Воровской орден

Писать о «ворах в законе» (в дальнейшем, для краткости, буду называть их «ВЗ») трудно. Воровское сообщество — вполне легальная организация, но ей свойственна полнейшая информационная непроницаемость.

В местах лишения свободы довольно легко встретиться с «ВЗ», но почти невозможно рассчитывать на откровенный разговор. Вам прямо говорят, что вы можете что-то напутать, и это будет стоить жизни. И вашему собеседнику, и вам.

Еще труднее установить контакт с «ВЗ» на воле. Как правило, они живут без прописки, часто меняют города. Можно, конечно, обратиться за помощью в уголовный розыск, там дадут координаты. Но как потом объяснять свою информированность?

Вот почему я обрадовался, когда получил письмо от прошляка, бывшего «вора в законе». Да какое письмо!

ПИСЬМО ПРОШЛЯКА

«В 1958 году я вышел со штрафника «Чум», что на Воркуте, и с большим трудом зацепился за честную жизнь. Может быть, в моей писанине будет что-то не то, но мне уже 61 год, врать так и не научился. Когда положение вынуждало, я всегда предупреждал, что мне не выгодно говорить правду, и молчал. Вот и в этом письме постараюсь без вранья. Дальше будет все серьезно, а сейчас пошучу. Друзья говорят, что если бы какой-нибудь порученец вошел в баню, где я мылся бы рядом с генералом, то подошел бы ко мне. Внушительный вид — все, что осталось у меня. Хотя, кто его знает, может, и я стал бы генералом, если бы не смерть родителей. Но я стал «вором в законе»…

Родился в 1927 году. Отца, мать и сестру-двойняшку не помню. Семью репрессировали, все погибли. Воспитывался в детском доме и воровать начал ребенком.

Помню, семилетним ночевал в ящике на трамвайной остановке возле тюрьмы. Однажды вылез оттуда и начал собирать окурки. Сверху крикнули. Я увидел зарешеченное окно и небритую физиономию. Человек попросил закурить и опустил «коня». Я поделился окурками, а он — тюремным пайком. Его звали дядя Коля. Я долго грел его, а он — меня. Потом он ушел на этап и я снова остался один. Но теперь я знал, какие люди могут мне помочь. Раньше, когда я просил хлеба, звоня в квартиру, мне отвечали: «Пусть тебе Сталин подаст». Сталин и в самом деле мне подал. Первый срок я получил в 12-летнем возрасте. Хороший закон придумал великий вождь.

Прошу поиметь в виду. Я и подобные мне огольцы были ворами поневоле. Нам просто не в кого было быть преступниками. Поэтому и законы, по которым мы жили, были, по крайней мере с нашей точки зрения, справедливыми. Украсть — укради, на то ты и вор, но отнять, ограбить, нахулиганить, и тем более — убить — не имеешь права. Укради, потому что по-другому тебе не выжить.

Вором мог назваться только оголец, то есть беспризорный, голый, у которого не было ничего: ни дома, ни родителей, ни еды. Воров, у которых все было, мы презирали, называли их домашняками. О них говорили: «Не украдет — его мама накормит».

Были еще блаторилы — взрослые парни, которые собирали вокруг себя домашняков и недопонимающих огольцов, обыгрывали их в карты, всячески использовали, тем и жили. Это они, объявив себя ворами в законе, придумали коронацию. Как только они это сделали, воры из числа беспризорников стали называть себя «честными ворами». Звучит смешно, но мы не хотели, чтобы нас смешивали с блаторилами. Кодекс поведения (в любых ситуациях найди самое честное, самое справедливое решение), который у нас сложился, мы потому и назвали «законом», что его нужно было выполнять неукоснительно. Но сами себя ворами в законе не называли. Это слово пошло от ментов. Это они спрашивали на допросах: «Что, законник?», когда мы отказывались колоться, стучать или давать показания в роли потерпевшего. Почему, например, по воровскому закону настоящий вор не мог иметь сбережения или какую-нибудь собственность? Потому что его самого могли ограбить, и он вынужден был бы стараться вернуть свое барахло, давать против кого-то показания, сажать такого же вора.

Мышление у нас было такое. Если ты для нашего общего живешь, то будешь авторитет иметь. А если увидим, что только о своей кишке беспокоишься… «Налей мне погуще!» или «А ну, отдай пайку!», — этого за нами не было. А если кто-то срывался, то сам себя резал, закалывал. Никаких «гладиаторов» или «бойцов» никто не нанимал, не посылал. Потому что настоящий вор был обязан стать палачом для самого себя.

Это неправда, что закон запрещал вору жениться. Он просто не мог, часто меняя города, имена. Пойдут дети, за них ведь отвечать надо, поднимать на ноги. Или говорят, что вор мог создать семью только с воровкой. Это тоже не так. Просто считалось, что воровка может втюриться в мента и выполнять все его поручения, может от него забеременеть, и тогда она совсем на крючке.

Я не оправдываю воровские правила. Было в них и немало зверского, кто спорит? Я только хочу, чтобы на нас, волей коммунистов ставших беспризорниками после гражданской и второй мировой войн, не вешали всех собак. И не хочу, чтобы нас смешивали с теми «ворами в законе», которые сегодня разъезжают на мерседесах и даже покупают свое звание. Мы, «честные воры», как раньше ничего не имели, так и сейчас прозябаем в нищете, потому что не можем отступить от своего закона, хоть и давно уже завязавшие, про-шляки.

Но я продолжу рассказ о своей жизни. Я прошел мясорубку, которую устроили нам коммунисты. Началось это в бухте Ванино, где было 24 зоны! После войны туда, на так называемое поле Куликово, в день приходило два эшелона с братвой. И у каждого спрашивали: «Масть?» Менты придумали массовую резню и уже сами не знали, как ее остановить. Кому работать на стройках коммунизма? Ведь перережут друг друга без остатка.

А началось все в первые месяцы войны. Всем зэкам власть предложила выбор: или смыть свою вину кровью на фронте, или голодная смерть в лагерях. По нашему закону нельзя было брать в руки оружие даже для грабежа. По закону нельзя было идти на сотрудничество с властью. Но на фронте можно было получить ранение и таким образом не только очиститься, но и даже уцелеть. А вы знаете, как в те годы кормили в лагерях. Я никого не обвиняю и никого не оправдываю. Я просто хочу сказать, что мужество требовалось и тем, кто шел на фронт, и тем, кто доходил в лагерях.

Но давайте вспомним, как власть поступила с военщиной — теми, кто пошел воевать. В составе штрафбатов их посылали в самое пекло. Но кое-кому и там удавалось уцелеть, а значит, не смывал вину кровью. Тогда начались самострелы. А тех, кто так и не получил ранения, после войны отправляли досиживать сроки.

Но это были уже другие люди. С другими понятиями. Война — это тоже работа, и они уже не могли в лагерях без работы. Но эгоистическое начало брало свое. Стремились либо к хорошо оплачиваемой, либо к руководящей работе. А это значит — сотрудничество с ментами. Вот с чем не могли смириться «честные воры». Они прозвали военщину «польскими ворами». Все они воевали в основном в армии Рокоссовского, прошли через территорию Польши и решили держаться отдельно. Тогда менты сделали ставку на «Короля» — одного из «польских воров». Ему и его людям разрешили иметь при себе длинные ножи и сказали, что не будут вмешиваться, если он обратит в свою масть всех «честных воров». «Король» придумал ритуал. Те, кто переходил на его сторону, должны были на общем построении поцеловать его нож, Кто отказывался, того тут же приканчивали.

«Королю» нашли последователей почти во всех северных и дальневосточных зонах. И началась резня. «Честные воры» поднимали на свою сторону работяг и устраивали контрперевороты.

Одного магаданского кума (оперуполномоченного) в Москве спросили: «Воры есть?» — Он ответил: «Есть». — «Чтоб не было! Ясно?» Кум был из фронтовиков, собрал нас, рассказал об этом разговоре. Закончил так: «Не знаю, как вам, а мне кровища надоела».

Потом это назвали «сучьей войной». Что война — это точно. Из одной зоны в другую делали подкопы. Подбрасывали в пищу отраву. Если «польским ворам» нужно было зарезать какого-нибудь «честного вора», они платили куму деньги и он организовывал этапирование того человека по спецнаряду (якобы как нужного специалиста) в их зону.

Ну и чего добились? Назовешься на пересылке мужиком — могли к сукам бросить. Вот и назывались обыкновенные уголовники «честными ворами», восполняли потери.

Сколько было уничтожено людей?! Тысячи? Десятки тысяч? Этого уже, наверное, не узнать. Ну и чего добились? Сократили преступность? Нет, преступность продолжала расти. Только преступники становились все более жестокими. Раньше соблюдались хоть какие-то правила, нормы. После этой войны в зонах началась эпоха дикого беспредела, который распространился и на воле.

Теперь я называюсь прошляком. «Вор в законе» в прошлом. Только прошу иметь в виду. Прошляки — тоже двух видов. Одни просто выдохлись и не упустят случая поживиться за чужой счет: жульническая кровь играет в них до самой смерти. Другие завязали и отошли от воровской жизни принципиально, потому что разочаровались в ней, возненавидели ее. Эти — как раз те, чье детство погублено властью.

Почему разочаровался? «Воры в законе» — это люди, которые сами не свободны от своего закона, они не принадлежат сами себе, а я люблю свободу и независимость. Они считают себя выше других арестантов, и это чувство своего превосходства играет с ними злую шутку. Справедливости уже нет, от нее остается одна видимость, демагогия. Человек не может быть справедлив по отношению к тем, кого считает ниже себя. «Воры в законе» либо создают себе власть, либо присваивают, отбирают ее. Они — мастера власти, которая с годами стала неограниченной. Они готовы на любые пакости, только бы удержать эту власть и свои привилегии. (Это вам ничего не напоминает?) Раньше, во времена диктатуры и, как мы говорим, тоталитаризма, с этим еще можно было смириться. Но сегодня… Вот увидите, чем больше будет свободы и демократии в стране, тем большей личной независимости потребуется каждому, кто отбывает срок. Если менты в колониях не начнут какую-нибудь очередную кровавую игру, мужики-работяги сами сбросят с себя диктатуру воров.

Ну и самое главное. Власть с первых своих дней сама выращивала преступность. Потом объявляла ей беспощадную войну. Воюя, продолжала выращивать. И этому не было конца. Только сейчас появилась надежда, что вся эта механика будет понята и прекращена. Дай-то Бог! Но адреса моего все-таки прошу никому не давать. Надеюсь на благородство.

Ч. В.»

1992 г.

СХОДКА ПОД ОХРАНОЙ ПРАПОРЩИКА

Астраханский следственный изолятор. Кабинет начальника Виктора Власа. Говорим о «ВЗ». Влас охотно посвящает меня в особенности своего окаянного ремесла. Входит заместитель и что-то шепчет Власу на ухо…

Спускаемся на первый этаж, входим в бокс. На топчане лежит окровавленный заключенный. Тюремный врач сухо перечисляет: «Перелом основания черепа, кровоизлияние в мозг, закрытый перелом пяти ребер…»

Власу докладывают: «Осужденный 3. доставлен из колонии, где считался «вором в законе», «хозяином зоны». Ночью перелез через забор и проник в помещение камерного типа. Сигнализация непонятным образом была отключена. Кто-то открыл 3. дверь в камеру, где содержится наиболее отрицательная часть осужденных. Здесь 3. было предъявлено обвинение в том, что он самозванец. Затем началось зверское избиение», «Он очень плох», — говорит врач.

«Вот так всегда, — отзывается Влас. — Умрет — зэки скажут: менты грохнули. Выживет — менты внедрили под видом «вора в законе» своего человека. Если он действительно «вор», то на тех, кто его побил, придут ксивы с приговорами, придется их спасать. Если выяснится, что самозванец (по-блатному «сухарь»), надо будет спасать его.

На другой день, после оперативного расследования, выяснилось, что 3. проник в ПКТ, заплатив одному из прапорщиков сколько-то рублей. И что это уже не первый случай. Еще через неделю узналось, что другой прапорщик пронес в ПКТ самогон. А однажды завел и пятерых в дугу пьяных «авторитетов».

«Сходнячок под охраной прапора — недурно! — мрачно усмехается Влас. — А может, эти прапоры — и не предатели вовсе, а их люди? Своих людей они уже засылают даже в училища МВД. Почему не заслать в надзиратели?»

Возвращаемся в кабинет, и Влас продолжает свой рассказ.

«Когда Васе Бузулуцкому, который сидит с 60-х годов (ему несколько раз добавляли срок в колонии), оставалось до освобождения несколько месяцев, он сказал: «А что я буду делать на свободе?»

Этот Вася и ему подобные — так называемые тюремные «воры в законе» проводят в заключении чуть ли не всю сознательную жизнь. Нужно ли удивляться, что они чувствуют себя там хозяевами?

«Вор» может объявить целую камеру (иногда целую колонию) блядской, и никто, в том числе мы, сотрудники, не может снять этого «креста». Мы будем не спать ночи, подниматься по тревоге, оправдываться перед комиссиями, выматываться. И когда к нам придет очередной «вор» и скажет, что он будет «держать порядок», мы очень серьезно задумаемся над этим предложением.

«Держать порядок» — это прежде всего разбирать многочисленные конфликты между заключенными, не доводить отношения до ссор, не доводить ссоры до ножей.

Скажите, кому это нужно, чтобы на зонах были драки, ограбления ларька? Или вдруг медсестру изнасилуют. А «вор в законе» этого не допустит. Даже самозванец. «ВЗ» выступали резко против захватов заложников. Результат налицо — меньше стало захватов.

Нам сообщают: к вам идет этапом «вор» такой-то, на свободе не был лет пятнадцать — двадцать. Ага! Значит, очень даже вероятно, что к его приезду в зоне будут готовить симпатичного юношу. Его подкармливают, угощают чифирем, наркотиками, оказывают поддержку и покровительство или заманивают в карточную игру и подстраивают проигрыш. «Вор» приезжает и говорит юноше: «Я тебе твой долг прощаю, но давай… никто ничего не узнает…»

Когда в колонию этапом приходит «ВЗ», все знают, что положение изменится. Это первая обязанность вора — наладить подогрев ШИЗО и ПКТ. Вор никогда не приходит пустой. Он приходит заряженный: с сигаретами, деньгами.

Для того чтобы проложить дорогу в ШИЗО, вор подкупает минимум одну смену ментов. По этой дороге потом идет все: водка, брага, наркотики.

Тот, кто везет «ворам» деньги, автоматически входит в их круг. Поэтому он заинтересован в благополучном провозе. Если мы найдем деньги, никакие его оправдания не будут учтены. В лучшем случае его будут бить смертным боем. В худшем — кранты. Опять для нас неприятности! Прокурор скажет: не учли, не упредили, действовали непрофессионально!

Знаешь, сколько купюр можно засунуть в стержень авторучки? А в зубную пасту? А сколько можно проглотить, предварительно упаковав в полиэтилен? Способов тайного перевоза — сотни. Чаще всего они содержат либо приговор (кого-то требуют убить, кого-то изнасиловать), либо призыв к действиям против администрации. Пройдет такая ксива незамеченной — жди беды!

Своей рукой «вор» никогда не пишет ксиву и не подписывает. Он диктует одному из своих. В тексте указывается, от кого ксива, но попробуй докажи, что это он писал!

С оригинала тут же делаются копии и рассылаются во все концы. За семнадцать лет работы я видел тысячи копий и ни одного оригинала! Так прячут!

Копии везут, как правило, уголовные романтики, фраера, они знают, что если довезут, войдут в воровское окружение, повысят свой статус, как бы сделают карьеру. Они знают также, что если мы их запалим, отберем ксиву, у них один выход из положения — привязаться к какому-нибудь свидетелю из числа зэков, чтобы потом он подтвердил факт недобровольного изъятия. Иначе… Сейчас не режут. Сейчас ломают руки, ноги, позвоночник.

Надежнее всего ксиву спрятать опять-таки в желудке. Упаковать в полиэтилен, привязать нитку к зубу и проглотить. Если этап большой, попробуй тщательно осмотреть каждого! И без того нервозная обстановка кем-то из зэков преднамеренно обостряется. Надзиратели устают, начинают психовать, внимание падает.

Гонец провозит ксиву, сдает, главный в зоне расписывается в получении, собирает круг и начинает читать вслух. Даже если там говорится о том, что расправиться нужно с ним, он уже не может спрятать или уничтожить ксиву. За этим следят. Потому что развелось невероятное количество самозванцев, выдающих себя за «воров в законе».

«Вор в законе» только идет в колонию этапом, а там уже знают и рассылают ксивы, просят подтвердить его полномочия. Кто бы из сотрудников МВД в колонию ни приехал, кого бы прокурор по надзору или оперуполномоченный ни вызвал на беседу, ворам к вечеру уже известно, о чем шел разговор. Они знают, кто из зэков чем промышляет: кто делает выкидные ножи, кто зубные коронки, кто чеканит, кто вырезает шахматы и нарды. Сколько переправил через вольнонаемных или надзирателей на волю, сколько заработал, сколько недодал в общак…»

1992 г.

ВОРОВСКИЕ КСИВЫ

«Всего светлого ворам, томящимся в застенках, — от воров, находящихся в данное время на свободе. От Вазгена, Мордо, Осипа Калининского, Феликса, Сан Саныча, Тимура Татарина, Гии Тбилисского, Песико Сухумского, Валеры Бакинского, Эмигранта, Корзубо-го, Важи-Дурака (Калининского) и многих других наших братьев.

Сейчас в России идут большие перемены, в лучшую или плохую сторону. Нас, воров, и всю преступную массу стараются сделать причиной неудач в управлении страной, издают указы об усилении борьбы с нами.

В отдельных местах имеют случаи выяснения отношений между лицами разных национальностей, что недопустимо в наших условиях.

В последнее время участились случаи захватов заложников и неоправданные жертвы — лишний повод для законодателей усилить оружие против нас. В настоящее время нигде захват заложников не прошел удачно, не нужен нам лишний повод, чтобы выставлять наш преступный мир жестоким. Давайте будем жить по законам нашего святого и благоразумного кодекса.

Всем вам благ и здоровья, и да хранит вас Всевышний от всех невзгод. Не падайте духом. Мы с вами и за вас…»

«Воры, а также все добропорядочные арестанты! Все, для кого воровское свято, кто перенес все тяготы и невзгоды. К вам обращаются воры Шура-Захар и Вася Бузулуцкий, а также вся братва московских централов, и хотим пожелать нашим братьям воровской удачи и здоровья.

Просим взять во внимание: на сегодня положение не везде благополучно, особо в Центральной России. Сволочи, которые прикрываются святым именем вора, стараются завести нас в заблуждение. Не будем долго ходить за примерами. Вы уже наслышаны о них. Камерные воры Вахид Бакинский, Банзай Паша, какой-то Жора Тамбовский — все они около чьих-то лампасов трутся. Все вы слышали и за Славу Гагринского. Эта сволочь в свое время мародерничала в Балашове. Учил на одной газете чай варить, а кто не мог этого сделать, того ломал.

В 1986 году Азиз Алиев, Яшка Мамедов, Бака Ари-цуниян, Игорь Арутюнян избили и умертвили Жору Тамбовского.

Братва, наша личная просьба: живите дружно. Старайтесь все вопросы жизненные разрешать, больше обращайтесь за разъяснениями. Надо делать все для благополучия людей.

Наша главная цель — аннулировать тех, кто ставит шлагбаум ворам, и не допускать унижений, страданий людских. Порядочные арестанты, связывайте между собой более глубокие чувства, чем зло, ненависть и желчь.

Кто прикрывается святым именем вора, а никогда вором не был и не будет, на многих уже приговор готов и малявки будут разосланы. Если вами будет прочитана малявка, то при встрече с ними поступайте так, как полагается — как с гадом.

Сколько воров пошло на крест, но от убеждений не отказалось. Так давайте продолжим традиции этой жизни…»

«ВОРЫ В ЗАКОНЕ — КОЛОССАЛЬНАЯ СИЛА»

Настоящих «воров в законе» немногим более 150 человек. Примерно половина сидит. Половина — на свободе. 150 — это не 500, как сообщает МВД. Но и это колоссальная сила.

В некоторых районах страны в «ВЗ» (особенно в Средней Азии, на Кавказе) нуждаются не только преступники. У человека украли машину. Он знает, что на милицию надежды нет, и обращается к вору.

Между прочим, в фильме «Палач» показаны действительные события. Была журналистка, которую обесчестили «хором». Она решила, что если пойдет в милицию, то кроме огласки ничего не добьется. И она обратилась к «ворам в законе».

Или, к примеру, в городе Кемерово изнасиловали дочку шахтера. Потерпевшие обратились не в милицию, а к ворам. Принимается решение: найти и наказать. И, будьте уверены, найдут и накажут. Причем не за деньги — для поднятия своего воровского авторитета.

Или, допустим, возник конфликт между группировками. Чтобы не было резни и побоища, если у них достаточно ума, они пойдут к вору, который их рассудит, кто прав и кто виноват. У враждующих сторон всегда есть потребность в третьей силе. Но эта сила должна обладать высоким званием, большими полномочиями и всеобщим признанием.

Если враждующие стороны не придут к вору, то к ним придут его люди и скажут: «Вот вы, Вася и Петя, явитесь тогда-то в такое-то место и там обо всем поговорим». Если не придут, то мне их очень жаль.

В криминальной хронике пишут про неопознанные, изуродованные трупы. Это вполне могли быть люди, которые не слушались, решили показать, что они сильнее вора.

«ВЗ» никогда не пойдет на мокруху. Ни при каких обстоятельствах! Приговор приведут в исполнение его парни.

Судя по малявкам, которые ходят сейчас по колониям, на высшем воровском уровне принято решение возвращаться к истокам, возрождать воровские законы в их первозданном виде. Что сегодня творится на свободе! От беспредела преступников страдают лучшие люди уголовного мира. Он освободился, идет, а его раздевают. Куда это годится?

Не так давно в Нижний Новгород был командирован «Дипломат». Боролся с гопниками. Говорят, стало спокойнее. Одних он убеждал, других наказывал. Он сделал то, чего не могла добиться вся милиция — разве это не сила?

Как бы он поступил, если бы шпана не подчинилась? Достаточно одного звонка, и в Нижний выехала бы бригада московских или эстонских «бойцов», и сразу бы стало тихо.

Требования воровского закона тем и импонируют кое-кому, что они предельны. Людям важно ощущать над собой твердую власть. Может быть, это и лжепо-рядок. Но он есть и воспринимается многими безо всякого «лже». Вы послушайте малолеток: и мальчиков, и девочек. Они же слушают про блатную жизнь, раскрыв рты. Да, «ВЗ» — антигерои. Но преступная молодежь воспринимает их безо всяких «анти».

Находясь на свободе, настоящий вор думает не о себе, а о тех, кто сейчас в зоне. Значительная часть его добычи, примерно 40 процентов, идет туда. Там, где я сидел, в Коми, было то, чего нет на свободе: любые продукты, любые сигареты, любые наркотики, даже женщины. Ночью рабочая зона не охраняется. Утром, когда появляется конвой и приходят зэки, баба уже там. Но ведь это все нужно организовать. На это дело летят тысячи.

Региональные воровские съезды проводятся не реже раза в год. Это правило. На съездах принимаются новые законы или поправки. Без законов жить нельзя. Если кто-то из воров нарушил закон и не явился на вызов, съезд направляет к нему комиссию. Бывают внеочередные съезды. Поводом часто служат похороны какого-нибудь вора. Допустим, умер Вася, который за что-то отвечал. За район или за целый город. Пока хоронили Васю, решали, кто будет дальше вместо него.

У «воров» нет централизованного управления и единоличной власти. Это можно объяснить громадными размерами страны, огромным количеством колоний и тюрем, а также стремлением воровских лидеров разных регионов (российского, среднеазиатского, закавказского, сибирского и г. д.) к сохранению своей независимости.

Примерно раз в два года — чаще всего в летнее время — где-нибудь на юге проводится всесоюзный съезд выдающихся «воров».

Те, кто занимаются «ВЗ», заранее знают, в каком городе состоится съезд, но не мешают. Ну собрались товарищи по профессии, собратья по несчастью, если считать таковым пребывание за решеткой. По какому закону можно это запретить? Да и зачем загонять врага в глубокое подполье? Так ведь можно перекрыть себе же доступ к информации. «Зачем?» — многозначительно улыбаются оперативники, намекая на то, что у них хватает информаторов среди самых авторитетных «ВЗ».

На съездах чаще всего проводятся дискуссии о том, как жить дальше. Обсуждается, так сказать, текущий политический момент. Ораторы ведут себя солидно, говорят примерно таким же языком, каким написаны ксивы.

Ну и, разумеется, все с нетерпением и затаенным страхом ждут последнего и едва ли не самого главного пункта повестки дня — решения организационных вопросов. Чье-то положение повышается. Но, как правило, за счет понижения положения другого «ВЗ». Чей-то грех перед орденом и «законом» надо доказать. Не докажешь — ответишь головой. Раньше приговоры приводились в исполнение прямо на съезде, при всеобщем присутствии. Палачей, как правило, не требовалось. Приговоренный резал или стрелял себя сам. Сегодня, говорят, санкции стали мягче.

1992 г.

«ОНИ СТАНОВЯТСЯ БАНКИРАМИ!»

Раньше «ВЗ» бражничали. Считали шиком спустить наворованное. Вор знал, что его вот-вот возьмут, и что ему — по «закону» — нельзя долго гулять на воле. Поэтому он создавал себе репутацию рубахи-парня, зная, что это окупится в тюрьме.

Сейчас «ВЗ» ворочают огромными суммами, которыми ни с кем не делятся или только делают вид, что отстегивают в общую кассу. Я знаю одного такого. Он сидит, а у него на воле 120 тысяч закатаны. Я знаю такого человека!

Раньше «ВЗ» чаще всего крали не деньги, а товар. Чтобы превратить какие-нибудь тряпки в деньги, надо было их по дешевке сплавлять барыгам. Сегодня у «ВЗ» огромные суммы чистогана, которые они немедленно отмывают.

Новые «ВЗ» выходят на такой оперативный простор, который старым «ВЗ» и не снился. Из простых урок они становятся бизнесменами, теневыми хозяевами экономики. А поскольку в них заложено самое черное, самое сволочное, то и наше предпринимательство будет самым черным и сволочным, поскольку «ВЗ» замарают всех.

Это в Штатах — принес деньги в банк — тебя спросят, откуда они. Налоговый инспектор сразу за задницу возьмет. А у нас?

Сейчас можно держать дутый кооператив, показывать фиктивные прибыли, платить налоги с этих прибылей и таким манером отмывать сотни тысяч. Пример? Пожалуйста. Я зарегистрировал кооператив по изготовлению бижутерии. Закупил по дешевке вшивое оборудование, отразил в документах фиктивные поставки сырья, нанял фиктивный штат. Каждый месяц плачу налог, допустим, с 60 000 рублей. Если спросят, откуда деньги, скажу, что на 60 000 рублей произвел и продал продукции. Никто ведь не контролирует, делаю ли я эту бижутерию или нет. Государство это не волнует. Государство волнует, уплатил ли я налог.

Итак, на деньги, за вычетом налога, я уже имею документы, что они чистые. В течение года отдал государству 252 тысячи, а 4680 отмыл. Смело могу покупать какую-нибудь недвижимость и наращивать свой капитал.

Теперь объясню, откуда у меня 60 тысяч. В зоне моего влияния, предположим, два цеха, фарцовщики, валютчики… Кто только сегодня не крутит варганку!.. Цеховик обязан мне каждый месяц уплатить 20 процентов дохода. И все другие тоже платят. Три года я эксплуатировал такой-то район, собрал приличную сумму. Передаю другому «ВЗ». А сам занимаюсь отмыванием денег.

Вам ничего не говорит слово «Угол»? Это район Большого театра, гостиницы «Москва», площади Ногина. Вечерами и ночью там продается все: американские сигареты, водка, шампанское, анаша, мак, опиум. И все охраняется милицией, от сержанта до капитана.

Рядом с гостиницей «Космос» есть ресторан «Колос», где бандерши предлагают девочек на ночь. Из 250 рублей за каждую бандерша что-то оставляет себе, что-то идет на взятки, чтобы их не гоняла милиция. Частенько наезжают ребятки, которые хотели бы снять девочек за так. Для защиты постоянно стоят одна-две машины ПМГ.

А цветочные и кооперативные ларьки. А торговцы овощами, фруктами, наперсточники. Чеченская «бригада» собирает с каждой «точки» по 50 рублей. Я видел момент получения денег (с тех, кто не захотел платить) на Калининском проспекте. Средь бела дня их затоптали в асфальт.

Запомните: кто бы ни облагался данью, часть ее по длинной цепи передается «ворам в законе», которые, в сущности, занимаются одним делом — отмыванием этих денег… Пример. Комиссионный магазин продает за день всего-навсего одну пару мужских туфель. А выручку сдает 50 тысяч. Что стоит выписать фиктивные квитанции? Гражданка Сидорова якобы сдала кожаную куртку, а гражданка Петрова якобы купила.

Несколько лет назад чеченцы имели в столице 80 тысяч в неделю. Все? Бог с вами! Каждые пятеро! А всего было около четырехсот человек. Насколько я знаю, они уже открыли у себя коммерческий банк. Не удивлюсь, если они станут хозяевами в своей маленькой республике. Их люди могут быть теперь в каких угодно кабинетах.

Нет, сами «ВЗ» в политику вряд ли полезут. Они привыкли держаться в тени. Настоящий «ВЗ» одет простенько, скромненько. Пьет водочку, а не дорогие коньяки. Интердевочками не балуется. Есть у него Дуся-продавщица с уютненькой квартиркой, и он доволен. Деньги у него — только на текущие расходы, остальные вложены в дела. Деньги для настоящего «ВЗ» — не цель. Что цель? Наверное, влияние, власть.

Надеюсь, вы понимаете, что разные фокусы «ВЗ» и им подобных просто невозможно утаить. Они известны милиции. Если не известны, то ее надо всю уволить и набрать новую. Но я повторяю: милиция располагает всей информацией и… не мешает. Как правило, не мешает.

1992 г.

ПОЧЕМУ ОНИ ПРАВЯТ В ЗОНАХ

Объясняю, почему заключенные — вольно или невольно — видят в «ворах в законе» более справедливую власть.

Мужик неглупый, он понимает, что за право властвовать над ним борятся две системы. Но власть воров более приемлема для мужика. Чаще, больнее, несправедливее давит мужика не вор, а мент.

В Коми есть колонии, которые стоят в таежных тупиках. Называются дальняки. Дурная у них слава. В администрации очень много нацменов. Зэки говорят: «Взяли колонию в аренду…» Кто же арендаторы? Проштрафившиеся, совершившие преступления. Известно, что начальник режима старший лейтенант Завьялов, например, — бывший майор. Работал во Владимирской тюрьме. Был начальником оперативной части. Имел прозвище «Садист». В Коми его отправили за убийство шестерых зэков. Шестерых!

Мне кажется, у этих людей довольно быстро появляется какой-то комплекс, чисто ментовский. Человек как бы автоматически превращается в негодяя. Мы за свои преступления платим годами жизни. Они же нарушают законы ежедневно. Это их образ жизни.

Мужик обрабатывает не «вора в законе», мужик обрабатывает администрацию. Но я сам был свидетелем того, как в нарядах фигурировали люди, никакого отношения не имеющие к работе зэков. Жены офицеров, например, числились раскряжевщиками, пильщиками, сучкорубами и получали зарплату. Я отбыл И лет. У меня был иск 1300 руб. А освободился я с иском в 1100 руб. Это выяснилось, когда я вышел за ворота. Как гак? Ведь у меня ежемесячно высчитывали по 40–50 рублей! Даже если бы по червонцу в месяц, и то иск был бы погашен!

В бухгалтерии колонии сидят три бабы, которых так и хочется спросить: «Сколько же вы зарабатываете?» На них понавешено столько золота, места живого нет.

Вероятно, это закономерность: влияние «воров в законе» усиливалось в те периоды, когда обострялась борьба за выживание. И, наоборот, падало, когда режим мягчал.

Жизнь в условиях острейших нехваток (и возникающих на этой почве конфликтов) немедленно востребует кого-то на роль арбитра и распределителя остатков благ. Хаос или диктатура «ВЗ»? Из двух зол выбирается последнее.

Чем тотальнее дефицит, тем больше масса заключенных видит в «ВЗ» своих благодетелей, способных с помощью связей с волей и подкупа персонала организовать доставку продуктов и курева. Не за «спасибо», конечно. Но цена услуг уже не имеет значения.

Все бунты против администрации приходятся на периоды усиления репрессивного режима содержания. И, наоборот, все бунты работяг против «ВЗ» происходили в те редкие моменты, когда заключенным давалась возможность хорошо зарабатывать, улучшать за свой счет рацион, чаще получать посылки и передачи. «ВЗ» чувствовали свою ненадобность, ^начинали жадничать, усиливать поборы (было что брать!). Работяги, как правило, терпели недолго…

У меня дружок, грузинский «вор в законе», должен был выкупиться из зоны. Надо было только дать взятку 15 000. Заплатить врачу за активирование. Эта сумма была в сотенных купюрах. И вдруг — Павловский обмен. Но сестра тут же привезла деньги в других купюрах. Вы не представляете, какой был в зонах ажиотаж! Кому Павлов особенно плохо сделал, так это зэкам. Часть миллиардов, которые отсекли, отсекли в зонах. Но кое-кто и здесь руки погрел. По моим сведениям, в одном управлении Архангельской области менты сами предлагали свои услуги — обменять сторублевые бумажки на 50-рублевые.

И в северные колонии попала с юга эта зараза. Люди специально идут в училища МВД, становятся начальниками режимно-оперативной части, идут служить прапорщиками — с одной тайной целью — паразитировать на заключенных.

На посылки у нас строгий лимит. А выжить надо. Мне, как и другим зэкам, родственники слали на адреса вольнонаемных (разумеется, не за бесплатно). Однажды получаю сигнал: «кум» изъял мою посылку. Потом вызывает. «Твоя?» «Моя». «Вот так. За каждую пачку сигарет — два рубля. За банку кофе — 15 рублей. Идет?» Пришлось платить за собственную посылку!

Но это разве выкуп! Одному узбеку родственники привезли передачу весом в три центнера! И уплатили за то, чтобы он пронес ее в зону, десять тысяч рублей. Прапорщик, который получил свою долю, хвастал потом, что поедет к невесте на новой машине.

(Пора сделать важную оговорку. Когда я оставляю в речи моих собеседников слово «мент», я имею в виду не всех сотрудников МВД, а тех из них, кто забыл, что такое профессиональная честь, В разные периоды нашей истории их было то много, то меньше. Но они не переводились никогда. И до тех пор, пока они не будут изведены без остатка, преступность наша будет не сокращаться, а расти. Ибо, если преступники паразитируют на теле общества, то ментов кормит преступность. И потому они не заинтересованы, чтобы она сокращалась. — В. Е.).

Сколько чая прошло через лагеря по спекулятивным ценам?! Думаете, так просто его не разрешали? А когда разрешили, это же было горе для ментов, самое настоящее горе — у них из рук уплывали живые деньги. Море денег! Ведь пачка чая ценой 36 копеек шла в ШИЗО и ПКТ за десять рублей! Что чай! Есть колонии, в основном на юге, где покупается все: передачи, посылки, свидания, условно-досрочное освобождение.

Менты по-своему несчастные люди. Не они уголовную среду переделывают. Среда их затягивает. Они перестают понимать, что такое низость. Они превращают низость в товар.

У основной массы заключенных всегда были два врага. Самодурствующий персонал и зарвавшиеся «ВЗ». Две (то смертельно враждующие, то достигающие компромисса) структуры власти. Одна — внешняя, чужая. Другая — внутренняя, своя. Но они, такие, вроде, разные, превращают пребывание в колонии в нечто гораздо худшее, чем пребывание в неволе. Житья и справедливости нет ни от тех, ни от других. Но творящих беспредел «ВЗ» можно загнать в запретку, откуда они будут истошно орать часовым: «Не стреляй, начальник!» Беспредельную администрацию так не проучишь, Побывавшие в заключении диссиденты единодушны: «Блатной порядок может быть справедливым. Административный — никогда!»

1992 г.

ОТКУДА ОНИ ПОШЛИ?

Откуда пошли «воры в законе»? Ни Достоевский в «Записках из мертвого дома», ни Чехов в «Острове Сахалин», ни Гернет в «Истории царской тюрьмы» не написали о них ни слова.

Мы знаем только, что арестантская община делилась раньше как минимум на три слоя: «Иваны» (так назывались профессиональные каторжники), отбывавшие не первый срок или пожизненное заключение, «мелкая шпана» (прихлебатели «Иванов») и мужики — те, кого криминологи считают случайными преступниками. Отбыв срок, они никогда больше не преступали закон из-за одного только ужаса перед каторгой.

Была арестантская сходка. Она проводилась открыто, на ней избирались старосты. Один на тюремное население численностью не более 150 человек. (В исправительных заведениях того времени больше не бывало.) На эту должность избирался арестант, который одинаково устраивал и тюремную общину, и администрацию. «С хорошей глоткой и здоровым кулаком, чтобы живо можно было унять недовольных, чтобы не слышалась воркотня на пищу и тяжесть работ».

«Баранина стоила на каторге два рубля пуд». Сколько угодно можно было покупать чаю, сахара, табака. Какие-либо индивидуальные привилегии администрация запрещала. Зато разрешалось улучшение общего котла, если на руднике выполнялась назначенная норма работ.

Перечитывая старые книги, я не встретил ни одного упоминания о том, чтобы «иваны» отказались от работы, чтобы противопоставляли свой уголовный авторитет администрации. Не нашел ни одного примера, который бы указывал на какие-то особые привилегии ветеранов неволи. И все же кое-какие детали дают основание считать, что воровская организация начала зарождаться в конце прошлого столетия. Но это не было самозарождением…

В воспоминаниях одного народника я прочел: «Начальник одного из острогов капитан Лучезаров, называвший арестантов «ребятами» и «братцами», к всеобщему изумлению заявил: «Я получил наконец давно жданный приказ устроить тюрьму по возможности так, как это отвечает моим взглядам и убеждениям. И я устрою действительно образцовую тюрьму, а не какую-то гостиницу, какой она до сих пор была».

Вероятно, это — психологическая закономерность: самый добрый тюремный начальник рано или поздно делает вывод, что арестанты злоупотребляют его мягкостью. «В тюрьме будут введены строгости, — продолжал Лучезаров, — но вы не должны их пугаться. Те, кто будет послушен и кроток, ничего от меня худого не увидит. Но среди вас есть гордецы… строптивые… Вы должны пособить мне обуздать их».

Последняя фраза заключает в себе целую программу: расколоть единую арестантскую общину на тех, кто против администрации, и тех, кого она решает использовать для осуществления своих целей. К каким последствиям может привести этот шаг, реформаторы, вроде Лучезарова, вероятно, не подумали.

Ведь пособникам нужно платить. Как?! А очень просто. Лишить «гордецов» и «строптивцев» последних остатков материальных благ и передать высвободившиеся блага пособникам.

В чем же заключался «новый порядок» капитана Лучезарова? «За невнимание к звонку и свистку», «за неснятие шапки перед начальством» — розги, плети, суд, наручники. Строго указывалось, в каких случаях, полагалось говорить: «Здравия желаем!» или «Рады стараться!» Отныне надзиратели никому из арестантов не должны были говорить «вы», а всем без различия «ты»…

Сама профессия развивает в тюремном работнике неутолимую жажду беспрекословного подчинения. Ну, а арестант? Какова доминанта его характера? «…даже телесные наказания, — читаю я у того же народника, — не в такой степени принижают человека!

Что может сделать человек со связанными руками против грубого физического насилия? Но этот сравнительно маленький и смешной вопрос об обязательном снимании шапки — о, это совсем другое дело! Тут я не пассивно, а уже активно унижаюсь, из шкурного страха, я сам, собственной рукой делаю то, что мне в высшей степени неприятно делать…»

Итак, тюремщиков раздражали гордецы и строптивцы. И они не придумали ничего лучше, как основательно прижать всех. Вероятно, у них были на то свои основания, потому что гордецом (один реже, другой чаще) показывал себя едва ли не каждый.

Теперь недовольными были не единицы, а вся арестантская масса, которой потребовались другие лидеры. Староста с его психологией «нашим — вашим» тут уже не годился.

«Тропин (один из арестантов. — В. Е.) был софист по натуре, но софист совсем в другом роде, софист-мучитель, находивший величайшее наслаждение в возможности терзать чью-нибудь душу, мочалить чьи-либо нервы, наконец, кощунствовать и издеваться над признанной всеми святыней. Отчаянный болтунище, он по целым вечерам ораторствовал, например, на тему о том, что честность — вздор и одно лицемерие, что и все те, кто ее проповедует, если не тупоумные дураки, вроде крестьян, то в глубине души первостатейные подлецы и негодяи… Прочитав когда-то какой-то роман из жизни иезуитов, Тропин пропагандировал теперь устройство такого мошеннического ордена, который покрыл бы своей сетью всю Россию и стал бы неодолимой силой».

Такие, как Тропин, значительно возвысились над окружающей массой. Ну, а дальше сказала свое слово человеческая природа. Они закрепили свое элитарное положение путем введения в свод неписаных арестантских законов таких правил и принципов, которые ставили бы их в полную независимость как от администрации, так и от «массы». Если раньше староста избирался всеобщим голосованием, то теперь теневой «хозяин зоны» стал избираться самой элитой.

Могут быть и другие объяснения.

Достоевский, например, довольно часто упоминает о «системе насильных работ», об отвращении к подневольному труду. Но в те времена тяжесть работ и степень отвращения к ним были еще очень далеки от своей высшей стадии. В остроге арестанты превращались в сапожников, башмачников, портных, столяров, слесарей, резчиков и даже золотильщиков.

Работа для себя снимала раздражение, которое вызывали «насильные работы». К тому же острожники могли продать свой труд за деньги, получая заказы из города. «Весь смысл слова «арестант» означает человек без воли, а, тратя деньги, он поступает уже по своей воле», — писал Ф. М. Достоевский. И, словно предчувствуя «усиление строгостей», пророчествовал: «Опять-таки повторяю, что, если б арестанты лишены были всякой возможности иметь свои деньги, они или сходили бы с ума… или пустились бы в неслыханные злодейства».

В остроге администрация почти не вмешивалась в жизнь арестантов. При этом не было никакого иерархического деления. Ни одна группа не навязывала острогу свою власть. «Против внутренних уставов и принятых обычаев острога никто не смел восставать, — пишет Достоевский, — все подчинялись. Приходили в острог такие, которые уже слишком зарвались. Но у нас их тотчас осаживали…»

Иногда в характеристиках арестантов мелькают черты будущих «воров в законе». «Он… любит самое отвращение, которое возбуждает в других… Точно, перескочив раз через заветную для него черту, он уже начинает любоваться на то, что нет для него больше ничего святого…»

«Человек есть существо, ко всему привыкающее». — философски заключает Достоевский, однако потом делает оговорку: «Арестант послушен и покорен до известной степени, но есть крайность, которую не надо переходить». Кому? Ну, конечно, тем, в чьей власти пребывают арестанты. Тем, кто и в те времена был не прочь сказать о себе: «Я здесь царь и Бог». Писатель дал прекрасные портреты острожников, ценою жизни не позволявших унижать их человеческое достоинство. И в этих словесных портретах можно узнать черты редких в наши дни «ВЗ», называемых «правильными».

«В остроге все так исподлилось, что шпионство и доносы процветали…» — читаем мы дальше у Достоевского. Это не могло длиться бесконечно. Рано или поздно должно было появиться наказание за то, что сегодня мы называем стукачеством. И кто-то должен был взять на себя роль вершителя наказаний.

Ну и последнее. Элита преступной среды не могла возникнуть без участия заключенных с психологией прислужников, слуг, рабов, «шестерок» — этой особой человеческой породы, выращенной обществом, где человеческая личность никогда не знала настоящей свободы и достоинства.

Работники тюрем и колоний объясняют возникновение ордена стремлением одной части заключенных возвыситься над другой и паразитировать за ее счет. Персонал здесь как бы ни при чем. Вероятнее всего, процесс был двусторонним. С одной стороны, орден зарождался как выразитель интересов заключенных в борьбе с администрацией. С другой стороны, администрация поощряла создание ордена, так как нуждалась в том, чтобы внутри колоний, которых становилось в десятки раз больше, царил хоть какой-то порядок и шло бесперебойное использование дешевой рабочей силы.

Русскому характеру присущи идеализм и максимализм. «ВЗ» стали олицетворением идеала «настоящего» преступника и выразителями той точки зрения арестантов, что власть продажна, закон чрезмерно суров и их арестантское общество должно быть устроено более справедливо. Во все времена арестанты противопоставляли свое общество тому, которое их отвергло. Но только «ВЗ» довели это противопоставление до высшего предела, выразившегося в создании организации профессиональных преступников.

Можно предположить, что именно тогда в штате мест заключения появились специальные сотрудники, призванные организовать систему доносов и нейтрализовать влияние «ВЗ». Колесо взаимной борьбы закрутилось.

1992 г,

«ГНУЛОВКА»

«Воры в законе» существуют потому, что им разрешают существовать. Когда система захотела, она их задавила. Я видел это своими глазами в 50—60-х годах.

Тогда в зоны пришли фронтовики и просто порядочные люди. Я знаю, что вы называете их романтиками системы. В какой-то степени это действительно так. Многие еще верили в пресловутую перековку. Но, по мне, они просто хотели честно выполнять свою работу и показать всему миру, что социализм может резко сократить преступность. В короткий срок они стали настоящими профессионалами, потому что умели подавить в себе ненависть к насильнику или убийце, умели отнестись к падшему человеку по справедливости. Именно это стремление к справедливости и привело их к мысли, что воровской орден должен быть уничтожен.

Система давила не только «ВЗ». Она давила и тех, кто с ними боролся. Мизерная, даже по тем временам, зарплата. Работа по 12 часов в сутки. Работа в выходные и праздничные дни. Многие «романтики системы» плюнули и ушли. А те, кто остался, подпадали под влияние старых тюремщиков бериевской школы, которые тоже ненавидели и презирали «ВЗ», но не гнушались получать от них подачки. Все в зонах зависели от производства. От простого надзирателя до начальника колонии. Будет план — будут премиальные. Премиальные придавали их адской работе хоть какой-то смысл. Колонии никого не исправляли. Удовлетворение могло быть только таким, материальным.

Но за эти премиальные нужно было платить. Идти на любые пакости, только бы выполнить план. Главной пакостью был сговор с «ворами в законе». Они заставляли мужиков выполнять план и помогали им в этом. План-то не всегда можно было выполнить. Мешали разные причины, не зависящие порой ни от заключенных, ни от администрации. «ВЗ» договаривались с вольнонаемными нормировщиками. И те завышали расценки, объемы выполненных работ. Такая варганка крутилась, вы даже представить себе не можете. Не случайно заключенным разрешалось иметь деньги. Они набивали ими подушки и матрацы. Кому-то это было очень выгодно, чтобы деньги в зоне были обесценены. Чтобы ими швырялись.

Лично я считаю, что воровской орден был создан нашими доблестными органами. Он им был так же нужен, как какой-нибудь колониальной метрополии — туземная администрация. Гигантская, многомиллионная масса заключенных, в основном политических. Если бы они, не приведи Господь, сплотились… Страшно представить!

Да и сегодня в каждой колонии ровно столько блатных, сколько позволяют менты.

«Романтики системы» презирали блатных и не вступали с ними ни в какой сговор. Не шли ни на какие компромиссы. Даже ради выполнения плана. И за это их стали убивать. В то время расстрел был отменен. Высшей мерой был срок — двадцать пять лет. Тому, кто начинал свой четвертак, воры приказывали привести в исполнение их приговор. Убийце добавляли уже отбытый срок и отправляли в другую зону, где он мог снова безнаказанно убивать. По сути дела, «романтики» ходили, как смертники. И потому именно они первыми поняли, что над «ворами в законе» нужен террор. Расстрел был восстановлен, а ворье поставлено перед выбором: или письменно отказаться от своего воровского закона, или идти на 10–20 лет в казематы страшной Владимирской тюрьмы, называемой крытой.

Ворье запаниковало. Крытая на такие сроки — почти верный гроб. И многие, почти все, дали тогда подписки. Орден был буквально раздавлен. А когда кто-то вдруг приходил в колонию и объявлял себя «ВЗ», администрация зачитывала его подписку — и никто уже этого «ВЗ» всерьез не воспринимал.

В начале 70-х уцелевшие «ВЗ» собрались в Киеве и начали соображать: как же выжить самим и дать выжить своей воровской организации. С учетом того, что за некоторые преступления, в особенности за карманную кражу, стали давать большие сроки, была отменена норма, которая обязывала «ВЗ» не реже одного раза в три года садиться. В то время еще больше ужесточались условия содержания в колониях. И киевский сход-няк постановил: в целях выживания разрешить «ВЗ», по возможности, вообще не садиться. А поскольку для этого требовалось вступить в определенного рода контакты с работниками милиции, то жестокий запрет на эти контакты был снят. Ну а тем «ВЗ», которые все же могли ненароком залететь в казенный дом, разрешалось давать подписку и сохранять при этом свое воровское звание.

Этот всесоюзный съезд «воров в законе» имел поистине историческое значение. «ВЗ» разрешили себе быть другими. Не такими фанатиками, какими они были прежде. Не такими бескомпромиссными и принципиальными. А стало быть, от них можно было ждать теперь еще больших гадостей.

Еще малолеткой я много говорил со старыми прош-ляками. Кое-кто разрешал с собой говорить, предварительно присмотревшись, как я живу на зоне. Дядя Коля, отсидевший без выхода 22 года, часто повторял: «Не надо унижать потерпевшего, не надо его убивать». «Не умеешь чисто украсть — иди подметай улицу».

Старые воры мокруху отвергали напрочь. Бандит, убийца никогда не мог стать «ВЗ». Только профессионалы высокого класса — карманники, мошенники. Строжайше соблюдалась узкая специализация. Карманник не мог стать убийцей, а домушник — насильником. Мо» жно осуждать все эти принципы, но они диктовали, хоть какие-то нормы преступного поведения. И вот вместе с «ВЗ» старой закваски была уничтожена преемственность уголовной этики. «ВЗ» новой формации сделали для себя нормой беспредел и жестокость. Из-за этого беспредела орден стал неуправляемым. Сегодня, что па воле, что в колониях, каждая воровская группировка существует сама по себе и сама для себя. По-моему, пошла азартная игра в «воров в законе». Не случайно развелось столько самозванцев. Многие уголовные авторитеты поняли, что «ВЗ» — это, прежде всего, большая власть.

1992 г.

СЕКРЕТ ВОРОВСКОЙ ИДЕИ

«ВЗ» непоколебимо убеждены в том, что честно живут только те, кому не представилось случая поживиться за чужой счет, что у каждого человека есть на совести поступок, которого он должен стыдиться.

«Скажите, кто прожил для общества честно.

Один хоть из вас человек?» — поется в блатной песне.

В отличие от других людей, «ВЗ» считают своей работой воровство и другие способы противоправного добывания денег. Вот почему едва ли не самый главный пункт воровского закона гласит: «ВЗ» строжайше запрещено работать, в особенности в местах лишения свободы.

Бывало, с этапом столько «воров» приходило (особенно с московским этапом), что на зоне не прокормиться. И через некоторое время от них оставалось немного воров. Не просто есть воровской хлеб. Кто сам отходил от блатной жизни, кому давали по ушам, кого-то кто-то узнал, что где-то он не был вором. Отсев шел моментально. «Где бывал раньше?», «С кем там был?», «Кого еще знаешь?». На этих вопросах засыпались многие. Да и как-то само собой не наглые, не дерзкие не лезли в воровской мир, хотя и имели по нескольку судимостей, а если когда и пытались, то сами вскоре «отходили» или им давали по ушам. Ворам лишние рты не нужны.

Помню, на «Матросской тишине» (это я уже завалился второй раз) через туалет поступила мне записка: «Волдырь», ты же меня знаешь, вместе «тычили» (кар-манили), подтверди, что я имею право жрать воровской хлеб». (В тюрьме фраера обязаны от передач выделять долю ворам.) Я знал этого молодого, начинающего еще по воле, знал, что он еще ничем не успел запачкаться, и ответил ворам в ту камеру, что за него отвечаю. Так я его поддержал как вора. Ну а дальше все зависело от него самого.

1992 г.

«СОВМЕСТНОЕ ПРЕДПРИЯТИЕ»

Очередная война с преступностью началась в 60— 70-х годах и сопровождалась беспримерным пропагандистским жульничеством. Тюрьмы были переименованы в изоляторы, колонии — в учреждения, надзиратели — в контролеров, заключенные — в осужденных. Даже в закрытых изданиях МВД «воров в законе» стали называть «отрицательными».

В 70-х годах не единожды торжественно объявлялось, что с воровским орденом покончено раз и навсегда. Это тоже было жульничанье. Именно в это время воровские традиции стали возрождаться с новой силой.

Сроки стали мотать на полную катушку, гаечки закручивать по самые гланды. Всем без разбора. Сидеть стало страшно вредно для здоровья.

И новое поколение «ВЗ» сориентировалось; для того, чтобы не попадаться, надо грабить тех, кто не пойдет заявлять. Прежде всего подпольных цеховиков. И здесь «ВЗ» очень красиво состыковались с ментами. На цеховиков их стали выводить определенного сорта работники ОБХСС. Те тоже сообразили: какая им польза от того, что они посадили цеховика? Не лучше ли иметь среди уголовников своих людей, которые будут брать с теневиков дань и делиться с ними? Единственное условие, которое они ставили: «чтобы не было крови».

Уже писали о пресс-хатах — специальных пыточных камерах. Но давайте вспомним: пресс-хаты были созданы не против профессиональных уголовников, а против тех хозяйственников, которые старались делать свой бизнес более-менее честно и поэтому не боялись отказаться от уплаты дани. Вот их и потрошили, заодно нагоняя страх на других. Хозяйственники не признавались. Им иногда просто не в чем было признаваться. Следователь докладывал: «Не колется». Начальник управления звонил начальнику тюрьмы: «Мы тебе доставим жирного кота… Надо помочь следствию». Вербовали на роль прессовщиков разных фуфлыжников — главным образом проигравшихся в карты, не уплативших долг или нарушивших другие законы неволи.

Для начальника тюрьмы пресс-хата — лишние заботы. Ее ж надо оборудовать. Обивать стены чем-нибудь, делать их звуконепроницаемыми. Кому-то поручать (чаще всего подследственным женщинам) кровищу смывать. Крики, вонь. Не дай Бог, попадется какой-нибудь сотрудник, немножко повернутый, начнет писать рапорты. Пресс-хаты — это большой риск и большая ответственность. Поэтому они создавались обычно на уровне начальников областных управлений. И уж, поверьте, те знали, что это делается не только ради «чистосердечного признания». А поскольку команду «фас» давал «прессовщикам» уголовный авторитет, то вы понимаете, чем эти пресс-хаты были? Говоря сегодняшним языком, — совместными предприятиями ментов и «воров в законе».

1992 г.

ВОРОВСКИЕ ПИОНЕРЫ

Вовлечение новичков в орден, «воровских пионеров», по выражению Солженицына, является обязанностью кадровых «ВЗ». Ведется счет подготовленных каждым к вступлению в воровскую «семью». Слово «семья» появилось в таком контексте не случайно. Многие родители, убедившись, что их сын неисправим, либо ограничивают ему материальную помощь, либо вовсе отказываются от него. Таким образом, вступление в воровскую семью приобретает для многих молодых буквальное значение.

Всякого, кто претендует на звание «ВЗ», называют пацаном. Звучит ласково, а в подтексте: ты еще зеленый, мало «плавал», мало испытал, так что не заносись, не возомни себя равным, знай свое место, беспрекословно выполняй все приказания и терпеливо жди своего часа.

«Пацан» не будет коронован (возведен в звание «ВЗ») до тех пор, пока не пройдет всестороннюю проверку: в каких местах заключения бывал? с кем из заключенных водил дружбу? как относился к труду? не замаран ли участием в работе актива заключенных? не был ли стукачом? сколько сидел в штрафных изоляторах и помещениях камерного типа?

Персонал часто удивляет вызывающее поведение молодых заключенных и та бравада, с которой они принимают наказание штрафным изолятором. Это объясняется просто. «Пацан» набирает очки. Неволя есть неволя. Утаить что-либо почти невозможно. Даже когда нет ни одного свидетеля из числа заключенных, информация о том, как «пацан» вел себя с «ментами», доходит до «ВЗ» и служит для него либо положительной, либо отрицательной рекомендацией. Там, где требуется обыкновенная мужская выдержка, кандидат в орден обязан закатить «ментам» истерику, продемонстрировать ненависть к ним. С особой ответственностью пацаны относятся к выполнению проверочных поручений. Чаще всего это тюремный рэкет (сбор взносов в воровскую кассу), требующий не только умения уговаривать мужиков, но и (если не понимают «по-доброму») нагнать на них страху. Но так хитро припугнуть, чтобы не объединились, не устроили бунта. Высокопоставленные «ВЗ» лишь в самых исключительных случаях снисходят до общения с мужиками. Все контакты ведутся чеоез «пацанов» и молодых воров. Так называемое «ВОРОВСКОЕ БЛАГО», или сбор дани, вещь щекотливая, а порой и опасная, требует исполнителей, на которых можно при случае свалить всю ответственность.

Услуги «пацанов» оцениваются вдвойне, если им удается подкупить надзирателей, передать подогрев (чай, сигареты, еда, наркотики) в штрафной изолятор или помещение камерного типа. Именно там «ВЗ» проводят долгие обсуждения кандидатур новичков.

Но самое трудное испытание, которому подвергаются некоторые «пацаны», — это исполнение приговора, вынесенного воровским съездом. Не так просто убить человека. Поэтому в былые времена, по свидетельству Варлама Шаламова, приговоры приводились в исполнение молодыми, но уже закаленными «ВЗ», а «пацанам» давали только потыкать умирающего ножами.

По правилам прием в орден должен проходить на воровской лагерной сходке. Когда наиболее влиятельные «ВЗ» находятся в изоляторе и не могут провести сходку, вопрос «принять — не принять» решается путем письменного опроса. «Мы не против, если у него душа чистая», — осторожно пишет один. «Рад, что в нашу семью прибавляется молодежь», — пишет другой. «Бог ему навстречу!» — пишет третий. Если «пацан» лично присутствует на приеме, его обязывают произнести воровскую присягу. «Я, «пацан» встаю на путь воровской жизни. Клянусь перед ворами, которые находятся в сходке, быть настоящим вором и не идти ни ни на какие аферы «ментов». Далее идет обещание вести настоящий воровской образ жизни, то есть не работать. Ни на воле, ни в колонии. Нигде! В заключение новичок говорит, что он знает: за отступление от воровских законов кара одна — смерть.

Прием в орден обычно ведется на уровне первичной воровской ячейки, где решения принимаются ворами незначительного калибра. Есть так называемая всесоюзная короновка, когда поручателями выступают воры всесоюзного значения.

Существует мнение, что никто из осужденных впервые не может стать «ВЗ». Вероятно, так и было раньше. Но в настоящее время, когда множеству преступников, в особенности проживающим в Средней Азии и Закавказье, удается по многу лет избегать уголовной ответственности, некоторые из них получи ли звание «ВЗ», будучи ни разу не судимыми. Сами заключенные поговаривают о том, что в настоящее время воровское звание можно элементарно купить, вручив рекомендателям «ВЗ» большие взятки. Называются суммы с шестью нулями.

«Раньше, — делится воспоминаниями один из прошляков, — прибывших этапом встречали вопросом: «Воры есть?» А слово «пацан» имело в то время совсем другое значение. «Пацанов ебут», — говорили мы. «Малыш» или «сынок» — только так называли молодых воров. Лично мне, шустрому и тертому, тоже приходилось жрать (вместе гоношить еду, когда мужики «отстегивают» ворам от посылок) со старыми ворами, такими, как «Люсик» в Кизиллаге, Иваном Львовым в Краслаге, «Бульдозером» на Воркуте. Для них я был «сынок», но на равных воровских правах. И никто меня в воры не принимал, сам как-то дошел. Да и как можно принимать? Свидетельства, что ли, выдавать?»

1992 г.

ТЮРЕМНЫЕ ВОРЫ

Здесь держат обычно самых крупных воров в законе. Греть их (оказывать материальную помощь) — святая обязанность каждого уголовного авторитета, в какой бы колонии он ни находился. Идет этап во Владимирскую крытую — хоть сто рублей, но передать обязан. Какие-то денежки, слышал я, идут сюда и с воли. Но вот приезжаю и узнаю, что четверых воров в законе греют работающие арестанты из других корпусов. Теперь можно покупать по безналичному расчету продуктов и курев на большую сумму, чем раньше.

Некоторые наши издания время от времени публикуют репортажи о встречах с ворами в законе. Журналистов сажают в черную «Волгу» или иномарку, завязывают глаза. Машина долго петляет по улицам — идет проверка, нет ли слежки. Потом только журналиста привозят к вору в законе. Тот либо сидит спиной к собеседнику, либо не прячет лица и даже не скрывает, какие имеет доходы. Один недавно назвал 5 миллионов ежемесячно. И тут же, подобно другим, добавил, что не забывает про томящихся в темницах «братьях», отстегивая им до 40 процентов. То есть 2 миллиона! Да если бы шел такой подогрев, зачем везти денежки в желудке? Их проносили бы чемоданами. Здесь я не бросаю на сотрудников Владимирской тюрьмы никакой тени. Им бы сверху приказали. И они бы выполнили. Эти четверо воров в законе черную икру ели бы ложками. Им бы девочек водили. Им бы отдельные камеры дали — при таком-то числе пустующих! Они бы друг к другу в гости ходили, совсем как в западных тюрьмах. Ну и, наконец, если бы один только этот мафиози отстегивал два миллиона в месяц, они бы давным-давно были бы на свободе!

Если бы на воле собиралась такая общаковая касса, то зачем ворам и авторитетам нужно было бы наскребать свои колонийские общаки, восстанавливать против себя работяг? Ведь там сегодня, как и на воле, каждый рубль на счету.

Итак, либо эти встречи — байки для легковерных, либо те мафиози, что живут на виллах, не имеют с ворами, что парятся в крытых, ничего общего. И не могут иметь. Потому что это особая, малоизвестная категория преступников. Так называемые тюремные воры.

Ими занимается в крытой специальный оперуполномоченный (кум) в чине капитана. Узнав, что я интересуюсь этой публикой, он что-то сказал надзирателям. Через несколько минут они ввели в надзирательскую, где мы сидели, мужчину в спортивном костюме фирмы «Адидас». Личное дело этого мужчины мне уже показали. И я знал, что у него под костюмом — татуированный воровской паспорт, на спине — крест с распятой женщиной. На груди — пасть тигра.

Мужчина сел на свободный стул, вынул из кармана пачку сигарет «Бонд». Капитан закурил «Астру» и сказал мне: «Вот видите, что я курю и что курит он». «А ты не жадничай», — усмехнулся мужчина.

«Вот, пожалуйста, — заметно раздражаясь, продолжал капитан, — перед вами настоящий вор в законе по прозвищу Шурик-Устимовский. Можете взять у него интервью».

Капитана захлестывали непонятно какие эмоции. И он начал мерить комнату шагами. А я рассматривал Шурика и молчал. Если бы я был арестант, я бы имел право поспрашивать его о тонкостях воровской жизни, а он не мог бы мне не ответить. Вдруг я стремящийся — хочу пополнить их ряды? Нельзя отталкивать! Но я знаю также, что давать интервью у них, воров в законе, пока не принято. Вдруг я что-то не так пойму. Не так истолкую. Не теми словами передам.

Вот почему я сидел и молча слушал, как Шурик и капитан обмениваются шутливыми колкостями. Капитан нервничал. Шурик это видел и держа/», свои уровень, играл на контрасте. Язычок у него был явно поострее. Глаза снисходительно улыбались. Не берусь судить, кто из них двоих умнее. Наверное, каждый по-своему. Но Шурик меня поразил больше. Сидит-ю без выхода с 1968-го года. Почти четверть века! А вот на тебе — никакой деградации.

Это и есть самое главное отличие тюремных воров — все они, попав впервые за решетку несовершеннолетними, раскрутились в колониях на дополнительные сроки и сидят без выхода практически всю сознательную жизнь. Бриллиант провел в неволе больше тридцати лет. Где-то я прочел, что один тюремный вор (фамилия не называлась) побил и этот рекорд — провел двадцать лет в одиночной камере. Это, скорее всего, легенда. Ведь тогда пришлось бы самому камеру прибирать, посуду мыть, полы драить. А настоящий вор не имеет права работать ни в какой форме, ни под каким видом. Он мозги себе свихнет, но придумает, как заставить ментов посадить его хоть с кем-нибудь, кто будет это делать за него… Настоящий тюремный вор не вдруг согласится сидеть вместе с другим таким же вором. А если их все же посадят, они настроят против ментов всю тюрьму. Братва поддержит, голодовку объявит, от работы откажется, вены начнут резать. Заваруха кончится тем, что либо их рассадят, либо поместят к ним фраера или мужика.

В тяжкие времена, когда воров что-то заставляло работать (либо ментовская гнуловка, либо голодуха), в вагонах с лесом, приходивших на Большую землю с северных лесоповалов, часто находили то ступню, то кисть, то ногу, то руку. Особенно много саморубов было среди тюремных воров. Способность к членовредительству входит в число их обязательных качеств. Надо собраться, обсудить текущий момент, выработать общую линию. Где можно съехаться из разных колоний? Только в межлагерной больнице. Но чем крупнее тюремный вор, тем вероятней, что он не станет ничего с собой делать (для него это — пройденный этап). Он просто припугнет врача, и тот найдет у него какую-нибудь болезнь.

У тюремного вора можно найти массу пороков. В одном ему не откажешь — в смелости, мужестве, умении показать решительный характер, терпеть и голод холод (в пятидесятых годах в северных лагерях ломали просто — выбрасывали на мороз в одном нательном белье), проявить пренебрежение к собственной жизни. Шура-Захар, говорили мне сотрудники крытой, просидел в карцере (без выхода!) восемьдесят суток.

«Когда меня начали пинать и подвешивать на наручниках, я стал кусаться», — сказал Шурик Устимовский. «Мы сами помогли многим стать ворами в законе». Это самокритичное признание я слышал не только во Владимирской крытой…

Испытания, которым подвергались тюремные воры (так называемая гнуловка), по международным нормам можно назвать пыточными. Тех, кто выдерживает пытки, называют обычно героями. Ну что ж, мы можем отвергать образ жизни и убеждения тюремных воров, но мы не вправе отказать им в том, что они являются героями в мире неволи.

Всякий тюремный вор находится в состоянии войны с ментами. А с другой стороны, он находится в состоянии войны с такими же ворами. Он боец, борец — назовите, как хотите. Даже если он не настоящий вор, а самозванец. Каждый день и каждую минуту он ставит на кон свою жизнь. В такие игры слабаки не играют.

Я далек от любования этой публикой. Я хочу только одного. Чтобы они знали, что кто-то видит их не в одном черном цвете. И чтоб их вечные враги перестали видеть их через очки ненависти. Ненависть — постоянное состояние души и тех и других. Ну и что это дает? Только еще большую ненависть. Когда я смотрел на Шурика-Устимовского и капитана, я видел не тюремного вора и мента, а двух русских мужиков. Но они смотрели друг на друга иначе…

— Знаете, сколько голов откручено по его приговорам?! — восклицал капитан, прикуривая очередную сигарету. — Это он сейчас спокойный, почти интеллигент. Потому что через несколько месяцев — ему на свободу. А что он будет там вытворять?! Это даже представить страшно. Нет, не своими руками. Это ему не нужно. За 24 года отсидки он наработал такой авторитет! Он будет только отдавать распоряжения своим «шестеркам». Уже приезжали из московского оперативного розыскного бюро (бывший шестой отдел, спе-диализировавшийся на борьбе с организованной преступностью. — В. Е.). Волнуются. Он ведь родом из Подмосковья. К вам, в столицу, поедет!

Только теперь я понял, почему так нервничает капитан. Не хочется ему, чтобы Шурик-Устимовский освободился.

Чисто теоретически я могу с ним согласиться. Для того, чтобы выиграть войну с преступностью, генералов уголовного мира надо держать взаперти. Но, во-первых, на свободе вырастают другие генералы. А во-вторых, это в США директор тюрьмы, видя, что преступник не исправился, может продлить ему срок заключения. У нас такого закона нет.

Есть только один способ и дальше держать Шурика за решеткой — вызвать его на скандал, унизить в чьем-нибудь присутствии, смертельно оскорбить. (Как вор в законе, он обязан будет ответить: то ли ответным словесным оскорблением, то ли рукоприкладством.) А еще лучше столкнуть его с другим заключенным. Сделать так, чтобы Шурик ударил его, порезал, а может быть и убил. Для Шурика это, в общем-то, дело знакомое. Он потому и сидит без выхода 24 года. Однажды ударил молотком другого заключенного. Другой раз ударил прапорщика. Но ведь именно такие методы удержания в неволе и создают атмосферу смертельной ненависти между заключенными и тюремщиками, равной которой нет, наверное, нигде в мире.

Я смотрел на Шурика и думал: как он не деградировал в результате многолетнего безделья, явно (от природы) человек активный, деятельный? Что помогло ему сохраниться? Вероятно, эта постоянная, ежедневная борьба с теми, кто пытался, заставить его измениться. Эта борьба за осуществление (при любых неблагоприятных условиях) своей власти над другими заключенными и есть работа тюремного вора в законе по кличке Шурик-Устимовский.

«Да выбрось ты свою паршивую «Астру», закури мои», — предложил капитану Шурик. «Спасибо, я привык к своим», — гордо отказался капитан.

«Ну, а если бы ты ему предложил?» — спросил я потом капитана. «Сигарету из рук мента вор в законе может взять. Это им теперь не возбраняется», — объяснил капитан.

Работа у капитана необычная. Другой такой, хотя бы приблизительно похожей, не знаю. Одна ее часть называется разложенческой. Что это такое, поясню на примерах. Идет кум по колонии и при других заключенных как бы невзначай бросает вору в законе: «Что-то ты давно ко мне не заходишь…».

Работа намеренно грубая. Но на психику действует. Хоть на йоту, но авторитет понижает. А если вор не послал подальше, не пошел за грубость в карцер, то вообще беда. И дело не в том, что куму поверили. (Если бы вор в самом деле на него работал, стал бы он так его подставлять!). Дело в том, что у каждого вора в законе есть в сообществе те, кто при удобном случае припомнит: вот, мол, как кум с тобой разговаривал, а ты только шуточкой ответил.

Разложить вора в законе — значит подорвать его авторитет, понизить преступный статус. С помощью только что приведенного приема это трудно. Тем более, что последнее время, сказал капитан, воры в законе разрешили себе поступать в том или ином случае так, как они считают нужным. Могут и чайку с кумом попить. Они — законодатели в своей среде. Как решат, так и будет.

В последние годы стержнем разложенческой работы стало создание воров-самозванцев. «Они подсовывают нам своих людей. Обычно это уголовные фраера. Изъявляют желание работать на оперчасть. А сами докладывают ворам о том, что узнают от нас. Так и пошло: они внедряют к нам, мы внедряем к ним. Такие, как Шурик, будут из нас, сотрудников, веревки вить, если я не создам им противовеса! — объяснил капитан. — Я просто вынужден делать своих воров в законе».

Самозванцем (сухарем) может быть и не вор в законе, а любой другой уголовный авторитет. Главное, чтобы он (по указанию кума) мог отменить забастовку или голодовку, убедил кого-то не уходить в побег, не дал убить кого-нибудь…

Пока сухарь действует, пока его не разоблачит какой-нибудь этапник, пока в ответ на запрос не придут авторитетные малявки (тюремные письма) с сообщением, что такого среди настоящих воров нет, сухарь успевает обрасти целым отрядом сторонников. На него придет приговор. За ним пойдет охота. Каждый, считающий себя близким к ворам, обязан будет его убить. Но охота пойдет и на тех, кто поддерживал сухаря. Никто с каждым по отдельности не будет разбираться. Не разглядел самозванца — отвечай! Чтобы выжить, выход один — держаться друг за друга. «Вог, пока они выясняют отношения, мы работаем и спим спокойно», — сказал капитан.

Пришедший этапом самозванец никогда не войдет в зону, если ему успевают сообщить, что там держат верх настоящие воры. Но и вор в законе откажется входить в зону, где правит самозванец. То же самое происходит в крытой. Вор боится сидеть в камере, где верх держит самозванец и его ребята. А самозванец скорее башку себе расшибет о бетонную стену, чем войдет в камеру, где сидит настоящий вор.

Прежде чем вызвать Шурика-Устимовского, капитан привел другого долгосрочника (прошляка, то есть бывшего вора в законе) и спросил его: «Ну-ка, скажи, кто в ком больше нуждается? Я — в вас или вы — во-мне?» «Конечно, мы в вас», — оторопело пробормотал заключенный. Этот же вопрос капитан задал потом Шурику. Шурик огрел капитана выразительным взглядом и промолчал. «Ладно, давай закурим твой «Бонд», — удовлетворенно предложил капитан. «Знай наших!» — говорил его взгляд.

Пока они сладко затягивались, я думал о своем. Я думал о том, что борьба со злом имеет смысл только тогда, когда дает ощутимые результаты. Но изводить воров в законе законными методами невозможно.

Вор в законе вынуждает тюремщиков делать то, чего он хочет, двумя способами. Либо он грозит остановить производство. (По его указанию заключенные не выйдут на работу.) Либо он грозит вскрыться — изрезать вены. Первое неприемлемо, потому что план — превыше всего. Второе неприемлемо, потому что, если вор в законе вскроется, его сторонники разобьют в щепки двери камер, тюрьму разнесут.

«Чем же они ломают дубовые двери?» — спросил я. «Столами, на которых едят», — отвечали мне. «Но эти столы прикручены к полу железными пластинами!» — «Они эти пластины перепиливают». — «Чем?» — «Обыкновенными иголками!»

Да, да! Иголками можно перепилить одну половину пластины, а другая потом легко доламывается.

Итак, для того, чтобы извести тюремных воров в законе, надо сделать две вещи — исключить отказ заключенных от работы и не дать пронести в тюрьму ни одной иголки. Отменить обязательный труд — можно. Но как быть с иголками?

1992 г.

ТВОРЦЫ ЗЛА

Андрей М.

Можно ли назвать их, даже самых умных, умными? Я уже говорил, что все «ВЗ» очень подозрительны. Неправая власть всегда подозрительна. Ну а подозрительность, как известно, это мудрость дураков. Настоящий ум подводит человека к потребности творить добро. В хитрости же всегда заложена какая-нибудь пакость по отношению к ближнему. Я нигде не читал, что лиса умная. Везде она хитрая, потому что делает пакости.

Можно ли признать за «ВЗ» хоть какой-то криминальный талант? За теперешними — нет, ибо они — я уже говорил — не профессионалы, а головорезы.

Евгений Н.

И сейчас есть профессионалы высочайшего класса. Один грузинский мошенник продал дачу своего однофамильца — министра внутренних дел республики. А то, что «воры в законе» сами, как правило, не совершают преступления, а только организуют их на огромной дистанции от непосредственных исполнителей — разве это не говорит, что они умные и по-своему очень способные люди?

У них в высшей степени преступное мышление. Если пользоваться шахматной терминологией, они считают на один-два хода дальше, чем менты. Их почти невозможно взять с поличным. И поэтому их сажают чаще всего по сфабрикованным делам. Шьют хулиганство, изнасилование, другие позорные для «ВЗ» преступления. Чтобы одновременно дискредитировать.

Андрей М.

Вся культура — это попытка привести людей к одному знаменателю добра. А воровской орден старается смыть с человека самую тонкую пленочку культуры, соскрести с души последние золотинки. У «ВЗ» — море денег, машина, шикарная квартира. Но он понимает, что это все не его. Он не живет человеческой жизнью, он играет в нее. Он не может испытывать морального удовлетворения от того, что он делает. Его постоянное состояние — страх. Встречаясь с нормальными людьми, он вынужден выдавать себя за того, кем он не является. Постоянно лгать, бояться, что его вранье не пройдет. Он не может признаться, кто он, даже понравившейся ему женщине, если она, конечно, порядочная. Я часто задумывался, почему эта среда живет на наркотиках. И сообразил. Это же самый короткий путь к положительным эмоциям. «Вору в законе» нужно забыться. В глубине души он сознает, что он — ничтожество.

У глазника Федорова я прочитал интересную мысль: деньги — это величайшее благо, деньги — это добро. Все правильно. Он создал клинику для того, чтобы лечить людей, творить добро. Почему же «ВЗ» говорит, что деньги — дерьмо? Да потому что он идет ради них на любую пакость и подлость. Вор всегда верит в удачу: если невезуха, значит, кто-то виноват: менты, друзья. А сам он якобы не виноват.

Неужели у них нет никаких положительных качеств? Ну почему же? Есть. В нормальной обстановке — когда им ничего не угрожает. А в экстремальной… Помните, у Шаламова? После амнистии погрузили освобожденных на пароход, а жрать не дали. Тогда блатные постановили — резать фраеров, варить в паровом котле и жрать. Как только возникает мощный карточный долг, за который нужно отвечать своей шкурой или очком, тут же ставкой становится жизнь. Причем обычно требуют жизнь близкого человека. Должник пробует торговаться. В ответ: «Нет, меня это не устраивает, вот на твою сестру давай играть».

Для «ВЗ» нет ничего слаще унизить, растоптать человека. Есть, как вы знаете, русский мат. Но есть и уголовный. Вроде те же самые слова, но в них вкладывается такая ненависть, такое человеконенавистничество! Самое настоящее растаптывание словами. Но не только чужой души — своей тоже. Старый «вор в законе» — это такое чудовище! Ничто ему не в радость. Божье наказание!

Вот вы пишете, что опущенные — в основном наши славянские мальчики. У вас сердце болит, но вы ничего не можете сделать. А «ВЗ» могут, но не делают. Значит, не печет их эта боль.

Для «ВЗ» это кайф — разрушить в человеке человека. Наслаждение такое, будто они что-то создали, а создали-то зло. Они — творцы зла.

Вы посмотрите, что они сделали с нашим языком! Прочтите словарь жаргонных слов (его умудрилась напечатать редакция журнала «Даугава»), и вы ахнете. Добрая половина слов давно уже вошла в наш обиход. Деньги у нас бабки, сотня — стольник, тысяча — штука. Молодежь тусуется, как тусуются внутри зоны зэки. Вольные люди обзывают друг друга козлами — самым страшным лагерным ругательством. Я удивляюсь, почему гулять с девушкой еще не называется конвоировать (именно так говорят уголовники), а детей еще не называют потрохами.

Они порождают всю эту, так называемую преступную субкультуру, уголовное отношение к женщине, и сотни тысяч обычных уголовников разносят ее по всем уголкам страны. Источник заразы — они, «воры в законе», остальные только разносчики.

А кого только «ВЗ» не впутали в свои дела! За одного «ВЗ» приезжал в колонию ходатайствовать герой штурма рейхстага!

Да что там! Уголовщина проникла даже в семью Брежнева!

Пойдите в любой хороший кабак Москвы. Просто зайдите выпить чашечку кофе и посмотрите, кто там гуляет. Какие там хари. И какие статьи уголовного кодекса на них отпечатаны. А ведь 15–20 лет назад там еще была совсем другая публика. Побывайте в каком-нибудь концертном зале. И там их можно увидеть! Сидят и делают вид, что услаждают себе слух, чтобы назавтра, в карточном кругу со своими, небрежно бросить: вот, мол, где был накануне.

И сдается мне, что если ничего не предпринять, завтра они будут сидеть не только там…

Евгений Н.

Да, они творят зло. С точки зрения общепринятой морали это так. А по воровской морали это не зло, а восстановление справедливости. Кого они обирают? В первую очередь тех, кто имеет нетрудовые доходы.

Пока не было кооперации и малых предприятий — данью облагались спекулянты, подпольные дельцы. Сейчас мы говорим, что это бизнес. Но раньше-то это было нехорошо. Воровскую идеологию оправдывают, если можно так сказать, несовершенство официальной, ее лживость и лицемерие. Если бы она работала нормально, не было бы воровской. Вы правильно говорите, что орден возник в противовес чему-то.

Почему бы нам прямо не сказать, что у нас было два ордена, которые действовали параллельно, обогащая друг друга идеями, жестокостью, методами? Но «воры в законе» просто мелочь по сравнению со сталинскими «меченосцами». Воровской орден — это маленькая матрешка. Но была и есть большая!

Андрей М.

Когда двое «воров в законе» попадают в одну камеру, один обязательно должен наступить другому на горло. Это в психике воров. Вот и нужно сделать так, чтобы они рвали друг другу глотки. Поставить перед каждым дилемму: либо ты навсегда отказываешься от преступной деятельности, либо — как только будешь в этом замечен — немедленно отправляешься под суд и — в крытую.

Да, тем самым уничтожается следствие, а не причина. Да, это незаконно. Да, это и невыгодно. Зоны сейчас перегружены, растет недовольство тем, что условия содержания не приводятся в соответствие с мировыми стандартами. Черт знает, что может произойти без контроля изнутри. А контроль в руках «ВЗ» и их людей. Я понимаю также, что те, кто захочет поставить на уши страну, устроят разгул уголовщины.

И все же я стою на своем. Воровской орден должен быть уничтожен. Или он еще больше изуродует наших детей и внуков, уничтожит нашу культуру, нашу мораль.

1992 г.

РАЗЛОЖЕНИЕ

«Сидеть нынче стало легче, но не с кем», — любят говорить старые «ВЗ». Столь пренебрежительный отзыв относится не только ко всей уголовной массе, но и к собратьям по ордену.

Раньше, в романтический период своей истории, они любили изображать из себя аристократов духа. Внушали всем, что честное слово «ВЗ» — кремень. Старались бывать в театрах, даже в опере. Страсть как не любили хулиганов, смертельным боем били насильников. «Ну зачем ты, гад, насильничал? Неужели не мог обманом завлечь?» Вот такая была уродливая, смешная, но все же культурность, игра в культуру.

Сегодняшний «ВЗ» играет избранную им роль циничного, на все способного негодяя, испытывая удовольствие от того, что вызывает отвращение и страх.

Раньше враждующие «ВЗ» открыто вступали в единоборство. На счету тюремного вора № 1 Владимира Бабушкина («Бриллианта») два лагерных убийства. Сегодняшние «ВЗ» редко выходят один на один, поручая сведение счетов молодым шестеркам.

Допустим, кто-то оскорбил или ударил вора. Должен ли он сам защищать свою честь? Моментально вмешивается его окружение. Если же это произошло один на один, вор скажет, допустим: «Меня Вася Печкин ударил». Никто дальше ни в чем разбираться не будет. Тут же пойдут и похоронят Васю Печкина. Потому что на вора руку поднять может только вор.

Почему вор сам не защищает свою честь? Ну, представьте себе прием в царском дворце. Кто-то оскорбляет царя — словами или действием. Разве царь будет сдачи давать? Нет, сразу вмешается его свита. Так и здесь. Потому что вор — тот же царь в своем преступном царстве.

«Раньше то или иное решение, судьбу того или иного «ВЗ» решали минимум 20–30 человек. Теперь это право могут присвоить себе и пять «воров». Неимоверно выросло число всякого рода самозванцев, выдающих себя за «ВЗ», а на самом деле не входивших даже в их окружение.

Многим «ВЗ» сегодня ничего не стоит подписать письменный отказ от своего преступного звания и избежать всякой ответственности.

Среди «ВЗ» всегда велась борьба за чистоту рядов. Сегодня подобные акции больше похожи на изощренное подсиживание.

Копнешь биографию любого «вора» — такая грязь, такие зигзаги. Столько кровищи на нем. Но через 15–20 лет, когда он наберет полную силу, никто ему ничего не докажет. Всех свидетелей своих грехов он уже уничтожил. Не сам, конечно. Чужими руками.

До 50-х годов сохранялось правило, по которому настоящий «ВЗ» не должен был находиться на свободе дольше года, чтобы не вызывать подозрения в сотрудничестве с органами. Сегодня короновку проходят даже не нюхавшие запаха неволи.

И все же внутри ордена непрерывно идет борьба догматиков и реформаторов, «ВЗ» старой школы и нового поколения. Но это не столько борьба личностей, сколько борьба взглядов и идей.

Споры разгораются всякий раз, когда общество решает усилить борьбу с преступностью, сделать более суровыми условия содержания за решеткой, увеличить сроки наказания. Когда, иначе говоря, обостряется борьба за выживание, и «ВЗ», — при тех методах борьбы с ними, которые у нас приняты, — угрожает элементарное физическое уничтожение.

Прагматичные реформаторы, принадлежащие, как правило, к поколению молодых «ВЗ», всякий раз предлагали сделать тактическое отступление от основного постулата (не работать) и начать выполнять в колониях хотя бы административные и хозяйственные должности. Реформаторы ссылались в таких случаях на другой постулат «закона», который гласит: «закон» разрешает отступление путем обмана ментов. Догматики всегда стояли и стоят на своем: лучше смерть в голодных изоляторах, чем измена воровскому закону.

Успехи реформаторов бывают, как правило, временными. Чаще всего побеждают догматики.

Раньше было одно наказание за отступничество — смерть. В 60-х годах была придумана более изощренная санкция. Провинившемуся, с учетом его прошлых заслуг, насильно делали татуировку — слово «педераст». Менее автооитетных изменников делали педерастами в буквальном смысле слова.

Верность ордену держится на постоянном страхе быть растоптанным и уничтоженным. Смертью карается не только выход из «семьи», но практически любое сколько-нибудь серьезное отступление от кодекса воровского поведения. Обвиняя официальную юстицию в несправедливости, сами «ВЗ» вершат свой суд, не принимая во внимание никакие смягчающие обстоятельства. Вероятно, они убеждены, что только жестокость может удержать человека в рамках предписанного ему поведения.

Близкие дружки обвиняемого довольно часто становятся самыми ретивыми обвинителями, а в некоторых случаях и организаторами исполнения смертельного приговора. Они как бы стараются показать, что воровской закон для них гораздо выше, чем товарищество.

Такое поведение может объясняться тем, что «ВЗ» в сговоре друг с другом совершают мелкие нарушения своего закона, и потому при известном стечении обстоятельств стараются избавиться от свидетелей, дабы эти свидетели — при стечении обстоятельств в свою пользу — не избавились от них. В откровенном разговоре «ВЗ» прямо заявляют, что никогда до конца не доверяют друг другу.

Раньше воровские исполнители назывались романтично — «гладиаторами». Сегодня их называют проще — «бойцами». Один такой «боец» рассказывал: «Присылает вор «пацана» с приказом сломать одного парня из нашей камеры. Собраться и обсудить его воровскую жизнь. Найти за ним какой-нибудь косяк, то есть грех. А потом побить. Ему после этого в хороших и правильных уже не быть».

Панический страх предстать перед сходкой за нарушение какого-нибудь пункта воровского закона толкает «ВЗ» и «пацанов» на непостижимые поступки. Известен случай, когда проигравшийся расплатился за карточный долг родной несовершеннолетней сестрой.

Другой «боец» рассказывал: «Мне дали задание проколоть одного вора. Надо было сделать так, чтобы он проигрался. Рассчитаться ему было нечем. И я заехал ему в рыло. Я — «пацан», «боец». Поднять руку на вора мне никак нельзя. Но у меня было задание развенчать».

Начиная с 60-х годов возник куда более неприятный способ развенчивания. Берут и проводят членом по губам. Наиболее самолюбивые «ВЗ» не выдерживают такого позора, накладывают на себя руки.

Таким же способом правильные «ВЗ» наказывают неправильных, совершивших насильственное мужеложство. Иногда наказание бывает очень болезненным. Как сказал один исполнитель, «операция проводится без вазелина, и даже не послюнявят». Известен случай: то ли «бойцы», то ли сами «ВЗ» выбили все зубы одному из приговоренных к развенчиванию. Без зубов бывший товарищ, как объект сексуального извращен-чества, был безопаснее…»

Выдыхалась ли когда-нибудь воровская вера? Посетили ли хоть одного «ВЗ», хотя бы на склоне лет, сомнения? Работники колоний возмущались: ну что за постановка вопроса! Не бывает раскаявшихся «ВЗ»!

И все же я уверен: всякий неглупый «ВЗ», окидывая прошлое критическим взором, должен с горечью признать, что жизнь, как говорится, прошла мимо. Может, и встретилась приличная женщина, но «закон» запрещает жениться. Одни слезы принес он и той женщине, которую «закон» разрешает чтить, — матери.

Сделавший самую головокружительную карьеру «ВЗ» должен до старости лет молиться Богу, что уцелел, и уйти на покой — завязать. Но «менты» не поверят, а свои не разрешат.

В одной колонии, где гордятся хорошо поставленным развенчиванием «ВЗ», мне показали фотографию. На ней изображен «ВЗ», лежащий под нарами с поджатыми ногами и с явным выражением страха на липе.

Эта фотография — вещественное доказательство. Ее копии рассылаются по колониям. Спустя две-три недели весь преступный мир знает, что такой-то уже не «ВЗ», коли проявил слабость — позволил загнать себя под нары.

Десятикратно судимый 57-летний Бабушкин по кличке «Бриллиант», прошедший сорок колоний и тюрем, проведший в неволе по сути дела всю свою жизнь, был «ВЗ» всесоюзного значения, чем-то вроде маршала преступного мира.

Можно с большой вероятностью предположить, как кончил дни Владимир Бабушкин — «Бриллиант». Его привезли в колонию, специально созданную для развенчивания «ВЗ». По заведенному дьявольскому порядку завели в клетку — локалку. Оттуда «Бриллиант» начал жадно рассматривать тех, кто проходил мимо. Не исключено, что хитроумная администрация давала пройтись тем заключенным, с которыми у «маршала» были давние, смертельные счеты.

По одной версии, услышанной мной от заключенных, «Бриллианта» повели в столовую, где пайку хлеба ему подал опущенный, и «Бриллиант» понял, что его хотят сломать голодом. Ведь сколько ни терпи, рано или поздно чертовски захочется жрать, а пайку будет подавать опущенный.

Не этот, так другой. Такая уж придумана система. А если проявит воровской характер «Бриллиант», не возьмет пайку, то все равно по зонам будет пущен слух, что не выдержал голодухи, взял!

По другой версии, «Бриллианта» после шмона повели мыться, и он признал в работниках бани бывших опущенных. А когда шел по этажам тюрьмы, видел, как во всех коридорах, на расстоянии двадцати метров (чтобы видеть друг друга) стоят в черных робах, расставив ноги и заложив руки за спины, опять-таки бывшие опущенные, специально подобранные, не ниже метра восьмидесяти. И «Бриллиант» понял, что с ним может случиться дальше — как только он разденется… И сердце «маршала» не выдержало.

Ну а ребро было сломано не в меру ретивым опущенным, пытавшимся запустить сердце вновь с помощью массажа.

«Мы, нижеподписавшиеся, — говорится в акте о погребении, подшитом в лагерном деле «Бриллианта», — начальник ИТК-6 (такой-то), начальник спецчасти (такой-то), начальник медчасти (такой-то), рабочий — могильщик (такой-то) составили настоящий акт о том, что 25 июня 1985 года произвели погребение з-к Бабушкина Владимира Петровича, год рождения 1928-й, номер личного дела 342260. Труп похоронен на кладбище г. Соликамска, положен головой на запад, на могиле установлен номерной столбик М-89…»

1992 г.