Воспевая бурю

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

Наказав Киэру возвращаться без нее, Анья обрела возможность хоть немного побыть в оди­ночестве. Девушка шла сквозь мягкую, подни­мавшуюся от земли вечернюю дымку. Ивейн, по счастью, остался в пещере, погруженньш в глу­бокий целительный сон, а Киэр и Элис могли и без нее разжечь огонь в очаге и приготовить что-нибудь на ужин.

Анья шла куда глаза глядят, поднимаясь все выше и пробираясь сквозь кустарник. Сначала она еще слышала, как Нодди возится где-то по­близости, резвится, гоняясь за каким-то зверь­ком по высокой траве, но к тому времени, когда девушка добралась до вершины довольно-таки крутого холма, лисенка не стало слышно. Она брела не спеша, без цели и удивилась, неожи­данно увидев завесу из пышной, блестящей лис­твы и колючек, которая перегораживала тро­пинку. Завеса из остролиста напомнила Анье журчащий поток и лесную полянку, окруженную такой же колючей стеной, хотя и свитой из роз я плюща… При этих сладостных воспоминаниях о дивных минутах, проведенных в укрытии, за­думчивая улыбка тронула ее нежные губы.

Угасающий солнечный свет ласково коснул­ся золотистых кос девушки, уложенных вокруг головы, склонившейся в доверчивом созерцании. Спустя мгновение Анья сунула руку в мешочек, привязанный к поясу, и вынула драгоценный кристалл. Потерев его в ладонях, пока он не начал светиться – что с каждым разом получа­лось все легче, – Анья вознесла к небесам горячую мольбу. Не успела она повторить ее трижды, как луч белого сияющего кристалла, протянувшись, указал ей проход сквозь тернистую стену.

Анья прошла, обнаружив, что очутилась в саду, раскинувшемся по берегам неторопливого, спокойного ручейка. Бесчисленные цветы всех оттенков поднимались из высокой травы, звав­шей утомленную девушку отдохнуть. Колючие кусты по берегам ручейка тоже были усеяны цве­тами, блестевшими среди густой зелени. Девуш­ка почувствовала себя так уютно вдали от чужих любопытных глаз! Наконец-то она могла сделать то, о чем так долго мечтала.

Анья быстро скинула с себя платье и ни­жнюю рубашку. И то и другое давно уже пора было постирать; трудности усугублялись еще и тем, что ей не во что было переодеться. Отчасти она сама была виновата в этом. Конечно, вор по­хитил ее дорожный мешок с одеждой, но ведь потом она заметила котомку в углу сарая в аб­батстве Экли – однако в спешке, убегая, забыла прихватить ее с собой.

Там, где течение было быстрее, девушка опустилась на колени и тщательно прополоскала рубашку и платье. Выстиранную одежду она по­весила между ветвей остролиста так, чтобы та была повыше, и теплый ветерок, обвевая, сушил ее.

Теперь, когда Анья осталась нагая, она ре­шила, что это ей послужит достаточным оправ­данием, чтобы искупаться. Торопливые купания во время их стремительных переходов были, ко­нечно, приятны, но редки: Она принялась расп­летать золотистые косы; их игриво разметал тот же ласковый ветерок, что сушил влажные одея­ния, разнося вокруг нежное, упоительное благоухание. Тонкие пальцы распустили шелковистые локоны, и девушка погрузилась в освежающую прохладу прозрачной воды.

Ее верования – как христианские, так и об­щение с друидами – приучили девушку возно­сить благодарственные молитвы за любое нис­посланное ей благо, и Анья, стоя в бегущей воде, подняла лицо к первым слепящим лучам заката. В это священное время борьбы между светом и тьмой она хотела поблагодарить могуществен­ные высшие силы за возвращенное ей здоровье и за свободу, которую ей вновь удалось обрести.

Элис сказала, что пещеру ее окружает «опа­ленный пожаром лес». Однако, если не считать видневшихся кое-где выжженных, почерневших шрамов, Ивейну на первый взгляд показалось, что Иствуд скорее являет собой зрелище возро­ждения природы. Обгоревшие пни были почти скрыты под свежими зелеными побегами. Высо­кие кусты дали множество новых ростков, и вся земля была покрыта самой разнообразной рас­тительностью.

Вид обновленного, возрождающегося леса создал ощущение покоя, и Ивейн почувствовал, что никакая опасность не грозит его маленькой фее… не считая, конечно, его собственного при­сутствия – тем более теперь, после его разговора с Элис. Изящные ноги Аньи оставили тропинку, ведущую вверх по склону. Не колеблясь ни минуты, не чувствуя угрызений совести, Ивейн последовал за прекрасной добычей, радуясь, что благодаря неосознанной помощи Киэра сможет остаться с любимой наедине.

Иа вершине холма тропинка совсем исчеза­ла, но Ивейн лишь улыбнулся, уверенный, что это еще один дар духов леса – источника его силы, – призванный оберегать его одиночество. Ему не было необходимости видеть следы. Едва ощутимая аура, легкие, дразнящие излучения вели его за собой. Двигаясь в серой дымке уга­сающего дня, он шел на их зов. Чем ближе он подходил, тем явственнее ощущался призыв, пока Ивейн не прошел наконец через еще одну естественную преграду. Она без сомнения не рас­ступилась бы перед тем, кто не был, подобно друидам, связан с природой. Теперь, однако, ему ни к чему было спрашивать, как это удалось Анье. Ее связь со стихией была несомненной, столь же несомненной, как и его любовь к де­вушке. И, так как первая смела все преграды с его пути, душа его ликующе воспарила.

Запахнувшись в черный плащ, Ивейн стоял в испещренной солнцем тени на ковре из густой травы, а сладостное благоухание бесчисленных цветов наполняло воздух. Чудесные воспомина­ния словно ожили вновь, превратившись в реаль­ность. Юноша снова видел перед собой свою прелестную жрицу. Казалось, сама богиня весны поднялась в человеческом облике из струящихся легких волн. Действительно, Анья являла собой образ дивной, неземной красоты, стоя вот так, по бедра погруженная в расплавленный, про­зрачный хрусталь, повернувшись спиной к дру­иду. Силуэт ее четко вырисовывался на фоне за­катного неба, залитого ослепительными и не­жными цветами заходящего солнца – от легчайшего голубого до золотого и пронзительно розового. Всей душой отдаваясь могуществу та­инственных сумерек, девушка подняла дицо и протянула руки к светилу, заходившему во всей своей славе. Голосом неземной чистоты и невин­ности она возносила хвалу и благодарственную молитву духам. Простые слова песнопения дока­зывали, что ей еще необходимо учиться, но этот маленький недостаток щедро искупался ее чис­тосердечием.

Анья вновь опустила руки, склонив голову в молитвенном порыве. Ивейн ждал, пока она за­кончит молитву, и лишь потом заговорил с над­лежащей почтительностью:

– Благодарю тебя, во-первых, за то, что ты спасла мне жизнь, и, во-вторых, за возвращенное мне здоровье.

Анья инстинктивно присела, погрузившись по шею в воду, но тут же, не желая себе присва­ивать чужую заслугу, ответила:

– Одна я ничего не смогла бы сделать. Это Киэр, чтобы остановить врагов, воспользовался той же рогаткой, из которой стреляли в тебя.

Ивейн, закинув голову, звучно расхохотался.

– Рогатка! Вот уж от чего я не готов был обороняться!.. Но, похоже, и враги наши тоже. По-моему, я должен непременно добавить мою скромную благодарность ко всему, чем собира­юсь заняться с Киэром.

Анью порадовал веселый смех Ивейна. Ясно было, что он чувствует себя лучше и на душе у него светло. Девушка чуть повернулась, радостно улыбнувшись ему через плечо.

– И все-таки…

Улыбка – неотразимая, обаятельная – оза­рила лицо друида.

– Я благодарен тебе за то, что, пока я лежал беспомощный, без сознания, ты молила духов стихии вернуть мне здоровье и силы.

В синих глазах жреца было столько невыска­занного, что девушка не хотела даже думать об этом, боясь ошибиться, принимая мечты за дей­ствительность. Анья была так погружена в раз­мышления о недосказанном, что не заметила даже этого явного признания ее участия в его чу­десном спасении.

Ивейн почувствовал ее робость и улыбнулся ласково и насмешливо. Он знал, как заставить ее поверить.

Анью потрясло, когда, тихонько оглянув­шись, она заметила, что Ивейн поспешное стя­гивает с себя одежду. Хотя они и любили друг друга в укромном, увитом жимолостью укрытии, Анья впервые видела Ивейна полностью обна­женным, и сердце ее затрепетало при этом оше­ломляющем зрелище. Жрец ступил в ручей вслед за девушкой, и отражавшиеся в воде лучи захо­дящего солнца заиграли на мускулах его могуче­го тела. Ивейн подходил к ней все ближе, и Анья всем существом своим жаждала лишь одного – ощутить его жар. Руки девушки дрожали, внутри бушевало пламя.

Синий огонь взгляда Ивейна опалил ее чудес­ную наготу, затем взметнулся, поднявшись к изящному лицу, полному желания, и к широко раскрытым огромным глазам, говорившим о ее любви больше, чем сказали бы любые слова. Жрец ощутил на себе взгляд зеленых, затуманен­ных глаз, касавшихся его тела, точно ласковые легчайшие прикосновения. Найдя в воде руки возлюбленной, Ивейн притянул ее к себе и при­жал к своей мощной груди.

Пальцы Аньи вздрогнули, предвкушая, как сейчас запутаются в темных курчавых зарослях на груди любимого. Их никто не удерживал, и они, скользнув дальше, ощутили его гладкую кожу, это так взволновало девушку, что она закусила губы. Все исчезло для нее, кроме могучей груди, вздьь мавшейся и опадавшей, и руки Аньи беспрерывно скользили, словно завороженные, наслаждаясь ощущением железных мускулов и жестких вьющихся волос. Она коснулась широких плеч, потом ее руки снова скользнули вниз, и девушка чувствовала, как каждый изгиб или впадинка за­горается под их прикосновением.

Ивейн всем своим существом, каждой кле­точкой тянулся к ищущим, пытливым касаниям Аньи. Прохладная вода вокруг них не умеряла огня, полыхавшего у него в крови, бежавшего по его жилам, как пожар, пожирающий лес. Тяжелые веки жреца опустились, прикрыв пламя, полыхав­шее в его синих глазах. Собрав всю свою вы­держку, Ивейн застыл, давая девушке возможность беспрепятственно удовлетворить любопытство.

Анье нравилось прикасаться к телу возлюб­ленного, нравился его мужской аромат, и кон­чиком языка она тронула это тело, желая ощу­тить его вкус. Для Ивейна ее прикосновение было подобно обжигающим языкам пламени. Дыхание его стало неровным, прерывистым, и сердце Аньи забилось еще сильнее. Девушка чувствовала, как растет его страсть, и жажда, томившая возлюбленного, передавалась ей.

Касания нежных пальцев Аньи становились все отважнее, смелея от бушевавшего в ее душе шторма, и стойкость Ивейна подвергалась мучи­тельным испытаниям. Плотина его сдержаннос­ти прорвалась, когда нежные губы, вслед за лег­кими пальцами, коснулись плоского мужского соска. Из горла юноши вырвался сдавленный стон, он запустил пальцы в сверкающие волосы, не в силах оторваться от источника невырази­мого наслаждения.

Затем пальцы друида скользнули по шее де­вушки, спустившись вниз, в глубокую ложбинку между грудями. Голова ее запрокинулась, веки закрылись, и она сдавленно охнула, когда руки его снова взметнулись вверх. Потрясенный само­забвенным откликом девушки, Ивейн касался ее медленно, упоительно, сладко, поднимаясь все выше, чувствуя, как трепещет ее нежное тело в его руках.

Всем своим существом отдавшись прикосно­вениям возлюбленного, Анья тихонько вскрик­нула, когда страстные пальцы жреца помедлили, не касаясь ее груди. Чувствуя, что ноги девушки вот-вот подогнутся, Ивейн обхватил ее бедра, одной рукой прижимая их к своим, другой при­держивая ее тело под грудью. Девушка задохну­лась в томительном ожидании; еще несколько бесконечных, мучительно сладких мгновений – и ладонь его двинулась вверх, приняв в себя сла­достный груз. Жрец снова помедлил; его пыла­ющий синий взор был устремлен на сокровище, трепещущее в его ладонях.

– Ты прелесть и радость души моей, и жизнь моя немыслима без тебя.

Он произнес эти слова низким, чуть хрипло­ватым голосом, наклонившись и легонько кос­нувшись губами нежно-розового соска. Отстра­нившись, он с чуть заметной удовлетворенной улыбкой смотрел на Анью, бессознательно вы­гнувшуюся в стремлении ощутить его рот – маленькая расплата за страдания ночей, прове­денных в горячечных, безнадежных мечтаниях. Он еще раз поцеловал ее – коротко, быстро, чуть втягивая губами сосок; поцелуй был мучи­тельно сладким, но он лишь разжег полыхавшее в обоих желание.

Дыхание у Аньи перехватило от сжигавшей ее неистовой жажды и безмолвной мольбы, и шторм, надвигавшийся на нее, закружил ее, под­нял, унося в своем вихре. Ухватившись за чер­ные, как ночная тьма, кудри, Анья притянула к себе голову Ивейна. Обняв сгоравшую от жела­ния возлюбленную, жрец приподнял ее, бессчет­ными поцелуями покрывая ее чудное тело, Анья забылась, растворившись в дыму полыхавшего наслаждения, с готовностью откликаясь на зов возлюбленного, еще крепче обвивая его шею ру­ками, притягивая его к себе еще ближе.

Он не противился, когда она легонько сколь­знула вниз, приникнув к его крепкому, могучему телу; нежная грудь ее прижалась к его груди, ши­рокой и мощной, бедра точно слились с его бед­рами; твердым горячим ртом он пил, наслажда­ясь, пьянящий нектар ее губ. Объятие было столь полным и безраздельным, что из горла у девушки вырвался болезненный, слабый стон. Она выгну­лась еще больше под требовательными, жаркими поцелуями Ивейна. С готовностью откликаясь на безмолвный призыв возлюбленной, жрец мед­ленно, кончиком языка раздвинул ей губы, впивая сладость ароматного рта, и девушка содрог­нулась от мучительного, острого наслаждения. Его руки обхватили ее крепкие ягодицы, припод­няв их и давая ей ощутить в полной мере все не­истовство и жар его страсти.

Не думая, по какому капризу судьбы ей нис­послано это счастье любви, несбыточной и за­претной навеки, Анья всем своим существом ус­тремилась к огню, к его жгучему, опаляющему жару. Еще сильнее разжигая исступленную жажду жреца, девушка крепче прижалась к нему бедрами, раскачиваясь в горячечном ритме не­истовой страсти, однажды уже изведанной ею в его объятиях. Языки пламени взлетали все выше, и Ивейн пылко, самозабвенно раскачивался ей в такт. Сжигаемая желанием, забыв обо всем на свете, Анья вцепилась в его шею руками, и ногти ее впились в его гладкие мощные плечи, а тело судорожно билось и вздрагивало, прижавшись к Ивейну, волнуя и возбуждая.

Жрец содрогнулся. Не в силах бороться с ох­ватившей его яростной страстью, он поднял Анью на руки, вынес из теплой воды и в мягких вечерних сумерках опустил на травяной ковер. Девушка протянула руки к волшебнику, чаро­дею, пленившему ее сердце и с такой легкостью вызвавшему в ней бурю желаний. Ее сияющие глаза были полны неизъяснимой любовью. Не раздумывая о том, хорошо ли он поступает, Ивейн поддался необоримому очарованию возлюбленной и силе собственной безмерной любви. Он опустился на нее всем телом, и Анья вскрикнула от наслаждения, ощутив на себе его тяжесть, его горячую мощь. Девушка обхватила его стройными и нежными ногами, и Ивейн при­поднял ее бедра, стремясь соединить их тела в теснейшем из всех объятий.

Точно два языка взлетающего в необузданном танце огня, они сплелись неразрывно, вздымаясь и опускаясь, все неистовее, все ярче разжигая ис­ступленное пламя. Анья отчаянно обняла возлюб­ленного, подхваченная порывом налетевшего шторма, – все в ней было напряжено до предела. Палящие вихри томительной страсти кружили ее все неистовее, пока наслаждение не стало почти нестерпимым. И в миг, коща естественный, изна­чальный ритм всех природных сил достиг своего ослепительного зенита, Ивейн, возвращая бесцен­ный дар девушки, шепнул Анье на ухо:

– Я буду любить тебя вечно!

При этих словах, столь мучительно желан­ных словах томительное, невыносимое напряже­ние Аньи взорвалось, рассыпавшись огненным фейерверком наслаждения.

Окутанный ласковой дымкой покоя, Ивейн теснее прижал к себе все еще вздрагивавшую де­вушку. Он нежно перебирал ее чудесные шелко­вистые локоны, и ласковая, умиротворенная улыбка чуть тронула его губы, едва касавшиеся их в поцелуе.

Прильнув к любимому, Анья наслаждалась ощущением его крепкой груди под своей щекой и нежными прикосновениями его губ на своих волосах. Ей хотелось продлить этот сладостный полусон, не омрачать этого светлого сияния мечты, так неожиданно сбывшейся. Но мысль эта, раз появившись, не хотела уже покидать ее.

Анья замерла. В ее душе вдруг зародились опасения, что, как только холодный рассудок возобладает над чувствами, жрец пожалеет о признании, вырвавшемся у него в пылу страсти. Закусив набухшие от поцелуев губы, девушка подавила стон разочарования, пытаясь сладост­ными воспоминаниями отогнать от себя черные мысли. Какая ей разница, что будет потом, – слова эти были сказаны страстно и искренне, а сильные руки любимого обнимали ее крепко и ласково, и эти драгоценные воспоминания оста­нутся с ней навсегда.

Ощутив беспокойство возлюбленной, Ивейн сразу встревожился – но лить на мгновение. Тотчас догадавшись о причине, он попытался из­гнать из ее сердца все сомнения. Друид загово­рил, и при этих словах дыхание у девушки пе­рехватило от счастья. И все-таки тревога, что Ивейн впоследствии пожалеет о сказанном, не рассеялась полностью.

– Я любил тебя всю мою жизнь. Когда ты была совсем маленькой девочкой, это было про­стое и нежное чувство, заботливость старшего брага. Потом пришел день, кота я вернулся в замок и обнаружил, что ты больше не та серьез­ная девочка, которая всеща неотступно ходила за мной по пятам. И все стало сложно.

Ивейн приподнялся на локте, внимательно вглядываясь в зеленые взволнованные глаза де­вушки.

– Каждый раз, как я приходил к вам в замок, любовь моя возрастала, пока я не понял, что до­лжен держаться подальше от девушки, разжигав­шей в моей душе чувства столь бурные, столь не­истовые, что их не могли укротить ни овладение знанием друидов, ни заклинания жреца.

Хотя признание Ивейна было для девушки драгоценнее любого сокровища, в нем было и зерно истины, которое, как опасалась Анья, вскоре прорастет горькими всходами, чья горечь заглушит и растопит всю сладость его любви к ней. Анья до боли прикусила припухшую ни­жнюю губу, слушая слова Ивейна, но, стоило ему на мгновение умолкнуть, как она тотчас же при­зналась в томившем ее ощущении вины.

– Надеюсь, ты простишь мне мой эгоизм и упрямство, попытки навязать тебе чувства, угро­жавшие твоему предназначению. Тебе пришлось бы заплатить за них слишком дорого, и я никогда не посмела бы этого требовать.

– Нет, это я был слепцом и упрямцем! Ласковый смешок Ивейна омыл душу девушки чудесным покоем.

– Ты обладала тайным знанием, а я не хотел в это верить, несмотря на явные признаки. И этим неверием я отрицал главнейшую из запове­дей друидов: священное таинство на границе перетекания, изменчивости, слияния, загадочную магию того, что невозможно определить. Подо­бно тебе – принадлежащей и саксонцам и лэтам; и христианству, и верованиям друидов.

Темно-синие глаза потеплели, с любовью глядя на прелестное лицо, расцветшее от робкой надежды.

– Это моя вина, – повторил друид, и в го­лосе его прозвучала горечь при мысли, чего он чуть было не лишился, – и это едва не стоило мне утраты самой большой драгоценности в моей жизни… тебя.

С последними словами Ивейн склонился к губам, так жаждавшим его поцелуя, терпким и слад­ким, грозившим с новой силой разжечь его страсть.

Друид откинулся, слегка покачав головой и, улыбаясь, с сожалением заметил:

– Мы не можем позволить себе вновь усту­пить искушению.

Ивейн махнул рукой, словно указывая на на­ступавшую со всех сторон тьму.

– Уже совсем ночь; боюсь, что и Элис, и мальчик будут за нас беспокоиться и скоро от­правятся на поиски. Чтобы этого не случилось, нам нужно вернуться.

Упоминание о мальчике напомнило Ивейну, что он хотел сказать девушке – теперь ему не­зачем было что-либо скрывать от нее.

– Пока вы с Киэром ходили за хворостом, Элис рассказала мне еще об одном видении. У меня была еще одна сестра, которую я не знал. – Для юноши все это было так ново, что он помолчал, чтобы еще раз осознать услышанное. – Старшая сестра.

– И мать Киэра. – Анья поняла это внезапно, в тот миг, когда у нее вырвались эти слова. Это со­впадало с тем, что рассказывал мальчик о дедушке, жреце и друиде, растерзанном испуганной его мощью толпой. Она сама ведь сказала тогда Киэру, что так же погибли и родители Ивейна.

Легкая улыбка тронула губы Ивейна, и он сказал:

– Да, Киэр – мой племянник.

Друид не удивился, что Анья догадалась так быстро. Хоть он и не почувствовал ее связи с природными силами, он всегда знал, какой ос­трый, проницательный ум скрывается за этой не­возмутимой серьезностью.

Анью порадовало, что Ивейн с такой лег­костью признал в Киэре своего племянника. Од­нако, вспомнив о том, как мальчик рассказывал ей о своих предках друидах, девушка сообразила вдруг, что до сих пор не сообщила жрецу о том, что узнала в сарае аббатства Экли.

– Раз ты поправился, могу сказать, что у меня есть новости, не менее важные, чем видение Элис об Адаме, и ты должен узнать о них.

Конечно, ей следовало бы рассказать ему об этом, когда он пришел в себя в первый раз, но Анья думала, что лучше теперь, когда здоровье и ясность рассудка вернулись к друиду.

– Когда епископ Уилфрид говорил мне об этом, он был вне себя от злорадства.

Ощущая на себе внимательный взгляд синих глаз Ивейна, девушка поведала жрецу то, что сказал ей епископ: начиная с опасности, грозя­щей замку Трокенхольт, и до намерения Уилфрида использовать своих пленников как приман­ку, чтобы завлечь других.

Когда последние ее слова растаяли в воздухе, наступившее молчание казалось упругим от ре­шимости Ивейна еще раз сразиться и победить епископа, столь же мстительного, сколь и алчно­го. Ивейн поспешно оделся, и Анья едва поспе­вала за ним, натягивая высохшее платье. Невзи­рая на нетерпение как можно скорей начать дей­ствовать, жрец ласково отвел в сторону неловкие пальцы девушки, чтобы помочь ей побыстрее одеться; он справился с этим необыкновенно ис­кусно, но о том, как он овладел этим искусством, Анья предпочитала не задумываться.

Ивейн понял, о чем она думает, и, паль­цем приподняв подбородок девушки, быстро поцеловал ее в нежные губы; потом взял ее за руку и вывел из их укромного уголка – прибежища сладостного покоя и безумного наслаждения.