Вошедшие в ковчег

16. «Крот слушает. Прием»

«Крот слушает. Прием».

«Говорит Сэнгоку. Чрезвычайное положение. Вы меня слышите? Вы свободны? Прием».

«Что значит «Вы свободны?» Это я тебя разыскиваю. Прием».

«Поговорим лучше при встрече. Прием».

«Не валяй дурака. Прием».

«Я, как-никак, представитель «отряда повстанцев». Если нас подслушают, неприятностей не оберешься. Прием».

«Канал проверен. Прием».

«Труп. Мне поручено избавиться от трупа. Если кто-нибудь узнает, плохо вам будет. Прием».

«Труп? Я знал этого человека? Преступник найден? Прием».

«Нужно встретиться. Согласны? Прием».

Женщина прошептала мне на ухо:

— Ни в коем случае, а то втянет вас в свои грязные дела, ни в коем случае. Может, это вообще ловушка.

Я сел на подлокотник дивана, а женщина оперлась коленом о тот же подлокотник и прижалась ко мне. Я обернулся, наши взгляды встретились. Голос из рации продолжал вызывать:

«Алло, ответственный за яму. Прием... У вас кто-то есть? Прием».

Женщина, улыбнувшись, показала язык.

«Откуда? Прием».

«Дело-то стоящее. Работа есть работа, и, судя по состоявшемуся разговору, цену можно заломить немалую. «Отряд повстанцев» хотел было вести переговоры непосредственно с вами. Вы, конечно, не захотите с ними встречаться. Я им это объяснил, и мы, в общем, договорились. Но если вы, Крот-сан, промедлите, представитель «отряда» прибудет к вам сам. Прием».

«Кто же этот представитель? Ну конечно же, мой, так называемый, папаша. Прием».

«Тогда встретьтесь со мной. Должен, правда, сказать, что Тупой Кабан-сан не такой дурной человек, каким вы его считаете. Прием».

«Не трать попусту слов. Неужели этот тип и вправду дошел до того, что убил человека? Прием».

«Никто этого не говорит. Прием».

«Значит, и тебе нельзя верить: ты поддерживаешь Тупого Кабана. Прием».

«Как директор КУОО я — за реалистический подход к торговым операциям, только и всего. А в вашем конфликте я соблюдаю нейтралитет. Не доходите в своем «кротизме» до абсурда. Прием».

«Пока труп не протух, из него можно сделать жаркое и устроить славную вечеринку. Прием».

«Создавшееся положение не так безопасно, как вам кажется. Лучше, если вы сами поговорите с господином Тупым Кабаном. Он, мне кажется, всё как следует продумал. Нужно забыть старые распри, что было, то быльем поросло, — после пятилетней разлуки снова встретятся отец и сын, что в этом плохого? Прошу вас, прислушайтесь к совету друга. Прием».

«Вижу, что я ошибся в тебе. Едва не вручил ключ. Возможно, ты о нем вообще ничего не знаешь... Нет, скорее всего, знаешь... Ключ, позволяющий свободно входить сюда... Но теперь, сдается мне, этого делать не стоит. Скажи, не ты являлся сюда, не ты шнырял здесь, как крыса? Прием».

— Не раскрывайте карт. — Теперь женщина шлепнула меня по заду.

«Мне кажется, вы заблуждаетесь. Я нахожусь в безвыходном положении: и вы, и Тупой Кабан-сан одинаково не доверяете мне. Прием».

«Никакой встречи, никаких разговоров не будет. Всё. Тонкетч».

«Подождите, от них так просто не отделаться. Я боюсь их. Кроме того, если мы договоримся, они, кажется, готовы возобновить поставку шестивалентного хрома... Прием».

«Разговор бесполезен. Тонкетч».

«Недавно Тупой Кабан-сан поймал одного упрямого школьника и кусачками отхватил ему палец. Сначала хотел только попугать, но не смог совладать с собой и откусил. Крику было. Прием».

«Тонкетч, тонкетч».

«Вы, я смотрю, тоже упрямый, Крот-сан. Если измените решение, свяжитесь со мной, и как можно скорее, буду ждать. Тонкетч».

Я положил рацию обратно в шкаф. Женщина спросила:

— А что значит «тонкетч»?

— Словечко, которым радиолюбители заканчивают связь.

— Интересно, тонкетч.

— Отвратительное состояние. Неприятный осадок от разговора.

— Ужас. Откусить кусачками палец! Неужели человек способен на такое?

— А Сэнгоку, каков Сэнгоку...

— Но и вы тоже хороши, разве можно быть таким откровенным. Комоя-сан, я думаю, провел бы разговор ловчее.

— Целый год каждое утро я покупал у него сладкий картофель. Был постоянным клиентом. А комиссионные за шестивалентный хром — я ему аккуратнейшим образом выплачивал двадцать процентов...

— Что вы собираетесь делать? Вам не кажется, что, если оставить всё как есть, они и вправду заявятся сюда?

— Эти подонки хотят меня заманить к себе, а в качестве приманки использовали труп... чей, интересно... В общем, хотят втянуть меня в грязное дело и сделать своим сообщником.

— Не унывайте. Надо поговорить с теми двумя, внизу.

— А что проку?

— Есть прок или нет, вы решите после того, как посоветуетесь.

— Видно, не для меня такая работа — создавать коллектив.

— Какой там коллектив — всего-то четыре человека.

— Тебе известны три основных условия организации атомного убежища? Первое — обеспечение ликвидации экскрементов, второе — контроль за воздухом и температурой, третье — управление личным составом.

— Подождите, не будите их, я схожу в уборную... А когда спущу воду, они сразу же проснутся...

Неужели она собирается усесться на унитаз, завернувшись в свою купальную простыню? Немыслимо, это был бы уже верх непристойности, она, я думаю, все же оденется. Я представил себе, как перед самым моим носом, оставшись в одних трусах, она натянет юбку из красной искусственной кожи, а потом, оголившись по пояс, быстро наденет свою майку с пальмами. И я вблизи увижу следы сбритых волос под мышками, пупок. Наконец и мне удастся своими глазами наблюдать то, что дано видеть любому мужчине, живущему с женщиной. Если вдуматься, и этим счастьем я обязан тому, что построил корабль. Или просто тому, что я бесстыдная свинья?

Описав дугу, купальная простыня упала на диван. Жаль, на ней были и юбка, и майка. Я такую возможность отчасти предвидел, но все же испытал разочарование ребенка, не получившего обещанной награды. После того как женщина ушла, купальная простыня осталась валяться разломанным бубликом. Экскременты юпкетчера имеют точно такую же форму. Став на колени, я зарылся в простыню лицом. Она пахла заплесневевшим хлебом. То был запах простыни, а не женщины.

Звук льющейся струи. Треск отрываемой бумаги. Потом шум потока, разом устремившегося вниз после борьбы между водой и воздухом. Жаль, что я не спросил женщину, как ее зовут. Интересно, кто из них в самом деле болен раком — он или она?

Мужской смех, еще немного сонный. Похоже, дразнят женщину. По-моему, без меня они чувствуют себя гораздо свободнее. Мне самому тошно от своего несчастного характера. Но зато в одиночестве я веселюсь как могу, делаю что хочу. Обращаясь к каменным стенам, я пою, смеюсь, разыгрываю разные сценки... танцую, взлетая вверх легким облаком... и никогда не чувствую скуки и одиночества.

— Капитан, — послышался все еще хриплый голос продавца насекомых. — Вы, кажется, связались с теми людьми?

— Спускайтесь вниз, я приготовлю кофе, — беззаботно позвала женщина, и я наконец оторвал лицо от купальной простыни.

— Нужно быть готовыми бодрствовать до утра. — Зевнув, зазывала вдруг завопил: — Негодяи, подлые негодяи!

Делать то, что хочешь, или не делать того, чего не хочется, — звучит похоже, а какая разница между первым и вторым! Вот мне не хотелось никого из них видеть. Взяв автомат, я уселся на третьей ступеньке. Женщина около мойки молола кофе. Зазывала, устроившись на унитазе, протирал глаза. Продавец насекомых, наполовину высунувшись из спального мешка, помахал над головой зажженной сигаретой:

— Последняя, я уже превысил свою дневную норму. Мне снился такой бесконечный сон.

— Все-таки я считаю, какой бы мощный напор здесь ни был, в эту дыру вряд ли можно спустить труп. — Зазывала между раздвинутых ног заглянул в унитаз. — Ведь, если речь идет о трупе, это, несомненно, труп человека.

— Конечно, если животного, так бы и сказали. Конечно же, труп человека. — Женщина включила кофеварку и вытерла руки о рубаху зазывалы.

— Спускать трупы кошек мне уже приходилось. — Я нарочно развел руки пошире: — Иногда вот таких, полосатых. Унитаз их прямо заглатывал.

— Человек не кошка. Голова у него слишком большая. — Продавец насекомых глубоко затянулся, подержал дым и как бы нехотя выпустил его из ноздрей. — Если отверстие меньше, чем голова, — не пролезет. Например, клетку всегда делают так, чтобы между прутьями не пролезала голова животного.

— Черепную коробку можно размозжить, — ответил я, решив показать характер. — Среди «повстанцев» обязательно найдется специалист, какой-нибудь бывший мясник, разоренный супермаркетом.

— Хватит, слушать вас противно. — Женщина разозлилась не на шутку. — Вы что, и вправду готовы взяться за это дело?

— И не подумаю. Связаться с такими подонками — ни за что.

— Если «ни за что», то почему сразу не отказались? А то вы не ответили им ни да, ни нет, и у них теперь есть повод, — сказала женщина.

— Какой еще повод? — подозрительно спросил зазывала.

— Если Капитан не вступит с тем человеком в переговоры, они сами пожалуют сюда.

— В общем, берут за горло. — Продавец насекомых ботинком потушил сигарету.

— Категорически отказываюсь. Мне противно говорить с ним. Пока я капитан, Тупой Кабан на корабль не попадет, я ни за что на это не соглашусь. Если бы я был в состоянии взять на корабль все население Земли — его бы все равно оставил за бортом. Для меня выжить означает пережить его.

— Ваши чувства мне понятны... — Продавец насекомых открыл футляр и вынул очки. — Но как вы собираетесь избавиться от него, если он действительно окажется на корабле? Будь он один, другое дело, а вдруг он намерен прихватить с собой товарищей?

— Хватит, видите, Капитан уже и так в полной панике. — Зазывала снял один ботинок и стал чесать ногу. — Вам не кажется, что теперь настала наша очередь? Мы вместо него должны сесть за стол переговоров.

— Верно. — Женщина разлила кофе. — Скорее всего, их представителем будет тот самый Сэнгоку. Капитану и не к лицу самому идти на переговоры... Берите кофе.

— Если с их стороны будет посредник, с нашей тоже должен быть посредник, это ясно без слов. — Зазывала, беря чашку, неожиданно сильно ударил ладонью женщину по левой щеке.

— Больно! — закричала она и схватилась за щеку, а потом, сделав рукой жест фокусницы, улыбнулась: — Вот и нет, совсем не больно.

— Жизнь учит маленьким хитростям, — кивнул зазывала, передавая чашку продавцу насекомых. — Надо бить, повторяя ладонью очертание надутой щеки, тогда из нее с шумом вырвется воздух. Звук сильный, а боли никакой. Мы должны сделать вид, что между нами произошел разлад, это собьет с толку тех, с кем будут вестись переговоры, и все выйдет по-нашему. У меня к таким штучкам особые способности.

— Действительно, особые. Благодаря им я окончательно проснулся. — Продавец насекомых надел очки и уселся на спальном мешке. — Если вы, Капитан, согласны, мы с директором готовы взять переговоры на себя. Мошенник и зазывала — вполне достойная пара.

— Правильно, обманщик и обманутый — они вполне подойдут друг другу. — Взглянув исподлобья, женщина протянула мне чашку. Я сидел на ступеньке, а она стояла внизу, поэтому такой взгляд был вполне естествен, но мне хотелось увидеть в нем тайный смысл. Как только продавец насекомых и зазывала уйдут, мы с женщиной останемся в полном смысле слова наедине.

— Прекрасно, особых возражений у меня нет. — Спустившись с лестницы, я взял чашку. Коснулся кончиков пальцев женщины, нежных, как холодный соевый творог. — Но проявляйте твердость, никакими разумными доводами их не проймешь. К тому же, хотя это и называется переговорами, мы должны остаться непреклонными...

Женщина быстро переглянулась со мной. Сжала губы. Подула на кофе и сказала:

— Комоя-сан, я всё хочу спросить вас. Вы говорите, что юпкетчер, поедая свои экскременты, все время поворачивается, обращая голову в сторону солнца. А когда становится темно и он засыпает, то оказывается повернутым к западу, так?

— Видимо, так, — недовольно ответил продавец насекомых.

— Вот это-то и странно. Что же он делает, проснувшись на следующее утро?

— Откуда мне знать, спроси у Капитана. Покупателю должно быть лучше известно.

— Я об этом даже и не подумал, но теперь вижу, что и в самом деле странно, — удивился я.

— Ничего странного. — Продавец насекомых наклонился над самой чашкой, отчего очки его запотели. — Пошевелите мозгами... мозгами. Циферблат не обязательно должен быть разделен на двенадцать часов, я собственными глазами видел циферблаты, на которых обозначено двадцать четыре часа.

— Но разве юпкетчер не обращен всегда головой к солнцу?

— Нужно нажать на него и, выдавив экскременты, заставить повернуться на полкруга. Тогда он окажется обращенным куда следует.

— Браво. — Женщина рассмеялась, не отрывая губ от чашки, по поверхности кофе заходили круги. — Вы кому угодно голову заморочите. Как это вам удается, не сходя с места, выдумывать такое, я потрясена.

— Не уверен, что вам удастся так же ловко выкручиваться на переговорах, — сказал я.

— Не беспокойтесь, все будет в порядке. — Зазывала громко отхлебывал кофе.

— Главный принцип будущих переговоров — ни на шаг не отступать от позиций Капитана, — поддакнул продавец насекомых, очки которого все еще были затуманены. — Вы мне это поручили, и я оправдаю ваше доверие.

— А если само предложение переговоров не что иное, как предлог для начала боевых действий?

— Ну, а что думаете вы, Комоя-сан, как человек, служивший в силах самообороны? — Зазывала, глядя на мой «узи», делал движение пальцем, будто нажимал на спусковой крючок. — Сможем мы защититься в случае чего?

— Наши противники — старики и, к тому же, профаны в таком деле. А у нас прекрасно укрепленный опорный пункт. И боевая мощь немалая — пять самострелов, семь автоматов...

Прерывистый зуммер. Вызов по портативной рации.

Мы все четверо, словно сговорившись, вскочили и дружно бросились вверх по лестнице. Зазывала бежал впереди, продавец насекомых тащил женщину за руку, я подталкивал ее сзади. Необходимости в этом не было, но это действовало на меня успокаивающе. Из рации донесся хриплый бас, точно говорил простуженный слон...

Это был голос не Сэнгоку, а Тупого Кабана.