Воспевая бурю

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Яркие краски заходящего солнца померкли, превратившись в лиловый полумрак летних су­мерек. Ни единое облачко не скрывало зажег­шихся в небе звезд. Друид вел своих спутников туда, где протянувшиеся в лощине вспаханные поля кончались и начинался лес. У ног их, под­нимаясь от зеленого ковра, покрывавшего землю, шел легкий пар.

Ивейн хмурился. Они шли уже всю ночь и весь день, но так как им то и дело приходилось петлять, они были теперь дальше от цели, чем когда отправ­лялись в дорогу. Размышляя о необходимости за­держек, хотя они затягивали поиски и могли погубить все дело, друид не слышал внутреннего голоса, предупреждавшего его об опасности.

– Кто это вам позволил залезать на чужое поле? – неприязненно окликнул их кряжистый, крепко сбитый мужчина, неколебимо, как скала, выросший у них на пути. Он угрожающе поднял вилы, словно это было копье.

– Мы с мужем, – спокойно заговорила Анья, взяв Ивейна под руку и не давая ему возможности схватиться за меч, – совершаем паломничество в обитель святого Ультрида в Уэссексе.

Заметив, как подозрительно блеснули узень­кие желтые глазки крестьянина, Анья на мгно­вение запнулась, отчаянно подыскивая какое-ни­будь правдоподобное объяснение.

– Мы хотим попросить святого заступиться за нас. Надеемся, что он услышит наши молитвы и благословит нас, ниспослав нам дитя.

Керла – отца многочисленных ребяти­шек – так поразило это признание в бесплодии, прозвучавшее из уст совсем молоденькой женщины, что он даже не заметил, как смутился ее предполагаемый супруг. Поскольку крестьянин все еще недоверчиво поглядывал на них, Анья тут же добавила:

– Пока что нам не было даровано этого блага.

Девушка скромно потупилась, но фермер успел-таки уловить огонек страстной надежды, блеснувший в зеленой глубине ее глаз. Это было искреннее чувство, хотя и вызванное совершен­но иным желанием – беспрепятственно пройти через поле.

Не особенно обрадованный этим намеком на со­бственное бессилие, Ивейн тем не менее молчал даже под испытующим взглядом крестьянина. Сак­сонец, разумеется, ожидал, что мужчина непремен­но начнет возражать, окажись такое постыдное ут­верждение ложным. Так что Ивейн надеялся, что его молчаливое согласие с хитростью девушки почти наверняка позволит им обойтись без столк­новения. Сказать по правде, Ивейн был поражен со­образительностью Аньи и ее выдумкой, объясняв­шей не только их появление здесь, но и то, что они направлялись на юго-восток.

– А мальчишка? – Этого недоверчивого крестьянина не так-то легко было в чем-либо убедить. – Он что, не ваш?

Причина недоверчивости керла была ясна – он то и дело переводил взгляд с густых, угольно-черных кудрей мужчины на золотистые волосы мальчика – даже в сгущавшихся сумерках кон­траст был разителен.

– Нет, – тотчас возразил Ивейн, радуясь, что еще на рассвете залепил глиной кристалл на посохе, опасаясь подобных встреч. – Киэр – сын моей покойной сестры. Он наполовину сак­сонец, как и моя жена, а я – чистокровный лэт. Наш дом в Уэльском княжестве, в Талакарне.

Ивейн надеялся, что это предупредит какие-либо вопросы, и керл не поинтересуется, почему он не в ополчении. Как отражение в спокойной воде пруда, эти мысли породили ответное недо­умение у Ивейна. Почему же, с удивлением под­умал он, этот керл не на поле брани? Мужчина был, правда, не первой молодости, но в здравом рассудке и довольно силен, судя по тому, как он размахивал вилами. Однако положение Ивейна было не таково, чтобы спрашивать об этом прямо.

Киэр молча наблюдал за происходящим, а Анья, услышав, как Ивейн назвал ее своей женой, обрадовалась, несмотря на эту явную ложь. Всем сердцем желая, чтобы это предска­зание сбылось, девушка искоса взглянула на сво­его прекрасного спутника – и тут ее неожидан­но поразила перемена, происшедшая в кресть­янине, почти столь же удивительная, как и внезапные смены настроения друидов.

– Ну так пойдемте же, путники! – Выра­жение угрюмой недоверчивости сошло с лица керла, и оно озарилось широкой, приветливой улыбкой. – Покажите, что вы не сердитесь за мою непреднамеренную враждебность и собла­говолите разделить со мной вечернюю трапезу в моем скромном, убогом жилище.

Он воткнул вилы в землю на краю поля, и тут Ивейну стало понятно, почему этот мужчина остался дома, когда вокруг бушует война. Ока­залось, что керл калека, и его левая рука свисает беспомощно, как плеть.

– Меня зовут Дарвин. Мы с женой, Морой, будем вам очень рады. Гости тут редки, и она вечно сидит одна. Детей у нас, правда, куча, но все они выросли и разъехались: ближе чем в Нествуде никого не осталось. Так что, прошу вас, пойдемте, откушайте с нами и переночуйте в нашем доме, а утром отправляйтесь дальше. Для мальчика мы подыщем местечко на чердаке – там довольно просторно, а вас можно будет уло­жить на постели моего старшего сына.

У Аньи перехватило дыхание. В первое мгно­вение от мысли, что она проведет эту ночь рядом с возлюбленным. Но она тотчас же вспомнила о привычках Ивейна. Ведь он друид и никогда не остается на ночь в возведенных, человеком пос­тройках! Однако, если только он откажется от гостеприимства крестьянина, тот, несомненно, воспримет это, как личное оскорбление.

– Благодарим вас, добрый человек. Ивейн сразу же принял приглашение, сознавая опасность отказа не хуже Аньи. Но он не хотел рисковать и так и не назвал своего имени. Слиш­ком велика была вероятность, что его могут узнать, даже в другом королевстве, в Мерсии.

Анья многозначительно взглянула на Киэра, предупреждая, чтобы он ненароком не проговорил­ся. Тот едва заметно кивнул, когда хозяин отвернул­ся и зашагал через залитое лунным светом поле к своему дому. Анья чуть-чуть отстала, знаками по­казывая Нодди, чтобы тот пока оставался в лесу.

Идя вслед за Даренном между ровными пол­осами проросших хлебов, Ивейн обернулся и бро­сил долгий взгляд на прохладную чашу леса. Он с неохотой снова повернулся к земле, оскверненной людьми, не имевшими даже капли рассудка, чтобы испросить позволения, прежде чем пожинать ни­спосланное природой, или возблагодарить ее духов за эти дары. Вместо этого, невзирая на силы, ко­торые они нечестивыми действиями заставляли умолкнуть навеки, саксонцы бездумно расхищали богатства земли, не оставляя на ней ни единого де­рева, безжалостно вгрызаясь в ее поверхность хо­лодными, острыми плугами.

Глядя в сумерках, как ноги идущего впереди мужчины утопают во вспаханных бороздах, жрец страдал за эту искореженную, глубоко взрытую, погибшую землю. Он с болью чувствовал, как слабеют его связи с природой. Боль эта порож­далась не тем, чего страшится и избегает каждый друид – молчания могущественных духов, которое воцарится навеки, если исчезнут те, кто умеет говорить с ними. Нет, она возникала при мысли о том, что саксонцы захватывают все боль­шие пространства земли. Правда, у него были друзья среди них, а теперь и родственники, но Ивейн слишком хорошо понимал, какой ценой им, друидам, придется расплачиваться за присутствие чужеземцев. Подолгу размышляя обо всем этом, он пришел к выводу, что поток захватчиков не умень­шится и вряд ли они когда-нибудь оставят его землю в покое. Их пагубное влияние на его род и предназначение наполняло душу Ивейна скорбью.

Анья почувствовала печальное настроение друида, отчасти догадалась о причинах, и ей стало больно за него. Не смея ни успокоить жреца, ни даже заговорить об этом при Дарвине, девушка обратила внимание на домик, к которому они подходили.

Дом фермера стоял на пригорке посреди поля созревающей пшеницы. Когда они подо­шли поближе, Анья заметила неподалеку от входа маленький, но прекрасно ухоженный садик с зеленью, овощами и ягодами.

Дарвин распахнул перед ними дверь, и они вошли в комнату, освещенную сальными свечками, стоявшими на простом деревянном столе, и огнем в очаге, от которого было больше дыма, чем света. Пока путники снимали плащи и ве­шали их на колышки у дверей, Ивейн незаметно поставил свой посох, укрыв его под одеждой.

Мора оказалась приветливой женщиной и такой необъятной толстухой, что ясно было – в полях у них недороды не часты, а урожаи зачастую обильны. Хоть ей и нелегко было передвигаться по крохотной комнатке, она так и сияла от удовольст­вия: женщина, несомненно, была рада гостям.

Мора оказалась также удивительно разговор­чивой и почти не умолкала, суетясь и обихажи­вая гостей. Для начала она каждому поднесла ро­дниковой воды – смыть с себя дорожную пыль, а затем по большой кружке с элем, чтобы уто­лить жажду. Конечно же она мучает путешест­венников после жаркого летнего дня, проведен­ного ими в пути.

Вымыв руки, Киэр с опаской поднял глиня­ную кружку, глядя, как Ивейн одним глотком осушил свою чуть не наполовину. Мальчик на­помнил себе, что если он хочет быть достоин ов­ладеть знанием друидов, то – что бы ни сделал жрец – он должен в точности повторить это вслед за ним. Скрывая гримасу отвращения, вы­званную уже одним только запахом, он заставил себя сделать глоток из кружки. Ощутив на языке горечь, Киэр порадовался, что отпил лишь не­множко. Он еще больше обрадовался, что никто не заметил, как он поморщился.

– Пойдемте.

Хозяйка суетилась вокруг гостей, подталки­вая их к нетесаным скамьям, окружавшим истер­тый, лоснившийся от старости стол.

– Садитесь же, не то вся еда остынет.

Аиья послушно опустилась на скамью между Ивейном и Киэром. Всем существом своим ощу­щая близость возлюбленного, девушка старалась не шевелиться, не сводя глаз с хозяйки, а та, обойдя вперевалку вокруг стола, уселась напро­тив них.

– Если бы я знала, что будет еще кто-ни­будь, – щебетала толстуха, – уж я бы постара­лась наготовить всего побольше.

– Все очень вкусно и сытно, да и мы не из­балованы. В последние дни наша пища была весьма скудной, – заверила Анья хозяйку, в душе недоумевая, что бы та еще могла пригото­вить, когда стол уже и так ломился от яств. Не удивительно, что женщина была такой грузной. Перед ними лежали большие куски жареной сви­нины, ягоды из ухоженного садика, который Анья заметила, входя в дом, чуть ли не по бу­ханке хлеба на каждого и вдобавок ко всему этому сыр, листья салата и множество всякой другой зелени.

– Вот уж верно, – Дарвин подмигнул си­девшей напротив девушке, поудобнее пристраи­вая на коленях покалеченную руку. – Моя Мора до сих пор столько стряпает, будто хочет накормить весь наш выводок, а ребятишки-то давным-давно выросли и разлетелись из нашего гнезда.

– И вовсе нет, – сдерживая улыбку, притворно вскинулась на своего благоверного Мора. – Наши дочки, да и супруги сыновей тоже – те-то сейчас воюют за короля – час­тенько нас навещают, да к тому же и всей семьей. А так как мы понятия не имеем, когда они могут пожаловать, то лучше уж на всякий случай на­готовить побольше.

Еще раньше, пока путники умывались, Дар­вин объяснил жене, зачем они собрались в аб­батство. Теперь, когда собственные дети уже выросли, Мора чувствовала себя вправе побе­седовать об этом с молодой женщиной; та, по неопытности, слишком рано забеспокоилась.

– Если вам хочется иметь дитятко, так надо кушать побольше, чтобы косточки-то обросли мясом! Чтобы выносить много детишек, нужно быть потолще, поздоровее.

Мора, правда, подозревала, что все дело тут только в терпении, однако из сочувствия и ос­новываясь на собственном опыте, решила посо­ветовать то, что казалось ей самым главным.

– Кому и знать, как не мне. Я-то их родила чуть не два десятка. Шестерых, правда, Бог при­брал, зато тринадцать живут и здравствуют, – с гордостью сообщила хозяйка.

Анья кивнула, как бы подтверждая, что Море есть чем гордиться. Мать девушки, леди Брина, была жрицей и знахаркой. По опыту матери, а также тех женщин и детей, чьи недуги Анья по­могала лечить, девушка знала, как часто новорожденные не доживают даже до года, и сколько случаев, когда ребенок или мать умирают при родах.

– Кушай, кушай… – снова начала увещевать хозяйка худенькую девушку, не отставая от нее.

Хотя Мора и говорила, что дети часто их на­вещают, Дарвин все же чувствовал себя очень одиноким на этой ферме у леса, на самом краю распаханных земель Мерсии. Время тянется бес­конечно – а они все одни да одни – только он да жена. Теперь, когда представилась наконец возможность поговорить по-настоящему, а не только выслушивать болтовню Моры, он повер­нулся к гостю.

– Вы идете издалека, не так ли?

Желая поговорить о чем-то более серьезном и важном, чем разные домашние пустяки, Дарвин не стал ходить вокруг да около, как он сделал бы в другом случае, и заговорил напрямую.

– Тогда вы, должно быть, знаете, как там война, скоро ли она кончится.

– К сожалению, это не так.

Ивейн лгал только в случае крайней необхо­димости, но сейчас это было незачем, так что он сказал правду. Друид сочувствовал желанию хо­зяина узнать побольше о происходящих событи­ях, ведь сыновья его были на войне, но он дей­ствительно не знал ничего такого, о чем стоило бы рассказать.

– Мы только зашли за племянником в Трокенхольт, – спокойно объяснил жрец, отодви­гая от себя пустое деревянное блюдо, – и по пути ни с кем не встречались, только с теми, кто не попал в ополчение. И все они так же жаждали узнать новости, как вы или я. И им точно так же было неоткуда об этом услышать.

Хозяин нахмурился, на лице его отразилось явное разочарование. Тем не менее, керл охотно поделился с ними тем, что знал сам.

– Мы тут все-таки время от времени узна­ем кое-что интересное. Правда, не так уж и много, особенно с тех пор как пришло извес­тие о союзе нашего короля с принцем Матру из Гвилла. С того дня ничего уже не было – одни слухи. Поговаривают, что они вроде бы хотят объединиться с Кадваллой из Уэссекса, но это случится, только если епископ Уилфрид договорится с обоими королями, нашими бла­годетелями.

Короли – благодетели? Друид опустил глаза, чтобы хозяин не заметил его мрачного и грозного взгляда: на лице его застыло выражение любезной заинтересованности. Пусть даже все это было правдой, жрец не сомневался в одном: Уилфрид ни за что не отозвался бы так о короле Нортумбрии Оддфрите. Скорее уж, если епископу удастся настоять на своем, он постарается, чтобы Этелрид и Кадвалла, короли Мерсии и Уэссекса, уничтожили Олдфрита.

Анья заметила, как застыло лицо друида, почувствовала, как он напрягся, услышав имя своего старого недруга, и искоса, тихонько стала при­сматриваться к нему. Она, правда, была совсем маленькой, когда епископ потерпел то позорное поражение, но легенды об этом передавались из уст в уста. По правде говоря, она слышала это так часто, что не могла уже провести четкой гра­ницы между собственными воспоминаниями и тем, что говорили другие. Так или иначе, несо­мненно одно – сестра Ивейна, Ллис, и ее супруг Адам были главными героями тех событий. Более того, это были деяния, в которых участ­вовали и родители Аньи; тогда же скончался и Глиндор, оставив свой могущественный посох жреца Ивейну.

– Хотелось бы мне, чтобы эти слухи оказа­лись верными, – вздохнул Дарвин с надеждой, но его собеседник в ответ лишь рассеянно кивнул. Глядя на крепкого молодого мужчину, Дарвин про себя пожалел, что тот не в ополчении мерсийцев.

Ивейн слышал, о чем говорил хозяин, но ни­чего не ответил. Ничто сейчас не могло бы от­влечь его от мрачных, безрадостных размышле­ний. Он давно уже пытался понять, что толкнуло мерсийских воинов на подобный, бессмыслен­ный с виду поступок – похитить Адама, тогда как обычно они приканчивали врагов на месте. Ивейн радовался, что Адам жив, – из-за Ллис. И все же, по мере того как месяцы шли, а никто не требовал выкупа, тревога жреца росла; намерения похитителей были неясны, но в них, несомненно, таилась угроза. Друид не сомне­вался, что все рано или поздно откроется. И так оно и вышло теперь, когда он услышал об участии в этом деле епископа. Правда, про­изошло это, по-видимому, несколько раньше, чем надеялись злоумышленники.

– Никак не могу уразуметь, – Дарвин снова попытался вовлечь в разговор темноволосого гостя, – чего это епископ так взъелся на друи­дов, да и на все, что до них касается? Он их так ненавидит, что сдается мне, этот святоша… – Керл поперхнулся на полуслове, испугавшись, что ляпнул нечто неподобающее. Как бы гости не приняли это за богохульство. Он тут же поп­равился: – Этот епископ на самом-то деле верит… нет, попросту боится тех духов, которые, даже если б они и существовали, давно уже пог­рузились в пучину. Свет христианства, воссияв­ший для нас, загнал их в непроглядную тьму.

Анья еле сдерживала слова, готовые слететь с ее губ. Ей хотелось объяснить Дарвину, что у духов, к которым взывают друиды, тот же источ­ник, какому поклоняются все христиане. Однако для этого ей пришлось бы пуститься в длинные и опасные объяснения, откуда у нее такая уве­ренность, иначе крестьянин просто-напросто удивился бы и решил, что у нее, как и у епископа, с головой не все в порядке.

Пока его спутницу обуревали сомнения, жрец опустил глаза. Гневное пламя вспыхнуло в них при предположении, что кто-либо из друи­дов может спасаться бегством, точно побитая со­бака. Подобное пренебрежение саксонцев к при­роде ввергнет землю во тьму их невежества. Ивейн пристально рассматривал свои руки, ле­жавшие на коленях. Он так крепко сжал кулаки, что костяшки пальцев побелели. Наконец жрец почувствовал, что затянувшееся молчание вызы­вает тревогу и недоумение хозяев. Желая разря­дить напряжение, Ивейн заговорил спокойно, тщательно подбирая слова:

– Вы слышали, чтобы епископ Уилфрид когда-нибудь говорил об этом?

– Нет, – признался Дарвин, довольный, что непонятное напряжение рассеялось. – Но король Эгелрид послал Уэта, моего старшего сына, на службу к епископу, и Уэт говорит, что его нынешний господин то и дело предостерегает всех своих приближенных, будто подобные не­честивые верования противны Господу. И вот я вас спрашиваю, как это может быть, чтобы епис­коп так доверял всяким байкам и россказням? Можете ли вы или вообще кто-нибудь объяснить мне, отчего он так странно ведет себя?

Тогда Ивейн ответил – правдиво, но без опаски, по опыту зная, что правде-то реже всего и верят:

– Вы слышали, конечно, истории о столкно­вении епископа Уилфрида с подобными силами?

– А как же! Да ведь все это сказки!

– Кто знает…

Ну не смешно ли, что крестьянин считает по­вествования о событиях, происходивших в дей­ствительности, всего лишь сказками, придуман­ными для развлечения детей?

У Аньи перехватило дыхание, когда она услышала, как Ивейн решился заговорить об ис­тинных причинах враждебности и злобы епис­копа. Чтобы увести разговор от опасной темы, девушка притворно зевнула. Это возымело то действие, на которое она и рассчитывала, – Мора тотчас засуетилась:

– Ах вы бедняжки! Вы, должно быть, совсем измучены после долгой дорога. А мы-то, старые дурни, сидим туг вечно одни, как сычи, вот и держим вас теперь за столом, не даем отдохнуть спокойно!

Когда жена его, грузно, неловко вылезла из-за стола, Дарвину ничего не оставалось, как пос­ледовать ее примеру, хотя ему и хотелось бы еще побеседовать с гостем о том о сем.

Киэру подыскали местечко на чердаке, под крышей, и Ивейн в душе понадеялся, что маль­чик проспит эту ночь без кошмаров, спокойно. Пока Мора убирала со стола и гасила свечи, хо­зяин сгребал в очаге догоравшие угли. Ивейн и Анья тем временем улеглись на узком тюфячке у стены. Ивейн развернул плащ, чтобы накрыть­ся и укутать девушку, которая до утра будет счи­таться его женой.

Анье было необыкновенно хорошо под плащом, хранившим запах возлюбленного. Во мраке, сгустившемся, когда огонь в очаге погас, ей не надо было скрываться от любопытных глаз окружающих, и девушка слегка повернула голову, любящим взглядом лаская во тьме своего нена­глядного.

Ивейн почувствовал эту легкую, как дунове­ние, ласку зеленых глаз. Взгляд этот, словно баль­зам, омывал его душу, и, уверенный, что при людях ему не грозят искушения, жрец откликнулся на его молчаливый призыв. В ответ очаровательная улыб­ка расцвела на девичьих губах, сладостный нектар которых он мог бы вкушать бесконечно.

Анья возликовала, почувствовав отклик лю­бимого, хотя друид почти сразу же отвернулся. Девушка закрыла глаза, желая как можно полнее упиться ощущением близости возлюбленного, ведь радость эта будет недолгой – только до конца путешествия. Она отогнала от себя эти горькие мысли, решив, что будет радоваться и наслаждаться своим счастьем, пока возможно.

Ивейн, чтобы отвлечься, стал обдумывать важные новости, услышанные за ужином. Ока­зывается, епископ Уилфрид замешан в нападе­нии на Адама. Теперь понятно, отчего того держат в плену и для чего головорезам Уилфрида нужна была Анья. Епископ, естественно, обвинил дру­идов во всех своих бедах. А как же и отомстить людям, в которых он видел виновников своего позора, изгнания и утраты богатства, как не угрожая тем, кого они любят? В этой ненависти епископа ко всем друидам, к их якобы язычес­ким верованиям жрец ощутил угрозу, нависшую лично над ним… и предостережение – призыв быть предельно внимательным.

Размышления эти, как бы серьезны они ни были, не могли до бесконечности отвлекать Ивейна от мыслей об Анье. Эта тоненькая, хруп­кая девушка, лежавшая рядом с ним, была так прекрасна, так полна очарования, что красота ее не давала ему покоя ни днем, ни ночью, пресле­дуя его и наяву, и во сне. Лежа не шевелясь и вглядываясь во тьму, юноша сжал кулаки, не давая своим пальцам дотянуться и тронуть про­зрачную кожу и мягкие шелковистые волосы. Воспоминания об их жарких объятиях у посе­ребренного луной ручья не давали ему сомкнуть глаз еще долго после того, как дыхание девушки стало спокойным, размеренным и она уснула после утомительного пути.

Несмотря на отрепья, не лучшие, чем у како­го-нибудь раба, Торвин был рожден благородным тэном, тогда как Рольф был всего лишь крестьяни­ном, поступившим на службу в войско. И все-таки Рольфа злило, что он вынужден был явиться по его зову и. отчитываться перед этим тощим чуда­коватым верзилой, да еще в какой-то жалкой хи­барке на границе родовых земель Торвина.

– Я уже схватил ее! – Толстые пальцы Рольфа сжались в кулаки, клочковатые брови сердито сошлись у переносицы. – Схватил ее… и тут вдруг появился этот чертов друид! – Рольф не стал говорить про лисенка.

– И ты, значит, сбежал, вместо того чтобы сразиться с проклятым жрецом! – ухмыльнулся Торвин. – Ты снова сбежал от него!

– Не хочешь ли ты сказать, что ты выстоял бы один на один с колдуном и его бесовскими сила­ми? – Рольф ни на секунду не поверил бы в это.

– Уж я бы не убежал от обычного человека, такого же, как ты или я, из плоти и крови, из ненависти и любви – такого же смертного, как и все мы.

«К тому же, – добавил про себя Торвин, – можно ведь сразиться и по-другому, не прибегая ни к мечу, ни к кинжалу».

Рольф не захотел ввязываться в спор, кото­рый наверняка проиграл бы, спор, без сомнения, затеянный, чтобы еще больше унизить его. Тор-вин ведь не видел того, что видел он сам, а Рольф предпочел не рассказывать ему об исчезновении лошади и всадницы, ясно, что тэн ни за что не поверит.

– Как бы там ни было, – сказал Торвин, так и не дождавшись ответа от толстяка, – но в Экли, к епископу Уилфриду, придется поехать тебе.

Рольф в отчаянии замотал головой.

– Да, да, именно тебе. – Торвин и слы­шать не хотел никаких возражений. – Нашему нечестивому проповеднику отлично известно, кому было поручено дело, так что тебе и объяс­няться за неудачу.

Больше всего на свете Рольфу хотелось од­ного – отказаться от этого поручения, но Торвин был прав. Он виноват в неудаче, ему и отве­чать за нее. Рольф мог лишь уповать, что епис­коп, веривший в могущественные силы друида, поймет его. Хотя он и понимал, как глупо на это надеяться.

– Однако к известию о прискорбном про­вале ты можешь добавить и кое-что утешитель­ное, – заметил Торвин с ехидной улыбкой, которая Рольфу пришлась не слишком по нраву. – Передай от меня епископу, пусть только наберется терпения и через пару дней он получит девчонку. А за ней, словно мухи на мед, потянутся и все прочие, за кем он го­няется.

Рольф сердито нахмурился. В том, чтобы признать свою несостоятельность перед епис­копом, и так уже хорошего мало, но уговари­вать заносчивого вельможу, чтобы тот подо­ждал, – это уж слишком! К тому же, успех Торвина в деле, с которым сам он не справил­ся, мог только усугубить незавидное положение Рольфа.

Сообщить обо всем Уилфриду он, конечно же, должен, но никто не помешает ему сорвать замыслы честолюбивого тэна.