Воровские истории города С

Лунный мальчик, или Чем тюрьма роднее мамы

Сестры собрались на кладбище — поправить могилу родственника. Юрка был при них в качестве бесплатного приложения — пришел вместе с отцом. Шмыгал между могилами, что-то вынюхивал, пока отец с дядей Игорем носили песок, а женщины красили оградку. Закончив работу, взрослые помянули покойника и пошли к вдове обедать. За столом пошли родственные разговоры — совсем не до ребенка стало. А Юрка не скучал: шнырял по комнатам, приглядывался. Потом исчез из квартиры, забыв даже прикрыть дверь.

Одна из сестер, Инна, была начеку: не раз проверила за тот вечер наличие денег в своем кошельке — отец племянника рассказывал за столом, что одиннадцатилетний Юрка начал бродяжить, исчезать из дома, что никакого сладу с ним не стало. Раз бродяжит, значит, и ворует. Но деньги по-прежнему оставались на месте, и Инна ослабила свою бдительность. Лишь дома обнаружила, что из наружного кармашка сумки пропали часы с браслетом, о которых она совсем забыла. Как потом оказалось, пропали часы и у брата Игоря — он забыл их рядом с умывальником. Племянничек все же перехитрил всех, и худшее — то, что он ворует, — подтвердилось.

Пришлось Инне звонить матери сорванца, сообщать о пропаже (Игорь предпочел расстаться с часами, но не портить отношения с родней).

— Ну что ты с ним будешь делать? — сокрушалась Елена. — Руки отрубать?

— Да хоть бы предупредили, что сын ворует, мы бы ухо держали востро!

— Всех не предупредишь, — вздохнула сестра.

— Но часы мне нужны, я без них не могу, — не отступала Инна.

— Хорошо, поищем, — пообещала Елена.

Через два дня Инна узнала продолжение душераздирающей истории: ее сестра Катерина, поздно вечером вернувшись домой, обнаружила Юрика спящим на ступеньках лестницы, у своих дверей. Она растолкала племянника, впустила в квартиру, накормила, уложила спать, а на другой день не досчиталась кольца с бриллиантом и наручных часов.

— Зачем ты его пустила? — расстроилась Инна. Случаев с воровством у них в семье еще не было. — Ты же знала, что он нас обчистил!

— Так он же ребенок…

Устоявшийся стереотип ребеночка, тем более племянника, никак не ломался. Снова пришлось звонить Елене.

Возвращение украденных вещей затягивалось. Юрка их сразу оприходовал — куда-то спустил. (Домой — ни-ни — ничего не приносил). Отец смог «отловить» только кольцо — в ломбарде. «Добрый дядя» сдал за паренька колечко, он же (с Юркиных слов) воспользовался и деньгами. Колечко отцу пришлось выкупать. А после того, как сестры заявили в милицию, пришлось папаше воришки раскошелиться и на часы. Матери инспектор сказал: еще одно такое заявление — и сына отправят в исправительное учреждение. Юрка написал инспектору объяснение и тут же был взят на учет. Своей вины он ни в чем не видел и не мог понять, почему на него все кричат.

Встала проблема: что делать в семье с вором? У молодых сомнений не было: горбатого могила исправит, в данном случае тюрьма. Старики жалели «ребенка» и не верили в то, что он сам, по собственной воле, ворует. Он де заблуждается, у него это пройдет. А «ребеночек» все лето «промышлял»: прикидываясь голодным, покинутым родителями, просился на постой к добрым родственникам и знакомым; кормился у них и непременно «благодарил» по-своему: воровал у каждого мелкие, но дорогостоящие предметы, которые можно было легко продать. Покупатель всегда находился… После очередного скандала дома он уходил от родителей и, являясь среди ночи к бабушкам — то к одной, то к другой, снова плакался. Его кормили и оставляли ночевать. На бранчливые замечания молодых — не приваживать вора и не устраивать для него «малину» — бабки отмалчивались, лишь регулярно сообщали родителям, где их чадо.

Чадо же тырило все подряд, особенно у знакомых и друзей родителей: там 500 рублей, там вставную челюсть с «золотыми» зубами, там колечко. Знало: свои закладывать не будут, пожалуются родителям; а с родителями разговор короткий: поругают, побьют; если к трубе цепью не прикуют (отцу для беглеца пришлось изготовить специальные «кандалы», потому что из закрытой квартиры он сбегал через окно, невзирая на этаж) — ищи ветра в поле…

Откуда нагрянула эта чума на семью? Где малец нахватался этой воли?

Поначалу Елена Петровна не больно-то и задумывалась: с мужем бы разобраться, семью сохранить, а дети как-нибудь вырастут. Старший сын — парень что надо: скромняга, помощник. Почему младший такой?

Верить в худое не хотелось. Когда узнала кой-какие факты: у деда стащил «брегет»; у тети, которая мыла его парализованную бабушку, — часики; у отца — деньги, — решила, что это, видно, с рожденья ему дано: еще из детского садика младшенький часто побеги домой устраивал. И потом с ним были хлопоты: в третьем классе начал дышать клеем — дружок у него такой завелся. Потом стал уроки пропускать и врать безбожно — бабушке, матери, особенно отцу, так как у того всегда разговор короткий был, недаром фамилия Кулаков. Приходилось сына и в школу отводить, и из школы встречать. А в шестом классе он совсем как с цепи сорвался.

Замечала Елена Петровна: не всегда он таким шальным был. То тихий мальчик, даже пугливый, дома сидит, маме помогает, чуть ли не за юбку ее держится — то глаза вдруг станут томными, «словесный понос» откроется (болтает что ни попадя, а то и невпопад), и храбрым сделается без удержу. Тут и жди снова чудес: побега, новых жалоб от потерпевших. Она это, оправдывая его, связывала с фазами луны: как, мол, полнолуние, так Юра шалеет. Потом снова сникнет, ходит как сонный. Но затем стала отмечать, что и в новолуние Юра может «ошалеть». Сходила к психотерапевту. Он посоветовал парня драть и за провинности не кормить.

Драли. Голодом, что было трудно устроить, дня по два морили — хоть бы хны. Связался с дружком, который кучу добра своей мамаши на рынок вытащил: хрустальные вазы, чайные сервизы, норковую шапку, серебро, золото. А «добрые тети» — рыночные торговки — все скупили у пацана за бесценок. И Юрка брал с него пример: папа лишился автомагнитолы, которую хранил в шкафу, мама — сережек и электроножа (да мало ли еще чего — за всем не усмотришь). В свои двенадцать лет ребеночек в открытую стал курить, родителями понукать, иногда напивался, а в пьяном виде принимал «секс по телефону» на огромные суммы — и не только дома…

С ребеночком, недавно достигшим тринадцати лет, мне привелось побеседовать.

— Юра, в чем же дело, откуда это в тебе взялось — тяга к бродяжничеству, воровству?

— Чтобы быть таким, как все ребята, с деньгами.

— Откуда у них деньги?

— Ребята берут на пляже у пьяных, грабят пьяных дядек во дворах. Спросят: «Дай денег». Потом — как двинут! Деньги отобрали — и айда.

— А клей какой нюхаешь? Столярный?

— «Момент»! Киря нюхает. От толстого тюбика не глючится, а от маленького — за 7.60 — нормально.

— А наркотики пробовал?

Юрка делает стеклянные глаза, чем сразу себя выдает.

— Нет…

— Не ври!

— Смотрите, я не колюсь! — показывает сгиб руки.

— А таблетки?

— Колесики-то? Пробовал. Так горячо внутри становится… Мне полтаблетки хватает…(труднопроизносимое название выпаливает без запинки).

— Так уж и хватает? Наверно, добавляешь еще что-нибудь?

— Ну, мочишь в спирте… Или добавляешь… (явно рисуясь, сыплет названиями наркотиков).

— А спирта сколько?

— Рюмку. От четырех меня вырвало…

(Вот она, причина затуманенного взгляда — половинка таблетки, а не половинка луны).

— А бродяжничаешь почему? Почему хочется уйти куда-то?

— Дома не кормят. Отец бьет — вон синяки.

— За что побил?

— Говорит: «Это ты, сын, у меня магнитолу украл». А я ее не брал! Не знаю, куда она делась. Придется ее за 150 рублей откупить.

— Кто ж тебе за такие деньги ее продаст?

— Ха! Киря их уже 300 штук снял с машин! Куда ему?

Далее Юрка делится со мной секретами, как открыть «иномарку» так, что она даже не пискнет, как «обезвредить» украденный сотовый телефон, где легче всего вскрыть машину; утверждает, что «половина ментов куплена бандитами». Показывает мне заживший след от «наручников».

— Что, только снимают оковы, ты — снова в бега? Там интересней?

— Отец сам гонит: иди, говорит, отсюда, сам в сугроб заройся.

— И куда ты идешь?

— К дяде Коле. Он кормит и требует, чтоб деньги шел во… клянчить.

— По карманам в автобусах шаришь?

— Нет, нас с Сашкой два раза хотели поймать, но мы отвертелись.

— А в те периоды, когда дома сидишь, что на тебя находит? Тихий, говорят, пугливый даже…

Юрка хитро улыбается:

— А куда я пойду — за углом меня коты поджидают. Если только как Рембо на них выскочить…

(Вот тебе и еще одна разгадка поведения «лунного мальчика»: до чего проста…)

— Отлеживаешься, значит?

— Ага…

— А если кто-нибудь все-таки обидит?

— Ха, меня тут все знают. Тут такие разборки начнутся! Один Алик, у которого 37 баров в Архангельске, чего стоит!

— Значит, вас пасут?

— Ага.

— И сколько вас, малолеток?

— Человек тридцать.

— А в гостях у бандитов был? (Кивает). Что делал?

— Ребятам деньги давали за снятые магнитолы. Много.

— А тебе?

— А чем я буду вскрывать? Окна, что ли, бить в машинах? У ребят инструмент, отмычки…

— Значит, ты уже большая фигура?

— Как пойду шнопаки ломать! Одного тут напоил, врезал — чуть косточку не разбил, деньги взял и убежал.

— Сверстника?

— Тридцать семь лет, из тюрьмы недавно.

— А тебе скоро четырнадцать…

— Скорей бы! В тюрьму хочу!

— Да ты что?! Думаешь, там санаторий?

— В одной камере хорошо…

— В одиночке? А кто ее тебе предоставит?

— Все равно. Все наши давно на Белке (Белой горе — А.П.), человек тридцать. Ментам надоело, отправили их туда.

— Как только исполнилось четырнадцать? И ты этого ждешь не дождешься?..

Я попыталась было вразумить Юрку: «А что будет с родителями, ты о них подумал?» И тут же нарвалась на классический психоз припертого к стенке подследственного: «Если не по мне — утоплюсь!..» Но истерика со слезой в голосе быстро закончилась.

— Но, Юра, чем тебя тюрьма привлекает? Представь себе: ты попадаешь в камеру…

— Ну не будут же меня в попу педрить! Там меня все знают! Зато из тюрьмы все такими навороченными выходят! На мотоциклах!

— Их прямо в тюрьме выдают?

— Нет, когда уже возвращаются. Вовка такой крутой вышел… Сейчас, правда, лежит, умирает. У него этот… туберкулез. А кто и исправленным возвращается…

— А ты хочешь исправиться?

— А что, я хорошо учусь — шесть троек всего!

— Может, прямо сейчас и начнешь, не дожидаясь тюрьмы?

…А Юркины глаза словно приросли к моей сумке, которая давно его гипнотизировала. Понимая, что разговор подходит к концу, он метался на этой ниточке взгляда, которая все укорачивалась и укорачивалась. Руки ходили ходуном… Пришлось его взять за плечи и просто оттолкнуть в сторону. Он лишь рассмеялся…

Бахвалился Юрка в разговоре со мной или все непосредственно излагал (он-то сам, конечно, «ничего не делал», только лишь «рядом стоял») — решайте сами. Но впечатление осталось такое, что разговаривала я не с маминым и папиным сыном-семиклассником, а с вполне самостоятельным обитателем преступного мира, хоть и маленьким. Как достучаться до его души? Что предложить ему поинтереснее его обыденных «занятий», его окружения, где он уже свой человек, чем отвлечь от легкого добывания денег, как укротить страсть к наживе? Вопросы остаются открытыми. А до четырнадцати лет Юрке осталось жить ровно год.