нам пришлось бы разделиться по двое-трое и присоединиться к командам разных кораблей.

Я говорил себе, что Один не для того даровал нам победу в грозу над англичанами, чтобы тут же от меня отвернуться. Иначе выходило, что потеря «Бримдира» и смерть Имра, не говоря уже о других павших, ничего не значили. Я также старался не думать о Локи, который счел бы весьма забавным подвергнуть нас таким испытаниям. Это проверка моей стойкости, решил я. Не более.

И я терпел, и помогал терпеть своим воинам. Когда Хрольф Рыжебородый слег с лихорадкой, я нес его снаряжение и свое, пока он не поправился. Карли Коналссон, ослабевший от голода, несколько дней получал половину моего пайка. Я рвал свою одежду на новые повязки для раненых, вскрывал иглой волдыри Векеля, нес караул чаще, чем кто-либо другой. Я ходил ставить силки с Лало, и на одиннадцатую ночь нашел в двух из них кроликов. Еды было немного для нашего отряда, но в лагере нас встретили восторженно, и никто не побрезговал есть сырое мясо прямо с костей.

Наутро, когда на одну из брошенных тушек опустился ворон, мой дух воспрял еще больше. Я сидел и смотрел, как черная птица клюет и рвет, ее чешуйчатые лапы крепко держат кролика, и думал: «Один меня не оставил». Второй ворон, возможно, его пара, приземлился, чтобы присоединиться к пиру, и трудно было не думать, что это птицы Одина, посланные как божественный знак.

Я был не одинок в этом выводе.

— Твои друзья, Ворон Бури? — искренне спросил Вали Силач.

— Именно, — сказал я, вытаскивая из-под туники амулет с вороном. — Один всегда со мной, видишь?

С поразительной точностью первый ворон проглотил кусок красного мяса и уставился на нас своим зорким глазом.

— Кр-р-ук.

— Он тебя услышал. — Голос Карли Коналссона был благоговейным.

У меня не хватило высокомерия согласиться, но, к счастью, рядом был Векель.

— Конечно, услышал. Это Хугин. А другой — Мунин. Один любит присматривать за своими избранниками.

— Кр-р-ук, — каркнул второй ворон.

Свежая решимость хлынула в мои вены. Пусть мы были мокрыми, голодными, с натертыми ногами и на чужой, враждебной территории, но самый могущественный бог норманнов был с нами. Возможно, потребуется еще кровь, это правда, но таков путь воина.

— Скоро мы доберемся до Уайтленда, — сказал я, громко и уверенно.

— А потом? — спросил Вали Силач.

— Там найдутся драккары, которым нужна команда.

— Ты не будешь нашим вождем. — Голос Карли Коналссона звучал недовольно.

— Мы скоро соберем остальное серебро и купим корабль. — Я надеялся, что это правда. — Еще один «Бримдир» будет бороздить моря. Я буду его капитаном, а вы, воины, станете лучшими в его команде.

Им это понравилось настолько, что они не захотели обсуждать переход под чужое командование. С облегчением я отыскал Векеля.

— Это было хорошо сделано, — сказал он.

— Да, что ж. Теперь наша удача должна перемениться к лучшему. — «Она обязана», — решил я, — «иначе мы и сами станем пищей для воронов».

Дела пошли на лад на день или два. Выкравшись из лагеря в предрассветной тьме, Лало вернулся, согнувшись вдвое под тяжестью приличных размеров лани. Разводить огонь днем было опасно, но голосование привело к почти единогласному решению рискнуть. Только мы с Векелем, осторожничая, проголосовали против. Впрочем, Локи был к нам благосклонен; никто не пришел. Нам также помог порывистый ветер, который рассеивал дым, поднимавшийся над деревьями.

Все умирали с голоду; мы толпились у костра, едва сдерживаясь, пока нанизанные на прутья куски оленины шипели в пламени. Сомневаюсь, что хоть один кусок успел прожариться до того, как его сняли с огня и проглотили. Печень была мелко нарезана и роздана, сырая и блестящая. Затем последовало сердце; я редко ел что-либо столь восхитительное.

— Немного соли, и было бы идеально, — сказал Карли Коналссон, облизывая губы.

— По мне, и так неплохо, — сказала Торстейн, умело отделяя заднюю ногу от таза. Вали Силач наклонился с кинжалом наготове, чтобы отрезать кусок, но Торстейн, цокнув языком, убрала ногу в сторону. Она продела заостренную ветку, которую я срубил, сквозь сухожилие и мясо задней части окорока. Затем, уравновесив каждый конец на аккуратной груде камней, сложенной Олафом Две-брови, она подвесила его над пламенем. — Этому нужно время, — сказала она, отгоняя руки, тянувшиеся к мясу.

— Я видел побережье с высоты, когда охотился, — сказал Лало.

Желудок заурчал, а я продолжал разглядывать жарящуюся оленину.

— И?

— У самого берега есть большой остров.

Мои глаза метнулись к нему.

— И ты не подумал сказать об этом раньше?

Лало пожал плечами в своей обычной манере.

— Говорю же сейчас.

Векель счел это забавным, в отличие от меня.

— Насколько большой? — потребовал я ответа.

— Чтобы пересечь его, понадобится день.

— Уайтленд. — Я торжествовал. — Это он, не иначе.

— Осталось лишь найти способ до него добраться, — насмешливо протянул Векель.

Мой свирепый взгляд на него не подействовал, и я ткнул его кулаком в бок.

— Это еще за что? — взвизгнул он.

— За то, что не помогаешь. — Я был раздосадован, что моя радость от благополучного прохода через Уэст-Бретланд и южную Британию оказалась такой недолгой. Теперь перед нами встала новая грозная преграда — пролив, отделявший нас от острова.

Я и не подозревал, что вскоре все мое внимание будет приковано к суше, а не к морю.

На следующий день настала очередь Гуннара принести интересные вести. С дозорного поста открывался вид на дорогу, ведущую к рыбацкой деревушке на берегу. Это было ближайшее к нам поселение, где мы надеялись выпросить, одолжить или украсть судно. Гуннар заметил две повозки, медленно спускавшиеся к ней с меловых холмов на севере.

— Наверное, купец или торговец. Какая разница? — сказал Карли Коналссон. — На повозках до Уайтленда не доплывешь.

Гуннар, не самый острый нож в ящике, понурился, но потом сказал:

— У купцов не бывает тридцати стражников. Во всяком случае, не для двух повозок.

— Тридцать? Ты уверен? — спросил я.

Обиженный взгляд.

— Я умею считать.

Меня охватила холодная уверенность.

— Они везут серебро. Что еще это может быть? Тридцать воинов — это половина отряда. — Я повернулся к Гуннару. — Сколько времени, пока они не пройдут мимо нас?

— Недолго.

— Успеем свалить дерево?

— Если двинемся сейчас.

— Я понял твой замысел, — сказал Олаф Две-брови. — Ты хочешь забрать серебро себе!

Векель ухмылялся; Лало тоже. Вали Силач улыбнулся в ответ. Если бы не стрелы, что я нашел в поселении, мой безумный план был бы немыслим.

— Это рискованно, — сказала Торстейн. — Шестнадцать из нас против тридцати?

— Мы и не с такими шансами справлялись, — ответил я.

— Да, ночью, в разгар бури.

— Две повозки серебра купят нам драккар, — сказал я.

— Что-то я не вижу здесь особого выбора, — парировала Торстейн. — И это еще до того, как мы учтем норманнов, которым это серебро предназначено. Они будут не в восторге, когда оно не прибудет. Шансов присоединиться к ним будет немного.

— Если никто не уйдет, норманны ничего и не узнают. Мы можем присоединиться к другой части флота дальше по побережью, — уверенно сказал я, понимая, что бросаю кости, ставя на кон будущее всех нас и надеясь, что выпадут две шестерки. Мой взгляд скользнул по лицам. — Ну?

Они согласились, как я и надеялся. Остальные тоже, когда мы вынесли это на голосование. Перспектива огромного сокровища была слишком соблазнительна, чтобы устоять, даже если это было сопряжено с огромным риском.

Поскольку мы жили в кольчугах со времен Кэмбронна, нам оставалось лишь схватить оружие и щиты и отправиться к дозорному посту Гуннара. Это был скалистый утес, возвышавшийся над ясенями и буками, с которого открывался вид на окрестности с высоты птичьего полета. Торстейн, Векель, Лало и я поднялись с Гуннаром наверх, пока остальные оставались вне поля зрения. Притаившись на западной стороне скал, мы смотрели на разбитую дорогу, что вилась от меловых холмов к побережью.

— Вон там, — указал Гуннар.

Запряженные волами повозки выделялись на дороге — другого движения не было. Сопровождавшие их воины состояли из десяти всадников и двадцати пеших, равномерно распределенных впереди и позади повозок. В моем сознании вспыхнуло сомнение. Учитывая ценность груза, который они охраняли, эти воины были не неопытными юнцами, а закаленными бойцами. Их было вдвое больше нас, к тому же пара человек в моем отряде были ранены.

— Ну? — Я уставился на Векеля.

— Удача благоволит храбрым.

Я ждал, но больше он ничего не сказал. Мои глаза переместились на Торстейн, которая пожала плечами.

— Это безумие, но я с тобой.

— Крайне важно, чтобы ни один из всадников не ушел, — сказал я Лало. — Если они…

— Я понял.

— Нам лучше двигаться, — сказал я. — Деревья сами себя не валят.

Дерево поперек дороги всегда наводит на мысль о засаде. Поэтому я выбрал приличных размеров бук сразу за поворотом; его не будет видно до последнего момента. Вали Силач взял на себя руководство, и, работая топорами в парах с обеих сторон ствола, мы быстро свалили бук. Он наглухо перекрыл дорогу, но нам нужно было больше. Пока Лало сновал туда-сюда от опушки леса, сообщая нам о продвижении повозок, мы взялись за другое дерево, на этот раз ясень, в ста шагах к северу. Сойка пронзительно закричала, протестуя против нашего присутствия. На этот раз мы работали иначе, подрубив ясень до такой степени, что Вали Силач мог толкнуть его поперек дороги, заперев повозки и их защитников.

Приготовления были завершены, и, надеясь, что наши будущие жертвы все еще ничего не подозревают, я приказал Лало и двум другим лучникам выбрать лучшие позиции для стрельбы. У каждого было по шесть-семь стрел; промахнуться было нельзя.

Кроме Векеля, оставалось двенадцать воинов для засады. Вали должен был повалить ясень, а затем присоединиться ко мне и еще четверым, пока Лало и его товарищи осыпали врага стрелами. Когда мы нападем, Торстейн и ее пятеро воинов ударят с другой стороны.

В лесу было мирно. Птицы, умолкшие от стука наших топоров, снова запели. Я услышал двусложный посвист пеночки-теньковки и одну из моих любимиц, пеночку-весничку. Славка-черноголовка начала неуверенно и щебеча, а затем выдала свою длинную, красивую трель.

Моя задумчивость длилась недолго. Осознание масштаба предстоящего накрыло меня, когда наша добыча приблизилась. На нескольких всадниках были кольчуги; я надеялся, что Лало это видит и будет целиться в горло или в лошадей. Воины вокруг повозок тоже выглядели сурово, и некоторые также носили кольчуги. «Удача благоволит храбрым», — сказал Векель, но я не мог выбросить из головы поговорку, что дураки часто лезут туда, куда мудрецы ступать остерегаются.

Я подумывал об отступлении. Нашим единственным спутником стало бы унижение. Вместо этого можно было бы подойти к получателям серебра, которые скоро прибудут в рыбацкую деревушку. Ничего не зная о нашей неудавшейся атаке на их богатство, они, возможно, были бы расположены принять новую команду, в частности людей, прошедших через такие испытания, как мы: битва на холме, засада в грозу, наш путь из Уэст-Бретланда.

Но нас бы разделили по разным кораблям. С этим было трудно смириться. Меня также коробила мысль признать другого своим вождем. Я командовал отрядом совсем недолго, но мне это нравилось. Это казалось естественным.

«Атака состоится», — решил я, вытирая одну потную ладонь, а затем другую о штаны.

— Нервничаешь? — прошептал Векель.

— Немного. — Ему я мог это сказать.

Головные всадники достигли поворота.

У меня перехватило дыхание.

Один из всадников натянул поводья. Его лицо исказилось.

«Сейчас, Вали, — подумал я. — СЕЙЧАС».

Громкий треск, который затянулся и закончился тяжелым ударом.

Полетели стрелы — размытые темные полосы. Люди умирали, падали со своих скакунов. Лошади вздыбились, отбиваясь копытами, и рухнули на всадников. Воздух наполнился криками. Приказами. Пешие воины выстраивались в линию по обе стороны повозок, или пытались. Прилетели еще стрелы. Я считал всадников, тех, кто мог легче всего уйти. Четверо из пяти впереди были мертвы или спешены. Лишь один оставался в седле и пытался собрать своих людей. Сзади на лошадях оставались двое, но стрела в крупе одной из них делала ее неуправляемой — она кружилась и металась в явной агонии. Последний всадник поскакал вдоль повозок. Воин на его пути столкнулся с лошадью и был сбит с ног. Я потерял его из виду, пока он не появился из-за головной повозки, и я понял, что он намеревается перепрыгнуть через бук. Если ему это удастся, наши надежды рухнут.

Хвала Одину, Лало тоже вел его.

Стрела метнулась вперед, вонзившись всаднику в горло. Это был самый невероятный выстрел, еще более искусный, чем тот, что сразил пастуха.

Теперь дело было за нами.

Издав боевой клич, я ринулся к дороге. Времени считать, сколько воинов осталось, не было, но они все еще значительно превосходили нас числом. Побеждать нужно было быстро.

Мой первый противник был крепок и хитер. Он сделал выпад, предвидя, что я пригнусь. Направив копье ниже, он ударил меня в шлем, к счастью, в макушку. Копье со скрежетом соскользнуло, но от силы удара по моей вывихнутой шее прокатились волны агонии. Он ринулся вперед, бах, умбон его щита ударил в мой, и я отшатнулся. Его правая рука отлетела назад для второго выпада. Полностью потеряв равновесие, я тяжело рухнул на задницу.

Торжествующий вопль, и вот уже копье нависло надо мной, острием метя прямо в мой полный ужаса глаз. Я вслепую рубанул в сторону бородатой секирой. Должно быть, со мной была одна из валькирий, потому что лезвие вгрызлось глубоко. Во что — я не знал, но воин закричал и позабыл о том, чтобы насадить меня на вертел, словно поросенка. Настала его очередь спотыкаться, и это дало мне миг, чтобы вскочить на ноги. Яйца сжались в ожидании, что в спину мне ударит другое копье или меч. Однако я успел подняться и увидел развороченное бедро воина. Среди кровоточащих мышц белела кость — он был калекой. Я избавил его от мучений.

Следующим я убил раненого, который был так занят, пытаясь вытащить стрелу из правой руки, что не заметил, как моя бородатая секира обрушилась на него. Двое воинов, один в кольчуге, напали на меня вместе, и мне пришлось туго. Если бы не моя собственная кольчуга, я был бы тяжело ранен. Но они зарвались и стали небрежны. Я подцепил щит кольчужника бородой секиры, притянул к себе и тут же, змеиным движением, рубанул вниз. Я перерубил один из его ремней на щите и повредил другой. Щит обвис, и воин остался беззащитен перед следующим ударом — косым замахом, который раздробил ему руку. С разинутым ртом, хрипло дыша, он стал легкой добычей. Бородатая секира снова впилась в плоть.

Спутник кольчужника атаковал. Его копье насквозь пробило мой щит, и острие ударило меня в грудь. Силы удара уже не хватило, чтобы пробить кольчугу. Его владелец изо всех сил дернул копье на себя. Оно не поддавалось, но рывком он потянул меня вперед. Не в силах высвободить руку из ремней щита, я принялся молотить его секирой. Первый удар он поймал на щит, и второй тоже, но, одновременно пытаясь высвободить свое копье, он не предвидел моего следующего хода. Я сменил угол и ударил сбоку. Бородатая секира вонзилась чуть ниже ребер, прорезав брюшную стенку и застряв в позвоночнике. Я отпустил ее и выхватил сакс.

Мне пришлось бросить и щит, с торчащим в нем копьем. Теперь меня защищала только кольчуга да, по сути, большой нож для потрошения рыбы. У всех моих врагов были копья или мечи. Воин неподалеку заметил это и тут же бросился на меня. Асхильд гордилась бы моим уклоном в сторону, ловким, как ее танцевальные па, и тем, как я превратил его в прыжок вперед. Резкий удар сакса украсил его горло новым, зияющим ртом. Хлынула багровая кровь, глаза его выкатились, он умер.

Отчаянно нуждаясь в щите и ожидая нового противника прежде, чем я успею его найти, я с изумлением понял, что на ногах больше не было ни одного воина. Из моих людей, казалось, тоже никто не пал, и с другой стороны повозок не было слышно звуков боя.

— Кто-нибудь ушел? — крикнул я.

— Отсюда — нет, — отозвалась Торстейн.

— А с этой стороны? — Борьба за выживание поглотила все мое внимание.

— Нет. — В поле зрения появился Лало.

— Остались только возницы. — Векель сделал жест. — Нам повезло, что они не побежали, иначе волы могли бы в панике сойти с дороги.

«Это их не спасет», — подумал я, не давая росткам милосердия пустить корни.

Ближайший ко мне, безбородый юнец, выбрал легкий путь. Спрыгнув со своего места с копьем, он бросился в атаку. Вали Силач увернулся, взмахнул секирой, и звук удара напомнил стук мясницкого тесака о колоду. Остался второй возница. Старше и мудрее, он поднял руки и на ломаном норвежском сказал, что у него есть жена, семья. Он пойдет домой и никогда не скажет ни слова о том, что случилось.

— Как будто он мог бы, — сухо заметил Векель. — Ему бы сунули ноги в огонь, чтобы узнать, что стало с серебром.

— Знаю, — сказала Торстейн и убила его.

Мой первоначальный подсчет оказался неверным. Один из моих воинов был мертв. Потеря была невелика. Раненый в ногу на холме, он держался благодаря Вали, который почти всю дорогу нес его на себе. Удивительно, но единственной другой потерей была Торстейн, получившая порез на лице. Рану нужно было зашить; Векель тут же занялся этим, цокая языком, пока Торстейн морщилась.

— Не двигайся, иначе останется шрам.

— Шрам все равно останется.

Шепотом:

— Ты все равно будешь мне нравиться.

Торстейн сделала вид, что не слышала, как и я.

Я подошел к задней части первой повозки и отдернул тяжелый брезентовый полог. Увиденное мне понравилось: два длинных деревянных сундука, окованных полосами металла, каждый с тяжелым навесным замком.

Осознание масштаба содеянного навалилось на меня, и когда в голове возникла следующая преграда, я рассмеялся.

— Что не так? — Окровавленное лицо Карли Коналссона появилось рядом с моим. Он заглянул внутрь. — Это серебро, или я трехногий пес. Почему ты смеешься?

— У нас не хватит людей, чтобы бродить по округе с целым состоянием в серебре.

— Немного поздно об этом думать, Ворон Бури.

Он был прав, конечно, но это ничуть не помогало.

Я был опрометчив, понял я, опрометчив и горд. Мой бросок костей дал мне две шестерки, но Норны не увели нить моей жизни прочь от опасности. Нет, эти суки сплели их воедино, так же тесно, как мы со Слайне сплетались в объятиях друг друга.

Как я видел, у нас было несколько вариантов.

Первый — зарыть серебро и попытаться наняться к норманнам, которые скоро прибудут. Это было бы рискованно, учитывая, что серебро до них не дошло. Какие-то подозрения неизбежно пали бы на нас, даже если бы мы явились нищими — и это при условии, что они не пошлют людей вверх по дороге на его поиски. Место засады нашел бы и слепой. Однако, если бы мы прошли это испытание, нас бы разделили по разным кораблям. Я бы также перестал быть вождем своих воинов. Это было потенциально очень рискованно, но уже не казалось совершенно неприемлемым.

Второй вариант — отправиться на восток через Уэссекс в надежде найти норвежский флот. Эта перспектива мне тоже не нравилась; четырнадцать воинов и один витки обеспечивали слишком слабую защиту для наших новоприобретенных богатств. Путешествовать ночью с повозками опасно; скрыть наши следы почти невозможно. Кто-нибудь заметит наше продвижение. Кто-нибудь увидит наш отряд. Любой олдермен, чего-то стоящий, услышав об этом, сложит два и два и пошлет отряд на разведку. У меня похолодели пальцы на ногах при этой мысли.

Третий вариант был привлекателен лишь потому, что первые два были так неприятны.

Я собрал всех и изложил свои соображения.

Векель рассмеялся, но не стал возражать против моего предложения. Остальным оно не понравилось. Хрольф Рыжебородый предложил вернуться с серебром на Мэн или в Дюфлин — это вызвало большой интерес, — но более долгое плавание вокруг побережья Уэст-Бретланда и через море в Эриу, не говоря уже об опасностях новой встречи с английским флотом, означало, что эта идея быстро умерла. Мы вернулись к обсуждению моего третьего варианта. Это заняло целую вечность, споры шли туда-сюда, без согласия. В конце концов, раздосадованный, снова бросая кости, я объявил, что мы проголосуем по всем вариантам: моим трем и предложению Хрольфа.

К моему удивлению, Вали Силач выбрал первый вариант. За второй не проголосовал никто. Хрольф остался в одиночестве со своим планом, а это означало, что я одержал верх.

Глава тридцать первая

Остаток дня прошел без происшествий, то есть на дороге больше никто не появлялся, а на море не было видно драккаров. Испытав огромное облегчение, потому что и то, и другое могло стать нашей гибелью, я разрешил забить двух волов с наступлением темноты. Мы разожгли огромный костер глубоко в лесу и принялись жарить мясо. Его было так много, что в конце концов даже Вали Силач, по всеобщему признанию обладатель самого большого аппетита, объявил себя побежденным. «Хорошо», — сказал я ему, потому что остальное нам нужно было в качестве припасов, или столько, сколько можно было унести. Оставшийся скот я приказал отпустить. Какой-нибудь фермер в конце концов их подберет, благодаря свои счастливые звезды за неожиданный дар.

Было далеко за полночь, когда мы подкрались к рыбацкой деревушке. Я говорю «деревня», но это была скорее деревушка, может, дюжина хижин, разбросанных вдоль освещенного луной галечного берега. Гавани не было; лодки жители просто вытаскивали на сушу. Все это было видно со скалистого утеса. Менее ясным было то, найдется ли среди них судно, достаточно большое, чтобы вместить пятнадцать человек и четыре сундука с серебром. По словам Лало, который прокрался туда незадолго до нас, одно такое было. Похоже, оно использовалось, сказал он, — на носу были сложены сети.

Мы собирались плыть вдоль южного побережья Уэссекса. На наше серебро можно было купить дюжину судов с командами, но сорить им направо и налево мы не могли, иначе какой-нибудь вождь с отрядом побольше нашего просто отобрал бы его. Поэтому план был таков: надежно спрятать большую часть сокровищ до встречи с норманнами, а затем как-нибудь наладить с ними дружеские отношения. Как именно — было неясно, но и на этот раз мои доведенные до отчаяния люди спорить не стали. После нескольких месяцев походов, сказал я им, наверняка найдутся драккары, которым не хватает гребцов. Я смирился с мыслью, что капитаном мне не быть. Второй шанс представится рано или поздно.

Мы крались за домами, стараясь оставаться незамеченными. Здешние рыбаки нам не ровня, но темнота и знание местности, не говоря уже о том, что большинство из нас были заняты сундуками, значительно уравнивали шансы в их пользу. Если бы нам удалось спустить лодку на воду и уйти до того, как кто-нибудь что-то поймет, было бы куда лучше.

Больше всего я опасался собак и их острого слуха. Одна несколько раз гавкнула, пока Лало вел разведку, но внезапно умолкла. Конечно, он перерезал ей глотку, а когда ее хозяин вышел наружу проверить, в чем дело, его постигла та же участь. Должно быть, человек жил один, сказал нам Лало, потому что больше никто не появился. Ему удалось добраться до берега без дальнейших проблем.

«Пусть рядом с нами их больше не будет», — подумал я. Я убью собак, если придется, и их хозяев тоже, но никакой ратной славы в этом не было.

В одном из домов действительно залаяла собака, но ее тут же велели замолчать. Я успокоился, потому что это означало, что предыдущий шум остался незамеченным. Я сменил Карли Коналссона у одного из сундуков и получил благодарный взгляд. Годы давали о себе знать; я замечал, как он скован по утрам и сколько времени ему требуется, чтобы размяться. Впрочем, он не жаловался, в отличие от Векеля, который, сделав несколько шагов, бросил попытки помочь.

Будь на его месте кто другой, даже я, на него обрушился бы шквал ругани, насмешек и всего прочего, но против витки никто не проронил ни слова. Помогло, решил я, и то, что после того, как мы до отвала наелись говядины, Векель бросил руны и прочел наше будущее. Перспективы были хорошие, объявил он. Лодка выдержит и нас, и серебро, и мы доплывем на ней прямо до норвежского флота. «Будет ли опасность?» — спросил Карли Коналссон. Векель фыркнул и спросил, бывало ли когда-нибудь время без опасностей. Конечно, будет опасно, сказал он, и будут битвы, но мы победим.

Он не сказал, сколько из нас выживет.

Я видел этот невысказанный вопрос в глазах людей, но никто его не задал.

Как и я. Потеря «Бримдира» и смерть Кара, Тормода, Имра и стольких других висели камнем у меня на шее, и я не хотел знать.

Я отогнал тревоги в дальний угол сознания. Я приближался к лодке, которая выглядела довольно большой. Лало взволнованно махнул рукой, и у меня отлегло от сердца. Мы уберемся из этого места, не перебив половину его жителей, и до того, как законные владельцы серебра явятся за ним.

Стоя над лодкой, я увидел, что она была сделана для восьми, может, десяти человек. В ней будет теснее, чем я думал, но я не позволил сомнениям закрасться в душу. Мы уже решились: либо это судно, либо ничего.

— Сначала сундуки, — прошептал я.

Мы благополучно отчалили от деревушки, восемь человек на веслах вывели нас на глубокую воду. Парус был поднят, и легкий ветер понес нас на восток. На воде было тихо и мирно, но нервы мои были натянуты как струна. Справа по борту на Уайтленде были норманны, и хотя они, вероятно, спали, завернувшись в свои одеяла, я не расслаблялся, пока остров не остался далеко позади и перед нами не раскинулось открытое море.

Боевой дух был высок. Раздавались шутки о том, что скажут владельцы лодки, когда обнаружат ее пропажу, а также много разговоров о том, как мы потратим серебро на эль, мед и женщин. Мы богаты, сказал Вали Силач, и мы это заслужили. Люди одобрительно загудели; я ухмыльнулся Векелю.

— И правда, приятно, — сказал я, похлопав по сундуку под своей задницей.

— За деньги счастья не купишь.

— Но это полпути к нему. — Я подумал о Слайне, о том, что не раздумывая отдал бы свою долю серебра, чтобы снова быть с ней.

— Правда, Ворон Бури? — Даже в темноте его взгляд был тяжелым.

— Она замужем за конунгом, — тихо сказал я. — Что я могу сделать?

— На данный момент — ничего, но твое время может прийти.

— Может?

— Будущее редко бывает определенным.

— Да, а пока я буду полагаться на серебро.

Векель прикрыл свои подведенные черным глаза, и я занялся наблюдением за далеким горизонтом. У меня и так было достаточно забот, чтобы еще тосковать по Слайне.

Путь до устья великой реки, что текла из Лунденвика, английского города, часто подвергавшегося набегам норманнов, занимал несколько дней. Вдоль побережья тоже можно было неплохо поживиться. Рано или поздно мы встретим драккары. Все искусство… нет, — поправил я себя, — вся азартная игра заключалась в том, чтобы решить, где сойти на берег и зарыть серебро. По правде говоря, я не имел ни малейшего понятия, когда это может случиться, и подозревал, что Векель и Торстейн это знали. Ни один из них не высказал своего мнения. Что до остальных, я пользовался их доверием, по крайней мере, пока. Это тяжелым грузом лежало на моих плечах.

Утро прошло без происшествий. Мы видели пару рыбацких суденышек, но они были достаточно далеко, чтобы не вызывать беспокойства. Вечером, когда ветер все еще дул нам в спину, Олаф Две-брови заметил небольшую бухту. Парус был спущен. Мы вошли на веслах, зорко высматривая неприятности. В Уэссексе это означало не только драккары, но и вообще кого угодно. Даже пастух мог донести о нашем присутствии. К счастью, вокруг не было ни души. Я все же настоял на часовых. Мы провели тихую ночь у самой кромки воды и ушли до рассвета, ускользнув в сине-зеленое море, и лишь морские птицы были тому свидетелями.

Наша удача начала меняться в середине второго утра, когда ветер усилился. Он сменил направление, превратившись в порывистого, шквалистого зверя с юга, который оставил парус хлопать впустую. Нам пришлось его убрать, чтобы его не разорвало в клочья. Прежде чем я успел отдать приказ, люди взялись за весла и начали грести. Наша перегруженная лодка едва двигалась. Море теперь тоже было против нас. С правого борта накатывали резкие волны высотой с человека. Каждый яростный удар о корпус грозил опрокинуть судно без киля. Мы быстро промокли, но это было наименьшей из наших забот. Вода скапливалась у нас под ногами, поднимая на поверхность пену из мусора — рыбьей чешуи, распустившихся кусков веревки и еще бог знает чего.

— Вычерпывайте! — крикнул я. — Шлемами!

Приказ не пришлось повторять.

Не все могли наклониться, зачерпнуть и вылить за борт, поэтому я начал искать место, чтобы пристать к берегу. У меня сжался живот. Подходящего места не было, лишь высокие белые скалы, волнами уходившие в морскую мглу.

Еще одна волна обрушилась на нас, накренив лодку на левый борт. Вода хлынула через край, сводя на нет все усилия тех, кто вычерпывал. Я взревел, обозвав их дряблорукими нидингами.

— Утонуть хотите? — спросил я.

Они удвоили усилия, как и люди на веслах. Мы немного продвинулись, и я снова увидел доски настила. Места для высадки все еще не было видно, но мы могли продолжать так, вычерпывая и гребя, пока оно не появится. Так я себе говорил.

Затем ударила большая волна. Вода уже доходила мне до щиколоток. Я почувствовал укол страха, но не позволил ему проявиться. Однако лицо Лало было серым, и он бормотал что-то на своем языке. Карли Коналссон, лучший моряк на борту, ругался. Торстейн и другие гребцы гнули спины, гребя с силой, рожденной отчаянием. Этого было недостаточно, и никогда бы не хватило. Лодка, может, и была неплохим судном с восемью или десятью рыбаками на борту, но с пятнадцатью из нас и четырьмя сундуками серебра она превратилась в неповоротливую, барахтающуюся свинью.

Решение было очевидно, как нос на моем лице. Тем не менее, я медлил. Вместо этого я попросил морскую богиню Ран о помощи. Единственным ответом была новая порция морской воды, окатившая нас. Я ждал, молясь еще усерднее.

Вода у моих ног все прибывала.

— Ворон Бури.

Я встретил взгляд Карли Коналссона.

— Мы идем ко дну.

Люди переглянулись. Взгляды их сошлись на мне. Лишь лица Векеля и Торстейн оставались спокойными.

Я больше не мог закрывать глаза на суровую правду. «Проклятье», — подумал я.

— Один сундук за борт.

Хрольф Рыжебородый возразил, но Олаф Две-брови предложил выкинуть за борт и его, и тот заткнулся. Вали и Олаф поднялись, широко расставив ноги на дне лодки. Им не нужно было говорить, что даже если просто опереть сундук на узкий борт, мы перевернемся. Бросать тоже нужно было в промежутке между волнами.

С вздувшимися на шеях жилами они подняли сундук. Бережно, словно мать с младенцем, они качнули его влево, потом вправо. Еще раз, увеличивая размах, и еще раз. Лодка закачалась, и вода хлынула через правый борт.

— Быстрее, — сказал я.

Они отпустили. На миг сундук повис в воздухе, а затем рухнул в море, прямо рядом с нами. Взметнулся фонтан брызг, силой удара отбросив лодку в сторону. С другой стороны ударила волна, и внутрь хлынул поток.

Моя мольба к Ран принять подношение замерла на губах. Я уставился себе под ноги. Лучше не стало. Я все еще не видел, где можно пристать к берегу. Море, такое приветливое вчера, превратилось в уродливого, злобного зверя с пенной пастью, жаждущего поглотить нас всех, а ветер был его шипящим спутником.

— Еще один, — проскрежетал я.

На этот раз никто не возразил.

Они не спорили и тогда, когда я приказал выбросить за борт третий сундук.

Лодка приподнялась, пошла легче, и Карли Коналссон ухмыльнулся.

Одного сундука достаточно, объявил я. Никто из нас не будет бедняком.

При этих словах я почувствовал на себе сейд-взгляд Векеля, и кожа у меня зазудела. Ясно, опасность еще не миновала. Я больше не смотрел на него и не задавал вопросов, словно это могло предотвратить то, что он увидел. С тем же успехом я мог бы сунуть голову в песок.

«Вступись перед Ран, Один, — молился я. — Позволь нам оставить один сундук. Это не жадность. У нее уже есть три».

Казалось, он исполнил мою просьбу, потому что мы немного продвинулись вдоль побережья. Места для вычерпывания стало больше, уровень воды понизился. Люди сменились на веслах; свежие силы заставили лодку резать волны. Море немного успокоилось, и я осмелился надеяться, что худшее позади.

— Это драккар?

Я в отчаянии проследил за вытянутой рукой Торстейн.

Справа по борту, примерно в пятидесяти бросках копья, показался квадрат. Это был безошибочно парус, и, судя по цветным полосам, на мачте норвежского судна.

— Да, — сказал я, добавив с призрачной надеждой: — Может, они нас не увидят.

Последовало мгновение, когда все глаза были устремлены на драккар, в отчаянной надежде, что его команда — лентяи, не следящие за морем. Даже если они нас и заметят, говорил я себе, может, не станут связываться с какими-то рыбаками.

Но не тут-то было.

— Сукины дети идут к нам, — сказал Вали.

Я поклялся бы, что слышу хохот Норн, но потом понял, что это пара чаек пронзительно кричит над головой. «Суки, — подумал я. — Жалкие суки эти Норны».

— Что нам делать, Ворон Бури? — спросил Векель.

— Пляж! — Это был Лало, смотревший влево по борту.

Он был прав. Это была галечная полоса, не вся подпираемая скалами.

— Мы доберемся до него раньше драккара, — сказал Гуннар, нетерпеливый, как гончая на поводке, почуявшая запах оленя.

— И куда дальше? Мы не убежим от его воинов с сундуком, — прорычал я.

Гуннар понурился.

— Мы можем договориться с капитаном, — сказал я, совсем не уверенный, что это так. — Купить себе место на борту.

— Ценой будет весь сундук. — Лицо Вали Силача было грозовым.

— Это лучше, чем ничего, не так ли? — «Может сработать», — подумал я.

Но Норны еще не закончили плести свою злую паутину.

— Это «Морской жеребец», или я навозный мужик из Мунстера, — сказала Торстейн. — На носовой фигуре зарубка.

Я посмотрел, и к горлу подступила кислота. Торстейн была права. Мы не только потеряем остатки серебра, но его заберет Асгейр. «Думай как Локи, — сказал я себе. — Будь хитер. Коварен». Я вгляделся в «Морского жеребца», и меня осенило с силой удара Мьёльнира, молота Тора.

— К пляжу, — приказал я. — Гребите, псы, ваши жизни от этого зависят!

— Что ты собираешься делать? — спросила Торстейн.

Все смотрели на меня. Даже Векель выглядел заинтригованным, и я с удовлетворением отметил, что он не предугадал моих намерений.

— Я думал, ты сказал, что мы не сможем сбежать с сундуком, — сказал Вали Силач.

— Так и есть.

Вали был недоволен.

— Так мы что, улетим отсюда?

— Нет. — И я объяснил.

Глава тридцать вторая

«Морской жеребец» почти отрезал нас от пляжа, но все же не успел. Наши гребцы приложили героические усилия, и, подгоняемые приливом, наша лодка неслась, словно проворный двухместный феринг. «Морской жеребец» остался позади. Достигнув мелководья, Вали Силач, Торстейн, Карли Коналссон и я выпрыгнули в воду и вытащили лодку на берег. Сундук был поднят — мы взяли его и сделали несколько шагов, прежде чем вес заставил нас опустить его на землю. Все высыпали из лодки и, как я и приказал, образовали круг, оставив Векеля, Лало и сундук у себя за спиной. Векель не был бойцом в рукопашной, что бы он там ни говорил, а Лало лучше владел луком, чем копьем. Нас было тринадцать в нашей маленькой стене щитов, и я объявил, что это славная стена.

Возгласов одобрения не последовало, лишь несколько нерешительных «хум», но, оглядевшись, я понял, что мои люди будут сражаться, если я прикажу. Серебро помогало, укрепляя их дух.

Кормчий «Морского жеребца» высадил его на гальку. Этого было достаточно для нужд Асгейра. Мы не бежали, поэтому воины на борту не торопились. По двое, по трое они спрыгивали на берег, самодовольные донельзя. Все были в кольчугах, со щитами — готовы к бою.

— Их потрепало в боях! Глядите, как их мало, — сказал я. — Я насчитал тридцать восемь.

— А вон и Асгейр, последним идет, высокомерный скиткарл, — сказал Векель.

— Тогда тридцать девять, — ответил я.

— Их втрое больше нас, — сказал Хрольф Рыжебородый.

— И если дойдет до драки, — возразил я, — сколько мы убьем? По одному воину каждый?

Моим воинам это не понравилось, чего я и добивался.

— По двое! — крикнул Гуннар.

Вали Силач фыркнул.

— По трое!

— Я не войду в Вальхаллу, если не уложу по меньшей мере пятерых, — заявила Торстейн.

— У Асгейра не останется команды, когда мы закончим! — крикнул я.

Теперь они взревели, гордость взыграла, и кровь застучала у меня в жилах. Часть меня хотела драться прямо сейчас, просто чтобы доказать, скольких воинов мы можем забрать с собой. Если Торстейн нацелилась на пятерых, подумал я, я должен убить шестерых. Больше, если смогу.

Наш боевой дух ошеломил людей Асгейра. Они продолжали приближаться, но медленнее и с большей опаской. Векель начал петь заклинания и направил на них свой железный посох, что заметно усилило их беспокойство.

Асгейр был змеей, но змеей умной. Пройдя перед своими людьми, в причудливом шлеме, скрывавшем большую часть его лица, он подошел почти на расстояние броска копья.

— Асгейр, — сказал я.

Удивление, затем:

— Кого я вижу, маленький Ворон Бури, да еще и со славным мечом на поясе. — Он был обходителен, как ростовщик, готовый заключить сделку. — И витки, я забыл его имя… а, и бламаур тоже!

Я услышал, как натянулась тетива лука Лало.

— Спокойно, — процедил я сквозь зубы. — Только по моему слову.

Лало подчинился, но бормотал проклятия на ирландском, норвежском и своем родном языке.

— Забавно встретить тебя здесь, — сказал я.

Глаза Асгейра были прикованы к сундуку — как и его команда, он видел, как мы выгружали его из лодки.

— Где Имр?

— Мертв.

— «Бримдир» тоже на дне морском?

— Нет. — Я не собирался ничего объяснять.

— В этом сундуке серебро, или я монах.

— Приличное количество.

— Мы его заберем, — сказал Асгейр, и его люди рассмеялись и заулыбались. Мне показалось, я заметил среди них Рогнальда, человека, напавшего на Слайне.

— Неужели?

— Да.

— Что ж, вперед, милости просим, — подначил я. — Поляжет больше половины твоих воинов, и что тогда, а? «Морскому жеребцу» нужно как минимум тридцать, а лучше сорок человек команды.

Асгейр усмехнулся, но приказа атаковать не отдал.

Мы сверлили друг друга взглядами. Я дал ему помучиться, гадая, какой козырь у меня в рукаве.

— Вам не уйти, — сказал он.

— А мы и не торопимся, — ответил я. — Верно, парни?

Они взревели в ответ, громко и зычно, и Асгейр нахмурился еще сильнее.

— У тебя есть предложение, Ворон Бури?

— Есть. Половина содержимого сундука — твоя.

— А другая половина — твоя?

— Да. Но это еще не все.

Глаза его превратились в щелочки.

— Продолжай.

— Ты возьмешь нас в команду.

Удивленный смешок.

— Ты что, ума лишился? Твои люди и мои ненавидят друг друга до печенок.

— Мы-то знаем почему, не так ли? — Торстейн, обычно сдержанная, не смогла удержаться. — Это потому, что ты бросил нас у Клуан-Мак-Нойса!

— Я бы сказал, ушел в подходящий момент. — Ухмылка Асгейра была сальной.

— Что было, то прошло. — Воспоминание о тонущем Ульфе жгло мне душу, но я сохранял примирительный тон. — О прошлом лучше забыть. Сейчас нужно найти способ избежать кровопролития.

— Просто хотите спасти свои шкуры, — сказал Асгейр, скривив губы.

— А тебе нужна команда, чтобы «Морской жеребец» мог плавать. Напади на нас со щитом и топором, и, клянусь Одином, двадцать твоих воинов, а то и больше, навсегда останутся на этом пляже.

Торстейн ударила по умбону щита, и каждый повторил за ней. Они подняли ужасный грохот, выкрикивая оскорбления и угрозы. Команда Асгейра тоже выкрикивала свои боевые кличи, но, несмотря на их число, они не смогли заглушить крики моих людей.

Шум утих, и я уставился на Асгейра.

— Так что ты решил?

Асгейр отошел на небольшое расстояние, чтобы обдумать варианты. Я крикнул, что нет смысла оставлять нас на пляже и надеяться напасть на нашу лодку в открытом море. Мы не собираемся уходить в ближайшее время, крикнул я, а когда уйдем, то сначала зароем серебро, и он его никогда не найдет.

Его воины не выглядели счастливыми. Кто бы радовался, сказал я Векелю, когда выбор стоит между бесплатным серебром и хорошим шансом умереть.

— Каждую ночь будем спать с саксами в кулаках, — проворчал Хрольф Рыжебородый.

— Если знаешь выход получше, говори, — сказал я.

Вместо ответа он принялся жевать свой ус.

— Играть можно лишь теми фигурами, что есть на доске тафла, — сказал я. — Нам нужно попасть на драккар. Я бы предпочел другой, а не «Морского жеребца», но боги послали нам его.

— И Асгейра тоже, этого скиткарла, — добавила Торстейн.

— Он попытается выторговать у нас побольше серебра. — Мы вкратце это уже обсуждали.

— Не больше двух третей, — сказал Вали Силач под одобрительный гул.

Я кивнул.

— Вот он идет. — С ним был еще один человек, его кормчий, как я предположил. Угрюмый, тощий, он выглядел так, будто ему не мешало бы хорошенько просраться.

Никаких предисловий.

— Нам нужно больше серебра, — сказал Асгейр.

Я хмыкнул.

— Две трети содержимого сундука.

— Договорились. — Я протянул руку.

— На «Морском жеребце» вождь — я, а не ты и не кто-либо другой. Ты будешь выполнять мои приказы.

— Если ты будешь отдавать те же приказы и своим воинам, — парировал я.

— Да.

Рукопожатие Асгейра было вялым, как его член. Я не доверял ему ни на йоту.

Рядом с нами появился Векель. Его посох взметнулся вверх.

— Клянитесь богами, оба.

Губы Асгейра скривились.

— Принеси клятву, — сказал я, — или наш договор ничего не стоит.

— Ты пожал мне руку.

— А ты — мою, но это не помешает твоим воинам пырнуть меня и моих людей ножами посреди ночи.

Тихий смешок.

— Я неправ?

Кольца в косах его бороды звякнули, когда он покачал головой.

— Прав.

— Клянитесь не причинять вреда друг другу, пока вы на «Морском жеребце», — сказал Векель.

Асгейр подчинился. И я тоже, думая, что когда мы сойдем с драккара, то сможем резать друг друга в свое удовольствие. Зная Векеля, именно это он и имел в виду. Асгейр, без сомнения, это тоже заметил.

— Да будет Один, Всеотец, властен над вами обоими, — громко и властно произнес Векель. — Да примет вас обоих бог-громовержец Тор!

Мы склонили головы, пока он призывал божества в свидетели нашей клятвы. Я не нарушу этот священный обет; вряд ли и Асгейр, при всей его змеиной хитрости, на это пойдет. Но Векель еще не закончил. Он не успокоился, пока каждый присутствующий воин не дал такое же обещание. Закончив, он одарил меня и Асгейра блаженной улыбкой.

— Ну вот. Теперь мы все друзья, — сказал он, словно матушка, только что заставившая двух драчливых сорванцов помириться.

— Открывай сундук, — сказал Асгейр, ясно давая понять, что его интересует больше всего.

Я отошел в сторону, позволив Торстейн присматривать за Асгейром, пока содержимое пересчитывали и делили. Странно, но меня больше не волновало это серебро, ни то, что ушло в море. Мои большие надежды на покупку драккара рухнули, но это не умаляло моих достижений. Вопреки всему, я провел своих людей — и что бы ни говорила наша клятва, они были моими людьми — через огромную часть вражеской территории без больших потерь. В наших кошельках было немного серебра, и мы стали командой драккара. Не того судна, что мы бы выбрали, но все же драккара. Он не был нашим — мой взгляд скользнул на Асгейра, а затем на Рогнальда, обоим я не мог доверять. Однако мы были живы и свободны, и Один все еще благоволил ко мне. Я был в этом уверен.

Впрочем, Векель не выглядел счастливым, и это беспокоило. Я проследил за его взглядом в море и увидел надвигающиеся гряды темных туч, предвещавшие новую непогоду.

— Будет буря? Нам стоит остаться на берегу?

Его темные глаза встретились с моими.

— Хуже, Ворон Бури. Нас ждет величайшая из опасностей.

У меня по коже пробежали мурашки.

— Когда?

— Скоро. Тебе понадобится меч. Опасность придет оттуда, откуда не ждешь. — Он увидел, как я взглянул на Асгейра и Рогнальда, которых я упоминал. — Не они.

Значит, дело плохо, решил я.

— Тогда откуда?

— Я не знаю. — С лица Векеля сошло его обычное спокойное выражение. — Мы должны быть начеку.

Я сжал рукоять меча и попросил у богов совета.

Ответа не было.