Вой лишенного, или Сорвать покровы с богов

Глава 3

Неоспоримым преимуществом любых празднеств и торжеств всегда являлась возможность остаться незамеченными для тех, кто, по каким-либо причинам, сторонился любопытных глаз. Вот и сейчас, массовое возбуждение, взросшее из ожидания феерии, служило идеальным прикрытием для нескольких человек, что поглубже надвинув на глаза капюшоны плащей и низко склонив головы, шествовали в толпе, направляющейся к центральной площади города. Если кто-то из тэланцев и обращал внимание на странную троицу, задуматься над увиденным в должной мере не успевал, ибо радостные выкрики, то и дело разрывающие людское море, заставляли мысленно возвращаться к тому, свидетелями чего, все собравшиеся стремились стать - к обряду посвящения.

Усиленные караулы, еще с вечера выставленные у ворот и патрулирующие городские улицы, также были не в силах справиться с обилием зевак, прибывших на праздник. Даже повышенная бдительность и внимательность, вмененные им в обязанность, не помогали отследить все происходящее вокруг. Лишь только ссоры и потасовки становились объектами их внимания, а смирные путники оставались незамеченными, несмотря на явно подозрительное поведение.

За всем не уследишь, - именно на это рассчитывали незваные гости, посетившие сегодня Антэлу. Затмевающий взгляд ажиотаж был их естественным прикрытием.

Добравшись до предназначенного для церемонии места, Окаэнтар и его сопровождающие не стали соревноваться за лучшие места, являя окружающим гонор и нетерпение, а, отделившись от вновь прибывших, заняли позицию поодаль, в тени одного из переулков, ведущих к площади. Солнечные лучи не проникали сюда благодаря высоте зданий, и это позволяло мужчинам оставаться незамеченными для беглого, незаинтересованного взгляда.

Не сговариваясь, они одновременно прислонились к каменной кладке стены и приготовились ждать удобного момента, который позволит им осуществить задуманное. О том, что ожидание это изрядно затянулось, мужчины старались не вспоминать, так же, как и о человеке, поставившем перед ними трудновыполнимую цель - найти и доставить к нему рьястора. Задача, от которой все трое с радостью бы отказались, имей они право выбора. Вот только обстоятельства сложились таким образом, что от их собственных желаний в данной ситуации ничего не зависело. Избежать возложенной на них миссии не представлялось возможным. Существовало единственное приемлемое направление - вперед к требуемому.

Матерн метался в ловушке из четырех стен, чувствуя себя отрезанным от мира, забытым им. Преданным и отброшенным за ненадобностью!

С каждым новым днем покои, отведенные брату Милуани, все больше давили на мужчину, из благодатного прибежища превращаясь в удерживающую клетку.

Уже ничего не спасало. Удобство, роскошь, размеры комнат - все было отринуто, лишилось первоначальной значимости. Они более не выступали доказательством сестринской привязанности, а довлели над мужчиной облагораживающей темницу шелухой.

Изначальный прием, оказанный ему в Эргастении, вселил с Матерна надежду. Казалось, сестра искренне сочувствовала его горю и готова предоставить помощь. Но это было тогда - несчетное количество дней назад. Сейчас же вейнгар Тэлы начинал думать иначе. Теперь ее сострадание смотрелось наигранным позерством. Слова обрели привкус лживости, а обещания выглядели, как увертки. Скользкие, двусмысленные увертки!

Он ждал от нее большего. Больших стремлений и амбиций! Считал, что жажда вейнгарского престола для своих отпрысков в Луани настолько велика, что поддержка Эргастении ему обеспечена. Кажется, ошибся!

Время шло, а Милуани все также не сделала ни единого шага в нужном ему направлении. Топталась на месте, подкармливая редкими посулами о скором действии. Он хотел армию и выступление, а она, видимо, не стремилась к войне, предпочитая сторонним наблюдателем смотреть, как рушится его жизнь. Втаптывается в грязь мерзким отродьем карателей!

- Тарген! - мужчина сквозь зубы выплюнул ненавистное ему имя.

Для Матерна подобное сочетание букв являлось худшим из ругательств. Даже проклятьем! Ибо что может быть страшнее, нежели тварь порожденная абсолютным злом? Только оно само - непревзойденное зло!

Скопившееся раздражение, мужчина выместил на литом бюсте какого-то правителя Эргастении. Посланный твердой рукой занимаемого покои, тот врезался в стену и, оставив после себя несколько сколов на обивке, с грохотом приземлился на пол. Легче не стало!

Вздохнув, Матерн подобрал изваяние и поставил на прежнее место, сожалея, что силу удара приняла на себя стена, а не голова ненавистного отпрыска младшей сестры. Вероятно, встреча оного с тяжелым постаментом, могла бы разрешить все проблемы вейнгара в одночасье.

Это единственное, что могло вернуть хорошее расположение духа лишившемуся трона Матерну. Только это!

Робкий стук в дверь, напомнил мужчине о запланированной встрече с сестрой, о которой Милуани сообщила ему чуть ранее с посыльным. В записке говорилось о каких-то новостях, судя по всему не очень радостных, если исходить из метода оповещения. Луани не особо жаловала бумажную переписку, предпочитая общение с глазу на глаз.

Представ перед слугой, Матерн послал ему вопрошающий взгляд. В связи с переполняющими мужчину эмоциями, тот получился несколько устрашающим, о чем недвусмысленно заявляло поведение пришедшего. Присланный сопроводить вейнгара слуга попятился, стремясь увеличить расстоянием между собой и тем, кто предстал пред ним.

- Госпожа ожидает вас в малом зале, - промямлил мужчина, не отрывая взгляд от пола.

- Веди, - сдерживая себя, приказал Матерн. Самообладание давалось вейнгару с трудом.

Следуя за посыльным, Матерн в очередной раз подивился разительному отличию образа жизни в Эргастении и Тэле. Ничто здесь не напоминало пронизанные светом дворцы вейнгаров. Солоноватый морской воздух не гулял по коридорам. Открытые балюстрады не опоясывали замок, а огромные окна не смотрели в мир.

Все здесь было темным, душным, лишенным простора. Узкие проходы с чадящими даже днем факелами. Темно-бардовые портьеры, скрывающие рваную стенную кладку. Полное отсутствие каких-либо светлых пятен, словно эргастенцы подспудно боятся нарушить естественную тьму собственной жизни.

Матерн не привык к этому. Не привык и не хотел привыкать! Ему необходимы были покои вейнгара с видом на Дивейское море. Белые одежды и золотой трон, чтобы взирать на своих подданных. Мужчине требовались простор и яркий свет солнца, загоняющий темноту в щели. Мрака собственной души ему вполне хватало, и создавать его вокруг себя искусственным путем, он не собирался. Возможно поэтому, пребывание в Эргастении столь сильно тяготило его.

- Приветствую тебя, брат, - услышал Матерн, едва перешагнув порог малого зала для приемов.

Он повернулся на голос. Милуани стояло возле огромного камина, на данный момент единственного источника тепла и света в этой дыре.

- Я также, сестра, - последовав ее примеру, отозвался мужчина. Если Милуани решила поиграть в родственников, он не против.

- Всем ли ты доволен? Еда? Обслуга? - тоном гостеприимной хозяйки поинтересовалась Луани, словно не было всех тех дней, когда его настойчивые просьбы о встрече сознательно игнорировались ею.

- Доволен?!

Матерн взорвался. В несколько широких шагов он преодолел разделяющее их расстояние и, вперив в сестру тяжелый взгляд, продолжил:

- Мое довольство напрямую зависит от твоего решения! Необходимо лишь только захотеть повысить его! - выплюнул мужчина в бесстрастное женское лицо.

- Возможно, - невозмутимо отозвалась она, чем окончательно вывела брата.

- Возможно?! Всего лишь возможно?! - вскричал он, и взметнувшееся пламя осветило перекошенное от бешенства лицо. - Ты держись меня здесь, как пленника! Потчуешь подачками, будто бездомного пса! Я устал от этого, Милуани! Я вейнгар Тэлы!

На последних словах мужчина задохнулся, ибо усмешка, скривившая губы сестры, вышибла из него весь воздух.

- Уже нет. С сегодняшнего дня Тэлой будут править руанидана и совет.

Ровно. Она сказала это абсолютно ровно. Подписала ему приговор, совершенно лишенным эмоций голосом, будто новость эта не заслуживала внимания вовсе.

- Что? - просипел Матерн.

Горло перехватило, и сведенные мышцы отказывались рождать слова.

- Оглашение уже состоялось. Списки с хроник вывешены в каждом городе, - все также ничего не значаще, продолжила она. - Сегодня состоится церемония посвящения.

- Невозможно! Это невозможно! - крик Матерна резанул по ушам, и женщина поморщилась.

- Как оказалось, возможно, - язвительно поддела она брата. - Не находишь странным, что нас не пригласили?

- Но как?.. - все также неверяще, вопрошал он, не обращая внимания на иронию сестры. - Женщина не может стать вейнгаром… Это неприемлемо…

- И не будет, - фыркнула Луани, поражаясь брату. - Тебе следовало брать пример с нашего отца, Матерн, и внимательно изучать всю ту чушь, которой забита дворцовая библиотека. Как видишь, хроники могут оказаться полезными.

- Но я думал… - он тряхнул головой, словно пытался отогнать наваждение. - Считал, что он… Что Лураса…

- Просчитался! - оборвала брата Милуани. - Пока ты исходил ядовитой слюной и обвинял меня в бездействии, твоя дочь времени даром не теряла. Так что, поздравляю с потерей Тэлы, бывший вейнгар.

- Таирия?!

Его глупые вопросы действовали женщине на нервы.

- А ты думал кто? Наша нежная, правильная сестренка? - съязвила Луани, окинув брата презрительным взглядом. - Вот уж ей точно плевать на вейнгарство, если верить твоим же рассказам. Все, что она когда-либо хотела, уже получила - ненаглядного сыночка.

Замечание сестры вывело Матерна из ступора, который она же и спровоцировала. Изначально, кажущаяся таковой, бредовость ее слов начала обретать смысл, подпитывая океан злости, плескающийся внутри. Все в нем взревело от ищущей выхода ярости, и мужчина впечатал кулак в стену, не найдя другого применения терзающим его эмоциям.

- Как она посмела? - взревел Матерн, вынудив Милуани сделать непроизвольный шажок в сторону. На данный момент вид брата, не располагал к задушевным беседам. - После всего, что я для нее сделал?! Гореть ей в Аргердовых кострах!

Луани сочла за лучшее промолчать и дать брату высказаться. Страшные кары, что он призывал на голову дочери, ее не трогали. Важным было другое, над чем женщина и раздумывала, пока Матерн проклинал собственное дитя. Как добиться свержения новоиспеченной руаниданы, чтобы ее сын смог получить статус вейнгара?

Судьба брата, как таковая, Милуани не волновала. Матерн уже потерял все, что мог, и маловероятным было развитие событий, при котором народ Тэлы захочет вновь видеть его во дворце Антэлы с геральдической цепью на груди. Нечто из области душещипательных историй сказителей.

К тому же, если советники сумели изыскать возможность и провозгласить правителем Таирию, вероятно смогут сделать то же самое и для ее сына. Луани понимала, чтобы отвратить народ Тэлы от новоиспеченной руаниданы, требуется нечто посильнее желания бывшего вейнгара и притязаний его единокровной сестры. Нечто такое, что сможет заставить суеверных тэланцев усомниться в богоугодности правительницы пустынному тигру. Например, то, что столько лет обходило Тэлу стороной.

Война! Разрушительная, отнимающая силы и уверенность бойня! Питающаяся силами народа битва, что ставит под сомнение все и вся! Даже того, кто управляет войсками. В первую очередь правящего вейнгара! Именного его!

"Или ее", - поправилась про себя Луани, мысленно поставив галочку. Не быть Таирии руаниданой! Только не при ней - той, что пророчит в вейнгары собственного сына! При ней ни за что!

Выждав некоторое время, Милуани задала главный вопрос, из-за ответа на который пожелал встретиться с братом.

- Посольство рианитов… Что они хотели от тебя? И насколько сильно?

Перекладина балюстрады за его спиной, изо дня в день выступающая перилами для всех желающих, в данный момент служила не столько опорой утомившемуся телу, сколько сдерживающим фактором. Сдерживающим потому, что Лутарг приковал себя к ней воображаемыми оковами. Иллюзорные цепи, опоясывающие балку и примыкающие в неразрывном зажиме к широким кольцам, сомкнувшимся на его запястьях, были призваны удержать на месте его самого и рьястора.

Рьястора в первую очередь! Духа, способного шокировать неожиданным появлением всех собравшихся во внутреннем дворе замка вейнгара.

Еще днем, наблюдая сквозь узкие прорези маски - их с матерью компромисс, скрывающий неестественную голубизну глазного белка - молодой человек едва сдерживал клокочущее внутри желание реализовать право собственности. И, конечно, объектом этих притязаний выступала Литаурэль.

Останься у него здравый смысл, Лутарг посмеялся бы над самим собой. Вот только сил практически не осталось. Они были до дыр изъедены не в меру требовательным чувством собственника и ревностью.

Причем ни то, ни другое не обладало, по его мнению, правом на существование. Отрицалось, но все же имело место.

Девушка притягивала взгляды диковинным, невиданным ранее цветком. Пробуждала интерес одним своим присутствием, нахождением в пределах касания. Лишь потянуться, и ты - обладатель прекрасного. Единственный владелец того, к чему каждый стремиться стать ближе.

Всеобщая жажда! Всепоглощающая! Непреодолимая!

Для самообладания Лутарга заинтересованных взглядов было слишком много! Чрезмерно! Больше, чем он мог смиренно вынести! Намного больше, чем его внутренний зверь мог стерпеть, не проявив себя!

Символизируя плодородную землю Тэлы, отдающую себя в руки нового правителя, в ярко зеленом платье Литаурэль была неотразима. Другие девушки меркли на ее фоне. Терялись, сливаясь с нарядами. Исчезали на фоне пышности и красочности действа.

Лита же сияла! Ярче небесных светил! Ярче всего, что он когда-либо видел!

Несмотря на морщинку, залегшую между бровей, и подрагивающие уголки губ, выдающие ее нервозность, девушка передвигалась с грацией небесной птицы, купающейся в детства знакомых и всем сердцем любимых воздушных потоках. С каждым шагом ныряя в ласкающий вихрь, она расправляла крылья, и их играющее цветами оперение, будь то блеск глаз или переливающийся на солнце цвет волос, тревожило что-то в его сердце, теребя невидимую глазу иглу.

Вот только боль эта была сладостной, и Лутарг, не противясь, признавался себе, что не согласен променять ее на былую пустоту. Абсолютное безразличие ко всему перестало быть его самоцелью. То, что проснулось в его душе - сыновней и мужской - теперь не собиралось отступать, а лишь набирало обороты, требуя беспрекословного подчинения.

Отказаться? Нет! Сейчас - нет. Сейчас все в нем жаждало взаимности!

Литаурэль… Имя, выворачивающее наизнанку его представления о страсти. Об удовлетворении потребностей, которыми он всегда без сожалений пренебрегал.

Отстоя от мук, недостатка, практически не испытывая неудобств, он был доволен собственным равнодушием. Даже радовался ему, находя в этом отличие от других, падких на имитацию страсти или жадных до боли.

Они не приемлели его, а он их - равноценный, не тревожащий суть обмен. Обоюдно радующий обмен, переступить через который не составляло труда.

Но Литаурэль… Она была столь прекрасна, настолько желанна для него, что молодой человек любые поползновения толпы относил на счет той, что занимала его мысли. Будь то свист или выкрик, раздавшийся откуда-то из скопления людей, или же мускусный аромат желания, принесенный ветром и дразнящий обоняние, от которого Повелитель стихий готов был проявиться во всей своей безудержной ярости.

В поисках самоконтроля, которым так гордился когда-то, Лутарг перевел взгляд на мать. Лураса стояла в окружении советников вейнгара. Всех их он знал поименно. Успел выучить за время, проведенное во дворце. Мужчины что-то говорили, перебивая друг друга, насколько мог судить молодой человек. Взгляд матери выражал благодарность. Он почти слышал ее ничего незначащие реплики, соответствующие случаю. Племянница стала руаниданой - событие, заслуживающие внимания и похвалы.

Лутарг так же, как и мать, радовался за Таирию. Мужчина верил, что девушка станет достойной правительницей Тэлы. Верил изначально, несмотря на сомнения кровной сестры. Ее колебания и неприятие.

И вера эта была сильна. Сильнее, чем он смог бы выразить словами! Намного сильнее его уверенности в собственных силах!

Понаблюдав некоторое время за матерью, поймав ее любящий взгляд, Лутарг почувствовал, что струна оков, звонкую песнь которой он слушал с тех пор, как благодать Траисары раскрасила небосвод, сменив лик Гардэрна нежным мерцанием звезд, ослабила свое натяжение.

Вся та нежность и тщательно скрываемая тоска, что сын вычленял во взглядах Лурасы, дарили ему ощущение нужности. Правильности бытия. Отрицали привычное одиночество.

Благодаря им, Лутарг чувствовал себя живым. Нужным! Необходимым ей и самому себе.

Позволив себе искупаться в материнской любви, молодой человек вернулся к тому месту, где оставил Литаурэль. Вода, Воздух и Огонь все также находились в центре мужского внимания, смеясь и кокетничая, а вот Землю молодой человек не увидел. Ее зеленый наряд не порадовал глаз. Рожденной с духом недоставало в неразрывном кругу четырех стихий. Цепи, удерживающие мужчину на месте, потеряли плотность, рассыпавшись под воздействием нахлынувшей паники.

Она не могла уйти, не сказав ему! Не решилась бы на это!

Литаурэль устала. Устала настолько, что сил улыбаться в ответ на льстивые похвалы практически не осталось. Девушка вымоталась, скорее в плане эмоциональном, нежели физическом. Причем утомленность эта была настолько велика, что рожденная с духом всерьез опасалась нервного срыва. Состояние для нее незнакомое и оттого еще более тревожащее.

До боли хотелось выплеснуть все, что накопилось внутри! Беспричинно сорваться на крик! Громкий! Очищающий!

И не важно, если кто-то станет свидетелем, случайно оказавшись поблизости! Не имело значения, будет ли она услышана или понята! Главное отпустить смятение и вернуть мир самой себе. Без него существование превращалось в постоянные муки.

Избавиться от напряжения и душевной боли - все, о чем Литаурэль могла думать в последнее время. Казалось, дни ожидания тянутся бесконечно. Проблемы тэланцев ни в какую не хотят разрешаться, а Лутарг не может себе позволить оставить мать и сестру в смутные для Тэлы времена.

Она все понимала. На самом деле понимала и поддерживала Освободителя насколько могла, вот только самой ей подобной поддержки недоставало.

Привыкшая к свободе в той мере, в какой оную могло предоставить Саришэ, Лита ощущала себя запертой. Посаженной в каменную клетку. Да, удобную, богато обставленную, светлую, но все же клетку.

А девушке так хотелось иногда, ни о чем не задумываясь, вырваться в темноту ночи, чтобы побродить по своим излюбленным местам, будь то скалистые ущелья с редкой зеленью или темные пещеры с хлюпающей под ногами водой. Хотелось одиночества, принадлежности себе одной, возможности без оглядки следовать собственным желаниям, хотя бы в таком минимуме, как побыть наедине со своими мыслями.

Она была привязана к Лутаргу. Зависела от него, и эта зависимость постепенно начинала тяготить все больше. Лита уже не знала, как расценивать его общение с ней. Не понимала, чем объясняются долгие, внимательные взгляды, что девушка изредка ловила на себе. Не представляла, что он чувствует в подобные мгновения. И чувствует ли?

Тоненький голосок надежды внутри нее, шептал, что это взгляды жаждущего, охваченного страстью мужчины, но разум неизменно опровергал эти предположения, настаивая, что она переносит на Лутарга собственные тайные желания. Утверждал, будто проявляемое Освободителем внимание является результатом ответственности за ее судьбу, которую тот добровольно взвалил на свои плечи.

Что из этого было правдой, Литаурэль сказать не могла, но очень хотела разобраться, даже несмотря на то, что все домыслы и бесконечное мысленное противостояние себе самой изводили ее, вконец лишая уверенности.

Сделав глубокий вздох, до отказа наполнив легкие живительной смесью из разнообразных ароматов, Лита задержала дыхание и закрыла глаза. Сердце гулко колотилось где-то в районе горла, рождая пульсацию в висках и головную боль. Девушка понимала, что поступила неправильно, покинув гостей Таирии. Сожалела, что не предупредила Лутарга, но в тот момент она не могла поступить иначе.

Задержись Литаурэль во дворе хотя бы на мгновенье, последствия стали бы для всех катастрофическими. Тагьери, подстегиваемая бурей противоречий, одолевающих ее, непременно явила бы себя взору всех собравшихся. Допустить подобного Истинная не могла. Она не стала бы настолько обнажаться перед теми, кто ни за что, ни при каких обстоятельствах не примет оборотную сторону ее сущности. Ее внутреннего духа. Все эти приторно любезные кавалеры, что осадили девушку после церемонии посвящения, вмиг растеряют показной пыл, едва лишь саблезубая кошка предстанет перед ними в величии смертоносного зверя.

А что дальше? Страх? Паника? Маски ужаса на лицах?

Нет! Смотреть на это Литаурэль не собиралась!

- Я благодарен, что ты решила облегчить нам задачу, - услышала Лита знакомый шепот и, вздрогнув, открыла глаза.

Она не думала, что увидит их еще когда-нибудь. Никак не рассчитывала на подобную встречу, тем более здесь - в Антэле. Возможно поэтому, девушка не сразу сообразила, чем ей грозит столкновение в тресаирами, не задалась вопросом, как могла пропустить, не почувствовать их приближение.

- Окаэнтар? Ты? - в голосе ее звучало недоверие. Возникла мысль, что глаза обманывают ее. Лгут.

- Настолько могу судить, - усмехнулся он, забавляясь произведенным впечатлением. - Как видишь, все тот же, но и ты не очень-то изменилась, - добавил мужчина.

Обстоятельство, которое его существенно тревожило. По представлениям тресаира, Литаурэль должна была выглядеть, мягко говоря, иначе. Кардинально иначе!

Девушка моргнула несколько раз, пытаясь разобраться в ходе его мыслей прежде, чем сообразила, что Окаэнтар покинул Саришэ, а значит должен быть подвержен изменению, как любой покинувший заточение Истинный. Или присутствие Лутарг влияет на него в той же мере, что и на нее?

- Ты о проклятье? - уточнила Литаурэль, делая несколько осторожных шагов назад и попутно оглядываясь.

Горький мужской смешок вторил ее собственному беззвучному смеху. Девушка поняла, что сама того не заметив, умудрилась отойди достаточно далеко от внутреннего двора с его безопасным оживлением и многолюдностью. Сейчас, в этом пустующем коридоре, она оказалась один на один с Окаэнтаром, слушая шум далекого веселья.

Это было плохо. Очень! Перед мысленным взором тут же замелькали воспоминания о предательстве и ранении Антаргина, открытии Перворожденным тропы Рианы, последующем переходе и корчащемся в агонии Лутарге, недвусмысленно заявляя, что подобная встреча грозит ей только одним - неприятностями.