Восемь миллионов способов умереть

Глава 18

Суббота — самый подходящий день для того, чтобы стучаться в двери. Просто потому, что в этот день люди обычно чаще сидят по домам, чем в другие. Тем более в такую погоду, как сегодня. Небо заволокло тучами, сеял мелкий дождик; резкий ветер гнал его вихрем по улицам.

Вообще в Нью-Йорке ветры ведут себя довольно своеобразно. Высотные здания словно разбивают их на потоки и придают каждому вращательное движение, как англичанин, играющий в биллиард, шару. И поэтому кажется, что дуют они со всех сторон одновременно, по всем направлениям. Сегодня с утра и днем ветер все время дул в лицо. Я заворачивал за угол, и он заворачивал вместе со мной, чтобы швырнуть в лицо россыпь дождевых капель. Поначалу этот бодрящий душ приятно освежал, но вскоре я замерз, сгорбился, пригнул голову и стал проклинать ветер и дождь, а заодно и себя за то, что вышел в такую непогодь.

Первый визит был в бывшую квартиру Ким. Вошел, кивнул привратнику и бодро прошествовал мимо него с ключом в руке. Прежде я его здесь не замечал. Вероятно, это был новенький. Однако он не стал меня задерживать, и я вошел в лифт. Поднялся наверх и отпер дверь квартиры Ким.

Возможно, я просто хотел убедиться, что котенок действительно пропал. Других причин заходить сюда вроде бы не было. Квартира, как мне показалось, находилась в том же состоянии, в каком я ее оставил. Котенка не было, поддона на полу в ванной — тоже. Я проверил кухню. Ни банок, ни коробок с кошачьей едой в буфете и на полках я не обнаружил. Не было и специальной мисочки для еды. И запах кошки выветрился. И я уже начал думать, что, может, память меня подвела, что черный котенок тогда мне просто померещился. Но в холодильнике я вдруг нашел банку консервов «Кот в сапогах», закрытую пластиковой крышечкой.

А это что, по-вашему? Великий сыщик напал на след!..

Вскоре великий сыщик нашел и котенка. Я ходил по лестничной площадке и стучал по очереди во все двери. Несмотря на дождливую субботу, дома оказались далеко не все, а первые трое, до которых я достучался, понятия не имели, что у Ким был котенок, не говоря уже о том, что не имели ни малейшего представления, где он теперь находится.

За четвертой дверью проживала некая Элис Симкинс, маленькая женщина под пятьдесят. Она была сдержанна и немногословна, пока я не упомянул о кошке Ким.

— Ах, Пантера! — воскликнула она. — Так вы пришли за Пантерой! Знаете, этого я и боялась, что кто-то придет. Прошу вас, входите.

Она усадила меня в кресло с высокой спинкой, подала чашку кофе, извинилась за тесноту — в комнате было много лишней мебели. А далее поведала, что она вдова, что переехала в эту маленькую квартирку из отдельного дома в пригороде и что, избавляясь от разных вещей, все же сделала ошибку и перевезла слишком много мебели.

— Хождение по этой комнате — все равно что бег с препятствиями, — посетовала она. — Причем переехала я не вчера. Вот уже почти два года, как живу здесь.

Да, она слышала о смерти Ким от кого-то из соседей по дому. И на следующее утро, находясь на работе, вдруг вспомнила о несчастном животном. Кто ее накормит? Кто позаботится о бедняжке?

— Едва заставила себя досидеть до обеденного перерыва, — рассказывала она. — Пыталась уговорить себя, что лишний час все равно ничего не решает, не помрет же она с голоду за это время. Ну, а в обед кинулась домой, накормила киску, прибрала за ней, налила свежей водички. А потом заглянула еще раз, вечером, уже после работы, и поняла, что никто за ней не ухаживает. И знаете, всю ночь не спала, думала о малышке, а наутро, когда пришла покормить, вдруг решила: пусть у меня поживет, — она улыбнулась. — И знаете, эта разбойница вполне освоилась. Как думаете, она по ней скучает?

— Не знаю.

— Наверное, и по мне не будет скучать, а вот я буду, если ее заберут. Раньше у меня никогда не было кошки. Мы всегда собак держали. Но сейчас мне бы не хотелось держать собаку. В городе это сложно. А вот киска — совсем другое дело, какие с ней хлопоты… Тем более что коготки у Пантеры подрезаны, мебели она не портит, так что живем без проблем. Хотя, знаете, мне иногда даже хотелось бы, чтобы она изорвала эту мебель, тогда проще будет выбросить ее на помойку, — она тоненько рассмеялась. — Кажется, я забрала вместе с Пантерой всю ее еду. Нет, еще немного осталось, сейчас соберу. А сама Пантера где-то прячется. Но ничего, сейчас найду.

Я успокоил бедную женщину, что вовсе не собираюсь забирать кошку, что пришел вовсе не за ней и что она может оставить животное себе. Она удивилась и очень обрадовалась. Но если я пришел не за кошкой, тогда зачем? Я вкратце обрисовал ей свою миссию. Пока она переваривала услышанное, я спросил, как она попала в квартиру Ким.

— О, у меня был ее ключ! А несколько месяцев назад я дала Ким свой. Я тогда уезжала из города и попросила ее поливать цветы. А вскоре после моего возвращения она принесла мне свой ключ. Даже уже не помню, зачем. Может, просила, чтобы я зашла покормить Пантеру? Не знаю, честное слово, забыла. А как вы считаете, ее можно переименовать?

— Простите, не понял?

— В принципе мне безразлично, как зовут эту кошку, но я не уверена, можно ли ее переименовать. У меня сложилось впечатление, что она не очень-то любит откликаться на это имя. Знаете, на что она тут же откликается? На звук электрооткрывалки для консервов. Для нее это сигнал: «Кушать подано», — она улыбнулась. — Т.С. Элиот писал, что у каждой кошки есть свое тайное имя, известное только ей самой. Так что, полагаю, ей, наверное, безразлично, как я буду ее называть.

Я решил, что пора сменить тему, и спросил, дружила ли она с Ким.

— Ну, не знаю, можно ли это было назвать дружбой, — протянула она. — Мы были просто соседями. Добрыми соседями. Да, у меня был ключ от ее квартиры, но сказать, что мы были друзьями, наверное, все же нельзя.

— Вы знали, что она проститутка?

— Догадывалась. Вернее, все же знала. Правда, сперва думала, что она модель. У нее, знаете ли, была такая внешность…

— Да.

— Но потом постепенно начала понимать, чем она занимается. Нет, сама она об этом никогда не говорила. И именно это ее нежелание говорить о работе навело меня на мысль… И потом еще этот негр, он часто навещал ее. И я поняла, что он, по всей видимости, ее сутенер.

— А у нее был еще какой-нибудь постоянный мужчина, миссис Симкинс?

— Помимо того черного? — Она задумалась, и в этот момент из-под шкафа на середину комнаты метнулась черная стрела. Пантера вспрыгнула на кушетку, потом сделала «стойку дыбом» на четырех лапках, соскочила и снова скрылась. — Ну, видели? — спросила она. — Ничего общего с пантерой. Не знаю, на кого она там похожа, но только не на пантеру, это точно. Вы о чем-то спрашивали? Был ли у нее поклонник?

— Да.

— Сомневаюсь. Хотя нет, вы знаете, какой-то тайный все-таки был, потому что во время последнего нашего разговора она намекнула, что скоро переезжает, что собирается начать новую жизнь, хорошую жизнь. Но знаете, я как-то не слишком серьезно восприняла все это.

— Почему?

— Потому что подумала, что говорит она о себе и своем сутенере, решила, что это они вместе собираются убежать далеко-далеко и жить долго и счастливо. Конечно, так прямо она мне не сказала, ну, не хотела признаться, что у нее есть сутенер. Ведь тогда получалось бы, что сама она проститутка. Я так понимаю, сутенеры уверяют каждую свою девушку, что она у них единственная, что другие значения не имеют и что как только удастся поднакопить деньжат, они тут же уедут куда-нибудь в Австралию, купят там ферму и будут разводить овец, ну, в общем, что-то в этом роде.

Мне вспомнилась Фрэн Шектер с Мортон-стрит, твердо убежденная в том, что она связана с Чансом загадочной кармой и что впереди у них бесконечное число жизней.

— Она хотела уйти от своего сутенера, — сказал я.

— К другому мужчине?

— Вот это я и пытаюсь выяснить.

Нет, она не знала о существовании любовника, вообще не слишком обращала внимание на мужчин, навещавших Ким. Ведь такого рода гости приходят обычно ночью, а она работает и рано ложится спать.

— Я думаю, она сама купила тот норковый жакет, — сказала она. — О, она так им гордилась, словно это подарок близкого друга! Ей, наверное, было стыдно признаться, что купила она его себе сама. И все-таки готова поспорить, приятель у нее все же был. Почему я вдруг пришла к такому выводу? Знаете, она носила этот жакет с таким видом, словно то подарок от мужчины, но открыто в этом не признавалась.

— Потому что их отношения были тайной, да?

— Видимо, да. Она гордилась своей норкой, своими драгоценностями. Так вы говорите, она хотела уйти от негра? И поэтому ее убили?

— Не знаю.

— А я стараюсь вообще не думать о том, что ее убили, о том, как и почему это случилось. Читали книжку «Вниз по течению»? — Я не читал. — Там речь идет о колонии кроликов, ну, таких, полуприрученных. Еды у них предостаточно, потому что люди кормили их. Вообще это чистый рай для кроликов, если бы не одно обстоятельство. Люди кормят их — и одновременно расставляют ловушки: крольчатина — лакомое блюдо. А уцелевшие кролики никогда не говорят об этих ловушках, делают вид, что их нет вовсе, и не вспоминают своих съеденных собратьев. Между ними существует тайное молчаливое соглашение — притворяться, что ловушек нет, что их не существует вообще в природе, как не существовало их мертвых сородичей. — Говоря все это, она глядела куда-то в сторону. Потом повернулась и взглянула мне прямо в глаза. — И знаете, порой мне кажется, что ньюйоркцы очень похожи на этих кроликов. Мы живем здесь ради тех благ, что предоставляет город: культура, развлечения, рабочие места, ну, и так далее. И тут же отворачиваемся, когда этот же город убивает наших друзей и соседей. О да, мы читаем об этом в газетах, и ужасы эти занимают нас пару дней, а потом забываем, словно их и не было. Потому что иначе нам следовало бы что-то предпринять, а мы не можем. Или же просто надо сбежать из этого города, но бежать мы не можем тоже. Мы, как те кролики, верно?..

Я оставил ей свой номер телефона и просил позвонить, если она вдруг что-нибудь припомнит. Она обещала. Спустился на лифте вниз, но, оказавшись на первом этаже, из кабины не вышел и снова поднялся на двенадцатый. То, что я нашел черного котенка, вовсе не означает, что не стоит стучать и в другие двери.

Что я и сделал. И поговорил еще с полудюжиной разных людей, но ничего нового так и не узнал. Все они жили своей жизнью и в чужие дела не лезли. Один жилец вообще не знал, что его соседку убили. Другие только слышали об этом, не больше.

Когда не осталось уже ни одной двери, в которую я бы не постучал, я поймал себя на том, что приближаюсь к ее квартире с ключом наготове. Неужели ради той фляги «Уайт Терки», которую приметил тогда в шкафу?

Я сунул ключ в карман и поехал вниз.

Согласно расписанию, сегодняшнее собрание должно было состояться в полдень, всего в нескольких кварталах от дома Ким. Когда я вошел, выступавшая как раз заканчивала свою речь. Сперва мне показалось, что это Джен. Но, приглядевшись внимательнее, я понял, что ошибся. Ни малейшего сходства. Я взял чашку кофе и уселся в заднем ряду.

Помещение было переполнено, в воздухе плавал густой табачный дым. Обсуждение свелось к чисто духовным проблемам, и я не совсем понимал, о чем идет речь.

Правда, один парень неожиданно позабавил аудиторию. Высокий, плотный, с рокочущим басом, он вдруг выпалил:

— Пришел сюда спасать свою задницу. И что же вижу? Оказывается, она накрепко привязана к душе!..

И все же я решил побывать сегодня и у остальных девушек. Не все же стучать в закрытые двери. Надо не обходить и те, которые для вас всегда открыты.

Я пообедал на скорую руку, затем поехал на метро знакомиться. В вагоне было почти пусто, напротив меня сидел чернокожий парнишка в зеленой куртке и сапогах на толстой подошве и курил. Я вспомнил разговор с Деркином и уже собрался попросить его загасить сигарету, но раздумал.

«Господи, — сказал я себе, — да твое-то какое дело! Оставь его в покое!»

На Шестьдесят восьмой я вышел и прошел квартал в северном направлении, а потом еще два — в восточном. Руби Ли и Мэри Лу Баркер жили в многоквартирных домах, расположенных напротив друг друга. Подъезд дома Руби выходил на юго-запад, и я решил навестить сперва ее, просто потому, что ее дом оказался на моем пути первым. Привратник сообщил о моем приходе по домофону, и я вошел в лифт вместе с разносчиком из цветочного магазина. В руках он держал целую охапку роз, и кабина наполнилась сладким густым ароматом.

Руби отворила дверь, сдержанно улыбнулась и провела меня в гостиную. Квартира была просторная и обставлена со вкусом. Мебель современная и вполне нейтральная, а интерьер оживляли изящные вещи явно восточного происхождения — китайский ковер, несколько японских гравюр в черных лакированных рамках, бамбуковая ширма. Предметов этих было, по-моему, маловато, чтобы придать жилищу настоящую экзотичность, но хозяйка восполняла этот пробел сполна.

Высокая, хотя все же ниже Ким. Гибкую, изящную фигуру подчеркивало черное платье в обтяжку с длинным разрезом на боку, сквозь который при ходьбе мелькало стройное бедро. Она усадила меня в кресло и предложила выпить и несколько удивилась, что я прошу чаю. Улыбнулась и принесла две чашки чая. Я заметил, что это был «Липтон».

Отец ее был наполовину француз, наполовину сенегалец, мать — китаянка. Сама она родилась в Гонконге, некоторое время жила в Макао, затем через Париж и Лондон попала в Америку. Она не сказала, сколько ей лет, да я и не спрашивал. И определить не смог бы. Ей с равным успехом могло быть и двадцать, и сорок пять — женщины ее типа выглядят намного моложе своих лет.

С Ким она виделась лишь однажды. И вообще не слишком много знала о ней. И о других девушках — тоже. Знакома с Чансом довольно давно и считает, что отношения у них сложились нормальные. Она не знала, был ли у Ким дружок. К чему, скажите на милость, одной женщине сразу двое мужчин? Ведь тогда пришлось бы делиться деньгами с двумя.

Я высказал предположение, что у Ким с ее дружком могли быть совершенно другие отношения, что он даже мог бы дарить ей дорогие подарки. Она сочла эту идею абсурдной и поинтересовалась, кого я имею в виду — клиента? Я ответил, что и такое возможно. Но клиент — это вовсе не дружок, заметила она. Клиент — это просто еще один мужчина в длинной очереди мужчин. Разве можно испытывать к клиенту какие-то чувства?

Я пошел в дом напротив. Мэри Лу Баркер налила мне коки и подала тарелочку с сыром и крекерами.

— Так, значит, вы виделись с Драконихой? — заметила она. — Производит впечатление, верно?

— Не то слово.

— Три расы смешались в этой сногсшибательной женщине. Но у нее вас всегда поджидает сюрприз. Входите и видите, что дома никого. С ней вы будете чувствовать себя одиноким, ее как бы нет рядом. Подите-ка сюда на минутку.

Я подошел к окну и посмотрел в том направлении, куда она показывала.

— Вон ее окно, — сказала она. — Из моего видна ее квартира. Вы думаете, что мы с ней друзья? Что заскакиваем в свободное время друг к другу занять сахарку или пожаловаться на плохое самочувствие? Казалось бы, так естественно, правда?

— А что, дружбы нет?

— О, она всегда безукоризненно вежлива, приветлива. Но она не с вами, понимаете, она всегда словно отсутствует, всегда где-то далеко-далеко. Я пыталась помочь ей в деле. Ну, знаете, бывает, приходит мужчина и говорит, что хотелось бы девушку в восточном стиле. Или же я иногда говорю клиенту, что у меня есть для него интересная девушка. Я ведь при этом абсолютно ничего не теряю. Да, они благодарны мне, потому что Руби действительно красива, экзотична и, насколько я понимаю, хороша в постели, но они никогда к ней не возвращаются. Зайдут разок, вроде бы и довольны, но почти никогда не возвращаются. Передают ее телефон своим приятелям, а сами больше не звонят. Сейчас она, я думаю, при деле, но если так пойдет и дальше, то скоро у нее не останется ни одного клиента.

Мэри Лу была стройной темноволосой женщиной, немного выше среднего роста, с правильными чертами лица и мелкими ровными зубами. Волосы зачесаны назад и уложены в шиньон — кажется, так это называется?.. И еще она носила огромные очки, типа тех, что используют летчики, с бледно-янтарными стеклами. Прическа и очки придавали ей довольно суровый вид, но мне показалось, что такой стиль она выбрала сознательно.

— Когда я снимаю очки и распускаю волосы, — заметила она, — то выгляжу гораздо мягче, не так угрожающе. Но знаете, есть клиенты, которым хочется, чтобы женщина выглядела жестокой.

О Ким она сказала:

— Я мало знала ее. Я вообще никого из них толком не знаю. Та еще компания подобралась! Санни — это девушка на выход, для посещения вечеринок и развлечений. Она всерьез считает, что сделала колоссальную карьеру, став проституткой. Руби — это вещь в себе, нечто вроде взрослого младенца с недоразвитым мозгом и чувствами. Уверена, что она потихоньку откладывает в чулок по доллару и в один прекрасный день вернется в Макао или Порт-Саид и откроет там опиумную курильню. Чанс наверняка знает, что она утаивает денежки, но у него хватает ума проявлять снисхождение.

Она положила кусочек сыра на крекер, протянула мне, сделала и себе такой же маленький бутербродик и отпила глоток красного вина.

— Фрэн — эдакая очаровательная чудачка из «Волшебного города». Я называю ее идиоткой из Виллиджа. Всю жизнь занимается самообманом, возвела его почти до уровня искусства. Для того, чтобы подкармливать свои иллюзии, бедняжке пришлось выкурить, наверное, целую тонну травки. Еще коки?

— Нет, спасибо.

— Может быть, бокал вина? Или чего-нибудь покрепче?

Я отрицательно покачал головой. Из радиоприемника в дальнем углу лилась какая-то тихая мелодия, похоже, что настроен он был на волну классической музыки. Мэри Лу сняла очки, подышала на них, протерла салфеткой.

— А Донна, — продолжала она, — это вариант Эдны Винсент Миллей[6], только в облике проститутки. Мне кажется, поэзия для нее то же самое, что наркотики для Фрэн. Вообще-то она хорошая поэтесса.

Стихотворение Донны было у меня с собой, и я показал его Мэри Лу. Она пробежала глазами строчки, на лбу у нее залегли две тоненькие вертикальные морщинки.

— Оно не окончено, — сказал я. — Донна говорит, что над ним еще надо поработать.

— Как это, интересно, поэты узнают, закончено или нет? Или художники?.. Откуда они знают, когда следует остановиться? Никогда этого не понимала. Так это о Ким, да?

— Да.

— Нет, не понимаю, что все это означает. Но что-то тут есть, определенно есть!.. — Она задумалась на мгновение, слегка склонив голову набок, как птичка. А потом сказала: — Знаете, я всегда считала Ким прирожденной проституткой. Эдакая нордическая красотка с севера Штатов, ей словно самой судьбой было уготовано шагать по жизни рука об руку с чернокожим сутенером. И знаете, что я вам скажу? Я ничуть не удивилась, что ее убили.

— Почему?

— Ну, это довольно сложно объяснить. Нет, я была потрясена, огорчена и все такое. Но не удивлена. Мне всегда казалось, что она должна плохо кончить. Нет, необязательно стать жертвой убийцы… Жертвой жизни, так будет точнее. Ну, покончить с собой, например. Или же просто несчастный случай: таблетки плюс алкоголь… Вообще-то, насколько я знаю, Ким не слишком увлекалась наркотиками и выпивкой. Да, можно было предположить, что она покончит самоубийством, но случилось убийство. Так или иначе, но из жизни ее убрали. Потому что она не была предназначена для этой жизни. Все равно долго не продержалась бы. Ким — это вскормленное на молоке воплощение самой невинности — устоять от падения не смогла. И вырваться из порочного круга тоже, как мне кажется, не могла.

— Она собиралась вырваться. Сказала Чансу, что хочет уйти.

— Вы точно это знаете?

— Да.

— И что же он?

— Он сказал, что решать ей.

— Так и сказал?

— Полагаю, что да.

— И после этого ее убили… Тут есть какая-то связь?

— Думаю, должна быть. И еще, мне кажется, у нее был любовник. И в нем, этом любовнике, все и дело. Думаю, что именно из-за него она хотела уйти от Чанса. И именно из-за него ее убили.

— Но вы не знаете, кто он.

— Нет.

— И никто не навел вас на его след?

— Пока что нет.

— Знаете, тут я вам не помощница. Не помню, когда последний раз мы виделись с Ким, но чтобы ее красивые глаза сияли настоящей любовью… Сомневаюсь. Впрочем, это еще ничего не значит. Главное тут другое. Мужчина вовлек ее в это занятие, другой мужчина должен был помочь вырваться.

А затем она принялась рассказывать о своем грехопадении. Я и не думал спрашивать ее об этом, но выслушал тем не менее внимательно.

Кто-то показал ей Чанса на открытии художественной галереи в Сохо. Он пришел туда с Донной, и человек, указавший Мэри Лу на него, не преминул заметить, что Чанс — сутенер. Разгоряченная лишним бокалом дешевого вина, которое там подавали, она подошла к Чансу, представилась и сказала, что хотела бы написать о нем рассказ.

Нет, писательницей, и строгом смысле этого слова, она себя не считала. В то время она жила на Западной Девяностой с мужчиной, который занимался какими-то непонятными делами на Уолл-стрит. Он был разведен, но все еще любил свою жену, а его «милые» детки приезжали на каждый уик-энд. Естественно, их отношения из-за этого быстро испортились. Мэри Лу занималась редактированием на дому и еще подрабатывала корректурой. И опубликовала несколько статей в одном журнале феминистского толка.

Чанс согласился на интервью. Встретился с ней и пригласил пообедать. Уже за коктейлем она поняла, что хочет переспать с ним, — причем продиктовано это было скорее любопытством, нежели сексуальным влечением. В конце разговора он вдруг предложил ей забыть о поверхностных статейках и попробовать написать что-то более серьезное, нечто вроде всестороннего исследования жизни проститутки, показать ее изнутри. Он так заинтриговал ее своими рассказами, что она тут же созналась ему в этом. Так почему бы на время не сменить профессию, не попробовать влезть самой в шкуру падшего ангела хотя бы на пару месяцев и посмотреть, что из этого получится?

Сперва она пыталась отшутиться. После обеда Чанс отвез ее домой, по дороге не приставал и, похоже, остался глух и слеп к ее женским чарам. Всю последующую неделю предложение Чанса не выходило у нее из головы. И нынешняя жизнь казалась пустой и скучной. Отношения с любовником разваливались на глазах; порой казалось, что она остается с ним просто из лени и нежелания подыскать другую квартиру. Карьера тоже складывалась не слишком удачно, а денег, которые она зарабатывала, явно не хватало на жизнь.

— И эта книга, — говорила она, — эта книга внезапно стала средоточием всех надежд. Говорят, что Мопассан добывал в морге человеческую плоть и ел ее, чтобы как можно точнее описать ее вкус.

«Неужели, — думала я, — неужели так уж сложно стать на какой-нибудь месяц девушкой по вызову и потом написать об этом?»

И она приняла предложение Чанса, и вся жизнь, словно по волшебству, сразу переменилась. Чанс помог ей переехать с Девяносто четвертой и поселиться здесь. Он выводил ее «в свет», всячески демонстрировал ее достоинства, спал с ней. В постели обучал тонкостям профессии, подробно рассказывал о деталях, и все эти разговоры, и сам Чанс в роли многоопытного учителя — все это ей явно нравилось и возбуждало. Все мужчины, с которыми ей до сих пор приходилось иметь дело, отличались в этом смысле скрытностью, очевидно, полагая, что она сама должна угадывать их мысли и самые потаенные желания. Даже клиенты, сказала она, далеко не всегда способны объяснить, что им надо.

Первое время она все еще искренне считала, что занимается этим ради книги. После ухода очередного клиента тут же записывала свои впечатления. Вела дневник. Пыталась абстрагироваться от своего образа жизни и осознания факта, в кого же она превратилась под предлогом журналистской любознательности. В принципе точно так же Донна писала стихи, а Фрэн курила марихуану.

Когда, наконец, до нее со всей ясностью дошло, что она попросту торгует своим телом, с ней случилось тяжелое нервное расстройство. До этого она никогда не задумывалась о самоубийстве, теперь же в течение целой недели находилась на волосок от гибели. Затем она просто запретила себе думать об этом. Тот факт, что она живет проституцией, еще вовсе не означает, что она стала настоящей проституткой. Это лишь временное занятие, успокаивала она себя. А книга, заставившая втянуться в эту жизнь, никуда от нее не уйдет. Придет день — и книга опять станет смыслом ее существования. Так что какое это имеет значение!.. Дни она проводила в приятном довольстве, а единственное, что беспокоило, так это перспектива остаться в этой роли навсегда. Но она этого не допустит. Придет время, и она покончит с таким образом жизни раз и навсегда — столь же легко и бесповоротно, как некогда начала его.

— Вот как обстоят дела, Мэтт. Я не проститутка. Я просто занимаюсь проституцией. И знаете, есть худшие способы прожить какой-то период жизни.

— Несомненно.

— У меня много свободного времени, удовольствий и развлечений. Я много читаю, хожу в кино и музеи. Чанс любит водить меня на концерты. Знаете байку про слепых и слона? Один из них хватает слона за хвост и говорит, что это змея, другой хлопает его по заду и утверждает, что это стена.

— И что же?

— Мне кажется, что Чанс — это слон, а все его девушки — слепые. Каждая из нас видит в нем свое.

— И, конечно, у вас в квартире есть африканская скульптура?

У нее была одна статуэтка, примерно дюймов тридцати в высоту. Маленький человечек с пучком прутьев о руке. Фигурка была инкрустирована синими и красными бусинками и мелкими, очень красивыми ракушками.

— Мой домашний божок, — объяснила она. — Фигурка из Камеруна. Знаете, как называются эти раковины? Каури. Первобытные племена африканских и азиатских стран использовали их вместо денег. Нечто вроде швейцарского франка первобытного мира. Видите, какая форма? Я подошел и посмотрел.

— Напоминают женские прелести, верно? То, что мужчины покупают и продают. Хотите еще сыра?

— Нет, спасибо.

— А коки?

— Нет.

— Что ж, — сказала она, — если вам что-нибудь еще понадобится, дайте мне знать.