Восхождение и гибель реального социализма. К 100-летию Октябрьской революции

5.1. Чем же на самом деле было советское общество?

Ответить на этот вопрос не так-то просто, поскольку при этом необходимо принять во внимание целый ряд сложнейших проблем. Они начинаются уже с вопроса, существуют ли надёжные, точные критерии, по которым можно определить, по праву ли общество носит название «социалистического» или нет. Было бы слишком поверхностно утверждать, что советское общество ещё не соответствовало идеалу социализма и, следовательно, не было социалистическим обществом. При таком подходе мы оказываемся в замкнутом круге, так как это утверждение имеет своей предпосылкой знание такого идеала. Но существовал ли когда-либо идеальный образец социализма? Кто создал такой идеал и определил его содержание?

Если говорить об идеале в духе марксистской теории, то, наверное, речь можно вести об идейном предвидении будущих общественных отношений на основе надёжного знания закономерностей и тенденций развития человеческого общества в целом, а также на основе уже имеющегося практического опыта формирования социалистического общества. Только в этом смысле возникший идеал мог бы служить ориентиром и критерием оценки реально существующего общества.

Поскольку такого опыта ранее не было, ни Маркс, ни Энгельс не выработали соответствующего идеала социализма. Ленин также отказывался заниматься этим, поскольку, как он говорил, для этого ещё не был наработан эмпирический материал.

Из этого следует, что не может быть универсального идеала социализма, поскольку всякое общество развивается в конкретных исторических условиях, при этом приобретая собственный опыт и знания. Уже из этого вытекает тот вывод, что неприемлемо и совершенно неисторично мерить каждый период развития возникающего или развивающегося социалистического общества неким вневременным абстрактным идеалом — вместо того, чтобы исходить из конкретных объективных возможностей развития, исследуя, в какой мере они были реализованы и какие возможности были упущены в результате ошибочных политических решений, приведших к негативным последствиям, которых можно было бы избежать.

Такое сравнение могло бы послужить критерием для критической оценки прогресса и состояния общества и в то же время для побуждения к ликвидации имеющихся недостатков или извращений и к осуществлению необходимых исправлений.

Кроме того, необходимо также учитывать, что между идеалом как идейным духовным продуктом и социалистическим обществом как реальностью всегда будет существовать несоответствие, поскольку идеал представляет собой обобщение и упрощение, в то время как реальное общество — весьма сложная сущность с большим количеством структурных взаимоотношений, свойств, а также и пережитков прошлого. Следовательно, как совершенно верно подметил ещё Ленин, не существует ни «чистого капитализма», ни «чистого социализма». Точно так же недостижимо и полное соответствие между идеалом и реальностью.

Однако соотношение между идеалом общества и реальным обществом ещё сложнее, поскольку необходимо учитывать и диалектическую взаимосвязь сущности и явления. Отрицательные оценки в отношении социалистического общества чаще всего выносятся при фокусировке внимания на отдельных явлениях. В упрёк ставятся недостатки, деформации и извращения, ошибочные политические решения, произвол и противозаконные действия конкретных ответственных политиков — при этом оценка даётся без учёта внутренних отношений этих явлений к сущности общества, в свою очередь также обусловленных и опосредованных определёнными объективными и субъективными факторами.

Общественные системы отличаются не только внешними формами проявления, которые могут быть более или менее связаны с сущностью соответствующего общества, однако не определяют его сущность. Сущность же общества сосредоточивается прежде всего в господствующем способе производства и, в первую очередь, в отношениях собственности на средства производства. Именно в этом состоит главное различие между капиталистическим и социалистическим обществами как общественно-экономическими формациями разного типа со своими собственными экономическими, общественными и политическими структурами и вытекающими из них закономерностями, тенденциями развития, а также с соответствующим формированием всей политической, юридической и идеологической надстройки.

В зависимости от состояния экономического развития социалистического общества различные проявления этой сущности могут временно или частично находиться в противоречии с определёнными требованиями сущности общества. Из-за этого сущность данного общества может быть нарушена, возможно, даже деформирована, но не ликвидирована; из-за этого прогрессивная историческая роль возникающего социалистического общества, находящегося на начальной стадии своего развития, может быть преуменьшена, однако же не сведена к нулю. Поэтому указания на противоречивые, а также негативные формы проявления в процессе развития социалистического общества не являются достаточной причиной оспаривать его социалистический характер.

Такая диалектическая взаимосвязь справедлива для всех формаций, поскольку сущность и формы её проявления никогда не могут быть тождественны. В особенности это верно для антагонистических общественных формаций, основанных на частной собственности на средства производства, а следовательно — на эксплуатации человеческой рабочей силы имущими классами.

Сущность капиталистического общества характеризуется частными отношениями собственности на средства производства, экономическими законами и тенденциями, вытекающими из них и, в конечном счёте, определяемыми классовыми интересами. Поскольку закон прибавочной стоимости и стремление к наживе выступают главными движущими силами такого общества, то его сущность проявляется во многих явлениях, однозначно негативно сказывающихся на человеке: первоначальное накопление капитала, которое было (и продолжает быть) связано с обнищанием и разрушением целых групп населения, бесчеловечные условия эксплуатации раннего капитализма, уничтожение большого количества более слабых предприятий в конкурентной борьбе и т. д. и т. д. Эти уродливые проявления сущности капиталистического общества, однако, не препятствуют тому, что капитализм в целом играет огромную прогрессивную роль в развитии человеческих производительных сил, цивилизации и культуры, и что именно в этом состоит основное содержание его сущности. Никто не отрицает этой прогрессивной роли капитализма в человеческой истории, несмотря на то, что капитализм нигде и никогда не соответствовал буржуазным идеалам свободы, равенства и братства.

В ходе развития социалистического общества человеческая история постепенно, на длительном историческом пути, лишается своего антагонистического характера — не одним махом, а именно в ходе продолжительного процесса развития, поскольку последствия, пережитки и следы прошлого ещё долго продолжают влиять и на возникающее новое общество. Однако большинство проявлений, в которых выражается сущность социалистического общества, уже заметно более гуманны и благоприятны для развития человеческой личности, чем это было и продолжает быть в более ранних антагонистических обществах.

Вместе с тем, конечно, нельзя отрицать, что в процессе развития первого социалистического общества в Советском Союзе в то же время происходило искажение его сущности — в весьма отрицательных, бесчеловечных формах проявления. Они стали возможны в силу совокупности объективных и субъективных факторов, среди которых важнейшими были общая отсталость страны, низкий уровень культуры и серьёзные просчёты в формировании политической системы. Личные качества исторических деятелей также играли свою роль. Благодаря этим и другим неблагоприятным обстоятельствам жаждущие власти личности — в данном случае особенно Сталин — получили возможность «подстёгивать» общественный прогресс методами, средствами и инструментами принуждения и насилия, осуществлять противозаконный произвол, организовывать репрессии и волны преследований и террора — якобы в интересах социализма, но фактически для укрепления собственной власти.

Использование методов и средств принуждения и насилия деформировало сущность социалистического общества и нанесло ей урон, не ликвидировав, однако, полностью. Тем более, что чаще всего речь шла о временных явлениях, которые позднее, по крайней мере отчасти, могли быть преодолены. Поэтому безосновательно связывать социалистический характер советского общества с использованными насильственными методами и вообще отрицать его указанием на негативные проявления деформированных процессов развития, как делал, например, цитированный выше Яковлев. Он игнорировал все решающие достижения, содержание и тенденции развития советского общества, в которых выражалась сущность социализма, и абсолютизировал диктаторские методы принуждения и насилия, применяя которые, Сталин считал, что может за их счёт ускорить прогресс.

Для объективной оценки советского общества в различные периоды его развития необходим конкретно-исторический и в то же время диалектический подход — чтобы исследовать и оценить, как постепенно формировалась сущность социализма в борьбе с остатками и пережитками капитализма. Она формировалась в противоречиво протекавших процессах развития, планировавшихся и осуществлявшихся политическим руководством. Поскольку речь при этом шла о проблемах и задачах, впервые проявившихся в человеческой истории, ошибки и промахи были не только возможны, но и неизбежны. Однако не временные общественные отклонения, возникшие из-за ошибок и неверных политических методов, составляют сущность советского общества, а фундаментальные свойства, закономерности и тенденции развития, составившие его как общественную систему, а также роль этого общества в истории человечества.

Лишь подходя к оценке советского общества с такими критериями, мы сможем получить объективную оценку, не исчерпывающуюся ни поверхностным и некритическим приукрашиванием, с одной стороны, ни крайне критическим, но на деле ещё более поверхностным осуждением — с другой. Такие вердикты чаще всего основываются на моральных аргументах и эмоциях, а не на трезвой и научной аргументации.

Как уже ясно из предыдущих строк, специфические объективные и субъективные условия развития Советского Союза привели к довольно странному и весьма противоречивому формированию социалистического общества и вследствие этого также к созданию теоретической модели социализма, продемонстрировавшей явные недостатки и отклонения от научного социализма. То, что Сталин в середине 1930‑х гг. объявил уже более или менее построенным и работоспособным социалистическим обществом, в реальности было лишь грубым каркасом социализма, обладавшим солидным экономическим фундаментом, однако ещё вовсе не достаточным для окончательного завершения здания социализма. Его контуры и перспективы уже наметились, однако оно ещё не обрело видимой формы.

Экономический фундамент со стоящим на нём грубым каркасом нового общества возник прежде всего благодаря социалистической индустриализации и созданию машинизированного крупного сельского хозяйства. Этот экономический фундамент отличался тем, что индустриальные средства производства были уже не частной, а общественной собственностью, которой распоряжалось советское государство и которая планомерно использовалась для дальнейшего построения социалистического общества. Это — принципиальное отличие от капитализма, несмотря на то, что валовой продукт в сравнении с развитыми странами оставался поначалу относительно невелик, потому что получаемый прибавочный продукт теперь уже шёл не в частную собственность имущих классов, а служил обществу и его дальнейшему развитию в интересах всех трудящихся.

Однако успехи, достигнутые при создании этого экономического фундамента, в особенности коллективизация сельского хозяйства, были достигнуты по большей части методами принуждения. Экономический фундамент, созданный главным образом в ходе индустриализации, в различных отношениях оставался ещё довольно зыбким, и, по-видимому, Сталин не замечал этого. Важнейшие части и блоки этого фундамента были возведены за беспрецедентно короткое время, что стало огромным достижением прежде всего рабочего класса и технической интеллигенции. Они превратили сельскохозяйственную страну в промышленно развитое государство. Как бы то ни было, но беспристрастная оценка не может ограничиваться констатацией огромных достижений: она должна также учитывать и недостатки — дабы возникла реалистическая оценка достигнутого уровня развития и чтобы можно было определить задачи, всё ещё подлежащие решению.

Индустриализация на определённое время требовала опережающего развития сырьевой и тяжёлой промышленности, то есть прежде всего производства средств производства. Поэтому временное отставание лёгкой промышленности и, следовательно, производства предметов потребления, было неизбежно. Меж тем эта необходимость оказалась догматически абсолютизирована в том утверждении, что производство средств производства всегда должно расти быстрее, чем производство предметов потребления. Следствием этого стало то, что материальный уровень жизни населения заметно отставал от требований, предъявляемых социалистическим обществом.

Рост производства угля, нефти, железа, стали, промышленного оборудования, тракторов и станков был необходим, но он не вёл автоматически к повышению материального уровня жизни населения, так как для этого необходимо также развитие и диверсификация отраслей промышленности, производящих предметы потребления. Вследствие своеобразного развития русского капитализма эти отрасли отставали и прежде, однако теперь этому развитию уделялось ещё меньше внимания. В силу этого предложение оставалось недостаточным для удовлетворения количественно и качественно растущих потребностей населения; многих видов товаров попросту не существовало, в то время как отдельные товары повседневного потребления постоянно оказывались в дефиците. Наблюдалась огромная нехватка жилья, и такое положение также не соответствовало требованиям социалистического общества — независимо от того, была ли та или иная проблема наследием старого общества.

В силу указанных причин социалистическое общество Советского Союза представляло собой лишь каркасную постройку, ранний социализм. Утверждение Сталина о том, что социалистическое общество якобы уже построено и что теперь можно взяться за постепенный переход к высшей фазе коммунизма, свидетельствовало, с одной стороны, о довольно примитивной идее социализма, а с другой стороны — об отходе от элементарных понятий марксизма в сторону субъективистской концепции, вылившимся в иллюзорную выдачу желаемого за действительное. В последние годы правления Сталина уже поговаривали о «великих стройках коммунизма» — словно бы уже совершался переход на высшую фазу нового общества. Меж тем эти «великие стройки» ограничивались несколькими высотными домами, возведёнными с большими затратами, новым университетом на московских Ленинских горах и Волго-Донским каналом с гигантским бронзовым монументом Сталина — то есть постройками, едва ли сильно изменившими реальный уровень развития социалистического общества и его экономическую производительность.

Несмотря на это, в 1961 г., уже при Хрущёве, руководство КПСС решило продолжить сталинскую линию перехода к коммунизму в новой программе партии. Учитывая то, что социалистическое общество ещё не было полностью построено, что оно совершенно не обладало необходимыми для этого экономической производительной мощью и производительностью труда, это была абсолютно нереалистическая цель, выполнить которую было невозможно.

В экономической политике нового хрущёвского руководства произошло два важных изменения, о которых мы выше уже говорили. Во-первых, теперь стала быстрее и в большем объёме развиваться лёгкая индустрия (с целью значительного повышения уровня жизни населения), а во-вторых, сельское хозяйство было освобождено от налогов и получило бо́льшую материальную поддержку, поскольку основная часть колхозов не отличалась производительностью и жила впроголодь. Однако по сути ничего не было изменено в политической системе — такой, какой её создал Сталин. Несмотря на очевидную нехватку демократии, она продолжала считаться приемлемой. Несмотря на мягкую и непоследовательную критику Сталина и его политики, сталинская модель социализма оставалась общим ориентиром в политике.

После XX съезда КПСС теоретические усилия были прежде всего направлены на борьбу против «догматизма и начётничества» и на возвращение к концепциям Ленина и «ленинским нормам партийной жизни». Но это была весьма поверхностная борьба, не затрагивавшая сути дела. Пусть и перестали цитировать Сталина, однако вместо этого стали ещё больше цитировать Ленина. Более глубокого обсуждения искажений марксистской теории, совершённых Сталиным, не произошло.

В попытке преодолеть замешательство, возникшее в социалистических странах и в коммунистическом движении после XX съезда, КПСС стремилась сократить нанесённый урон. Этому служило, например, решение ЦК КПСС, опубликованное в июне 1958 г. «О культе личности и его преодолении», в котором критиковались ошибки и злоупотребления Сталина, но в то же время утверждалось, что они нисколько не затронули и не изменили сущности социалистического общества. В то же время в этом решении значительная часть критики нивелировалась тем, что Сталин признавался выдающимся «теоретиком марксизма-ленинизма».

В первую голову руководство КПСС стремилось не допустить отхода социалистических стран от советской модели, так как из-за этого неминуемо пострадал бы образ Москвы как примера для подражания и её авторитет. Этому служила и Международная Конференция представителей коммунистических и рабочих партий по случаю 40-летия Октябрьской революции, созванная в Москве в ноябре 1957 г. Сталинская модель советского социализма и впредь должна была служить обязательной моделью. В резолюции сущностные аспекты этой модели были объявлены «общезначимыми закономерностями социалистической революции и социалистического строительства», а другие пути, такие как путь югославских коммунистов, осуждались за «ревизионизм».

Но вернёмся к реалиям советского общества, чтобы ещё более углубить ответ на вопрос, чем же оно было на самом деле.

Некоторые утверждают, что в конце 1930‑х гг. оно продолжало оставаться переходным обществом. Если понимать под этим, что общество перехода от капитализма к социализму представляет собой положение, при котором социалистические и капиталистические экономические формы сосуществуют бок о бок и борются между собой, то советское общество на этой стадии развития уже не было переходным обществом, поскольку экономические основы, отношения собственности на средства производства, производственные отношения, общественная структура, система образования и всё направление развития общества были уже определённо социалистическими. Продолжавшие существовать материальные, общественные и идеологические элементы и остатки капитализма — «родовые пятна старого общества» — естественно, ещё существовали в определённом объёме. Они могли затруднять и оказывать негативное воздействие на ход социалистического развития, однако уже не играли решающей роли. Тем более они не могли определять общественного характера общества.

Меж тем, несмотря на достигнутый прогресс в социалистическом строительстве, это общество было социалистическим лишь в начальной стадии, характеризуясь значительными недостатками, неразрешёнными противоречиями, а также серьёзными отклонениями в развитии. Как уже было показано, в сущности они проистекали из трёх комплексов причин: во-первых, из прежней отсталости России и вызванных этим последствий; во-вторых, из ошибок руководства, допущенных в этой первой в мировой истории попытке установить социализм; и в-третьих, из деформаций марксистской теории и социалистической политики, возникших по причине уже указанных факторов и вызванных главным образом деятельностью Сталина. Таким образом, они являются следствием целого комплекса объективных и субъективных факторов, которые в своём взаимодействии и в ходе исторического развития привели к столь противоречивому и покуда несовершенному результату.

Однако это не даёт аргументов в пользу того, чтобы в принципе оспаривать социалистический характер советского общества.

Бухарин ещё в 1925 г. осознавал, что по исторически сложившимся причинам в Советском Союзе возможен лишь «отсталый тип социалистического строительства», правильно считая, что большевикам не следует стыдиться этого[217]. Однако с расцветом сталинского культа такие реалистические воззрения уже не приветствовались, вместо этого в пропаганде постоянно приукрашивалась и идеализировалась всё же ещё достаточно несовершенная реальность, что означало — замалчивать или отмахиваться от ещё существующих недостатков, нерешённых противоречий и отклонений вместо того, чтобы их преодолевать!

Значительные достижения советского общества на первых порах его развития (примерно до начала 1930‑х гг.) проявились не только в создании экономического базиса, но и в заметном культурном импульсе, выразившемся в разнообразии художественного творчества в литературе, театре, кино, архитектуре, скульптуре и живописи. В то время во всех областях искусства возникали выдающиеся произведения, многие из которых приобрели мировую известность, поскольку отражали большую идейную и творческую силу революции и социализма. Этот расцвет наглядно продемонстрировал, что социализм стремится подняться на более высокую ступень человеческой культуры и цивилизации, уже в своей ранней фазе создав для этого лучшие условия, чем любое другое общество до него.

Однако в последующие годы сталинского руководства ВКП(б) всё дальше уходила от этой линии социалистической культурной политики, принявшись за догматическую политическую опеку, поскольку теперь — согласно сталинской теории социализма — прямое руководство всей духовной жизнью общества со стороны партии считалось атрибутом её «ведущей роли». Зачастую это вело к постановке препон и к подавлению художественных направлений и стилей, к преследованию художников и к обеднению и выхолащиванию культурной жизни. Выдающиеся художники дискредитировались необоснованными оценками, их творчеству препятствовали запретами, они подвергались преследованиям, из-за чего некоторые в разочаровании покинули свою родину. Такая культурная политика противоречила сущности социализма и его принципам, однако она являлась аспектом сталинской модели социализма, предусматривавшей в том числе подчинение культуры и искусства прямому руководству партии.

Строящееся социалистическое общество создало благоприятные условия и для развития науки. Старая Российская Академия Наук была преобразована в Академию Наук СССР и расширена. Возникли многочисленные новые институты естественных и общественных наук, в результате чего создавалась атмосфера, благоприятствующая прогрессу наук на пользу общества.

И хотя часть научных сил из-за своих антисоветских предрассудков отказывалась от сотрудничества с советской властью и эмигрировала либо была выслана в результате своего враждебного поведения, наука в молодом Советском Союзе пользовалась широкой поддержкой и быстро разрасталась. Знаменитые учёные, инженеры и техники принимали активное участие в объединении науки и производства, в работе Госплана, являлись советниками в различных учреждениях советского государства.

Для подготовки марксистских научных кадров главным образом в области философии, экономики и исторической науки, в которых в большом количестве нуждались университеты и вузы, был создан Институт красной профессуры (ИКП). Институт Маркса-Энгельса под руководством выдающегося исследователя Маркса Д. Б. Рязанова (1870–1938) собирал литературное наследие Маркса и Энгельса по всему миру и завоевал значительное признание осуществлением первого издания до тех пор не публиковавшихся работ классиков марксизма (например, «Немецкой идеологии», «Экономико-философских рукописей» и других) на языке оригинала и в русском переводе. В результате обширных исследований этот институт сумел приступить к изданию полного собрания сочинения Маркса и Энгельса («Marx-Engels-Gesamtausgabe», MEGA), заложив этим камень в основание большого историко-критического полного собрания сочинений Маркса и Энгельса, над которым продолжается работа и поныне. Институт Ленина был специально создан для того, чтобы собрать и издать полное литературное наследие Ленина. До тех пор, пока институт находился под руководством Л. Б. Каменева, он справлялся со своей задачей, однако после того момента, как он оказался в руках сталинского руководства, его первоначальная задача всё больше искажалась, поскольку теперь работы Ленина придирчиво отбирались, а некоторые даже замалчивались. Публикации должны были прежде всего служить для оправдания взглядов Сталина и его политики.

Пока в соответствии с сущностью социализма в Советском Союзе царила атмосфера свободной научной деятельности, в марксистских общественных науках развилась большая активность и появились интересные публикации в сферах философии, теории государства и права, политической экономии, психологии и истории. При этом формировались различные школы с отличавшимися подходами, что вело к оживлённому обмену мнениями и к дискуссиям, благоприятным для процесса познания.

Однако по мере того, как Сталин завоёвывал и идеологическую власть, навязывая свои теоретические взгляды как общеобязательные и подавляя другие мнения как якобы немарксистские или антипартийные, условия научной работы ухудшались.

Доминирование ограниченного сталинистского догматизма в теории и идеологии в форме созданного Сталиным «марксизма-ленинизма» привело к тому, что теоретическая работа в области марксизма, в особенности в философии, политической экономии и научном социализме, как правило сводилась лишь к интерпретации, комментированию и популяризации взглядов Сталина, а самостоятельная творческая работа жёстко регламентировалась и подавлялась. Следствием этого стало то, что марксистская теория потеряла свою незаменимую роль инструмента объективного анализа общественного развития, идейно поддерживающего и критически сопровождающего социалистическую политику. Такое состояние теории марксизма и теоретического мышления в Советском Союзе стало одной из причин, с течением времени способствовавших тому, что социалистическое общество всё больше увязало в неразрешимых противоречиях, ускоривших его гибель.

В завершающий период своего развития, в особенности после провала требования построить коммунизм за двадцать лет, КПСС оказалась перед растущей проблемой прояснения своей позиции. По прошествии к 1981 году указанного срока, когда от коммунизма не ощущалось ровным счётом ничего, все узрели (как в той сказке о новом платье короля), что король-то — голый! Разумеется, социалистическое общество достигло значительных успехов в 1960‑х и 70‑х годах, однако этого было недостаточно, чтобы окончательно достроить социализм.

Брежневская руководящая группа боялась сказать народу правду, а именно, что программа перехода к коммунизму провалилась. Они боялись лишиться авторитета и уважения как у советского населения, так и в международном коммунистическом движении. Однако потеря произошла и без этой уступки, хотя пропаганда и старалась несколько завуалировать суть дела. Об этом происходили внутренние дискуссии, которые вначале привели к компромиссу — назвать новый этап развития «совершенствованием социализма и постепенным переходом к коммунизму», причём «совершенствование» якобы уже полностью работоспособного социалистического общества хотели представить как переход к коммунистическому обществу. Эта нелогичная вспомогательная конструкция не была по-настоящему удовлетворительной и подняла больше вопросов, чем была способна разрешить. КПСС стремилась прежде всего сохранить свою ведущую роль в сообществе социалистических стран, внушая ему, что Советский Союз в своём развитии остаётся далеко впереди.

В 1960‑х гг. экономически наиболее развитые социалистические страны оказались перед вопросом, следует ли им после завершения переходного периода от капитализма к социализму, то есть с окончанием создания основ социалистического общества, приступать к постепенному переходу к коммунизму. СЕПГ считала, что для этого нет достаточных оснований и что «широкомасштабное строительство социализма» ещё вовсе не завершено. При дальнейшей разработке и обосновании этой политической линии руководство СЕПГ при Вальтере Ульбрихте пришло к выводу, что социализм не сводится к кратковременной фазе, некой промежуточной станции на пути к коммунизму, а является долговременной общественной системой, которая должна всесторонне развиваться на собственной основе, создавая предпосылки для дальнейшего перехода к высшей фазе коммунизма. При этом с помощью научно-технической революции необходимо достичь такого уровня развития производительных сил, чтобы производительность труда смогла превзойти производительность труда в капиталистических странах. Ульбрихт даже говорил о практически самостоятельной фазе.

Эта концепция представляла другую теорию социализма, отличную от сталинской. В 1963 г. она появилась в партийной программе СЕПГ в формулировке, что дальнейшее формирование социализма является историческим процессом глубоких изменений во всех областях общества. Достигнутая в то время стадия социализма именовалась «развитым социалистическим обществом». Конечно, это было лишь условное название, по сути говорившее лишь о том, что этот социализм уже качественно отличается от своей начальной фазы, однако этот этап должен пройти ещё довольно длительное развитие, прежде чем называться завершённым. Эта оценка была реалистической в том смысле, что она не претендовала на представление неготового социалистического общества чем-то более высоким и не называла его строительство завершённым.

Этот взгляд вызывал подозрения у советского руководства брежневских времён, поскольку недвусмысленно указывал на отход от сталинской модели социализма. Однако оно воздержалось от публичной критики. Ответственные работники Академии Общественных Наук при ЦК КПСС осознали, хотя и после довольно продолжительных дискуссий с их коллегами из ГДР, что эта концепция и соответствующие формулировки во всяком случае более логически последовательны и гораздо ближе к реальности, чем построения КПСС, и в конце концов высказались за то, чтобы перенять их. Позднее они были использованы руководителями КПСС, когда в ноябре 1982 г. генеральным секретарём стал Андропов.

Пусть столетие Октябрьской социалистической революции станет поводом для подведения критических итогов. Необходимо исследовать, какие достижения в общественном развитии принесла эта революция и какой опыт из неё можно извлечь для всего, что важно для дальнейшей истории человеческого общества.

Название книги Джона Рида «Десять дней, которые потрясли мир» свидетельствует об огромном впечатлении, которое Октябрьская социалистическая революция произвела на её современников. То, что крупнейшие империалистические державы предприняли военную интервенцию, тем самым вмешавшись в ход гражданской войны между силами царистской контрреволюции и социалистической революции, означало, что речь шла не только о национальном русском деле, а об уникальном событии международной важности.

Самые реакционные силы капитала сразу поняли, что здесь будет брошен серьёзный вызов их общественной системе в целом, так как и среди населения развитых капиталистических стран кипело недовольство, поскольку трудящиеся массы страдали от последствий империалистической войны, а растущее сопротивление обязано было вызвать изменения. Искра русской революции могла быстро перекинуться и зажечь другие революции, поэтому восстание в России должно было быть задушено как можно быстрее.

Таким образом, Октябрьская революция открыла новую эпоху общественного развития, в которой на историческую повестку дня встал вопрос о замене капитализма социализмом. В отсталой России это случилось лишь из-за её особого общественного развития, в котором феодализм, капитализм свободной конкуренции и монополистический капитализм отчасти перекрывались между собой и потому чрезвычайно обострили противоречия, ещё более усугублённые войной. В то же время развитые капиталистические страны, находящиеся на стадии империализма, уже достигли границ, за которыми существование эксплуататорских классов, владеющих средствами производства, не только стало экономически излишним, но и представляло всё бо́льшую опасность для будущего всего человечества.

Именно благодаря тому, что Октябрьская революция открыла новую эпоху человеческой истории, она приобрела выдающееся значение в мировой политике. Его не умаляет и тот факт, что в развернувшемся позднее соревновании общественных систем этот первый исторический почин закончился гибелью социализма — точнее, социализма определённой модели и только в Европе.

Сегодняшние противники социализма стремятся принизить всемирно-политическое значение Октябрьской революции, либо же вообще отрицают его, распространяя измышления, будто бы речь идёт всего-навсего лишь о перевороте, осуществлённом крошечной группой салонных большевиков. Меж тем эти ничтожные доводы опровергаются фактами. Ложь не становится правдой от того, что ренегаты социализма (вроде бывшего члена Политбюро Яковлева) без малейшего знания фактов заявляют: «Я пришёл к глубокому убеждению, что октябрьский переворот является контрреволюцией, положившей начало созданию уголовно-террористического государства фашистского типа». Видимо, он не может припомнить элементарных марксистских знаний, которые получил, будучи выпускником Академии Общественных Наук при ЦК КПСС, и много лет распространял, занимая при Брежневе должность заведующего отделом пропаганды ЦК КПСС. Когда уже при Горбачёве он стал секретарём ЦК и членом Политбюро, ответственным за идеологию, его знания марксизма и его социалистические убеждения, по-видимому, полностью улетучились. После якобы глубокого изучения произведений Маркса они съёжились до нескольких лозунгов, и Яковлев пришёл к абсурдному выводу, будто Маркс всю жизнь стремился к одному насилию, власти и террору, и что марксизм — это лишь «идиотские мифы».

Бесполезно ожидать каких-то убеждений у того, кто цинично признаёт, что в своей многолетней деятельности в партийном аппарате был не просто двуличным, а даже трёхличным: говорил одно, думал другое, а делал третье. Если такой человек в автобиографии признаётся, что его «меньше всего интересовал марксизм сам по себе», в то же время с гордостью заявляя, что за свою трёхлетнюю учёбу в Академии Общественных Наук всегда получал только лучшие оценки, то можно предположить, насколько глубоки должны быть эти «глубокие убеждения», к которым он якобы позднее пришёл.

Было и остаётся долгом всех социалистов защищать от таких фальсификаций историческую правоту социалистической Октябрьской революции и её всемирно-историческое значение. Это был не путч и не контрреволюция, а общественная необходимость, законная попытка создать альтернативу преступной системе.

Феодальным обществам Европы потребовалось для развития более тысячи лет, буржуазно-капиталистическому обществу — около пятисот лет. Даже учитывая то, что в новейшее время ход исторической эволюции чрезвычайно ускорился, для формирования окончательно построенного социалистического общества необходимо отсчитывать по крайней мере сто пятьдесят лет. На деле ему не было дано и половины этого срока.

Для человечества социализм знаменовал первую гуманистическую перспективу построения социально справедливого общества, которое в своём развитии преодолело бы раскол общества на имущих и неимущих, на правящие и подчинённые классы, предоставив всем людям равные шансы на развитие своей личности. А прежде всего оно впервые привело бы к ненасильственному состоянию общественной жизни. Будь оно было реализовано в мировом масштабе, оно также могло бы ликвидировать причины войн, воплотив идеал вечного мира, поскольку основными принципами этого общества были и остаются труд и мир.

Поэтому социализм в принципе и в перспективе своей возможной эволюции уже является обществом, исторически превосходящим капитализм. Выдающийся марксистский теоретик Георг Лукач, вспоминая свой долгий политический опыт, заявлял в отношении важнейших проблем современного человечества, что «самых плохой социализм всегда лучше, чем самый хороший капитализм»[218]. Это же, и совершенно справедливо, повторил уже после гибели социализма драматург Петер Хакс.

Отстаивание этой точки зрения не имеет ничего общего ни с догматизмом, ни с меланхолической ностальгией по ГДР. Это констатация исторических фактов и в то же время определение позиции на будущее, поскольку всякий будущий социализм должен опираться на этот опыт, не ограничиваясь им. Тому, кто отвергает опыт реального социализма, совершенно точно не отыскать пути в социалистическое будущее.

Однако принципиальная защита социализма никоим образом не означает, что мы должны объявить весь его путь развития безошибочным, незапятнанным или безальтернативным. Ошибки, возникавшие из-за недостатка опыта или вследствие ошибочной оценки объективных условий и реальных возможностей, происходили в немалом количестве, и не всегда имелась возможность их исправления, как видно из развития социалистического общества в Советском Союзе. Принимались ошибочные решения, впоследствии приводившие к отклонениям в развитии. Недостатки возникающего социалистического общества имели как объективные, так и субъективные причины, из-за чего важной задачей остаётся их критический анализ, чтобы позднее их можно было избежать.

Однако нужно проводить очень чёткое разграничение между ошибками и неправильными решениями с одной стороны, а с другой — произволом и преступным злоупотреблением властью, связанными с диктаторской системой правления Сталина. Это было совершенно другое дело, поскольку они несомненно противоречат принципам социализма и концепциям марксизма. Они привели не только к ошибкам, но и к искажениям и извращениям, нанесшим серьёзный и долговременный урон сущности социалистического общества.

Не должно оставаться никаких сомнений в том, что для социализма необходима диалектическая взаимосвязь цели и средства, так как его гуманистические цели невозможно реализовать бесчеловечными средствами принуждения, насилия и террора. Насильственные методы, задействованные Сталиным и его окружением во внутрипартийных дискуссиях для устранения, криминализации и физического уничтожения инакомыслящих функционеров, репрессии против целых групп населения, депортации и в особенности судебные процессы, основанные на фальсификациях и лжи, — не имели и не имеют никакого оправдания. Они нарушали не только законы Советского Союза, но и политическую мораль социализма.

Марксистский тезис о том, что насилие является повивальной бабкой всякого общества, беременного чем-то новым, не должен неверно использоваться для оправдания насилия в какой бы то ни было фазе развития этого нового общества. В революционный период борьбы за политическую власть насильственные методы более-менее неизбежны, и если свергнутые бывшие правящие классы организуют насильственную контрреволюцию, то революционные силы должны противостоять им лишь насилием, чтобы разбить их и сохранить завоевания революции. Если контрреволюция использует в борьбе средства террора, то временно, как крайняя мера защиты, оправдан и ответный террор — как представлялось это Ленину, хотя воздействие террора и на самих революционеров, на их мышление и деятельность, может стать весьма проблематичным.

В то же время Ленин подчёркивал, что насилие и террор в принципе не могут служить подходящими средствами для строительства социалистического общества и потому оправданы лишь в чрезвычайных ситуациях для защиты от контрреволюционного террора. Поэтому всякие попытки оправдать применение принуждения и насилия, репрессий и террора Сталиным во всех фазах развития социалистического общества противоречат концепциям марксизма и принципам социализма. Такая практика была не только неверной и вредной, но и преступной. Потому любые попытки завуалировать и оправдать её, какие бы ни приводились мотивы, в принципе недопустимы, поскольку не только исходят из пренебрежения неопровержимыми фактами, но и игнорируют принципы и ценности социализма.

Когда и по сей день некоторые марксисты защищают подобные взгляды, несмотря на то, что после раскрытия московских архивов стали известны шокирующие акты преступных деяний Сталина и его окружения, и их невозможно всерьёз опровергнуть, то этим они не служат социализму, а против своей воли дискредитируют его, поскольку таким образом отождествляют сущность социализма с некоторыми из его извращённых проявлений.

Безусловно верно, что взгляды и поступки Сталина нуждаются в объяснении, так как имеют свои объективные причины в общественных условиях, противоречиях и проблемах, но при этом они имеют и субъективные причины в уровне образования, в опыте, в способности к суждениям и в чертах характера Сталина и других ответственных функционеров. Трудно выяснить степень влияния каждой из этих причин на мышление и деяния Сталина, но определённо было бы грубым упрощением стремиться объяснить их лишь ссылками на его характер, либо, наоборот, утверждать, что они были в основном или исключительно выражением общественных противоречий, сопровождавших построение социализма в Советском Союзе, и что их можно легко отсюда вывести, как это, например, проделал Ганс Хайнц Хольц в своей серии статей[219]. В таком случае это даёт не столько объяснение, сколько оправдание в том числе и беззаконного произвола и преступлений, поскольку противоречия при построении социализма, как известно, неизбежны, однако пути их решения могут быть весьма различны.

Более точный анализ не только показал бы, из каких объективных общественных отношений и противоречий возникали определённые взгляды и решения, но и по каким причинам из возможных решений были выбраны именно решения, опирающиеся на использование принуждения, насилия и террора, хотя они не были единственно возможными. А для этого необходимо исследовать субъективные факторы, в особенности личные мотивы. Только такой подход позволит установить и оценить личную ответственность за политические решения[220].

Во всех классовых обществах прогресс является весьма противоречивым процессом, и зачастую ему способствовали такие человеческие поступки и деяния, которые в наши дни и по действующим сейчас этическим меркам считались бы аморальными. Предшествующая история человечества полна всяческих подлостей, убийств и преступлений. Это в первую очередь следствие антагонистического характера классовых обществ, основанных на частной собственности на средства производства и потому неизбежно создающих общественные отношения, побуждающие людей к стремлению к личной выгоде, к эгоизму и к жажде власти. Природа человека такова, что во все времена были и будут индивидуумы, у которых негативные черты характера настолько сильны, что в определённых общественных условиях их деятельность на благо общества связана с личными мотивами (такими как эгоизм, стяжательство, жажда власти и т. д.), и что они при этом более или менее необузданно преследуют свои личные интересы. В революционные периоды общественного развития это происходит сплошь и рядом.

Нет причин считать, что такие черты характера не проявляются в большей или меньшей степени и у первых лиц коммунистических партий и социалистических государств. При этом нельзя исключать, что некоторые из этих черт временно и при определённых обстоятельствах могут сыграть и положительную роль. Говоря по-гегелевски, диалектика исторического прогресса иногда демонстрирует весьма противоречивые сочетания общественных отношений и отдельных деятелей, в которых знаменитая «хитрость разума» использует в том числе и неприятные человеческие свойства и страсти как средство для продвижения и ускорения общественного прогресса. Я имею в виду жажду власти, мстительность, высокомерие, тщеславие, наглость и жестокость. Как мы видим, это было немаловажной чертой развития Советского Союза после смерти Ленина — чертой, неразрывно связанной с деятельностью Сталина. Необходимо выяснить контекст, возникший в весьма специфических условиях, вместо того, чтобы сразу диагностировать «предательство революции» или демонизировать Сталина, отрывая его от этих условий и рассматривая его словно свободно парящего индивидуума, что нередко встречалось после откровений XX съезда.

Доменико Лосурдо критиковал такой подход как немарксистский[221], и я с ним согласен. Для объяснения гибели социализма он старается избегать категорий «крах» и «предательство», предпочитая называть всю историю социализма историческим «учебным процессом». И это тоже совершенно верно. Вся история социализма начиная с Октябрьской революции — большой процесс накопления опыта, учёбы и идущего вперёд познания, который, к сожалению, не происходил с должной интенсивностью и не привёл к результатам, которые предотвратили бы гибель социализма.

Однако в весьма интересных соображениях Лосурдо я не нахожу некоторых пунктов, которые мне сегодня представляются важными. А именно, прежде всего: как нужно судить о деятельности Сталина с учётом исторических условий и последствий его теоретической и практической деятельности — как с исторической, так и с моральной точки зрения?

У итальянского профессора философии эти вопросы как будто бы остаются в полутени и без ясного ответа, из-за чего может возникнуть впечатление, будто для коммунистического движения нет проблемы в том, что отдельная личность приобретает почти неограниченную власть в партии и над партией, присваивает себе политико-идеологическое и теоретическое право на высказывание единственно верного мнения, за счёт чего руководит ВКП(б)-КПСС и Советским Союзом в течение тридцати лет.

Постоянное повторение политиками и апологетами империализма того, что «западный мир» и в особенности НАТО являются «сообществом ценностей», не в силах завуалировать реальные черты и реальные цели империалистической политики. При трезвом их анализе очень скоро выявляются реальные интересы, приукрашиваемые якобы ценностями, и раскрывается их лицемерие. На деле же эти псевдоценности навязываются жестокими экономическими, политическими и военными средствами, ввергшими значительные части мира в хаос и нищету.

Как бы то ни было, ещё одна сложная проблема, заслуживающая отдельного исследования, сводится к такому вопросу: по каким причинам общественный прогресс даже в Советском Союзе смог приобрести черты, характерные для антагонистического классового общества? При этом, безусловно, речь идёт и о «родовых пятнах» старого общества, глубоко впечатавшихся в мышление и поведение населения. Разумеется, общая и в особенности культурная отсталость старой России сыграли в этом огромную роль, однако этого всё же недостаточно для удовлетворительного объяснения. Необходимо учитывать такие факторы, как общую одичалость и ожесточение нравов во времена империалистической и гражданской войн, потерю на фоне ужасов гражданской войны внимания к человеческой жизни, тенденцию к милитаризации многих сторон жизни, неправомерное приравнивание классовой борьбы к военным действиям и влияние всех этих и других обстоятельств на человеческую психику, на мышление, чувства и поведение людей. Очевидно, речь идёт не только об общественной, но и о социально-психологической, а в отдельных случаях и индивидуально-психологической проблематике, нуждающейся в более глубоких исследованиях для понимания этих событий.

Таким образом, в связи с общественным процессом развития допустимы моральные оценки и суждения исторических субъектов, то есть людей, творящих историю, и в первую очередь личностей, сыгравших важную роль в качестве вождей общественных движений и организаций, партий и государств. Они ответственны за свои действия и потому должны быть подвергнуты не только суду успеха, но и моральному суду человечества.

Однако это применимо ко всем общественным формациям, и в особенности к капитализму. Политики и идеологи буржуазного общества, чьи голоса срываются на визг, когда они выражают своё моральное возмущение сталинскими преступлениями, стремясь этим дискредитировать социализм в целом, могли бы озаботиться и судом над численно и по объёму гораздо более обширными и разрушительными преступными деяниями руководящих личностей всей капиталистической эры[222]. Лучше бы они подмели у своей собственной двери, вместо того, чтобы предписывать, как следует судить социализм.

Для коммунистического и социалистического движения из столь противоречивого развития истории реального социализма вытекает как следствие необходимость подвергнуть беспристрастному объективному анализу весь процесс развития Советского Союза: каковы были причины того, что в ходе его развития был организованы не только значительные положительные достижения, но и допущены искажения в социалистической политике и в обществе, равно как и в марксистской теории научного социализма; и из каких объективных и субъективных факторов в ВКП(б)-КПСС и в социалистическом обществе Советского Союза смогла возникнуть репрессивная и диктаторская система правления.

Созданная система правления, её методы и инструменты связаны в основном с деятельностью Сталина как генерального секретаря ВКП(б)-КПСС с 1922 по 1953 гг. и его руководящей группы, в связи с чем они именуются «сталинизмом». Это понятие используется как в коммунистическом движении, так и в политико-идеологическом арсенале фанатичных противников социализма. Независимо от того, принимаем мы или же отвергаем это понятие, хотим или не хотим пользоваться им, однако остаётся фактом, что сталинская политика связана не только с деформациями социализма и марксизма через принуждение, насилие и террор, но и с неопровержимыми успехами социализма. Мы не можем не учитывать этого факта, его не вычеркнуть ни из истории, ни из исторического сознания — неважно, как мы желаем его называть. Мы должны найти его причины, проанализировать его воздействие на развитие социализма и коммунистического движения. При этом неминуемо встаёт и такой вопрос: насколько эти деформации и извращения способствовали гибели социализма?

К четвёртой годовщине Октябрьской революции Ленин резюмировал:

И продолжал:

Победа Октябрьской революции, создание советского государства и строительство социалистического общества были и остаются всемирно-историческим достижением, ценность которого не ослабеет, несмотря на то, что советское общество имело свои недостатки, слабости и искажения и не смогло развить достаточных производительных сил, чтобы выстоять в экономическом соревновании с империализмом и обеспечить своё дальнейшее развитие.

При этом строительство социалистического общества и сильного социалистического государства создало противовес, сумевший, особенно после Второй мировой войны, обеспечить заслон стремлению империализма править миром. Своей военной мощью, а главное сохранением военно-стратегического равновесия, оно послужило барьером против военных авантюр воинственных кругов американского империализма и НАТО. Благодаря этому оно смогло сыграть успешную роль в сохранении мира на мировой политической сцене. Для всего человечества это стало поистине важным достижением, забывать о котором не следует, поскольку народы Советского Союза понесли ради него огромные жертвы.

В первые годы советской власти Ленин неоднократно указывал, что социализм в будущем должен распространять своё влияние на мировую политику главным образом за счёт своей экономической мощи, в связи с чем важнейшая задача экономического развития состоит в том, чтобы достичь более высокой производительности труда, чем достижима при капитализме. Только тогда социализм сможет выполнить свою гуманистическую программу, выстоять в экономическом соревновании с капиталистической системой и победить в нём. К сожалению, этот важнейший взгляд мало учитывался в политике Сталина и в последующие годы, и потому Советский Союз, несмотря на все свои достижения, увяз в заметном отставании в производительности труда. Предположение, что могущественной военной силы будет достаточно для сопротивления империализму, оказалось роковой ошибкой с трагическими последствиями.