Воспевая бурю

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

– Возьми ее и поторопись! – Торвин ука­зал рукой на обмякшее тело, завернутое в домот­каное одеяло и перекинутое через седло громад­ного жеребца. – Я приду завтра и приведу ос­тальных в гостеприимные объятия.

Когда темные очертания коня и всадника растворились в клочьях бледного, плывущего над долиной тумана, исчезнув в ночи, Торвин, довольный успехом, вернулся к стоянке. Малец, по счастью, так быстро и крепко заснул, что он смог ускользнуть незамеченным, чтобы про­красться вслед за жрецом и его красавицей.

Однако не так-то легко оказалось добыть желаемое. Торвин тщательно обыскал все ок­рестности вокруг того места, где он потерял след парочки, но они словно в воду канули, раство­рившись во мраке ночи. Он уже потерял было надежду и решил возвратиться в лагерь, когда прелестница, откуда ни возьмись, сама вдруг очутилась перед ним на тропинке. Стоило ему слегка ударить по золотистой головке, как она без сознания упала к его ногам. Сообщник Торвина, тихонько следовавший за ними на неко­тором расстоянии с минуты их первого столк­новения с Ивейном, подоспел, чтобы побыстрее увезти девушку.

Торвин самодовольно подумал, что все по­лучилось как нельзя лучше. Хорошо, что они за день прошли так много. Аббатство Экли лежало на юге, неподалеку отсюда. Его сообщник впол­не может доставить девчонку епископу, прежде чем первые лучи восходящего солнца окрасят го­ризонт на востоке. А завтра… Торжествующая улыбка Торвина стала шире.

В этот миг на стоянке, чуть в стороне от Торвина, приземистая фигура склонилась над спящим мальчиком.

Киэр проснулся, почувствовав, что в рот ему запихнули кляп. Задыхаясь, он попытался сесть, стараясь в то же время вытолкнуть изо рта за­тычку. Но у него ничего не вышло. Свободный кусок материи сейчас же завязали у него на за­тылке, а руки рывком завели за спину и стянули веревкой.

Лисенок, как молния, метнулся к мужчине и тут же отчаянно завизжал. Рольф, размахнув­шись дубинкой, ударил зверька, вцепившегося зубами ему в руку. Когда тот отлетел на землю, он с удовольствием пихнул его ногой.

Крепко, до боли, связанный, Киэр, широко раскрыв глаза, переводил их с обмякшего тельца несчастного Нодди на толстяка, поставившего мальчика на ноги, и на другого, его сообщника, который перекинул пленника через плечо.

От сильного толчка у Киэра перехватило ды­хание, и он потерял сознание. Так, бесчувствен­ного, его и унесли торопливо в темную чащу леса.

Ивейн посмотрел на безмятежно журчащие, мерцающие струйки ручья, текущего среди роз и плюща этого мирного уголка, и мрачно нахму­рился. В укрытии было пусто. Ничто не указы­вало на то, что произошло здесь недавно, – ни единого признака ни сладостного, запретного слияния, ни незабываемого восторга.

Ивейн повернулся так резко, что плащ взмет­нулся черным вихрем. Анья должна была послу­шаться, когда он просил ее дождаться его воз­вращения. Теперь, когда они почти у цели, опас­ности неизмеримо умножились. Она и сама уже не раз имела случай убедиться в этом.

Синее пламя полыхнуло в глазах жреца, когда он широко зашагал через лес, надеясь, что девушка просто вернулась к стоянке. Конечно, он с удовольствием отругал бы ее за это и на душе у него стало бы легче. Но если ее там не окажется, если кто-либо посмеет обидеть его возлюбленную, несчастный дорого за это заплатит.

Ивейн пошел быстрее, и с каждым шагом его гнев нарастал. Он вызовет бурю и призовет гром и молнию на голову ничтожного негодяя… Он…

Внезапно Ивейн застыл как вкопанный. Бели он утратит важнейшее для друидов качество – самообладание, – ему не удастся совершить ни­чего достойного. Более того, обращение к ужас­ным и всемогущим духам стихии в гневе могло бы дорого обойтись жрецу. Разве Глнндору, когда он поднял страшный шторм, это не стоило жизни единственного сына? Необходимо безмер­ное, безграничное спокойствие, если надеешься обуздать эти стихийные силы и скрытые в них смертельные опасности.

Сознавая, что в гневе взывать к неистовым духам бури нельзя, поскольку это может кон­читься поражением и гибелью, Ивейн сдержал ярость. Он отомстит, но не теряя самообладания и предварительно тщательно все продумав. Он получил невероятную власть над стихиями, глу­боко почитая их и прибегая к их помощи с ве­личайшим почтением. Любое приказание, отдан­ное в гневе, было изменой его связи с природой, и поднять мрачные и зловещие силы шторма воз­можно лишь тогда, когда иного выхода нет.

Торвин с негодованием разглядывал открыв­шееся перед ним зрелище. Если не считать ма­ленького лисенка, лежавшего неуклюжим ко­мочком, стоянка была пуста. Ах да, остался ме­шочек мальчишки с его пожитками, но сам мальчишка исчез.

– Что это значит? – прогремел голос Ивейна прямо за костлявой спиной тэна. Жрец понял, что потерял и возлюбленную, и Киэра – и это уже было страшно. В одной руке он сжал посох, в другой – рукоять меча. Так вот чем ему при­шлось заплатить, подумал друид. Расплатиться за то, что оставил Анью, за эти несколько мгнове­ний уединения, когда он надеялся вновь обрести равновесие, подтвердив клятву всю жизнь посвя­тить служению духам природы.

Несмотря на потрясение, вызванное исчезнове­нием двух его спутников, Ивейн удивился, заметив, что Клод, похоже, потрясен и обескуражен не мень­ше его. Тем не менее Ивейн обратился к нему.

– Что здесь произошло?

В душе проклиная способность друида пере­двигаться бесшумно, Торвин попытался собрать­ся с мыслями:

– Мне понадобилось уединиться, и я на ми­нутку отошел в лес.

Ивейн ничего не ответил, но напряженное нетерпение его было физически ощутимо, и Тор-вин почувствовал себя еще более неуютно.

С насмешливой беззаботностью передернув плечами, он медленно повернулся к разгневан­ному жрецу. Но увидев, как тот помрачнел, по­торопился добавить:

– Я отошел ненадолго и совсем недалеко. Возвратившись только что, я обнаружил тут то, что вы видите. Так что понятия не имею, куда подевался парнишка.

Какова бы ни была роль саксонца в исчезно­вении Аньи и Киэра – а Ивейн подозревал, что тот принял в этом участие, – от него, как и во­обще от саксонцев, трудно было ожидать прав­ды. А потому ответ Клода ничего не значил для Ивейна, и он, пройдя мимо, опустился на кор­точки перед любимцем Аньи.

Осторожно нащупав сквозь шерсть грудку лисенка, Ивейн почувствовал, что Нодди жив. Сунув руку в дорожный мешок, жрец вытащил оттуда склянку со снадобьем, приводящим в чув­ство, и поднес к остренькой мордочке. Нодди дернулся, потряс головой и неуверенно поднялся на лапки. Ивейн улыбнулся.

Торвин был поражен. Но не воскрешением животного, а тем, что этот, якобы такой прони­цательный человек, не заметил, что речь-то шла только об исчезновении мальчишки, но не о де­вушке. Подавив в себе едкое, язвительное пре­зрение к этому явному недостатку сообразитель­ности друида в самых простейших вещах, Торвин решился заговорить первым. Но, стоило ему открыть рот, как Ивейн внезапно поднялся, по­вернувшись к нему, и неожиданные раскаты его хохота огласили лес.

Жреца порадовало действие уловки на этого человека, по мнению Ивейна, раздувавшегося от самомнения под личиной униженности. Кончив смеяться, друид язвительно потребовал:

– А теперь расскажи мне о похищении Аньи.

Торвин поежился от этих странных, необъ­яснимых действий жреца. А вдруг он сумасшед­ший? Саксонец слегка отступил назад. А если он буйный и обладает необычайной силой в при­ступах бешенства?

– Что тебе известно о ее похищении?

Глаза Ивейна стали ледяными, взгляд прони­зывал Торвина насквозь. Друид шагнул к нему и остановился перед дрожащим саксонцем.

Торвин отступил и наткнулся спиной на тол­стый ствол дерева.

Ивейн счел, что все действия этого человека служат подтверждением его догадки, что он мало напоминает того слабого и жалкого недотепу, за которого выдавал себя.

– Кто похитил Анью? Где она теперь?

Торвин злился на себя за то, что колени его дрожат, и особенно потому, что эта дрожь не была притворной. Злость эта позволила ему над­еть на себя прежнюю личину и ответить с подо­бающей видимостью тревоги:

– Пока я отправлял свои надобности, я слы­шал, как два незнакомца переговаривались ше­потом, – сказал саксонец, потом выпрямился и даже слегка наклонился вперед, понизив голос, перед тем как добавить: – Я выглянул из-за кус­тов и увидел девушку. Она лежала на земле, столь же бесчувственная, как недавно лисенок.

Услышав, что любимой грозит опасность, Ивейн почти обезумел. Гнев вспыхнул в нем с новой силой, грозя смести все преграды, воздвиг­нутые рассудком.

– Ты видел, что с ней сделали? Стараясь сдержаться, Ивейн произнес это ро­вным, бесстрастным голосом.

– Ее завернули в одеяло, перекинули через седло огромного жеребца и умчали куда-то.

Торвин, размахивая руками, намеренно неук­люже попытался изобразить происшедшее.

– Они не говорили, куда увозят ее?

Ивейну не требовалась помощь саксонца, чтобы ответить на этот вопрос. Лишь каменные стены, построенные человеческими руками, да очень немногие другие препятствия могли поме­шать друиду узнать местонахождение любого че­ловека. А узы (пусть даже неправедные), связы­вавшие Ивейна с возлюбленной, без сомнения, направят его на верный, ведущий к ней путь. Ему даже не придется прибегать к помощи заклина­ния, необходимого в таких случаях. Задавая этот вопрос Клоду, жрец вовсе не собирался узнать, где находится Анья, – он хотел лишь понять, какова роль саксонца в ее похищении. Лучше выведать об этом заранее, перед тем как пустить­ся на поиски, чтобы подготовиться к возможно­му предательству.

Торвин с готовностью кивнул головой:

– Да, говорили. Они хотят заточить ее в не­большом аббатстве, у самой границы, по ту ее сторону, в Уэссексе. Торвин помолчал, явно ожидая, что Ивейн заговорит, но тот терпеливо ожидал продолжения, которое, он был уверен, последует. – Завтра утром я отведу вас туда.

Досадуя, что друид, как он надеялся, не поп­росил его о помощи, саксонец, стиснув зубы, но улыбаясь, сам предложил ему свои услуги.

– Я знаю прямую дорогу, по ней можно будет дойти быстрее.

– Как это керл, живущий на границе Нортумбрии, так хорошо знает это маленькое аббат­ство!

Мысленно видя перед собой Анью, лежащую без сознания, как тогда, после падения с лошади, Ивейн хотел посмотреть, как будет юлить и из­ворачиваться этот человек, прежде чем должным образом покарать его.

– Моя бабушка постриглась в монахини и удалилась от мира, когда я был еще мальчи­ком, – тотчас же, не задумываясь, ответил Торвин. Слова его прозвучали правдиво, поскольку так оно и было на самом деле. – Теперь вы по­нимаете, почему я могу проводить вас туда с пер­выми лучами рассвета.

Ивейн лишь слегка усмехнулся на это. По его мнению, поспешность и несомненная искрен­ность ответа саксонца были настолько же ковар­ны, как и заминка и колебания. Последние го­ворили о недостаточно разработанном плане, но первое еще отчетливее выявляло связь этого че­ловека с местами, столь удаленными от его дома. Для простого крестьянина, за которого Клод вы­давал себя, такие связи были невероятны. Конеч­но, пострижение в монахини было обычным делом для стареющей бабушки какого-нибудь благородного господина, но керла? Нет, никогда.

Ивейн тотчас же уловил промах саксонца, блеснувший, точно луч в непроглядном мраке. В его недоговоренности друид отчетливо ощутил расставленную для него западню. У него уже и раньше мелькали в голове подозрения – ведь ни один из встречавшихся на его пути недругов не пожелал открыто схватиться с ним. Ивейн рас­сеянно ткнул посохом в мягкую землю. Да, его несомненно заманивают в ловушку. А кто же тогда Анья и Киэр? Приманка, чтобы завлечь его в сети?

Тем не менее, решил жрец, этих невинных нужно освободить. Только после этого он смо­жет вернуться к главной цели своих поисков – спасению Адама. И все-таки ему жаль было те­рять время, и он опять досадовал, что вынужден задержаться. Он отвечал за них и не мог укло­ниться от этого.

– Завтра? Почему не сейчас?

Ивейн устремил на саксонца пронзительный взгляд, и тот тотчас же понял, что рано обрадо­вался, считая, что все бурные пороги его нелег­кого плавания уже позади.

– А потому, мой друг… – Даже слащавая, липкая патока, сочившаяся из голоса Торвина, не могла заглушить прозвучавшей в нем едкой иронии. – …что я не друид и не жрец, и мне надобен свет, чтобы отыскать те приметы, кото­рые укажут мне путь.

Глаза Ивейна, взбешенного этой шумливой насмешкой, сузились. Он слегка отступил назад и вскинул свой посох вверх, к черному куполу неба – низкое, глуховатое песнопение вырва­лось из его груди.

На глазах у саксонца, не верившего себе, не­ведомые слова, обладавшие таинственной мощью, погрузили в молчание окружающий лес. Торвин замер, не в силах шевельнуть ни рукой, ни ногой. И, что еще страшнее, по мере того как печальная, заунывная мелодия ширилась, нарас­тала, вбирая в себя окружающее и заставляя за­быть обо всем, круглый кристалл, зажатый в ор­линых когтях на набалдашнике посоха, засиял ослепительным белым светом. Тьма ночи рассе­ялась, и в лесу стало светлее, чем в полнолуние.

– Теперь у тебя есть свет. – Ивейн обратил устрашающий взгляд на саксонца. Тот дрожал с головы до ног. – Бери мешок Киэра и веди меня.

Торвин, не возражая, хотя и негодуя в душе, немедленно подчинился. Ладно, успокаивал он себя. Он поведет его окольной дорогой, так что они попадут туда как раз к тому времени, когда жреца будет ждать засада.