Воспаление колец (СИ)

ГЛАВА 16 НА ЗУППЕНГАРД!

Итак, рахитанцы стремительно двигались вперед. (Было бы странно, если они двигались назад, верно?) Однако на второй день пути войско настигло скорбное известие. Примчавшийся дезертир, старательно делавший вид, что он гонец, задыхаясь, доложил:

— Чморки Сарукана напали на живодерню герцога Екбаранда! О ужас, им несть числа! Смелый Екбаранд рискнул сделать вылазку, и... — Гонец замолчал, с хрипом втягивая воздух.

— Ну? — поторопил Галоген.

— Он вылез на крышу живодерни, поскользнулся на черепице, упал во двор и расшибся насмерть! А кровищи-то было, кровищи!.. Его дядя Бандаж затворился в коптильне. Велел передать, что будет держаться, пока хватит подгузников! С ним сорок гайдуков, и у всех от страха полные штаны! А запас подгузников слишком мал! Наши не продержатся долго! Ох, витязи, несчастная судьба!

И гонец, задыхаясь, упал на землю, ненароком вывалив из сумки сверток похищенных шкур и безымянный палец самого Екбаранда с обручальным кольцом.

— Итак, Сарукан играет в открытую, — мрачно объявил Гнусдальф. — Что делать будем, пан Галоген?

— А ну их всех к чертям собачьим! — ответил пан Галоген без долгих раздумий. — Бандаж старый хрыч. Никогда его не любил! Пускай обороняется в одиночку. Выживет — молодец, а не выживет — живодерня достанется мне.

— Резонно, — усмехнулся маг.

Вскоре войско достигло Феромона. Из-за темных деревьев, подпрыгивая на костылях, выскочило несколько громадных зеленокожих уродцев. Все они были поношены и трухлявы до безобразия.

— Дай деньгу! — зашептали уродцы, протягивая длиннопалые руки. — Дай копейку! Выпить хошшшца!

— Видите, что творят дровосеки Сарукана? — с горечью произнес чародей. — Несчастные донты... Отгоните их камнями.

На следующий день армия оленеводов подошла к пограничной реке Зиппер. Другой ее берег, как паутиной, был заткан колючей проволокой. Там начинались владения Сарукана. На рахитанской стороне подлые чморки вкопали полосатый столб, на верхушке которого сидел бронзовый орел, держащий в когтях табличку: «Дер фатерланд оф Сарукан! Нихт нарушаен, злей собак! Всех кюшайт, ам-ам!»

— Однако, собаки вкусные, да! — облизнулся Эл-Мер. — Вай, моя уже голодный! Пойду искать переправу!

Отыскав брод, рахитанцы спешно навели понтонные мосты и переправились вплавь. В проволочном заграждении прорезали дыры, и войско оленеводов хлынуло на земли Сарукана. Караульных собак пустили на плов вместе с часовыми. Плов получился на славу, и Лепоглаз, обычно разборчивый в еде, дважды прибегал за добавкой. Переночевали в чморкской деревушке, словно срисованной со второго «Варкрафта», а утром предали ее огню и мечу. Старост — Богуна, Кмицица и Володыевского, Галоген приказал посадить на кол.

— Будут знать, как пакостить на моих землях! — довольно улыбнулся он.

К обеду подъехали к необычной скульптуре, установленной на перекрестке дорог. Это был огромный кукиш, вытесанный из молочно-белого мрамора. Его большой палец указывал направление к Зуппенгарду; туда вела отличная асфальтированная дорога.

— Ага! — с плохо скрытой враждебностью произнес Гнусдальф. — Это же знаменитый Знак Сарукана — Белая Глыба. Так-так... А ну-ка, ребята, устроим перформанс! Глядите все, сейчас состоится акт креативной деструкции!!!

— Однако... что? — не уразумел Галоген.

— Я говорю — сейчас раздолбают на хрен эту каменюку, — с улыбкой пояснил Гнусдальф.

Глыбу раздолбали, и войско снова тронулось в путь. Внезапно Гнусдальф дал знак остановиться.

— До нас здесь проходил большой отряд! — объявил он, указывая на кучи помета, усеивающие дорогу. — Так-так... — Маг присмотрелся к кучам. — Лебеда, листья папоротника, чморкские уши и даже картофельная ботва!.. Сдается мне, здесь проходили донты... Ура! — Он обернулся к войску: — Друзья! Нам повезло, мы не одни будем у стен Зуппенгарда: приступ поддержат донты!

— Если у тебя приступ, так молчал бы, старый хрен! — желчно прошептал Гнивли.

И войско снова (в который уже раз!) тронулось в путь.

— Мы уже близко! — то и дело восклицал Гнусдальф, ерзая в седле от нетерпения. — Взбодрись, Элерон! Скоро твой Дрын обагрится кровью! Да что с тобой, в конце концов? Выше нос!

Но в эти тревожные минуты Элерон не думал о грядущем сражении. Его мысли занимала Э-Витта. Да, Гнивли оказался прав: это была любовь с первого взгляда! Светловолосая валькирия... Элерон чувствовал, что впадает в любовную лихорадку. Эти бритые щечки! Этот нос пуговкой! Эта грудь, под которой могут укрыться от дождя сразу семь человек! О, как же плохо, что дочь Вождя осталась в Купоросе!

Ага, осталась!

Это Элерон так думал.

Э-Витта тоже увязалась в поход, самым бездарным образом переодевшись воином-меченосцем. Она напялила кирасу, прицепила пышную рыжую бороду и наклеила искусственный шрам на скулу. Ей пришлось прикинуться мужиком, ибо Галоген был против ее участия в походе.

— От этих походов только вши и триппер, моя дорогая, — объяснил он. — Ну... и убить еще могут.

С собой Э-Витта везла плотно набитую косметичку и два пустых чемодана. Но она отправилась в путь не только ради трофеев. Спутник мага, стройный воин с волевым подбородком... Да, он взволновал ее сердце! Но еще больше ее сердце взволновало известие о том, что воин — наследник трона Гондории.

На горизонте показались горы. Обсаженная кипарисами дорога вела именно туда.

— О, близко, близко Саруканова берлога! — продолжал камлать маг. — О, я уже слышу, как бурчит его желудок! Я уже чую его зловонное дыхание! Товарищи, будем настороже: враг вряд ли спит!

— А чего ему спать? — удивился оруженосец Галогена Будулай. — День на дворе!

Гнусдальф оскорбился, сказал, что Будулай разводит панику, и приказал на всякий случай оруженосца повесить.

...И вот горы нависли над войском; дорога, петляя, как путающий следы заяц, поднималась на седловину.

На близость Зуппенгарда указывали пропагандистские плакаты у обочин. «Сарукан — наш любимый борец за чистоту чморкской расы!» — улыбаясь, читал Гнусдальф. — «Чморк, размер твоего черепа в два раза больше, чем у человека, — гордись!», «Сарукан — наш папа и наша мама!», «Гнусдальф — хитрый свин».

Последний плакат маг лично изрубил на куски.

Из-за седловины доносился странный шум, похожий на рокот прибоя. Войско прислушивалось к нему с нарастающей тревогой.

Наконец рахитанцы вскарабкались на седловину. Раздались испуганные вопли, и армия Галогена уменьшилась, по крайней мере, сразу наполовину.

Внизу был Зуппенгард. Оплот Сарукана стоял посреди необъятной, заасфальтированной чашеобразной долины. Он был огромен. Он был ужасен. Он был неприступен.

— Вай-вай-вай! — возбужденно залопотали рахитанцы, указывая на громадные, страшно уродливые фигуры, которые упорно штурмовали высокие стены Зуппенгарда.

— Я провидец! — вскричал маг. — Я вещатель! Я сказал — и так сбылось! Донты пришли к нам на помощь! Вперед, друзья, вперед!.. Подождем, пока они вломятся внутрь!

— Мудрое решение, — кивнул Галоген. — Подождем.

Оплот параноидальных идей Сарукана напоминал огромную консервную банку оливкового цвета, эдакий кругляш, из середки которого, как консервный нож, торчала зубастая черная башня. Город был тесно застроен цейхгаузами, пакгаузами, шлагбаумами, плацами и шницелями. С высоты наши герои хорошо видели, как копошатся на его бастионах орды Урюк-Пхаев.

Гнусдальф указал на башню:

— Зловещий Рэйханк. Сарукан находится там.

Между тем донты продолжали атаку. Двадцать рядов колючей проволоки вокруг Зуппенгарда они уже прорвали, и теперь продвигались к его стенам, прикрываясь досками, бревнами и пленными чморками. Ревень был скверным полководцем, но брал числом. Стоя на пригорке (состоящем из трупов уже убитых донтов), он хриплыми командами понуждал армию двигаться вперед.

«Бах! Чвак! Хрясь! Бздень!» — чморки, все до единого в лакированных черных касках с маленькими пиками, метали во врага глыбы базальта, чугунные наковальни и неподъемные связки полного издания сериала «Сага о копье, шмотье и триппере», изданного специально для туалетов Зуппенгарда. Донты забрасывали чморков гнилой картошкой и тухлыми помидорами. Наконец им удалось подобраться к стене вплотную. Мелькнули зеленые лианы: они намертво обвились вокруг зубцов, и лесные воины с матюгами полезли наверх. Чморки начали посыпать их дустом и гербицидами, что вызвало шквал одобрения и крики: «Еще! Еще!» Запаниковав, Урюк-Пхаи выкатили на стены бочки с подогретыми нечистотами (в основном это были разваренные в кашу «иронические детективы»), но донты, облитые этой дрянью, не замедлили хода атаки. Святые люди, они не умели читать!

Положение было кретиническим! (Простите, я, конечно же, хотел сказать — «критическим».) Победно трубя, лесовики готовились запрыгнуть на стены.

И тут с вершины Рэйханка раздался визгливый голос фюрера Зуппенгарда:

— Гешталт майне фишбак! Цурюк майне швабен! Доннерветтер! Из штайна капут!

Заверещал горн, и на стены выкатили книжные шкафы на колесах — во всяком случае, так издалека показалось Гнусдальфу сотоварищи. Из лицевой части каждого шкафа торчала короткая вороненая труба с широким раструбом. У основания труб находились большие вентили; чморки принялись крутить их, и трубы начали удлиняться. Затем Урюк-Пхаи направили их жерла вниз, на атакующих донтов...

Гнусдальф хлопнул себя по колену.

— Фаерблюды!.. Хе! Не думал, что он отважится...

— Что это? — ужаснулся Галоген.

Гнусдальф хихикнул:

— Страшно, а? Это секретное оружие Сарукана! Фаерблюд — это специальная огнеметная пушка. В ее казеннике сидит литературный критик из породы козлодоев. Критик фантастики, конечно. Мы же играем на ее поле. Перед боем ему дали почитать что-нибудь эдакое, что он лично ненавидит в первую очередь за успешность. «Троих из леса» там, или «Ночной дозор». Бомбардир отодвигает заслонку и... ого, какая струя!.. критик плюется огнем. Чтобы он остыл, нужно сунуть в щель двадцать долларов. Чтобы он начал источать мед, ему достаточно дать на пару долларов больше.

Итак, пушки изрыгнули пламя, и три донта мгновенно превратились в головешки. Но Ревень был не лыком шит: повинуясь взмаху его руки (он выбросил яблочный огрызок), рота ночных бабочек «мертвая голова» заткнула своими телами хлебальники критиков. Досталось даже знатному редактору, который сидел в казеннике самой большой пушки. Бабочки заткнули ему не только рот, но и нос, и уши, а потом, разметав фаерблюд, оторвали редактору руки и с писком: «Вот тебе, новый Джон Кэмпбелл, получи!» сбросили их со стены. Редактор прыгнул со стены сам. Жить без рук, которыми он поганил чужие тексты, он не мог.

Затем на сцену выступили тучные грибы-дождевики, окутавшие фатерланд Сарукана плотной завесой зловонных спор, под сенью которой донты возобновили приступ. Им удалось вскарабкаться на стены, и тут маниакальный гений Сарукана вновь показал себя: чморки успели перевооружиться, и ринулись в бой, размахивая серпами, косами, рубанками, двуручными пилами и топорами. Бастионы Зуппенгарда обагрились... тьфу ты, озеленились кровью лесных великанов. Чморки секли их в капусту, снимали с них стружку и распиливали на дрова. Донты, рыдая, начали бросаться со стен, ломая руки и ноги.

В это трагическое мгновение Марси сказал:

— А я вот думаю.

— Ну-ну, — откликнулся Ревень. — Молодца.

— Мой план прост, — заявил хрюкк. — Мы должны разбить ворота.

— Гений! — сипло прокукарекал Ревень и бросился к Зуппенгарду. Вид бегущего, орущего и размахивающего руками командира заставил Донтов прекратить отступление. Они столпились у стены, с любопытством наблюдая за начальством.

— Шизей! — гаркнул Ревень, нацелив зеленый палец на неколебимые створки ворот. — Хула-хуп безпорток! Р-румм, р-румм хула-хуп!

— Шизей! — хором ответили донты. Лица их просветлели: Смертельный Дрючок внушил им надежду.

Когда они гурьбой устремились к воротам, Ревень сбавил ход, оказался в задних рядах атакующих, а через миг уже взбирался на холм, где его поджидали хрюкки, а также неоконченная партия в покер.

— Хеербумм! — прогудел генерал. — Интересно, интересно. Впрочем, я думаю, это надолго. Сдавай, Опупин.

Тем временем донты набросились на ворота. Они колотили в них ногами, руками и даже лбами, ибо лоб донта являлся самой твердой частью его тела. Ворота со скрежетом — нет, со СКРРРРЕЖЕТОМ!!! — начали прогибаться внутрь цитадели.

Но пристанище нацистских идей не сдавалось. Лесовиков посыпали дустом, заливали серной кислотой (донтам она не понравилась: только дымится, а от приема внутрь — ни прихода, ни опьянения — одна отрыжка гнилыми помидорами), забрасывали наковальнями. Но вершителей древесного правосудия уже невозможно было остановить. Донты поднажали, и ворота обрушились. Ликующие великаны ворвались в цитадель... чтобы рвать и метать, давить и...

— Я думаю, теперь помаленьку можем трогаться и мы, — спокойно объявил маг. Он дал знак, и войско устремилось к Зуппенгарду, уверенно и храбро уничтожая по пути одиноких чморков, которым удалось вырваться из ада.

— Союзники! — бросив карты, хрипло вскричал Ревень. — Это же мой старый приятель Гвендолинф Серосер!

— А ты-то откуда его знаешь? — удивился Марси.

Ревень довольно ухнул.

— А кто, как ты думаешь, поставил мне самогонный аппарат?

Он усадил хрюкков на горб и степенно зашагал в город.

С Урюк-Пхаями покончили быстро: их топтали, резали, давили и кромсали. Топтали и давили донты, а резали и кромсали — рахитанцы. Некоторые душили чморков с помощью лассо, чтобы не повредить шкуру, ибо: «Шкура чморк тоже кой чего стоит, да! Жене сапоги, дочке ранец в школа!»

Итак, Зуппенгард был захвачен, Урюк-Пхаи — разгромлены. Однако Сарукан по-прежнему сидел в Рэйханке, бронированные двери которого выбить не удалось. Победители сгрудились у башни, и, запрокинув головы, смотрели на балкон, на котором стоял низвергнутый владыка.

Его узкое лицо со смоляной челкой, падающей на лоб, было отмечено печатью дьявольского хитроумия и фанатизма. Крохотные черные усики напоминали помазок для бритья. Фюрер Зуппенгарда был в простом белом кителе, белых брюках и белых сапогах из крокодиловой кожи. В руках он держал позолоченный жезл, на верхушке которого восседал бронзовый орлан белохвост.

— Да, — заговорил он медоточивым голосом, — я признаю, были отдельные ошибки в моей миролюбивой скромной политике. Но то, что вам наплел про меня этот бородатый жулик, наглая ложь! Я вырубал лес? Нет! Я осуществлял процесс интеграции степи в лесные массивы! Мои чморки сра... э-э, совершали процесс дефекации на вырубках? Нет! Они всего лишь бесплатно удобряли почву! Я совершал набеги на Рахитан? О, как вы слепы! Я просто хотел подружить два братских народа — людей и чморков! Я похищал рахитанских девственниц? О нет, их просто привозили ко мне на экскурсию! Вы думаете, что Зуппенгард — плод моего больного, насквозь милитаризованного воображения? Что Рэйханк — это мой фетиш? Что у меня маленький чле... э-э, шлем? И, разумеется, что у меня возведенная в квадрат мегаломания? Что я сумасшедший, одержимый жаждой власти? Как это все смешно. Ха-ха. Ха-ха-ха. Ха-ха-ха-ха. И, наконец, вы полагаете, что я пытался завладеть Кольцом Власти? Да нет же! Нет! Я послал отряд Урюк-Пхаев для вашей защиты!.. Мои дорогие рахитанцы, мой дорогой Галоген! И Ревень, мой близкий друг, которому я обещал достать лекарство от облысения! Как я вас люблю! Как я вас обожаю! Я всегда стремился лишь к одному — жить в мире с вами! Но вот явился этот серый баламут... Этот сортирный прыщ... Этот рецидивист, у которого на лбу клеймо: «Тюрьма — мой дом родной»! Эта... Этот... Вы знаете, сколько он отсидел?

— Ты! — Гнусдальф подпрыгнул выше себя. — Ты, убогий! Сикофант, солитер, филистер! Ты пытаешься обольстить нас речами, ничтожная мелкая микроскопическая тварь! Не выйдет! Ты больше не Выбеленный: я, Гнусдальф, лишаю тебя этого звания! И еще... Сарукан, мы перепроверили твой диплом мага первого ранга... Он подделан! Когда ты попадешь в мои руки, то узнаешь, как...

— Когда я был на коне, фальшивок у меня не находили! — насмешливо перебил Сарукан. — Гнусдальф, старина, а помнишь, как мы вдвоем таскали через Гондорийскую границу такие разноцветные табле...

— Эй, да ты бесноватый! — словно прозрев, вскричал Гнусдальф. — Ты несешь чушь, ахинею! Ты не владеешь собой! Мне кажется, у тебя редкая болезнь: смещение дырок на теле! Когда ты открываешь ту, что беспочвенно именуешь ртом, я зрю лишь прямую кишку!

Сарукан поперхнулся и схватился за ограждение балкона. Видно было, что слова мага его очень задели.

— Однако, — проговорил он вдруг, — почтенный Гнусдальф выводит пламенные речи не только ртом, но и тем местом, что находится у него пониже спины. Поверьте, господа, он непревзойденный оратор, ибо я слыхал его не раз и не два, проживая с ним в одной кам...

— Подлец! — вскричал Гнусдальф. — Чтоб у тебя голова в кишки провалилась!

— Грязные носки, — спокойно отпарировал Сарукан, и Гнусдальф посерел.

— Не смей, не смей упоминать мою старую кличку, мокрица!

— Бородатая вобла.

— Гнида!

— Серый мерин в панамке.

Гнусдальф взвыл, размахивая посохом. Облик его стал диким: борода растрепалась, уши оттопырились, а глаза выпучились и налились кровью.

— Ты... ты... бородавка!

— От серого плясуна слышу.

— Слизняк!

— Ути-пути, серая уточка!

Гнусдальф тяжело задышал.

— А у тебя даже домкратом не поднять! Выкусил, да?

Это Сарукана проняло, поскольку, видимо, было правдой. Скрежеща зубами, он скрылся в Рэйханке. Спустя секунду, выскочив на балкон, он запустил в мага тем самым домкратом, носившим следы длительного употребления. Маг картинно пригнулся, и снаряд, прогудев над его головой, вправил мозги новому оруженосцу Галогена Гы-гы-гы-га-гайме, которого так назвал страдающий заиканием дедушка. Гы-гы-гы-га-гайма помер, что было для него несказанным облегчением, поскольку жить с таким именем он больше не мог.

— Сукин сын! — визгливо прокричал Галоген.

Сарукан скорчил рожу и метнул в Вождя гарпун для охоты на мамонтов. Но фюрер промазал, и гарпун попал в Ревеня, угодив точнехонько в его банку с таблетками ЛСД, которые Ревень сосал вместо карамелек.

— Прощенья не проси! — погрозил кулаком Ревень. — Я беру тебя в осаду! С голоду подохнешь, фашист!

— Консервы «Бош и Фриц» к моим услугам! — безумно расхохотался Сарукан и запустил в донта первым попавшимся — большим шаром травянисто-зеленого цвета. На сей раз великан уклонился, и шар, мимоходом своротив челюсть одному рахитанцу, подкатился к ногам Элерона.

— Раз-два, прямо мне в руки! — обрадовался Бодяжник, наклоняясь, чтобы подобрать трофей.

— Отдай! — жадно рявкнул маг, тигриным прыжком оказавшись подле Элерона. — Сие не для смертных, а токмо для чародеев!

Он схватил шар, бережно обтер его носовым платком и уложил в седельный чемодан.

— Это мой трофей! — обиделся Бодяжник. — А ну верни!

Гнусдальф крутанул посох над головой:

— Попробуй отбери!

— Все, — поднял руки Элерон. — Разногласий нет.

— А что это за штука? — спросил любопытный Марси и попытался сунуть нос в чемодан.

Гнусдальф развернул любопытного Марси на сто восемьдесят градусов и отвесил ему чувствительный пинок.

— О! — сказал он затем. — Это знаменитый хотьбыхныр!

— Чего? — округлил глаза Опупин.

Ответ мага заглушили бессвязные проклятия Сарукана, который, наконец, осознал, какую драгоценность утратил. Рыдая, несостоявшийся диктатор Среднего Хреноземья начал рвать волосы на голове.

Усмехнувшись, Гнусдальф показал Сарукану дулю и удовлетворенно потер руки.

— Хотьбыхныр — это наивысшее достижение в области магических разработок, — пояснил он. — Нужно кинуть в его прорезь монетку, потереть шар руками, сказать леденящее кровь заклятие «Хочуфильму» и ты узришь любую...

— ЖЕНЩИНУ? — вскричали хрюкки в один голос.

Гнусдальф с укоризной посмотрел на братьев:

— Судя по количеству волос на ваших ногах, либидо у вас, как у горных козлов. Завидую! А в хотьбыхныре вы можете узреть любую картину нашего мира, любого человека... мужчину... или женщину...

— То есть, если я захочу увидеть, скажем, Галантерей... — сбивчиво проговорил Фордо.

— Дорогуша! — резко повернулся к нему Гнусдальф. — Ты солируешь в следующей главе. Пшел отсюда!

Пристыженный Фордо испарился.

— А нельзя... нельзя организовать почасовые просмотры... — проговорил Элерон тихо-тихо.

Гнусдальф оживился:

— В данный момент я как раз прорабатываю этот вопрос. Думаю, в будущем я открою салон для избранных. Для тех, у кого найдется достаточно денег, чтобы мне заплатить. Впрочем, Элерон, я устрою для тебя десятипроцентную скидку.

Гнусдальф с торжеством взглянул на скорбный и жалкий лик Сарукана. Фюрер Зуппенгарда, рыдая, сжимал в каждой руке по горсти своих волос.

— Эй! — встрепенулся маг. — Чуть не забыл! Сарукан! Я ведь должен разломить твой Черный Жезл Власти!

Наставив на Сарукана палец, он с обличающим видом сказал:

— КАФКА!

Сарукан с воплем ухватил себя гораздо ниже живота и сполз на пол. Прислоненный к ограждению жезл остался цел и невредим.

— Ой, — сказал старый трюкач с видом нашалившего школьника. — Перепутал. Некоторым образом я не этот Жезл Власти имел в виду. Хотя не скрою, и он имеет определенные волшебные силы, особенно в молодости.

— Никогда не видел более топорной работы! — съязвил Гнивли.

Твое подземное мнение здесь никого не интересует! — отрезал маг. — Или ты тоже хочешь испытать на себе мои чары?

— Я всего лишь дурно пошутил, — присмирел гном и растворился в толпе.

Видя, что разговор с Саруканом закончен, все разбрелись по городу.

Рахитанцы занялись скальпированием чморков. Донты, обнаружив цистерну спирта... ну, думаю, здесь объяснять не нужно. К лесным великанам присоединились и наши герои.

Маг же взял в обнимку хотьбыхныр и удалился в маленькую зеленую постройку на отшибе, тщательно запер дверь и надолго затих, лишь изредка шелестя наколотыми на гвоздик газетами.

Через час в туалете послышался грохот, Гнусдальф сорвал дверь с петель и, задыхаясь, вырвался на свежий воздух.

— Кошмар! — закричал он, вращая покрасневшими глазами. — Кошмар и ужас! Все ко мне! Скорей, сюда! — Каммон, каммон, факинг бастардс! — На его призыв сбежались даже живущие на нелегальном положении крысы.

— Чего случилось-то? — пошатываясь, спросил Элерон.

— Слушайте! — закричал Гнусдальф, прислоняясь к ветхой стенке нужника. — Я зрел! Я долго, долго зрел!

— А как же, — ввернул Гнивли. — Это по всему тебе видно, что ты зрел, причем до неприличия долго!

Но на этот подколодный выпад Гнусдальф не ответил.

— О ужас! — продолжал он еще более громко и истерично, сжимая в правой вытянутой руке хотьбыхныр. — Слушайте все! Люди, звери, донты и прочие! Я зрел в хотьбыхныр! Я очень, очень долго зрел! И я узрел!

— Ага! — крикнул гном. — Таки узрался наконец!

Гнусдальф молча стукнул гнома хотьбыхныром по темечку.

— Страшные, леденящие вести! — вскричал он. — Ну-ка, угадайте с трех раз! Что? Какой сухой закон? Цитрамон отрыл топор войны, вот что я узнал! Его армия готовится захватить главную твердыню Гондории — Унас-Материт!

Это сообщение не вызвало большого энтузиазма. Рахитанцы пожали плечами, а Лепоглаз шепнул Гнивли, что «...давно пора всыпать этим Гондорийским выскочкам».

— А Фордо и Свэм. — спросил Марси. — Их ты видел?

— Нет, — сказал Гнусдальф. — До них у меня руки не дошли. Думаю, позже я еще позрю...

— Позри-позри! Зрать — это у тебя лучше всего получается! — ввернул гном и юркнул в толпу.

— Смотрите! — вскрикнул вдруг Лепоглаз. — Вон там!

Задрав головы, все узрели голубое небо и Сарукана, застывшего на вертолетной площадке Рэйханка. Над головой колдуна был дельтаплан с моторчиком. Заметив, что на него обратили внимание, Сарукан гордо выпрямился и взмахнул рукой.

— Врешь, не возьмешь! — сквозь усилители разнеслось над Зуппенгардом, и Сарукан, рванув стартер, бесстрашно сиганул с Рэйханка. Взревел мотор, и экс-фюрер полетел в направлении Плечистых гор. За дельтапланом устремилось шелковое полотнище с надписью: «Зиг хайль, Сарукан! Империя превыше всего! А Гнусдальф — вонючка!»

Громыхнул салют. Небо над Зуппенгардом расцвело огнями, с вершины башни посыпалось конфетти.

— Конченый человек, — констатировал маг. — В былые времена он ни за что не стал бы устраивать шоу из своего отъезда. Что ж, прощай, старый друг... Я продолжу. Дражайший и прелюбезный Галоген! Тебе надлежит без промедления сгребать войско, дабы выступить на помощь Унас-Материту. Собери всех, кого можешь: нынче каждый человек на счету. — Гнусдальф высыпал на ладонь Вождя горсть мелочи. — Вот задаток. Я же выступаю к Унас-Материту немедленно, чтобы во всем разобраться на месте. А ты, Элерон, пойдешь ли ты со мной? Я люблю тебя как сына!

— Сына? — переспросил Бодяжник с ужасным подозрением в глазах. — Я не совсем пони... — Он замолк, и уже другим, жестким тоном произнес: — Нет, я не пойду таким путем. Не таким путем надо идти! Я пойду своим путем! Я знаю, где раздобыть помощь для своего королевства! Гнивли, Лепоглаз, я знаю, куда мы пойдем!

Гнусдальф побледнел.

— То есть, ты собираешься отправиться туда?

— Туда, а может, и еще дальше, — печально кивнул Элерон, и все было решено.

Тени тревожных предчувствий легли на их лица. Впрочем, возможно, это была обыкновенная копоть.

— Я возьму с собой хрюкков. — сказал маг. — Они будут развлекать меня в пути: петь и плясать под мою дудку. Кто-нибудь против?

— Я! — раздался вдруг пронзительный, сильный голос. Парой мощных ударов Э-Витта проложила себе дорогу сквозь толпу и подошла к магу. С ее обнаженного меча капала кровь, рыжая борода съехала на бок, а под левым глазом красовался фингал.

— Дочка! — воскликнул Галоген, и в предынфарктном состоянии свалился на землю.

— Я возьму того, потоньше, — не глядя на отца, сказала Э-Витта, и указала на Опупина. — Будет ехать со мной в Материт и чесать мне на ночь пятки. Крошка! Какие у него славные волосатые ножки! Мой спальный мешок плачет по тебе, лапуся! Ну, иди же ко мне, дурачок!

Испуганный Опупин спрятался за спиной чародея.

— Ну тогда, может, толстый? — с надеждой спросила Э-Витта, переводя заплывший глаз на обомлевшего Марси, и прежде, чем он успел сбежать, схватила его за горло и растворилась в толпе.

— Прощай, друг! — успел крикнуть Опупин голосом, полным слез.

Гнусдальф отправился в путь на следующее утро. Он переоделся в серый плащ, а смокинг и белые штаны уложил в чемодан «до лучших времен».

Для Опупина донты сплели просторную корзину; в подобных они воровали картофель с фермерских полей. Корзину снабдили крышкой и привязали к седлу протестующей Канифоли.

Чтобы Опупин не скучал в пути, заботливый Ревень положил в корзину поллитру и вяленых чморкских ушей для закуски.

Думая о чем-то своем, маг вывел Канифоль за ворота. Ярко светило солнце, жаворонок звонко пел в вышине. За спиной мага дымилось пепелище. Особенно мерзко воняли чморкские сапоги из кирзы.

Кряхтя, Гнусдальф взгромоздился в седло.

— А за пазуху, за пазуху к тебе нельзя? — запинаясь, спросил Опупин.

— У тебя слишком жесткая шерсть на определенных частях тела, — отозвался Гнусдальф. — Однажды, представь, я посадил за пазуху выдру... Бр-р! Меня откачивали два дня!

— Так что, нельзя за пазуху? Совсем-совсем? — Опупин сник.

— В носовую пазуху, — разрешил Гнусдальф. — Если влезешь, конечно. Завязывай с дурацкими просьбами! Мы не в Трилогии! Каким образом я могу посадить за пазуху бугая весом в сорок килограмм? У меня плащ порвется!

— Я вешу шестьдесят девять, — прохныкал Опупин и забрался в корзину.

— Пока, дефективные! — крикнул маг провожающим и тронул Канифоль (за что он ее тронул — ужасная тайна, но Канифоль потом долго не разговаривала с магом).

Провожающие, в числе трех жучков-короедов, вышедшего покурить Ревеня и случайно забредшего в поисках жертвы вервольфа, трогательно распрощались с волшебником.

Когда Гнусдальф отъехал от ворот на порядочное расстояние, захмелевший Опупин высунулся из корзины и показал провожающим две дули.

— Странно, — Гнусдальф оглянулся через плечо. — Ревень бежит за нами...

— И кричит! — добавил Опупин, прячась в корзине.

Чародей прищурился:

— Не понимаю... У него в руках дубина! Гм, пришпорю-ка я Канифоль!

И он пришпорил Канифоль, и она поскакала так быстро, что Ревень и Зуппенгард вскоре исчезли за горизонтом.

АВТОР ДАЕТ ВОЗМОЖНОСТЬ ЧИТАТЕЛЯМ ОТДОХНУТЬ ОТ ЧТЕНИЯ, ПОСЕТИТЬ ТУАЛЕТ, СХОДИТЬ НА ПРОГУЛКУ, А ТАКЖЕ ЗАПАСТИСЬ ВАЛИДОЛОМ. ОН ВАМ ПОНАДОБИТСЯ ПРИ ЧТЕНИИ ФИНАЛЬНЫХ ГЛАВ, ВЫ УЖ ПОВЕРЬТЕ!