Вот так уходит день от нас, уходит безвозвратно

29.

Одну попытку поговорить с отцом откровенно Хокан все-таки предпринял.

Уложив детей спать после обеда, Хокан выходит на улицу. Отец убирает с участка шишки — одно из множества бесполезных занятий, которым он всецело себя посвятил. На дворе декабрь, земля замерзла, и ближайшие месяцы шишки никому бы не помешали. Но Хеннинг относится к участку как к отрезку вселенной, за которую он несет личную ответственность. И поэтому он всегда поддерживает здесь чистоту и порядок.

Вдоль засыпанной гравием дорожки, что тянется от ворот до летнего киоска неподалеку, стоят разноцветные фонарики. Вселенная бесконечна. Но здесь Хеннинг дома. У себя дома.

Хокан подходит к отцу и встает рядом. Хеннинг замечает присутствие сына, но не произносит ни слова. Хокан чувствует себя неловко. Когда хочешь поговорить о чем-то действительно важном, начать не так-то просто. Поэтому Хокан молчит. Он хочет дотронуться до отца, но так и застывает в нерешительности. Отец продолжает собирать шишки, что-то бормоча себе под нос, и Хокану ничего не остается, кроме как идти рядом и наблюдать.

Наконец Хеннинг, по-прежнему не глядя на сына, произносит:

— Ты чего хотел-то?

Вот. Это его шанс. Сейчас Хокан должен сказать: «Хочу поговорить с тобой кое о чем. Я ушел от Анны и не собираюсь возвращаться в Эллагорд».

— Да вот, хотел поговорить, — неуверенно начинает Хокан, но отец не дает ему продолжить.

— Нет, ты только посмотри! — восклицает Хеннинг.

— Ч-что? — заикаясь от растерянности, переспрашивает Хокан.

— Уму непостижимо! — продолжает Хеннинг и возмущенно качает головой. — И как они сюда попадают? Ты только посмотри на это.

Он тяжело вздыхает, поднимает что-то с земли и показывает Хокану.

— Черт бы их всех побрал. Почему-то я регулярно нахожу тут и около мыса использованные презервативы. Удивительно! Господи, да, я понимаю, здесь очень хорошо и вообще море, но зачем это тут разбрасывать?

Хокан совершенно сбит с толку. Презервативы? При чем тут презервативы? Он рассказывает о своей неудавшейся жизни, а отец переживает из-за каких-то презервативов!

— Видимо, подростки по ночам залезают на участок и… занимаются этим прямо здесь, — серьезно рассуждает отец. — Наверняка специально дожидаются, чтобы все вокруг заснули. И как только у них наглости хватает! Причем мне ведь ни разу не удалось их застукать. Ни разу не просыпался.

— Да уж, безобразие. Не знаю, что и сказать, — мямлит Хокан.

— Я даже думал как-нибудь не ложиться ночью и проследить за ними, да что-то так и не собрался.

— М-да. Но, пап, послушай, — Хокан решил предпринять еще одну попытку, — я хотел кое о чем с тобой поговорить.

— Что ж я буду, как шпион какой-нибудь…

— Да-да. Пап…

— А еще скажут, что те, кто этим тут занимаются, по закону имеют право доступа ко всем угодьям, находящимся в частной собственности. И в общем, так оно и есть.

Хокан не знает, что на это сказать. Да отец и не ждет ответа, он продолжает говорить:

— Надо понять, где же они здесь этим занимаются. Прямо на земле — вряд ли, все-таки кругом шишки и мусор. Должно быть не слишком удобно… ну, для этого дела. Скорее всего, эти подростки ложатся прямо около воды. Да, наверняка это подростки, а кто же еще это может быть.

Хеннинг смеется.

— Сложно ведь себе представить, чтобы женатая пара средних лет совокуплялась во дворе у незнакомого человека, на свежем воздухе, так сказать.

— П-пожалуй, так, — запинается Хокан.

— Чаще всего презервативы валяются внизу, около камня, что на мысе. Должно быть, там удобнее. Есть куда голову положить.

Отец держит презерватив кончиками пальцев.

— Конечно, надо предохраняться, от СПИДа, например. Но — не знаю… Не думаю, что те, кто занимаются сексом в такой дыре, как наш Коппом, могут кого-нибудь чем-нибудь заразить. Если такие и есть где поблизости, то это уж где-нибудь в городе, в Карлстаде. За последние пятнадцать лет в Швеции зарегистрировано 1250 ВИЧ-инфицированных гетеросексуалов. Только 200 из них являются шведами. Остальные 1000 зараженных — приезжие, в первую очередь из Африки. Так было написано в одной заметке, которую я тут вырезал из газеты. Прямо какую-то гордость чувствуешь, да? Здесь, на далеком свободном севере, можно трахаться, не рискуя заболеть СПИДом, и к тому же на участке Хеннинга Лагерквиста, с видом на море!

Хеннинг смеется и отправляется с презервативом к мусорному контейнеру.

— Ну, так о чем ты хотел поговорить? — спрашивает он, вернувшись к Хокану.

— Да нет, — отвечает Хокан. — Ни о чем, собственно. Наверное, дети уже проснулись, пойду посмотрю.

Хокан идет к дому. Больше он не станет искать случая поговорить с отцом.

Хеннинг даже не смотрит ему вслед, он продолжает уборку участка.

— Приятно все-таки иногда перекинуться парой слов с сыном, — бормочет он про себя.

Если Хокан ни о чем глубоко не задумывается, то кажется, что все не так уж плохо. Если оборвать все мысли, прекратить их думать. Иначе он начинает думать обо всем одновременно, и у него сразу же сводит судорогой живот.

Хокан лежит в мальчишеской кроватке в своей бывшей детской и пытается не думать о том, о чем думать надо. Вместо этого он думает: Господи, не позволь ненависти истерзать мою душу.

Хокан никому не рассказал, что он ушел от Анны.

Ни отцу, ни детям, ни Анне.

Он так и не написал письмо, которое хотел написать. Он собирался здесь подумать о многом, но так и не смог.

Письмо, которое он собирался написать, он так и не написал.

Все, о чем он собирался подумать, он так и не подумал.

Не совершил задуманное.

И уход его тоже не случился.

Все сложилось так, как сложилось. И значит, они будут жить, как прежде.

Их брак распался на целых пять дней, но никто об этом не узнал.

На следующий день, утром 31 декабря, как они и условились, Хокан посадил детей в машину и отправился домой в Эллагорд.