Воспевая бурю

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Продвигаясь сквозь бархатистый мрак ночи при свете кристалла, засиявшего, когда жрец произнес заклинание, Ивейн и Анья возвраща­лись к пещере; лисенок бежал за ними. По до­роге Ивейн рассказал Анье о похищении ло­шади и котомки с одеждой. Девушке было жаль, что кобыла пропала. Но когда они подо­шли к пещере, все плохое забылось: Киэр был вне себя от радости, что она невредима, и тот­час взволнованно принялся рассказывать о не­обыкновенном происшествии, случившемся, когда они с Ивейном возвращались домой после исполнения печального долга.

– Необыкновенное! Честное слово! – Кнэр прямо-таки приплясывал рядом с девуш­кой. – Мне повезло, что Ивейн толкнул меня в заросли, и еще больше повезло, что, когда я упал, я все-таки уберег сокровище.

С этими словами мальчик махнул рукой на горку драгоценных яиц, бережно уложенных в набитый травой мешок.

Первой мыслью Аньи было: как хорошо, что мальчуган, увлекшись, как и всякий ребенок, чем-то одним, не заметил перемены в ее наряде. Но, едва взглянув на «сокровище», она тотчас же забыла обо всем остальном. Да, яйца были целы и невредимы, и их было столько, что хватило бы по несколько штук на каждого. Анья от восторга и слышать больше ни о чем не желала, пока не приготовит их к ужину.

Пока девушка с удовольствием занялась стряпней, друид повернулся к мальчику:

– Я должен спешить, снова нужно отправ­ляться в дорогу.

Киэр посмотрел на него, вопросительно под­няв брови, но Ивейн предпочел сделать вид, что не понимает.

– Придется поторопиться, чтобы не столкнуться с людьми, которые превратили в руины твой дом.

Мальчик опустил глаза, уставившись в ка­менный пол. Ивейн ни слова не сказал о том, какое место отводится Киэру в их будущем пу­тешествии, – стало быть, никакого.

Анья ни минуты не сомневалась, что Киэр должен пойти с ними, и услышав сдержанные слова жреца подумала, что ему следовало бы подробнее объяснить все мальчику. Однако, вспомнив о том, что недавно произошло между нею и Ивейном, девушка промолчала. К тому же яйца уже сварились.

Когда черная и плотная мантия ночи беззвучно опустилась, придавив своей тяжестью землю, трое людей уселись в пещере вокруг огня, чтобы вку­сить от приготовленного с необычайной поспеш­ностью ужина. Правда, это была не дымящаяся каша, а нечто даже более желанное для людей, пища которых в последние дни была так скудна. Сваренные куриные яйца представляли собой сыт­ное кушанье, к ним добавились большие ломти сыра и последние крошки черствого хлеба.

Анья не могла съесть свою порцию, тогда как Киэр, с аппетитом здорового, растущего мальчу­гана, уписывал за обе щеки. Он одновременно покончил и с едой и с рассказом о схватке Ивейна с вооруженным разбойником. Заканчивая повествование, мальчик поднял восторженные глаза на жреца.

– Наверное, вы до смерти напугали этого дурня, очутившегося у нас на дороге, своей не­обыкновенной силой… и странными действиями…

Последние слова Киэр произнес как бы слегка вопросительно, надеясь, очевидно, получить объяснение загадочным поступкам друида.

Но не так-то легко было заставить Ивейна сказать о том, о чем он не хотел говорить.

– Этот дурень не умер, он просто-напросто крепко спит, так крепко, как никогда еще не спал в своей жизни. – Даже холодная насмеш­ливая полуулыбка друида исчезла, когда он до­говорил: – В конце концов он проснется.

Когда Ивейн открыл это саксонскому маль­чику, Анья вдруг поняла, что вечернее столкно­вение, так живо описанное Киэром, случилось как раз в ту минуту, когда ее охватило непреодо­лимое желание произнести заговор о прикрытии. Должно быть, затруднительное положение, в ко­торое попал Ивейн, придало ей смелости, и она решилась взять посох жреца, с его помощью умо­ляя о спасении возлюбленного.

Оторвавшись от своих мыслей, Анья снова вернулась к действительности, когда Ивейн напра­вил корабль их беседы в менее опасные воды:

– Сегодня утром ты дал нам понять, что не намерен навсегда поселиться в этой пещере. Куда ты собираешься направить свой путь? Есть у тебя где-нибудь родственники? Или ты наме­реваешься просить о помощи у господина Трокенхольта – твоего господина?

Синие, как сапфиры, глаза затянули в глубину голубых, мягко, но настойчиво ожидая ответа.

Киэр набрал в грудь побольше воздуха. Больше всего на свете ему хотелось бы пойти вместе с Ивейном, но тот ни словом не обмолвился, что возьмет его с собой в путешествие, и Киэр понял, что пора без утайки рассказать обо всем. По крайней мере, о главном. Это было не так трудно сделать, поскольку он доверял своим спутникам. Мальчик только надеялся, что они не сочтут его замыслы всего лишь глупыми мечтами ребен­ка – как несомненно поступил бы его доблест­ный, но начисто лишенный воображения отец.

– Моя мать происходит из лэтов. Она роди­лась здесь, в Гвилле, и от своего отца слышала легенды о человеке, живущем в горах Талакарна. Она пересказывала эти истории мне: как человек этот спас мальчика, у которого никого не оста­лось из близких, как у меня. Он спас этого маль­чика и его сестренку тоже.

Киэр не уловил противоречивости своих слов, что у мальчика, имевшего сестренку, якобы не оста­лось никого ю близких. Анья заметила, но понимая, что это задело бы его самолюбие, сдержала улыбку. При первых же словах мальчугана воспоминания ожили в душе Ивейна, и он весь обратился в слух.

– Человек этот жрец и колдун, – с почти­тельным благоговением продолжал Киэр, – по имени Глиндор, невероятно могущественный.

Лицо Ивейна побелело, а у Аньи перехватило дыхание. Киэр никак не мог знать, что перед ним сидит главное действующее лицо этой легенды, и продолжал, трепеща от благоговения, будто бы повествуя о чуде. Мальчик, конечно, не мог и догадываться, что жрец и колдун, о котором он говорил, сыграл такую важную роль в жизни его нынешних спутников.

Киэр сидел, не замечая, как поражение за­стыли его друзья. Он увлекся повествованием о легендарных героях, которыми восхищался, и об их подвигах, начиная от спасения детей и до из­гнания бесчисленных армий врагов.

– И еще, – от его слов исходил почти ощути­мый жар надежды, – мама рассказывала мне, как Глиндор передал спасенному мальчику все таинственные заклинания и великую силу, которой обладал сам.

Когда Киэр умолк, наступило такое глубокое, продолжительное молчание, что он начал обеспокоенно поглядывать то на мужчину, сидевшего радом с ним, то на миловидную девушку. Хотя Ивейн нередко шутил и посмеивался, даже и тени насмешки не было заметно сейчас на его невозму­тимом, неподвижном лице. Анья тоже, казалось, была ошеломлена. Но почему?

Наконец Ивейн заговорил и задал вопрос, ответ на который он мог предугадать, нет, даже почти боялся, что знает его.

– И как же связаны эти легенды с твоими планами?

Увидев, что Ивейн, похоже, остался равноду­шен к рассказу, Киэр, не заговаривая уже больше ни о каком волшебстве, расправил плечи и вы­зывающе вскинул голову.

– Я хотел… – Мальчик храбро договорил, объявив о своем намерения: – …отправиться на поиски Глиндора и стать его ревностным и пос­лушным учеником.

– Глиндор умер, – бесстрастно ответил Ивейн. – Уже десять лет, как его нет на свете.

– Не-е-ет!

Это единственное слово, вырвавшееся из уст Киэра, прозвучало, как вопль боли, смешанной с недоверием.

– Если так, я давно бы узнал об этом.

Ивейн не сомневался, что, живя на земле Трокенхольта, родители мальчика, разумеется, знали об этом. Вероятно, они не считали нужным заканчивать подобным образом волнующую ис­торию, столь дорогую сердцу их сына. С их сто­роны это, может быть, было разумно, но маль­чику теперь трудно смириться с этим. Сначала он потерял близких, а теперь должен выдержать и этот удар.

– Это печально, но Глиндора больше нет.

Видя, что голова мальчугана по-прежнему вызывающе вздернута, Ивейн снова заговорил – мягко, но настойчиво, желая убедить Киэра и из­бавить его от бесполезной погони за мечтой:

– Я и сам глубоко сожалею, но так уж оно есть, и тут ничего не поделаешь. Глиндор был моим наставником… Я – тот мальчик, кото­рого он спас и научил всему, что знал сам.

– А я – правнучка Глиндора, – тихонько добавила Анья, пока Киэр пытался примириться с ударом, разбившим его мечты.

– Разве ты не знал, что супруга твоего гос­подина, илдормена Трокенхольта, приходится внучкой Глиндору?

– Леди Брина? – Вид у Киэра был озада­ченный.

– Леди Брина – моя мать, а Глиндор был мой прадедушка.

Киэр выпрямился и резко отвернулся от них, сообщивших ему столь невероятные новости. Эти странные мужчина и девушка утверждали такое, о чем – как он думал – он непременно услышал бы раньше, будь это правдой.

– Нет, я уверен, что мама рассказала бы мне об этом, если бы все было, как вы говорите.

Встретив со стороны Киэра такое упорное недоверие к ее правдивым словам, Анья расте­рянно замолчала, не зная, что делать дальше.

Ивейн обнял неподатливые плечи ребенка и решительно развернул его к себе, глядя ему прямо в глаза.

– Ты веришь, что я – ученик и воспитанник Глиндора?– торжественно и сурово спросил друид.

– Думаю, да. – Киэр медленно наклонил го­лову. – Я видел, как вы остановили врага заклина­нием. Ведь странные слова, которые вы говорили так медленно, нараспев, были заклинанием, правда?

Не желая раскрывать секреты, столь важные для друидов, Ивейн предпочел не отвечать на вопрос маленького саксонца. Пусть даже он саксонец всего лишь наполовину – Ивейн был твердо уверен, что это делает его абсолютно не­пригодным для восприятия знаний друидов. И все же мальчик ради собственной безопасности должен поверить ему до конца, а значит, нужно что-нибудь предпринять. И чтобы не произно­сить вслух того, чему лучше оставаться невыска­занным, Ивейн воспользовался своим умением мгновенно менять настроение.

Он запрокинул голову, и низкие, рокочущие раскаты хохота эхом отдались под сводами пе­щеры. Вскочив на ноги, Ивейн взял посох и пошел к выходу. Там он стал тихо, нараспев про­износить загадочные слова. Мелодия – тягучая, заунывная – стихая, становилась еще более страстной, неистовой, пока небеса, казалось, не сотряслись, и в ней не загремела затаенная мощь, способная повелевать стихией. И тотчас же Нодди послушно подполз и улегся у ног жреца.

Увидев это, Анья поняла, чего добивался Ивейн. Поднявшись, она взяла за руку донельзя изумленного мальчика и повела его, остановив­шись за широкой спиной жреца, глядя, как все лесные звери – от белок до оленя и даже до ди­кого вепря мчатся, откликаясь на зов колдуна.

Удерживая животных в повиновении, собрав их в ослепительно сиявший круг света, струяще­гося от кристалла на поднятом посохе, Ивейн об­ратил темный, как ночь, взгляд на мальчика. Киэр трепетал от благоговения и робкой, вполне понятной почтительности.

– Заклинания – не игра, – предостерег его Ивейн. – И я ни в коем случае не стал бы исполь­зовать свое умение общаться с природными силами ради подобных фокусов, если бы не считал необходимым убедить тебя, что мы с Аньей говорим правду.

Жрец повернулся, к столпившимся вокруг животным и медленно, широко взмахнул посо­хом, после чего они так же быстро исчезли во мраке, как и возникли. Поставив посох с по­гасшим, потемневшим кристаллом, Ивейн при­стально и серьезно взглянул на мальчика.

– Если ты захочешь путешествовать с нами, твоя жизнь может зависеть от этого.

– Вы хотите сказать, что разрешаете мне идти с вами? – Глаза Киэра радостно вспыхну­ли. Эта мальчишеская восторженность вызвала легкую улыбку у Ивейна, но она тут же растаяла, когда мальчик добавил: – И вы научите меня быть таким же жрецом, как и вы?

Лицо Ивейна тотчас же превратилось в бесстрас­тную маску, а черные как смоль кудри чуть коснулись широких плеч, когда он медленно покачал головой.

– Ты пойдешь с нами, просто потому что я не могу терять время, сопровождая тебя и Анью обратно, под надежное прикрытие каменных стен Трокенхольта.

Привыкнув вслушиваться в значение сказан­ного, Анья расслышала в этих словах сетования друида; он досадовал, что эти двое – наполови­ну саксонцы, от которых одни неприятности, – затруднят ему выполнение важного поручения. И все-таки Ивейн берет их с собой, а ведь мог бы оставить здесь дожидаться, пока он вернется; от этого душа Аньи наполнялась еще большим вос­хищением и любовью к друиду.

И при всем том он даже не подозревает о ее способностях, о том, что она может помочь ему – а ведь именно она сегодня вечером воспользова­лась его посохом в ту минуту, когда Ивейн более всего нуждался в поддержке. Ясно было, что скажи она ему о своем поступке, он скорее всего воспри­мет это с мягкой, но обидной насмешкой, как не­лепые ужимки ребенка, подражающего взрослым. Он не примет ее попытки всерьез. А потому она не станет говорить ему ни о чем. К тому же… если уж он, чьи связи с природными силами так крепки, не ощутил, как она призывала эти самые силы, тоща, быть может, он прав, что ни во что не ставит ее способности. Это удручающее соображение за­ставило Анью порадоваться, что она ничего не рас­сказала ему о своей попытке.

Пока эти мысли проносились в голове девушки, Ивейн разговаривая с Киэром.

– Цель моих поисков – освободить одного саксонца, мужа моей сестры, из рук людей, без сомнения, связанных с тем, кто погубил твоих близких. Это слишком серьезно, чтобы риско­вать, задерживаясь тут дольше. Ты понимаешь?

Киэр тотчас кивнул.

– И ты поклянешься мне самой торжествен­ной клятвой слушаться и беспрекословно подчи­няться всем моим приказаниям? – Ивейн хотел быть твердо уверенным в этом.

Мальчик снова кивнул, подтверждая свою готов­ность немедленно подчиняться распоряжениям жреца.

Анью, которая прислушивалась к их разго­вору, внезапно поразило необычайное сходство этих, казалось бы, столь непохожих людей; у од­ного из них волосы отливали серебристым сия­нием луны, а у другого были темными, как мрак глухой полночи. Встряхнув белокурыми локо­нами, чтобы прогнать наваждение, Анья вновь обратилась к насущным делам.

Пока его новые спутники собирали пожитки в дорогу, Киэр утешал себя тем, что благодаря этим печальным стечениям обстоятельств он может, по крайней мере, сопровождать могущественного друида. Мальчик согнал с себя остатки уныния и разочарования; пусть пока ему отказали в его дав­нем желании выучиться и стать жрецом, зато, по­могая Ивейну, он, может быть, докажет, что до­стоин быть посвященным. Докажет, не проговари­ваясь о том, о чем поклялся молчать.

– Итак, значит, девчонка, которую мы ис­кали, перевезена в Иску?

Епископ Уилфрид прямо-таки лопался от злорадства. Его необъятный живот вынуждал его отодвинуться от стоявшего на возвышении стола, однако, именно эта необъятность доказы­вала, сколь малое препятствие представляла она для его наслаждения трапезой.

Торвин полагал, что риск, связанный с похи­щением этой жалкой малышки, не стоил усилий, которые потребовались, чтобы переправить ее в старый, построенный еще римлянами, каменный форт. Однако он подавил пренебрежительную ус­мешку, которую бы непременно позволил себе, если бы не те, кто собрался сейчас в Идбенском аббатстве в Мерсии – валлийский принц и его собственный господин, король Мерсии Этелрид. Все трое сидели за столом, уставленным обильными и на редкость разнообразными яствами. Одни только запахи, поднимавшиеся над блюдами, могли пробудить аппетит у любого мужчины, а Торвин после дня, проведенного в седле, был так голоден, что просто не мог оторвать глаз от стола.

– Ты что, оглох?

Епископ не желал повторять один и тот же во­прос до бесконечности. Он всегда был не особенно высокого мнения о Торвине, но в эту минуту муж­чина, стоявший внизу, у помоста, казалось, совсем потерял рассудок. Медленно, отчетливо произнося каждый слог, как это делают, обращаясь к слабо­умным, Уилфрид повторил свой вопрос:

– Что с мальчишкой? Торвин не мог скрыть враждебности, блес­нувшей в его глазах; ему доставляло удовольствие еще разок досадить этому напыщенному бол­вану. Он лениво пожал плечами, ответив то, что и так было ясно, но чего так не хотелось слы­шать епископу:

– Там не было никакого мальчишки.

– Но у них же был сын! – Этот надрывный, отчаянный вопль сорвался с уст человека, сидев­шего по левую руку от епископа, почти такого же тучного, как и хозяин. – Я много лет следил за этой семьей и точно знаю, что у них был сын!

– Я не сомневаюсь в вашем утверждении, ми­лорд. – Торвин, изобразив на лице почтение, по­вернулся к престарелому принцу Матру из Гвилла. – Я только говорю, что, когда мы обыскивали ферму, там не было никакого мальчишки.

Флегматичный, закаленный в сражениях ко­роль, сидевший от епископа по правую руку, был такого же нелестного мнения о епископе и его госте, как и его тэн. Этелрид разжал кулаки гро­мадных, иссеченных шрамами рук и положил их на покрытый белой скатертью стол. Король Мерсии подавил раздражение. Он напомнил себе, как полезно было бы растравить ненависть этих бол­ванов к тем, кого он, в свою очередь, тоже хотел унизить, – правда, из уязвленного самолюбия.

– Никакого мальчишки? Ну и что из того? – Оборвав себя на полуслове, Этелрид понизил свой, обычно громоподобный голос чуть ли не до шепота, как он делал в тех случаях, когда ему требовалось утихомирить взбунтовавшихся подданных. – У вас есть девчонка, и вы держите в плену илдормена. Разве этого не до­статочно, чтобы отомстить?

И епископ, и принц затаили обиду – каж­дый свою, и с годами она только усиливалась, превратившись теперь в жгучий яд, разъедавший их души. Их планы отомстить за нанесенное зло, которое каждый их них считал направленным лично против него, строились поначалу в виде помощи делу короля Этелрида. Но коварный ко­роль ни на мгновение не забывал, что злоба, столь выгодная для него, может с таким же ус­пехом оказаться опасной, если только выйдет из-под контроля. Однако он не допустит, чтобы кто-либо посмел сорвать его планы завоевания Нортумбрии, которые он так долго лелеял!

Уилфрид так и кипел от негодования. Этел­рид не может не понимать, как нелегко будет ус­пешно осуществить задуманное, если в руках у них будет только малышка уилей и саксонский воин. Яростные возражения жгли ему язык, но так и остались невысказанными, поскольку ко­роль Мерсии продолжал все так же тихо, но настойчиво и предостерегающе:

– Берегитесь! Не вздумайте вообразить себе, что я отдам моих воинов в полное ваше распо­ряжение, будто у меня уже нет никакой власти. Я не забыл и вам тоже не позволю забыть о плате, обещанной моим людям за надежную охрану ваших пленников, а они охраняют их.

– Но… – Голос Матру нерешительно дрог­нул, когда Этелрид подался вперед, перегнувшись через дородного епископа, и пристально, властно взглянул на принца.

Не обращая больше внимания на престаре­лого принца, столь же слабого духом, как и зре­нием, и телом, Этелрид снова повернулся к епис­копу, которого хорошо понимал, чья алчность не уступала его собственной.

– Вы проявили удивительную способность командовать людьми, которые вам не принадле­жат. Я охотно предоставил вам эту возможность, но теперь мой черед отдавать приказания. Мне хотелось бы знать, что вами сделано для выпол­нения ваших клятвенных заверений. Когда вы собираетесь исполнить данное мне обещание?

– Король Кадвалла в последнее время был занят подавлением мятежа на своих землях, так что у него не было времени обдумать наше пред­ложение. Но завтра я отправляюсь в Уэссекс, мы с ним встретимся и обсудим возможности этого союза. Оттуда я пошлю вам известие и только после этого вернусь в монастырь в Экли.

Этелрид кивнул головой. Ему не по душе были новости о восстании, из-за которого их дело откладывалось. Однако он испытывал и некоторое удовлетворение при мысли о том, что столь тщательно и глубоко продуманные им замыслы вскоре осуществятся полностью, что он одержит-таки победу в этой, пожаром заполыхавшей войне, разгоревшейся от крохот­ных искорок мелких вылазок и набегов.

Уловив удовлетворение во взгляде короля, Уилфрид понял, что может без опаски еще раз допро­сить Торвина. Он повернулся к сухопарому тэну.

– Где воин по имени Рольф? Торвин предчувствовал этот вопрос и со зло­радным удовлетворением ответил:

– Рольф остался, чтобы и дальше наблюдать за той местностью, где мы наткнулись на лошадь спутников друида.

– Спутников друида?!

Уилфрид был поражен до глубины души, что с ним не часто случалось. Этого просто не могло быть, и он не замедлил выразить свое убеждение вслух.

– С тех пор как старый жрец умер, молодой человек никогда не путешествует в обществе кого бы то ни было.

– Мужчин, может быть. – Кривая усмешка скользнула по губам Торвина. – Но, как вы из­волили заметить, он действительно молодой че­ловек. И он не чужд таким слабостям, как оча­ровательная красотка под боком.

– Женщина!

Изумление Уилфрида сменилось глубокой тревогой. Если у жреца вдруг появятся сыновья, им, без сомнения, передадут тайные знания дру­идов – и так будет продолжаться до бесконеч­ности. Этого нельзя допустить.

– Женщина уили?

Епископ обращался с вопросом к Торвину, но смотрел он на валлийского принца. Разве тот не утверждал, что он него ни в коем случае ничто не укроется, буде возникнет такая угроза?

– Нет, – с затаенным злорадством ответил Торвин.

При этом загадочном ответе внимание Уилфрида вновь обострилось.

– Что ты хочешь сказать?

– Именно то, что говорю. – С большим трудом сдерживая смех, молодой воин не мог подавить улыбки и продолжал, выражаясь высо­копарно, словно внезапно лишился рассудка: – У этой девушки волосы, словно льющийся лун­ный свет, а глаза, как сияющие смарагды, пото­нувшие в дымке вечерних сумерек.

Уилфрид, стиснув зубы, нахмурился. Но не от ярости. Скорее от глубокой задумчивости. Он раз­мышлял, как ему лучше использовать это неожидан­но возникшее обстоятельство, обратив его в свою пользу. Минуты текли, собравшиеся молча, в ожида­нии, смотрели на епископа. Наконец он произнес:

– Схватите ее! Во что бы то ни стало. Схва­тите и доставьте ко мне в Экли.

Этелрид сидел неподвижно, он даже не изме­нился в лице, но Матру негодующе прищелкнул языком, с горечью подумав, что епископ сошел с ума. Однако больше всех расстроился Торвин… и ему не очень-то приятно было это сознавать.

Уилфрид невидящим взглядом уставился на дверь залы и голосом, пронзительным, как отто­ченный клинок, заговорил снова:

– Она – единственное и самое действенное оружие, какое только может попасть к нам в руки. Анья, правнучка Глиндора, дочь Брины и, как вы только что слышали, возлюбленная Ивейна.

Уилфриду и в голову не приходило, что жрец может связать себя более крепкими узами с пол­укровкой, всего лишь наполовину уили, но…

– Она единственная, ради кого другие сде­лают все что угодно, пойдут на все ради того, чтобы вызволить ее из неволи.

– В таком случае, Торвин, придется тебе проследить, чтобы желание нашего друга было исполнено, – невозмутимо подтвердил прика­зание Этелрид, в то же время многозначительно подмигнув тэну.

Торвин согласно кивнул:

– Я лично передам приказание Рольфу. Этелрид наклонил голову с легкой улыбкой, как бы подтверждая их молчаливый сговор. Но Уилфрид, ничего не поняв, заспорил:

– Почему ты не возьмешься за это сам?

Епископ воспринял как оскорбление намере­ние тана переложить столь важную ответствен­ность на какого-то безмозглого подчиненного.

Король Этелрид ответил за него:

–У Торвина свои соображения и, посколь­ку у него, как правило, все получается лучше, чем у кого-либо другого, я доверяю ему. Пусть делает то, что считает нужным, чтобы в конеч­ном .счете достигнуть желанной цели.

Рассерженный епископ не мог тем не менее оспаривать приказы короля его собственным подданным.

Уилфрид откинулся на спинку стула, затем, упираясь необъятным животом в край стола, он потянулся за куриной ножкой, пропитанной со­усом и золотистой от драгоценной пыльцы шаф­рана. Увы, думал епископ, аккуратно отирая под­ливу с губ, он не смеет вставать между Этелридом и его приближенными. В особенности теперь, когда поддержка саксонского короля была – и без сомнения будет впредь – столь необходима для его собственного благополучия. Однако есть множество разных способов про­учить высокомерного тэна, Торвина, преподать ему столь необходимый урок подобающего сми­рения. Да и кому же, как не епископу, надлежит потрудиться для Господа и возвратить ему в стадо заблудшую овцу?