Воспоминания. Том 1. Сентябрь 1915 – Март 1917

Глава LXIII. Аудиенция Государя Императора, данная Распутину, и впечатление, произведенное им на Царя

Первые шаги Распутина рождали, несомненно, двойственное впечатление. Для всякого, хотя бы только поверхностно знакомого с природою "старчества" и видевшего действительных "старцев", было ясно, что Распутин не принадлежит и не может принадлежать к ним. Этого не допускал прежде всего его образ жизни, позволявший ему проживать в столице и посещать своих многочисленных знакомых, тогда как настоящие "старцы" живут в монастырях и считают грехом покидать даже свою келию, а тем более выходить за ограду монастыря... При всем том, некоторые действия Распутина были положительно необъяснимы. Удостоверено, с несомненностью факта, несколько случаев исцеления им больных; известны его загадочные предсказания; общепризнанно и его влияние на болезнь Наследника Цесаревича...

Вот почему религиозный Петербург занял в отношении его среднюю позицию, теряясь в истинном представлении о нем и предпочитая относиться к нему скорее с доверием, чтобы "не согрешить" пред Богом, чем открыто порицать его. Многие попросту даже боялись Распутина и, не отрицая его влияния на окружавших, но не умея объяснить его, опасались осуждать Распутина.

Такой позиции держались и иерархи, в том числе и архимандрит Феофан, возведенный вскоре в сан епископа и назначенный ректором Петербургской Духовной Академии, а за ними и благочестивые миряне... Осуждали и бранили Распутина только религиозно индифферентные люди, которые одинаково недоверчиво относились даже к о. Иоанну Кронштадскому, к епископу Феофану и к прочим подвижникам, не укладывавшимся в рамки их религиозного миросозерцания, точнее, рационализма. А мнение этих людей не только не колебало позиции, занятой Распутиным, а еще более укрепляло ее, вызывая протест против общего безверия и равнодушия к мистицизму со стороны тех, кто видел в "старцах", "юродивых", "Божьих людях" лишь пережиток старины или отражение религиозного невежества. Неудивительно, что как иерархи, так и благочестивые миряне в своих отношениях к Распутину основывались на народной молве, а не на суждениях этих, ни во что не веровавших, людей. Говорят, что гораздо легче приобрести позицию "святого", чем удержаться на ней, и что нужно уже иметь много личных данных для того, чтобы оставаться на этой предельной высоте человеческой славы. Я думаю – наоборот.

С моей точки зрения, удержать позицию "святого" легче, чем приобрести ее, ибо от святого уже не требуется доказательств его святости: этого никто не смеет делать; ему верят на слово, не подвергая критике ни действий, ни поступков; всякий его шаг, всякая мысль, всякий поступок признаются выражением воли Божией; его наставления, советы и указания не только связывают, но и обязывают, и малейшее сомнение или недоверие к его святости трактуются уже как величайший грех. Даже в поступках, явно, казалось бы, идущих вразрез с моралью, или обычаем, усматривается отражение "юродства", т.е. глубоко сокрытые цели, умышленно прикрытые обманчивою внешностью. Вот почему, когда в общество стали проникать дурные слухи о Распутине, то им неохотно верили и признавали в них умышленное желание опорочить "святого". Да и кто из верующих дерзнул бы первым разоблачить "святого" и тем признать свое нравственное превосходство пред ним?! История являла нам примеры, когда человечество проходило мимо своих святых и пророков, не замечая их, или побивало камнями и распинало тех, в чью святость не верило; но обратные примеры такого отношения к признанным святым наблюдались только у гонителей веры в Бога; но таковым никто не желал быть в этот период славы Распутина и доверия к нему со стороны наиболее благочестивых людей. Вот почему никакие выступления против Распутина, имевшие место позднее, со стороны официальных представителей власти, не имели и не могли иметь успеха, ибо являлись в глазах Государя выступлениями гонителей не Распутина, а гонителей веры...

От великокняжеских салонов до Царского Дворца расстояние не большое и Распутин быстро его перешагнул. Как, где и при каких условиях состоялось знакомство Царя и Царицы с Распутиным, я не знаю. По одной версии, его представил Их Величествам епископ Феофан; по другой – это знакомство состоялось через посредство Великой Княгини Милицы Николаевны... Какое впечатление произвел Распутин на Царя?

Та высокая стена, которая издавна отделяла Царский Двор от русского общества, неизбежно вызывала полное незнакомство последнего с обликом Царя. Придет время, когда история скажет, что никто из Предшественников Государя Николая II не делал больших усилий для того, чтобы разрушить средостение и приблизиться к народу, что никто более не старался разрушить эту стену... Вспомнит история и Императрицу Александру Феодоровну, это воплощение истинного христианского смирения и простоты, с такою любовью и доверчивостью протягивавшей Свои руки народу и отдавшей Себя безраздельно служению его нуждам...

Что представлял Собою Государь Император?

Это был прежде всего богоискатель, человек, вручивший Себя безраздельно воле Божией, глубоко верующий христианин высокого духовного настроения, стоявший неизмеримо выше тех, кто окружал Его и с которыми Государь находился в общении. Только безграничное смирение и трогательная деликатность, о которых единодушно свидетельствовали даже враги, не позволяли Государю подчеркивать Своих нравственных преимуществ пред другими... Только невежество, духовная слепота или злой умысел могли приписывать Государю все то, что впоследствии вылилось в форму злостной клеветы, имевшей своей целью опорочить Его, поистине, священное имя. А что это имя было действительно священным, об этом свидетельствует, между прочим, и тот факт, что один из социалистов-революционеров, еврей, которому было поручено обследование деятельности Царя, после революции, с недоумением и тревогою в голосе, сказал члену Чрезвычайной Следственной Комиссии А.Ф. Романову: "Что мне делать! Я начинаю любить Царя"... Не повторение ли это слов разбойника на Голгофе?! Не голос ли Иуды: "распяли Кровь Неповинную?!"

Эта высокая стена между Царским Двором и обществом, благодаря которой приезд ко Двору имели только официальные лица и те немногие из частных лиц, благонадежность которых была вне сомнений, свидетельствуют о том, что первая аудиенция, данная Царем русскому мужику, была возможна при условии наделения этого мужика какими-либо необычайными свойствами и совершенно исключительными качествами. И это было сделано, кстати сказать, теми, кто, впоследствии, корил Царя за то, что Царь им поверил. Кто знал Государя Императора Николая II, точнее, кто умел распознать за декорациями царского сана Его действительный облик "человека", тот знал и то, насколько Государь тяготился Своим высоким званием Монарха, насколько родственна Его духу была та религиозная атмосфера, какая окружала людей, презревших все блага мира и живущих идеей спасения души; тот знал и то, какою скорбью омрачалась душа Государя при мысли о том, что Он не может, подобно Своим подданным, отдаться всецело Своим духовным влечениям и хотя бы посетить обители, прославленные жизнью подвижников.

Я помню тот глубокий вздох, какой вырвался из груди Государя, сказавшего мне, что даже поездка на Валаам, куда Государь стремился, не могла состояться из-за политических причин. Помню и рассказ о том, какими трудностями было обставлено свидание Царя и Царицы с Пашею Саровскою, в Дивееве, и то воодушевление, с каким Государь рассказывал о Своих впечатлениях от этого свидания... Само собою разумеется, что Распутин, коему предшествовала громкая слава "старца", имя которого гремело в Петербурге и о котором Государь постоянно слышал восторженные отзывы от окружающих, в том числе от иерархов и даже Своего духовника, произвел на Государя сильное впечатление. Неизбалованный любовью общества, видя вокруг Себя измену и предательство, тяготясь придворною сферою, с ее ложью и лукавством, Государь сразу же проникся доверием к Распутину, в котором увидел прежде всего воплощение русского крестьянства, какое так искренно и глубоко любил, а затем и "старца", каким его сделала народная молва. Такому впечатлению способствовала, конечно, и манера Распутина держать себя. Я подчеркивал уже эту манеру, когда говорил, что Распутин совершенно не реагировал на окружающую обстановку, которая нисколько его не связывала, и держал себя совершенно свободно, не делая различия между людьми. Сопоставляя отношение к Себе со стороны придворных кругов, проникнутых единственной целью произвести выгодное впечатление на Государя и, в стремлении достигнуть эту цель, не брезгавших никакими средствами, Государь невольно делал вывод в пользу Распутина, усматривая в его угловатости и даже бесцеремонности лишь выражение его простодушия и искренности. Идеология Распутина была, конечно, несложной и заключала в себе обычные представления русского крестьянина о Боге-Карателе и Царе – источнике милости и правды. Любовь Распутина к Царю, граничившая с обожанием, была действительно непритворной, и в признании этого факта нет противоречий. Царь не мог не почувствовать этой любви, какую оценил вдвойне, потому что она исходила от того, кто являлся в Его глазах не только воплощением крестьянства, но и его духовной мощи... Да и не было у Государя оснований отнестись к Распутину иначе. Менее всего мог Государь предполагать, что те люди, которые ввели Распутина во Дворец, умышленно наделили его теми качествами, которых он не имел! Дальнейшее поведение Распутина при Дворе только укрепило его позицию, ибо он не злоупотреблял доверием Государя, а, наоборот, увеличивал его, проявляя изумительное для крестьянина бескорыстие, отказываясь от Царских даров и всяких привилегий, с единственною целью не поколебать в глазах Государя позиции "старца", на которой стоял и с которой во Дворце никогда не сходил. С этой целью Распутин и воздерживался от политического общения с Государем, опасаясь выходить за пределы религиозной сферы, отведенной "старцу". Между Государем и Распутиным возникла связь на чисто религиозной почве. Государь видел в нем только "старца" и, подобно многим искренно религиозным людям, боялся нарушить эту связь малейшим недоверием к Распутину, чтобы не прогневать Бога. Эта связь все более крепла и поддерживалась столько же убеждением в несомненной преданности Распутина, сколько, впоследствии, и дурными слухами о поведении Распутина, которым Государь не верил, как потому, что они исходили от неверующих людей, так и потому, что они неслись из Государственной Думы, удельный вес которой, понятно, не мог быть высоким в глазах Государя...