Вот так уходит день от нас, уходит безвозвратно

24.

Чего она хочет? Да ничего такого особенного: только один разочек, всего лишь на одно мгновенье выбрать не то, что она выбирает всегда. Хоть раз в жизни убедиться, что не все предрешено и предопределено. Ей предстоит прожить еще полжизни, а она уже знает ответы на все вопросы.

Ей тридцать три, и она почти умерла. Вот в чем ее проблема.

Конечно же Анна не хочет, чтобы что-нибудь ужасное случилось с ней, или с Хоканом, или с детьми, нет-нет, ни в коем случае. И вовсе она не задумывается о том, что произойдет, если Хокан вдруг умрет и она будет стоять у гроба в трауре, бледная, но несломленная, с двумя осиротевшими мальчиками рядом с собой, а все их друзья будут по очереди подходить к ней и выражать свои соболезнования и рыдать, о боже, как они станут рыдать и жалеть ее, несчастную вдову, такую стойкую, такую несчастную и такую прекрасную… Нет-нет, все это только фантазии, грезы, как когда мечтаешь о том, как тебя станут насиловать, — не приведи Господь конечно же, чтобы это случилось по-настоящему. И пусть никто не посмеет подумать, что она не ценит то, что у нее есть. На этом месте Анна на всякий случай произносит вслух, что она действительно считает себя самым счастливым человеком на свете.

Не стоит искушать Бога. Она знает, что Бог наказывает неблагодарных раком и другими несчастьями. Такой уж Он ревнивый. «Да не будет у тебя других богов пред лицем Моим». Он очень следит за этим.

Анне выпало счастье. Причем она не выиграла его в лотерею, она заработала его потом и кровью. И сейчас не намерена от него отказываться. Тем более что с таким лошадиным оскалом счастье нельзя воспринимать как нечто само собой разумеющееся. Надо быть благодарной, не привередничать и ценить то, что тебе досталось.

Порой Анна жалеет, что счастье нельзя положить в банк, под небольшой, но индексируемый процент. Тогда бы она наверняка чувствовала себя защищенной. Ей всю жизнь не хватает защищенности. С того самого дня, как она, будучи семилетней девочкой, по дороге в школу просила Бога, чтобы случилось что-то необычное, и Бог повелел ее одноклассникам затащить ее на перемене в угол и жестоко избить.

Такова расплата за неблагодарность. Ведь она не довольствовалась тем, что имеет, а хотела быть особенной. Бог и одноклассники навсегда отбили у нее охоту мыслить подобным образом. Ее били тихо и сосредоточенно, словно выполняя долг. С тех пор она больше не искушала Господа.

Чтобы быть защищенной, нужно предохраняться, пусть даже на жизнь потом придется смотреть только через латексную пленку презерватива. Тогда ничего необычного не произойдет. Она будет становиться все старше и старше и в конце концов умрет в больнице, подключенная к аппарату.

Хорошо, что есть такие специальные аппараты, потому что, когда они начинают пищать непрерывно, сразу понятно, что человек умер. И тебя не вскроют раньше времени. Это особенно волнует Анну, потому что она завещала свои органы для трансплантации. Не для науки, а именно для трансплантации, — ей кажется, что это удачный компромисс со смертью. Карточку донора она всегда носит с собой в кошельке, как написано в инструкции.

Когда настанет время умирать, она наверняка будет так напичкана обезболивающими, что ничего не почувствует. В рай она войдет с затуманенным сознанием. Как бывает, если примешь рогипнол, а выспаться не успеешь, — ходишь потом целый день с тяжелой головой.

Да, благоустроенная жизнь в типовом коттедже имеет привкус рогипнола и новалуколя с ментолом. Солнцезащитный крем «Нивея», фактор 15. Лактацидное мыло без запаха. Запах свеженадетого презерватива, привкус резины во рту. Благоустроенная жизнь, в которой даже замороженная курица имеет кнопку экстренного вызова[18].

Анна так долго избегала всех возможных опасностей, что теперь границы безопасного мира сузились и спеленали ее как мумию. Как бывает, если стараешься спрятаться от холода зимой и укутываешься в одеяло с головой так плотно, что не можешь дышать.

Опасность может подстерегать где угодно.

Однажды на Канарах в караоке-баре к Анне начал приставать пьяный испанец — он улыбался и подмигивал и даже умудрился поцеловать ее в затылок. Конечно, в другой ситуации она бы никогда этого не позволила, но тут она сидела с друзьями и, чувствуя себя в полной безопасности, успела выпить и основательно захмелеть. Испанец явно хотел раззадорить ее — он вдруг неожиданно сильно и больно укусил ее. Анна от смущения улыбнулась, как всегда, своей глупой улыбкой, сказала, что она замужем, и попросила оставить ее в покое. А потом, когда испанец ушел, она страшно испугалась, что он заразил ее СПИДом.

Так что, да, жизнь полна опасностей. Take a walk on the wild side[19]. Когда Анна в поисках приключений выкурит свою первую сигарету, она немедленно вспомнит, что табак, по слухам, вызывает еще большую зависимость, чем героин, — и, следовательно, в каком-то смысле ее уже можно считать законченной героинщицей.

— Я социальный курильщик, курю лишь иногда и только в подходящей компании. Я знаю, как это вредно для здоровья, но мне так нравится нарушать запрет! Естественно, я никогда не курю при детях. Когда мне хочется немного расслабиться с сигаретой и бокалом вина, я встаю на табуретку и выдуваю дым в вентиляционное отверстие. Конечно, это не очень удобно, но нельзя же думать только о себе.

Защищенность порождает запуганных людей.

Таков ее побочный эффект. Смещаются границы опасного, невозможного. Угроза надвигается, от прежней свободы действий не остается и следа, а счастье становится все более хрупким и ломким. Из этого состоит наша жизнь, этим она ограничивается и на том заканчивается. Мы крепко пристегиваемся ремнями, у нас всегда под рукой системы торможения и подушки безопасности. Возьмите ваш страховой полис и упрошенную декларацию о подоходном налоге, добавьте туда парочку женских журналов, тщательно перемешайте, залейте спермицидной смазкой и жарьте десять минут на гриле в умеренно разогретой духовке со встроенной защитой от маленьких детей. Если же вдруг вам что-то не подошло, то в течение десяти дней с момента покупки товар можно сдать обратно, важно только сохранить чек, а чеки мы всегда храним.

Что же у них за жизнь такая? Их души так боятся умереть, что не решаются жить. Так думает Анна, лежа на своем водяном матрасе.

Она, конечно, не сама это придумала. Это Бетт Мидлер в фильме «Роза»: «Some say love it is a river…»[20]

Сама бы она до такого не додумалась.

Анна лежит на водяном матрасе и размышляет о своем невероятном счастье. Действительно, она ведь самый счастливый человек на свете, и все, что ей нужно, — это оставаться такой же счастливой, в мягкой постели и с пачкой имбирного печенья под боком.

И все же в глубине души она мечтает о чем-то совсем другом. За последние годы она в полной мере осознала свое счастье, но почему-то ей хочется сказать: «Забери все это, Господи! Я хочу сбежать отсюда, понимаешь? Хочу выбросить все, что у меня есть, хочу окунуться в пучину всевозможных несчастий! Я готова поставить на карту даже имбирное печенье. Ради чего? Зачем? Это Ты меня спрашиваешь зачем?»

Чтобы не упустить возможность пожить по-настоящему.

Что же именно она так жаждет поменять в своей жизни?

А откуда ей знать? Действительно, Анна не имеет ни малейшего понятия о том, чего именно она хочет, а чего не хочет. И от мысли об этом она всегда впадает в отчаяние.

Ее охватывает паника, когда она читает в «Амелии», что добиться чего-либо в жизни сможет только тот, кто твердо знает, чего хочет. Анна ведь никогда ничего не хотела. По крайней мере, ничего из ряда вон выходящего. Она всегда мечтала о довольно простых вещах.

Типичная центристка.

Впрочем, если бы она могла прожить свою жизнь заново, то сделала бы ровно все то же самое, — и это пугает ее больше всего. А от чего тут можно отказаться? Она получила именно то, к чему стремилась. Кому какое дело, что теперь это ее совсем не радует?

С одной стороны, не то чтобы была какая-то острая необходимость выбрать нечто иное, а с другой стороны, ее неотвязно преследует чувство, что она вообще никогда ничего не выбирала.

Как вот она выбирала второй иностранный язык в седьмом классе. Анна выбрала французский. Но как это можно было назвать выбором? Она поставила галочку напротив французского только потому, что так сделала Эва-Лена, хотя они вовсе не были подругами. Эва-Лена была самая крутая девчонка в классе. В одиннадцать лет у нее уже выросла грудь, в тринадцать она лишилась девственности, и у нее на месяц раньше, чем у других, появились джинсы «Мерилин» фирмы «Поль энд Бло». За весь период обучения Эва-Лена ни разу не обратила на Анну внимания, но именно ради нее Анна шесть лет зубрила французские глаголы.

Что есть, то есть. И ничего с этим не поделаешь.

Вот любит ли она Хокана, например? Да ей-то откуда знать, черт возьми. Бред Питт почему-то так и не объявился, а Том Круз, видите ли, был поглощен семейной жизнью с этой отвратительной шлюхой и сайентологшей Николь Кидман. А тут появился Хокан, и могло быть, кстати, хуже. Вон у Пии, к примеру, вообще никого до сих пор нет.

И все же Анна засыпает на водяном матрасе с мыслью о том, что все оказалось какой-то чудовищной ошибкой: и вся ее жизнь в целом, и семейная жизнь с Хоканом, в типовом коттедже, каждые выходные и праздники заботливо фиксируемая на пленку, словно в ней есть хоть что-то, о чем стоило бы рассказать потомкам.