Вошедшие в ковчег

19. «Воздух, ты живой?»

Женщина затаила дыхание. Она облизнула нижнюю губу и уже готова была рассмеяться, но нет — лоб остался нахмуренным. Она замерла в неподвижности, не зная, пугаться ей или хохотать. Ничего удивительного. Меня самого охватил такой страх, что даже засосало под ложечкой, но в то же время я с трудом сдерживал смех.

— Неприятная история...

— Не вынимается?

— Даже двинуть не могу.

— Может, устроиться как-то поудобнее?

— Хорошо бы... Надо постараться, чтобы тяжесть тела не падала только на втянутую в унитаз ногу.

В таких случаях чем больше нервничаешь, тем хуже. Нужно сохранять спокойствие и не расходовать попусту силы на бессмысленную суету, — в общем, главное — не терять присутствия духа. Чтобы тяжесть тела равномерно падала на обе ноги, я попытался выпрямиться и зажать коленями край унитаза. У меня было ощущение, словно одна нога обута в ботинок-унитаз. Тяжесть тела распределить поровну удалось, но в такой позе долго не пробудешь. Колени оказались неестественно вывернутыми. Нельзя ли придумать что-нибудь получше? Самое удобное положение — согнуть колени под прямым углом и усесться, как на стуле. Но нет главного — на что сесть. Нужна подставка подходящей высоты. Но чтобы сделать ее, повторив форму унитаза, потребуется немало времени и определенное мастерство. Женщине это не под силу. Может, попросить того шимпанзе, вдевающего нитку в иголку быстрее человека?

Напрягая память, я попытался мысленно представить соединение суставов и мышц. Женщина настороженно наблюдала за мной. Наверное, она опасалась новых неприятностей.

— В таких случаях звонят обычно по сто девятнадцать[15].

— Послушай, ты же когда-то служил в пожарной команде, у тебя нет их телефона?

— Тебе, наверное, приходилось слышать, какие дают советы, когда человек не может снять с пальца кольцо?

— При чем тут кольцо?

— Обязательно дадут ценные указания: подними руку вверх, выше сердца, послюни палец, намыль его. Но поднять ногу вверх я не могу, а если намылю, результат будет прямо противоположный.

— Ты говорил, что у тебя есть пила.

— Ну есть.

— Штука, которая лежит на столе наверху, это электропила?

— Брось шутить, нужно уметь пользоваться ею, просто так ничего не выйдет. Одно неловкое движение — и ноги как не бывало.

— Хорошо бы вытащить твою ногу до того, как мне понадобится...

— Ты же только что ходила.

— Да ничего, я, в общем-то, могу сделать это где угодно.

Ощущение, точно щиколотку придавило тяжеленной гирей. Мысли смешались. Будто оборвалась нить слишком туго смотанного клубка.

— Помоги мне. Я все-таки хочу попытаться вытащить ногу. Чем дольше она там пробудет, тем сильнее отечет, а уж тогда ее ни за что не освободить.

Женщина наклонилась над унитазом. Без всякого стеснения она обняла меня за плечи и прижалась всем телом. Ее волосы пахли сухой травой. Если бы не комизм положения, в котором я оказался, происшедшее могло бы полностью перевернуть всю мою жизнь. Но отказываться от надежды не следовало. А вдруг она будет обнимать меня и после того, как удастся освободить ногу? Сжав ее локти, я выпрямился. Но изменилась лишь поза женщины. Плечи дернулись книзу, она стала клониться вперед и, схватившись за мое колено, упала. Я чуть не закричал от боли. Из нашей попытки ничего не вышло, и лишь близость женщины не давала мне впасть в отчаяние.

— Ничего не выйдет, ведь в трубе вакуум.

— Сколько времени занимает дорога до конторы «отряда повстанцев» и обратно?

— В один конец минут десять.

— Если им удалось быстро договориться, то они должны вот-вот вернуться.

— Договориться не так-то просто, ведь речь идет о трупе. Мне бы хотелось вытащить ногу до их прихода.

— Хорошо бы они вызвали нас по рации. Может, по дороге они заехали куда-нибудь выпить, тогда долго еще не вернутся. Из забегаловки их силой не вытащишь.

— А труп бросили в машине?

— Верно, это было бы рискованно...

Женщина вернулась к лестнице и села на вторую ступеньку снизу. Она отошла буквально на шаг, но теперь дотянуться до нее рукой я уже не мог. Меня охватила тоска: неужели все это было на самом деле — и надежды, и интимность?

— Когда пробка из бутылки с вином не вынимается, всегда становишься в тупик, не зная, что делать.

— Может, чего-нибудь хочется, скажи.

— Нет, ничего не хочется.

— Больно?

— Чешется и щекотно. И онемела.

Некоторое время женщина смотрела вверх, что-то соображая.

— В трубе вакуум, да? Внизу клапан, правильно? Если его открыть, давление станет нормальным, верно?

— Возможно. Я не проверял, но думаю, что в унитазе использована разность уровней грунтовых вод. То есть непосредственным клапаном, создающим внутреннее давление, является сама вода, где-то существует рычаг, перекрывающий ее, который действует по принципу водяного колеса.

— Пойду посмотрю. — Женщина вскочила, точно сорвавшаяся пружина. Сил у нее немного, но зато она легкая, поэтому и может двигаться так стремительно. — Объясни дорогу.

— Объяснил бы, да сам не знаю. Туда попасть никак нельзя.

— Это странно: кто-то ведь проникал туда, чтобы чинить трубу, значит, дорога должна быть.

— Я тоже так думал и собирался как следует все разузнать, но вот видишь...

— Может, ход заделали?

— Не похоже. Я уж думаю, а вдруг какой-то предприниматель, пользуясь неизвестным мне штреком, беспрепятственно проникал в нижние пласты. Борьба за каменоломню была отчаянная, и штольни переплетались, как паутина, это все время приводило к обвалам... Давай попробуем посмотреть план. Когда я поскользнулся, вместе с фотографиями упал и альбом. Подними, пожалуйста.

Женщина неохотно спустилась с лестницы.

— Чуднó все это, никак не пойму. Чтобы можно было пользоваться унитазом наверху, все должно быть как следует сделано внизу. Работы наверху и внизу не могли вестись безо всякой связи между собой.

Остановившись на некотором расстоянии от меня и не приблизившись больше ни на шаг, женщина протянула альбом и поспешно отдернула руку. Каким жалким я, должно быть, ей казался! Конечно, такая нелепая оплошность достойна не сочувствия, а, скорее, презрения.

— Смотри, здесь, в центре плана, машинный трюм...

— Бессмысленно, я в этом ничего не понимаю. Вид у тебя плохой, — может, принести чего-нибудь?

— Я бы, пожалуй, принял аспиринчику. Принеси, пожалуйста. Аптечка должна быть под диваном, зеленая картонная коробка, круглая такая...

Женщина пошла за аспирином, а я стал перелистывать альбом, выискивая места в каменоломне, которые еще не были мной обследованы. Совершенно неизученным остался шурф, куда не вели ни подъемник, ни лестница, не успел я исследовать и глубокую подземную речку. Проникать туда было небезопасно, а кроме того, и шурф, и речка находились за границей того района, который я предполагал перекрыть взрывом. Если провести там тщательную разведку, то, может быть, удалось бы обнаружить ход в помещение, находящееся под унитазом. Я никак не мог сосредоточиться, колени ныли, неожиданно бок пронзила боль.

— Одной таблетки достаточно?

— Давай три. Обычно дозу определяют по возрасту, на самом же деле она зависит от веса.

— Хочешь, я тебя сфотографирую?

— Зачем?

— Человек, посаженный в горшок, как дерево. Интересно иметь такую карточку на память. Я подумала вот о чем: если меня всерьез призовут перечеркнуть прошлое и всё начать сначала, может быть, мне стоит забросить профессию женщины и заняться фотографией?

— Тогда уже будет поздно. Это сегодня, в век рекламы, когда жизнь бьет ключом, фотография может стать выгодным занятием, причем не обязательно быть мастером, достаточно просто иметь коммерческую жилку.

— Как это все-таки ужасно! Сколько времени ты сможешь выдержать?

— Черт возьми, колено болит невыносимо. А икра просто отваливается. Кровь не циркулирует. Если начнут отмирать ткани, еще, чего доброго, придется ампутировать, как при обморожении. Болеутоляющие и антибиотики, конечно, дадут временное облегчение, но боюсь, что в лучшем случае я выдержу дней пять, не больше.

— Еще вопрос, как справлять нужду...

— Важнее другое — как спать. Интересно, сколько времени мне удастся сохранять сознание...

— Вот пытка!

— И сколько бы ни пытали, мне не в чем сознаваться...

— Как важно иметь возможность свободно передвигаться!

— Еще как важно. Человек не растение.

— Но разве ты не довольствовался путешествием по карте?

— Это совсем другое дело. Человек не может летать. А тут — летаешь. Вот что такое путешествовать с помощью аэрофотоснимков...

— Смотрю я на тебя, и тоска берет. Жить в таком месте все равно что умереть, разницы никакой.

— Сильно ошибаешься. Иметь возможность сделать даже два-три шага — не то, что быть намертво прикованным к одному месту. Не иметь возможности дойти до туалета очень печально, но кто станет печалиться оттого, что не в состоянии дойти до Южного полюса?

— Но ты же не способен сделать ни шагу.

— Что-нибудь придумаем. Эта дурацкая история не может продолжаться вечно, как ты считаешь?

— Будь это не нога, а воздушный шарик, он бы со временем выпустил воздух...

— А что касается свободы, то ее каждый находит сам. Здесь, в каменоломне, я свободен.

— Ты закончил университет?

— Нет, ушел из колледжа.

— Иногда ты говоришь, как образованный человек. И книг у тебя много.

— Люблю читать. Беру их в библиотеке. Но больше всего мне нравится работать руками. Мне, например, ничего не стоит починить замок на чемодане.

— Может, принести тебе книжку почитать?

В уголках губ появилась чуть заметная, словно занесенная ветром улыбка. Издевается она надо мной, что ли?

— Даже больной раком, которому точно известно, что он скоро умрет, хочет жить, пока не наступит смерть. Ведь жизнь — это и есть ожидание смерти.

— Может, я ошибаюсь, но ты не кажешься мне таким уж счастливым. Корабль и вправду хорош, но все-таки...

— Главное — жить.

— Чудной ты. Будто ждешь не дождешься войны.

— Ты слышала о коллективном самоубийстве китов?

— Слышала, но мало что знаю об этом.

— Киты очень умные. Но вдруг, точно потеряв разум, мчатся к берегу и всем стадом выбрасываются на отмель. И сколько ни пытаются вернуть их в море, ничего не получается. Наглотавшись воздуха, они погибают.

— Наверное, что-то их гонит?

— Китов могут напугать касатки или акулы. Но подобное наблюдается и в районах, где нет акул, а касатки, принадлежащие к отряду китов, тоже иногда совершают коллективное самоубийство. Ученые долго ломали голову над этой проблемой и в конце концов выдвинули интересную гипотезу. Не может ли быть, что киты бегут из воды, боясь утонуть?..

— Как же так, ведь киты всегда жили в море.

— Но они не рыбы. В давние времена они были млекопитающими, которые жили на земле и дышали легкими.

— Что же это, возврат к предкам?

— Странно, похоже на то, что происходит с муравьями: когда у них начинают зудеть ножки, они строят гнездо. И киты, утратив способность всплывать, задыхаются. Может быть, это какая-то инфекционная болезнь. Заболев ею, киты начинают бояться воды, это как бешенство.

— Может, с китами такое и случается, — пробормотала женщина, потирая шею. — По правде говоря, я больше всего боюсь рака. Он страшнее бомбы, которая взорвется неведомо когда.

— Ты начинаешь заболевать китовой болезнью, — попытался я возразить, но чувствовал себя неуверенно, как червяк, старающийся спрятаться в норе. Если женщина не вдохнет в меня силы, я не наберусь мужества отпраздновать отплытие.

— Я не могу без неба, — сказала она.

— В каком смысле?

— У меня есть заклинание, с которым я обращаюсь к природе. Когда я смотрю на небо, воздух кажется мне живым существом. А ветви деревьев напоминают кровеносные сосуды. Не только формой — углекислый газ они превращают в кислород, поглощают азот, осуществляют обмен веществ... Изменение направления ветра и атмосферного давления — движение мышц воздуха, корни травы и деревьев — руки и ноги. Обитающие на земле животные — кровяные тельца, вирусы, микробы...

— А люди?

— Паразиты, наверное.

— Нечто вроде раковой опухоли.

— Возможно. В последнее время воздух что-то не вполне здоров.

— Каковы же слова твоего заклинания?

— «Воздух-сан, ты живой, правда?»

— Прекрасно, но в ядерной войне воздух погибнет первым. Радиоактивная пыль, которая покроет весь земной шар, в течение нескольких месяцев превратит Землю в глыбу льда.

— И все-таки, когда я не вижу неба, мне очень плохо.

Нужно сделать всё, чтобы женщина осталась со мной. Как-нибудь я все же выберусь из этого проклятого унитаза. Если бы я мог сделать хоть шаг, жизнь здесь была бы не такой уж плохой. Когда Тупой Кабан приковал меня цепью к этому же самому унитазу, из глаз у меня от позора и гнева хлынули слезы — как воздух из проколотой гвоздем шины. Сейчас я мечтал лишь о том, чтобы освободиться до того, как вернутся продавец насекомых и зазывала. Зачем радовать их своим унижением? Я собрал в кулак всю волю, сосредоточившись на том, чтобы выбраться. Колумбово яйцо[16] — банальное решение, применимое и к яйцам, купленным на распродаже в супермаркете.

— Наверное, ты этого не сумеешь... Я имею в виду — отбить бетон вокруг трубы...

— А как?..

— Зубилом. Оно вместе с молотком лежит в ящике с инструментами под столом. От начала трубы до пола сантиметров тринадцать. А мою ногу втянуло на глубину сантиметров тридцати. Останется еще сантиметров семнадцать. Значит, если продолбить пол на двадцать сантиметров и пробить в трубе дыру, то удастся впустить в нее воздух, не повредив ногу. Эффект тот же, как если повернуть клапан внизу.

— Не сказала бы, что тот же.

— Почему?

— Унитазом-то после этого нельзя будет пользоваться.

— В ящике есть водостойкая замазка.

— Ничего не получится. Замазка не выдержит такого напора воды. Мы же должны будем спустить труп.

— Если ты не поможешь мне вытащить ногу, не удастся и труп спустить.

— Чем остаться без унитаза, лучше уж отрезать тебе ногу.

— Ты в своем уме? Я капитан, и это мой унитаз.

Губы ее растянулись в мимолетной улыбке. Наверное, она пошутила.

— Но если ждать, пока удастся вытащить ногу каким-нибудь естественным путем, труп завоняет. Противно, я так чувствительна к запахам.

— Когда они вернутся, я уверен, найдется сколько угодно способов. Установят, например, треногу, укрепят на ней блок и с помощью ворота вытащат меня...

— А суставы не вывихнут?

Неужели продавец насекомых и зазывала тоже будут против того, чтобы продырявить трубу? Если замазка не подойдет, можно прибегнуть к сварке. Нет, сварка тоже не годится. После того как моя нога, выполняющая сейчас роль пробки, будет вынута и вода по трубе устремится вниз, по принципу сообщающихся сосудов она снова заполнит трубу доверху, и из дыры хлынет неукротимый поток. Наверное, существуют специальные технические средства, позволяющие вести сварку в воде, но где достанешь необходимое для этого оборудование? Неужели никакого другого способа нет?

Напитавшиеся водой и вспухшие нервные волокна будто прорвали кожу и соприкоснулись с трубой. Я испытал острую боль, словно откусил лед испорченным зубом. Мое тело стало как дырявый мешок, из всех отверстий которого брызнула боль.

— Плохо дело, нога стала как чужая. Боль нестерпимая. Сейчас я закричу.

— Онемела?

— Нет, другое. Возьми меня за руку. Мне станет прохладнее. Дай дотронуться до тебя. Хоть до груди, хоть до зада.

Женщина даже не шелохнулась, оставшись с каменным лицом сидеть на нижней ступеньке лестницы. Из моего горла вырвался вопль, точно выдавили из тюбика зубную пасту. Я завыл, как обезьяна, ударяя себя руками по ляжкам, будто захлопал крыльями. Женщина заткнула уши. Дурак, я так и не спросил, как ее зовут.