Вояж Проходимца

Глава 1

Автопоезд кренился и сползал, все больше свисая над водой. Мост скрипел и раскачивался, содрогаясь своим ветхим скелетом, сыпля дождем ржавой трухи. Обломки прогнивших перил, какой-то мусор, куски настила исчезали в стремительном потоке, проносящемся в паре десятков метров под балками древней конструкции. Любой инженер пришел бы в ужас от состояния этой рухляди, давным-давно превысившей все возможные сроки эксплуатации. Такие мосты нужно сносить и ставить новые, готовые держать на себе все увеличивающийся поток грузовых караванов. Но…

По правде говоря, мне не было никакого дела до состояния этого злосчастного моста, но меня угораздило въехать на него, сидя в кабине многотонного тягача с прицепом.

Чертов мост! Чертов тягач! Чертовы придорожники, устроившие засаду в этом месте!

У бандитов определенно было что-то не в порядке с головой: только полные идиоты догадались бы напасть на караван, движущийся по мосту, соединяющему обрывистые, скалистые берега стремительной реки. Скорее всего полоумные выродки накурились какой-то местной дури, иначе хотя бы один из них мог догадаться, что закладывать фугас на этом дряхлом музейном экспонате чревато потерей и автопоезда, и груза.

Взрыв посреди моста грохнул, когда передний тягач каравана уже выезжал на противоположный берег реки. То ли придорожники задумали таким образом разделить караван, то ли попросту замешкались со взрывателем… Так или иначе, но мост просел посредине, а автопоезд, идущий вторым, лишился своего тягача, который просто разнесло на куски.

Я сидел в первой машине и от взрыва не пострадал, но чуть было не лишился головы, когда очередь крупнокалиберного пулемета в клочья разнесла металлические жалюзи на лобовых стеклах кабины, превратив само лобовое стекло в сверкающие брызги. Грудь водителя, усатого молчуна средних лет, взорвалась дымно-кровавыми брызгами, тяжелая пуля оторвала штурману руку по плечевой сустав, а я вот непонятным образом уцелел. Вернее, очень даже понятным — меня спасла любовь к музыке. За секунду до того, как палец бандита нажал на гашетку пулемета, я нагнулся поднять оброненный цифровой плеер и оказался под прикрытием многоцилиндрового двигателя, вдобавок защищенного навесными листами стали. Пулеметчик, видимо, посчитал, что изрешеченная кабина не представляет опасности, и перенес огонь на противоположный берег реки, где третий автопоезд из каравана только въезжал на изгнивший настил.

В действительности не только бандиты отличались скудоумием — водители нашего каравана тоже оказались еще теми тупицами: въезжать на дряхлый мост не по одному, а буквально бампер в бампер! Впрочем, рассуждать об этом я в данный момент был совсем не намерен. Мысли вообще куда-то пропали, а сердце застряло где-то под горлом, когда я, стараясь не попасться на глаза пулеметчику, достал из-под ног винтовку, положил ее ствол на ошметки жалюзи и припал к плохонькому оптическому прицелу. Теперь было важным не спешить и не сделать преждевременного выстрела, так как шанса на второй у меня могло и не быть. Пулеметчик уже не скрывался, да и не было у него такой возможности — ветки, которыми был ранее замаскирован пикап с пулеметом на крыше, опали, и трясущийся вместе со станком стрелок был как на ладони. Я подвел нижний треугольник прицельной марки под подбородок бандита, выдохнул и плавно потянул спуск. Человек дернулся и повалился грудью на пулемет; задравшийся ствол выпустил еще пару пуль в небо и застыл.

Так, хорошо, одной проблемой меньше. Теперь перебросить прицел… хвала Всевышнему, дергать затвор не нужно — винтовка была полуавтоматом.

Водитель, сидевший за рулем пикапа, открыл дверцу и свесился вбок, пытаясь увидеть, что же происходит у него в кузове. Моя пуля пробила стекло дверцы и бок бандита не защищенный пластинами бронежилета. Больше никого впереди не было, по крайней мере в меня никто не стрелял, так что я оставил винтовку лежать на капоте и перебрался на водительское место, открыв левую дверь и выпихнув изуродованное пулями тело водителя из окровавленной кабины.

Сзади, с другой стороны моста, резко стрекотали автоматы, бухали дробовики. Очевидно, конвой каравана не успели перебить сразу, так что бандиты не сразу доберутся до первого автопоезда, значит, есть шансы, есть…

Руки вдруг стали трястись, словно у прогорклого пьяницы. Ничего, это хорошо, что затряслись сейчас, а не тогда, когда я выцеливал пулеметчика. Завести двигатель тягача это не помешает. Разве что…

Двигатель не заводился.

Тяжелые пули все-таки сделали свое дело — искорежили мотор тягача, сделав его бесполезным набором железного хлама. Нет, все же придорожники были идиотами, раз посадили за пулемет придурка, который догадался изуродовать, сделать бесполезным автопоезд, который сам по себе являлся большой ценностью на Дороге. Да и как они собирались увозить груз — на пикапах?

Металлический протяжный стон, треск и скрежет сминаемого металла. Автопоезд вздрогнул и, к моему ужасу, покатился назад. Тяжелый, зар-раза, — оба прицепа забиты под крышу, и не пенопластом или пухом — там какие-то запчасти, что ли, а значит — металл…

Я оттянул рычаг стояночного тормоза — все, все забрызгано кровью! — выжал горный тормоз, но, несмотря на то что колеса не проворачивались, автопоезд все больше и больше соскальзывал к проломившейся середине моста. Кабину повело вбок, так что переднее колесо, сбив чахлые перила, повисло в пустоте. Выли, прогибаясь, металлические балки верхнего скелета жесткости, дождем сыпались хлопья ржавчины, звенели шляпки сорванных заклепок, летели в пену скачущей по скалам реки…

Господи, спаси!!!

Спокойно, не паниковать, не паниковать… В таких случаях, когда адреналин брызжет из ушей, я использую тактику проговаривания своих действий вслух:

— Так, проверить пульс у штурмана — ни фига не пульсирует! — достать из багажной сетки свой рюкзак, подхватить винтовку… Теперь — на мост, на мост…

Я спрыгнул на перекошенный настил моста. Металлические арки прогибались все сильней. Кое-где подгнившие балки настила вставали дыбом, брызгая во все стороны щепой. Я с размаха швырнул винтовку, за ней — рюкзак вперед, на дорогу за мостом, надеясь, что они останутся целыми, выдернул из подмышечной кобуры пистолет, зажал его в зубах и принялся отцеплять трос, намотанный на крючья бампера тягача. Скользкие от смазки стальные кольца вырывались из рук, царапали пальцы, но я сгреб их в охапку и побежал к ближайшему от моста дереву, разматывая трос на ходу. Захлестнул ствол, делая петлю, защелкнул крюк с фиксатором на уже натягивающемся стальном канате…

Успел. Дерево заскрипело, трос завибрировал в воздухе, но выдержал — автопоезд прекратил скольжение, несмотря на то что мост проседал все сильнее и наклон настила подходил к сорока пяти градусам. Прицеп посредине моста, тот, у которого взрывом мины разнесло тягач, величаво соскользнул с разорванного, наклоненного не только к центру, но и вбок настила и рухнул в реку, подняв фонтаны брызг. Здесь было не глубже трех метров, и прицеп раскололся от удара о скалистое дно. По течению поплыли, прыгая в пенных струях, какие-то ящики, бочки, мешки…

В это время из-за деревьев по ту сторону моста, откуда активно обстреливали караван, вырвалась дымная струя и воткнулась под прицеп третьего, замыкающего автопоезда. Прицеп подпрыгнул, блеснуло пламя, и долю секунды спустя по ушам ударил грохот взрыва. Очевидно, придорожникам надоел упрямый отпор со стороны выжившей охраны каравана, и они решили перейти к тяжелому оружию. Еще несколько дымных струй из ручных гранатометов прочертили воздух, грохнули взрывы, и выстрелы со стороны автопоезда стихли. Прицеп, осевший на разорванных шинах, горел тусклым, дымным пламенем.

Я уже был рядом с пикапом. Бандит, выпавший из дверей машины, еще шевелился, и я, не желая тратить пулю, просто пнул его в голову и нацепил свалившуюся с бандита кепку на себя — авось с того берега примут за своего. После этого я забрался в кузов, перевалил труп пулеметчика через низкий борт и занялся пулеметом.

Спасибо инструкторам Земли и Нового Света, теперь я достаточно хорошо разбирался в самом различном оружии, так что поменять ленту в этом клоне немецкого MG не составило особых труда и времени. Пулемет был так себе, но еще хуже была самодельная турель, прикрученная к центру кузова и должная обеспечивать круговой радиус обстрела. Турель держалась на соплях, но мне было наплевать — я не собирался палить из этого пулемета целыми днями. Гораздо приятней было то, что извлеченная из вместительного ящика лента была просто огромной — очевидно, бандиты соединили несколько лент в одну штуку, стараясь добиться непрерывного огня. И это тоже говорило не в пользу их ума: такую ленту труднее заменить в случае перекоса, да и пулеметчику легко увлечься и допустить критический перегрев ствола, когда патроны все не кончаются и не кончаются…

Припав к станку, я наблюдал, как из-за деревьев по ту сторону моста высыпала целая орава кричащих и машущих оружием людей. Откуда-то из-за скалистого выступа выкатил пикап — на этот раз без пулемета, но с парочкой гранатометчиков в кузове.

Все эти радостные бандиты так и не поняли, почему их пулеметчик с их пикапа вдруг открыл по ним же огонь.

Сделав несколько пристрелочных очередей, я изрешетил пикап, выведя гранатометчиков из строя. Остальные придорожники, вначале замахавшие возмущенно кулаками, быстро поняли, что это не ошибка их пулеметчика, а подлая диверсия, когда пули стали крошить в кашу их довольно плотно сбившуюся группу. Полетели кровавые ошметки, около двух третей бандитов полегло сразу, после чего остальные прыснули назад к деревьям, но я не дал им этого сделать, отсекая огнем от желанного укрытия. Попадав на исковырянный пулями старый бетон, придорожники поползли кто куда; кто-то пытался ответить выстрелами на мой огонь, но успеха не достиг — берег, на котором я находился, был немного выше противоположного, если не считать, конечно, самой дороги. К тому же мой — уже мой! — пикап стоял на возвышении, так что залегшие бандиты были у меня как на ладони, и я продолжал нащупывать людей трассерами очередей, умоляя патроны в длиннющей ленте не перекашиваться и не клинить пулемет.

Возможно, что кому-то и удалось бы убежать, возможно, какой-нибудь придорожник добрался бы до гранатомета, и тогда удирать пришлось бы мне, но…

Но горящий прицеп взорвался, расплескав во все стороны огненные волны, что означало наличие в грузе каких-то горючих веществ. Пламя на несколько секунд закрыло от меня сцену действия, а когда взрыв ушел в небо черным дымным грибом, то одного взгляда было достаточно, чтобы стало ясно: никто не смог бы выжить в этом кошмарном аду.

Я отпустил станок, и пулемет задрал дымящийся перегретый ствол к вымаранному черными клубами небу. Меня мутило, и лихорадочная дрожь волнами прокатывалась по враз ослабевшему телу. Плюхнувшись на усыпанное толстым слоем гильз дно пикапа, я попытался вытереть пот, наткнулся на бандитскую кепку и, с омерзением содрав ее с головы, зашвырнул в кусты. В следующую секунду во рту стало нестерпимо кисло, я перевесился через борт, и меня основательно вырвало прямо на лежащий внизу труп.

Жалобный скрипучий вой пронзил воздух, я дернулся было к пулемету, но это был всего лишь мост. Его проржавевшие балки наконец разорвались посредине, и обе части воткнулись разорванными концами в дно реки. Что-то в этом было от разводного моста. Вот только обычно мосты разводятся вверх, а этот — наоборот.

Пылающий на том берегу транспорт свесил чадящую кабину, словно следил за происходящим внизу. Конечно, там никто не выжил. Из караванщиков, я имею в виду. Может, какой из бандитов и отделается испугом с ожогами — мне наплевать. Теперь между нами пропасть с бурной рекой, разве что выстрел…

Громкий хлопок, мне нужно бы рухнуть на дно кузова, но реакции не хватило, да и не выстрел это был — просто бампер автопоезда, закрепленный тросом к стволу дерева, не выдержал нагрузки и оторвался. Трос спружинил, метнув металлический каркас бампера к дереву, но энергии не хватило, и бампер зарылся в землю, расшвыривая прелые листья.

Я не стал смотреть, что произошло с автопоездом. Просто лег на теплые гильзы и закрыл глаза. Гулкий грохот и так все рассказал. Да и что случается обычно с тягачом и двумя прицепами, если они рушатся в пропасть глубиной двадцать метров?

Слабо греющее солнце мягко ласкало закрытые веки. Я с шумом выдохнул воздух, открыл глаза и поднял к небу руки, перепачканные кровью водителя автопоезда и смазкой с троса.

— Господи, что же это происходит? Почему я убиваю людей? Почему нельзя без всего этого: без крови, страха, ненависти, смерти?

Бог молчал. Да и нечего тут было говорить. Я сам согласился на жизнь Проходимца, сам выбрал проводить транспорты из мира в мир, а значит — добровольно пошел навстречу всем возможным проблемам, встречающимся на Дороге.

Дорога-Дорога… Оранжевая лента, причудливой паутиной сплетающая необозримое множество реальностей в одну сложную сеть с шариками планет на пересечениях. Некоторые приписывают ее существование воле Бога, а кто-то считает, что ее создала древняя и могучая цивилизация, не пережившая свое творение…

Версий было необозримое множество, но хватало и тех, кому было абсолютно все равно, откуда возникло явление, называемое Дорогой. Главное, что она существовала — невероятная возможность за считаные мгновения тьмы Переходов миновать тысячи световых лет… а может, и грани между параллельными мирами — кто знает, что именно? — и оказаться в новом месте или на новой планете, заселить это место, построить деревни, города, заняться земледелием, машиностроением, торговлей…

И все это становится реальностью благодаря людям, одаренным способностью чувствовать Дорогу и переходить из мира в мир, проводя с собой транспорты с грузом и пассажирами.

Благодаря Проходимцам.

Благодаря таким как я.

Прошло около трех лет с тех пор, как я корячился над клавиатурой в офисе, договариваясь с подрядчиками, растаможивая грузы, судорожно кропая отчеты к концу квартала… Тогда я был банальным обывателем индустриального города в полукапиталистическом государстве, бывшей республике Советского Союза. Тогда казалось, что планета Земля — центр Вселенной, что дымное городское небо всегда будет висеть над моей головой. Но случай вырвал меня из привычного жизненного уклада, вытряхнул шелуху ограниченного представления о мире и вышвырнул на оранжевое полотно Дороги.

Оказалось, что я имею необычный дар: способность верить до такой степени, что моя убежденность могла заставить Дорогу, о которой я и слыхом не слыхивал до этого, пропустить меня в другие, отличные от нашей планеты, пространства. Оказалось, что я — Проходимец.

Дорога забрала мою привычную жизнь, знакомое окружение, прежний характер. Но она также дала мне необозримо много: бесконечный путь, саму себя, череду разнообразнейших миров, что она соединяла…

Лишив меня Земли, Дорога заменила ее собой, сделав себя моей родиной, моим миром, моим бесконечным домом…

И, как ни странно, укрепила мою веру в дружбу, справедливость и в Создателя.

Она подарила мне всех тех людей, что живут на ее остановках и даже не подозревают, что когда-нибудь столкнутся, по воле случая или Бога, с Проходимцем по прозвищу Проповедник.

Проходимец Алексей Мызин, то есть я, поднялся с остывших гильз на полу кузова и сплюнул кислую слюну. Бросил взгляд на изуродованные остатки моста, на исходящий пламенем и черным дымом каркас автопоезда на противоположном берегу, пожал плечами. Делать мне тут было нечего.

Я поднял рукав куртки и запечатлел на сделанный в мире Шебека многофункциональный браслет грустную панораму. Эти снимки нужны мне для отчета перед работодателем. Стон и слабое ругательство довели до моего сведения, что подстреленный мною, а затем припечатанный в голову моей же ногой бандит снова очнулся. Я осторожно выглянул из кузова: придорожник корчился, прижимая руки к простреленному боку, и совсем не горел желанием оказывать какое либо сопротивление. Вытащив из его кобуры пистолет, стянув не пригодившийся бандиту бронежилет и затащив тяжелое, стонущее тело в кузов, я сходил за лежащим недалеко от бывшего моста рюкзаком, достал оттуда аптечку и вколол раненому все полагающиеся лекарства. После этого я разорвал на бандите рубаху и залепил рану универсальным пластырем. Если выдержит до врачей, те могут попытаться вытащить пулю. Я же не хирург, я — Проходимец. А придорожник мне был нужен как свидетель, должный подтвердить мои слова работодателю. Почему-то я подозревал, что новосветский представитель торгово-транспортной компании «Нефедов и сыновья» будет очень недоволен сложившейся ситуацией.

Состояние пикапа было так себе, на троечку. Бандиты наверняка не утруждали себя своевременным прохождением техосмотра, но машина явно на ходу, бензина в баке на две трети, да еще канистра в кузове — хватит, чтобы добраться до очередной «запятой». А там еще пару дней — и я в Новом Свете.

Я брезгливо вышвырнул из кабины все бандитские феньки, талисманы, амулеты, снимки голых девиц, прочий мусор, положил на правое сиденье винтовку и пистолет, после чего повесил на зеркало заднего вида небольшой кулон — серебристый цветочный бутон на металлической цепочке. Теперь это была моя машина.

Взревел мотор, вытягивая пикап на потрескавшийся бетон дороги, я со скрежетом переключил передачу и покатил прочь от моста.

Проходимец без каравана, штурмана, охраны…

Даже Мани не было рядом: я оставил гиверу дома, так как нынешний работодатель запретил брать с собой мою усатую любимицу.

Но у меня был транспорт, было оружие, вода в небольшой канистре, кое-какая еда в рюкзаке…

И у меня была вера.

Ведь, несмотря на все обстоятельства, я ехал домой.

Глава 2

— Не спешите заключать эту сделку, Алексей.

Ангел приятно улыбался. Его усики заправского стиляги, казалось, говорили мне: «Ну вот, мы тоже очень рады тебя видеть! А ты?»

Я, к сожалению, никак не мог ответить им взаимностью, так как понимал, что Ангел Зоровиц, один из баронов Братства Контрабандистов, оказался в этом уютном светлом кафе совсем не случайно. А значит, ему нужен был я. Вернее — мои услуги.

Когда-то я уже выполнил одну работу для Ангела, доставив баснословную сумму денег в один заснеженный и насквозь промерзший мир. Благодаря этому Зоровиц смог провернуть свои дела и выкупить обширную зону влияния, оставшуюся после смерти одного из баронов Братства. Тогда я обморозил руки и получил неслабое переохлаждение всего организма. Вдобавок от напряжения открылась рана на бедре, полученная ранее, так что пришлось после той доставки проваляться пару недель в больничке.[1]

Я не раскаивался в проделанной мной работе, но и не горел желанием снова наниматься к Зоровицу, так как понимал, что любое предложенное им дело вряд ли будет законным, хоть и может быть весьма прибыльным. Впрочем, предложение совершенно легальной и кристально чистой работы я тоже бы не принял. Просто в данный момент мне больше всего хотелось удалиться от всех дел, Дороги, Проездов, Инспекторов, разнообразных миров и всевозможных происшествий. Я мечтал о море. Пожить на берегу, порыбачить, поесть фруктов и, по возможности, забыть все, через что мне совсем недавно пришлось пройти.

— Позвольте! — Торговый представитель, сидевший рядом со мной и уже мысленно потиравший руки, был совсем не рад вмешательству Ангела.

— Не позволю, — хладнокровно сказал Зоровиц, не поведя и бровью. — Алексей мой старый друг, и я не дам какому-то торгашу нагло обирать его, да еще и в моем присутствии. Какую сумму вы заявили ему как штраф за невыполнение контракта?

— Это тайна торговых отношений! — насупился торговец.

— Пять тысяч, — сказал я, заинтригованный развивающимися событиями. — Сильно загнул?

Зоровиц сложил губы трубочкой, словно собираясь свистнуть, и возвел окаймленные густыми черными ресницами глаза к тенту, натянутому над кафе.

— Новосветских рублей?! Мой дорогой, да вас хотят ограбить почище чем в игорном доме!

— Не люблю азартные игры, — признался я. — Особенно на деньги. Поэтому я собирался послать этого дядю еще до того, как мне принесут кофе.

— Это неслыханно! — вскипел торговый представитель, — Алексей не выполнил контракт, не довел транспорт до места назначения, а теперь кормит наше транспортное агентство байками о напавших на караван придорожных бандитах! Да мы вправе отправить его под суд! Где свидетели? Где доказательства нападения? Почему он один выжил?

Под столом зашевелилась Маня, реагируя на повышение тона. Ее продолговатая голова с круглыми ушами и двумя пучками черных усов вынырнула у моего бедра и уставилась на меня большими умными глазами: «Проблемы?»

— Я же сказал, — проговорил я устало, погладив, успокаивая, гиверу, — видеорегистратор рухнул в пропасть вместе с кабиной тягача, а раненый бандит, которого я вез как свидетеля, не дотерпел до врачей и приказал долго жить. Можете отправить своего представителя допрашивать его труп, если вам угодно. Я предоставил снимки с браслета — вам мало?

— Они ничего не доказывают, — прошипел торговец. — Горящий над рекой автопоезд! А почему совершено нападение? Возможно, бандиты работали именно по наводке некоего Проходимца. А? Вот и снимки ему позволили сделать, и машину с пулеметом подарили… Так что предоставляемая нашей компанией возможность бесплатно поработать на нас в счет уплаты штрафа за невыполненный контракт должна восприниматься этим проштрафившимся господином как милость Божья! Разумеется, теперь мы глаз не будем спускать с Проходимца Мызина, но ведь оправдаться через прилежный труд — в его же интересах!

— Ну да, интересно, — хмыкнул я, — а Бога известили о таком разбазаривании Его милостей?

Представитель поменялся в лице и потянулся за трубкой радиофона:

— Очевидно, придется вызвать нашу силовую группу…

— Милейший, как вас там… — спокойно сказал Зоровиц, — вам дорога ваша работа? Кажется, совсем недавно вы провернули весьма выгодное дело? Что скажет владелец вашей компании, когда узнает, что его клиенты — солидные и уважаемые здесь люди! — получили, вместо новых, конфискованные автомобили? Не кажется ли вам…

Торговец переменился в лице и вскочил с плетеного стула, едва не опрокинув легкий столик.

— Я вам гарантирую, что Проходимец Мызин не получит больше ни одного заказа от нашей компании! — заявил он перекошенным ртом.

— По кодексу Дороги, компания, не оказавшая должной защиты нанятому Проходимцу, выплачивает ему или его семье штраф в размере трех гонораров. Как вы относитесь к тому, что в верхах узнают, что вместо этого вы шантажируете чудом оставшегося в живых Проходимца? — прокурорским тоном заметил Ангел. — Насколько тогда упадут акции вашей компании? Советую вам, милейший, взять отпуск и уехать куда-нибудь на месяц-другой: я рассчитываю некоторое время побыть в столице, и мне не хочется снова увидеть вашу физиономию при случайной встрече. А вернувшись, попробуйте работать честно, ладно?

И Зоровиц, не обращая больше внимания на пятящегося к выходу торговца, пересел за мой столик и снова мне улыбнулся, уже перейдя на «ты»:

— Что, Проповедник, не рад меня видеть?

— Да какое-то двойственное чувство, — поднял я одну бровь. — Все никак не могу определиться с выбором: радоваться или сразу уйти…

— Понимаю, — сочувствующе кивнул контрабандист. — Разброд в эмоциях, разброд в голове… давай тогда сначала позавтракаем. Приведем, так сказать, в дело механизмы пищеварения, а там и о деле можно будет поговорить. Официант!

Я поморщился. Ангел вел себя так, словно это мне что-то нужно было от него, а не наоборот. А ведь не просто так он нашел меня, не просто… Странный и предельно наглый тип. Причем его наглость была настолько завуалирована внешним лоском и доброжелательной улыбкой, что и возмутиться, казалось, было не из-за чего. Так вести себя нужно уметь. Или это его действительная сущность? Надо же, контрабандист советует торговцу работать честно… фарс какой-то, да и только.

Конечно, стоило признать, что я вроде должен быть благодарен контрабандисту за оказанную мне услугу, но у меня сегодня было совсем не благодарное настроение. Тем более что некоему Проходимцу уже позвонил кое-кто из службы безопасности Нового Света и, поинтересовавшись произошедшим, посоветовал спокойно отдыхать, предоставив им самим разобраться в возникшей ситуации. Я и собрался отдыхать: приняв душ и проспав половину дня и следующую ночь, я проснулся ранним утром и решил выпить кофе в своем любимом кафе на Французском бульваре. Имар, хозяин этого заведения, был моим хорошим другом. В свое время не без моей помощи он получил средства на осуществление своей давней мечты — покупку кафе в центре города, так что я всегда мог ожидать здесь прекрасное обслуживание.

Даже если ничего не имел в кармане.

За столиком этого-то кафе меня и подловил настырный представитель торгово-транспортной компании «Нефедов и сыновья».

А вот теперь к нам присоединился и господин контрабандист.

Несмотря на высказанное желание позавтракать, Ангел заказал себе всего ничего: чашку кофе да пирожное — песочную корзиночку со взбитыми сливками и тертым шоколадом. Я же, порядком проголодавшись, так как встал сегодня довольно рано, попросил себе блинчиков с творогом и фруктами, большую чашку какао и целую кулебяку с мясом. Впрочем, кулебяку я уже не осилил и недоеденную половину просто спустил под стол, где ее в секунду проглотила Маня.

— Я рад, что ваша зверушка по-прежнему с вами, — снова перешел на «вы» Зоровиц, допивая вторую чашку кофе. — Также я рад, что не позволил той акуле заглотить часть ваших и так небольших капиталов.

— Но теперь я остался без работы в этой фирме, — сказал я. — Хотя меня это, скорее, радует. Хочется отдохнуть.

— Ну вот, — делано огорчился Ангел, — а я как раз пришел просить вас об услуге… Нет-нет! — рассмеялся он, видя как я пожал плечами. — Не подумайте, что я сделался продавцом в фирме-конкуренте и теперь просто украл хорошего Проходимца у этого ворюги. Нет, я по-прежнему занимаюсь перевозками некоторого свойства… и очень редко договариваюсь с клиентами лично. Просто сейчас я нуждаюсь в помощи, и эту помощь можете оказать именно вы, а скорее всего, только вы.

— Я хотел немного отойти от работы, — протянул я. — Такая насыщенная событиями жизнь выдалась в последнее время — просто страсть. Вот и думаю у моря нервишки успокоить, бризом подышать на рассветы да на закаты глядя…

— Ладно, — сказал Зоровиц и постучал пальцами по краю кофейной чашки, — буду — как это у вас говорится? — «брать быка за рога». Около года назад вы приобрели симпатичный участок на самом берегу моря. На участке еще небольшой виноградник там, уютная усадьбочка да пара рыбацких поселков неподалеку. Так?

Я кивнул. Действительно, я купил приятное местечко у моря. Но наличных мне не хватило — я раздал много денег дорогим мне людям, так что пришлось взять кредит и оказаться в долгу у Новосветского банка.

— У вас есть возможность рассчитаться с банком, — медленно проговорил Ангел. — Так как я действительно предлагаю вам работу, и работу хорошо оплачиваемую. Вы, Алексей, можете смело планировать обустройство вашего имения, а пока его будут приводить в порядок, вы просто проведете немного времени в Дороге. Это будет для вас этаким «легким вояжем» со всем положенным комфортом. Вернетесь и сразу — на море! А во дворе вашей расцветшей усадьбы уже будет стоять улыбающаяся сестренка с хлебом-солью.

Я пожал плечами:

— Знаете, Зоровиц, вы хоть и «Ангел», но меня все время тянет сказать: «Отойди от меня, Сатана!» Как-то слишком все хорошо и складно у вас выходит. Просто-таки сладкая сказка для наивного Проходимца. В чем подвох? Где ваш коварно составленный договор, подписав который я загублю свою чистую и невинную душу?

Ангел подмигнул мне:

— Шутите? Это уже хорошо. Вот пусть и работа ваша будет проделана шутя и без всяких осложнений. Я могу твердо сказать вам, что дело несложное и никакими неприятностями вам не грозит. Да, нужно ваше участие, да, вы — именно тот Проходимец, что может ее выполнить, так как я не знаю больше никого, кто умел бы так работать с Переходами…

Зоровиц сделал паузу, наблюдая за моей реакцией.

Я молчал. Хотелось понаблюдать, как будет вертеться барон Братства Контрабандистов, пытаясь складно и заманчиво изложить суть предлагаемой работы.

Я действительно был Проходимцем, человеком с даром проходить в другие миры и проводить с собой любой транспорт, в котором нахожусь. Проходимцев на самом деле было мало, даже если учитывать многочисленные миры, соединенные оранжевой паутиной Дороги. А если принять во внимание некоторые особые способности, проявленные мной, как мне казалось, совершенно спонтанно, то можно понять заинтересованность достопочтенного барона. Вот только на кой ляд я ему сдался? Что за авантюру он задумал?

Ангел, не дождавшись вопроса с моей стороны, кашлянул в кулак и пригладил большим пальцем свои щегольские усики.

— …Но вот никаких особых опасностей, кроме тех, что обычно связаны с длительной поездкой, вам не угрожает, — продолжил он, словно и не было никакого провала в его речи. — Как я понимаю, вы хотите знать особенности задания?

Я вздохнул и поднял глаза к цветному полосатому тенту над кафе.

— Господин барон Братства, не тяните кота за иммунитет. Выкладывайте, почему именно я? Какие-то проблемы с Переходами? Закрытый мир? Или особенный груз?

— Проблемы с миром, — сокрушенно пожал плечами Ангел. — Там нет электричества. Совсем нет.

Я поднял брови, в голове промелькнули возможные варианты. Может, там уровень Средневековья или Наполеоновских войн? В хорошую обстановку тогда я попаду, если приму предложение контрабандиста!

— Не додумались? И теперь контрабандой нужно провезти несколько электростанций?

— Там невозможно до него додуматься: любые попытки выработать электроэнергию ни к чему не приводят. Более того, всякий электроприбор, попавший в тот мир, полностью выходит из строя. Что-то такое в атмосфере, понимаете ли…

— И вы предлагаете мне провести туда караван из телег?

Ангел фыркнул в свои усики. Совсем как хитрый кот, что притворяется, будто ему и дела нет до блюда свежих котлет, стоящего на столе.

— Нет, Алексей. Вам предлагается провести туда автопоезд на дизельной тяге. Видите ли, некоторые светлые умы из Нового Света разработали несколько вариантов весьма продуктивных дизельных двигателей, а также стартеров к ним, не требующих электрики в схеме, — надеюсь, не нужно объяснять, что это такое?

Я мотнул головой.

— Так вот, груз стартеров, схемы двигателей, а также некоторые запчасти как раз и нужно доставить в этот многострадальный, лишенный многих благ цивилизации мир. С вами поедет специально обученный специалист. К слову, он — уроженец Сьельвивана, что облегчает ваш путь, когда вы туда доберетесь. К тому же в экипаже будет еще один человек, который позаботится о разрешении любых проблем, если таковые возникнут по дороге. Он, так сказать, специалист по разрешению всех нештатных ситуаций. Профессионал, которому я доверяю.

Глаза Зоровица смеялись. Он явно наслаждался разговором, поддразнивая меня интонациями и слегка замаскированной иронией.

— Это может сделать любой Проходимец, — буркнул я, пытаясь разобраться: раздражает меня контрабандист или вызывает симпатию.

— В том-то все и дело, что не может, — вздохнул Ангел. — Все известные Переходы в Сьельвиван — так называется мир — перекрыты наглухо.

— Инспекторами?

Я с внутренней дрожью вспомнил угрюмые развалины Пиона под розовым бахромчатым небом, черные валы апокалиптического моря, членистоногую смерть, поджидающую заблудших на мертвых улицах… нет, хватит с меня закрытых миров!

Ангел поморщился:

— Зачем Инспекторами? Люди перекрыли. Боятся, что проблема отсутствия электричества перекинется на их миры, что какой-то «вирус» будет провезен с одним из караванов…

— Значит, прецеденты были, — утверждающе сказал я. — Сьельвиван, Сьельвиван… что-то такое французское мелькает…

Зоровиц хмыкнул, пожал плечами:

— Алексей, вы же взрослый человек, вы должны понимать, что никакие вирусы не могут пожирать электричество. Там проблема локального масштаба, заключающаяся в каких-то атмосферных волнах, в магнитных полях или каких-нибудь составляющих почвы… это невозможно перевезти оттуда, как ни старайся. А причина искусственной изоляции — в некоторых полезных, можно сказать даже «драгоценных», ископаемых, залежи которых есть только на Сьельвиване. Монополисты перекрыли дыхание этому миру, блокировав Переходы, жестко контролируя вывоз дорогого сырья. Для остальных же была сочинена страшная сказка о «пожирателях электричества». Чтобы и не пробовали возражать.

Я кивнул — знакомое дело. Ради прибыли и не такое придумают. Вон какую заваруху устроили несколько лет назад на Земле в моей дорогой стране, объявив «сверхэпидемию гриппа» и искусственно создав дефицит лекарств. Политики с мужественными лицами утверждали, что «не допустят пандемии в Украине и закупят лекарства за рубежом», тем самым позволяя фармацевтическим компаниям озолотиться на создавшейся панике. Конечно, свой солидный кусок они на этом поимели, а люди… люди так привыкли верить всему, что говорят с телеэкранов, выкидывают в Интернет, провозглашают на площадях…

Словно микрофон в руке является полной гарантией честности его держащего.

— Так каким же образом вы собираетесь пробраться на этот ваш Сьельвиван и в чем будет заключаться моя работа?

Зоровиц довольно ухмыльнулся. «Проглотил, проглотил наживку!» — говорили его прищуренные глаза.

Действительно, меня заинтересовало это дело. Нет, конечно же я не собирался принять предложение контрабандиста, но ситуация была весьма занимательна, и мне захотелось узнать об этом странном мире побольше.

— Есть пара Переходов, которые не позаботились перекрыть по причине их малодоступности и практически полной неработоспособности. Можно сказать, они «потухли», словно уснувшие вулканы. Но существует возможность, что они, подобно вулкану, могут и «проснуться»… если только подобрать правильный подход.

— Значит, я…

Зоровиц кивнул и расплылся в белоснежной улыбке:

— Да, Алексей. Вы — наш подход, наш ключик… если только согласитесь. Я не знаю — а у меня достаточно источников информации, поверьте! — другого Проходимца, что мог бы открыть закрывшийся, «уснувший» Переход. Достаточно вспомнить гонку на Шебеке или ваше проникновение на Пион, он же Аканэ…

Информированность Ангела действительно впечатляла. Особенно то, что ему было известно о Переходе, открытом мною во время безумной гонки на антигравитационных мотоциклах, или «хатанах», как их называли на Шебеке. Эту информацию вряд ли можно было почерпнуть из газет.

— Хорошо, — сказал я и погладил загривок Мани, что ткнулась мне в колено носом, требуя внимания. — Хорошо, допустим, что я соглашусь… — просто допустим, как предположение! — как быть, если мне не удастся открыть этот «уснувший» Переход? Ведь я не могу вам ничего обещать твердо: получится — не получится, это бабка надвое сказала, а время и силы я потрачу…

— Разумный и деловой вопрос, — хмыкнул Ангел. — В случае неудачи вам выплатят треть от суммы, необходимой на возврат долга банку, и доставят обратно в столицу Нового Света или в другое вами указанное место… в пределах разумного, разумеется. С вас только будет взято обещание, что вы не будете разглашать план операции и местоположение Переходов. Словом, держите все в секрете, это для вас же лучше. И, кстати, до отправления осталось около недели, так что время подумать у вас есть.

— А кто поручится за то, что меня не уберут как ненужного свидетеля после того, как работа будет проделана?

Ангел хмыкнул, развел руками:

— Господин Проходимец, это не настолько криминальная операция, как вы подозреваете. Мы не везем ни оружия, ни наркотических веществ… не торгуем людьми, хотя в некоторых мирах работорговля живет и процветает. Просто, если вы проговоритесь об этом деле, будет пущен слух, что Проходимец по прозвищу Проповедник — неблагонадежный работник и связываться с вами не стоит. Репутация ваша будет надежно испорчена, уж поверьте, и вряд ли кто-то в дальнейшем захочет нанять вас в качестве Проходимца.

Я задумался. Что-то в этом предложении мне импонировало. Возможно, то, что я мог еще раз проверить свои способности, не рискуя ничем. Да еще и наличие страховки, что в случае неудачи я получу приятное вознаграждение, а если все-таки я проведу транспорт, то имение будет полностью моим…

— А как я еще могу обезопаситься? — с невинным видом спросил я. — Как я понимаю, официального соглашения, заверенного нотариусом, мы составлять не будем. Может, какой-то поручитель… третья сторона…

Зоровиц нагнулся ко мне над столом, так что его щегольской галстук-платок чуть не оказался в чашке кофе:

— Капитан Тайной военной канцелярии, князь Чаушев Евгений Викторович вам подходит как поручитель?

Глава 3

Почти всю неделю я все-таки провел у моря на своей… ну практически своей земле. Усадьба действительно была весьма скромной по меркам знати Нового Света, привыкшей владеть роскошными виллами и дворцами. Зато по моим меркам она являлась роскошью: небольшой двухэтажный дом, нижний этаж — из дикого камня, верхний — из кирпича. Снаружи дом и прилегающий к нему гараж на несколько машин (которых, впрочем, я не имел) были облицованы кирпичной плиткой бежевого цвета и крыты крышами из какого-то добротного синего пластика. Все это неплохо смотрелось снаружи, но внутри, кроме кухни, зала с камином и четырех небольших комнат на втором этаже, не было ничего: ни мебели, ни отделки. Голые оштукатуренные стены, не покрытые даже обоями. Видно было, что здание капитально ремонтировали, но до жилого состояния не довели. Впрочем, Люська, осматривавшая дом вместе со мной, бодро заявила, что к моему приезду постарается привести его в более-менее достойный вид. Банк согласился подождать с очередной выплатой кредита, так что кое-какая сумма денег у сестры на руках была.

Зато панорама с веранды дома открывалась великолепная: бескрайнее море, небо с чайками, скалы… Во дворике росли пушистые пальмы, шепчущие листьями в такт дыхания морского бриза, а слева от усадьбы раскинулся виноградник на несколько гектар, где под лучами солнца созревали гроздья разнообразных сортов. По довольно крутой тропинке можно было спуститься на закрытый утесами от бокового ветра пляж, скорее даже — уютную бухту, где теплые волны омывали разноцветную гальку, а прозрачная вода позволяла видеть дно и рыб на глубине больше десяти-пятнадцати метров…

И все это теперь принадлежало мне и моей сестре Людмиле.

Мы с Люськой провели отличные шесть дней, купаясь и загорая на собственном пляже. Мы строили планы, как обставить дом, когда я вернусь назад с деньгами, и листали мебельные каталоги из столицы. Навестив близлежащие рыбацкие деревеньки, мы напросились на ловлю местной рыбы, а потом ели уху из свежего улова, запивали ее терпким местным вином и танцевали с рыбаками на ночном берегу при свете костров…

Моя сестра, похоже, уже достаточно вжилась в роль хозяйки поместья, чтобы наладить его нормальное функционирование. За год, проведенный у моря, она расцвела, стала настоящей красавицей и совсем перестала быть похожей на ту грустную, придавленную унылой суетой девушку, которую я видел на Земле. Очевидно, что здоровый климат, море и стабильность в жизни, а также множество поклонников из местной мелкой знати сделали ее более уверенной и сильной — настоящей землевладелицей.

Но все заканчивается. Пришло время отправиться в «легкий вояж», так что я вернулся в Александрийск — летнюю столицу Нового Света[2] — и остановился все в той же гостинице «Севастополь», где в ожидавшем меня номере находился стенной сейф с кое-какими пожитками.

Что собирать тому, у кого и дома-то нормального нет?

Вот и я собрал свои скудные пожитки довольно шустро. Сунул в рюкзак пару смен белья, что приобрел в магазинчике неподалеку, добавил щетку, бритву и прочие мужские мелочи, купленные там же…

Что еще?

Зоровиц обещал, что на транспорте меня ждет полная экипировка, включая нижнее белье, так что мне можно не утруждаться со сборами, но, поразмыслив здраво, я все же впихнул в рюкзак куртку из шкуры плазмозавра, много раз защищавшую меня от всяческих неприятных повреждений. Плазмозавры обитали в одном из миров Дороги: странные животные, умеющие направленно извергать плазму, прожигая таким образом тоннели в горных породах. Я никогда не видел воочию плазмозавра, только в документальных роликах, да и не горел желанием повстречаться с многотонной громадой, способной в секунды сжечь звено тяжелых танков. Правильно обработанная шкура этого чудовища была способна остановить и пулю, и пламя. Не знаю, каким образом эту шкуру добывали, но одежда из такого материала была весьма редким и дорогостоящим товаром, иначе многие военные структуры одевали бы своих солдат в «плазмозавровы одежи».

У меня еще был шебекский боевой комбинезон, да толку от него, скорее всего, будет мало: все системы этого легкого скафандра работали, естественно, на электричестве, так что, памятуя о специфике мира, в котором я должен был оказаться, брать комбинезон явно не стоило. Так же как и одевающийся на предплечье силовой излучатель, который к тому же был полностью разряжен.

Я тяжело вздохнул и положил «Удар» в небольшой стенной сейф: такими несгораемыми ящиками были оборудованы все номера «Севастополя» — гостиницы, где я остановился. Владельцы этого славного заведения с ностальгирующим названием тщательно заботились о своих постояльцах, и мне даже взгрустнулось, когда я подумал о том, что должен буду покинуть этот уютный и комфортный двухкомнатный номер. Впрочем, Ангел Зоровиц обещал, что номер останется за мной, чем бы ни закончилось предприятие, в котором я должен был принять участие, так что особо горевать не стоило.

Рассовав по кармашкам рюкзака универсальный нож, зажигалку и пару пачек местной валюты, я сел на комфортный диван и задумался, глядя на небольшую кучку вещей, что лежала рядом со мной.

Я помнил свой шок, когда мне объяснили, что Земля цепью неравномерно работающих Переходов соединена со множеством разнообразнейших миров. Оранжевые ленты Дороги пробегали то тут, то там по поверхностям планет, и только земной шар был от них свободен. Зато наша планета отличилась многовековой экспансией, заселяя остальные миры группами людей, образующих, в конце концов, островки новых цивилизаций.

Они были разными, эти колонии-социумы. Некоторые, разросшись, превратились в развитые государства, испятнавшие городами и пашнями лик планеты. Были и такие, что намного обогнали Землю технологически, а другие, наоборот, остались чуть ли не в средневековом загнивании…

За свою сравнительно небольшую карьеру Проходимца я много где успел побывать.

Теперь же мне предстояло увидать нечто особенное.

Мир без электричества! Какой он, и что за люди там живут? В наше время цифровых технологий и чрезмерной информационной насыщенности трудно было представить жизнь, в которой даже элементарной лампочки накаливания не было, не говоря уже об автомобилях и Интернете. Существование в таких условиях должно быть тихим и размеренным… информация о далеких событиях доходит за месяцы, если не за годы… Города, определенно, небольшие; никакой особой спешки, гонки за убегающим временем…

Даже заманчиво, право, побывать в таких местах и отдохнуть от безумного темпа современного мира несколько деньков. А потом… вернуться к высокоскоростным автомобилям и Интернету. Мои руки стали перебирать предметы из кучки на диване.

Так, механические часы (выбранные во все том же ориентированном на мужчин магазинчике) — на руку. Цифровой плеер — в карман (послушаю музычку, пока будет возможность, да и книги в электронном варианте можно будет с экрана почитать). Диск рации — в сторону, туда же многофункциональный браслет шебекского производства. Тактические очки — тоже в сторону, не будут они там работать, хотя… суну во внутренний карман куртки — авось пригодятся.

«Кото-хи»…

Я покачал на ладони рукоять «кинжала», полюбовался на отточенные формы опасной игрушки, не удержался — сдвинул выпуклый узор в виде металлического цветка на гарде немного вверх и еще раз насладился зрелищем льдисто-светящегося, словно бы отлитого из мутного стекла лезвия, что с тихим шорохом выползло из рукояти. Всякий раз, когда я так делал, мне непременно хотелось опробовать «кинжал» на каких-нибудь находившихся рядом предметах. Я знал, что полупрозрачное лезвие, бывшее почти в три раза длиннее скрывавшей его рукояти, является, скорее всего, какой-то полевой структурой и режет, словно мягкую глину или масло, даже гранит и закаленную сталь, но… попробовать каждый раз хотелось.

С трудом удержавшись от искушения и оставив в целости все предметы в номере, я загнал лезвие в рукоять, убрал рукоять в чешуйчатые ножны и решительно сунул «Кото-хи» в один из отсеков рюкзака. Кто знает, вдруг он будет работать и в «обесточенном» пространстве?

Последним предметом, оставшимся возле меня на диване, был небольшой кулон на изящной цепочке. Выполненный из светлого металла, он был похож на распустившуюся розу или, скорее, на цветок сакуры. Подняв кулон на ладони, я погладил цветок пальцами другой руки. Замер, прислушиваясь к ощущениям…

И надел цепочку с кулоном на шею.

Этот кулон был единственным напоминанием о человеке, который оказался дорог для меня, но исчез, оставив лишь этот кулон и воспоминания с оттенком грусти.

Мы не нашли себя на родине. Мы были людьми, вырвавшимися на Дорогу с желанием изменить судьбу, добиться чего-то и вернуться обратно, в свой привычный мир, но вернуться уже с новым статусом, с новой ролью. Вернуться на более высокую позицию.

У меня это не вышло: Дорога для Проходимца, человека, что может проходить по ней из мира в мир, оказалась чем-то вроде наркотика, странной привязанности, что подобна морю, не отпускающему от себя моряка. И хоть клянет моряк море, когда судно треплется в безумной болтанке шторма, и хоть мечтает он о береге, проводя месяцы среди волн, но, когда оказывается он на земле, через какое-то время море снова находит моряка, являясь ему во снах, завлекая своей таинственной непостоянностью, и шепчет, шепчет, шепчет в просоленные уши: «Помнишь ли крики чаек? Помнишь ли шум прибоя и аромат свежего бриза? Помнишь ли великолепие красок рассветов и закатов над моим необъятным телом? Помнишь ли, моряк, о нашей с тобою любви?»

Не выдержит моряк, сдастся. Несмотря на весь покой и твердость жизни на суше, несмотря на уговоры близких и родных… сбежит моряк к морю, как к любимой, хоть и опасной женщине, встанет широко расставленными ногами на качающуюся палубу, вдохнет запах водорослей и соли полной грудью…

И тогда только почувствует, что абсолютно счастлив.

Вот и я, как моряк к морю, стремлюсь снова к встрече с Дорогой, чтобы еще раз увидеть, как струится ее грязно-оранжевое полотно под колесами транспорта, как извиваются дымные струи межпространственного Перехода и как распахивается широта нового мира за ним.

Тынь-тирлинь-ти-тынь!

Я очнулся, поднял голову к окну. Часы на городской ратуше Александрийска сыграли свою колокольную мелодию и пошли густо и весомо отбивать единицы времени. Донн… донн… донн… донн…

Уже четыре часа пополудни, а мне следовало в пять быть на месте отправки транспорта! Замешкался что-то, совсем замечтался…

Я решительно встал, оглядел внимательно уютный номер, чтобы убедиться, что взял все необходимое. Свистнул Маню.

Зашевелился плед на кровати, из-под него показался черный усатый нос, блеснули сонные глазенки. Гивера лениво спрыгнула на пол, весь ее вид говорил: «Ну чего будишь: по делу или как?»

— Давай отправляться, Манька, — я потрепал куницеподобное создание по крепкой холке. — Дорога зовет!

Гивера ткнулась носом в мою руку — поприветствовала, — а затем с удовольствием зевнула, отчего ее довольно симпатичная мордочка словно раскололась до самой шеи, открывая несколько рядов голубоватых конических зубов и загнутый в зевке язык. Этакий пушистый акуленыш.

Вообще, в мирах Дороги гиверы считались очень опасными созданиями, их боялись, про них ходили легенды — мол, умеют самостоятельно переходить из мира в мир, похищают детей, способны становиться бесплотными и проникать в любое место, так что не скроешься, как ни старайся, от их голубых зубов, что прогрызают даже закаленную сталь…

На все эти байки я, как человек, с которым одна из гивер почему-то решила общаться и сопровождать в скитаниях по мирам, мог сказать так: гиверы довольно общительны, преданы тем, кого считают своей стаей, и очень любят покушать.

За последнее время Маня довольно-таки подросла и теперь по размерам приближалась к собаке средних размеров. Я даже беспокоиться начал, что она вымахает настолько, что станет невозможно с ней везде ходить, но кое-какая информация о гиверах, раскопанная мной у барона Хейфнера, успокоила меня.

Барон Хейфнер, граф Сивицкий, мой неожиданный друг среди знати Нового Света, живо интересовался моей особой и моими приключениями, улаживал вопросы по покупке имения для меня и, как оказалось, являлся членом элитного охотничьего клуба. Он-то и поведал мне, ссылаясь на «сведения из надежных источников», что Манька практически достигла своих взрослых размеров, и мне не угрожало превращение милой зверушки в целого «медведя». Все это было хорошо, но я почему-то не был склонен считать охотничьи байки «надежными источниками», так что некоторые опасения у меня все же остались.

Сладко потянувшись, гивера тут же сунулась к рюкзаку, пытаясь на нюх определить наличие притаившейся в нем еды, но я подхватил рюкзак и забросил его за плечи. Маня равнодушно и презрительно фыркнула, после чего направилась к дверям номера, покачивая пушистым хвостом. Гордости у нее было — хоть отбавляй.

Когда я спустился в холл гостиницы и подошел к стойке администратора, чтобы сдать ключ от номера, ко мне обратился молодой человек в бордовой гвардейской форме.

— Господин Мызин? — сказал он скорее утверждающе. — Капитан Чаушев просит вас нанести ему визит перед отъездом. Машина ждет у крыльца, пройдемте, пожалуйста.

Я отдал выпрямившемуся администратору ключ, пожал плечами и делано вздохнул. Администратор молча повесил ключ в резной шкафчик, всем своим видом показывая, что он — всего лишь бездушная приставка к стойке и абсолютно не интересуется жизнью постояльцев гостиницы. Правда, во взгляде у него мелькнул проблеск некоторого злорадства: мол, попался, голубчик, не все тебе в номерах, оплачиваемых за счет то государства, то контрабандистов, роскошествовать… но я предпочел считать, что ему в глаза просто-напросто попал свет от одного из светильников. Если подозревать плохое в каждом встречном человеке, то можно и до мании преследования докатиться.

Чаушев ожидал меня не в кабинете, как я предполагал: шофер, такой же неразговорчивый, как и сопровождающий меня гвардеец, провел изящный автомобиль в небольшие ворота, ведущие в парк позади княжеской летней резиденции, прокатил сотни полторы метров по симпатичной парковой дорожке и остановился у довольно большого пруда.

Гвардеец выскочил первым и распахнул дверцу с моей стороны:

— Пожалуйте в лодку, господин Мызин.

Я выбрался из автомобиля, спустился вниз по некрутому берегу и покорно уселся на носу небольшого ялика, закачавшегося под моей тяжестью. Тут же в ялик запрыгнула Маня и принялась деловито обнюхивать доски бортов. Гвардеец ловко вскочил следом за нами, так что даже борта не наклонились, уселся на среднюю банку и принялся так усердно грести, словно поставил перед собой задачу выиграть соревнования по гребле.

Впрочем, пруд был очарователен: гладкий, как стекло, он подобно зеркалу отражал темную зелень высоких парковых деревьев, что росли в этих местах абсолютно свободно, безо всякой стрижки и прорежения. Даже не верилось, что буквально в полукилометре от пруда царила полная симметрия и маниакальный порядок: аллеи, ряды подстриженных под различные геометрические фигуры кустов. Комплексы фонтанов и искусственных водоемов. Террасы, клумбы, композиции из мраморных статуй и представителей растительного царства…

Здесь же полноправно царила гармония самой природы безо всякого видимого вмешательства человеческих рук. Ну разве что поверхность пруда была очищена от всякого растительного мусора.

Оглянувшись через плечо, я увидел, куда идет ялик: практически посреди пруда находился небольшой островок, вероятно, искусственного происхождения, вокруг островка плавала многочисленная пернатая мелочь, среди которой гордо изгибали белые шеи несколько пар лебедей. Возле острова стояла еще одна лодка, и сидящий в ней человек кидал кусочки хлеба всевозможным кряквам, чиркам, шилохвостам…

Это был князь Чаушев Евгений Викторович. Он же — глава Тайной военной канцелярии Нового Света (что-то вроде особого отдела военной полиции), он же — Икева Джангат, бывший капитан боевого судна «Ицуморо», входящего в состав морского флота единого государства планеты Шебек…

Куда ни ткни — везде он капитан, командир и начальник. Но, похоже, везде заслуженно. Насколько я знал, процветание и спокойная жизнь Нового Света были во многом заслугой этого неординарного человека.

Я уже имел случай поработать на него, и, нужно признать, этот союз оказался выгоден для обеих сторон. Последствием нашего контракта было то, что позиции начальника Тайной военной канцелярии упрочились, я стал известен высшему обществу Нового Света, а князь Чаушев, похоже, решил, что мне можно доверять.

— Алексей Павлович, — притронулся Чаушев к козырьку неформенной фуражки, — добрый день. Пожалуйте ко мне на борт, не побрезгуйте. Посудинка эта хоть и намного скромнее той, на которой я вас привечал ранее, но мое желание видеть вас своим гостем не менее горячо, чем в былые времена.

Я шагнул в лодку капитана и перетянул за ошейник Маню, которая живо заинтересовалась окружающим островок пернатым миром, так что не прочь была бы немного поохотиться. Чаушев жестом отпустил гвардейца, который снова схватился за весла и погнал свой ялик к берегу с неиссякающим усердием.

— Покормим водоплавающих, — Чаушев протянул мне краюху хлеба. — Птица не жнет, не сеет, а Бог ее кормит…

Я по его примеру стал отщипывать и бросать кусочки в мельтешащую птичью массу, не забывая, впрочем, придерживать гиверу, что то и дело порывалась хватануть зубами легкодоступную добычу.

— Как вы догадываетесь, я позвал вас не просто так, — на пределе слышимости проговорил Чаушев, почти не разжимая губ. — В этом месте нас тяжело прослушать, а вот насчет дворцовых кабинетов я как раз не уверен. Слишком уж много недоброжелателей появилось у главы тайной полиции, слишком уж многие желали бы, чтобы я ушел на заслуженный покой, — Чаушев помолчал немного и с нажимом завершил: — Или на вечный.

— Конкуренты?

Князь разговаривал со мной по-русски, так что и я, поднапрягшись, затолкал в глубину сознания межмировую речь.

Межмировая… Этот универсальный язык, легкий для произношения, непонятным образом прописывался в разуме каждого, кто хоть раз миновал Переход в другой мир. Такое чудесное свойство Дороги здорово облегчало общение для всех народностей, живущих в соединенных ею мирах, хотя и, одновременно, являлось угрозой для аутентичных наречий и их ценителей.

— Конкуренты? — Чаушев подумал и кивнул: — Да, что-то вроде того. Попросту моя деятельность многим поперек горла стоит. Не могу сказать, что я образец праведности и чистоты, но за молодую державу неизменно ратую, стараюсь, чтобы весь Новый Свет рос и процветал, а не только кучка избранных… верите?

Я грустно вздохнул.

— Понимаю, — Чаушев не менее грустно улыбнулся: — И хочется верить, да «верилка» завяла. Вот и мне грустно, Алексей. Потому и кручусь как белка в колесе, потому и перешел дорогу многим… впрочем, что это я все о себе, старике? Давайте поговорим о вас, о молодых!

Я взглянул на часы: у меня было еще полчаса до отхода транспорта, на котором я должен отправиться в путь.

— Вы все успеете, Алексей, — Чаушев подтянулся, лицо стало серьезным, жестким. — Вы просили у господина Зоровица гарантии вашей безопасности и подельных выплат — я вам их даю. Но сверх того я хочу поручить вам кое-что еще.

— Это стоит понимать как вербовку меня, болезного, в вашу славную контору?

Чаушев уксусно поморщился:

— Алексей, не нужно путать Тайную военную полицию Нового Света с земным КГБ… по крайней мере пока я являюсь главой означенной полиции. Никто вас не вербует и не заставляет принести присягу перед флагом и гербом. Мне гораздо выгоднее, по некоторым причинам, чтобы вы оставались вольной птицей, Проходимцем, берущим контракты. Вот и сейчас я предлагаю вам всего лишь взять очередной контракт и побыть моим курьером, раз уж вы направляетесь в Сьельвиван.

— Это каким-то боком касается контрабандистов?

— В том-то и дело, что нет, — Чаушев бросил остатки хлеба в воду и отряхнул ладони от крошек. — Ангела Зоровица я давно знаю, даже провернул пару дел с его помощью — да-да, не удивляйтесь… Ангел нормальный мужик, мы даже похожи с ним чем-то: оба печемся о своих империях по мере скромных сил и возможностей. Пусть барон Братства везет свои дизельные стартеры, помогая экономике и Сьельвивана, где они нужны, и Нового Света, где они изготовлены… и, конечно же, своему кошельку. А я хочу воспользоваться этой оказией и попросить вас передать небольшую посылку по определенному адресу на Сьельвиване, и желательно — из рук в руки. Человек, которому вы доставите посылку, может попросить вас также оказать ему некоторую услугу…

— Как я понимаю, — проговорил я, стараясь, чтобы не допустить в голосе рвущийся из меня скепсис, — отказаться будет очень неразумно?

— Алексей, — Чаушев снова поморщился, — вы никому ничего не обязаны. Я предлагаю вам попутное задание, если откажетесь… что ж, буду пробовать другие пути. Просто после дела с фрагментами Дороги не только я вам доверяю, но и у некоторых господ министров, тех, что поддерживают мою политику в отношении развития страны, появилось к вам некоторое расположение. Эта же посылка весьма важна для взаимоотношений наших миров и для упрочения статуса самого Нового Света. Я же могу сказать, что даже Великая княгиня весьма заинтересована результатами этого дела.

Капитан помолчал немного, искоса поглядывая на меня. Откашлялся, словно пытаясь скрыть неловкость. Спектакль устраивает, хитрый черт с монголоидной складкой век! Впрочем, я действительно симпатизировал этому прожженному и тертому в различных тайных делах дядьке.

— Здесь есть некоторая щекотливая сторона, Алексей. Дело в том, что кому попало это дело поручить я не могу, тем более что не всякий Проходимец может разбудить «уснувший» Переход. Недавно адресат посылки — его, кстати, зовут Ленуар Жимон — дал мне знать, что ему срочно нужна помощь. Я как раз узнал, что Зоровиц ищет человека для проникновения на Сьельвиван, и решил напомнить ему о вашей кандидатуре. Очень удачно, что Переход должен вывести вас возле города, где живет Ленуар, так что вам даже ехать по Сьельвивану далеко не нужно будет.

— Я могу узнать, что содержит посылка?

Чаушев пожал плечами:

— Лекарства. Несколько ампул редкого и дорогого лекарства.

Я ждал продолжения.

— Дело в том, что мой друг очень в них нуждается. Это вопрос… ммм… — Капитан замялся, подыскивая слово: — Жизни и смерти, как бы затасканно это ни звучало. Конечно же, работа будет оплачена. Мой друг пообещал хорошую награду присланному мной курьеру…

— Капитан, — перебил я его, — я постараюсь это сделать. Вот только не из патриотических чувств или наживы, а из уважения к вам. Где нужно будет забрать посылку?

— Она уже в ваших вещах, там же и адрес. Сам контейнер посылки хорошо защищен от повреждений и ударов, так что не бойтесь хранить его при себе, желательно на теле — размером он невелик. Открыть его сможет только Ленуар — он знает код замка, — быстро сказал Чаушев и пожал мне руку: — Спасибо, Алексей. Насколько я знаю, вы не потратили зря время, вняв моим советам, и неплохо подковались у наших специалистов и по боевой части, и по психологии решения трудных ситуаций, и по маскировке — события с придорожниками это показали. Ну вернетесь — отправлю вас учиться дальше, всегда пригодится. А сейчас… думаю, кое-какая добавочная информация вам будет полезна для успеха предприятия… ну и для сохранности организма. Давайте пообщаемся еще минут пять-десять? Транспорт вас подождет, уж вы не сомневайтесь.

Я кивнул, поднял брови: мол, конечно, а что мне еще остается?

— В экипаже транспорта, кроме водителя, охранника и сопровождающего груз, которые являются людьми Зоровица, будут два моих человека, — продолжил Чаушев, делая вид, что не заметил сарказма. — Один из них — человек надежный. Хороший специалист в своем деле. Второй… — капитан усмехнулся, — я думаю, вы его сами узнаете. Пусть это будет для вас сюрпризом. Эти два человека присоединятся к вам по дороге — они уже выехали, чтобы разведать путь в джунглях Тераи. Кстати, возьмите-ка это, — Чаушев достал из нагрудного кармана простой металлический крест на цепочке. У креста не было нижнего края — перекладина была словно оторвана наполовину, и линия отрыва отличалась сложным рельефом.

Я принял крест и тут же надел цепочку на шею, спрятав крест под рубашку рядом с кулоном.

— Как легко понять, у моего человека будет недостающая деталь, — уточнил Чаушев. — Но не спешите махать крестом направо и налево: пусть мой засланец работает активнее, считая, что одинок в команде. Это и вас подстегнет внимательнее присматриваться к попутчикам. И постарайтесь, чтобы никто, даже мой человек, не узнал о том, что вы работаете не только на Ангела, но и на меня. Так что открывайтесь только в совсем крайнем случае. — Князь прищурился на солнечные блики, играющие в водной ряби, — подул легкий ветерок. — Дело в том, что есть подозрение о серьезном противодействии вашей миссии со стороны неких, гм… так скажем, недоброжелателей. Уверен, Зоровиц обещал вам легкую поездку… Хорошо, если так и будет. Просто будьте бдительнее, Алексей.

Я кивнул. Капитан внимательно посмотрел мне в глаза:

— Подозрения могут оказаться пустышкой, так что оглашать их вам я не буду. Все шпионские игры оставьте моему человеку. Вас попрошу только быть внимательным и осторожным. А Ангел Зоровиц… ну он пусть остается в неведении и дальше. Кстати, не забудьте сделать полагающиеся прививки: на Тераи заразы хватает, да и Сьельвиван не исключение.

Я пожал плечами:

— Да у меня времени нет по врачам бегать.

— Я отдал распоряжение, и врач будет ждать вас на станции. Ну, с Богом!

От острова к берегу мы гребли вдвоем: благо лодка капитана была четырехвесельной, и все весла оказались в наличии. Все тот же гвардеец распахнул передо мной дверцу машины. Правда, первой в салон заскочила Маня, всем своим видом показывая, что все заднее сиденье — ее собственность. Пришлось спихнуть несносное создание к противоположной дверце, чтобы иметь возможность сесть.

— Я желаю вам удачи, Проходимец, — сказал Чаушев и церемонно поклонился. — Желаю быстро вернуться, выполнив контракт.

Гвардеец уж было захлопнул дверь, когда я вспомнил о том, что хотел попросить у капитана:

— Евгений Викторович, присмотрите за моей сестрой: она бойкая девушка, но…

— Не беспокойтесь, Алексей, — Чаушев понимающе наклонил голову, — с ней все будет в порядке.

Хлопнула дверца, автомобиль тронулся, и я задумчиво посмотрел в окно на уменьшавшуюся фигуру Чаушева.

«Хорошо, что не сказал: „Мы о ней позаботимся“, — это бы прозвучало совсем по-кагэбэшному», — угрюмо подумал я, заглядывая в свой рюкзак и обнаруживая там (наверняка — ординарец подложил) пузатый серебряный «портсигар» величиной с ладонь — ту самую посылку, что я должен был доставить в Сьельвиван. Лекарство для дорогого друга, блин.

Господи! И зачем я во все это ввязался?

Транспорт оказался обыкновенным рейсовым автопоездом, что курсировал через Переходы по принципу «туда-обратно». Обычный тягач, без признаков комфорта, но, по-видимому, с весьма мощным двигателем. Здоровенный двойной прицеп, задний вагон которого занят только грузом, а передний разделен на две части: грузовую и пассажирскую, причем погрузочные ворота и пассажирские двери расположены сбоку. Штатный водитель, штатный Проходимец — вот и весь экипаж. Да большего и не нужно: ведь дальше станции возле Перехода автопоезд не шел. Груз выгружался на станции, где его перегружали на местный транспорт, пассажиры сходили, чтобы разъехаться каждый в свою сторону. Автопоезд разворачивался, его загружали новым грузом, почтой, пассажирский отсек заполнялся желающими попасть в Александрийск, Проходимца заменял его отдохнувший сменщик…

Вот такой вот круговорот отработанной системы перевозки, что на дорожном жаргоне называлась «каруселью». А Проходимцы, работающие только на одном Переходе, именовались «привратниками».

Для нормального функционирования «карусели» должны были наличествовать несколько факторов: стабильный, безопасный, нетяжелый для Проходимца Переход, большой поток грузов и пассажиров, несколько Проходимцев и… желание самих Проходимцев остаться в этой «карусели».

Я, например, вряд ли бы согласился бежать по кругу в таком выматывающее скучном цикле. Белкой в колесе я уже побыл, когда корячился в офисе перед дешевым монитором. Сейчас «то время» вспоминалось с трудом, словно было закрыто пеленой непроглядного тумана: жалкая оплата, сверхурочные часы работы, офисные пересуды под чашку теплого кофе…

Теперь я, стоя рядом с дверцей пассажирского отсека автопоезда, с сочувствием, чуть ли не с жалостью, рассматривал старика-Проходимца, что тяжело влезал в высокую кабину тягача. Вертеться в «карусели» так, как он? Меня перспектива такой старости совсем не прельщала. Лучше уж скопить деньжат, завести хозяйство, как Данилыч, растить внуков, рассказывая им истории про дедовы похождения…

И выбираться иногда на Дорогу. Просто так, чтобы ощутить, что жив еще Проходимец, что в состоянии еще провести транспорт через Переход… и — да, чего кривить душой! — чтобы вдохнуть еще разок воздух иного мира.

Пробегающий мимо смотритель замахал мне руками: мол, залезай, сейчас отправляемся. Конечно, он спешил: транспорт и так задержался чуть ли не на полчаса, и причиной задержки, можно не сомневаться, был один знакомый мне человек…

Неудобно даже как-то, честное слово.

Я вздохнул и по двум ступенькам поднялся в нутро пассажирского отсека. Здесь было сумрачно (две тусклые лампочки давали мало света) и душно. Компания-перевозчик не стала тратиться на окна и кондиционирование, просто отгородив примерно треть прицепа и поделив его вдобавок еще и на два этажа, подобно лондонскому автобусу. Хотя, в отличие от автобуса, удобством здесь и не пахло. Мое место было на нижнем этаже, что-то вроде первого класса, а вот пассажирам верхнего этажа я не завидовал: духота там была совсем невыносимая, да еще и кресел натыкали не в пример больше — опять экономия. Высота прицепов где-то на метр-полтора превышала привычные мне земные стандарты (видимо, чтобы вместить как можно больше груза и оба «пассажирских» этажа), и у меня возникало стойкое опасение, что при движении эти неустойчивые с виду коробки запросто могут опрокинуться. Хотя, учитывая прямую, «бесповоротную» траекторию движения, а также небольшую скорость этого специфического транспорта, такое вряд ли могло произойти.

Я уселся в жесткое узкое кресло, строение которого заставляло думать, что изготовлено оно было, скорее, под каких-то горбатых пигмеев, и сразу вспомнил маршрутные такси у себя на родине. Там подержанные грузо-пассажирские «мерседесы-спринтеры» наспех оборудовали креслами китайского производства, замуровывали боковую сдвижную дверь, чтобы поставить еще кресел, и в таком вот виде выпускали на маршрут. Самое любопытное, что эти потасканные модернизированные гибриды пользовались большим уважением, чем продукция отечественного или российского автопрома, и часто на остановке можно было услышать: «На „Богдане“ не хочу ехать, подожду „мерс“, поеду с комфортом…»

В салон заглянул все тот же смотритель, пробежался вверх-вниз по лестничке на второй этаж, прошелся отточенным взглядом по лицам пассажиров и исчез за бортом, захлопнув металлическую дверь. Сразу стало темнее. Лязгнул наружный засов: компания беспокоилась о том, чтобы никто из пассажиров не запаниковал и не покинул транспорт прямо на ходу. Особенно — при Переходе. Один Бог знает, что тогда может произойти с человеком!

Легкий рывок — вагон качнулся и тронулся с места. Я оглянулся на утопающие в полумраке серые, напряженные лица пассажиров и заметил, что практически все они закрыли глаза, видимо стараясь таким образом смягчить неприятные чувства от Перехода. Что ж, сделаем и мы так. Тем более что меня немного лихорадило после скоростного сеанса прививок, что мне устроил медик Чаушева. Молчаливый хмурый дядька, очевидно, задался целью сделать из моего тела настоящий шейкер для медицинского коктейля: минут за пять он вкатил мне столько разнообразной дряни и в плечи, и в ягодицы — просто пулемет какой-то! — и в шею, что в голове моей зашумело, и я только кряхтел при каждом следующем уколе.

Вставив в уши затычки наушников цифрового плеера, я включил столь любимых мною «Hammock'ов»[3] и поерзал в кресле, тщетно пытаясь устроить исколотую задницу так, чтобы она меньше ныла. Поехали. Прощай, Александрийск, южная столица Нового Света, Проходимец отправился в новый путь…

Глава 4

Проснулся я от того, что кто-то настойчиво тряс меня за плечо. В ушах переливался мелодичный фон эмбиент-пост-рока, и я не сразу сообразил, что на какое-то время бесстыдно отключился, уснул.

Я вытащил из ушей вакуумные затычки и только после этого открыл глаза. Автопоезд не двигался, очевидно прибыв на станцию назначения. В салоне царил все тот же полумрак. Серое, тусклое свечение, льющееся из распахнутой двери вместе с очень даже прохладным воздухом, ничуть его не разгоняло.

— Слава Богу, вы живы! — раздался над моей головой взволнованный голос, который, если смотреть на тембровую окраску, мог принадлежать и мужчине, и женщине: что-то такое сипло-невнятное, однако довольно высокое по тону.

Я сонным взглядом нащупал носителя столь странного голоса: ага, да это же мой сосед по креслам, этакий пухленький тип с довольно большими залысинами над низким лбом. Водянистые глаза — не разглядеть какого цвета, освещение отвратительное, — действительно были наполнены тревогой за мою столь драгоценную для человечества жизнь.

— Уснуть во время Перехода! — укоризненно покачал головой толстячок. — Или нервы железные, или… алкоголь? Хотя нет: вас бы не пустили в транспорт. Тогда…

— «Хаммок», — «пояснил» я с абсолютно невинным видом (не разъяснять же мне про лекарственный коктейль в крови). — А что, случается, что люди умирают во время Перехода?

Толстячок замялся, и даже при тусклом свете видно было, что его лысина побагровела.

— Как вам сказать? Это, конечно, великая редкость, но бывает. Нервное напряжение… другие необъяснимые причины… Кстати, а что такое «Хаммок»?

— К сожалению, долго объяснять, — я встал и набросил на плечи лямки рюкзака. — И спасибо, что разбудили.

Толстячок только развел руками и отодвинулся в сторону, пропуская меня к дверям. Грубый я какой-то сегодня, невежливый. Из-за Чаушева, что ли?

Вдохнув полные легкие промозглой сырости, я спрыгнул в чавкнувшую под кроссовками снежную массу. Огляделся вокруг, пытаясь охватить окружающее взглядом и вычленить нужные мне компоненты. Мокрый подтаявший снег, слабое — скорее всего, утреннее — освещение, туман, мутные огни в тумане, несколько движущихся темных силуэтов, что удалялись в сторону огней, расплывчатые формы транспортов, стоявших то тут, то там…

Я поежился, расстегнул рюкзак и вытащил оттуда куртку из шкуры плазмозавра: следовало одеться, если я не хотел продрогнуть. Прививки прививками, а перепад температур и климата был довольно серьезным, так что, попав из разгара лета в климатические условия начала весны, можно было запросто подхватить простуду, а такой вариант меня совсем не устраивал. Проходимец с соплями и головной болью — куда это годится?

По полученным мною сведениям насчет направления пути, мне следовало перебраться из приморского города Александрийска в другое полушарие Нового Света, на промежуточную станцию, где меня и должен был поджидать транспорт с остальными членами экипажа. Хорошо было то, что имелась возможность добраться на эту станцию через дорожный Переход, и это здорово экономило мое время. Вот только я не учел, привыкнув к теплому климату александрийского лета, что в другом полушарии может быть совсем другое время года, а соответственно, и другая погода.

Немного подумав, я, выудив из карманов рюкзака «кинжал» и содержащий лекарство «портсигар», переложил их в потайные карманы куртки. Эти карманы не так просто было разыскать, а тем более открыть: только знающий человек мог, погладив определенным образом некие места на подкладке куртки, заставить ткань разойтись в стороны, открывая тайники.

Перекладывая «портсигар», я отлепил от его выпуклого бока небольшой клочок бумаги, развернул:

Вот как! Я, значит, священнику посылку везу! Интересно, какие именно лекарства хранятся в этой коробочке из потемневшего, покрытого полустертыми завитушками серебра, так напоминающей хранилище для сигарет? Чаушев сказал: «Вопрос жизни и смерти». Лекарство от рака? Тогда это воистину бесценный груз.

Я с подозрением посмотрел на четыре маленьких валика с цифрами, расположенных на боку «портсигара», и сунул посылку в потайной карман. В голову вдруг пришла мысль, что в этой серебряной коробке, запертой на кодовый замок, может находиться засушенный палец какого-нибудь католического праведника. Они же это «лекарством от всех болезней» считают! Что ж, буду надеяться, что это не так. Дело — делом, но носить мощи за пазухой — уж увольте!

Застегнув «молнию» куртки, я энергично покрутил плечами и снова надел рюкзак. Да, так было существенно теплее. Подкладка куртки состояла из специального материала, который не только сохранял мое тело от травм, распределяя энергию ударов (например, ударов пуль) по всей поверхности куртки, но и хорошо сберегал тепло.

Теперь, оградившись от промозглого холода, стоило сделать визит в багажный отсек и вытащить оттуда Маню, которую смотритель на станции согласился пропустить в автопоезд только при условии, что гивера будет сидеть среди груза, и притом — в крепком ящике. Наивный, как будто Мане что-то стоило прогрызть жалкие деревянные стенки, тогда как ее зубы с легкостью справлялись с прочнейшими металлами!

Как я и ожидал, гивера уже проделала в стенке ящика аккуратную дыру, выбралась наружу и теперь деловито обнюхивала остальной груз, наверняка надеясь учуять что-нибудь съестное. Рядом с открытыми створками грузовых ворот стояли два грузчика и опасливо поглядывали на зверя, не решаясь продолжить разгрузку багажа в небольшой замызганный пикапчик, приткнувшийся к борту прицепа. Мне оставалось только радоваться, что гивера во время движения автопоезда не надумала навестить меня в пассажирском отсеке и не прогрызла проход в переборке, а заодно и в кресле, поставленном к ней впритык.

А то и в пассажире, имевшем несчастье пребывать в оном кресле… бррр…

— Чучело ты мое зубастое, — я потрепал Маню по сытой холке, — и когда ты уже поумнеешь?

Маня спокойно отреагировала на мой укор, лизнула руку, спрыгнула в мокрую снежную кашу, и мне даже стыдно стало за свои слова: ведь ничего особо предосудительного гивера не совершила, а что до ящика, так автопоезд уже прибыл на станцию, и сидеть в нем не было никакого резона…

Я пошел в направлении светящих сквозь молочную пелену огней, за спиной завозились грузчики, возобновив перекладывание багажа в пикап. Один из них что-то облегченно доказывал другому: наверное, что тот неправ, и Маня совсем не гивера, как тот подумал, а вовсе собака — при таком свете не разглядишь…

— Погодите!

Я обернулся. Ага, все тот же лысенький толстячок. Правда, грандиозные залысины уже были упрятаны под клетчатую кепку: добротную, английского типа, с двумя козырьками, смотрящими вперед и назад. Такую кепку, или даже кепи, Шерлоку Холмсу бы пристало носить, а не этому колобку. Вот круглый чаплинский котелок над пухлыми щечками смотрелся бы не в пример лучше…

— Погодите! — Толстячок запыхался, чавкая по снегу короткими ножками, обутыми в низкие лаковые туфли. К тому же он тащил довольно объемный кожаный саквояж, выглядящий так, словно он вместе с кепи и лаковыми туфлями прибыл прямо из викторианской Англии. Единственным диссонансом в таком странном образе толстячка была вполне современная синтетическая куртка, что делала своего далеко не стройного хозяина еще толще. Этакий викторианско-синтетический пыхтящий поросенок. — Ведь вы — Проходимец?

Я пожал плечами. Мол, возможно, не пробовал, может, и Проходимец…

— Я как гиверу рядом с вами увидел, сразу сообразил: это он! — расплылись улыбкой пухлые щечки. — Вас Проповедником зовут? Ой, простите, Алексеем Павловичем?

Я продолжал молчать, пытаясь сообразить, что это за человек и откуда ему известны мои имя и прозвище, а толстячок поймал мою правую руку, бодро потряс и посеменил впереди меня по направлению к огням, что были уже совсем близко.

— А я — Шварц. Шварц Фридрих Францевич. Ангел должен был вам обо мне рассказать.

— Он говорил, — сказал я, внутренне пожимая плечами.

Как же: надежный человек, специалист по сложным ситуациям! Чаушев же упомянул его просто как «охранника». Не такую внешность я ожидал увидеть, совсем не такую… Хотя что с господ контрабандистов взять?

— Нас уже должны ждать, — пыхтел «специалист по сложным ситуациям», то и дело перекладывая саквояж из руки в руку. — Я думал, что последний, что опаздываю, но вот оказывается, что вы, Проходимец, также еще не прибыли на место сбора…

Туман разошелся, открывая длинную стену двухэтажного деревянного дома. Из окон льется теплый свет, обещая уют и укрытие от промозглого тумана. Над двустворчатой дверью — вывеска с надписью на незнакомом языке и изображением широкоплечего кучерявого мужика в фартуке. Улыбка мужика так и говорила: «Зайди, согрейся, отдохни, перекуси!» — и отчего-то очень хотелось ей верить. Возле трех невысоких ступенек, ведущих к дверям, курили несколько легко одетых человек. Я удивился, что они вышли подымить наружу, но табличка возле дверей с перечеркнутой широкими красными линиями сигаретой ясно давала знать — в этом заведении не курят. И это тоже мне очень понравилось: терпеть не могу, когда приходится в кафе дышать табачным дымом, который, к тому же, до этого прошел чьи-то легкие.

Вслед за новым знакомым (так и неясно было, как мне нужно к нему относиться и за кого считать) я поднялся по трем ступенькам и шагнул в дверь, чуть не споткнувшись о прошмыгнувшую вперед Маню. Навстречу мне пахнуло теплым воздухом, ароматами еды, древесного дыма, сдобы, свежезаваренного кофе…

«Да это просто придорожный рай какой-то!» — восхищенно подумал я, оглядывая уютный зал: повсюду дерево, на окнах — стильные занавески… мягкий свет ламп накаливания освещает массивные столики и не менее массивные стулья вокруг них, на длинной стойке темного дерева красуются сияющими пузатыми боками два огромных самовара, рядом с ними — ряд лотков со свежей сдобой, какими-то пирожками, судочками…

Где-то половина столиков была занята: мужчины самого разнообразного возраста и вида не спеша ели, пили, негромко разговаривали. Никакой суеты, беспорядка, излишнего шума. Создавалось впечатление строгой организованности происходящего: хотя она и не была видна на первый взгляд, но организованность все равно присутствовала незримо, следила за порядком, контролировала, не допуская нарушения своих уставов…

За стойкой, важно оглядывая полупустой зал, стоял тот самый широкоплечий и кучерявый мужик, что был изображен на вывеске. Даже фартук полностью соответствовал. Рядом с мужиком суетился, принимая какую-то снедь из проема, видимо ведущего в кухню, бойкий парнишка в красной рубашке.

Это заведение было отличной «запятой» — местом остановки на Дороге, где уставшая команда могла подкрепиться и отдохнуть, набираясь сил для следующего отрезка пути. Таких «запятых» побольше — и дорога до самой «точки» — конечного пункта — была бы намного легче.

Как только мы вошли, мужик в фартуке кивнул головой, и к нам тут же подскочил рослый парень, так же одетый в красную рубаху и в черные узкие брюки, подхватил саквояж из рук толстячка, а тот бодро засеменил к стойке, сняв свою английскую кепку.

— Фридрих Францевич, — кучерявый мужик слегка поклонился, — надолго к нам?

— Вы же знаете, Михал, что нет. Все проездом, проездом… Меня и Алексея должны ждать, э?

— Уже почти неделю, — кучерявый Михал говорил со Шварцем, но его карие, слегка навыкате глаза внимательно изучали мою физиономию, словно хозяин или распорядитель гостиницы (а я уже не сомневался, что он им является) пытался понять, что я собой представляю и как со мной обращаться. Кого-то он мне напоминал, этот мужик. Кого-то, кого я видел совсем недавно, вот бы вспомнить…

Толстяк всплеснул руками:

— Неделю! Алексей, вы слышали? Столько времени… но ничего, ничего: сегодня и отправимся, вот перекусим только.

Михал повернулся к парню, что так и стоял с саквояжем Шварца в руках:

— Багаж отнесешь в тот транспорт, понял? И рюкзак господина… э-э… Алексея — также. Еще позови оттуда всех: господин Шварц будет завтракать в четвертом номере.

Ого, «господин Шварц»! Похоже, что толстячок пользовался здесь уважением. Я уже сообразил, что он каким-то боком причастен к поездке, в которой я приму участие, вот только понять бы его роль…

Эх, слишком мало вводных дал мне Зоровиц: прибыть на эту станцию, именующуюся номером 83 — даже названия она не имела, хотя многие станции, наоборот, не имели номера, — представиться хозяину гостиницы — похоже, этому самому Михалу. Хозяин как раз и должен был указать мне транспорт, который мне предписывалось провести на Сьельвиван. Вот и все. Негусто, правда?

— Пойдемте, Алексей, — Шварц покатился к дверному проему, в котором виднелись лестничные ступени, — нам нужно подкрепиться перед дорогой!

Я было последовал за ним, но кто-то остановил меня, ухватив за рукав:

— Спешишь, все спешишь, Проходимец!

Тощий, сгорбленный, одетый в какие-то лохмотья человек вылупил на меня блеклые глаза, ощерился в непонятной улыбке. И как я его не заметил в зале?

— Ничего, скоро будешь спешить еще больше! Петенька видит, Петенька знает! — И снова непонятная гримаса на сером, обрамленном неопрятными космами лице. Не разобрать было — улыбается человек или скалится от боли.

Я непроизвольно попытался освободить рукав куртки, но сутулый ухватился и второй рукой, снова выставив выпирающие плохие зубы в кривом оскале:

— Не обижай Петеньку, выслушай, потом спешить будешь!

— Алексей, вам лучше послушать, — тихонько пробормотал Шварц, поднявшись к моему уху на цыпочках. — Это местная достопримечательность, многие считают, что его… гм, пророчества всегда исполняются. Потерпите немного…

Я мазнул взглядом по залу. Действительно, абсолютно все лица были повернуты в нашу сторону, никто не разговаривал; водители жадно прислушивались к блажи сутулого кривляки. Михал вон даже через стойку перевесился, чтобы ничего не пропустить.

— Правильно, правильно, Петеньку нужно слушать!

Вот же черт криворотый! И угораздило же меня на местного юродивого напороться! Теперь понесет, готовься… И что делать в такой тупой ситуации? Разве что молчать, чтобы не раззадорить и так больного на голову Петеньку.

— Будешь бежать, будешь! — Юродивый стал приплясывать, притоптывать, впрочем не отпуская мою руку. — Ведь ОНА за тобой гонится, вертится, крутится, след твой чует, не собьется, не обманешь, Петенька знает…

«Петенька идиот!» — чуть было не ляпнул я, но взглянул на напряженные лица в зале и сдержался.

Михал чуть через стойку не падал — что-то показывал мне руками, выпучив глаза не хуже Петеньки. И чего он?

— Спроси кто «она»? — донеслось до меня его громкое шипение.

Доброволец-помощник, блин!

— От нее не скрыться, тебя хочет, тебя ищет, шею твою чует, лезвия остры… — бесновался Петенька. — Хоть за тридевять земель, хоть за стены изо льда — не уйдешь ты никуда!

Так, стихи пошли, скоро балет начнется…

— Кто за ним гонится?

Шварц! Еще один помощник! Хотя… может, отвяжется после вопроса?

— Ну кто же это? — спросил я. — Давай выкладывай интригу!

— А спросил, а спросил! Не гордый, сам спросил! — затараторил Петенька, скалясь еще шире и кривее. — Словно ночь она черна, глаза светятся, светятся — все видят! В пропасть вместе с ней! Кровь, кровь, много крови! Мясо горит, как солома…

— Да кто она?! — рявкнул Шварц, которому, похоже, окончательно опротивел этот спектакль.

Петенька замер. На секунду его лицо поменяло выражение, стало хищным, жестким. Показалось — кто-то другой взглянул на меня через блеклые, словно немытые окна, глаза. Глянул — и снова спрятался, ушел вглубь.

— Смерть за тобой идет, Проповедник, — равнодушно, разом потеряв ко мне всякий интерес, пробормотал юродивый.

Его пальцы разжались, и, безвольно опустив руки, Петенька вялой тенью побрел к выходу. Он еще больше ссутулился, весь как-то осел, вроде даже меньше стал казаться. Даже как-то… бесплотнее, что ли? Словно из человека что-то вынули, какую-то внутреннюю силу, яростную сущность, оставив только оболочку, шелуху, что легкий сквозняк подхватил и понес, погнал в сторону дверей.

— Вот незадача, — конфузливо пробормотал Фридрих Францевич, протирая вспотевшую лысину клетчатым платочком, — вот нехорошо как получилось…

— Ерунда какая-то, — пожал я плечами, самому себе не решаясь признаться, что слова сумасшедшего Петеньки все же зацепили что-то во мне, оставили этакое пренеприятнейшее послевкусие.

Как будто воздуха из раскопанной могилы глотнул.

— Да нет, не ерунда, не ерунда… — пропыхтел Шварц, оглядывая замерший зал, застывшие лица водителей. Потом коротышка спохватился, попытался улыбнуться, но улыбка вышла кривоватой, напоминая мне уже покинувшего зал Петеньку: — Что ж, пойдемте завтракать, молодой человек, и пусть хорошая пища прогонит все глупые мысли!

Я шагнул вслед за Фридрихом Францевичем, но меня снова окликнули:

— Погоди. Значит, это ты — Проповедник?

Да что же за день такой! Я, уже порядком раздраженный, обернулся к окликнувшему меня Михалу:

— Значит.

— Ангел говорил, что ты придешь. Что ж, — Михал медленно прищурился, словно с трудом надвигая веки на крупные глазные яблоки, и сунул мне ладонь, словно поднос протянул: — Будем знакомы. Михал Зоровиц, брат Ангела.

Так вот кого он мне напоминал! Правда, меня сбила нарочито грубая внешность Михала: на своего лощеного братца он мало походил, но было что-то общее в складках у рта, в глазах…

— Рад познакомиться, — я пожал длиннющую ладонь.

— И я рад — Михал ухмыльнулся, но тут же строго покачал головой: — Ведь это тебе я обязан своим местом: если бы ты деньги тогда не доставил в срок, Ангел не выкупил бы эту зону влияния, и я не обосновался бы в здешних краях.

Я начал что-то понимать:

— Эту гостиницу ты построил?

— Около года назад, — в голосе Михала звучала откровенная гордость. — Всегда мечтал о таком заведении: чтоб любой мог отдохнуть здесь, а потом вспоминать: «А хорошо у Михала было, а готовят-то там как!»

Я улыбнулся. Всегда приятно видеть человека, влюбленного в свое дело. Если, конечно, этот человек не маньяк.

Типа Петеньки.

Тьфу! Вот бес косорылый, засел все же в голове!

— Все вещи, необходимые тебе для дороги, уже погружены в транспорт, — стал еще серьезнее Михал. — Ребята с тобой поедут хорошие, правильные ребята: не подведут в крутой момент. Я им сказал: головой за тебя ответят, они поняли… так что не беспокойся: все пройдет нормально, хорошо пройдет. Хотя…

— Стоп, о Петеньке ни слова! — передернулся я. И тут же нарушил свой запрет: — Почему его, вообще, сюда пропускают?

Михал повел лицом, пожевал губами…

— Понятно, — вздохнул я, — обычай такой. Забобоны водителей. Ты-то ему веришь?

Хозяин гостиницы вздохнул еще тяжелее моего и развел руками.

— Михал, а кто этот Шварц? — переменил я тему, кивая на дверь, за которой исчез толстый коротышка.

— Серьезный мужик, — весомо сказал Михал и строго уставился на меня: — Ты не смотри на его вид, он давно в Братстве и человек дела. Ангел ему очень доверяет, да он и не подводил брата никогда. В вашей поездке он будет руководить: опыта и авторитета у него хватает, не сомневайся. Он что-то вроде доверенного лица при серьезных сделках. И если уж Шварц в деле — значит, все получится. Даже несмотря на Петенькину блажь.

— Ты прямо пропагандист успеха, — усмехнулся я. — Спасибо, оратор фортуны. Еще что-нибудь расскажешь?

Михал помялся, даже немного покраснел, глядя куда-то вбок.

Я последовал глазами за его взглядом и уткнулся в Маню, что сидела рядом со стойкой и умильно поглядывала на колбасы, виднеющиеся в проеме, ведущем на кухню.

— Тебя что-то беспокоит?

Михал взглянул на меня, снова перевел взгляд на Маню…

— Всегда мечтал гиверу погладить, — наконец произнес он. — Можно?

Глава 5

Когда я вошел в четвертый номер, Шварц с видимым удовольствием откусывал от сложенного в трубочку блина. Перед толстяком, на обширном столе, стояла целая горка блинов, рядом приткнулась глубокая вазочка с красной икрой, стояли графинчики с какими-то явно алкогольсодержащими жидкостями, исходил паром кофейник, тонкие бутерброды, по-видимому с рыбой, усеивали поверхность большого фаянсового блюда…

И везде на столе — пиалочки, соусницы, розетки… с грибами, мясными и сырными закусками, еще чем-то непонятным, но очень аппетитным…

Шварц поднял на меня глаза, улыбнулся виноватой улыбкой, словно извиняясь за то, что его рот занят, и махнул рукой, призывая присоединиться к этому празднику живота.

— Присаживайтесь, Алексей, кушайте, кушайте! — Пухлые пальчики с завидной ловкостью залетали над столом, подкладывая мне какие-то одуряюще пахнущие вкусности. — Вы, молодые, совсем не следите за собой, питаетесь кое-как, без толку, без вкуса… попробуйте вот эти грибочки: Михал сам их маринует, никому не доверяет, и правильно! — Шварц потрясенно выкатил на меня прозрачные глазки: — Таких грибочков вы ни в каких ресторанах не найдете, потому что — с любовью!

Грибы и вправду были отменными.

— Я много раз говорил Михалу: не закапывайте, не закапывайте талант, дорогуша, отправляйтесь в столицу и открывайте сеть ресторанов… А он: «Душа не велит, Шварц!» Вы только подумайте — душа не велит! А я вот только и отдыхаю желудком и душой, когда здесь, у Михала. Да все проездом, всегда проездом… Прошу, уделите внимание этой бесподобной нарезке…

Я только кивал, жевал да что-то вежливо мычал, пытаясь хоть как-то реагировать на сыплющийся словесный горох. Закуски действительно восхищали видом и вкусом, мясная нарезка просто таяла во рту, а фаршированные яйца…

Поглощенный поглощением (каково, а?!), я даже забыл про мрачный бред Петеньки, а Шварц и не напоминал мне о юродивом, продолжая потчевать, словно дорогого и долгожданного гостя.

Все, что я успел, пока уничтожал этот обильный и разнообразный завтрак, так это немного рассмотреть интерьер номера и убедиться, что западноевропейский дизайн его был больше загородного, нежели городского типа. В номере, опять же, было много дерева, но стены не деревянные, как внизу, а оштукатурены и окрашены в светлые тона. Специально выдающиеся массивные дубовые балки были покрыты темно-коричневым лаком, как, впрочем, и оконные рамы, гармонируя с темной мебелью и темными узкими рамками картин. Одним словом, приятный, греющий душу провинциальный минимализм.

— Конечно, я эгоист, — доверительно понизил голос Шварц, — нельзя Михалу в столицу: вся местная сеть контрабанды на него завязана, брату он тут нужен, вот и сидит, творит кулинарные шедевры вместе с женой… — Тут Шварц снова сорвался: — Жена у него такую выпечку готовит… гм, впрочем, я не о выпечке, простите.

Шварц взял графин, ловко и красиво — никогда бы не подумал, что у этого толстяка столько грации в движениях! — налил в тонкую рюмку янтарного цвета жидкость, понюхал и довольно поморщил короткий нос:

— Ангел сказал, что я могу вам доверять. Я, конечно, Ангелу верю, но решил удостовериться сам, и… то, что накопали о вас мои знакомые, заставляет старого Шварца снять шляпу и низко склонить свою лысую голову. Одного не могу понять, Алексей Павлович: или вы невероятно везучий человек, что вряд ли, так как везение рано или поздно заканчивается, или Всевышний действительно проводит вас через любую ситуацию, да еще и с выгодой для вас. О Проходимце Алексее Мызине положительно отзываются многие уважаемые люди… кроме, разве что, неких старых азиатских маразматиков, не догадавшихся раскрыть перед вами карты и решивших использовать молодого Проходимца втемную. А зря, зря. Кажется мне, что вы могли бы и того отпрыска шебекской мафии доставить с Пиона безо всяких проблем, если бы только верили в то, что делаете.

Шварц внимательно смотрел мне в глаза. Весь его карикатурный образ недалекого толстячка-обжоры куда-то испарился, и передо мной сидел сильный, собранный человек, с острым умом и большим опытом общения с людьми. Прозрачные то ли светло-серые, то ли светло-голубые глаза цепко высматривали эмоции на моем лице, и я понял, что этот человек, возможно, намного опасней и умнее многих суровых и впечатляющих по внешнему виду дядек. Этакий Швейк, прикидывающийся добродушным идиотом, потому что с такой безобидной личиной удобнее влиять на людей, незаметно заставляя их менять свое мнение в его пользу.

— Большая ошибка — использовать людей веры посредством обмана и недомолвок, — спокойно произнес Шварц, грея в пухлых ладонях рюмку с янтарной жидкостью. — Ведь вы — человек веры, Алексей? Ведь иначе Дорога не отзывалась бы, и вам бы не удалось сделать то, что вы делали, выводя себя и своих спутников из очередной передряги…

В дверь номера постучали, и Шварц, бросив мне «Потом поговорим», снова расплылся в блаженной улыбке толстячка-сибарита. Я также попытался принять независимый вид, хоть это было и сложно: рот битком был набит блинчиком с икрой.

Вошли двое. Один — невысокий, смуглый, небритый тип, этакий типичный представитель «кавказской национальности»: ему бы кепку-«аэродром» да ящик с мандаринами в руки для полноты антуража. Второй — худощавый, светловолосый. Тонкое нервное лицо. Лет эдак тридцать — тридцать пять…

— Присаживайтесь-присаживайтесь, — радушно пригласил их Шварц. — Рад познакомить вас с Алексеем, он — наш Проходимец, прошу любить и жаловать… А Лука почему не пришел? С ним все в порядке?

— Он с попутками на Тераи отправился, — неожиданно низким голосом сказал «кавказец», сел за стол и непринужденно вылил почти половину графинчика в высокий фужер. Отпил несколько мощных глотков и, довольно крякнув, засопел волосатыми ноздрями, прицеливаясь вилкой в мясную нарезку.

— Жюльен Оливер Лебо, — светловолосый непринужденно поклонился, от чего я моментально вскочил и могучим глотком отправил остатки блинчика в желудок.

— Алексей Мызин, — я тоже постарался учтиво поклониться, но, судя по легкому ироничному блеску, мелькнувшему в светлых глазах Жюльена Лебо, у меня это не очень хорошо вышло.

— А этот неучтивый человек — Пласт, — продолжал Жюльен. — Я полагаю, что у него есть и настоящее имя, но он предпочитает отзываться именно на это прозвище.

Небритый Пласт что-то равнодушно хрюкнул, всем своим видом показывая, что на его иерархической лестнице я стою неизмеримо ниже, чем тот кусочек мяса в специях, которым он зажевал очередные несколько глотков из фужера.

— Скажите, Жюль, а с какой целью Лука вперед ушел? — В голосе Шварца было лишь ленивое любопытство, но я вдруг почувствовал, что холодок тонкой струйкой пробежал у меня по позвоночнику. Похоже, толстячку ой как не нравился поступок неизвестного мне Луки. А сила воли в этом пухленьком теле была изрядная: вон и Пласт перестал жевать, словно принюхиваясь к ситуации длинным носом…

Я помнил, что Чаушев сказал мне про двоих его людей: они отправились раньше для разведки безопасного пути. Впрочем, я совсем не собирался делиться этим знанием с кем-либо.

— Вы позволите?

Шварц кивнул, повел рукой, и Жюльен присел за стол. Аккуратно откупорил бутылку вина, до которой я так и не добрался, понюхал пробку и сморщил нос:

— Что за кислятину здесь подают?! Вот у нас…

— Вы не у себя в винном погребе, Жюль, — Шварц улыбнулся. — Так что же с Лукой?

— Дошли слухи, что во Влажных Землях очередная революция, — Жюль отставил бутылку в сторону. — Вы же знаете, что там все время что-то происходит: кого-то свергают, кто-то провозглашается… Плантации наркобаронов то сжигаются, то насаживаются вновь, золото и кровь текут рекой. Вот Лука и решил разведать, стоит ли нам соваться в Балтасар или лучше все-таки кругом пойти: прихватил с собой какого-то длинного, как он сам, парнягу, сказав, что это наш новый штурман, и отправился.

— Разумная предосторожность, — кивнул Шварц, видимо несколько успокаиваясь. — Узнаю старого вояку: готов десять раз перестраховаться. Но все же намного разумней было бы разузнать обстановку через информаторов Братства. Ведь если в Тераи переворот, то резиденты Братства роятся там как мухи над…

Шварц кинул виноватый взгляд в мою сторону:

— Простите, Алексей, что-то я разволновался, об этикете напрочь забыл.

Я отмахнулся кистью, мол — ерунда, мы сами из простого народа, аппетита мало что нас заставит лишиться…

Хотя, если правду говорить, аппетита у меня явно поубавилось. Ну не нравилась мне моя новая команда, хоть ты тресни. Хмурый и замкнутый Пласт, надменный и жеманный Жюльен… все не то, что бы мне хотелось: не те люди, не те характеры… Даже Шварц не вызывал у меня симпатии: пухлый человечек с железным нутром заставлял непроизвольно напрягаться, словно рядом был спящий, но в любой момент могущий проснуться и ужалить гад из семейства пресмыкающихся.

С тоской я подумал о своей прежней команде: ворчливый, но добрый и хозяйственный Данилыч, веселый разгильдяй Санёк, спокойный и методичный Имар, который хоть и не был от начала членом экипажа нашего автопоезда, но такого человека я бы хотел иметь в своих рядах. Даже погибшая недавно команда, хоть мне и не удалось сблизиться с этими людьми, была проще и понятнее. А значит, безопаснее.

— Я думаю, нам нужно как можно быстрей выдвинуться и взять курс на Переход к Тераи, — проговорил Шварц, прерывая мои грустные мысли. — Пласт, как двигатели?

— Давно стоят, — хрипло ответил Пласт. — Я их опробовал несколько раз — набегали около пары сотен километров. Все в порядке, работают как часики.

Шварц кивнул и повернулся ко мне:

— Алексей, если вы поели, то я предлагаю занять места в транспорте и отправляться сейчас же. А чай или кофе мы можем и там попить. Ведь есть у вас там кофеварка? А, Жюль?

Я пожал плечами и поднялся из-за стола. Светлоголовый Жюльен тотчас вскочил и вышел из номера первым. Вслед за ним вышел ворчавший что-то себе под нос Пласт.

Возле барной стойки толпился народ, гул голосов прерывался возгласами удивления. Там определенно что-то происходило, и я, помня об оставленной в зале гивере, поспешил протиснуться к эпицентру событий. Водители Дороги — народ крепкий и самодостаточный, так что мне пришлось хорошенько напрячься, чтобы пробраться через толпу, но, тем не менее, никто не сорвался на меня и не двинул локтем по ребрам из-за оттоптанной ноги. Хотя, скорее всего, такая терпимость была обусловлена тем, что внимание водителей и прочих «бродяг Дороги» было сконцентрировано на Мане, что, сидя на барной стойке, ловко разделывала своими чудовищными челюстями какой-то металлический ящик. Тихий скрежет, на стойку летела стружка… — крак! — по толпе пронесся вздох разочарования.

— Сейф вскрыт! — торжествующе провозгласил Михал Зоровиц. — Получите деньги, господа!

Ворчание недовольства, некоторые из толпящихся водителей и пассажиров подходили к стойке и брали несколько купюр из стоявшей на ней большой прозрачной вазы, большинство же осталось топтаться на месте, словно ожидая еще чего-то.

— Ставлю десять новосветских рублей, что эта тварь не справится с моим сейфом! — хрипло выкрикнул какой-то высокий и плечистый парень. — Я не знаю из какой жести был этот ящик, но мой-то точно ей не по зубам!

Я, воспользовавшись тем, что толпа немного разредилась, подошел к самой стойке. Маня уже что-то жевала, очевидно выудив это из вскрытого ею ящика. При ближайшем рассмотрении ящик оказался переносной несгораемой ячейкой. Такими небольшими сейфами дорожные водители любили оборудовать свои транспорты, а некоторые делали систему крепления ячейки съемной, чтобы всегда была возможность перенести коробку вместе с ценным содержимым в другую кабину или в номер гостиницы, где они остановились.

— Михал, что это вы тут устроили?

Михал подмигнул мне и склонился через стойку:

— Благодаря вашей гивере я неплохо заработал сегодня… и еще заработаю. Главное было — заключить первое пари, что гивера сможет прогрызть металл сейфа, а дальше и остальные пошли делать ставки. Водилы — народ увлекающийся! Правда, пришлось сначала положить в сейф аппетитный кусочек окорока, чтобы гивера захотела его грызть… — Михал довольно хихикнул. — Конечно же, деньги мы поделим пополам, ведь я предложил идею, а вы — гиверу.

Он разогнулся и громогласно заявил, перекрывая поднявшийся в зале шум:

— Ребята, вы можете взять остатки сейфа и испробовать их на прочность любым способом, но еще раз говорю вам: это был надежнейший сейф из нержавеющей стали! Я сам не был уверен, что зверюга его вскроет…

— А я говорю, что мой сейф она и не поцарапает! — безапелляционно заявил плечистый парень. — Это прямая поставка с Шебека: многослойная бронекерамика, ее даже гранатометом не пробьешь! Повышаю свою ставку до тридцати!

Водилы зашумели, меняясь лицами, кое-кто уже полез в карманы, видимо, чтобы снова поставить на гиверу или на шебекский сейф…

Я даже не знал, злиться ли мне или смеяться над этаким проявлением Михалом коммерческой жилки. Но, помня, что мне нужно было отправляться, я тихонько, почти неслышно щелкнул пальцами, и Маня, держа в пасти недоеденный кусок окорока, соскользнула со стойки и побежала через расступающуюся перед ней толпу к дверям.

— Все деньги оставь себе, — сказал я Михалу, у которого огорченно вытянулось лицо. — В счет за еду и гостеприимство.

Я прошел вслед за Маней к дверям, где нетерпеливо топтался Шварц. По дороге я потянул плечистого за рукав и тихо проговорил:

— Я сохранил вам деньги. Она прогрызала даже керамику полицейских доспехов. Прямо на Шебеке.

В дверях я оглянулся: парень растерянно смотрел мне вслед. Видимо, он тоже стал сомневаться в неприступности своего ящика. Эх, испортит Маня весь сейфовый бизнес, есть чувство…

Снаружи меня ожидали слабые, но несущие некоторое тепло лучи солнца. Они пробивались сквозь мутную кисею туч и изрядно уже проредили туман, так что стала видна довольно большая автостоянка и тесное сборище самых разнообразных транспортов на ней.

Между мирами никто не ездит на легковых автомашинах. В пределах одного мира — пожалуйста, сколько угодно, но ехать на двух-четырехместном транспортном средстве в иной мир — любой знающий человек покрутит пальцем у виска. Слишком дорогими были услуги Проходимца по причине большой редкости людей, способных силой воли или веры заставить Переход пропустить транспорт на следующий отрезок Дороги. Идти в другой мир и не захватить с собой пассажиров, багаж, почту, какие-нибудь грузы? Нонсенс! Такое могли позволить себе только очень богатые люди, разъезжающие со своим собственным «купленным» Проходимцем. И то такое считалось дурным тоном и на Дороге не приветствовалось. Водители приговаривают: «Дорога не любит тех, кто ездит по ней зря». И многие свидетельствовали о том, что талантливые и успешные Проходимцы внезапно теряли свое умение и не могли больше провести ни одного транспорта, сколько ни бились, ни выворачивали наизнанку душу и мозг. Ведь недаром существовала поговорка, известная практически каждому на Дороге и звучавшая немного парадоксально Для непривычного уха: «Развращенный Проходимец — уже не Проходимец».

Вот и теперь, когда я обегал взглядом стоянку, я практически не видел легковых автомобилей: трейлеры, автопоезда, седельные тягачи, открытые платформы, гибриды грузовиков и автобусов, какие-то совсем странные транспортные средства непонятных очертаний, но определенно — грузовые…

Если бы у меня было свободное время, я с удовольствием побродил бы по стоянке, разглядывая транспорты самых причудливых форм и расцветок. И ведь я не один такой. Наверное, в каждом мужчине остается мальчишка, увлеченно коллекционирующий наклейки с изображениями машин или собирающий их игрушечные модели.

— Сущие дети! — недовольно пропыхтел рядом со мной Шварц. — Считают себя серьезными и бывалыми мужчинами, а зацепить их и облапошить — легче простого! Ох, Алексей, сколько мне приходилось разрешать конфликтов, начавшихся именно в гостиницах, тавернах, барах…

— И разрешались?

— Простите?

— Конфликты, говорю, разрешались?

Шварц пристально глянул на меня своими водянистыми глазками, улыбнулся:

— Решались, конечно, но некоторые — с трудом, с трудом… Что же мы стоим? Давайте-ка к транспорту. Слякоть, правда, ужаснейшая, но что делать?

Я зашагал рядом со Шварцем, жмурясь от лучей солнца и не забывая поглядывать на Маню, что давно уже проглотила свой кусок окорока и теперь брезгливо перепрыгивала через лужи, полные грязного снега. Смотри-ка, какая чистюля, а ведь иной раз в такую грязь добровольно лезет, да еще тащит оттуда всякую пакость! Вот и сейчас гивера вдруг поднялась на задние лапы столбиком, изображая суслика-переростка, а затем галопом помчалась куда-то вбок, за машины. Я окликнул ее, но своевольное существо и ухом не повело, так что я махнул рукой и пошел дальше.

— Не загрызет кого-нибудь? — опасливо спросил у меня Шварц. — Гивера все-таки, про них такие рассказы ходят…

— Ерунда, — беспечно улыбнулся я. — Манька умный зверь: не было ни одного случая, чтобы она без причины на кого-то кинулась.

Фридрих Францевич пожал округлыми плечами, похоже предпочтя остаться при своем мнении.

— А правду говорят, что они могут ходить между мирами? Я слышал о таком, но, как понимаете, лучше спросить у человека, который имеет практику общения с гиверой…

Я улыбнулся:

— Правда. Сам тому свидетель. Как-то Манька даже на Землю проникла, чтобы меня найти. А там проблема с работой Переходов, вы же знаете… Кстати, я был в одном мире, так там местные считают гиверу чем-то вроде тотема: по их преданиям, древняя гивера провела целую группу людей в новый мир, спасши их тем самым от какой-то напасти. От этой группы и пошел народ, населивший те места…

Шварц искоса взглянул на меня, пошевелил щеками, и я понял, что эта история для него — не больше чем очередная придорожная басня. Что ж, он в том мире не был, в отличие от меня, ему позволительно быть недоверчивым. Впрочем, глядя на поведение гиверы, временами мало чем отличающееся от поведения молодого щенка или кота, я иногда и сам начинал сомневаться в ее исключительных для животного умственных способностях.

Настроение у меня было хорошим. Не знаю, что этому способствовало: то ли обильный и вкусный завтрак, то ли изменившаяся погода и свежий запах ранней весны, но хандра, что в последнее время частенько наваливалась на меня, теперь куда-то испарилась и даже записки прощальной не оставила. Не очень-то и нужно, впрочем. Скучать не буду. Даже безумные Петенькины пророчества вспоминались мутно, словно предутренний сон, что постепенно тает, уходя из сознания.

Шварц шел прямо к противоположному краю стоянки, что-то рассказывая мне на ходу, а я, ощущая полное умиротворение, шлепал по остаткам мокрого снега рядом, разглядывая смешанный лесок за стоянкой, несколько приземистых, видимо складских, строений возле проходящей рядом оранжевой ленты Дороги, пологие холмы, что начинались в нескольких километрах отсюда…

Туман окончательно капитулировал перед солнечными лучами и позорно бежал в лес, где и прятался, жалкими рваными клочками скрываясь за деревьями. Подул сырой, но приятный ветерок, и Шварц наглухо застегнул свою куртку, видимо опасаясь простудиться. Ну а я, напротив, с удовольствием подставил ветру лицо и подумал, что дело делом, но, блин, как же хорошо — вновь оказаться на Дороге!

Транспорт, к которому мы подходили, стоял вплотную к деревянной стене одного из складов. Сверху его прикрывал довольно обширный и высокий навес на столбах, а сбоку кто-то так расположил несколько штабелей разнообразных ящиков, что и со стороны стоянки не особенно было видно этот… агрегат… а он явно заслуживал внимания.

— Любуетесь? — спросил у меня с усмешкой Шварц, когда я сбавил темп ходьбы, удивленно рассматривая многоколесный, усеянный заклепками стальной вагон.

Что-то в нем было и от бронепоездов конца девятнадцатого века, и от строительной техники, но больше всего транспорт напоминал космический челнок без хвоста и крыльев, поставленный на шесть лап-шасси, каждое из которых несло пару широких сдвоенных колес. Задняя часть транспорта, примерно в треть от общей длины, была присоединена к переднему модулю гофрированным рукавом (наподобие городского двойного автобуса «Икарус») и снабжена своим шасси. Кабина водителя, по-видимому, располагалась вверху спереди: небольшие овальные окошки придавали транспорту еще большее сходство с железнодорожным локомотивом. Вот только многочисленные колеса были обуты в самые обыкновенные покрышки с высоким профилем, что говорило о «внедорожной» направленности машины. Причем окрашено это чудо техники было в эдакий веселенький голубой цвет, что весьма гармонично смотрелось вместе с белыми колесными дисками.

— Это что за голубое диво? — протянул я и пошел вдоль утыканного заклепками борта, чтобы осмотреть металлическое чудовище со всех сторон.

— А это и есть наш транспорт, — спокойно ответил Шварц. — По назначению — паровой вездеход дальнего действия, произведенный на Сьельвиване. Там, понимаете ли, двигателей внутреннего сгорания нет из-за отсутствия электричества. Правда, старую паровую машину с вездехода сняли уже здесь, заменив двумя мощными дизелями непривередливыми к качеству топлива. Вдобавок поставили небольшую паровую машину как вспомогательный двигатель.

«Ну да, — соображал я, проводя рукой по стальной обшивке, — электричества нет, следовательно, бензин и свечи зажигания не имеют смысла. Вот и принцип крепления заклепками оттуда же: электросварки-то тоже нет… интересно, а как насчет газовой?»

Транспорт был не таким уж и длинным, если считать мерками современных автопоездов: около пятнадцати метров, может, чуть больше. Но все равно он казался массивным, благодаря своей ширине: когда я обошел транспорт с кормы, то увидел, что ширина колеи его выдающихся шасси не меньше чем четыре метра. С такими габаритами на земных дорогах ему точно не очень бы обрадовались. Да и у меня подобное экзотическое чудовище вызывало, в основном, скепсис: не верилось, что такая махина, да еще и работающая на пару, окажется комфортным и быстрым средством передвижения. Хотя вроде говорили, что там теперь дизели…

— Алексей! — позвал меня Шварц.

Что-то лязгнуло, потом раздалось мощное шипение. Я поспешил назад и, нырнув в клубящееся облако пара, чуть не врезался лбом в откинутую от борта дверь-лестницу, напоминающую дверки небольших пассажирских самолетов. Блин, понастроили дизельно-паровых уродов!

— Алексей, поднимайтесь.

Я поднялся на несколько металлических ступенек, откашлялся и оглянулся в поисках Мани. Гиверы нигде поблизости не было. Я несколько раз свистнул, но Маня и не думала являться. Противное создание!

— Фридрих Францевич! — окликнул я внутренность вездехода. — Я пойду, поищу гиверу, а вы пока выезжайте…

Сняв рюкзак и оставив его на небольшой внутренней площадке за дверью, я поспешил к транспортам на стоянке, немного нервничая: мало ли как люди отреагируют на снующую между машинами гиверу, некоторые сдуру и стрелять могут начать! Маня, хоть я и хвалил ее сообразительность, недолго думает, когда по ней стреляют. Такие стрелки, как правило, быстро становятся бездыханными трупами, а мне неприятности не нужны, не говоря уже о том, что невинный человек лишится жизни. К тому же у гиверы был один пунктик, который несколько раз ставил меня в неудобную ситуацию: Маня категорически не переносила собак. Причем — собак лающих. Если она как-то терпела не обращающих на нее внимания барбосов (хоть такое случалось крайне редко), то лающие собаки вызывали у гиверы одно желание — отхватить у псин дурные и шумные головы.

За то время, что я прожил возле моря, мне не раз приходилось избавляться тайком от собачьих голов, которые Маня гордо приносила мне в качестве своих законных трофеев. Надеюсь, что рыбаки из ближайшего поселка так и не узнали, что за напасть случилась с их собаками, хотя слухи о каком-то «черте», отрубающем псам головы, уже поползли по прибрежной полосе.

К счастью, местные псины быстро поняли, что облаивать бегущую куда-то по своим делам гиверу себе дороже, и «черт» больше не шалил в тех мирных краях.

Совершенно звериный вопль заставил меня развернуться и кинуться сломя голову в промежуток между двумя автопоездами. К моему ужасу, самые худшие предположения подтвердились: как ни ужасен был крик, но извлекла его все же человеческая глотка. И эта глотка, к слову, в любую секунду могла быть перехвачена несколькими рядами невероятно острых и крепких конических зубов.

Мгновенно покрывшись потом, дыша как загнанная лошадь, я выскочил на небольшую площадку, свободную от многоколесных гигантов. В голове роились самые ужасные и кровавые картины, но никакой крови я, к счастью, не увидел.

Посреди площадки сидела Маня, с интересом наблюдающая за мечущимся у одного из транспортов человеком. Дверь в кабину транспорта была распахнута, и на бетон стоянки вываливались многочисленные клочки каких-то бумаг.

Приблизившись к нервному человеку, я начал различать смысл в издаваемых им криках, к тому же взгляд мой прикипел к странному сквозному отверстию внизу раскрытой двери.

«Документация!» «Вся!» «Деньги!» «Все погибло!»

— Маня, — осторожно проговорил я, — ты что натворила, несносное создание?

Маня невинно облизнулась, затем ее взгляд приобрел некоторую задумчивость, словно гивера что-то соображала, и она неспешно потрусила еще к одному транспорту.

Площадка меж тем начала наполняться народом, подтянувшимся из бара на крики. Мужики расспрашивали нервного человека, что уже не кричал, а просто всхлипывал, прижимая к груди обрывки бумаг. В его всхлипываниях проскочило слово «сейф», и тут меня обожгла ужасающая догадка.

Я, боясь увидеть страшное, стал присматриваться к кабинам транспортов, стоящих вокруг площадки. Так и есть! Практически в каждой кабине, в двери или около нее, темнело такое знакомое мне аккуратное круглое отверстие — как раз чтобы протиснуться гивере средних размеров.

Маня тем временем взобралась на подножку еще одной кабины и сосредоточенно обнюхивала металл.

Я тихонько щелкнул пальцами, чтобы позвать Маню, не привлекая стороннего внимания. Гивера не отреагировала. Я щелкнул еще два раза, уже сильнее. Маня и ухом не повела. Тогда я, опасаясь свистеть или звать гиверу по имени, стал потихоньку подбираться к гивере, что уже запустила свои чудовищные челюсти в металл обшивки двери.

Я успел пройти всего пару шагов: разноголосый хор яростных криков взорвался за моей спиной, и я побежал со всех ног, словно подталкиваемый ударной волной от этого взрыва. Подбежать к кабине, схватить гиверу и броситься наутек было делом пары секунд. Проблема заключалась в том, что бежать мне нужно было в направлении к вездеходу, а направление это было перекрыто десятком несущихся ко мне орущих и машущих кулаками мужчин.

Впрочем, я их не винил: я бы тоже разозлился, если бы какая-то бурая зверюга прогрызла дыру в кабине моего транспорта, добралась до сейфа, вскрыла его и растерзала в клочки все находящиеся в нем деньги и документы. Некоторые водилы перевозили в кабинных сейфах и почту, и дорогие бандероли небольшого размера, дополнительно подрабатывая этим. Какую общую сумму потеряли водители благодаря моей любопытной зверушке — я не хотел даже думать. Чертов Михал! Чем он думал, когда положил кусок ветчины в сейф и предложил гивере прогрызть его?!! Тем более что Маня, вскрыв металлическую коробку, услышала хор изумленных и восхищенных голосов, и это послужило для нее добавочной мотивацией: да, моя ненаглядная гивера страдала известной долей тщеславия, как бы дико это ни звучало!

Бетон содрогался под тяжелыми ударами многочисленных мужских ног. Машущие кулаки, разинутые рты и выпученные глаза на хмельных, покрасневших лицах — все это стремительно неслось мне навстречу. Спустить гиверу с рук я не мог: Маня, такая невинная с виду, могла превратиться в смертельную фурию, если кто-то будет угрожать члену ее маленькой стаи, то есть мне. Со стороны это выглядело, наверное, очень странно: несущаяся нестройная, изрыгающая проклятия толпа и бегущий к ней навстречу человек с пушистым зверем на руках.

Нет, я не был самоубийцей. Мой расчет основывался на факторе неожиданности и количестве алкоголя в крови водителей. Здесь, на Дороге, не было автоинспекторов, могущих лишить водителя прав за вождение в нетрезвом состоянии. Многие водилы были не прочь промочить пересохшее горло и старались быть абсолютно трезвыми только тогда, когда им предстояло нырнуть во тьму Перехода, ведь, как известно, Дорога не любит пьяных.

С первым встречным мне мужиком я разминулся всего лишь немного изменив направление своего бега. Дальше пошло хуже: мне пришлось уворачиваться, наклоняться под пролетающими рядом кулаками, бросаться из стороны в сторону, перепрыгивать через упавших, хватающих мои ноги людей, так что я почувствовал себя нападающим в американском футболе. Причем с поправкой на то, что ни каска, ни наплечники меня не защищали, а мой «мяч» был покрыт густым мехом.

Наконец я прорвался через растянувшуюся «линию обороны», проскочил между бортами транспортов и припустил по стоянке к выезжающему из-под навеса вездеходу. Новый взрыв криков за моей мокрой от пота спиной свидетельствовал о том, что преследователи поняли смысл направления бега своей жертвы и опасаются, что она может улизнуть. Мимо моего уха просвистел тяжеленный ботинок, очевидно брошенный в бессильной ярости. Маня, положив передние лапы мне на левое плечо, с неподдельным интересом смотрела назад, на моих преследователей. Похоже было, что происходящее порядком ее развлекало. Голубой вездеход, мягко ворча дизельными двигателями, довольно шустро покатил в моем направлении и ловко развернулся, несмотря на свою массивность. В проеме за откинутым трапом маячила и махала мне рукой округлая фигура Шварца.

— Трогайте!!! — заорал я, сбиваясь с дыхания.

Вездеход неторопливо тронулся, позволяя мне его нагнать. Я собрался с силами и запулил тяжеленькой гиверой в дверной проем, искренне желая, чтобы Маня побольнее шмякнулась там обо что-то, но, конечно же, гивера извернулась в полете и мягко приземлилась на четыре лапы. Когда я достиг откинутого трапа, она уже весело наблюдала за моими попытками вскочить в вездеход на ходу. Наконец, после пары неудачных попыток, я просто обогнал трап и плюхнулся задом на его ступеньки. Мои преследователи растянулись по пространству стоянки, но самые настойчивые, или самые спортивные, уже догоняли вездеход, очевидно желая повторить мою героическую посадку.

— Вы удивительный человек, Алексей, — протягивая мне руку, проговорил Шварц. — За такое короткое время стать настолько популярным! Похоже, вы так понравились местным людям, что они попросту не хотят вас отпускать. Поразительно, поразительно!

Я несколько раз судорожно глотнул воздух, немного поправил дыхание, кашлянул и, наконец, произнес сакральные слова:

— Фридрих Францевич… будьте любезны… закройте эту дверь… и пусть водитель прибавит ходу… пожалуйста.

Глава 6

— Вам, наверное, будет интересно побывать в кабине, — равнодушно сказал Шварц и зевнул. — А старому Шварцу не помешает отдохнуть немного: все эти хлопоты, плотные завтраки, бурные провожания…

И толстый человечек шустро устроился на нижней из четырех расположенных в крохотной каюте коек, подразумевая этим, что я обойдусь верхней. Две другие койки на противоположной стороне каюты были определенно заняты. Что ж, я был не против, даже наоборот: при поездках в железнодорожном транспорте верхняя койка всегда означала для меня большую независимость, чем нижняя, которая была доступна для всех пассажиров купе. А на верхнюю залез — и отгородился от всего мира книгой, наушниками… а то и просто спиной. И никто не подсядет к тебе на койку, с целью «перекусить чего Бог послал» за единственным на все купе столиком, не расплещет на тебя пиво или жестко отдающий накипью чай, не наступит, карабкаясь как раз на — да! — именно верхнюю полку.

Так что я быстро обежал взглядом узкую каюту, в интерьере которой обильно выделялись дерево и металл, убедился, что мой рюкзак никуда не затерялся, а доставили его именно сюда, и вышел, пригнувшись, в низкую дверку, чем-то очень напоминающую корабельную. Вот только «задрайки»[4] на ней не наблюдалось, хотя с внутренней стороны имелся довольно внушительный засов.

Перед тем как выйти, я пристально посмотрел на гиверу, раздумывая, как бы наказать или хотя бы каким эпитетом обозвать пушистую гадость, принесшую мне сегодня столько неприятностей. Но когда я открыл было рот, то наткнулся глазами на такой невинный и любящий взгляд, что язык мой безвольно замер, и я, жалкий капитулянт перед несокрушимой силой Маниного запатентованного взгляда, понуро побрел из каюты, внутренне снова дав себе клятву во что бы то ни стало раздобыть для гиверы поводок с ошейником.

Конечно же никакого ошейника, а тем более поводка, могущего противостоять фантастически крепким зубам гиверы, я не найду. В этом я убедился уже давно, но сдаваться не хотелось, и я продолжал надеяться, что все же обрету столь желанный мне атрибут, выполненный, например, из какого-нибудь редкого «космического» сплава.

В кабину, которую мне очень хотелось бы назвать «рубкой», попасть было проще простого: выйдя из каюты, я оказался на небольшой площадке, на которую выходило несколько дверей. Дверка прямо передо мной как раз и вела в кабину. А если бы я шагнул в проем слева, то попал бы на узкую лестничку-трап, что вела вниз, к откидным дверям, через которые мы с Маней и поднялись на борт транспорта. Вообще-то, благодаря интерьеру из дерева и металла, трапам, низким дверям с округлыми углами и редким овальным иллюминаторам, поневоле возникало чувство, что я нахожусь на борту какого-то странного корабля или батискафа. К тому времени, как я вышел из предназначенной мне и Шварцу каюты, транспорт уже двигался, причем делал это на удивление плавно, словно неторопливо скользя по хорошим рельсам. Я ожидал, что шум дизельных двигателей, лязг механических частей, плохая подвеска и проникающий везде запах солярки сделают путешествие крайне неприятным, но ничего такого не было и в помине. И я соврал бы, если б сказал, что такое открытие крайне меня огорчило.

Вежливо постучав по переборке (сама дверь была открыта настежь и зафиксирована защелкой), я вошел в кабину и остановился, пожирая глазами ее антураж.

Как ни странно, в кабине не было ничего сверхэкзотичного: узкое помещение с небольшими лобовыми стеклами и овальными боковыми, глубокое кресло с высокой спинкой. Рядом с ним — второе, поскромнее. Никаких многочисленных непонятных агрегатов, котлов, манометров, прыгающих по разноцветным шкалам стрелок. Простое рулевое колесо, напоминающее руль троллейбуса, пара-тройка рычагов, торчащих из металлической коробки справа от него, несколько труб, змеящихся по потолку и стенам, и странный медный раструб слева. Еще возле рулевой колонки была прикреплена явно пластиковая белая коробочка с парой клавиш, до боли напоминавшая накладной выключатель от люстры. От коробочки, усиливая ассоциацию с временной электропроводкой, тянулись три двойных провода: два уходили куда-то вниз, а третий поднимался к потолку, где нырял в отверстие рядом со странной рукояткой, напоминавшей больше всего ручку старой мясорубки.

Металлические, выкрашенные серой, невыразительной краской стены навевали глубочайшую скуку, и кабина запросто могла сойти за рубку какого-нибудь военного судна, если бы не была так мала. Только вот даже рубка военного судна, наверное, смотрится повеселее. Унылую серость разбавляла только темно-зеленая кожа кресла водителя, да закрепленный под одним из боковых окошек термос ярко-алым пятном врезался в скудную на разнообразие цветовую палитру.

Мне даже показалось вначале, что кабина пустует, но я тут же исправил свое мнение: из-за высокой, обтянутой толстой кожей спинки кресла показалась волосатая кисть, передвинула немного один из рычагов и спряталась обратно, в зону недоступную моим глазам.

— Вы не против будете, если мы поприсутствуем? — осторожно спросил я за себя и за Маню, обращаясь к спинке кресла.

В ответ мне прозвучало нечленораздельное ворчание, сопровождаемое свистом носа.

— Спасибо, — на всякий случай поблагодарил я и уселся на откидное сиденье у одного из бортов.

Увязавшаяся за мной гивера тут же начала шастать по небольшому пространству кабины и особо настойчиво лезть куда-то за нижнюю часть водительского кресла. Там, по идее, должны были располагаться педали и, соответственно, водительские ноги. Манино вторжение было прокомментировано новым всплеском ворчания, в котором можно было даже различить некоторые членораздельные слова.

— Не обращайте внимания на нашего водителя, — раздался голос от дверей.

Я обернулся и увидел Жюльена Лебо, улыбающегося мне уголками тонких губ.

— Пласт у нас — эгоист и брюзга, так что ничего хорошего из общения с ним вы не вынесете, — продолжил Жюльен. — Если хотите что-то узнать, лучше обращайтесь ко мне. Или к Луке, когда мы с ним встретимся.

— Позер да костоправ! Вот кто вы с Лукой, — пробурчал из-за спинки кресла Пласт.

Лебо пожал плечами, словно говоря: «Вот видите?!»

— Да я, пожалуй, лучше с водителем побеседую, — осмелился сказать я. — Он-то уж точно лучше других транспорт знает, а я как раз им интересуюсь…

Лебо снова пожал плечами, подразумевая что-то вроде: «Ну это ваше дело. Не говорите потом, что я вас не предупреждал!» — и вышел из кабины.

Я молча смотрел в овальное боковое окошко, за которым мелькали деревья. Лучи солнца, пробиваясь через лиственную стену, заставляли меня жмуриться, словно кота на мартовском припеке. Положительно ничто не могло испортить мое хорошее настроение: ни выспренность Лебо, ни брюзжание Пласта. Просто приятно было вот так ехать, ни о чем сложном не думая, смотреть в окно на пробегающий мимо пейзаж и позевывать, ощущая обильный завтрак в желудке. Все это так было похоже на поездку в плацкартном вагоне, так умиротворяло. Запах металла, смазочных материалов… еле различимые оттенки… э-э-э… — дизельного топлива? — исходящие скорее от висящей в кабине куртки Пласта, еще больше дополняли эту иллюзию. Только вот перестук колесных пар на стыках рельс отсутствовал полностью: идеально гладкое грязно-оранжевое полотно Дороги способствовало тому, что транспорт двигался практически без раскачивания и посторонних звуков. Даже шум двигателя доносился в кабину очень приглушенно: видимо, звукоизоляция была на высоте.

— На чем раньше ездил?

— Простите, что? — переспросил я, удивленный, что Пласт соизволил задать мне вопрос: видимо, водителю надоело молчание.

— На каких транспортах раньше ездил, говорю, — повторил Пласт и сделал приглашающий жест рукой: — Пересаживайся сюда, отсюда обзор лучше.

Я пересел с откидного сиденья в кресло рядом с «троном» водителя, бросил косой взгляд на Пласта. Тот хмуро глядел вперед, словно ожидая каких-то неприятностей, что непременно ждут нас впереди.

— Чаю хочешь? — почти не разжимая губ, спросил водитель, так и не повернув в мою сторону голову. — Вон, рядом с тобой термос, откинь панель — там кружки — налей и мне.

Я открыл металлическую панель слева от себя, обнажилась небольшая ниша, в которой стояла пара кружек. Панель, опустившись, образовала небольшой столик с круглыми вырезами для фиксации кружек. Что ж, довольно удобно и практично. Даже странно, что в спартанской обстановке кабины оказались такие опции. Высвободить термос из фиксаторов и разлить по кружкам чай оказалось проще простого: транспорт действительно шел очень плавно, не создавая никаких колебаний и покачиваний. Вот только пару раз пришлось оттолкнуть локтем гиверу, что совала свой любопытный нос под руку.

Пласт протянул ладонь в требующем жесте, и я осторожно вложил в его пальцы рукоять кружки.

— Так на чем ездил? — в третий раз спросил Пласт.

— Много на чем. В основном на дизельной тяге.

— Ага. И на чем больше понравилось?

— На «Скании», — я осторожно сделал глоток горячей жидкости из кружки, опасаясь того, что здешний «шоферский чаек» может оказаться мне не по вкусу. К моей радости, это действительно был черный чай — крепкий, слегка подслащенный, так что я сделал еще пару глотков.

— Хорошая машина, — ворчливо протянул Пласт. — С кем, с Викельманом ездил? У него вроде «Скания».

— С Боровиковым.

— Ага, с Данилычем, — удовлетворенно протянул Пласт. — Известный человек, давно по Дороге колесит… А теперь чего не с ним? Чего свой экипаж оставил? Данилыч — водила стоящий, бывалый. С ним Проходимцы — как за каменной стеной!

— Ну, во-первых, он больше года как от дел отошел, — пояснил я. — На пенсию, так сказать. А во-вторых…

Пласт хрипло хихикнул:

— Он на пенсию уже третий раз на моей памяти уходит, да не сидится старому шоферюге дома: Дорога зовет. А когда ОНА зовет — не откажешься! Знаешь уже небось? Ощутил?

— Уже знаю, — пробормотал я.

— То-то! — Голос Пласта потеплел. — Данилыч водила знатный: накатал по мирам изрядно, в каких только передрягах не побывал… Живая легенда Дороги, так сказать! О его приключениях даже байки по «запятым» ходят… Слушай, убери свою животину!

Я потянул Маню за пушистый хвост, усадил непоседу себе на руки. Гивера живо притихла, прикрыла глаза и собралась, по-видимому, дремать.

Пласт какое-то время вел транспорт молча, только косил черным, как маслина, глазом на пушистый клубок на моих коленях. Я уже понял, каким будет его следующий вопрос:

— Слушай, Проходимец, это и вправду гивера?

Я улыбнулся, кивнул головой.

— Черт знает что происходит, — поделился со мной Пласт: — Я только недавно слышал историю о тебе и о твоей зверюге — среди Братства вести быстро разносятся! — и вот ты едешь Проходимцем в моем транспорте… чудеса, да и только! Так дела пойдут — буду хвастаться, что с легендой вместе дела крутил! Глядишь, и сам в легенды выбьюсь!

И разговорившийся Пласт подмигнул мне глазом-маслинкой.

Что-то резко звякнуло в кабине.

Пласт нагнулся к широкому раструбу, торчащему рядом с рулем:

— Да?

— Кажется, за нами хвост! — металлическим тоном поведал раструб. Я едва узнал голос Жюльена Лебо: так он был искажен.

— Точно?

— На протяжении двадцати минут за нами едет грузовик, держит дистанцию в полкилометра.

— Это еще ничего не значит, — заметил Пласт. — Мало ли кто идет по Дороге? Хотя в этом направлении обычно с движением негусто. Н-да. А то, что не обгоняет… значит, его устраивает скорость.

Раструб ничего не ответил на это.

— Это серьезно? — спросил я у водителя. — Или нормально в этих местах? Нас-то попробуй обгони: больше половины Дороги небось занимаем!

— Да кто его знает… — процедил через губу Пласт. — В принципе, это могут быть и придорожники, а может — действительно пустяк… Хотя интуиция у Жюльена развита неплохо. Он своей гладкой аристократической задницей за километр неприятности чует, а уж за полкилометра…

— Он действительно аристократ? — спросил я, не в силах сдержать любопытство.

— Аристократ, — подтвердил Пласт, крутнул руль и перебросил один из рычагов в другую позицию.

Транспорт замедлил движение, а затем окончательно остановился, съехав правыми колесами с Дороги на грунт.

— Сейчас посмотрим, что это за грузовик, — сказал Пласт, пристально глядя в левое окошко. — Ага, тоже скорость сбросил!

Послышалось жужжание двигателя, и мимо нашего транспорта проехал какой-то автомобиль. Со своего места через лобовое стекло я только увидел корму автофургона, что неторопливо покатил дальше.

— Не знаю кто это, — пробурчал Пласт. — Опознавательных знаков не видно, стекла на кабине затонированы наглухо. Может, и простой грузовичок, а может, и не простой…

Пласт снова тронул транспорт с места и повел его по Дороге.

— Каждого куста боимся, — поделился он со мной. — Честное слово, выбраться бы побыстрее на Тераи: там хоть и свои проблемы, но зато власти да мафиозные кланы не будут на нас охотиться. Хотя неизвестно, что хуже: мафия или революционеры.

Переход на Тераи мы миновали без проблем. Вот только до Перехода пришлось взять пассажиров.

К вечеру дня транспорт остановился около чисто символического блокпоста, где меланхолический таможенник, даже не заглянув в грузовую часть нашего транспорта, перекинулся парой слов с выспавшимся Шварцем и махнул рукой: проезжайте! Пласт уже тронул транспорт с места, когда из-за скромного домика охранника выскочил человек и отчаянно замахал руками.

— Это еще кто? — недовольно заворчал Пласт. — Не люблю я, когда всякие…

Он остановил вездеход, продолжая что-то ворчать под нос, а человек, подняв с земли какой-то мешок и взвалив его на тощую спину, мелкими шажками засеменил к нам. Даже на расстоянии было видно, как ему тяжело. Из-за домика вышла еще одна фигура, на этот раз — женщина, несущая объемную сумку. Женщина посмотрела в нашу сторону из-под козырька ладони, приставленной ко лбу, и тоже заспешила к вездеходу.

— Проходимец! — немного громче буркнул Пласт. — Сходи, узнай, что там такое происходит?

Я выбрался из кресла, вышел на площадку и спустился по лестничке-трапу к опущенным дверям. В проеме дверей, загораживая нижнюю их часть, стояла пухлая фигура Шварца, причем в левой его руке, непринужденно заведенной за спину, я заметил довольно внушительный автоматический пистолет.

Шварц о чем-то спрашивал кого-то, стоящего снаружи вездехода, и я, подойдя к толстяку вплотную, увидел через его плечо все того же худощавого человека.

— Меня Чино зовут, сеньоры. Чино Куско. Привратника давно нет. Две недели уже жду, — умоляюще тянул худощавый, изламывая черные брови на смуглом костистом лице, — кто знает, сколько еще придется, а у меня семья, сеньоры…

Женщина с сумкой остановилась, не доходя до вездехода шагов шесть-семь, опустила свою сумку на землю и внимательно прислушивалась к разговору.

— Там очередной переворот, — мягко проговорил Шварц. — Партизаны, стрельба… Да мы и к городку-то никакому не приблизимся…

Худощавый, уловив неуверенность в голосе Шварца, просветлел лицом, в один миг преодолел трап и просочился мимо толстяка. Свой мешок он осторожно, словно там было богемское стекло, опустил на пол тамбура перед трапом, после чего невозмутимо уселся на ступеньках лестницы, ведущей на второй этаж. Женщина подхватила сумку и подошла вплотную к вездеходу.

— А меня возьмете? — проговорила она, непринужденно улыбаясь тонким ртом.

— Сударыня, а вам-то что делать на Тераи? — вздохнул Шварц. — Только не говорите, что и у вас там семья!

— Нет, — снова улыбнулась женщина, — никакой семьи у меня там нет… и вообще нет, если не считать пары кошек, оставленных дома. Я, вообще-то, биолог. Прибыла изучать флору и фауну Тераи на смену биологам, что пробыли в джунглях уже полгода. Как вы думаете, как сильно ожидают они свою сменщицу?

Шварц сунул пистолет в карман и пожал покатыми плечами:

— А почему вы одна, позвольте спросить? Джунгли Тераи — не место для увеселительных прогулок…

Женщина легко преодолела дверь-трап и брякнула сумку на пол тамбура. Шварц и я вынуждены были подняться на несколько ступенек вверх по лестнице, чтобы дать ей место.

— Дженнифер Мирич, профессор кафедры биологии и биохимии в университете штата Мичиган. Дело в том, что я отстала на пару дней от своей научно-исследовательской группы. Специально отстала, чтобы исследовать некоторые свойства местных мхов. А затем — какие-то военные действия… никто не хочет туда ехать… а группа там…

Вот как. Землянка, значит. На Дороге, конечно, можно было встретить землян, да и, в конце концов, все, живущие в мирах Дороги, были потомками поселенцев-первопроходцев с Земли-матушки…

Но было одно «но».

Правительства земных стран, тех, где работали Переходы на Дорогу, старались хранить в тайне от своих граждан информацию о существовании целого множества других миров, куда можно перебраться и жить другой, возможно — лучшей жизнью. Какому правительству захочется терять своих граждан? Ну разве что Китаю… Хотя вот с Китаем как раз загвоздка: на территории азиатских стран Земли практически не было Переходов. Японии, например, повезло — там был Переход, благодаря чему Страна восходящего солнца настолько продвинулась в технологиях, торгуя с Шебеком. Который, кстати, их же предки и заселили в древности. Китай же оказался обделенным. Впрочем, это было скорее хорошо, чем плохо: иначе китайцы и их товары, не зная границ и меры, напрочь заполонили бы миры Дороги.

Правда, ходили версии о Переходе, затерянном в горах Тибета и давшем жизнь легендам о Шангри-Ла и прочих «сокровищницах небес», но доказать это… Впрочем, я предполагал, что тот высокогорный Переход, если и был, давно «заснул» от бездействия.

Так вот, если кто-то и проникал с Земли в другие миры Дороги, то это были водители, Проходимцы и охрана торговых транспортов. Они вставали под присягу и подписывали договор о неразглашении информации о Дороге, а нарушители договора попадали под трибунал как военные преступники. Из этого всего можно было сделать вывод, что госпожа Мирич не просто научный работник, а человек, облеченный доверием определенных структур, занимающихся спецификой Дороги.

Дженнифер была одета в свободную светло-зеленую одежду, явно купленную в дорогом магазине для туристов, стильные шнурованные ботинки, панаму из плотной белой ткани. Спину украшал небольшой туристический рюкзак. На первый взгляд «профессору кафедры биологии и биохимии» было где-то сорок — сорок пять лет. Бледно-голубые, близко посаженные глаза пытливо, но как-то пусто смотрят из-под белокурой, растрепанной челки, узкие губы растянуты в искусственной, явно отработанной улыбке, крашенные под блондинку волосы затянуты в «хвост»… Одним словом — типичная американская «научно-туристическая» тетка, какими их любят показывать в голливудских боевиках. Я не удивился бы, если б в ее сумке обнаружился «Desert eagle»[5] с полной коробкой патронов. Так, для завершения антуража.

Американка протянула узкую длинную ладонь сначала Шварцу, затем мне:

— А своего проводника я уволила: эта скотина умудрилась так набраться в очередном баре, что после грохнула дорогой прибор, да еще и попыталась облапать мою задницу…

— Поднимайтесь в каюту, сударыня, — пригласил Шварц. — Думаю, что мой молодой друг уступит вам свою койку.

Я облегченно выдохнул: я-то уж было испугался, что толстяк предложит даме свою постель, и мне придется разделить с ней каюту. А так я лучше пересижу в кабине весь срок пребывания этой профессорши на борту вездехода. Американка, надо же!

— А вы правда из Мичиганского университета?

Бледно-голубые глаза возмущенно распахнулись:

— Университета штата Мичиган, мальчик! Это разные заведения, и некультурно их путать! Хотя откуда вам знать, не-землянину…

Вот как! Что же, будем считать это комплиментом.

Проводив взглядом зад Дженнифер, самоуверенно виляющий вверх по лестнице, я вопрошающе взглянул на Шварца.

— А что я могу сделать?! — по-русски ответил на мой немой вопрос коротышка. — Как будто ты не знаешь, что обычаи Дороги призывают брать попутчиков в другой мир! Не возьми мы их — возникли бы подозрения, вопросы… Есть информация, — Шварц подошел впритык, снизил голос до шепота: — Что нашу экспедицию пытаются просчитать весьма серьезные люди, которым не нравится открытие неподконтрольного им Перехода. Так что еще неизвестно, кто к нам на борт подсел. Если засланные, то нам тем более нужно вести себя как можно естественнее, соответствуя легенде мак-си-маль-но. Возможно, я перестраховываюсь, но — чем черт не шутит! И вот еще, — толстяк глубокомысленно почесал обширную лысину, — куда это местный Проходимец делся, а? Таможня говорит, что он больше пары недель назад провел на Тераи какой-то караван, а обратно не вернулся. Что там происходит, в этих зарослях по другую сторону Перехода, хотел бы я знать!

— Никаких догадок. В данный момент меня распирает от радости осознание того, что мы с вами перешли на «ты», — скромно потупившись, проговорил я. — А также то, что меня назвали «неземлянином». Значит, ассимилируюсь, своим на Дороге становлюсь!

Шварц недоуменно хрюкнул, затем махнул пухлой ладошкой и задохнувшимся голосом просипел:

— А-а, хрен с ними со всеми. Иногда нужно расслабляться.

— Что-что? — вежливо спросил я.

— Перешли на «ты», говоришь, — уже нормальным голосом сказал Фридрих Францевич. — Что ж, пойдем выпьем на брудершафт за это дело!

— Послушай, милейший… э-э… Чино, — повернулся он к смуглому мужичку, что так и не выпустил из рук свой ненаглядный мешок, — ты водку пьешь?

Несмотря на то что Шварц говорил по-русски, тощий понял его и согласно закивал головой, обнажив крупные желтые зубы в улыбке. Меня даже гордость взяла: русское слово, вернее, понятие «водка» приобрело уже не интернациональные, а межмировые масштабы. Уж если больше нечем, то будем гордиться водкой и автоматами Калашникова!

— Фридрих Францевич, — спохватился я, — вы идите, выпейте, а мне нельзя — Переход на носу. Вы же знаете: Дорога не любит пьяных.

— Твоя правда, — уныло согласился Шварц и стал подниматься по лестнице, продолжая ворчать: — Нет, ну это же надо: сколько наглости и напыщенности даже со спины! Вот уж женщины пошли…

«Легенда», предназначенная для посторонних ушей, была простой и безыскусной: экипаж вездехода является частным перевозчиком, нанятым для доставки некоторых предметов роскоши на Тераи для одного из местных князьков. Этот князек-де, будучи человеком с претензиями, возжелал обставить свою виллу оригинальными и безусловно дорогими мебелью и техникой, для чего выложил баснословную сумму. А так как на Тераи в нынешние времена неспокойно — всякие революционные перевороты, обычно сопровождающиеся экспроприацией имущества, — мы решили пробраться в этот мир через Переход, выходящий на Дорогу в глухом захолустье. Шварц озвучил эту историю в самом начале пути, настрого наказав нигде не упоминать конечный пункт назначения — Сьельвиван. В принципе, упоминать-то и негде было: за два дня, что прошли в дороге, вездеход останавливался всего раза три-четыре. Пару раз заправились солярой на захолустных заправочных станциях, называемых в водительском просторечии «запятыми».

Заправки проходили в ускоренном режиме — без посиделок в барах, обязательных в обычных условиях. Сделали короткую ночевку, во время которой я и Шварц бдели в карауле, пока водители отсыпались. Вообще, Пласт и Лебо сменяли друг друга в водительском кресле каждые три-четыре часа, крутить баранку, кроме них, было некому: ни я, ни Шварц не имели навыка управления вездеходом. Жюльен к тому же все свободное от вождения время пропадал в грузовом отсеке, где я так и не побывал ни разу: металлическая дверь, ведущая туда из жилой части вездехода, всегда была закрыта. Когда я выразил желание осмотреть отсек, то Пласт недовольно пробурчал, что мне там нечего делать: отсек забит под завязку, а Жюльен ходит туда проверять крепления и ремонтировать какую-то поломку, так что я буду только мешать. И вообще, груз секретный, а я — недостаточно проверенная личность, чтобы мне полностью доверять. Дело Проходимца — провести транспорт в другой мир, а об остальном позаботятся остальные члены экипажа.

Мне осталось только согласиться, хотя неприятное впечатление, что от меня что-то скрывают, осталось. Ангел Зоровиц говорил мне, что грузом будут какие-то стартеры к дизельным двигателям и техническая документация, всякие схемы, чертежи. Я очень мало понимал в дизелях, турбинах и прочей механике, так что решил не поднимать больше эту тему, чтобы не вызывать напряжения отношений.

Местность, по которой мы ехали, ничем особенным не выделялась: что-то вроде средней полосы России в марте. Такие же перелески, грязь да серое небо. Можно было только радоваться, что наш путь полностью проходит по идеальному полотну Дороги, так как никаких других магистралей не было и в помине. Природа стояла нетронутой, и только изредка мы миновали небольшие, низенькие поселки, расположенные по бокам трассы. Так что моя поездка действительно проходила спокойно и мирно, безо всяких осложнений, как и обещал Ангел Зоровиц. Я даже немного разговорил неразговорчивого вначале Пласта, а еще вдоволь начитался книг с экранчика цифрового плеера, пока полностью не посадил аккумулятор устройства. После этого мне оставалось только есть да спать, так как подзарядить плеер было не от чего: на мой вопрос об использовании электросети вездехода Пласт всего лишь неопределенно хмыкнул и пожал плечами, показывая безнадежность моих запросов.

Так что, когда мы приблизились к блокпосту, расположенному перед Переходом, монотонная поездка мне уже порядком наскучила. Но я соврал бы, если б сказал, что обрадовался непрошеным попутчикам.

Безо всяких осложнений, легко и просто, я, почувствовав возмущение поля Дороги, нырнул в серую муть Перехода. Нырнул для того, чтобы каким-то образом пронести с собой в другой мир крупногабаритный и многотонный транспорт со всем его грузом, людьми и спящей на моих коленях гиверой. Так ребенок несет из магазина игрушку, которая для него еще великовата: неудобно, немного тяжело, но никому другому он ее ни за что на свете не отдаст.

Вот и я, перебирая несуществующими в данный момент ногами, настойчиво ломился сквозь густую серость и иногда поглядывал на транспорт, который подобно большой модели лежал в моих несуществующих в этом нематериальном пространстве руках. Странное чувство: и ощущать себя, и не ощущать. Вот только при этом было полное понимание, что одна лишь сила воли — моей воли — не давала дымным струям Перехода подхватить «вездеход дальнего действия» и унести его в неизвестность. И скорее всего — без возврата.

Я-то знал теперь, что иногда так и случалось: транспорты уходили в Переходы и исчезали навсегда. Что с ними происходило — никто не знает, но принято было считать, что всему виной — некомпетентность Проходимцев, бывших на их борту. Скорее всего, они не соблюли неписаные Правила Дороги, известные каждому дорожному бродяге, передающиеся из уст в уста…

Правила, которые каждый Проходимец должен был соблюдать, если он хотел оставаться не только действующим, но и живым Проходимцем:

Дорога не любит гордых.

Дорога не любит жадных.

Дорога не любит пьяных.

Дорога не любит развратных.

Дорога не любит боязливых.

Дорога не любит жестоких.

Дорога не любит тех, кто ездит по ней зря.

Вот эти семь «не любит» и корректировали жизненную позицию людей, оказавшихся наделенными удивительным даром проходить из мира в мир, а попросту — Проходимцев. И каждый, кто хотел сохранить этот дар, должен был заучить эти семь правил, как заповеди Божьи, чтобы не потеряться во тьме Переходов.

Чтобы остаться на Дороге…

Стоп!

Что-то было не так. Что-то выпадало из логики происходящего. Мне было трудно понять, определить, что же насторожило меня: все свое внимание, все силы я отдавал желанию пройти по Переходу в новый мир, удерживая при себе транспорт и находящихся в нем живых существ, и отвлечься на другую информацию значило бы поставить под угрозу жизни людей…

Эх, ну почему Проходимцы не работают в многозадачном режиме?!

Серый туман протаял перед глазами, пропуская в себя темно-зеленое свечение, и я вновь ощутил себя сидящим в кабине вездехода. На моих коленях довольно тяжелым клубком свернулась Маня, переносившая Переходы с полным пофигизмом. Слева раздавалось тяжелое дыхание вцепившегося в рулевое колесо Пласта…

— Сколько на Дороге, никак не привыкну! — пожаловался мне водитель. — Эта тьма просто душит меня, просто жизнь из тела выпивает! Хотя должен заметить, что в этот раз Переход легче был: может, во мне причина, а может, и в тебе… А, Проходимец?

Я хотел было сказать, что тьма Перехода вот уже как пару лет для меня не тьма… но решил промолчать.

Дорога не любит гордых.

А я не хотел портить взаимоотношения ни с Дорогой, ни с сопящим рядом Пластом: еще неизвестно какова будет реакция водителя на мое признание. Так что держать язык за зубами — лучшее решение, когда не знаешь как поступить правильно. Тем более что я никак не мог понять, вспомнить, что же насторожило меня во время Перехода. Ладно, потом разберусь: когда немного отдохну, начну мыслить более свободно…

Мутный темно-зеленый свет лился в кабину через стекла. Ветви деревьев, сплетенные вьющимися растениями в хаотическую массу всех оттенков зелени, смыкались в нескольких метрах вверху, образуя своеобразный свод над Дорогой. Отовсюду свисали широкие, мясистые листья, лианы, какие-то воздушные корни. Это были ДЖУНГЛИ. Настоящие, с большой буквы. Такие, какими я их представлял себе в детстве, когда, читая романы Берроуза или Буссенара,[6] мечтал побывать в загадочных экзотических дебрях вместе с книжными героями. Что ж, ликуй, Проходимец: исполнилась детская мечта!

Вот только никакого ажиотажа я сейчас почему-то не испытывал.

Вездеход сошел с Дороги и остановился, пшикнув сжатым воздухом пневматики.

— Все, небольшая передышка! — Пласт потянул на себя какой-то рычаг, после чего выбрался из слишком глубокого для него, на мой взгляд, кресла.

Лебо уже покинул кабину, где он просидел на откидном сиденье все время Перехода, не изрекши ни одного слова. Жюльен все делал молча и неторопливо, с еле уловимым оттенком брезгливости. А когда я к нему обращался, переадресовывал мои вопросы к Пласту или Шварцу, так что я, окрестив в душе второго водителя «снобом», старался к нему больше не обращаться.

— Пойдем, ноги разомнем, — пригласил меня Пласт. — Оглядимся по сторонам, местным воздухом подышим… да и положено… Впрочем, сам знаешь.

То, что один из законов Дороги гласил: «После Перехода сделай остановку, поздоровайся с миром», — я знал. Все эти неофициальные обычаи, зачастую нисходящие к суеверным обрядам, строго соблюдались дорожной братией водителей и Проходимцев. А на тех, кто наплевательски относился к их выполнению, поглядывали косо и даже с некоторым отторжением. Мол, заносчивы, Дорогу не уважают. А Дорога таких не любит…

Я еще слишком мало пробыл на Дороге, чтобы знать все многообразие обычаев, устно передающихся от человека к человеку, но Семь Правил уже знал назубок да еще помнил пару-тройку менее важных обрядов. Этот чем-то напоминал земной обычай «присесть на дорожку». Возможно, он из него и вышел. Во всяком случае, как бы ни спешил водитель, он обязательно остановит транспорт и, если есть такая возможность, посидит немного на почве мира, в котором только что оказался.

Пласт вышел из кабины на площадку, где, провернув красный винт-рукоятку на потолке, отвалил небольшой круглый люк. Сразу пахнуло сыростью, гниением, еще чем-то тяжелым, пряным. По лицу словно погладили мокрой теплой тряпкой.

Водитель потянул за металлический брусок, идущий по стене, и разложил узкую лестничку, наподобие тех, что бывают в железнодорожных купе, только в этой ступенек было побольше.

— Не желаешь подняться? — предложил он мне, указывая пальцем на люк. — Воздух здесь сносный, опасные газы только в болотах, так что можешь не бояться.

Я было поставил ногу на узкую ступеньку, но следующая фраза здорово охладила мой пыл:

— Только смотри, чтобы никакая дрянь сверху тебе на голову не свалилась.

Теперь я поднимался медленно, то и дело поглядывая вверх, где за горловиной люка подозрительно маячил темно-зеленый полог. Наконец я выбрался на окрашенную голубой краской округлую крышу вездехода и присел на корточках, ошеломленно разглядывая мрачное царство зелени.

Многоярусный растительный свод довлел над Дорогой своей влажной тяжестью. С обеих сторон от Дороги простирались настоящие живые стены, и непонятно было, как может какое-нибудь существо передвигаться в этой плотной массе. В некоторых местах лианы или другие похожие на них растения, вдобавок еще и поросшие мхом, свисали до самого дорожного полотна, так что взгляд путался в этих космах и обзор даже вдоль Дороги ограничивался несколькими десятками метров.

В лиственном месиве над головой что-то потрескивало, свистело, вскрикивало, перемещалось. Пару раз мне казалось, что я вижу движущиеся за ветками тени, которые могли принадлежать довольно крупным существам, но тени ускользали, растворялись в игре тусклых световых лучей.

Солнцу трудно было прорваться сюда, на самое дно царства флоры, но температура насыщенной влагой атмосферы явно переваливала за тридцать градусов по Цельсию. Я моментально стал покрываться потом, что мерзкими ручейками пополз по вискам и спине. Каждый вдох приходилось делать с усилием, так как легкие не хотели пускать в себя необычно плотную и теплую субстанцию, которую и воздухом трудно было назвать.

— Который раз смотрю и каждый раз удивляюсь, — проговорил сиплый голос откуда-то пониже моей спины: — Такие Дикие места, такой хаос!

Я обернулся и увидел голову Пласта, до подбородка высунутую из люка. Черные глаза-маслинки тускло поблескивали, обегая взглядом округу.

— Ты выбирайся! — Я отодвинулся от горловины люка, протянул водителю руку, чтобы помочь.

— Я похож на сумасшедшего? — удивился Пласт. — В этих местах не то что выходить наружу — и окно-то опасно открывать! Хищных тварей полно: только и смотри, чтобы на спину не прыгнули. Да одной заразы и паразитов столько… Пять минут — и ты собрал полный букет радостей!

В одну секунду я запихнул голову водителя обратно в люк и юркой рыбкой нырнул в горловину сам, минуя лесенку, тут же поднял крышку, лязгнул затвором…

— Пожалуй, это рекорд, — задумчиво пробормотал Пласт, наблюдая за мной из положения «сидя». — Такой скорости я еще не видел.

Щетинистую кожу водительских щек растягивала широкая улыбка, отчего глаза-маслинки совсем спрятались в жемочках морщин.

— Вот только пихаться было совсем необязательно, — добавил он и потер плечо, видимо ушибленное о какой-нибудь металлический выступ.

У меня на язык запросилась целая череда емких, красочных выражений, ясно и четко вспомнились многоярусные, высокохудожественные фразы, неторопливо изрекаемые Данилычем в сложных ситуациях…

Сдержался. Просто вздохнул и улыбнулся в ответ водителю:

— Салажонка разводим? Ладно, пойдем, ехать нужно.

Пласт медленно поднялся на ноги, зыркая маслинками, очевидно опасаясь какого-нибудь сюрприза от меня. Не дождешься, приятель. Слишком часто учила меня Дорога, что сохранять спокойствие — самый выгодный вариант в любой ситуации.

— Я ведь не шутил, — сказал водитель виновато, — гадости в этих джунглях хватает. Ну сгустил немного краски, но тебе наука: будь осторожен и не лезь куда не следует. Может, ты и подрастающая легенда Дороги, но и не такие как ты погибали, недооценив угрозу. По глупости.

Транспорт медленно продвигался под висячими сводами. Влажные плети лиан и мха шлепали по лобовому стеклу, скользили, исчезали из виду. Пласт, несмотря на то что был максимально сосредоточен на Дороге, негромко рассказывал мне о своем вездеходе, описывая детали и узлы с нескрываемой любовью:

— Оба дизеля запускаются стартерами, разработанными в Новом Свете, — Пласт довольно ухмыльнулся. — Я сам до конца не понимаю принцип их действия, но никакой электрики там нет, только химические процессы. Вдобавок на вездеходе стоит крохотная паровая машина высокого давления. В случае поломки дизелей на ней можно проехать несколько километров. Не в гору, конечно. Или, к примеру, использовать как двигатель лебедки. Но ее мгновенно не запустишь. Сам понимаешь: пока вода закипит, пока давление поднимется…

— Пока дрова наколют, — ехидно поддержал я.

— Ты это брось, — обиделся Пласт, — там химические брикеты: такой жар дают — вода в секунды закипает! Вот на Сьельвиване, там да: паровозов на дровах и угле хватает, благо леса еще не все перевели. Много паровых машин работает на водно-угольной смеси, на нефти, на газу, так что проблем с заправкой у нас не будет. В последнее время стали завозить дизельные двигатели, но это редкость. В основном богатеи балуются. Да и солярки нормальной мало, заправиться проблематично. Вот привезем стартеры, и рейтинг дизельного парка сразу подскочит.

— А без этих химических стартеров как дизеля заводят?

— Небольшие движки — с толкача, — Пласт оскалил желтые зубы, хрипло засмеялся. — Шучу, конечно. Сжатым воздухом запускали — тоже, кстати, разработка Нового Света. Заранее закачанный в баллоны воздух раскручивает двигатель, а во время движения специальные насосы снова нагоняют давление в баллоны. Особенно при торможении. Но система эта капризная, часто дающая сбои и требующая тщательного ухода. Ну и неприменимая из-за своей специфики на судах. Чтобы судовой дизель провернуть, используют небольшую паровую машину, которая занимает довольно много места. Неэкономно это, конечно. Так что флот на Сьельвиване в целом паровой. Вот разве что мы откроем этот Переход и завезем эти стартеры, а, Проходимец?

— Неужели ни одного электроприбора на вездеходе? — поинтересовался я, непроизвольно втягивая голову в плечи, когда толстенная лиана, увешенная космами черного мха, шлепнула по стеклу, проводил ее глазами…

В глубине души я продолжал тешить себя мыслью, что электросеть есть, и мне даже получится запитать свой любимый плеер от нее. Вот только хоть один из многочисленных, заботливо прихваченных с собой блоков питания и переходников подошел бы…

— Электроприборы? Ничего, кроме вот этого, — ткнул пальцем в пластиковую коробочку с двумя клавишами Пласт: — Пара фар имеется да прожектор сверху. Пришлось из-за них ставить аккумуляторы и монтировать генератор, столько сил и времени потратили зря… Все равно не будут работать, когда в Сьельвиване окажемся, а вот удастся ли их после реанимировать — вопрос… Так что у нас в «Сурисо» электрике нечего делать. Карбидными лампами[7] обойдемся.

— В чем? — переспросил я. — Сури?..

— «Сурисо» — мышонок в переводе на межмировой.

— Это вездеход так называется? — развеселился я. — Нормально: внедорожник «Голубая мышь»! Это ж кто его так обозвал? В оригинальный, однако, мир я еду!

Пласт замолчал, глаза-маслинки потеряли свой блеск. Обиделся, что ли?

Лианы, поросшие мхом, все чаще зашлепали по лобовому стеклу: водитель определенно прибавил скорости. Я хотел было сказать ему, что с такой плохой видимостью это чревато, но промолчал. Пласт — водила, ему виднее.

— Well, what's rolling, guys?[8] — раздался за нашими спинами жизнерадостный каркающий голос. — Вижу — скучаете?

Я покосился через плечо: только профессорши здесь не хватало!

Шлеп. Шлеп. Шлеп.

Хлопки лиан по стеклу все чаще.

— Что за день? — еле слышно, но с глубокой тоской пробурчал Пласт. — Еще эта курица, чтоб она провалилась!

Трах!

Вездеход подпрыгнул, словно наехал колесом на гигантскую кочку. Опасно накренился, вильнул вбок…

Бадам!

Я треснулся виском обо что-то, только искры из глаз посыпались.

— …Мать!

Судя по прорвавшемуся эпитету, Пласт, определенно, русскоязычный…

— Вииииии!!! — Это не свинью режут, это — Дженнифер.

Вездеход крутило, несло — Пласт выжал тормоза, но не мог выровнять машину — и било о растущие по бокам дороги древесные стволы.

Хрясь! Хрясь! Хрясь!

По кабине летал термос, еще какие-то неизвестно откуда взявшиеся вещи. Я судорожно уцепился за кресло, голова болталась на шее, как вырвавшееся из рук пожарника сопло брандспойта. В лобовом стекле мелькнула какая-то темная масса, выросла в объеме…

Пласт выдавил сквозь сжатые зубы:

— Абзац!

Бабах!

Меня швырнуло куда-то, вбило в какую-то щель.

«Пииииии…» — тонко запищало в ушах.

И оборвалось.

Глава 7

Неторопливый палач, сопя и причмокивая, методично натирал мое лицо наждачной бумагой. Я попытался крикнуть, но из сдавленной груди, словно паста «Colgate» из тюбика, выдавился лишь жалкий, затухающий стон. Кто-то застонал мне в ответ, жалобно и хрипло растягивая английские слова. Про какие-то факты, что ли? Кого это мучают?

— Фа-ак…

Ага, это, несомненно, Дженнифер.

— Гребаные джунгли!

А это, похоже, Пласт. Смотри-ка, какое у них согласие в выражениях. К ним бы еще витиеватые построения Данилыча прибавить. Ведь русский язык все равно величественней, правдивей, могучей и свободней остальных языков.

Я открыл глаза. Прямо напротив маячил черный влажный нос в окружении пушистых, торчащих во все стороны усов.

Лицо пекло, словно от ожога. Шершавый язык старательно гулял по всей моей физиономии. Я понял, что еще чуть-чуть — и щеки напрочь лишатся кожи. А то и мяса.

— Маня, отстань! — пробормотал я, пытаясь оттолкнуть настырное животное. — Вот, блин, заботливая какая нашлась…

Гивера фыркнула возмущенно: «Я старалась, реанимировала, а он не ценит!» — и, мазнув меня по лицу своим пушистым хвостом, исчезла из поля зрения.

Впрочем, «поле» оказалось довольно узким: я каким-то образом умудрился застрять под сиденьем кресла, да так, что голова оказалась прижата подбородком к груди, и пошевелить ею я никак не мог. Правая рука тоже не была доступна — ее прижало к телу основанием кресла. А вот ноги болтались где-то вверху и снаружи, но мне это ничего не давало, так как я не мог найти для них точку опоры.

В кабине было сумрачно. То ли уже смеркалось, то ли у меня в глазах до сих пор не прояснилось после удара головой — не знаю.

— Проходимец, ты как? — послышался еще один голос, и в тот же момент я почувствовал, что крепкие руки ухватили меня за ноги и потянули, выволакивая из ловушки за креслом.

Когда я наконец приобрел вертикальное положение — причем головой вверх, — то меня встретил ехидный взгляд Жюльена Оливера Лебо, который, собственно, и избавил меня от нелепого заточения. «Как замечательно выглядели твои ноги, болтающиеся в воздухе над креслом!» — казалось, говорили мне эти серые надменные глаза. Так что я поспешил буркнуть слова благодарности и побыстрей отвернулся, пытаясь сохранить хотя бы остатки собственного достоинства.

Пласт сидел на откидном сиденье, лицо залито кровью — ударился, видимо, о рулевое колесо. Возле него хлопотал Шварц, накручивая на голову водителя целую чалму из широкого бинта. На перекошенном полу, опираясь спиной о косяк двери и часто хлопая глазами, расположилась Дженнифер. Всю спесь и самоуверенность профессора Университета штата Мичиган с нее как ветром сдуло. Я даже позлорадствовал внутренне, видя глобальную, всеохватывающую растерянность на ученом лице. Вот тебе, цвет феминизма, ощути простую мужскую работу дальнобойщика…

Окна кабины действительно пропускали мало света: густая растительность плотно прилегала к стеклам, придавая проходящим скудным лучам зеленый оттенок. По одному из боковых стекол бодро пробежала какая-то насекомая мелочь. За ней — шустрое членистоногое размером побольше. Жизнь за бортом кипела, мало обращая внимание на чужеродный объект, столь бурно вторгшийся в ее пределы.

«Главное, — мелькнула у меня опасливая мысль, — чтобы эта жизнь продолжала кипеть за обшивкой вездехода и не пробралась к нам внутрь».

— Алексей, в порядке? — быстро спросил Шварц, не переставая превращать голову водителя в кокон. — Сходи с Жюлем, посмотри, что с вездеходом. И внимательнее, внимательнее будьте, я вас прошу!

Я сделал несколько глубоких, но осторожных вдохов. Ребра вроде бы не сломаны, слава Богу, просто отшиб правый бок здорово да связки плеча потянул. А вот на голове наливалась хорошая, фундаментальная такая шишка.

— Как себя чувствуете? — спросил у меня Жюльен, когда я вслед за ним спустился к дверям-трапу. — Голова не кружится? Не тошнит?

— И на соленое не тянет, — буркнул я и вдруг вспомнил, что когда-то уже отвечал этой фразой на подобный вопрос. Вот только когда? За последний год вокруг меня произошло столько событий, что иному человеку на пару жизней хватит.

Однако я должен был заметить, что в голосе Жюльена промелькнула тень заботы и сочувствия. Странно, неужели кроме насмешки и высокомерия Лебо был способен и на сострадание?

Жюльен нагнулся, зацепил пальцами небольшую скобу над самым полом — я раньше даже не обращал на нее внимания, — открыл узкую дверцу, за которой оказался небольшой стенной шкафчик.

— Наружу без оружия нежелательно ходить, — Жюльен достал из шкафа и протянул мне помповый дробовик, затем — заполненный пояс-патронташ.

Я привычно осмотрел оружие. Ствол как ствол: чем-то напоминает «Winchester 1200». Аккуратный приклад, перезарядка осуществляется передергиванием деревянного, с кольцевыми нарезами цевья. Короче, классика.

Сам Жюльен вооружился компактным пистолетом-пулеметом, вдобавок сунув в карман пару запасных обойм. Значит, снаружи действительно могло случиться все что угодно. Эх, а я так надеялся, что поездка без осложнений пройдет!

Я передернул цевье, поднял выброшенный механизмом патрон двенадцатого калибра, внимательно его осмотрел и добавил в трубчатый подствольный магазин через окно в нижней части ствольной коробки.

— Спуск не буду проверять, — сообщил я Лебо, внимательно наблюдавшему за моими эволюциями, — надеюсь, ударник в порядке? Предохранитель один? Кнопочный?

Жюльен коротко кивнул:

— Все оружие проверено заранее, но ты прав, уделяя этому внимание: всякое может случиться. Предохранитель один…

Он взялся за рукоять отпирания двери и мотнул головой, указывая на место рядом с ним:

— Следи за окружением. Я открою дверь.

Я встал у кромки трапа, снял дробовик с предохранителя, чтобы была возможность сразу выстрелить, если за дверью окажется кто-то нехороший. По трапу неторопливо спустилась Маня, которой до всего было дело, уселась на ступеньке, уставилась бусинками любопытных глаз.

Лебо повернул рукоять, нажал на дверь — та опустилась немного, но тут же остановилась, упершись во что-то. Лебо надавил сильнее, засопел носом, шея побагровела…

— Помочь? — спросил я, не отводя ствола дробовика от открывшейся щели шириной сантиметров в сорок.

Жюльен мотнул головой, потянул было дверь обратно, но тут же отшатнулся, так как Маня, прыгнув, пролетела мимо его головы и исчезла в щели с ловкостью рыбки, ушмыгнувшей в прорубь.

— Zut alors![9] — пробормотал побледневший Жюльен. — Вы присматривайте за вашим зверем, что ли…

После этого Лебо закрыл дверь и повернул ручку запора.

— Попробуем выбраться через верхний люк, — сообщил он, предупреждая мое возмущение тем, что гивера не сможет вернуться в вездеход.

— А может, попробуем через грузовой отсек? — невинным голосом поинтересовался я.

Жюльен подозрительно взглянул на меня, покачал головой из стороны в сторону. Типичный для француза жест, между прочим.

— Думаю, сначала лучше попробовать через люк, — сухо сказал он и направился вверх к площадке.

— Жюль, а вы правда француз? — спросил я, когда Лебо отваливал диск люка.

— Я гражданин Сьельвивана, если это вас так интересует. А многие сьельвиванцы, в свою очередь, имеют французские корни. Правда, разговаривают, в основном, на междумировом языке. Мало кто ценит свои корни.

Мне показалось или в голосе Жюльена промелькнула грусть? Нет, скорее — раздражение.

— Лезьте первым, — сказал мне он, указывая на раскладную лестничку. — Я не хочу лишиться головы, если вашей гивере захочется попробовать на вкус того, кто появится из люка.

Внутренне усмехнувшись — я и забыл, как люди боятся мою зверушку! — я поднялся по узким ступенькам. Осторожно выглянул из люка, готовый в любой момент нырнуть обратно, и, наконец, выбрался на выпуклую крышу вездехода, держа дробовик наготове. Вслед за мной вылез Лебо, также внимательно оглядываясь по сторонам.

Вездеход стоял с небольшим перекосом в правую сторону. Его нос глубоко ушел в зеленое месиво джунглей, а левым бортом он достаточно плотно прилегал к массивной глыбе черного камня. Она-то и не давала двери-трапу откинуться вниз.

Но главным было то, что Дороги здесь не было.

Я поискал ее взглядом, потом зажмурился, пытаясь ощутить ее внутренним чувством…

Ничего. Никакого оранжевого покрытия, неподвластного времени и физическим воздействиям. Только широкая просека, которую, по-видимому, прорубили совсем недавно — даже мелкая поросль не успела пробиться. Один коричневый, рыхлый с виду грунт.

— Ничего не понимаю! — пробормотал Жюльен с самым ошарашенным видом. — Мы должны были ехать по Дороге как минимум сотни две километров! Куда же она делась? Или Пласт ошибся и свернул в сторону? Хотя, в принципе, куда ему сворачивать: просека-то ведь одна…

Лебо враз растерял всю свою спесивость. Взгляд растерян, голос неуверенный. Я наслаждался этой переменой и даже позволил себе тихонько фыркнуть.

— И нечего тут!.. — окрысился Лебо и тут же оборвал сам себя, пытаясь вновь обрести потерянную невозмутимость: — Глупый юмор в нынешних обстоятельствах неуместен, Проходимец. Ты должен и сам это понимать. Так какого черта Пласт свернул с Дороги?

Раздалось шумное пыхтение, и из люка показалась блестящая лысина Шварца. Толстяк с трудом выбрался из горловины, уселся на металл крыши и тяжело перевел дух:

— Уфф! Ну что тут у вас? Куда влетели?

— Дорога кончилась, — негромко сказал Лебо. — Или Пласт оплошал и слетел с нее.

— Пласт оплошал? Уфф! — Шварц протянул мне руку, и я помог ему встать на ноги. — Какие узкие люки и неудобные лестницы, право же! — пожаловался мне толстяк. — Проектировщики этого транспорта совсем не подумали о том, что пользоваться им могут люди различного возраста и комплекции, в том числе и в достойных летах! — Шварц потоптался на месте, затем приложил пухлую ладонь козырьком ко лбу, вглядываясь в просеку, оставшуюся после вездехода: — Нужно вернуться в то место, где мы сошли с Дороги, и осмотреть его. Пешком.

Лебо улыбнулся при упоминании «достойных лет», но тут же переменился в лице:

— Пешком?! Если хотите, идите куда вам угодно, но я — штурман, и лазанье по джунглям не входит в мои обязанности!

— В ваши обязанности входит доставка груза до места назначения, — неожиданно жестко произнес Шварц. — Вы взяли эту ответственность! И вы сделаете все возможное, чтобы доставка была осуществлена, иначе окажетесь некомпетентны. Н-да, некомпетентны!

Жюльен разом сник, ссутулился.

«А Шварц тот еще дядька!» — подметил я про себя.

— Где должен ждать нас Лука? — спросил толстяк уже спокойным тоном.

— В деревне, у торговца, — мрачно ответил Лебо.

— Расстояние от Перехода до деревни?

— От пяти километров до неизвестной величины. Кто знает, где вывел нас Проходимец?

— Как я понимаю, эту деревню должен знать наш попутчик Чино, — не обращая внимания на шпильку в мой адрес, проговорил Шварц. — Жюль, потрудитесь спуститься в вездеход и попросите-ка его сюда подняться. И Пласта позовите также — пусть посмотрит, в каком состоянии вездеход, прежде чем ехать.

Лебо исчез в люке, а Шварц потянул меня за плечо, принуждая наклониться, и зашептал мне на ухо по-русски:

— В деревне нас должны были ждать еще несколько человек — страхующая группа, отправленная туда Чаушевым за неделю до нашего выезда. Вот почему я обеспокоился, когда узнал, что Лука отправился на Тераи вперед нас: как-то это подозрительно выглядит, не находите?

— Вы не доверяете экипажу? — удивленно прошептал я, в очередной раз убеждаясь, что поездка эта, чем дальше, тем больше отличается от «легкого вояжа», который обещал мне Ангел Зоровиц.

— Я не доверяю никому, — просто ответил толстяк. — Такова уж моя профессия. Просто вам я не доверяю меньше, чем другим. Так-то. В общем, держите ушки на макушке и будьте готовы, будьте полностью готовы к любым коллизиям, молодой человек. Вся ситуация вокруг нас как-то давит на меня, стесняет…

Шварц заметил мой недоуменный взгляд и грустно улыбнулся:

— У меня неплохо развита интуиция, Алексей. Кто-то назовет это даром предвидения, кто-то — логической работой подсознания, анализирующего факты, укрывшиеся от сознания… Но выручало меня это чувство не раз, не давая влезть в неприятную кашу.

— А сейчас?

— А сейчас мы в этой каше по уши, хоть и не видим этого. Что-то готовится, зреет. И когда это что-то произойдет…

— Я не буду вылезать наружу!!!

Я вздрогнул и повернулся к люку, откуда вырвался этот отчаянный вопль.

— Делайте что хотите, — продолжал орать Пласт, — можете сами осмотреть транспорт снаружи и рассказать мне потом о его состоянии, но я в эти джунгли ни ногой!

«Ага, — злорадно подумал я, — значит, наш дорогой водитель сам панически боится выходить из вездехода в здешних местах, хотя и развлекается на досуге, пугая неосведомленных Проходимцев!»

Шварц уныло посмотрел на меня и склонился к люку.

— Тебя никто не заставляет спускаться на землю, — примиряюще сказал он, — просто выйди на крышу и осмотри сверху шасси. Прикинь, как развернуть вездеход, и можешь вернуться в свою любимую кабину.

Из люка показалась узкая голова Чино. На резко очерченной скуле — ссадина. Видимо, приложился, когда вездеход болтало. Наш попутчик выбрался на крышу вездехода, с любопытством огляделся и вопрошающе взглянул на Шварца.

— Ты сможешь сориентироваться в этих местах? — спросил его толстяк. — Сможешь вывести нас к деревне?

— Дельгядо? Да, сеньор. Мне приходилось охотиться здесь, так что места я знаю. Вы доставили меня на Тераи — я же помогу вам как проводник. Услуга за услугу, сеньоры.

И Чино, видимо очень довольный собой, жизнерадостно осклабился, после чего ткнул пальцем в торчащую с приподнятой стороны вездехода «лапу» шасси с колесами:

— Видите, сеньоры, все перемазано в слизи?

— Ну, — хмуро буркнул Шварц. — Там много чем перемазано.

— Но слизь-то видите? Такая коричневатая?

— Вижу, — вынужденно согласился толстяк. — А выводы, выводы?

— Похоже, что мы влезли в след ганьяго, сеньоры, — чуть ли не с гордостью изрек охотник. — Он пересек Дорогу, а мы въехали в его след. Вот машину и понесло.

— Да тут все деревья по бокам просеки измазаны этой склизкой жижей, — недоуменно влез в разговор я. — Это ж сколько ее твой ганьяго производит?

Чино величественно обвел рукой просеку:

— Сколько переварил деревьев, столько и слизи.

— Погоди, — я был ошарашен. — Погоди, ты хочешь сказать, что какая-то гигантская тварь прожрала себе путь среди Деревьев, оставив после себя скользкий след? Да у этой просеки только ширина метров десять будет!

Чино с гордостью, словно говорил о своей любимой лошади, кивнул головой:

— Ганьяго, сеньор!

Мне осталось только развести руками, беспомощно оглянувшись на Шварца. Тот еще больше нахмурился, поиграл щеками и пробурчал что-то нечленораздельное под свой короткий нос. Очевидно, он чувствовал то же, что и я: делать попытки представить размеры и внешность твари, прожирающей себе десятиметровую просеку в джунглях, не было никакого желания. Не встретились с ней, вот и ладно. Хватило вляпаться в ее поганый слизистый след.

Из люка медленно поднялась забинтованная голова, а затем и торс Пласта. По лихорадочно бегающим глазкам водителя видно было, что он чувствует себя явно не в своей тарелке.

— Выбрался наконец, — констатировал Шварц. — Ну это же нужно: такой патологический страх перед джунглями.

Пласт открыл рот для ответа…

Хлоп.

Звук был достаточно тихий — я даже не обратил бы внимания на него в другой ситуации, — но практически одновременно с этим хлопком в груди Пласта появилась какая-то спица с пухом на конце. Водитель перевел взгляд на нее, брови его поднялись, и он рухнул в люк, ломая спицу.

Одновременно что-то толкнуло мое левое плечо чуть выше локтя. Шварц упал на крышу вездехода, а Чино, прямо с места, юркой рыбкой сиганул в сплетение ветвей, тут же исчезнув из виду.

Я озадаченно смотрел, как из моего плеча торчит такая же, как и у Пласта, спица. Только через секунду я понял, что это была стрела.

Рука дернула меня за ногу, и я растянулся рядом со Шварцем, грохнув дробовиком о металл крыши. Толстяк приподнялся, махнул рукой, что-то забрасывая в гущу джунглей.

Гах!!!

Грохот взрыва был сухим и резким. По ушам больно ударило, полетели ошметки зелени…

— Вниз!!!

Крик Шварца был не менее резким, чем взрыв гранаты. Я два раза выпалил в джунгли, приклад дробовика чувствительно толкнул плечо…

И тут пришла боль.

Руку словно раскаленный стержень пронзил, мышцы непроизвольно свело, добавляя еще больше боли.

— Вниз, кому говорят?!!

Шварц уже протиснулся в люк, несмотря на свою грузность, и теперь над крышей торчала только его лысина и рука с автоматическим пистолетом. Толстяк палил в белый (вернее, зеленый) свет с короткими промежутками, перенося ствол из стороны в сторону.

Из листвы донесся отчаянный вопль, и какой-то силуэт вывалился из сплетения ветвей, повис, зацепившись…

Я передвинулся к люку, попал ногами в отверстие. За ноги тут же дернули, так что я проскочил горловину, выронив дробовик, и шлепнулся на пол, завыв от взрыва боли в плече — видимо, зацепился обо что-то стрелой.

Лязгнул поднимаемый люк. Кто-то потащил меня в сторону, усадил у стены.

— Брось его, Лебо! — визгливо заорал толстяк. — Выводи отсюда вездеход!

Меня начало трясти. Из рукава рубашки капала кровь, но я не решался прикоснуться к плечу и торчащей из него стреле. Подняв глаза, я увидел Шварца, склонившегося над лежащим ничком Пластом. Толстяк убрал руку с шеи водителя и взглянул на меня.

— Кончено, — пробормотал он. — Пульса нет.

— Не нужно было ему выходить наружу, — прохрипел я.

Шварц сверкнул глазками, хотел что-то ответить, но тут взревели дизели, и пол резко качнулся, так что толстяк потерял равновесие и чуть не скатился вниз по ведущей к выходу лестнице.

Вездеход кидало немилосердно. Что-то падало, перекатывалось, хрустело, и мне даже думать не хотелось, какой хаос сейчас воцарился в каюте и грузовом отсеке. Правой рукой я изо всех сил вцепился в раскладную лестничку, стараясь не цеплять стрелой за пол или стены. Резко и часто застучало по обшивке, вездеход наполнился звоном, от которого болели уши.

— Щебень? — крикнул я Шварцу, так как ассоциативное мышление подкинуло именно эту версию.

— Какой щебень?! — выпучил он на меня светлые глазки. — По нам стреляют!

Вездеход подпрыгнул, так что я еще раз взвыл от пронзившей руку боли, и пошел по ровной почве, набирая скорость.

— Маню, Маню оставили!

Шварц, двигаясь на четвереньках, словно шустрый лысый младенец-переросток, подобрался ко мне и закатил оглушительную оплеуху, так что только в ушах зазвенело, а из глаз брызнули слезы.

— За что?! — заорал я, совсем ничего не понимая.

Шварц деловито переломил стрелу и выдернул ее с обратной стороны плеча: видимо, зазубренный наконечник прошел насквозь. Буря эмоций, охвативших меня в этот момент, настолько отвлекла внимание, что я даже не понял как освободился от мучившей меня деревяшки.

— Бог с твоей гиверой, дурак. Бегом в каюту, тебя нужно перевязать, — невозмутимо ответил толстяк. — Идти сможешь?

Я рывком поднялся на ноги, перекинув на этот рывок всю злость, которую готов был выплеснуть на сумасшедшего, мерзкого, долбанутого, конченого идиота…

Который, заботливо поддерживая, провел меня в каюту, усадил на койку и занялся раной, осторожно разорвав рукав рубашки.

— Не волнуйся, — мягко проговорил толстяк, вкатывая мне в плечо две порции какого-то лекарства из автошприца, — через два-три дня твоя рука будет живее всех живых. Даже следа практически не останется. Так, а теперь введем тебе коктейль из различных сывороток, чтобы никакая местная дрянь не развилась… Что? Тебе уже делали прививки? Вот и славно, значит, лишний раз дырявить не буду. А гиверка не пропадет, не пропадет. Я наслышан об этих зверях: проживет себе в джунглях, как в раю. Получится — вернемся за ней…

После уколов мучившая меня боль отступила, так что я даже позволил себе скептически усмехнуться:

— Какой оптимистический настрой у вас, доктор! «Вернемся за гиверой! Заживет за пару дней!» А ничего, что повреждены мышцы, может быть связки, кость…

Шварц подмигнул мне и достал из недр своего объемного саквояжа коробку размером с книгу малого формата. Коробка была сделана, как показалось мне на первый взгляд, из зеленоватой керамики. Чмокнула и зашипела крышка, открывая взгляду вязкую бурую субстанцию.

— Дорогое средство, — сказал толстяк, намазывая прямо на рану комочек холодной кашицы. — Его производят только в одном мире, и ценится оно на вес золота. А то и дороже.

— Что это?

Шварц намазал кашицей отверстие с другой стороны плеча и обернул мою руку универсальной повязкой. Повязка сжалась, охватив плечо словно вторая кожа, и порозовела, что означало ее активацию. Когда повязка снова приобретет серый цвет, это будет означать, что она исчерпала свой лечащий ресурс и ее пора сменить на другую.

— Это называется «шлот», — толстяк закрыл зеленую керамическую коробку, убрал ее в саквояж. — Что это конкретно — никто не знает, кроме его изготовителей, а они, в свою очередь, не стремятся делиться своим секретом. Вот так-то. А вот свойства у этой субстанции поразительные, поразительные… Может за несколько дней поднять на ноги смертельно раненного, срастить кости, мышцы, сосуды, нарастить кожу… Если только человек жив еще.

Шварц внезапно помрачнел и, приказав мне лежать и не вставать, вышел из каюты. Я окончательно оторвал от рубашки пропитанный кровью рукав, чтобы не пачкать им койку, бросил его на металлический пол и осторожно улегся, стараясь не тревожить пострадавшую руку.

Мы снова ехали по Дороге — я чувствовал ее нутром, хоть голова и кружилась от лекарств и перенапряжения. Больше никто по вездеходу не стрелял, и непохоже было, чтобы за нами была погоня. Я не имел ни малейшего предположения кто на нас напал, но был очень недоволен собой и своими действиями. Алексей Мызин, побывавший в разных мирах, прошедший закалку многими трудностями и опасностями, снова повел себя как необстрелянный новичок, и если бы не Шварц, дернувший его за ногу, то валяться бы нерасторопному Проходимцу на той просеке со стрелой в сердце или ином жизненно важном органе. Как Пласт.

Я зажмурился и даже заскрипел зубами от навалившейся тоски и жалости к водителю. Я знал его всего несколько дней, но уже привык, сжился с этим черноглазым ворчуном. Вот бывает же так! Пласт словно чувствовал, что не нужно ему выходить наружу, пытался оградиться от страха, подтрунивая надо мной… И случилось то, чего он так опасался.

Как-то неправильно все складывалось, нехорошо. В принципе, даже не складывалось, а наоборот: рассыпалось, расползалось в разные стороны. И непонятных, странных происшествий становилось все больше и больше. Не такого путешествия я ожидал, не такие условия обещал мне Ангел… Лгун, щёголь драный… чтоб его подлые усики облезли!

Открылась дверь, в каюту вошла, скорее — ввалилась, Дженнифер. Лицо профессора кафедры биологии и биохимии напоминало застывшую маску. В бледно-голубых глазах застыло недоумение, а дурацкая натянутая улыбка исчезла напрочь.

— Какой ужас! — проговорила она, поймав мой взгляд. — Они убили маленького водителя!

Тут она заметила повязку на моей руке и охнула:

— Мой Бог! Мальчик, и тебя ранили?

— Нас преследуют? — спросил я вместо ответа.

— Преследуют? Кажется, нет…

— Значит, я могу поспать, что и вам советую, — сказал я и повернулся на правый бок, носом к стене.

Но поспать мне не пришлось.

Вездеход вильнул в одну сторону, потом в другую. Словно водитель не знал, куда ему поворачивать. Дженнифер плюхнулась на пол, а я ухватился здоровой рукой за стойку, упираясь еще и ногами, чтобы меня не вышвырнуло с койки.

Наконец машина остановилась. Я заглянул в иллюминатор, но ничего не увидел, кроме все тех же джунглей.

— Да что же это? — простонала Дженнифер с пола.

Я, не отвечая на вопрос, на который не имел ответа, встал с койки, перешагнул все еще сидящего на полу профессора кафедры биологии и биохимии в Университете штата Мичиган и направился в рубку.

Рубка встретила меня руганью: Шварц и Лебо, перекрикивая друг друга, доказывали что-то, не слушая доводов собеседника.

— Что тут у вас? — спросил я, опускаясь на откидное сиденье.

Впрочем, и так было все ясно: впереди, поперек дороги, лежало несколько огромных, опутанных ползучими растениями стволов.

— Завалили Дорогу, сволочи! — повернулся ко мне Шварц. — И совсем недавно завалили — иначе она уже очистилась бы.

— Нужно по джунглям уходить! — нервно сказал Лебо, враз растерявший всю свою чванливость.

— Да кто завалил? Аборигены? Жители джунглей с луками?

— Партизаны, скорее всего, — ответил Шварц и тут же накинулся на Жюля: — Ты понимаешь, что не пройдет по джунглям машина? Не-прой-дет!

— У них, кроме луков, еще и стволы имеются. Так что за стенками вездехода нам не отсидеться! Проходимец! — Лебо уставился на меня — лицо потное, глаза бегают… — Ты можешь увести нас обратно? Переход, которым мы сюда попали, он где-то рядом!

Я покачал головой:

— Я его не чувствую. Возмущения нет. Возможно, он активируется через какое-то время, но пока я ничего не могу.

— C'est revoltant![10] — простонал Лебо.

— Полезли! — рявкнул Шварц, тыча пальцем в лобовое стекло.

Из-за поваленных деревьев действительно высыпали какие-то оборванцы. У некоторых в руках были короткие луки, у других — самое разнообразное стрелковое оружие.

Лебо перекинул рычаги и тронул вездеход с места, пытаясь его развернуть. Град резких ударов по металлу, от которых заложило уши и заныли зубы…

— Не слушается! — взвизгнул Лебо. — Руля не слушается!

Шварц дернул меня за рукав, крикнул «За мной!» и шустрым колобком выскочил из рубки.

Лобовое стекло взорвалось брызгами осколков — попало автоматной очередью. Лебо, хрипя и зажимая окровавленный лоб ладонью, вывалился из водительского кресла и на полусогнутых тоже рванул из рубки.

Я спустился вслед за Шварцем к уже знакомому стенному шкафчику. Толстяк, пыхтя и сопя носом, снаряжал магазином короткую штурмовую винтовку.

— Держи! — сунул мне ствол. — Вот, магазины возьми! — закряхтел, вынимая что-то тяжелое, с большим барабаном…

Ага, многозарядный ручной гранатомет.

Толстяк поставил гранатомет возле трапа, ткнул пухлым пальцем:

— Давай вверх! Люк открой!

Я взбежал по лестнице — сзади яростно сопел Шварц, — навалился на поворотную рукоять, зашипел от тупой боли в раненом плече, дернул вниз тяжелую крышку…

Бах! Возле самого уха, блин!

Я только успел увидеть, как отваливается от проема люка оборванец, что пытался засунуть какой-то ствол внутрь. Шварц, вовремя выстреливший из своего автоматического пистолета, хлопнул меня по плечу и завопил в оглохшее ухо:

— Открой пластины вокруг люка! Прикрывай меня! Я снизу!

Я поднялся по лесенке, уперся спиной в откинутую крышку люка. Осторожно выглянул наружу, одновременно выставляя оружие, тут же нажал спуск. Винтовка забилась в руках, выпустив короткую очередь. Похоже, ни в кого не попал, но еще один из штурмующих, что успел забраться на крышу вездехода, торопливо спрыгнул вниз.

Высунувшись из люка, рискуя в любой момент схлопотать пулю, я зашарил руками по крыше, зацепил за скобу, потащил, поднимая невысокую металлическую пластину на петлях. Пластина щелкнула фиксатором, вставая на место. Потащил еще одну, потом еще, еще… Люк стал напоминать готовый закрыться цветок с шестью металлическими лепестками. Центром цветка была прорезь люка, в которой, словно сердитая пчелка, торчал я со своей штурмовой винтовкой. Пластины фиксировались не вертикально, а со скосом внутрь, словно танковая броня, чтобы попавшие в них пули давали рикошет вверх, а не били в плоскость.

Укрытие было неплохим: я, находясь в металлической коробке, мог стрелять через верх или, что еще лучше, палить в узкие бойницы, прорезанные в толстом металле. Прелесть укороченной винтовки я ощутил, когда легко прицелился, выставив ствол в бойницу, и мне ничто не мешало. Выпустив по короткой очереди во все стороны света, я добился того, чтобы никто больше не претендовал на крышу вездехода.

Единственным недостатком моего укрытия было то, что от щедрых попаданий пуль оно звенело просто невыносимо. От частых ударов по барабанным перепонкам в голове гудело, словно в церковном колоколе.

Я даже не услышал, как отвалилась дверь-трап и на сцене, словно центральное лицо постановки, появился Шварц с гранатометом наперевес.

Резкие хлопки. Частый грохот взрывов. Видимо, толстяк высадил сразу весь барабан, чтобы подавить нападающих плотностью огня. Я не видел его, но мог представить, как Фридрих Францевич, побагровев от натуги и выпучив водянистые глазки, садит во все стороны из гранатомета револьверного типа, а пухлые щечки прыгают при каждом выстреле вверх-вниз, вверх-вниз…

Красота. Хоть картину пиши. Или снимай ролик и на YouTube[11] выкладывай.

Частые взрывы и разлетающиеся осколки противопехотных гранат сделали свое дело: стрельба действительно приутихла. Так что я, убрав ладони от ушей, снова стал палить по джунглям, скорее всего, ни в кого так и не попав.

Что-то кольнуло в шею. Я непроизвольно ударил ладонью, пытаясь прихлопнуть вредное насекомое, и еще глубже загнал тонкую иглу с мягким венчиком оперения. По шее разлилось онемение, я попытался крикнуть, но глотка задубела, и ничего, кроме унылого хрипа, из нее не вышло. Руки стали отказывать: винтовка, лязгнув, рухнула вниз. Я попытался ухватиться за край люка, но пальцы соскользнули с металлической кромки, ноги ушли в сторону, и я тоже полетел вслед за винтовкой. Все ниже, ниже… почему-то не встречаясь с полом, словно пролетев сквозь него, сквозь поверхность Дороги, сквозь почву…

И устремляясь все дальше и дальше, прямо в недра планеты.

Глава 7

Туман плыл навстречу. Мутные, призрачные пряди, извиваясь и пульсируя, струились вокруг, смыкаясь позади меня. Больше ничего не было видно: только серое пространство и длинные тусклые космы тумана, переплетающиеся в запутанную, вытянутую вдоль моего пути паутину. Никаких источников света, но глаза как-то различали округу, хоть и всего на несколько десятков метров. Я посмотрел вниз, но не увидел земли: там также извивались туманные струи, что были лишь немногим светлее серой пустоты. Я шел по пустоте.

«Странно, что пустота имеет цвет, хоть и такой унылый, — подумал я. — Стоп! Да это же Переход!»

Как только я понял это, огромная масса надвинулась снизу, увеличилась в размерах, заполняя собой поле зрения, занимая половину мира. Она уже не приближалась ко мне — это я падал на нее. Падал без ощущения падения и без шума и давления ветра…

Я зажмурился, дернулся вверх, чтобы избежать столкновения. Безрезультатно, конечно. Это было глупо, хоть и являлось простой реакцией организма на неожиданно придвинувшуюся поверхность.

Что-то мягко толкнуло меня в подошвы. Тело почувствовало изменение пространства, давления, словно я находился в пустыне и вдруг резко скатился в глубокую, наполненную влажным воздухом ложбину. Уши заложило на секунду, а когда я сглотнул, то они наполнились тихим шумом: монотонный шелест, потрескивание, отдельные мокрые щелчки, всплески.

Нос заработал, передавая в мозг ароматы сырости, прелых листьев, мокрой коры, земли…

Я открыл глаза и ничего не увидел: вокруг была практически непроницаемая тьма. Практически, потому что можно было различить низкое небо, сеющее мелкий дождь. Хмурое ночное дождевое небо. Почти такое же темное, как черные силуэты древесных ветвей над головой.

История. Что я делаю в этом месте?

В голове было пусто. Никаких воспоминаний, никаких намеков на то, каким образом меня забросило в ночной дождевой лес. Нет, о поездке на Тераи я помнил, как и о некоторых событиях, там происшедших, но все это было туманным и размытым, словно произошло много лет назад…

Я немного постоял на месте, ловя лицом мелкие капли, оглянулся вокруг, пытаясь понять, в какую сторону мне идти. Промокнуть насквозь и замерзнуть в этом сыром лесу я не собирался, а значит, нужно было двигаться. Температура воздуха была не выше десяти-двенадцати градусов по Цельсию, а одет я был легко: джинсы да рубашка с оторванным левым рукавом. Так что скорейшее обретение какого-нибудь укрытия мне бы совсем не повредило. Возможно, где-то неподалеку было жилье или трасса, ведущая в город, как обычно бывает возле Переходов.

— Я оказался здесь, пройдя через Переход, — пробормотал я себе под нос. — Значит, это какой-то мир и здесь неподалеку должна быть Дорога. Только каким образом я очутился в Переходе?

Никто не ответил на мои слова. К тому же я совсем не ощущал Дорогу: не было привычного томления в районе солнечного сплетения. К этому чувству, немного беспокоящему вначале, легко привыкаешь, когда едешь по Дороге, и вскоре совсем перестаешь замечать. Но вот полное отсутствие этого томления ощущаешь сразу. Словно полную тишину после городского неумолчного шума.

Я пошарил по карманам, но не нашел ни спичек, ни зажигалки. Правильно: ведь зажигалка в куртке, а я снял куртку на Тераи из-за жаркого влажного климата джунглей… Оп-па!

Глаза заметили слабое свечение. Робкое, прозрачное, оно то появлялось, то пропадало, очерчивая контуры древесных стволов.

Я осторожно шагнул, стараясь не терять из виду этот дрожащий свет, тут же споткнулся и упал на вытянутые вперед руки. Ладони погрузились во влажную, прелую листву. Правая нащупала какой-то сук. Им я и стал проверять путь перед собой, когда поднялся и продолжил свой путь по направлению к светлому пятну.

Свет не исчезал. То вспыхивая, то угасая до робкого мерцания, он становился все ярче по мере моего продвижения. Все четче прорезались силуэты кустов и ветвей на его фоне. Наконец деревья расступились, и я вышел на небольшую полянку, освещенную небольшим костерком.

Возле костра, под натянутым от дождя тентом сидел человек и глядел в трепещущие лепестки пламени. При моем появлении он поднял голову, и я понял, что он меня увидел, хотя и смотрел только что на огонь. Его лицо показалось мне смутно-знакомым, я хотел было поздороваться, спросить, как пройти к ближайшему жилью…

Но слова замерзли в моем горле. Я узнал человека.

Это был Чермаш. Охранник транспорта. И он не мог сидеть рядом с костром: его около трех лет назад разорвали летающие твари Псевдо-Геи.

Я отшатнулся, чуть было не попятился назад, но Чермаш махнул мне рукой, приглашая присоединиться к нему. Этот жест, такой естественный и непринужденный, остановил меня, вдохновил отойти от мокрой стены леса и подойти к костру.

— Присаживайся, Проходимец, грейся, — сказал охранник. — Давай сюда, под тент. Совсем промок, как я погляжу…

Я присел под тент, рядом с ним. Протянул руки к огню, искоса поглядывая на освещенный костром профиль охранника.

Тот продолжал спокойно сидеть, иногда пошевеливая суком дрова в костре. Что за напасть такая? Сплю я, что ли?

— Иван, — осторожно сказал я, — что ты здесь делаешь? Ты вроде бы… — Я замялся.

— Умер? — белозубо усмехнулся Чермаш. — Ну да, есть такое дело. Знаешь, я даже стал забывать этот момент. Хватило впечатлений после.

В голове у меня снова стало пусто. Возможно, из-за того, что я боялся получить ответы на возникнувшие вопросы.

Какой-то шум послышался в лесу. Он становился все громче и громче, приближаясь. Отчетливо хрустели ветки, словно что-то большое медленно шло по направлению к поляне. Я закрутил головой, потом вопрошающе посмотрел на Чермаша, но тот оставался спокойным и даже не смотрел в сторону треска.

— Что я здесь делаю? — проговорил Иван. — Тебя вот жду. Причем давненько уже.

— Я должен был сюда прийти? — робко спросил я, уже понимая, что мне сейчас скажут: «Да все сюда приходят. Рано или поздно…»

— А это уже по твоему желанию, — пожал плечами Чермаш. — В принципе, тебе лучше Матвей про это расскажет.

— Матвей?

Шум все приближался. Мне показалось даже, что я различаю звук волочения чего-то тяжелого по мокрой листве.

— Это ему нужно было с тобой встретиться. Я-то просто напросился, чтобы тебя еще раз увидеть, — Иван улыбнулся. — Вот, увидел.

— Кто такой Матвей?

Я продолжал спрашивать, неотрывно глядя на черную стену леса, боясь даже предположить, что за зверь оттуда может появиться.

— Ну ты даешь, Алексей, — удивился Чермаш. — Ты что, своего Хранителя не знаешь?

— Да он вообще ничего не знает! — раздался низкий голос из леса.

Я вскочил, закрывая глаза от света костра, пытаясь что-либо различить среди мечущихся по стволам деревьев бликам. Что-то светлое, как мне показалось, мелькнуло, переместилось… и из леса спиной вперед вышел человек, что, пятясь, тащил за собой ветвистый сухой ствол.

— Ветки цепляются, не протащишь, — сказал он через плечо. — Пришлось окружным путем волочь. Ну, привет, Проходимец!

Я ошеломленно смотрел на улыбающееся светлобородое лицо. Вот, значит, как. Некоторые сны, оказывается, совсем и не сны. А может, и сны, но имеют продолжение. Только сны эти отчего-то намного реальнее, чем настоящий мир.

— Ну что, — произнес мой Ангел-Хранитель, — пришло время пообщаться?

Он был одет в легкую светлую куртку-ветровку, джинсы и ботинки на высокой подошве. Непокрытые русые волосы, стриженные «под пажа», были абсолютно сухи с виду, несмотря на непрерывный мелкий дождь.

Я уже встречался со своим Хранителем около года назад. Хотя, если учитывать, что Ангелы-Хранители все время незримо с нами, то встречу лучше назвать беседой. И тот разговор во многом изменил мою жизнь, поменяв, в первую очередь, меня самого.

Попав на Дорогу, я вдруг осознал необходимость веры. Молитва стала спасением в ситуациях, когда ни на что другое, как на Создателя, надежды не было. Самое интересное, что Бог отвечал, хотя многие, услышь они мои рассказы, убежденно твердили бы об удачливости и случайностях. Воистину, вера — личное дело каждого.

О том, что дар Проходимца дается человеку Богом, говорило немало людей, хотя не меньшее количество людей утверждало, что дело в мутации генов или пробуждении способностей, унаследованных от предков… Как мне кажется, нежелание воспринимать способности Проходимца как дар Божий исходило из страха, что придется быть признательными за этот дар. Ведь все мы любим быть независимыми и решать сами за себя.

Даже если это приведет к исполнению пророчеств Апокалипсиса.

Я же оставался при своем мнении, тем более — после нескольких разговоров в странных местах и при странных обстоятельствах.

В одной из своих молитв я попросил Бога направлять мою жизнь. После этого я не увидел особых изменений ни в мире, ни в себе, однако непроглядная тьма Переходов стала для меня намного светлее.

И еще после этого у меня пару раз получилось общаться с Дорогой.

— Я сплю? — спросил я у Матвея, чувствуя как что-то дрожит, вибрирует в моей груди. Как растекается по телу теплая боль…

— Спишь, — легко согласился Ангел.

Несмотря на утверждающий ответ, мне не стало легче. Я давно уже не считал сны игрой воображения, мимолетной прихотью мозга. Нет, я не листаю сонники и не пытаюсь разгадывать значение той или иной белиберды, что может сниться под утро, особенно если ужин был излишне плотным. Просто есть сны и СНЫ. И не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы их различать.

Ангел кивнул Чермашу на принесенное дерево, и Иван, выдернув из стоящего рядом чурбачка топор, занялся дровами.

— А знаешь, почему сон? — спросил Матвей, присаживаясь на освободившееся место рядом со мной.

Я покачал головой, глядя в голубые, несмотря на желто-оранжевое освещение, глаза Ангела.

— Не получалось до тебя достучаться. Я старался, но все без толку: ты был закрыт. И только во сне, когда воля человека частично отключена, я получил возможность с тобой переговорить.

Хранитель слегка толкнул меня локтем, шутливо подчеркивая свои слова, и продолжил:

— Видишь ли, человеку дана огромная власть. Намного больше, чем он может представить. У него есть свобода воли. У него есть право выбора. Право, которое делает его подобным Создателю. И если человек не хочет, он может не слышать призыв не только своего Ангела-Хранителя, но и Бога. В его власти оградиться от здравого смысла и свернуть на путь разрушения и угасания.

Ветер, прошумев по верхушкам деревьев, стряхнул вниз тяжелые капли. Град влажных ударов по тенту заставил меня поежиться и втянуть голову в плечи.

— Ты пошел не по тому пути, Проходимец.

Лицо Хранителя стало серьезным, даже суровым. Я напрягся, ожидая сам не зная чего. Чермаш, позабыв о дровах, застыл с топором в руках, прислушиваясь к разговору.

— Ты совсем недавно стал считать, что происходящее вокруг неправильно, нехорошо. И ты прав. Все действительно неправильно. И началось все с неверного выбора. Тебе не нужно было соглашаться на эту поездку, Алексей.

Я набрал в легкие воздух, желая ответить что-то, возразить… Но тут же понял, что возражать-то нечего. Сам влез. Никто под дулом пистолета не заставлял подписывать договор с контрабандистом. А ведь было какое-то смутное опасение, чувство тревоги…

Матвей спокойно наблюдал за мной, будто понимая внутреннюю борьбу, завязавшуюся внутри меня. А возможно, он просто прислушивался к голосу, который я не мог сейчас слышать? Пауза затянулась, даже Чермаш вздохнул специально громко — как мне показалось, — пытаясь разрядить повисшее в воздухе напряжение…

Наконец Ангел кивнул, словно соглашаясь с невидимым собеседником.

Или приняв какое-то решение.

Воздух дернулся, хлопнул, словно встряхнули огромный влажный целлофан. По поляне прокатилась концентрическая ударная волна. Что-то дернуло меня кверху, да так, что дух перехватило. Лес упал вниз, скрылся в мелькнувших на мгновение облаках. Вокруг беззвучно взревела гигантская, бешено вращающаяся карусель из звезд, радужных шаров, туманных сплетений, и я плыл, плыл среди завивающихся спиралей звездной пыли…

Хлоп! Новый удар!

На этот раз он был холодным: ледяной вал хлестнул по мне, захватил, завертел, вышвыривая из цветной карусели в голубой свет…

— Вроде приходит в себя, — прогромыхал гулкий, словно из железнодорожной цистерны, голос. — Добавьте еще!

Новый ледяной удар. Я обнаружил, что хриплю, хватаю ртом воздух, рискуя захлебнуться холодными струями. Голубой мир продолжал вращаться вокруг меня, словно бешеная карусель Вселенной до сих пор вертела мое мокрое, замерзшее тело. На голубом фоне возникло несколько темных, скачущих пятен.

— Поднимите его!

Отдающий распоряжения голос уже не громыхал, как прежде, хоть и остался низким и рокочущим. Чьи-то крепкие руки ухватили меня под мышки, за плечи и придали сидячее положение. От этого мир завращался еще быстрее, уходя куда-то вбок, так что мой желудок не выдержал, и меня вырвало кисло-горьким…

Тут же новая порция холодной воды обдала меня с ног до головы.

— Его рвет, это хорошо! — бодро прогромыхал голос. — А сейчас еще укольчик вкатим…

В правой, замерзшей руке появилось жжение. Чувство проступило, налилось силой, и скоро горячая волна прокатилась по моему телу… достигла головы, оживотворяя, останавливая кружение…

Темные пятна, прекратив вращение, слились в несколько человеческих голов. Прорисовались, обрели четкость лица, глаза.

— Ну вот, я же говорил! — удовлетворенно сказало угловатое лицо с покатым лбом, плавно переходящим в крупный нос. — Вот и порядок! Колодезная водичка хорошо стимулирует нервные центры.

— В тюрьму его! — решительно сказало другое лицо — смуглое и черноглазое, вдобавок перемотанное по лбу какой-то пестрой тряпкой. — Вы, доктор, тоже пройдите. Заодно за самочувствием его присмотрите. Но помните: я вас жду на вечернюю партию!

— Непременно, — улыбнулось грустной улыбкой угловатое лицо того, которого назвали доктором. Внешне этот доктор был здорово похож на голливудского актера Лайама Нисона: маленькие голубые глазки, породистый нос с практически отсутствующей переносицей, длинная фигура…

Крупные, костистые ладони легко подняли меня на ноги и, не давая упасть, повлекли в сторону низкой деревянной хижины, крытой пальмовыми листьями.

Пока меня вели, или, скорее, волокли, к хижине, я успел окинуть взглядом окружающий пейзаж. Несколько хижин на каменистой возвышенности. Пара хижин — двухэтажные. Возвышенность, скорее даже плато, окружена зеленой пеной джунглей. Метрах в пятидесяти от меня, в более низкой части плато, голубой сарделькой приткнулся вездеход, осевший на одну сторону. Кое-где между хижинами натянуты веревки, сушится белье.

Вокруг стояло несколько смуглых человек, обряженных в разноцветное тряпье. Наблюдают за мной и моим попутчиком. Вооружены. Блестят улыбками.

— Пригнитесь, — мягко пророкотал ведущий меня тип и заботливо наклонил мою голову, чтобы я не стукнулся лбом о притолоку низенькой двери. В хижине было темно, по сравнению с залитой солнцем улицей, так что поначалу глаза видели только плавающие светлые пятна. За спиной стукнула дверь, брякнул деревянный засов…

— Ложитесь сюда, на койку.

Человек, которого назвали доктором, помог мне опуститься на койку, покрытую сеном, вместо матраца, и застеленную грубым брезентом. Стянул с меня мокрую рубашку и джинсы, одел, словно ребенка, в чистую и сухую рубаху. Я не возражал, ощутив неподдельную заботу и участие. Вот только с чего они? Я вроде пленник…

— Думаю, вам лучше поспать. Вот только воды еще выпейте.

— А вы и вправду доктор?

— Доктор, врач, лекарь, медик… какая разница? — Доктор отошел куда-то. Зажурчала наливаемая вода. — Меня Лукой зовут.

Я приподнялся на койке. Лука! Лебо и Пласт говорили о том, что он должен был дожидаться нас в деревне недалеко от проезда. А еще…

— Алексей. Алексей Мызин, — я протянул руку. — Проходимец.

— Лука Кириакис, врач по профессии, бродяга по жизни, — Лука осторожно пожал мою ладонь, а затем вложил в нее металлическую кружку: — Ну-ка, пейте залпом! Здесь вода с адсорбентом: нужно вытянуть всякую дрянь, что бродит по вашему организму. Невкусно, но зато полезно.

Я выхлебал наполненную какими-то слизкими хлопьями воду. Вкус опилок, мела и мокрой бумаги обстоятельно поселился во рту. Глаза понемногу привыкли к полутьме хижины, и я мог рассмотреть ее скудный антураж: деревянные стены, такой же потолок, земляной пол. Единственное окно закрыто бамбуковой циновкой, скупо цедящей дневной свет. На колченогом столе — россыпь каких-то банок и коробок. Рядом — стул с брошенной на него рубахой. У дверей хижины стояло ведро с водой, которой, собственно, меня и поил Лука. Возле противоположной от меня стены разместилась еще одна койка, на которой лежал человек, с головой покрытый простыней. Компенсируя закрытое лицо, с другой стороны простыни торчали крупные голые ступни, навевая самые неприятные ассоциации. Доктор труп у себя держит, что ли?

Лука взял у меня кружку и приложил палец к губам, предупреждая вопросы, готовые сорваться с моих губ:

— Жюльен куда-то исчез. Нет, его не убили, просто пропал, скрылся где-то… Толстяк и дамочка живы, хотя и не могу сказать, что они абсолютно невредимы — царапин и гематом на них хватает. Их держат в другой хижине. Пласт мертв. Да вы и сами это знаете…

Доктор рассказывал, а его крупные, но ловкие пальцы быстро пробежались по моим ребрам, очевидно проверяя их целостность, повернули вправо-влево голову, оттянули нижние веки…

— Вон тот господин, — Лука кивнул в сторону накрытого простыней тела, — которого также навязали на мою шею, только раньше, — тоже жив и здоров, хоть и мертвецки пьян в данный момент.

Простыня немного пошевелилась, и могучий храп огласил хижину. Не труп. Явно не труп.

— А со мной что случилось?

— Отравленный дротик. Местные ловко плюются ими из духовых трубок. Яд берется у какой-то мелкой ядовитой рептилии и обеспечивает паралич дыхательных путей за пару секунд. Я удивлен: обычно от этого люди умирают… но в вашем случае обошлось. Меня позвали перевязать раненых партизан, и я заметил, что вы не только дышите, но и стонете, так что я решил провести вам терапию холодной водой.

Не знаю насколько здесь помогла холодная вода, но за то, что я не загнулся от местного яда, нужно было благодарить скорее вколотую мне в Новом Свете медицинскую смесь. Хотя, возможно, я и умер на какое-то время: ведь общался же и с Матвеем, и с Чермашем…

Лука присел ко мне на койку, протянул вторую порцию «воды с адсорбентом»:

— Пейте и слушайте, счастливчик. Здесь, на Тераи, по крайней мере — в этом полушарии, сплошная неразбериха. Режимы, царьки, вожди и диктаторы меняются с амплитудой кашля при простуде. Люди ложатся спать при одной власти, спят при другой, а наутро просыпаются при третьей, чтобы к ужину стать свидетелями нового переворота. Вот и сейчас в здешних местах очередная заварушка: кто-то прибрал к рукам власть, кто-то пытается ее отобрать… Вас, Алексей, захватил отряд местных революционеров, что из-за малочисленности и недостатка ресурсов ушли в партизаны. Командиром этих отважных герильерос[12] является Алехо де Вилья — умный и весьма оптимистично настроенный человек. Я вместе с вот этим господином, — Лука ткнул пальцем в сторону храпящей простыни, — были схвачены ребятами де Вильи около недели назад. Как оказалось, у них было достаточно раненых и просто больных, но не было врача, и мои услуги были оценены по достоинству. К тому же де Вилья — страстный любитель игры в шахматы. Он прознал про то, что я тоже владею искусством этой игры, и теперь каждый вечер мы обязательно устраиваем пару-тройку партий. Эти партизаны — если вы не являетесь их непосредственным врагом — довольно симпатичные и веселые ребята. Относятся к нам хорошо, кормят тоже неплохо, — Лука пригнулся к самому моему уху и продолжил тихим шепотом: — Так что, пока я лечу их болячки и проигрываю де Вилья две из трех партий, опасаться за свои жизни нам нечего. Выбраться же отсюда будет непросто: боевого народу у де Вилья хватает. Даже если умудримся ускользнуть из лагеря — догонят по джунглям в два счета. А там уже церемониться не будут. Могут повесить над муравейниками или окунуть в водоем с какими-нибудь тварями, погружая медленно, чтобы отъели сначала ступни, затем — по колено… Меня-то могут и помиловать, врач им нужен. Просто перережут сухожилия на ногах и будут возить с собой, как полную медицинских знаний голову с парой рук, умеющих штопать раны.

Я поежился, хоть в хижине и стояла духота. Перспективы, мягко говоря, были малоприятными.

— Да вы не волнуйтесь, Алексей, — успокаивающе пробормотал Лука, забирая из моих похолодевших пальцев кружку с недопитой жижей. — Поспите лучше. А я вам по пробуждении еще укольчик сделаю, и будете как новенький.

— Спасибо, доктор, — проникновенно сказал я, — теперь мне будут сниться только приятные и светлые сны!

— Кто там говорит про сны? — недовольно пробурчала простыня. — А сами спать не дают?

Голые ступни зашевелились и вяло потерли друг друга. Тело под простыней некоторое время совершало непонятные, и, на первый взгляд хаотичные, движения.

— Замуровали, демоны… — озадаченно проговорил человек под простыней, видимо совсем запутавшись.

Наконец простыня сползла, открыв моему взору тощую грудь и не менее тощий живот. Лицо и руки скрывались под футболкой с рукавами, которую, видимо, человек пытался снять через голову, да так и уснул, не доведя дело до конца.

— Лука, помоги! — умоляюще простонал человек. — Че-то я запутался совсем…

— Пить меньше нужно, — назидательным тоном произнес доктор и освободил человека от уз футболки.

Моему взору предстала опухшая физиономия под копной курчавых, темных, непослушных волос…

Санёк! Лапшич! Он-то здесь откуда?!

— Да напоили, сволочи, — страдальческим тоном пожаловался мой бывший штурман. — Я им говорю: «Русские умеют пить не хуже вас!» — а они — бряк! — бутыль с сивухой на стол… кружки наполнили… а кружки у них…

Голубые глаза Санька, бессознательно шарящие по хижине, зацепились за мое лицо, расширились, пытаясь сфокусироваться…

— Лука, а он… — Дрожащий палец Лапшича поднялся в моем направлении.

— Не снюсь я тебе, не снюсь, — успокоил я штурмана и сам удивился, сколько радости было в моем голосе. — Ты мне скажи: каким образом ты здесь оказался?

— Я? — искренне удивился Санёк. — Я же тебя ждал!

В голосе штурмана промелькнула истерическая нотка. Он попытался подняться, но лишь сел на койке, охнув и схватившись за голову.

— Доктор, помоги, а? У тебя же есть…

Лука вздохнул, порылся в куче хлама на столе и выудил из него пузатую флягу. Часть содержимого он вылил в кружку, долил воды, поболтал кружкой в воздухе, чтобы жидкости перемешались…

— Пей, но чтобы это — в последний раз!

Санёк принял кружку, выдохнул… и осушил емкость за три могучих глотка, отчего крупный кадык забегал по его тощей, покрытой щетиной шее, словно сказочный колобок по лесной тропинке… вернее — под ней.

«Я от бабушки ушел, я от дедушки ушел…» — промелькнуло в голове. Мозг шалит. Наверное, последствия отравления сказывались.

— Я здесь… — фу-ух! — я здесь потому, что меня наняли, — «объяснил» Санёк, вытирая влажный лоб.

— Нужен был хороший штурман, — сказал Лука. — Под рукой в Новом Свете был только он. Рекомендации ему дали хорошие: мол, специалист классный, только дисциплина хромает… теперь я вижу, как она хромает. Чаушев сказал, что вы с Лапшичем работали раньше, так что меньше будет проблем с ассимиляцией.

Я вздохнул. Меньше проблем — это еще бабка надвое сказала. Я действительно работал с Саней Лапшичем, когда только попал на Дорогу, но хочу ли работать с ним сейчас… Что-то мне подсказывало (скорее всего — опыт общения с этим непоседливым и зацикленным на себе человеке), что без него мне было бы спокойнее. Санёк постоянно жил в каком-то нереальном мире, откидывая совершенно детские выходки и мечась из стороны в сторону вслед за своими нелепыми целями и желаниями.

Хотя…

Хотя как штурман он был действительно хорош. Да и товарищем он был верным… гм, точнее — настырным.

— Мы добрались сюда с каким-то военным обозом, укомплектованным штатными Проходимцами, — продолжал Лука, не подозревавший о моих душевных колебаниях. — Попали в него благодаря, так сказать, некоторым связям: Зоровиц постарался. Поселились в этой деревушке, стали про обстановку в стране вызнавать, проводника для нашей цели подыскивать, то-сё… Но спокойно сидели недолго: нагрянувшие партизаны облюбовали деревушку как временный лагерь. Хорошо хоть не расстреляли с ходу — с них станется: в первые два дня они вырезали здесь половину жителей, изнасиловали практически всех женщин, кроме, разве что, старух и младенцев. Потом — заставили живых закапывать трупы за околицей. Сейчас успокоились, поутихли. Надоело им грабить, убивать… Мирно отдыхают, сил набираются…

— Веселые ребята? — Я не мог сдержать сарказма.

Лука молча развел руками.

— Что им жители сделали?

— Просто Алехо проведал, что в этой деревне когда-то останавливался отряд нынешнего правительства, а жители не разбежались, не сожгли хижины, не отравили источники… Словом, оказались недостойными великого революционного движения.

— Что ж, могу лишь порадоваться, что меня в эти дни здесь не было.

— Я два дня есть не мог после этой резни, — угрюмо буркнул Санёк. — Что не съем — выворачивает наизнанку. Так что действительно радуйся и Бога благодари.

— А вот зачем ты нанялся? Какого лешего полез в эту кашу? — спросил я штурмана. — Никак не пойму: у тебя ведь деньги были неплохие, ты хотел, помнится, квартиру хорошую прикупить, пожить в ней, побездельничать, а остальные деньги — в банк… Что, опять проигрался, как на Шебеке?

Санёк грустно покачал лохматой головой:

— Я их потратил. Квартиру-то я купил, а затем заказал коллекционную гитару — «Лес Пол»[13] производства шестидесятых. К ней — стек ламповый — «Мезу», как давно мечтал. Да еще «Хаммонд» настоящий с натуральными «Лесли-колонками». Ну и звука десять киловатт… Качественного, сам понимаешь. На барабасы и свет вот не хватило: цены здесь сумасшедшие, все приходится с Земли везти. Я слышал, есть еще в некоторых мирах производство достойных инструментов, но четких каналов поставки не нашел…

Я в изумлении смотрел на Санька:

— Лапшич, ты совсем рехнулся? Зачем тебе десять кило звука? Ты что, выступать собрался?! А жить где будешь?

Санёк возмущенно набрал в тощую грудь воздуха, но сразу сдулся, обмяк сморщенным резиновым шариком:

— Ни хрена ты не понимаешь, Лёха. У меня серьезная цель была: рок-клуб открыть. На Земле это только мечтой было, а здесь такие бабки привалили… Только местные инструменты никуда не годятся: здесь же нормальной электрухи не найти! — Санёк явно набирал обороты, глаза его загорелись нездоровым блеском, руки заелозили по коленям: — В Новом Свете все камерную музыку слушают, а об инди[14] и слыхом не слыхивали! Прикинь: чуваки вообще не знают, что такое британский рок!!! Я уж не говорю об электронщине! Из всех клавишных в Новом Свете — только пианино по домам, органы по церквам да пара роялей в оперном театре!

— И Радиохэд они не слушают, и Мэссив Аттак, и на концерте Мьюза ни разу не были, — с готовностью стал перечислять я.

Санёк снова сдулся — видать, похмелье еще хорошо давало о себе знать и гасило его легковоспламеняющуюся натуру. Иначе лекция о пользе качественной музыки была бы неизбежной.

— Злой ты, Алексей Павлович, — укоризненно проскрипел ссутулившийся штурман. — Да что с тебя, Проходимца, взять? Одна Дорога в голове…

Санёк укоризненно покачал головой, затем, очевидно вспомнив что-то, пожаловался:

— А еще эти партизаны у меня планшет отобрали. Сво-ло-чи. Я его тоже с Земли заказывал: не фигню какую-то — «Айпад» последней модели! Закачал на него всевозможные карты и маршруты известных миров плюс — заказанную с Земли же последнюю подборку фантастической литературы. Новый роман Бердникова, прикинь как жалко! Угробят ведь «Эпплу», партизаны долбаные! И какой я теперь штурман без компа?

— Что-то он вялый сегодня, — заметил Лука. — Мне так за неделю все уши прожужжал своими британскими группами. Наушники тыкал — послушать какие-то моменты как раз из этого, как его… Мьюза! Я послушал — визг один да параноидальное завывание…

— Это он еще вам лекцию о разрушающе-деградирующем воздействии шансона на мировоззрение, мораль и интеллект человека не преподал, — весомо добавил я. — Типа: «Блатняк — уничтожение всего светлого, доброго и разумного, что есть в человеке».

Санёк встрепенулся, выдавил из себя сиплое: «Ненавижу шансонщиков!» — и снова ушел головой в плечи, напоминая старого уставшего грифа: глаза полузакрыты, кадык щуплой, щетинистой шеи выпятился почти наравне с носом…

— Слушайте, Алексей, — Лука снова подсел ко мне на кровать, — вы сохранили лекарство? Ну для друга Чаушева?

— Оно осталось в моей куртке. А куртка — в вездеходе.

— Вот как? Выходит, дело немного осложняется… Что ж, — врач подмигнул мне и потер крупные ладони, — придется постараться проникнуть в вездеход. Насколько я знаю, команданте запретил растаскивать из него имущество. Это и хорошо, и плохо, так как там теперь стоит караул. Что ж, караул, что ли, не обманем? Иначе какой смысл мне добираться на Сьельвиван, если антивируса, с которым я должен работать, у нас не будет?

Я пристально посмотрел на врача. Ага, значит, я вез не просто лекарство, а антивирус… Выходит, Чаушев не все мне сказал. Хотя какая разница, какой именно препарат я доставляю? А вот участие врача в экипаже стало понятным. Ну что же, врач-специалист в небезопасном путешествии бывает очень даже полезен, что, в принципе, я уже и прочувствовал на своей шкуре.

— Пожалуй, я вас оставлю, — Лука взглянул на наручные часы: — Пора идти играть партию с сеньором де Вилья. Заодно своих клиентов среди партизан проверю. А вы постарайтесь без нужды не выходить из хижины, ладно? Иллюзия свободы — всего лишь иллюзия. И искушать наших герильерос лишний раз не нужно.

Я пожал плечами, поправил крестик за пазухой и замер: на моей шее должна была быть еще одна цепочка!

— Лука, подождите… вы не видели у меня на шее кулона? Ммм… что-то вроде металлического цветка?

Врач поднял бровь, кивнул:

— Было что-то такое. Один из партизан снял. Крест они не тронули, религиозные они тут все… Бога боятся.

— Бога боятся, а такое творят?

Лука пожал плечами:

— Так им же разъяснили, что революция — угодное церкви и Деве Марии дело! Что все грехи простятся, и они пойдут прямиком в рай… под покровом Царицы Небесной. Религия, знаете ли, — отличная мотивация для неумеющих думать. Прошли те времена, когда революционеры отвергали Бога. Нынешние умнее: они взяли Его на вооружение.

— Бедная Мария, — покачал я головой. — Она и думать не могла, что такое Ее именем твориться будет.

Врач хмыкнул, вернулся к столу и стал копаться в наваленных на него вещах.

Что ж, еще одну памятку о прошлой жизни я не сохранил. Хотя это, может, и к лучшему: с глаз долой — как говорится — из сердца вон. А то уж слишком грустные мысли мне этот цветок навевал. Хотя в этих воспоминаниях, кроме печали и горечи, было что-то еще… очень теплое, что ли?

Лука ушел, прихватив с собой небольшой саквояж, как я понял, с медицинским оборудованием. Санёк молча растянулся на койке, всем своим видом выражая оскорбленное величие. Я выпил еще воды, осторожно пощупал левое плечо, что и не думало болеть: повязка и загадочный шлот действовали великолепно. Я ощущал только легкое жжение и даже некоторую щекотку, словно в заживающих тканях бегали какие-то крохотные, практически невесомые существа. И эта щекотка была даже приятной: она словно служила доказательством того, что процесс выздоровления идет, продолжается…

Я тоже откинулся на койке, с удовольствием вытянув ноги. Отдыхать так отдыхать. А что дальше будет — все равно лучше думать на выспавшуюся, а не на кружащуюся голову.

— Лёха…

— Чё?

— А ведь не зря я все это купил?

Я какое-то время боролся с рвущимися с губ эпитетами… поборол, обуздал свои эмоции и спокойно, весомо так сказал:

— Не зря, конечно. Просто я завидую.

— Я так и понял, — умиротворенно проговорил Санёк, и через минуту его назойливый храп наполнил хижину.

Глава 8

— Алексей, Алексей!

Сильная рука теребила меня за здоровое плечо, вытаскивая из омута крепкого сна, в который я провалился.

Я с трудом открыл глаза и уставился на будившего. Это был Лука. В хижине царил полумрак, в котором, как в густом супе, плавал вибрирующий храп Санька. Лицо врача, слабо освещенное стоящей на столе свечой, было спокойным — очевидно ничего экстренного не произошло.

— С вами команданте Алехо де Вилья хочет поговорить.

Я поморщился. Только ночных допросов мне не хватало!

— Я предупредил его, что вы ранены и спите, — извиняющимся тоном проговорил Лука, — но он сказал, что это ненадолго.

— Ладно, — обреченно пробормотал я, — пленным выпендриваться не годится.

Лука заботливо помог мне подняться и, придерживая за плечо, вывел из хижины.

Снаружи было темно и сыро. То ли небольшой дождь прошел, пока я спал, то ли ночная роса выпала, но почва и растительность были покрыты влагой, и кроссовки чавкали по мокрой глине. Кое-где в деревне, под навесами из пальмовых листьев, горели костры, у огня грелись люди, варили пищу. Слышалось негромкое бренчание гитары, тягучая, неторопливая речь. Залаяла встрепенувшаяся собака, послышался звук удара, и собака, взвизгнув, умолкла. Этакий живописный лагерь партизан. Хоть картину пиши: смуглые парни, полулежащие с автоматами и винтовками под рукой, блики огня на усатых, черноглазых лицах, песня на языке, до боли похожем на испанский, вьющаяся между столбами навесов…

Вот только округлый борт осевшего набок вездехода не вписывался в эту картину.

А над всем этим: пальмовыми крышами деревни, кострами, людьми, оружием, вездеходом, необъятными сырыми джунглями, и даже над обиженной собакой — раскинулось глубокое ночное небо, наполненное волнами звездного света. Загадочное. Глубокое. Равнодушное. Посрамляющее обилием количества звезд и Млечный Путь, столь ярко сияющий в украинской степи, и любой участок неба в любой точке земного шара.

Завораживающее небо. Гордое.

Вот только луны в нем не было. Даже жалкого тощего месяца. Или было время новолуния, или эта планета не имела спутника. А может, имела, да потеряла…

Так, размышляя, я вошел под обширный навес, закрытый с трех сторон от ветра стенами из циновок. Под навесом было светло: помимо света от открытого каменного очага, пространство озарялось еще и парой довольно ярких электрических ламп, питающихся, скорее всего, от аккумулятора. В центре, за столом, уставленным целой батареей бутылок и кувшинов, сидел тот самый человек, которого я видел рядом с Лукой, когда пришел в себя после холодного душа. Теперь на его короткостриженой голове не было пестрого платка. Полуприкрытые черные глаза внимательно следили за нами, и, хотя этот человек изо всех сил старался изобразить равнодушие на своем смуглом, довольно симпатичном лице, было понятно, что он очень заинтересован происходящим. Скорее всего это и был команданте Алехо де Вилья, вождь небольшого, но крайне отважного отряда партизан, борцов революции.

Интересно, а против кого эта революция вообще?

По обе стороны от сидящего за столом команданте Алехо стояли два рослых, одетых в камуфляжные рубашки и просторные штаны парня. Физиономии решительны, глаза подозрительно прищурены, челюсти вперед… Телохранители, как пить дать. Вот только в руках этих телохранителей покоились не пистолеты или револьверы, а внушительного вида штурмовые винтовки.

— Подходите, кабальеро, садитесь! — Голос у команданте был сипловатый, но, тем не менее, звучный. — Пальмового вина? Текилы? Может, пива?

— Благодарю, — ответил за меня Лука, присаживаясь на колченогий табурет и делая мне знак, чтобы я тоже присел, — но Алексею сейчас нельзя алкоголь. А вот я не откажусь: при здешней-то сырости…

— Глупости! — махнул рукой Алехо. — Когда раненому кабальеро вредил стаканчик пальмового вина?

Из-за циновок выскользнула гибкая девушка в простом белом платье, наполнила стоящие передо мной и Лукой глиняные кружки из кувшина, после чего исчезла, оставив легкий запах цветов и грустный взгляд темных бархатных глаз.

— За революцию! — Команданте поднял в воздух внушительного объема кружку и лихо опрокинул ее в рот.

Лука поддержал тост. Я молча пригубил пенящееся пальмовое вино. Оно было кисло-сладким и на удивление легко пилось, словно квас или ягодный морс.

— На вино не налегайте, — тихо шепнул мне Лука. — Оно очень обманчиво.

— Как ваша рука, кабальеро?

— Заживает, спасибо, — ответил я де Вилья, благодарно кивнув. — Могу я узнать…

Команданте разом поменялся в лице, черные глаза засверкали из-под насупленных бровей, верхняя губа, обрамленная щеточкой усов, приподнялась, открывая крупные красивые зубы.

— Здесь я задаю вопросы, кабальеро! Вы — мои пленники… и пленники революции! То что вы живы, целы и относительно свободны, не значит, что вы можете диктовать какие-либо условия мне — команданте де Вилья!

Смуглые парни, стоящие по обе стороны команданте, враз встопорщили усы и наставили на меня свои штурмовые винтовки. Еще бы из гранатометов прицелились…

— Вы мне нужны, вот в чем дело, — ослепительно улыбнулся де Вилья, разом отойдя от вспышки гнева. — Вы и ваш вездеход. Ну и Лука — врач он неплохой, надо признать. Слыханное ли дело — поднять на ноги человека, отравленного ядом гибы! Я понял: это был знак для меня, — команданте многозначительно прикрыл глаза и поднял к губам крестик, висевший у него на шее. — Иначе ваши кости давно бы уже растаскивали красные псы.

Кто такие красные псы, я не знал. Может, это были какие-то дикие звери, водящиеся в джунглях, а может, это было название этого самого партизанского отряда. Но на всякий случай я согласно кивнул и опустошил до дна кружку с пальмовым вином.

— Скажите, Алехо, — видите, вы тоже Алехо, как и я, — это еще один знак! — скажите, правда ли, что в вашей стране победила революция?

Я немного оторопел, но, тем не менее, сообразил, что к чему, и кивнул головой:

— Да, команданте.

— Значит, Лукас был прав! — торжествующе воскликнул де Вилья, обращаясь то ли к себе, то ли к стоящим по бокам телохранителям. — Значит, это происходит не только у нас!

Команданте лихо опрокинул кружку в революционную глотку и изящным жестом вытер усы.

— Как давно это было? Сколько времени прошло с тех пор, когда свежий ветер народного негодования скинул в пропасть диктат власть имущих?

— Ну-у… — я быстро прикинул, — больше девяноста лет.

— Почти сто лет!!! — Команданте был в полном экстазе. — Почти сто лет человек живет в стране, где победила революция! Скажите, как вам живется? Хорошо? Нет, наверное — просто отлично!?

— Да, неплохо, — выдавил я из себя, понимая, что рассказывать о сталинском терроре, железном занавесе, повальном дефиците и партийных взносах сейчас будет несколько неактуально. Как, впрочем, и о том, что Империя, порожденная революцией, давно рухнула, а осколки великого государства благополучно… э-э-э… хотя, скорее — неблагополучно — превратились в буржуазные страны. Ну почти все превратились. Ммм… почти буржуазные…

— Вот! — Де Вилья вдохновенно поднял к небу палец с обгрызенным ногтем. — Вот! — призвал он телохранителей и небеса в свидетели. — Давайте выпьем! За революцию во всех мирах!

Снова промелькнула белой тенью с глазами лани девушка, снова наполнились и опустели глиняные стаканы, и, наконец, команданте перешел к делу:

— Раз вы живете в такой стране, Алехо, вы должны понимать, как важно, чтобы революция победила. Чертовы политики опять загоняют наш свободолюбивый народ в бездну рабства и принуждения. Конечно же мы этого не допустим! — Команданте значительно замолчал и повел рукой, указывая на окружающую нас деревню: — Народ поддерживает нас, помогает чем может… Но для победы, как это ни прискорбно, нужны деньги, чтобы покупать оружие, припасы, платить людям…

Команданте сокрушенно покачал головой, всем своим видом показывая, что деньги — тлен, и он ни за что не прикоснулся бы к презренному металлу или, там, бумажкам, но раз революция требует…

Я смотрел на этого человека и не мог понять, кто передо мной. Де Вилья не был похож на сумасшедшего, но, похоже, свято верил в слова, что сам говорил. Однако этот человек, разглагольствующий о свободе для народа, сам уничтожал этот самый народ, вырезая и насилуя людей в деревне, где остановился. Вот такая странная и страшная изнанка светлых и человеколюбивых идей. Воистину, дорога в ад вымощена благими намерениями.

Команданте тем временем прочистил горло, пару раз кашлянув, после чего подозрительно взглянул по сторонам, словно готовясь вытащить из-под стола пару пригоршней бриллиантов.

— У меня есть информация, что в горах, неподалеку отсюда, есть старый город, полный чудес и сокровищ. Кое-кто считает это сказками, но я-то знаю, что это не так! — Де Вилья с тонкой усмешкой, адресованной всем глупцам, не верящим в легенды и сказки, впился взглядом в мои глаза: — Вы пойдете со мной, Алехо! Мне нужен человек, умеющий открывать Врата! Предание гласит, что попасть в тот город может только Проходимец с особым даром, и теперь у меня такой Проходимец есть!

Я ошарашенно опустошил налитый по края глиняный стакан. Вот тебе, бабушка, и Юрьев день! Час от часу не легче!

— Лука мне много про тебя рассказал… — хитро прищурил черный глаз команданте. — Да еще вдобавок я получил вездеход, на котором можно вывезти сокровища из города через джунгли! И тогда я смогу купить для революции танки, вертолеты, ракеты, нанять солдат, специалистов, техников!

Де Вилья приподнялся, опираясь руками о стол, придвинул смуглое хищное лицо ко мне, явно пытаясь застать врасплох:

— Вот только куда делся еще один ваш человек, Проходимец?

Я недоумевающе покачал головой. А что я мог сказать? Жюльена я не видел с той поры, как он выскочил из рубки вездехода, и только мог догадываться, что с ним произошло.

— А с чего вы решили, что с нами был еще кто-то?

— И не пытайтесь меня обмануть, компаньеро, — прошипел команданте. — Сеньора Дженнифер рассказала нам о светлоголовом. Вот только кто он — непонятно. У двух моих людей за время захвата вездехода оказались перекушены шеи — кто это сделал? При этом один член вашего экипажа испаряется, закрыв намертво один из грузовых отсеков! Кто этот человек? Что он такое? Кого вы с собой везли?

Ага, ситуация немного прояснилась. Что ж, куда исчез Лебо, я не знал. Может, он в задраенном отсеке до сих пор сидит и в ус не дует… А вот кто мог отгрызть головы у доблестных партизан — догадаться было несложно. Маня продолжала защищать свою маленькую стаю… и мне оставалось только надеяться, что гиверу не зацепила ненароком какая-нибудь шальная пуля.

Я попытался вывести на лицо выражение полного недоумения и сокрушенно ушел головой в плечи.

— Не знаете? — недоверчиво переспросил команданте. Я вдруг заметил, что его смуглая кожа стала приобретать пепельный оттенок, а на висках и лбу выступил обильный пот. — Дьявол, не люблю непонятных происшествий. Вот и ваш толстяк клянется, что понятия не имеет… А мои люди недовольны. Пошли разговоры, что вы везли с собой дьявола, который теперь вырвался на свободу. Нашелся даже человек, который видел, как дьявол прыгнул от вездехода в джунгли. Этим болванам только подкинь тему для страхов…

Де Вилья понизил голос до полушепота, таинственно сверкнул глазами:

— Но что бы ни происходило — в город мы пойдем. Ведь там не только золото и прочие богатства. Не-ет… Еще говорят, что в этом городе есть оружие, которым можно победить любую армию. Лю-бу-ю!

Алехо попытался подняться, но его повело в сторону, и команданте был вынужден снова опереться руками о стол. Похоже было, что его язык все меньше повиновался владельцу:

— Что-то утомился… я сегодня. Думаю, немного сна… нам всем не повредит. Так что отсыпайтесь, кабальерос… завтра мы выдвигаемся! И если вы сделаете все как нужно… я… ммм… я отпущу вас и ваших друзей… целыми и невредимыми. Даже благодарность оглашу… от имени революции. Только вот не вздумайте пытаться бежать, сеньор Проходимец, вы же знаете как я поступаю с изменниками?

— Муравейники, погружение к пираньям, жилы на ногах, — пробормотал я, безуспешно пытаясь подняться на ватных ногах.

Проклятое пальмовое вино!

— Верно, — удовлетворенно кивнул команданте и вытер мокрый лоб. — А еще я могу проделать все это с вашими спутниками… а вы просто будете наблюдать… слушать их крики… крики в ночи… дьявол…

Взгляд команданте поплыл в сторону. Один из охранников приблизился, видимо желая помочь, но не решался прикоснуться к гордому командиру.

— Адьос, амигос… — слабо промямлил де Вилья. — Спокойных снов!

Лука подхватил меня под мышки и поволок из-под навеса.

— Какого ты ему наплел про меня?! — яростно прошипел я врачу. — Я же ничего не знаю про этот город, чтоб он провалился поглубже! Какие там еще Врата?!

— Не знаю какие там Врата, но благодаря им вы, штурман и Шварц с дамочкой все еще живы, — ответил Лука, продолжая тащить меня по глинистому склону. — Уфф, Алексей, я же предупреждал вас, чтобы вы не налегали на пальмовое вино! То штурмана вашего приходится таскать, то теперь вас…

— Команданте тоже развезло! — возмутился я. — А опыта у него поболе моего!

— Просто милая Контина в благодарность, что я вылечил ее младшего брата, согласилась добавить в кружку бравого революционера пару капель некоей жидкости, — жарко прошептал мне в ухо врач. — А как вы думаете, почему сеньор де Вилья оказался таким разговорчивым и выложил все свои цели и опасения?

— Жидкость способствует развязыванию языка?

Лука утверждающе хмыкнул и втащил меня в хижину.

— Главное, что все мы живы, — повторил врач, опуская мое тело на койку. — А вот у Контины люди де Вильи расстреляли всю семью, только брат остался. Девушка с удовольствием подмешала бы в стакан команданте что-нибудь покрепче, чем тот наркотик, что я ей дал. Но это слишком опасно: в случае смерти де Вилья нас могут просто расстрелять, безо всякого разбирательства. Так что пока будем ждать и думать… а там время покажет, как из этой ситуации выкрутиться. Даст Бог, продолжим свой путь без потерь.

— Неужели вы верите, что этот чокнутый революционер сдержит свое слово? — уже спокойней спросил я, снова перейдя на «вы». — Отпустит, когда найдем то, что он ищет?

— Не верю и не надеюсь, — пожал мое здоровое плечо Лука. — Я прагматик. И знаю, что можно ожидать от подобных людей. Насмотрелся за свою жизнь. Так что я предпочитаю ждать: время покажет, что дальше будет. Поиски кладов всегда были мутным, зыбким и опасным делом, полным всяких неожиданностей… даже для пламенных революционеров. Главное для нас — не упустить подходящий момент, когда он подвернется. Спите, Алексей, набирайтесь сил. Они вам понадобятся. А на досуге можете поразмыслить, как нам выкрутиться из этой ситуации. План какой-нибудь составить… Потом поделитесь.

Лука улыбнулся открытой… слишком искренней и открытой улыбкой, как мне показалось.

— Спокойной ночи.

— Спокойной, — пробормотал я в широкую спину врача. Вот те на: неужели доктор кривит душой? Что-то он задумал, эскулап греколицый. Незадача… Теперь придется присматривать и за ним, чтобы не выкинул какой-нибудь фортель в самый неподобающий момент. И все на мою голову. С Саньком, что ли, посоветоваться?

Я попробовал встать. Не получилось: ноги все так же отказывались мне подчиняться, хотя голова была довольно трезвой. Тогда я вытащил из добавочного кармашка джинсов зажигалку, которую партизаны не удосужились у меня спереть, и перевел рычажок газового клапана на максимум.

Щелк! Хижина осветилась слабым дрожащим светом. Я посмотрел на лицо спящего напротив штурмана, что мирно посвистывал своим вздернутым, делающим его лицо немного глуповатым носом. Санёк что-то пробормотал сквозь сон, поелозил ногами…

Раскаленный метал зажигалки ожег мне палец. Я отпустил рычажок, и хижина снова погрузилась во мрак. Нет, посвящать в мои подозрения Санька не стоило: еще сболтнет что-нибудь лишнее, балабол. А вот Лука все-таки интересный экземпляр…

Он не отреагировал на крест, а ведь должен был, если он действительно человек князя Чаушева. Хотя возможно, что попросту не счел нужным выказывать свой интерес к кресту и моей личности. Кто знает, какие инструкции ему в тайной полиции могли дать?

Я откинулся на койке, прикрыл глаза. Что ж, будем думать…

— Не всегда, когда человек думает, он принимает правильные решения. Даже когда очень старается думать.

Костер горел, потрескивая и разбрасывая искры. Влажно шумели остатками жухлой листвы деревья. Иван Чермаш рубил сучковатый ствол на дрова, смачно хакая с каждым ударом топора. Темное небо все так же сыпало мельчайшей водяной пылью, и казалось, что мой разговор с Ангелом-Хранителем не прерывался. Просто я отвлекся немного, отключился от реальности речи Матвея, чтобы увидеть быстрый — буквально на доли секунды! — сон. Сон про лагерь партизан в джунглях, про встречу с Лукой, Саньком, команданте Алехо де Вилья…

Я взглянул в лицо Матвею, но не увидел ни оттенка иронии. Скорее грусть, некоторую печаль.

Печаль из-за моей глупости. Глупости человека, пошедшего не по тому пути. Просто свернувшего не в том месте, где нужно. И попавшего в очень большие неприятности.

— Откуда мне было знать? — вяло спросил я, внутренне уже зная ответ. — Откуда я мог знать, что не нужно соглашаться на предложение Зоровица?

— Знаешь термин «человек, водимый свыше»?

Я кивнул:

— Такой человек делает намного больше, чем другие. Кажется, это еще называют талантом или… харизмой?

— Именно, — Хранитель повел широкими плечами, провел ладонью по аккуратной бородке. — Люди, как сотворенные по образу и подобию, имеют право выбора и сами решают, как им поступать. Но Творец, в отличие от людей, всегда знает как лучше. И ты, сделав выбор без вопроса, на самом деле лишил себя выбора. В своих молитвах ты просил хранить тебя от всяких напастей? Знаю. Просил. Так почему ты не спросил, как тебе поступить? Ведь гораздо проще не выбираться из опасной ситуации, а не дойти до нее, вовремя свернув…

— Это недостаток веры, — мрачно пробормотал я. — Я не привык регулярно спрашивать совета у Того, Кого не вижу. Гораздо проще пытаться все уладить самому…

— Верно, — довольно кивнул Матвей. — Настолько не привык, что отгородился даже от своего сердца, хоть оно, будучи вразумляемо свыше, не раз пыталось подсказать тебе верное решение. Как и сердце Пласта, кстати.

— Почему Бог не говорит более явно? — Упоминание о погибшем водителе сильно меня задело. — Почему не вмешивается в происходящее? Ведь Он всемогущ?

Чермаш, закончив рубить дрова, подбросил несколько сучьев в костер и осторожно подсел к нам под навес, застыл, прислушиваясь к разговору.

Матвей покачал головой, грустно глядя на меня, словно на глупого школьника, так и не выучившего простой урок:

— Подарив человеку материальный мир, Творец подарил ему и всю власть в нем. А подарки не забирают обратно, Алексей. Человек, как хозяин своей жизни, сам решает, что произойдет, хоть и часто при этом ошибается, заставляя страдать также и других. А Творец… Творец, хоть и имеет план оптимального развития событий, вмешивается в жизнь человека только тогда, когда тот сам Его попросит. Это и есть закон молитвы, Проходимец. А также — это принцип свободной воли.

Я молчал, переваривая услышанное. Этот простой ответ поставил все на свои места в моем мировоззрении. Стали понятны все нестыковки, давно не дававшие мне покоя: «Если Бог всемогущ и так любит людей, то почему Он допускает войны, эпидемии, нищету, угнетение, несправедливость?» Теперь понятно, почему. Потому, что человек сам это допускает. Вот только понимает ли человек, что тот груз ответственности за происходящее, что он всегда привык взваливать на кого угодно, даже на Бога, на самом деле всецело лежит на его плечах и на его совести?

У кого, конечно, она осталась.

Хранитель грустно улыбнулся:

— «Просите — и получите, ищите — и найдете, стучите — и отворят вам». Творец не имеет права распоряжаться не в Своем доме. Но Он всегда готов помочь навести в нем порядок. Материальный мир — мир человека. Творец сдал его в аренду, как сдают квартиру. И теперь, чтобы что-то сделать в нем, пусть и в благих целях, Сам Бог должен получить согласие арендатора. Иначе Он будет нарушителем закона, что невозможно в принципе. Потому Творец и не воспрепятствовал человеку, когда тот решил познать зло, предоставляя ему полное право выбора, чтобы человек оставался полноценной личностью. Вот только как будет расплачиваться человечество за разоренную квартиру, когда подойдет к концу срок аренды?

Матвей встал:

— Тебе пора взрослеть, Проходимец. И если ты все еще хочешь навести порядок в своей жизни и во всем доме — ты знаешь, к Кому нужно обратиться за помощью.

— А Дорога? — встрепенулся я. — Она для чего?

— Помнишь самые первые слова к человеку, Алексей?

Словно кто-то развернул перед моими глазами страницу, и слова сами легли на язык:

— «Плодитесь и размножайтесь и населяйте Землю».

— Именно. В плане Творца было распространение человечества не только по Земле, но и по всей Вселенной. Дорога — путь для этого. Как используется этот путь… Что ж. Для того и существуют Проходимцы и Инспекторы, чтобы менять положение вещей, когда начинается беззаконие. Опять же — если они этого хотят. А не тратят полученные свыше таланты по своему эгоистическому разумению.

Хранитель внимательно посмотрел мне в глаза. От его синих, словно светящихся изнутри глаз шли волны тепла, понимания и сочувствия.

— Скажи мне, Алексей… Ты хочешь?

Я улыбнулся… и тут же спрятал улыбку, осознавая, что вышла она кривой. В районе сердца и солнечного сплетения нарастала щемящая боль от понимания своей ущербности и слабости. Зачем мне какая-то ответственность? Почему я должен исправлять ошибки других? Я не просил этого!

Или… просил?

— Ладно, — проговорил я, ощущая, как принятое решение зажгло какой-то огонек в груди. Крохотный, но яркий, он постепенно наполнял меня светом. Медленно, сантиметр за сантиметром, этот свет разгонял тьму сомнений и усталости, освобождая от тяжести, что так долго пригибала меня к земле. — Ладно. Похоже, пришла пора начать правильно молиться.

Глава 9

Очень хотелось есть.

Даже во сне я ощущал тоскливые призывы пустого желудка, который почти сутки не получал ничего, кроме адсорбента и пальмового вина.

Не знаю, сколько времени я проспал: пару раз, с трудом открыв глаза, я видел только темноту, сквозь которую доносилась звуковая какофония, напоминающая треск гигантских цикад. Этот сухой, цокающий треск был щедро разбавлен хрипом пары десятков испорченных водопроводных кранов. Иногда в этот хрипяще-стучащий ансамбль сольной нотой ввинчивался тонкий вибрирующий визг. Очевидно, то были звуки активности ночных джунглей, но обдумать происходящее я не успевал, снова проваливаясь в объятия глубокого, тягучего сна. Во сне я отчего-то жутко замерз, словно не в тропиках был, а в холодильной камере, но сон не отпускал, не давал подняться и поискать какое-нибудь покрывало потолще. Так я и мучился, внутренне порываясь встать, но не в силах разорвать липкие оковы сна. Потом почему-то стало теплее: очевидно, одеяло само пришло ко мне. Оно было толстым и тяжелым, а также закрывало только верхнюю часть тела, оставляя ноги мерзнуть. Зато грело оно отлично, и я с блаженством расслабился, уже добровольно уходя в пучину сна. Вот если бы еще есть не хотелось…

Снова меня разбудил вибрирующий пронзительный дискант, чем-то напоминающий крик обыкновенного земного петуха, подпустившего в голос оперного вибрато. Не понимаю, зачем люди держат животных, которых нельзя выключить, словно будильник! А вообще, эту крикливую тварь сварить бы с лучком и лавровым листом, а потом употребить с хреном или горчицей…

Я поднял голову и уткнулся носом в круглое, поросшее густым мехом ухо. Ухо возмущенно дернулось, и его заменили черный усатый нос и блестящие глаза.

Маня! Так вот почему мне было и тепло, и тяжело. Надо же, нашла меня! Хотя чему тут удивляться? Столько раз я убеждался, что гивера ни за что не хочет бросать свою маленькую стаю, упорно находя меня даже в других мирах.

— Манька, морда ты моя ненаглядная, — хриплым спросонья голосом пробормотал я, поглаживая пушистый мех.

Гивера одобряюще фыркнула, затем пискнула еле слышно, словно прося дать ей еще поспать, и снова передо мной появилось ее круглое ухо.

Я осторожно спустил тяжеленькое пушистое тело с себя на койку, затем сел, с трудом расправляя затекшие и замерзшие ноги. Было действительно холодно: я не удивился бы, если б узнал, что ночью выпал снег. Прямо на зеленую кипень джунглей. Брр!

Есть хотелось все сильнее.

Серый, мрачный свет робко струился через круглую дыру в нижней части двери, знаменуя следующий день и обозначая место, где вошла гивера. На койке, стоящей напротив моей, никого не было, даже простыни. Видимо, штурман уже «усвистал» куда-то. Хотелось бы надеяться, что это не его «свистнули».

Н-да…

Ежась и зябко вздрагивая, я обошел хижину в тщетной попытке найти хоть что-то съестное, прошел к дверям, осторожно выглянул наружу… И словно уткнулся носом в серую стену: густой туман плотно залил окрестности, так что ничего нельзя было различить и в паре шагов. Прямо декорации к какому-то ужастику по произведениям Стивена Кинга. Вот сейчас как надвинется из серой мути девочка с огненными глазами… ммм… верхом на лангольере!

В тумане что-то шевельнулось. Проявилась колышущаяся тень, надвинулась… Я непроизвольно попятился, когда на меня выплыла длинная фигура в белом саване. По спине пробежали холодные мурашки…

— Ну и холодина! Тумана еще этого до хренищща… — пробормотала фигура, и я понял, что это Санёк, закутанный в простыню.

Настроение у штурмана, как мне показалось, было отвратительным. Он постоянно неразборчиво бормотал что-то и опасливо оглядывался, словно за ним следовал кто-то крайне неприятный.

— Ты чего такой напряженный? — спросил я его.

— Я облегчиться пошел, — процокал зубами Санёк. — Ну забрел за крайнюю хижину — ты же знаешь, что далеко за лагерь отходить нельзя — патрульные пристрелят! — присел под деревом, сижу, размышляю, туман глотаю… И тут слышу — идет что-то по джунглям.

— Что-то или кто-то?

— Что-то, — свистящим шепотом утвердил Санёк. — Человеком это быть не могло, хоть и походило на него немного: фигурой, походкой… Но слишком крупное, тяжелое как для человека. Хотя пытается ступать осторожно, все равно земля вздрагивает при каждом шаге. Да еще и шипит, клацает на ходу… зубами, что ли? Самое главное, что патрульные — ни гугу. Словно сквозь землю провалились. Или дрыхнут все, или…

Я хотел было сказать, что с похмельной головы и не такое может привидеться, но взглянул в трезвые и встревоженные глаза штурмана и передумал шутить. Мы с Саньком достаточно хлебнули горькой каши вместе, чтобы я мог различать, где долговязый штурман ваньку валяет, а где полностью серьезен.

— Густой туман, патрулей не видно… Драпануть бы, раз случай такой выпал, — мечтательно протянул Санёк. — Да вот припасов и оружия нет, и вдобавок хрень какая-то вокруг деревни лазит! Разве попытаться вездеход угнать? Чухнуть через туман — Дорога рядом — не догонят!

В словах штурмана было рациональное зерно: туман действительно давал прекрасное прикрытие для побега. Единственное «но» — завал на Дороге. Вряд ли партизаны были настолько любезны, что соизволили его разобрать. И если бы нам хорошо окрестности знать…

— Нужно предупредить Луку, Шварца и Дженнифер, — решился я. — Мы с тобой вряд ли справимся с вездеходом, да еще у него шасси с одной стороны повреждено, насколько я вчера днем рассмотрел.

— Шасси вчера вроде чинили, — неуверенно протянул Санёк. — Пара партизан копалась, но сделали ли… А попытаться с вездеходом стоит. На своих двоих по джунглям далеко не уйдем. Догонят в два счета.

— Уходить будем по воде, — раздался голос из тумана.

— Черт, — дернулся Санёк, — Лука, ты подкрадывайся как-то заметнее, что ли!

— А какой смысл тогда подкрадываться? — хмыкнул врач, пытаясь пройти в хижину.

— Стой! — Я схватил его за рукав. — Я первый зайду!

Но Лука уже пятился от дверей, сопровождаемый Маниным шипением.

— Манька, тихо, это свой! — Я погладил готовую прыгнуть гиверу по напряженной холке. — Лука, пусть она тебя понюхает, привыкнет. А то от тебя лекарствами пахнет, раздражает…

— Хорошенькое дело, — пробормотал врач, бочком протискиваясь мимо Мани, что подозрительно следила за его движениями. — Хорошенькое дело! Это же гивера! Я слышал про нее, но все-таки… вот так…

Лука скрылся в хижине, завозился там, очевидно укладывая вещи.

— Такой феномен! Нет, ну надо же! Ходит за ним следом! Это нужно изучить… — донеслось изнутри.

Санёк переглянулся со мной, пожал плечами и плотнее запахнулся в свою простыню.

Наконец Лука снова появился в дверном проеме, с битком набитым мешком в руках и жестким рюкзаком-ящиком военного образца на спине.

— Я же не могу оставить свою аптеку, — сказал он, словно извиняясь, а затем ткнул мне мешок: — Здесь одежда. Я договорился вчера, чтобы забрать ваши, Алексей, вещи из вездехода. Одеваться будете потом, на воде, а сейчас — ходу, ходу! Кстати, как ваша рука? Не ноет, не дергает? Жара нет?

Я отрицательно покачал головой:

— Свербит только, словно постоянные мурашки. Почесать хочется…

— Хорошо, — кивнул Лука. — Нормально сгибается в локтевом суставе? Вот и славно. Шлот — чудесное лекарство, если можно называть эту сложносоставную субстанцию лекарством. Все же постарайтесь руку не нагружать. И, пожалуйста, соблюдайте молчание! Стоп!!!

Лука придвинулся ко мне, выдернул из рук мешок, ткнул его Саньку:

— Несите-ка его вы, Александр! А господин Проходимец пусть возьмет на руки своего чудного зверя. Надеюсь, зверь будет не против.

— Это еще зачем? — спросил я, подзывая Маню тонким шипением сквозь зубы.

— Видите ли, — конфузливо проговорил Лука, — я полчаса назад раскидал по лагерю кусочки отравленного мяса, чтобы собачки не помешали нашему отходу. Так что следует принять меры предосторожности по отношению к гивере.

Я тут же подхватил на руки Маню, что и не думала возражать против такого обращения, но наоборот — перевернулась у меня на руках на спину, чтобы я почесал ее желтое сытое брюшко. Я и почесал, с грустью размышляя, что не отказался бы от мяса, раскиданного по лагерю Лукой… правда, если бы оно не было отравлено.

Мы с Саньком нырнули вслед за врачом в белый, влажный кисель. Так как на зрение полагаться было неразумно, я перехватил одной рукой Маню, словно малого ребенка, и вцепился за конец ремня, свисающего с рюкзака Луки. Тут же Санькины пальцы впились в подол моей рубахи, так что с нашей идущей гуськом троицы вполне можно было бы писать картину «Побег слепцов».

Правда, художнику пришлось бы обзавестись даром видеть сквозь туман.

Несмотря на то что Лука торопился, быстро идти не получалось. В случае, если бы кто-то из нас оступился, поскользнулся на мокрой траве или попросту каким-нибудь образом нашумел, побег наш принес бы очень печальные результаты. Мне оставалось только восхищаться, как ловко вел нас врач, огибая препятствия и избегая встречи с патрулями партизан. Пару раз мы миновали крупные объекты, смутно темнеющие сквозь туман. Скорее всего, это были хижины. На наше счастье, все местные собачки позарились на бесплатное угощение и ни одна не подала голос. Что ж, чревоугодие — смертельный грех.

Как ни странно, я в этот момент не испытывал к ним ни капли жалости или сочувствия. Даже наоборот: меня восхитила предприимчивая смекалка и подготовленность Луки. Создавалось впечатление, что врач готовился к побегу заранее, продумывая план и подготавливая материальную базу. Хотя… нет, все же вещи он не собрал заранее. Возможно, он действительно — просто ждал подходящего случая. Такого, как этот туман.

Лука резко присел, так что ремешок его рюкзака вырвался у меня из пальцев. Я тоже присел, но медленней, чтобы не лишиться подола рубашки. Маня завертела головой, и я почувствовал, как напряглось ее теплое тело. В тумане передвигалась пара теней. Очевидно, смена караула. Несмотря на всю внешнюю бесшабашность, дисциплина в лагере герильерос была на высоте. Оставалось только радоваться, что команданте Алехо не догадался поставить часовых к нашей хижине по случаю такого тумана.

Тени остановились. Вряд ли из-за того, что нас заметили, — слишком уж были спокойны. Скорее всего — остановились поболтать и покурить.

До меня донесся неспешный тягучий говор, разгорелось и погасло световое пятно — прикуривают. Разговор все продолжался, хотя партизанам пора было бы и убраться с нашей дороги. Мелькнула горящая точка, пролетая мимо моего плеча. Я чуть было не шарахнулся в сторону, но вовремя сообразил, что это всего лишь окурок, запущенный не глядя, щелчком пальцев.

Прошла минута, вторая… Мои ноги стали затекать в неудобном положении. К тому же туман начал двигаться, несомый неуловимым ветерком. Над самой землей он стал реже, прозрачней, и можно было опасаться, что прозрачная зона поднимется еще выше.

Лука медленно повернулся на корточках, потянул меня за плечо.

— Помогите снять рюкзак, чтобы не брякнул, — еле слышно прошипел он мне на ухо. — Нужно избавляться от этих… Каждую минуту нас могут раскрыть, проверить хижину, натолкнуться на остальных… Времени слишком мало.

— Помочь с ними?

— Нет.

Я, все еще крепко держа гиверу левой рукой, правой придержал за низ пластиковый обтекаемый ящик. Лука осторожно освободился от лямок, мягко опустил рюкзак на землю и исчез в тумане.

Санёк осторожно потянул меня за подол рубашки, зашептал в ухо:

— Слышал? Кажется, еще кто-то разговаривает! В другой стороне…

— Слышал, — мрачно ответил я, — это у меня в животе урчит.

Прошла пара минут, прежде чем среди теней возникла суматоха. Я боялся, что кто-то из партизан крикнет, переполошит лагерь, но все прошло максимально тихо: негромкие звуки ударов по живому, хрип, мягкое падение тела…

Лука возник из тумана как гордый лев — на четвереньках. На его шее висела ободранная винтовка, видимо позаимствованная у врагов.

— Можно идти, — шепнул он, надевая лямки рюкзака. — Придут в себя только через пару часов. Я вколол им кое-что.

— Ну вы даете! — восхитился я шепотом. — Без шума, криков…

— Я же все-таки врач, — скромно шепнул Лука.

— Ага, а партизаны так и подставились под вашу иглу. Причем — совершенно добровольно.

— Ну я же все-таки военный врач.

Через пару минут мы достигли противоположного края деревни и сползли, пачкаясь в глине, по отлогому спуску. Из-за Мани, уже порядком оттянувшей мою левую руку, мне пришлось съезжать по склону на заднице, что вряд ли хорошо сказалось на моих джинсах. Как оказалось, склон заканчивался возле воды, и я благополучно въехал в темную жижу, остановившись только благодаря ухватившей меня за ворот руке.

— Что это вы, молодые, все спешите, спешите, — раздался над ухом тихий знакомый голос. — Несетесь куда-то, не щадя своей… гм…

— Фридрих Францевич, как же я рад вас видеть! — искренне проговорил я.

Несколько рук помогли мне взобраться на раскачивающийся деревянный борт. Я выпустил гиверу и осмотрелся.

Лодка была метров семь в длину, а то и больше, по крайней мере мне так показалось — нос и корма тонули в тумане. В ширину суденышко было всего около метра в самой широкой части, так что выглядело весьма неустойчивым. Скорее всего, оно было выдолблено из цельного ствола дерева, причем несколько досок, установленных поперек по всей длине лодки, служили распорками бортов, одновременно являясь банками.[15]

К моему удивлению, в лодке находилось немало людей. Помимо меня и Шварца, а также перебравшихся через борт Санька и Луки, здесь были два местных парня, помогающих прибывшим вскарабкаться в лодку. Среди пузатых мешков сидела Дженнифер, рядом с ней — та самая Контина, девушка, что вчера наполняла наши кружки пальмовым вином. На коленях у Контины ворочал широко распахнутыми глазами мальчонка лет семи-восьми, закутанный в несколько одеял.

Лука махнул рукой парням, и те начали орудовать длинными шестами, отводя лодку от берега. Осторожно, без всплесков.

Наконец течение подхватило суденышко и легонько понесло его среди истаивающих туманных струй. Один из парней положил шест и взял короткое весло с длинной лопастью в форме листа, направляя бег. Я не переставал удивляться: надо же, возле деревни протекает речка, а я ее не заметил, очевидно из-за холма.

— Прикинь, сбежали, — выдохнул сидящий рядом со мной Санёк. — Теперь бы еще подальше… вот блин!

Яркая вспышка прорезала туман. Грохнул взрыв. Рассыпались трели автоматных очередей. Я сначала испугался, но потом понял, что стреляют не по нам. Просто в деревне на вершине холма шел бой. Туман мигал световыми пятнами от выстрелов, еще пару раз грохнуло. Все, сидевшие в лодке, молча смотрели назад, даже парень с веслом перестал грести. Медленно проявилось желтое зарево, разрослось, окрепло… очевидно загорелась одна из хижин. По лицу Контины, судорожно прижимавшей к себе мальчонку, текли слезы. На холме лился свинец, рвался от выстрелов воздух, кричали и умирали люди…

Наша лодка легкой тенью уходила от всего этого, словно растворяясь во вновь сгустившемся тумане. Тихо и незаметно.

Света становилось все больше. Туман немного рассеялся, так что даже стали видны темные стены джунглей по обе стороны неширокой речки. Люди в лодке молчали, каждый оставаясь наедине со своими мыслями, и только мне не сиделось: мокрые джинсы и рубашка немилосердно холодили тело, а надежды на то, что сквозь туман проглянет солнце и высушит меня, было мало.

— Что ты вертишься? — недовольно пробормотал Санёк, когда я в очередной раз попытался найти хоть какую-нибудь одежду в лодке.

— Замерзаю, — признался я штурману, — мокрый насквозь…

— Посмотрите в мешке, что Александр нес, — посоветовал Лука. — Я туда положил кое-какие вещи из вездехода. Партизаны не успели его разграбить — Алехо запретил. Видимо, боялся, что утянут какие-нибудь полезные ему вещички. Так что партизаны не смогли, а я туда ночью пробрался тайком: прихватил что мог. Жаль, никакого оружия не нашел.

К счастью, в мешке нашелся и новый сухой комплект белья, и штаны из ткани камуфляжной расцветки, которые я натянул вместо промокших джинсов, и моя куртка из шкуры плазмозавра. Последней я обрадовался, пожалуй, больше всего, поскольку уже попрощался с ней, думая, что она останется в лапах партизан. К тому же в одном из потайных карманов куртки находился «Кото-хи», который мне мог весьма пригодиться в нынешних обстоятельствах, а в другом — тот самый «портсигар», который я должен был доставить по некоему адресу в Сьельвиване. Надев куртку, я с удовольствием ощутил, что оградился от холодной сырости, вот только сырые кроссовки неприятно холодили ноги. Ну это до первого костра, на котором их можно просушить.

Теперь, в камуфляжных штанах и футболке той же расцветки, торчавшей из-под кожаной куртки, я должен был выглядеть как какой-нибудь коммандос, только оружия в руках не хватало. А ствол в данной ситуации совсем бы не помешал.

— Ну крут, батенька! — восхитился Санёк, разглядывая мою экипировку. — В куртке не запаришься?

— Все-таки она лучше твоей простыни, — ласково ответил я штурману. — Ты мне лучше скажи: поесть у тебя ничего нет?

На лице Санька отразилось мучительное колебание, но он переборол себя и вытащил откуда-то из-за пазухи кусок вяленого мяса.

— Что-то вроде бастурмы, — извиняющимся шепотом пробормотал он. — Не фонтан, конечно, но…

Мясо было жестким, жилистым, чрезмерно высохшим и несоленым. Несмотря на это, я был рад ему, словно манне небесной. При всем моем старании, откусить от куска у меня не получалось, так что я засунул все мясо в рот и, обливая его слюной, стал неторопливо мять зубами, со стороны, скорее всего, напоминая запасливого хомяка, набившего полные защечные мешки зерна.

Звуки перестрелки, уже довольно ослабленные расстоянием, совсем стихли. Кто бы ни напал на лагерь партизан, он либо победил, либо удалился обратно в джунгли.

Лука о чем-то переговорил с парнями на веслах, и те, беззвучно загребая длинными остроконечными лопастями, направили лодку к берегу. Врач пару раз щелкнул пальцами, привлекая внимание, и продемонстрировал всем сидящим в лодке прижатый к губам указательный палец, требуя соблюдать тишину.

Берег приблизился… еще ближе… сейчас лодка ткнется днищем в дно…

Толчка не было. Я с удивлением увидел, как еле различимый в тумане нос лодки прошел в темную стену джунглей, нависших над водой. Оказывается, в этом месте была крохотная затока, почти до самой воды закрытая порослью. Все сидящие в лодке невольно пригнулись, когда облепленные мхом ветви и воздушные корни заскребли по бортам. Лодка, целиком скрывшись в затоке, остановилась: здесь ветки и корни образовывали что-то вроде плетеного свода, достаточно высокого, чтобы можно было сидеть выпрямившись. Затока была довольно обширна и целиком вмещала далеко не маленькую лодку. Тем не менее мы были не единственными, кто в ней обосновался: жизнь в этом скрытом от посторонних глаз месте кипела.

Темная вода у борта время от времени закручивалась небольшими водоворотами, и мне совсем не хотелось знать, что там проплывало. В переплетении ветвей над нашими головами что-то ползало, копошилось. Я с неудовольствием отметил, что по краю борта, совсем рядом со мной, деловито перебирает многочисленными ногами какая-то довольно крупная насекомая тварь. Дженнифер взвизгнула, когда рядом с ней на один из мешков упало что-то извивающееся, напоминающее оживший корень. Лука хлопнул нарушительницу тишины ладонью по губам, а другой рукой выбросил извивающуюся дрянь за борт. Затем врач снова прижал палец к губам, настоятельно требуя тишины.

Дженнифер больше не визжала: зажав ладонью рот, выпучив светлые глаза, профессор кафедры биологии и биохимии превратилась в восковую куклу, и только боязливые взгляды, которые она бросала на врача, говорили о том, что американка боится еще одной оплеухи.

Минуты текли одна за другой. Люди в лодке молчали, соблюдая тишину, и только Шварц посапывал коротким носом.

Мясо в моем рту постепенно размягчалось, уступая натиску слюны и зубов…

В тумане возникло несколько темных силуэтов, послышался плеск весел, негромкие голоса, и, одна за другой, три лодки прошли вниз по течению, минуя наш схрон. В лодках можно было различить фигуры гребцов и людей с оружием в руках.

Плеск стих, прошло еще несколько минут, и Лука махнул рукой гребцам, показывая, чтобы они выводили лодку из затоки.

— Мы возвращаемся, — негромко проинформировал он меня и Санька. — Будьте готовы высадиться на берег.

— Зачем нам возвращаться? — удивился Санёк.

— Эта погоня была определенно за нами, — пожал плечами Лука. — Самое мудрое действие с нашей стороны — вернуться в деревню и посмотреть, что там произошло. Возможно, появится шанс разжиться оружием. А то с одной винтовкой на всех путешествовать как-то неуютно.

Санёк беспомощно оглянулся на меня, ожидая поддержки. Я развел руками, показывая, что не собираюсь спорить с врачом, и штурман, горько вздохнув, улегся на наваленные в лодке мешки, всем своим видом показывая, что не сделает ни шага в сторону деревни.

Мне самому не совсем нравилось то, что предложил Лука, но я соглашался в душе, что его затея имела рациональное зерно, хоть и была довольно опасной.

Лодка вышла из зарослей и медленно пошла вверх по течению, отталкиваясь от воды заостренными перьями весел.

Глава 10

Оставив лодку метрах в трехстах от деревни, мы осторожно передвигались по узкой, петляющей в джунглях тропинке. Я шел сразу за Лукой, замыкали цепочку Шварц и один из местных парней, которого звали Пасо. Другой парень, имени которого я не разобрал, ушел вперед, чтобы предупредить нас, если на пути окажется засада. Оказалось, что этих парней партизаны насильно «завербовали» в свой отряд, угрожая подвесить их над муравейниками, если не согласятся. Так что они с готовностью согласились, когда Лука тайком предложил им бежать из деревни вместе с нами. К сожалению, оружия им не выдали, так что вооружены они были только веслами из очень твердого дерева. Острые на конце и заточенные по краям, эти весла могли быть очень серьезным оружием в рукопашной схватке, особенно в умелых руках. Однако я предпочел бы иметь в своих руках дробовик или пистолет-пулемет. А еще лучше — вообще не попадать ни в какую схватку.

Пока что я держал наготове «кинжал», не выпуская, впрочем, лезвия, и надеялся, что Маня, шастающая рядом с тропинкой и тревожно нюхающая воздух, поддержит меня своими зубами.

Туман, по-видимому, решил понемногу оставлять здешние места: он потек, разбившись на истончающиеся струи, задерживаясь в более сырых местах, практически исчезая на возвышенностях. Сквозь поредевшую пелену стал виден тусклый солнечный диск. Лучи его еще не могли полноценно прорваться к земле, но уже пригревали, поднимая температуру воздуха.

Лука, шедший передо мной, остановился и поднял левую руку. Правой он держал наготове винтовку, которую реквизировал у одного из партизан. Из-за зарослей возник парень, которого посылали вперед, что-то пробормотал врачу, после чего тот поманил остальных к себе.

— Фернан говорит, что деревня пуста, можно идти. Не теряйте бдительности и помните: партизаны или нападавшие могли оставить снайперов-наблюдателей, чтобы те прикрывали их отход. Могут быть и мины или растяжки. Так что будьте внимательны. Следите за джунглями, но и под ноги смотрите. Двигайтесь пригнувшись, и желательно, чтобы между вами и джунглями было какое-нибудь препятствие, что-то, за чем можно укрыться. Если на непонятное что-то натолкнетесь, вещь какую-нибудь, подозрительный предмет — не спешите поднимать или пинать ногой, лучше позовите меня. Кто знает, возможно, здесь какие-нибудь неприятные сюрпризы остались, вроде противопехотных мин. Так что глядите в оба!

Лука снова пошел вперед, а я мысленно хмыкнул: выходило, что Лука действительно военный врач, причем — не из тех, кто засиживался в тылу. Интересно, он больше военный или все-таки врач?

Деревня представляла собой унылое и жалкое зрелище: из десятка хижин только пара остались целыми, остальные в той или иной степени были повалены и разворочены взрывами. Три из них совсем сгорели, и черные пепелища до сих пор исходили дымком, распространяя удушливый запах гари и жареного мяса. К общему букету ароматов примешивался кислый привкус пороха и еще чего-то, практически неразличимого. Наверное, так пахла смерть.

И трупы, трупы…

Мертвые партизаны лежали повсюду, словно их подкосила неожиданная смертельная болезнь. Только вряд ли какая-нибудь болезнь оставляет на телах сквозные дыры или отрывает конечности.

Я первый раз наблюдал такую картину, хоть и насмотрелся за последнюю пару лет всякого. Даже и думать не хотелось, какая здесь будет вонь через пару дней, когда в теплом и влажном тропическом климате тела начнут активно разлагаться. Выглядывая из-за посеченного пулями ствола дерева на краю джунглей, я вдруг почувствовал, что мне совсем не хочется входить в эту наполненную запахом боли и смерти, деревню.

— Картина невеселенькая, невеселенькая… — пропыхтел за моей спиной Шварц. — Полагаю, задерживаться нам тут незачем. Осмотримся — и к лодке! Вот только куда вездеход подевался?

Место, где ранее стоял вездеход, действительно пустовало. Это было неприятным сюрпризом: у меня все еще оставалась надежда, что его можно починить и выбраться на нем в Сьельвиван, чтобы исполнить все-таки мой злополучный контракт. Конечно, гораздо хуже было бы, если бы я увидел его взорванные остатки, но и отсутствие вездехода не прибавляло хорошего настроения.

Маня уже ускакала в деревню, шныряла между трупами, что-то сосредоточенно вынюхивала…

— Есть не начнет? — опасливо поинтересовался Шварц.

— Гиверы не едят человечину, — успокоил я его, — брезгуют, что ли? А вот то, что она спокойно там бегает, означает отсутствие опасности.

— Полезный зверь, — пропыхтел Шварц и покатился вверх по холму.

Бродя между разрушенными хижинами и брезгливо осматривая трупы, мы со Шварцем собрали целую охапку оружия, боеприпасов, амуниции, снесли найденное на большой кусок брезента, после чего уселись рядом, отдыхая. Мне совсем не хотелось говорить: малоприятное зрелище как-то отбило у меня охоту разглагольствовать. По правде говоря, моим настоящим желанием было как можно быстрее убраться от этой деревни, наполненной запахами гари и смерти. Несмотря на пустой желудок, меня сильно мутило, и липкий озноб то и дело пробегал по вспотевшей спине. Не гожусь я для таких зрелищ, слишком нежная натура, наверное. Не приведи Господь, еще сниться будут эти искаженные болью лица, покрытые крупными розоватыми мухами…

Тяжело дышащий толстяк тоже молчал, то и дело прикладываясь к найденной им ребристой фляге, наполненной водой из чудом уцелевшего в одной из хижин кувшина. На коленях он держал небольшой ящик с довольно неплохим (по словам Шварца) набором инструментов. Очевидно, что ящик принадлежал мастеру-оружейнику из партизан и был оставлен им при бегстве из деревни. А возможно, мастер просто лежал среди мертвых и не мог оспаривать то, что его инструменты перешли в пухленькие руки Фридриха Францевича.

Лука тем временем бродил по окраинам деревни, что-то высматривая, переговариваясь с сопровождающими его Фернаном и Пасо. Особенно долго он топтался на месте, где стоял вездеход. Наконец врач соизволил подойти ко мне и Шварцу, отослав Фернана куда-то в джунгли. Пасо тем временем вооружился винтовкой, после чего взобрался на одну из уцелевших хижин, очевидно для караула.

— Не все понятно, конечно, но кое-какие зацепки есть, — проговорил Лука, присаживаясь на край брезента и прикладываясь к фляге с водой, которую ему протянул толстяк. — Партизан явно застали врасплох: их трупов больше трех десятков, а противников — ни одного. Часть партизан добралась до лодок и ушла вниз по течению: ну их-то мы как раз видели, когда сидели в затоке. Нападавших было до десяти человек, вот только некоторые из них оставили довольно странные следы — очень уж глубокие, да и размер их обуви чрезмерно великоват для людей.

— Экзоскелеты, — равнодушно проговорил Шварц.

— Вот как? — Лука с интересом взглянул на толстяка. — Может, еще и модель назовете?

— Модель не назову, — спокойно ответил Шварц, поглаживая лежащий у него на коленях ящик, — но это не Шебек и не Вариус — слишком примитивные конструкции использованы.

— Может, Пион? — подал голос я.

Шварц поморщился, покопался в куче оружия и подсумков, вытащил какую-то исковерканную деталь, блеснувшую серебристым металлом на изломе:

— Говорю же: примитивизм! — Толстяк передал деталь Луке. — Это оторвало от какого-то экзоскелета, очевидно при взрыве. На изломах — алюминиевый сплав. Не сложная керамика Шебека, не полиметаллическая смесь Вариуса — простой дюраль. Конструкция механизмов выказывает недалекость разработчиков. К тому же… — Шварц, кряхтя, поднял стреляную гильзу, покрутил ее в пальцах, а затем щелчком отправил в полет, — везде вокруг море разливанное стреляных гильз калибров 5,56x45 и 7,62x51.

— С гильзами согласен, — кивнул Лука. — Выводы?

— Америка или Европа, — важно проговорил Шварц, прикрывая глазки от осознания собственной значимости. — В любом случае, одна из стран блока НАТО. Гильзы не российского производства и явно не новосветского.

— Выходит, это… Земляне? — Я чуть было не сказал «наши», но вовремя поправился. Какие «наши», когда я к Земле, и тем более к блоку НАТО, не имею теперь никакого отношения, если не считать воспоминаний.

— Выходит, — Лука вернул флягу Шварцу и поднялся на ноги: — Пойдем, покажу.

Шварц пожал плечами, выудил из кучи оружия какой-то револьвер и пошел вслед за долговязой фигурой врача. Со стороны смотрелись они замечательно: высокая, угловатая фигура Луки и низенький, раздвинутый вширь, коротконогий Шварц. Просто-таки готовый дуэт для какой-нибудь легкомысленной кинокомедии. Вот только происходящее вокруг комедией отнюдь не являлось. Антураж не тот.

Немного поразмыслив, я поднял заранее облюбованный автомат, с виду — вылитый АКС-74, только назатыльник складного металлического приклада, обмотанного эластичной лентой, был заботливо смягчен амортизирующей накладкой, на цевье красовалась добавочная вертикальная ручка, да пистолетная рукоять была заменена более удобной, ухватистой, вырезанной из твердого дерева. Автомат модернизировался не заводом, а мастером-умельцем, но с любовью, а это лучше, чем серийная штамповка. Еще вчера я видел этот или похожий на него автомат в руках одного из телохранителей команданте Алехо. Хотя, скорее всего, именно этот: такого ремня с красиво вышитым узором я больше ни у кого из партизан не видел. Франт был телохранитель, да не спасло это его от преждевременной смерти. А вот автомат свой он в надлежащем порядке содержал: чистеньким, смазанным…

Откуда в одном из миров Дороги автомат Калашникова? Ну это просто: правительство каждой земной страны считало своим долгом сплавить на Дорогу устаревшее, залежавшееся на складах вооружение. Не всякий мир Дороги был плотно заселен: такие миры-полисы, как Шебек, были, скорее, исключением. К тому же не всякая миниатюрная страна в этих мирах могла позволить себе полноценные оружейные заводы и институты проектировки при них. Гораздо проще было купить готовое оружие. А где его больше всего производили, так что не знали, куда спихнуть залежавшееся на складах старье? Вот и катили через Переходы караваны, набитые АК-47, АКМ и прочим устаревшим железом, а также боеприпасами к нему. Да что оружие! Целые производственные линии шли в обмен на редкие элементы, алмазы, прочие ценности… Со стороны стран НАТО тоже везли капризные M-16, бельгийские FN-FAL с их английским клоном L1A1, Heckler & Koch G3 производства пятидесяти-шестидесятилетней давности…

На Дороге можно было встретить как ультрасовременные, высокотехнологичные изделия Шебека и Вариуса, так и винтовки времен Первой мировой — «мосинки» и «маузеры». Я сам лично видел охранника одной из заправок, одетого в пестрые шорты и бейсболку и гордо носящего на груди до боли знакомый ППШ с барабанным магазином. Картина еще та, конечно…

Известен случай, когда одна небольшая европейская страна за несколько автопоездов со стрелковым оружием купила у правительства одного из миров территорию, равную территории Франции. Свободной земли, видите ли, в этом мире было навалом, а вот стволов катастрофически не хватало.

В разных мирах оружейные заводики, а также кустари-умельцы клепали самые разнообразные клоны и гибриды огнестрельного оружия, а также боеприпасы к нему. Внешний вид и характеристики невообразимого разнообразия стволов ограничивались только фантазией производителей, но проще всего было просто копировать уже разработанные где-то модели.

Самыми же распространенными калибрами на Дороге были, конечно же, натовские 5,56x45 и 7,62x51, российские 5,45x39 и 7,62x54R, также 12-й калибр для гладкоствольного оружия да пистолетные 9x18 и 9x19. Эти боеприпасы было легче всего приобрести, так что разумные люди держали в кабинах своих грузовиков подходящие под них стволы.

Вот и я, покопавшись в куче самого разнообразного барахла, решил взять себе морально устаревший «калашников» как самый оптимальный для джунглей вариант.

Раз уж ничего лучшего не нашлось.

Привычно, как учили инструкторы и Земли, и Нового Света, я повесил автомат на шею, стволом вниз (так им можно быстрее воспользоваться, возникни опасная ситуация), и поплелся вслед за Лукой и Шварцем.

Идти оказалось недалеко: за окраиной деревни, там где холм поднимался еще выше, врач повел нас по редколесью, перемежавшемуся кустарником. Деревья здесь росли негусто — сказывалась каменистая почва холма. Пройдя несколько метров, Лука остановился у невысокой кочки. Сильный запах крови вдруг ударил в нос…

— Они все-таки оставили снайперов, — пробормотал Шварц, белея лицом.

Действительно, то, что поначалу выглядело как пара поросших зеленью кочек, оказалось на самом деле парой «снайпер плюс наводчик». Бойцы лежали в том же положении, в каком наблюдали за деревней…

Вот только голов у них не было.

Запах крови и жужжание мух. Два обезглавленных трупа, один из которых все еще обнимал снайперский комплекс. Но в прицел глядеть было явно нечем.

Меня, уже насмотревшегося сегодня на расстрелянные трупы, все-таки пробило, во рту забил фонтан слюны, и я тихонько отошел в сторону — поблевать желчью и непереварившимися остатками мяса.

Твою мать! И дернуло же меня согласиться на эту поездку!

— Скорее всего, это американский спецназ, — Лука ногой толкнул отдельно лежащую голову в каске. — Опознавательных надписей, как и знаков отличия, нет, но снаряжение и оружие говорят за себя.

— Кто мог такое сделать? — прохрипел Шварц, отворачиваясь. — Лука, побойтесь Бога! Так относиться к мертвым…

— Тот кто это сделал, справился одним ударом, — врач внимательно осматривал срез шеи. — Не представляю, какой ловкостью и силой нужно обладать… Здесь был мастер высшего класса: подкрасться незаметным к хорошо подготовленной снайперской двойке и ликвидировать бойцов, перерубив шею каждого одним ударом…

— Думаете, здесь был один нападавший? — выдавил я из себя, утирая рот.

— Один, — Лука протянул было руку к снайперскому комплексу, но отдернул ладонь. — И этот один не дурак: оба трупа заминированы. Причем очень качественно. Мы тоже не дураки: не будем их трогать, чтобы остаться целыми. Оружие, конечно, жалко…

— Может, стоит попробовать разминировать?

Врач усмехнулся:

— Вы переоцениваете мои способности, юноша. Я армейский врач в прошлом, а совсем не сапер. И знаю, что лучшее в такой ситуации — оставить все как есть… О, Фернан вернулся! Пойдем-ка вниз.

Я послушно стал спускаться вслед за Лукой. Фернан сидел рядом с кучей подобранного оружия и внимательно рассматривал видавшую виды самозарядную винтовку, лежащую у него на коленях.

— Транспорт ушел в сторону гор, — поведал он нам, не поднимая курчавой головы. — Вы хотите его догнать? Трудно будет.

— Что значит «трудно»?! — возмутился Шварц. — Это необходимо сделать! Шварц никогда не срывал доставку, ни-ког-да!!!

— Помолчите, Фридрих! — Лука присел на корточки напротив парня.

— Что-то еще?

— У них есть еще одна машина, — Фернан вяло махнул рукой, — она ждала там, дальше по дороге. Ехать они будут очень медленно: оранжевого пути там нет, дорога по просеке очень плохая, ее за время последнего восстания не чистили. Так что частые завалы, ямы, поросль…

— Ты знаешь, сколько у них человек?

— Больше двадцати, если считать по следам, но, может быть, больше. И там еще эти… — парень замялся, подбирая слова, — звери.

— Люди в тяжелых костюмах?

— Нет, четырехногие…

— Кони, может быть? — вклинился Шварц.

Фернан помотал головой:

— Они, наверно, тоже железные.

— Роботы? — хмыкнул Лука. — Только вот зачем им с собой шагающие роботы?

Я практически перестал слушать разговор, потому что краем слуха уловил странное жужжание в воздухе. На самолет или вертолет это похоже не было: звук был слишком тонкий, но явно механического происхождения. Пасо, вероятно, тоже услышал этот звук: парень приподнялся на своей крыше и вертел головой, глядя в небо.

— Лука, слышите?

Врач поднял голову, на секунду прислушался, а затем мгновенно вскочил на ноги:

— В джунгли, быстро! Оружие заберите!

Я схватил край брезента, на котором были свалены стволы и боеприпасы, Лука ухватился за другой, и мы поволокли тяжелую ношу к крайним зарослям.

Впереди нас мячиком подпрыгивал круглый тыл Шварца — когда нужно было, толстяк мог развивать вполне приличную скорость.

Звук приблизился, усилился, и Лука рванул брезент в сторону ближе стоящей хижины:

— Давай внутрь!

Мы вломились в полуразрушенную хибару, светящуюся от пулевых пробоин, втянули брезент внутрь, и тут же через залитый солнцем пустырь деревни промелькнула быстрая тень. Жужжание удалилось.

— Что это? — прошептал я, пытаясь что-нибудь рассмотреть из-за косяка двери.

— Беспилотный летающий аппарат, — Лука внимательно прислушивался, не выпуская из руки край брезента. — Сейчас у нас есть несколько секунд, чтобы добежать до деревьев.

У меня мелькнула мысль, что есть смысл переждать в хижине, пока беспилотник осматривает местность, но я решил, что врач лучше знает, что делать.

— Рванули!

Лука буквально поволок меня вместе с брезентом, так что мне пришлось поднажать. Мы втянули брезент под тень первых деревьев, растеряв около трети лежащих на нем припасов, и врач заставил меня залечь за переплетением корней, довольно высоко поднимавшимся над землей.

Я хотел было спросить у него, зачем нужна такая спешка…

И тут беспилотник вернулся.

Жужжание наросло. Я успел заметить только стремительный серебристый силуэт широко раскинутых тонких крыльев, мелькнувший над кронами деревьев. Ярчайшая вспышка ударила по глазам. Грохнуло, забило уши. Огненно-черное облако мгновенно возникло на месте деревни, разрослось, захватывая весь холм, подбираясь к джунглям…

Я уткнулся лицом в землю, прикрывая голову руками от нестерпимого жара, пронесшегося над головой. В голове промелькнула горячечным видением улица, залитая пламенем, сгорающие в огне крабопауки, тени от неземной военной техники, я корчусь за ступоходом огромного шагающего робота, еще не понимая, не осознавая, что там, в пламени, осталась Маня…

И над всем этим, под равнодушными розовыми облаками мертвого неба, медленно проплывает тяжелое бронированное брюхо летающего корабля…

Холодный влажный нос ткнулся в кисть руки, стирая нахлынувшие воспоминания.

— Маня?

Я поднялся, отряхивая лицо от налипшего мусора, постепенно осознавая, что нахожусь не в полуразрушенном чудовищной войной городе Пиона, а в джунглях Тераи. Я не один — рядом поднимался на ноги и отряхивался Лука. Маня, встав на задние лапы, вопрошающе заглядывает в глаза… И я жив и цел, если не считать расцарапанную щеку. Вот только от злосчастной деревни практически ничего не осталось: чадящее черным дымом пламя надолго поселилось на холме. Что ж, кремация — не самый плохой способ избавления от трупов.

— Напалм, — спокойно констатировал Лука, словно он то и дело попадал под разнообразные бомбежки. — Замели следы, так сказать. Все концы — в воду… вернее — в огонь.

Звук двигателя беспилотника истончился, стих вдали. Похоже, те, кто им дистанционно управляли, посчитали свою задачу выполненной.

— Не понимаю, Лука, а зачем этим амерам — если они все-таки амеры, — зачем им наш вездеход? Судя по оборудованию, даже по этому гребаному беспилотнику, они не пешком через Переход топали. Значит, транспорт у них есть… Какого лешего они тогда вообще на партизан напали?

Лука вздохнул, пожал плечами:

— Не имею ни малейшего понятия. Ты сам-то как думаешь?

Я отметил про себя, что врач перешел на «ты», но подчеркивать это не стал. Пребывание под бомбардировкой сближает людей.

— Может, они Дженнифер выручают? Мол, американское правительство не оставляет своих граждан даже в других мирах?

Лука покачал головой:

— Слишком быстро. Представь сколько времени нужно, чтобы организовать спасательную экспедицию с Земли. Да к тому же — откуда знать американскому правительству о неприятностях Дженнифер?

Действительно, я как-то забыл об огромных расстояниях, разделявших миры Дороги. Более того: сам я, будучи Проходимцем и довольно легко перескакивая через Переходы, как-то потерялся в масштабах, больше воспринимая каждое место, где оказался, как часть одного мира, словно бы по различным островам архипелага или по различным территориям земных материков путешествовал. То, что каждое новое место, каждый пейзаж, территория, ландшафт на самом деле является крохотной точкой на разных, практически свободных от людей планетах, не укладывалось в голове. Слишком большие расстояния, слишком необъятные масштабы. Слишком быстрое перемещение. Все слишком.

— Причем спасательная экспедиция будет стоить столько денег, что американское правительство предпочтет потерять профессора одного из своих многочисленных университетов.

— Хорошо, — не сдавался я, — а что тогда делают доблестные штатовские коммандос в этих местах? Нефть ищут?

— Нефть? — Лука усмехнулся. — А зачем им нефть? Разве ее перевезешь на вашу Землю через ваши непостоянные Переходы в достаточном количестве? Это же абсолютно нерентабельно!

Лука меня уел. Специально или нет, но уел. Я и не ожидал, что пренебрежительное отношение к Земле окажется таким болезненным для меня. Остались, значит, корни, остались…

— Давайте-ка лучше собирать остальных, вьючиться стволами да отходить к лодкам, — примиряюще сказал врач, снова перейдя на «вы». — Надеюсь, что никому не припалило напалмом крылышки?

Лука вышел из-под прикрытия деревьев и помахал какой-то тряпкой в воздухе. Через пару минут к нам присоединились Фернан и Пасо. Чуть позже прихромал Шварц. Пухлый коротышка повредил колено, когда убегал от атаки беспилотника, и был явно не в духе. Его маленькие прозрачные глазки угрюмо зыркали из-под насупленных бровей, но Фридрих Францевич держал рот на замке, и только яростное сопение выдавало высокую степень его внутреннего недовольства. Впрочем, плохое настроение и травмированное колено не помешали Шварцу активно воспротивиться, когда Лука решил оставить возле деревни часть вооружения.

— Берем все! — безапелляционно заявил он. — Я имею неплохой навык обращения с оружием, так что покопаюсь в этой куче на досуге и постараюсь собрать из разнообразного хлама несколько более-менее достойных стволов. Вот бы еще инструментов, инструментов… Кстати, никто не набрал какой-нибудь еды? Я вроде видел в деревне кувшины с зерном, вяленую рыбу…

— Да как-то аппетита не было возле всех этих трупов, — скорбно пробормотал Пасо. — А теперь вот…

И он махнул рукой в сторону ревущего пламени. По лицам остальных было понятно, что никто не успел прихватить чего-нибудь съестного, и теперь каждый жалел об этом.

— Понятно, — пропыхтел Шварц. — Все мы задним умом крепки. Кстати, Алексей, что это ваша гивера беспокоится?

Маня действительно вела себя странно: снова убежав рыскать в округе, она вскоре возвратилась и стала крутиться у моих ног, явно пытаясь привлечь внимание. Она даже пару раз деловито пискнула и поднялась на задние лапы, чтобы я наконец отреагировал.

— Чего тебе, морда? Есть хочешь?

Маня отбежала в сторону и остановилась, в нетерпении глядя на меня.

— Она что-то показать мне хочет, — пояснил я Шварцу и Луке. — Я пойду, гляну.

— Да что там может быть?! — наконец-то прорвало Шварца. — Нашла какую-нибудь дрянь…

— Маня дрянью не интересуется, — отрезал я и направился вслед за гиверой.

— Алексей, я с вами пойду, — сказал мне в спину Лука.

Я махнул рукой — мол, делайте что хотите! — и нырнул в заросли, впрочем держа автомат наготове.

Маня бежала не слишком быстро, давая мне возможность догонять ее, благо джунгли вокруг деревни не отличались особой густотой. Пару раз я хорошенько зацепился штанами за ветки каких-то особо колючих растений и еле освободился от них. Вот куртка, которую я так и не снял, меня снова не подвела: колючки бессильно скользили по ней, не в силах зацепиться. Шум и треск сзади меня свидетельствовали, что у Луки тоже не все так гладко с передвижением среди колючей флоры. Наверняка высокому врачу было труднее моего пробираться через заросли.

Наконец Маня остановилась и села рядом с каким-то пестрым предметом, лежащим возле основания большого растения, усыпанного бледно-зелеными цветами. Я, согнувшись в три дуги, чтобы не задевать крупные соцветия — кто знает, может, они ядовитые! — подобрался к гивере и обнаружил, что она сидит над трупом. Перемазанная кровью и грязью рубашка, повязка на голове, заострившиеся черты лица… очевидно, раненый сумел доползти сюда от деревни да и умер под этим цветущим кустом.

— И стоило за этим сюда идти, а, Манька? — устало выдохнул я. — Тебе трупов сегодня мало, что ты меня еще к одному притащила?

Маня гордо повела усами и выразительно на меня посмотрела. Что ей приглянулось в этом теле, бывшем при жизни одним из партизан команданте Алехо (если судить по одежде), — непонятно.

— Что там у вас?

Лука, кряхтя и загребая крупными ступнями, обутыми в потертые ботинки, подобрался ко мне.

— Еще один мертвый партизан, — недовольно ответил я и протянул руку к гивере: — Ладно, Маня, ты показала свою находку, теперь пойдем…

«Мертвый» партизан пошевелился и застонал.

Лука мгновенно оказался рядом, приподнял голову партизана, приподнял веко, пощупал пульс. Теперь я узнал этого человека: он часто крутился рядом с нашей хижиной, скалясь желтозубой улыбкой. Вот только сейчас в его оскале не было заметно жизнерадостности.

— Он ранен в бедро, — сообщил врач. — Рана рваная. Потерял много крови, но может выжить, если мы о нем позаботимся. Эх, почему у нас нет средств связи?! Сейчас бы вызвали ребят, чтобы его перенести…

— Вы собираетесь тащить его в лодку? — поинтересовался я.

Лука быстро взглянул мне в глаза, словно пытаясь понять, с какой мыслью я это сказал.

— Конечно собираюсь.

— Хорошо, — согласился я. — Мы действительно сможем ему помочь?

Лука ловко и быстро скрутил жгут из ветки и головной повязки. Наложил его выше раны, вертел палку, затягивая.

— Сможем, скорее всего. Хотя, кто знает, какую инфекцию он уже мог подхватить?

— Catete, — вдруг отчетливо произнес раненый. — Negro catete de muerte…

— Что он говорит?

— Бредит, наверное, — Лука щелкнул бляхой пояса и достал из нее крохотный шприц-тюбик, аккуратно ввел лекарство в шейную артерию. — Что-то про черного демона или духа смерти…

— Демон смерти? — переспросил я, чувствуя, как что-то беспокойно сжалось в груди.

— Он приходил, — пробормотал раненый — теперь уже на междумировом. — Он приходил, и с клинков его капала кровь. Весь черный… и огромные глаза…

Я переглянулся с Лукой, врач выразительно поднял брови.

— Он ищет тебя, Алехо, — рука партизана слабо ткнула мне в грудь. — Черный демон спрашивал о тебе, о Проходимце Алехо… Меня он не тронул — я все равно не жилец, а вот тебя он найдет… рано или поздно… от него не скрыться…

Ледяная струя пробежала по затылку, спине… в груди заныло: «Помнишь, помнишь?»

— Этот демон из тех, кто атаковал деревню? — недоуменно спросил Лука.

— Не-ет, — партизан улыбнулся, — то были люди, хотя пара из них носила металлические доспехи… Демон пришел после, спросил про тебя… а с клинков капала кровь… воды!

— Вы понимаете, о чем он говорит? — спросил у меня Лука, откручивая крышку у небольшой фляги.

— Вы же сказали, что он бредит!

— Нет. — Врач осторожно приложил горлышко фляги к губам раненого. — Похоже, наш партизан переговорил с тем парнем, что снес головы снайперской паре. Странный тип: так жестко расправиться со снайперами и отпустить этого партизана живым. Нелогично как-то. И то, что он определенно вас преследует…

— Демон! — прохрипел раненый, разбрызгивая воду. — Черный демон смерти…

Вода лилась из фляги на перепачканную щеку партизана. Глаза его остановились, медленно подернулись мутью, теряя выражение и живой блеск.

Лука медленно закрутил пробку, повесил флягу на пояс. Медленно перекрестился, с силой вдавливая пальцы:

— Упокой его душу, Господи. Все же он успел нам хоть что-то рассказать.

Поглощенный навалившимся чувством непонятной угрозы, я растерянно наблюдал за тем, как крупная голубая бабочка бесстрашно села на заострившийся нос партизана. Конечно, чего ей теперь бояться? Ведь то, что еще несколько минут назад было живым человеком, теперь стало просто частью пейзажа.

— Что-то серьезное, Алексей? — Лука осторожно тронул меня за плечо, заглянул в глаза. — Вы сильно побледнели. Вам понятно, о чем говорил умерший? Кто-то за вами гонится?

— Не понимаю, — пробормотал я. — И тот дурачок в гостинице, местный кликуша, ту же чушь нес: что какая-то смерть за мной гонится. Черная смерть. Я думал, это бред параноика…

— Что он говорил?

Я осторожно взглянул на Луку, опасаясь увидеть насмешку, но врач был внимателен и серьезен.

— «От нее не скрыться, тебя хочет, тебя ищет, шею твою чует, лезвия остры… — принялся вспоминать я и тут же осознал, что помню практически дословно весь тот бред, что нес криворотый Петенька. — Словно ночь она черна, глаза светятся, светятся — все видят! Кровь, кровь, много крови! Мясо горит, как солома…»

— Мясо горит, как солома, — задумчиво повторил Лука. — Очень похоже на нынешнюю ситуацию, вы не находите?

Я молча смотрел на врача. Мне не хотелось ничего находить. Мне хотелось находиться как можно дальше от этих джунглей.

— Пойдемте-ка к лодке, — предложил Лука, очевидно поняв мое состояние. — Кажется мне, что, чем дальше мы отсюда уберемся, тем лучше для нас будет.

И снова мы шли через джунгли, по узкой, петляющей в зарослях тропинке. Только на этот раз на каждом человеке висело по несколько десятков килограммов железа: Шварц все-таки настоял, чтобы мы взяли практически все стволы, что подобрали в деревне. Сумки и ящики с патронами весили еще больше. Так что с меня сошло семь потов, пока мы добрались до места, где нас должна была ждать лодка.

Лука с видимым облегчением спустил с плеча связку винтовок и тихонько свистнул, пытаясь подражать какой-то местной птахе. Ответом ему была тишина.

Я рухнул на землю рядом с сопящим, раскрасневшимся Шварцем. Толстяк задыхался и вытирал лицо грязным платком, но внимательно разглядывал русло реки. Река оставалась пустой, словно нас и не слышали.

Лука свистнул еще, потом еще — безрезультатно.

Лодки не было.

Глава 11

Минут пять мы сидели молча, восстанавливая дыхание. Очевидно было, что комментировать ситуацию никому не хотелось. Пасо и Фернан тоже не спешили поделиться впечатлениями, но растерянные взгляды, которые они бросали то на реку, то на нас, говорили сами за себя: парни также были подавлены произошедшим.

Бывают такие случаи, когда не знаешь что сказать: вроде и эмоций много, но слова не идут на язык, хоть ты тресни. В подобные моменты упадка и разочарования как раз и проверяется материал, из которого слеплен человек. Раскиснет — значит, слаб кишкой, не способен сражаться дальше, и, естественно, такой человек становится обузой для других. Тут все дело в отсутствии цели: многие будут бороться несмотря ни на что, если перед глазами есть то, за что они борются. А вот если цель исчезает…

Так что главное в такой ситуации — не поддаться унынию и не уйти в себя.

Лука первым нарушил молчание, попросив Пасо занять пост на стоящем у самой воды дереве. Командирские нотки пропали из голоса военного врача, что говорило о том, что и он крепко озадачен возникшей ситуацией.

Пасо закинул за спину винтовку и хотел было вскарабкаться по покрытому гладкой белесой корой стволу, но его удержал Фернан. Ухватив приятеля за руку, он с минуту потоптался на месте, а затем хмуро пробормотал:

— Мы уходим.

— Вот как? — практически равнодушно сказал Лука. — И почему же?

— Лодки нет, деревни нет, еды нет. Зачем нам оставаться с вами? Мы пойдем к ближайшей деревне, попробуем устроиться там работать. Оружие у нас теперь есть, так что нас примут: люди с оружием везде нужны.

Лука совсем поскучнел лицом, хотя я видел, что костяшки его крупных кистей, крепко сжатых в кулаки, побелели. Скорее всего, врач еле сдерживался, чтобы не вспылить или не сделать что-нибудь очень неприятное… для организма Фернана.

Очевидно, что Фернан это почувствовал, потому что он попятился к джунглям, левой рукой увлекая за собой Пасо и пытаясь одной правой снять с предохранителя «калашников».

Откровенно говоря, АК совершенно не приспособлен для каких-нибудь манипуляций одной рукой: автомат хороший для своего времени, надежный, но ни пострелять из него левше, ни вести огонь с одной руки, ни подготовить к стрельбе без помощи другой руки…

Похоже, что Фернан также понял, что не успеет ничего сделать, как его нашпигуют свинцом: ствол винтовки врача недвусмысленно уставился ему в живот. Парень побледнел так, что это было заметно несмотря на его смуглую кожу.

— Да отпусти ты их, Лука! — простонал Шварц, все еще отдуваясь. — На кой ляд они нам сдались? Мы и без них обойдемся неплохо. Да, неплохо! Лучше посмотри, что у меня с давлением, а то пульс зашкаливает, так что…

Лука пожал плечами, махнул рукой: «Проваливайте!»

Пасо было шагнул к оставленным на земле подсумкам с патронами, но замер: дуло пистолета, непонятно каким образом очутившегося в руке толстяка, смотрело ему прямо в лоб.

— Деточка, оставь все это, ладно? — ласково сказал Фридрих Францевич. — Вам хватит и того, что у вас уже есть. Не нужно быть жадными: вам и одной винтовки хватит за глаза. Так что опусти на землю автомат, вот так… Живы уйдете — и ладно.

Теперь уже Пасо потянул Фернана за плечо, и они быстро исчезли в джунглях.

— Шустрые ребятишки, — заметил Шварц, не спеша убирать пистолет. — Молодежь нынче… Палец в рот не клади!

— Что правда, то правда, — сокрушенно вздохнул Лука. — И что вы везли на самом деле?

— Что? — недоуменно вытаращился на него Шварц.

— Фридрих, мой дорогой, вот только не нужно пытаться убеждать меня, что из-за каких-то паровых турбин и запчастей к ним заварена вся эта каша!

Я с нарастающим недоумением заметил, что ствол винтовки, приклад которой врач так непринужденно держал под мышкой, направлен точно на толстяка. Шварц, в свою очередь, положил руку с пистолетом себе на колени, но видно было, что он тоже держит врача на мушке.

— Вы чего оба, охренели, что ли?! — поинтересовался я.

— Алексей, помните о своем задании, — отозвался Лука.

— Алексей, ты обязался доставить груз, — пропыхтел Шварц.

— Алексей, разумно будет исполнить свой долг! — с нажимом проговорил Лука.

— Ага, значит, все-таки на Чаушева работаешь, докторишка! — удовлетворенно процедил Фридрих Францевич. — Алексей, в той жалкой конторе тебе никогда столько не заплатят, сколько заплатит Братство!

Послышалось щелканье взводимых курков.

— Алексей, долг!

— Алексей, ты со мной?

— Я сейчас скажу Мане, и она вам жопы начисто пооткусывает! — искренне пообещал я и передернул затвор своего АК. — Ну-ка, быстренько стволы убрали, старики-разбойники!

— Гиверу я не учел, — пробормотал Лука и опустил ствол винтовки.

— Да, гивера — аргумент, весомый аргумент, — согласился толстяк, пряча пистолет за пазуху.

Маня сидела рядом со мной и недоуменно таращила свои черные глазенки: мол, при чем тут я, совсем не пойму?

Возможно, и хорошо, что не понимала. Люди не могут себя самих понять. Куда уж пытаться какой-то гивере!

— Мужики, вы там закончили? — раздался из прибрежных зарослей слабый, но знакомый голос. — Мне можно выходить?

На Санька было жалко смотреть: перепачканный, с мокрой и грязной простыней, свисавшей через руку, весь в каких-то репьях и растительных лоскутах, уцепившихся за одежду многочисленными крючками-колючками, он больше напоминал Болотную Тварь из одноименного фильма. Был такой старый фантастический боевичок, я смотрел его как-то в детстве…

Только, в отличие от Болотной Твари, наш штурман был в совершенно расстроенных чувствах. К тому же на его относительно чистом лбу пламенела свежая ссадина, и страдалец то и дело пытался ощупать ее, тут же вздрагивая от прикосновения.

— Убью ее, — с праведным, горьким гневом выпалил он, когда шлепнулся задом на песочек под деревом, и Лука принялся рассматривать его «налобное повреждение».

— Кого? — невозмутимо поинтересовался врач. — Алексей, вы бы поглядывали по сторонам: кто знает, кого еще может занести в эти места?

— Профессоршу, американку, пиндоску,[16] черт бы ее побрал, селедку тощую!!!

— Ее рук дело? — Шварц поднялся и стал копаться в куче принесенного нами железа.

— Думал — лоб мне проломила! — Санёк дернулся, непроизвольно пытаясь уйти от пальцев Луки: — Ай, да больно же! Я попытался разговорить ту симпатичную девчонку, что с малым была. Контакт уже налаживался — честное слово, я ей понравился! — как эта американская вобла просит меня передвинуть какой-то мешок! Я наклоняюсь, беру мешок…

— Пытался промывать рану? — Лука рассматривал Санькин лоб уже через какой-то миниатюрный монокуляр, который выудил из своего пластикового контейнера-рюкзака.

— Конечно! — Санёк попытался глубокомысленно сдвинуть брови, но зашипел от боли. — Ведь всякая грязь могла попасть! Так вот, я ей говорю: «Дамочка, куда класть-то?» — а она…

— Из фляжки?

— Откуда у меня фляжка? Из реки! Да я в эту поганую реку и свалился вместе с мешком, когда эта грымза меня рукояткой весла в лоб двинула! И главное, когда успела? Я даже дернуться не успел! Выплыл — середина реки, а лодка ушла вниз по течению… Пока добрался до берега, пока вылез — глина эта гребаная! — пока продрался через несколько сотен метров гадских колючек… Лоб саднило зверски, так я еще водицей поплескал…

— Поздравляю, — Лука снова стал копаться в своем контейнере, который, несомненно, являлся походной аптекой, полной всяких лекарств и инструментария.

— С чем? — опешил Санёк.

— Ты занес в рану личинки какой-то дряни, и они активно действуют, внедряясь под кожу. Не удивлюсь, если в скором времени они окажутся у тебя в глазах, а затем и в мозгу. — Лука покачал головой и с сомнением взглянул на штурмана. — Хотя что им там делать, в пустоте-то!

Лицо Санька медленно заливала зеленоватая бледность. Челюсть отвисла, глаза закатились вверх — штурман пытался рассмотреть собственный лоб. Затем его руки дернулись к голове…

«Л-лясь!» — широкая ладонь врача сбила руки штурмана в сторону, не давая прикоснуться ко лбу:

— Не тронь рану!

Лука был явно рассержен. Я понял, что следующая оплеуха может прилететь в Санькину щеку. Сбоку раздалось тихое хихиканье: Фридрих Францевич наслаждался представлением, одновременно рассматривая затворную раму от разобранного им автомата.

— Тебе было русским языком сказано: не спускать с женщин глаз!

— Я и не спускал! — По лицу штурмана я видел, что он вот-вот заплачет.

— Ага, на одну Контину пялился! Как ты мог пропустить удар веслом?! — Лука даже задохнулся. — Шварц?!

Фридрих Францевич развел испачканными оружейным маслом ручками:

— Женщины… Хе-хе. Они всегда с сюрпризом!

Лука задрал голову штурмана лицом вверх, я даже испугался, что Санькина тощая шея не выдержит, плеснул на лоб из какой-то бутылочки, затем залепил ссадину уже знакомым мне универсальным пластырем. Достал из бокса пневмошприц и вкатил в Санькину шею дозу чего-то, от чего штурман жалостно охнул. Швырнул шприц обратно в бокс и оттолкнул пациента:

— Иди с глаз моих, раненный в голову!

Даже я усмехнулся при этих словах, а Санёк, отодвинувшись немного в сторону, стал озадаченно ощупывать залепленный лоб.

Лука обессиленно прислонился спиной к стволу дерева и прижался затылком к коре. Теперь видно было, как врач вымотался: маленькие глаза ввалились, под ними залегли темные тени. На осунувшемся лице — усталая отрешенность…

Надо же, такой стальной с виду человек, а вот сдал…

Очевидно, все последние дни Лука жил на одних только нервах, пытаясь найти выход из создавшейся ситуации. И теперь, когда ситуация еще больше запуталась, ему нужно было время, чтобы собраться с силами.

— Лука, а Лука? — осторожно подал голос Шварц.

— Чего тебе? — практически не разжимая губ, процедил врач.

— Я ничего не знаю. Правда, ничего… Ни о грузе: если в него что-то и засунули, то без моего ведома, ни об американке — кто она, что ей нужно…

Шварц пересел поближе к врачу, вздохнул тяжело:

— Похоже, меня использовали втемную, Лука. Меня — Фридриха Шварца! Специалиста, профессионала! Гуру по различным махинациям и особо сложным ситуациям…

— Дурак ты, Фридрих, — так же через губы процедил Лука и неожиданно улыбнулся, собрав морщинки у маленьких глаз. — Дурак и недотепа! Каким был доверчивым олухом, таким и остался…

— А ты, а ты… — сразу взвился Шварц. — Тебя наняли следить за мной?

— Фридрих… — укоризненно протянул Лука.

— С каких пор ты продался тайной полиции?! Ты, конечно, всегда был бравым служакой: жизнь за княгиню и все такое…

— Ну, Фридрих, оставь…

— Но тайная полиция?! Кто мне все время жужжал, как ненавидит подлых и заносчивых контрразведчиков?

— Фридрих!

— Кто ныл, что они продыху нормальным солдатам не дают, мешают нормально исполнять свой долг?!

— Фридрих, в жизни всякое…

— А теперь ты работаешь на контору! Хотя ты давно якшался с этим капи…

— Фридрих, молчи!!! — Лука бросил быстрый взгляд на Санька, очевидно не желая, чтобы тот слышал лишнее: — Потом это обсудим, ладно?

Шварц умолк, но было заметно, что он удовлетворен тем, что вывел врача из себя.

Лука фыркнул носом, видно стараясь сдержать гнев, справился, шумно выдохнул и уже спокойным голосом обратился к Саньку:

— Ну, пациент, что ты свою головешку мусолишь?

— А личинки… они как? — страдальчески протянул Санёк, продолжая осторожно трогать пластырь на лбу.

— Сдохли все твои личинки. Но если жалко, можем собрать тебе на разводку: дряни вокруг хватает.

Санёк быстро вскочил на ноги и стал собирать с себя всевозможный мусор и колючки.

Тут Лука заметил, что я с улыбкой наблюдаю за происходящим под деревом:

— Проходимец, я же сказал вам: посматривайте вокруг, чтобы нас не застали врасплох! Ну что за люди: ни на одного нельзя положиться!

— Маня бдит, — я указал на регулярно нюхающую воздух гиверу: — Если она не почувствует, то я и подавно…

— Гиверу я не учел, — пробормотал Лука виновато.

— Да, гивера — это, конечно, довод, довод… — поддакнул Шварц.

Пару минут все молчали. И только Санёк что-то шипел сквозь зубы, отдирая очередной подарок флоры от одежды.

— Подобьем итоги, — наконец произнес Лука: — Вездеход в руках американцев, непонятно что забывших в этих краях. Уцелевшие партизаны уплыли вниз по течению, возможно — пытаясь преследовать нас, но скорее — удирая от американцев. Пласт мертв. Жюльен, как я подозреваю, тоже. Ваша Дженнифер, — Шварц недовольно поморщился при этих словах, — оказалась ловкой стервой и увела лодку со съестными припасами и, как я понимаю, взятыми в заложники братом и сестрой. Причем, заметьте, тоже вниз по течению. Американцы, к слову, тоже направились в низовья речки — туда ведет дорога, по которой они поехали. И я очень сомневаюсь, что они свернут с нее куда-нибудь: джунгли практически непроходимы для транспорта. Так что нам остается в такой ситуации? Я лично думаю, что нехорошо бросать девушку и мальчонку, после того как мы вытащили их из лап партизан. Да и порученное мне расследование не доведено до конца.

Лука расправил ссутуленную спину. Его щеки уже не выглядели такими бледными и ввалившимися. Врач знал, к чему ему нужно стремиться.

— Мне нужно позаботиться о том, чтобы вездеход и груз были доставлены на Сьельвиван, — пропыхтел Шварц. — Я с тобой, Лука, хоть ты и свински ведешь себя по отношению к старым знакомым…

Лука взглянул на меня. Шварц посмотрел на меня, Санёк, очевидно не до конца понимая, что происходит, тоже вытаращился на меня из-под своего пластыря…

И я просто кивнул головой.

Нет, у меня, конечно, было желание махнуть на все рукой, взять автомат, побольше патронов к нему и махнуть с Маней и Саньком в поисках ближайшего Перехода. Ведь на такие дела я не подписывался. Не было в моем уговоре с Ангелом Зоровицем пункта «Подвергаться смертельным опасностям в джунглях, а в случае похищения груза и транспортного средства отбить оные у похитителей хотя бы ценой собственной жизни». Но вот чувство, что, уйдя сейчас, как это сделали Пасо и. Фернан… Нет, так не годилось.

Что-то внутри меня противилось этому, словно смутно светящий сквозь туман красный сигнал светофора: видимости никакой, путь неясен, и ты можешь поехать на красный, плюнуть на запрет — ведь так удобней, проще. Скорее всего, никто даже не увидит, не поймет, что же произошло на самом деле, и никто тебя не осудит. Возможно даже, что ты спокойно проедешь этот ощущаемый только тобой сигнал запрета и покатишься дальше — ведь только ты решаешь, как поступить со своей жизнью, какой путь выбрать, но…

Но что-то внутри тебя говорит, что это опять будет неверное решение.

Поэтому я промолчал. Промолчал и просто опустил подбородок.

Мне показалось на миг, что при этом перед моими глазами мелькнуло лицо Хранителя, и на лице его, таком серьезном в последние наши встречи, была… улыбка?

Очевидно, что я, наконец, сделал правильный выбор.

Хотя и очень в этом сомневался.

Глава 12

— Ни одной посудины в округе!

Лука выглядел совсем паршиво: перепачканное лицо осунулось, на нем резко темнели носогубные складки, небольшие, глубоко посаженные глаза покраснели и слезились. Видно было, что он очень устал и только силой воли заставляет себя не отключиться.

Я протянул врачу кружку с горячим чаем, и он со вздохом откинулся на кучу срезанных веток, покрытую куском брезента.

Новый лагерь был разбит в неплохом месте: в нескольких километрах от деревни, совсем недалеко от той заводи, где мы ранее прятались, река делала довольно крутой изгиб. Как раз на излучине реки, огибавшей каменистый участок берега, находилась небольшая лощинка, выходящая к самой воде. В этой-то заросшей буйной растительностью лощинке мы и остановились, предварительно расчистив место, выгнав мирно дремлющих в расселинах змей и обильно опрыскав камни каким-то репеллентом из аптеки Луки. Врач утверждал, что репеллент отпугнет любых насекомых, водящихся в здешних местах, но я все равно нервничал, опасаясь водящихся в сырости джунглей ядовитых гадов.

После того как мы нашли эту лощинку, Лука ушел искать лодки, причем не взяв с собой никого, чтобы не обременять себя заботой об еще одном человеке. Так что у меня, Шварца и Санька была возможность отдохнуть. Решив дежурить по два часа, мы со штурманом по очереди наблюдали за округой с кроны дерева, откуда делающая поворот река просматривалась по двум направлениям. Шварц, сославшись на возраст и комплекцию, не лазал на дерево, но по уши ушел в перебирание оружия, очевидно желая собрать из имеющегося в наличии хлама несколько сносных стволов.

Когда стало смеркаться, мы разложили небольшой костерок, для которого заранее собрали дрова, и вскипятили воду в большой консервной банке, также подобранной в бывшей деревне. Пить воду прямо из реки было бы полным безумием, а чай, как ни странно, нашелся в походной аптеке Луки. Врач, видать, был большим ценителем этого напитка, так что предусмотрительно положил вместе с лекарствами и перевязочными материалами пару плиток прессованного черного чаю.

Когда солнце стремительно опустилось за деревья, Маня ушла в джунгли, видимо желая поохотиться. Вернулся Лука, огорчил нас отсутствием лодок, но зато принес несколько мелких плодов, которые, как он заметил, ели местные жители. Ничего другого из растущего в джунглях мы не рискнули попробовать.

Плоды были терпкими и несладкими, но я был рад и им: мой желудок уже давно выл о своей пустоте, словно дикий волк голодной зимой.

Чай пили в молчании, прислушиваясь к вечернему хору, всевозможных жаб и тяжелым всплескам на реке. Если судить по звуку, то плескались какие-то пресноводные акулы, не меньше. Я даже попытался поднять идею о рыбалке, но Лука угрюмо отрезал, что мы не знаем, каких из местных представителей водной фауны безопасно есть, а какие будут рады отравить нас своим мясом, так что я замолчал.

— Ну чего ты такой мрачный, Лука? — добродушно проворчал Шварц, который из-за опустившейся темноты был вынужден прекратить свои упражнения со стрелковым железом. — Чайку глотни, подремли несколько часиков… жизнь другой покажется!

— Мне не дает покоя мысль, что мы можем упустить господ американцев, — признался Лука. — Фернан и Пасо утверждали, что вездеход и еще одна машина отправились по дороге, что ведет к горам. Но кто знает, куда они могут свернуть? Если мы не нагоним вездеход в самое ближайшее время, мы можем его вообще никогда не найти!

— Об этом не беспокойся, — пропыхтел Шварц.

— Что это значит? — Лука встрепенулся: — Ты что-то знаешь?

— Надеюсь, вам говорили, что Фридрих Шварц — специалист по сложным ситуациям?

Толстяк просто лучился самодовольством. Его круглое лицо с отросшей седоватой щетиной выражало крайнюю степень важной весомости.

— Фридрих, не тяни! — Лука был не в том настроении, чтобы петь рулады профессионализму своего старого знакомого: — В чем ты специалист, так это в сожжении нервных клеток у нормальных людей! Давай выкладывай, что тебе известно!

Шварц картинно вздохнул, бросив в сторону врача укоризненно-разочарованный взгляд. Лука взгляд проигнорировал. Тогда толстяк пожал круглыми плечами и засучил рукав на предплечье. На пухлом, покрытом черными курчавыми волосами запястье красовался аккуратный металлический браслет, сильно напомнивший мне многофункциональные браслеты Шебека.

— Как видите, — Шварц потрогал браслет, и над его поверхностью всплыла светящаяся проекция трехмерной карты местности с холмами, долинами, ниточками рек…

В углу карты веселым рубинчиком горела красная точка. Пухлый палец Фридриха Францевича завис над ней, акцентируя наше внимание.

— Он здесь. Вездеход. Как вы видите, он действительно движется к горам в низовье этой речки. Правда, карта весьма посредственная: делалась она не по спутниковым фотографиям, да и привязка к местности слабовата, слабовата…

Шварц победно взглянул на меня и Луку и погасил проекцию карты.

— Я установил на вездеходе несколько сканеров и датчиков, передающих зашифрованный сигнал, — пояснил он. — У меня есть принцип никому не доверять и заботиться обо всем самому, пока груз не достигнет адресата. Как видите, в этом случае перестраховка не помешала. К сожалению, в этом глухом мире нет искусственных спутников, так что точного расположения вездехода, а также картинки сверху нам не получить… Но, как говорится, чем богаты!

Я покивал головой, выражая свое почтительное восхищение. Шварц важно кивнул в ответ, принимая благодарность. Даже Лука заметно приободрился, расправил ссутуленные плечи и прояснился лицом.

— Ты старый пройдоха, Фридрих! Почему ты раньше не рассказал?

— Ну есть у нас Проходимец, теперь будет еще и пройдоха, — пожал плечами Шварц.

— Как партизаны его у вас не отобрали? — спросил я.

— Так его же просто так не снимешь, — хмыкнул Шварц. — Правда, был там один молодчик — такой добрый и вежливый молодой человек! — что предложил отрезать мне большой палец и стянуть браслет, но я объяснил господам партизанам, что это — добавочный блок к кардиостимулятору. — Шварц важно похлопал себя по левой стороне груди. — Мол, без него мое большое и благородное сердце остановится навсегда. А толку им в этом браслете никакого не будет. Благо их атаман, этот де Вилья, оказался рядом и запретил меня трогать… Вот так-то!

— А я-то думаю, почему команданте интересуется состоянием твоего сердца, — протянул понимающе Лука. — К слову, кроме сканеров ты наверняка весь вездеход подслушивающими жучками утыкал, а? Признавайся, старый черт!

Шварц с тонкой улыбкой развел руками, так что всем все было понятно.

«А Пласт с такой гордостью говорил, что вездеход не электрифицирован!» — с некоторой грустью вспомнил я шофера.

— Ты можешь прослушать, о чем они говорят?

Шварц грустно вздохнул:

— Господа угонщики, видимо, выковыряли все микрофоны. Хорошо хоть сканеры-передатчики они не смогли обнаружить, тем более что закрепил я их снаружи корпуса.

— Хорошо, — Лука шумно отхлебнул чай — видно было, что ему полегчало. — Хорошо, слышать их мы не можем, но знаем, где они находятся…

— Приблизительно знаем, — уточнил Шварц.

— Пусть приблизительно… но как мы их нагоним?

— Может, плот построим? — осторожно спросил я, запивая круто заваренным чаем кислый, вяжущий как недозрелая хурма плод.

— Это долго по времени, — поморщился Лука. — Необходимо знать, какие виды местных деревьев обладают достаточной плавучестью, нужно иметь пилы и топоры для их обработки, да еще плот слишком неуклюж и медленно движется…

— Юноша прав, — подал голос Шварц. — Юноша прав: нужно хоть что-то делать, иначе мы будем просто сидеть на месте. Завтра поищем на пожарище топоры, изготовим топорища и начнем искать подходящую древесину…

Я было хотел сказать, что бальза очень даже подходит под наши цели, но вовремя вспомнил, что мы не в джунглях Эквадора и даже не на Земле, так что здесь может не оказаться подобных деревьев.

— Лодка на реке!

Голос штурмана, несшего свой пост на дереве, был еле слышен из-за шума ночных джунглей. Многочисленная стайка каких-то местных горлопанов оккупировала ближайшие деревья и решила дать нам бесплатный концерт. Я никогда не слышал вживую, как орут земные обезьяны-ревуны, но, как мне показалось, здешние ночные вокалисты дали бы им сто очков вперед. Их ухающие вопли перекрывали даже наполняющий всю округу треск и скрежет, издаваемый, скорее всего, мелкими древесными лягушками, хотя это могли быть гигантские цикады или еще какая-нибудь подобная живность.

Лука вскочил, схватил винтовку, кивнул мне, и я, подхватив свой автомат, поспешил к берегу вместе с врачом.

По реке действительно что-то перемещалось, двигаясь вниз по течению. Я затаился за довольно крупным валуном, выглянул из-за него и мысленно поаплодировал Саньку: чтобы разглядеть в сгустившейся тьме темный силуэт на темной реке, нужно было обладать исключительным зрением. Или…

Ну надо же, совсем забыл!

Выругав свою забывчивость, я полез в один из скрытых карманов куртки, погладил его с определенной амплитудой и достал из разошедшейся в стороны подкладки тактические очки, доставшиеся мне от Имара. Гибкое оголовье удобно охватило затылок: «оправа» и застегивающаяся сзади единая дужка очков были эластичными и послушно повторяли контуры черепа. Джунгли сразу просветились, резче стали контуры деревьев, река заблестела под светом звезд. Ненавязчивые светящиеся линии прошлись перед моими глазами, сошлись на движущемся объекте. Внизу зоны видимости побежали цифры, указывающие расстояние до объекта и скорость его передвижения.

А силуэт меж тем разрастался, приближаясь довольно быстро, и вскоре можно было различить корпус длинной местной лодки. Над бортом шевелилась, орудуя веслом, человеческая фигура. Целеуказатель тактических очков с готовностью выделил ее светящимся контуром, помогая прицеливаться.

— Эй, на лодке! — крикнул Лука, перекрывая голосом ночной концерт джунглей. — Правь к берегу!

Фигура с веслом тут же замерла, а затем рухнула ничком, скрывшись за бортом.

— Нет, ну что ты будешь тут делать! — раздраженно пожаловался Лука. — Эй, лодочник, давай к берегу, иначе сейчас изрешетим твою скорлупку в пять стволов!

Я ухмыльнулся: в данный момент у нас было не больше двух работоспособных стволов, так как Шварц остался у костра, а Санёк на своем дереве был достаточно далеко для нормальной прицельной стрельбы. К счастью, человек из лодки этого не знал, так что вскоре фигура поднялась, и до нас донесся взволнованный, немного дрожащий голос:

— Si, senor, уо voy a la orilla![17]

— Что-то знакомое есть в этом голосе, — поделился я с Лукой. — Кажется мне, что я его недавно где-то слышал.

— Может, кто-то из партизан? — сделал предположение врач. — Эй, лодочник, давай пошевеливайся! Más rápidamente![18]

Лодка ткнулась носом в берег. Фигура замерла на месте, ссутулившись и подняв над головой руки.

— Откуда знаешь испанский? — восхищенно спросил я у Луки.

— Так, пришлось выучить на досуге когда-то, — неопределенно ответил врач и шагнул к лодке, держа фигуру на прицеле. — Выходи на берег, быстро!

Фигура вздохнула: было видно, как поднялись и опустились плечи, — и понуро шагнула на камни.

— Не стреляйте, сеньоры, — попросил все тот же голос, и я, наконец, вспомнил, кому он принадлежит.

— Не волнуйся, Чино, это Алексей. Алексей с вездехода!

— Сеньор Алехо! — В голосе Чино явно прозвучали нотки облегчения. — Сеньор, это вы…

Тощий тераинец подошел поближе и нерешительно остановился, переминаясь с ноги на ногу.

— А я думал, что тебя убили при нападении на вездеход, — сказал я, протягивая ему руку. — К сожалению, твои вещи у нас украли вместе с вездеходом, но я надеюсь, что у нас получится отбить его обратно…

Чино молчал, продолжая переминаться с ноги на ногу. Голову он опустил, так что я не мог различить его лицо даже через тактические очки.

— Что случилось?

— Не нужно вещи. Сеньор, вы лучше… вывезите меня отсюда, сеньор!

— Куда?

— Из этого мира, — Чино наконец поднял голову, глаза его странно блеснули: — Вы — Проходимец, вы можете, сеньор! А я заплачу, я могу работать…

— Да что с тобой случилось? Ты головой ударился, когда с вездехода сиганул? Зачем тебе в другой мир? Тебе же домой нужно было!

— У меня нет дома, сеньор. Спалили герильерос… а может, это и войска правительства были…

До меня стало доходить:

— Погоди, так это твоя деревня была тут рядом?

— Нет, сеньор. Моя выше по течению. Но ее тоже сожгли. После того как разорили. Там пустота теперь. Головешки…

— А жена? У тебя же были жена и дети? Вот же… — Я осекся.

Лука нагнулся к моему уху:

— Давайте-ка посадим его у костра и нальем чего-нибудь покрепче. В таком состоянии человек может вести себя неадекватно. Ему явно сейчас не помешает чаек с горячительной добавкой. Возможно, придется даже вколоть что-нибудь для успокоения. Так что вытащите с Александром лодку на берег повыше, чтобы ее не смыло водой, и подсаживайтесь к костру: спать лучше в тепле.

Костер горел, посылая черточки искр к звездам. Искры рвались к подобным себе высотным жителям, стремились, не зная, что их разделяет целое небо, летели в клубах дыма, словно в газовых туманностях… и таяли, не долетев до своих небесных родственниц какие-то тысячи и миллионы световых лет.

«Вот так же и люди, — шевельнулась в моей голове мысль. — Так и люди: стремимся к чему-то, думая, что цель рядом — вот она, ее видно, рукой подать! — и бросаемся в наполненную дымом пустоту… Да так и угасаем, остывая в полете, не долетев до мечты всего лишь бесконечность. И так горько осознать это именно тогда, когда ты, наконец, вырвался из общественного костра для свободного полета…»

Похоже было, что я вновь начал хандрить. И это было весьма не вовремя. Хотя, если здраво рассуждать, когда хандра бывает вовремя?

Я потянулся, хрустнув суставами, и привычно почесал повязку на плече. Моя раненая рука функционировала абсолютно нормально, и я не испытывал никаких затруднений или болезненных ощущений при нагрузках: таинственный шлот действительно творил чудеса.

Чтобы окончательно убедиться в этом, я покрутил кистью, предплечьем, затем плечом — рука работала не хуже здоровой. Я удовлетворенно хмыкнул и, испугавшись что сделал это слишком громко, оглянулся с опаской на мирно посапывающего в усы Чино. Тот спал как убитый: Лука подмешал ему в чай что-то до того сильнодействующее, что тощий тераинец отключился, не допив содержимое кружки до конца. Рядом с Чино тоненько храпел Шварц — толстяк улегся на брезент рядом с кучей оружия и укрылся свободным концом полотнища, так что другим места на брезенте не осталось. Санёк тоже дремал, закутавшись в полюбившуюся ему замызганную простыню, опершись спиной о склон оврага и положив на колени древнюю бельгийскую FN-FAL. Его всклокоченная голова склонилась на грудь, длинные ноги подобраны… Мерзнет, видать, штурман, несмотря на близкий огонь. Конечно, простыня — это даже не одеяло.

— Не спите, Алексей? — спросил меня Лука.

Врач сидел у костра, время от времени подкладывая в него сучья, что было нелишним: ночи в джунглях были на удивление промозглыми. Очевидно, сказывалась высокая влажность и отсутствие прямых лучей солнца, которые могли бы землю прогреть так, чтобы и ночью она отдавала тепло. К слову, когда температура воздуха упала, окружавший нас ночной хор джунглей притих и постепенно сошел на нет. Только иногда какая-нибудь живность пищала что-то невнятно, очевидно через сон, но затем снова наступала тишина, нарушаемая только плеском реки на камнях.

— Нет. Не сплю.

— Теперь у нас есть лодка. Можно спуститься вниз по реке, постараться нагнать партизан, американцев… Вот только хотите ли вы этого? Не передумали?

Я даже немного разозлился от этих спокойных слов. Создавалось впечатление, что Лука прощупывает меня, пытаясь выявить слабину, изъян…

— Я же сказал, что пойду с тобой и Шварцем.

— Я слышал, — невозмутимо подтвердил Лука. — Просто это сложно будет, очень сложно, Проходимец. С нашими-то ресурсами. Ведь у нас ни амуниции нормальной, ни еды, ни мощного оружия. Да и численность нашего отряда…

Что-то зашуршало по склону оврага, послышался мягкий, но довольно тяжелый шлепок. Лука встрепенулся, поднял ствол винтовки, но я остановил его, придержав руку. В круг света от костра вполз пушистый хвост, затем лапы, а потом и вся гивера, что, пятясь задом, волокла довольно крупную тушу какого-то зверя.

— Зато у нас есть Маня, — сказал я и сам удивился, сколько гордости прозвучало в моем голосе. — И с нами Бог.

Лука усмехнулся, собрав лучики морщинок у глаз:

— Ну гивера — это, конечно, довод.

Утро было не столь туманным, как прошлое, но сырости и холода в нем хватало. Удивительно, как могут быть холодны ночи в джунглях — местах, которые общепринято считать жаркими.

Лука расстарался и разделал тушку зверя, что притащила ночью Маня. Животное походило и на огромную морскую свинку, и на муравьеда одновременно, но было, безусловно, съедобно. Кусочки мяса, насаженные на прутья над углями сбоку от костра, издавали дразнящий аппетитный аромат, который и разбудил Шварца с Саньком.

— У нас мясо? — сонным, но исполненным недоуменного восхищения голосом пробормотал штурман и живо придвинулся к костру. — Кто-то уже успел поохотиться?

— Маня загрызла, — пояснил я, наблюдая за тем, чтобы ломти не подгорели. — Притащила поделиться. Теперь вон дрыхнет, отдыхает…

— Это просто замечательно, замечательно! — восхитился Шварц, втягивая воздух ноздрями короткого носа. — Алексей, ваша гивера не перестает меня приятно изумлять!

Завтрак прошел быстро: несмотря на то что мясо было несколько жестковатым и отдавало легкой горчинкой, умяли его моментально, невзирая даже на отсутствие соли. Один Чино ел вяло и неохотно: потеря жены и детей сильно подкосила тераинца. В черных, прежде таких живых, глазах затаилась тоска и обреченность. Чино рассказал, что умудрился уйти от партизан, после того как спрыгнул с крыши попавшего под обстрел вездехода. Несколько часов он полз через заросли, пока не добрался до реки, где в охотничьем тайнике раздобыл лодку с минимальным набором снаряжения. После этого он поднялся вверх по течению до своей деревни и нашел ее пустой и сожженной. Многочисленные обгорелые трупы говорили о том, что жители не успели убежать в джунгли при нападении и его жена и дети, скорее всего — тоже.

— Я хороший охотник, сеньоры, — тихо рассказывал тераинец, — я умею идти по следу, могу разыскать зверя или человека в самых диких и опасных местах Тераи. Но я не нашел никаких следов своей семьи. Скорее всего они погибли, как и все жители деревни. У меня не осталось ничего: ни родных, ни дома, ни вещей… Осталась только эта лодка. Я хочу уехать из этой страны и попытаться начать жизнь в другом мире, где нет партизан, правительственных карателей, охотников за головами, работорговцев и прочих злых людей. Вы возьмете меня с собой, сеньоры?

— Мы хотим настичь людей, которые украли у нас вездеход, — сказал я. — Ты можешь пойти своей дорогой: кто знает, возможно, ты и найдешь способ выбраться отсюда. Также ты можешь отправиться с нами. Вот только это будет опасным делом, так что решать тебе.

Чино задумался:

— Я пойду с вами, сеньор Алехо. Вы и сеньор Шварц были добры ко мне: я постараюсь помочь вам, чем только смогу. Только дайте мне оружие, чтобы я мог охотиться и сражаться.

Лука, внимательно слушавший разговор, вопрошающе поднял на меня глаза. Я кивнул, и врач, пожав плечами, стал копаться в своей походной аптеке.

— Выбирай любой ствол, — я ткнул пальцем в кучу оружия, сваленного на брезенте. — Думаю, что твои навыки охотника нам очень пригодятся. Ты хорошо знаешь реку?

— Я проходил все ее течение, — Чино вытащил из кучи оружия короткий карабин, щелкнул затвором, отложил в сторону, видимо чем-то недовольный. Взял еще одну винтовку, покрутил ее в руках, заглянул в дуло и, видимо удовлетворенный состоянием оружия, оставил ее у себя на коленях. — И дальше проходил немного, но сильно далеко не заходил. Туда далеко никто не заходит, сеньоры, — это Темные джунгли.

— Это что означает? — насторожил уши Санёк. — Там что-то не так?

— Никто не знает, сеньор, — потупил глаза Чино. — Просто в тех местах не принято охотиться. Люди стараются не заплывать дальше Алых Столбов. Подробностей никаких я не слышал, никто не рассказывал чтобы там побывал… Просто не принято проходить дальше, чем за Столбы, вот и все. Старики говорят: там смерть не из нашего мира. Джунгли там другие, сеньоры. Совсем другие.

— Если учитывать, что существовала экспансия не только с Земли… — начал Санёк.

— Погоди! — перебил я его: — Маня насторожилась!

Гивера действительно прервала свой утренний сон: она поднялась и внимательно смотрела в дальний конец оврага. Все положение ее напряженного тела, а также усиленно нюхающий воздух усатый нос говорили о том, что Маня чрезвычайно заинтересована чем-то в той стороне. Наконец гивера приняла какое-то решение, после чего кратко взглянула на меня и тихо зашипела.

Я знал, что таким образом она обычно предупреждает свою стаю об опасности. Какая именно проблема приближается к нам по оврагу — я не знал, но благоразумие говорило мне, что лучше отступить в безопасное место.

— Давайте-ка уходить побыстрее, — проговорил я, вешая автомат на грудь. — Маня зря не будет беспокоиться.

— Хорошо, — быстро ответил Лука. — Шварц, что из оружия мы берем?

— Все! — выпалил коротышка. — Я еще не успел разобраться, что нам пригодится, а что можно выкинуть. Так что тащим весь брезент!

Я не стал спорить: кивнув Саньку, я взялся за угол брезента и вместе со штурманом поволок его по дну оврага, благо оно было достаточно ровным. Шварц пыхтел следом, поддерживая задние концы брезента, чтобы оружие не съехало. Чино и Лука суетились, собирая консервные банки, остатки мяса, жестянки с патронами и складывая их в два одеяла.

Маня явно нервничала: взбегала то на один край оврага, то на другой, тявкала тревожно, замирала, вглядываясь во что-то, что мы не могли видеть…

Я сначала подумал, что мне показалось… но нет: к шуму волочения брезента прибавился еще какой-то звук, что нарастал, усиливался, очевидно приближаясь. Чино, очевидно, тоже услышал его: охотник побледнел и потянул Луку к лодке, другой рукой закинув за плечо куль с пожитками, сделанный из одеяла.

— Это Largo, сеньоры! Это Largo! Нужно спешить!

Возле реки тащить брезент было неудобно — мешали крупные камни, — так что Шварц и Санёк столкнули лодку в воду, забрались в нее, а я стал перекидывать им стволы по одному. Подбежали Лука и Чино, зашвырнули свой груз в суденышко и стали помогать мне с оружием. Маня уже скакала по всей лодке, испуская что-то среднее между лаем и мяуканьем.

Странный звук нарастал, становясь все громче и громче. Чем-то он был похож на струю щебня, непрерывно падающую на твердую поверхность. Камни под ногами слегка начали вибрировать, словно по дну оврага бежало немаленькое стадо бизонов, хотя как они могли там поместиться?

— Быстрее, сеньоры, в лодку!

Чино уже не умолял — он кричал в панике. Лука было поднял свою винтовку, но Чино толкнул его к лодке:

— Сеньор, это не поможет!

Наконец все забрались в лодку. Чино, бредя по колено в воде, оттолкнул раскачивающееся суденышко от берега и перевалился через борт:

— Гребите, сеньоры!

Заостренных весел было только два. Лука кинул деревянный лепесток Саньку, расположившемуся ближе к носу, и штурман стал активно грести, помогая Чино отогнать лодку как можно дальше.

В это время поросль, окаймлявшая овраг, заколебалась, посыпались камни, комья земли, и из оврага, заполняя его ширину целиком, высунулась огромная тупая уродливая морда.

Санёк что-то заорал, взбивая пену веслом. Шварц сдавленно хрюкнул, схватил первую попавшуюся винтовку и стал активно грести прикладом. Я так поступить не мог: АК, висевший у меня на шее, имел складной приклад из металлических трубок, так что грести им было невозможно, хоть и очень захотелось…

Гигантское — метра три в поперечном сечении! — бурое, усыпанное какими-то шевелящимися отростками тело довольно быстро выползало из оврага. Чудовищный червь или гусеница — кто знает?! — поднял переднюю часть своего длинного цилиндрического тела, что продолжало выползать из оврага; посреди огромной морды открылась длинная щель, расширилась, выпуская наружу бахромчатые фиолетовые перепонки, длинные штыри, какие-то тонкие, словно хлысты, щупальца.

— Падайте, сеньоры!!!

Что-то ударило по моей голове — словно дубиной оглушили. Уши резанула дикая боль, мозг словно сплющился в блин посреди черепной коробки…

Я рухнул на дно лодки, сжимая голову ладонями. Даже легкие, казалось, завибрировали, задрожали, грозясь разорваться от напряжения. В глазах разом потемнело, и я застыл, скрученный пароксизмом боли, неспособный предпринять что-либо, даже просто пошевелиться…

Второй невидимый шквал обрушился на мое скорчившееся тело, сотрясая, выкручивая суставы. Кости заныли от убийственной амплитуды неизвестной вибрации. Впрочем, голове уже стало немного легче, если не считать красных и черных пятен перед глазами.

Сквозь пятна и круги я рассмотрел, как Лука, перебросив руку с веслом через борт, умудряется грести лежа, чтобы отвести лодку как можно дальше от неизвестного чудовища. Санёк, находящийся на носу лодки, даже встал на одно колено и греб, держа весло двумя руками. Его лицо было перекошено диким оскалом, глаза панически выпучены, но штурман продолжал грести, и я с невыразимым облегчением почувствовал, как мерзкая вибрация покидает мое тело, как отпускает сдавленную неведомыми тисками голову, как боль уходит из ушей, оставляя только тоненький писк…

Через полчаса лодка, направляемая рукой Чино, уже прошла несколько километров вниз по течению: бег реки был довольно бойким, и добавочно грести не требовалось. Чино настоял, чтобы ему быть рулевым, так как только он хорошо знает речной фарватер. Никто и не возражал: древесные стволы и мели делали наш путь довольно опасным, и стоило положиться на того, кто имеет опыт в плавании по местным рекам.

Шварц, отмывший свое лицо от крови (у него от воздействия бурой твари лопнули сосуды в носу), снова стал копаться в оружейных деталях, что-то бормоча себе под пострадавший нос. Вообще-то толстяк намеревался умыться забортной водой, но взглянул на пластырь, украшающий лоб Санька, и воспользовался водой из фляжки.

Сам штурман, побледневший и осунувшийся, притих, скорчившись под одеялом посреди лодки, — наступила реакция. Он отлично показал себя, выстояв, когда другие сдались перед звуковым ударом, но сейчас, очевидно, расплачивался за свою стойкость.

— С ним все будет в порядке? — тихонько спросил я у Луки, что сидел недалеко от меня.

— С Александром? Думаю, да. А с чего ему быть не в порядке?

— Ну он на ногах остался. Значит, ему могло достаться сильнее от звукового удара.

Лука тонко улыбнулся:

— А вы невнимательны, Алексей…

Я поморщился:

— Лука, сколько можно обращаться ко мне на «вы»? К Шварцу и Саньку вы так не обращаетесь, почему же со мной такой официоз?

Лука снова улыбнулся. Очевидно было, что врача забавляет моя реакция.

— Видите ли, Алексей, Шварца я знаю очень давно. Мы выросли в одних и тех же кварталах. А Лапшич… Ну он так напоминает мне моего старшего сына — такой же долговязый оболтус. Обращаться же к вам на «ты» — язык не поворачивается. Наверное, сказывается армейская привычка: служащие в армии Нового Света Проходимцы всегда имеют офицерские звания. Так что прошу меня извинить. И о внимательности: вы могли бы заметить, что напавшее на нас существо использовало звуковые волны как оружие, и воздействие его особенно сказывалось на органах слуха. У вас, у меня, у остальных уши были ничем не защищены. А Александр…

— Я понял, — буркнул я. — У него же всегда в ушах «затычки»!

Действительно, сколько я помнил Санька, тот постоянно ходил в наушниках, слушая очередной «шедевральный альбом», «прикольный музончик» или «винтажную композицию», как он их называл. Подзаряжал он свой плеер от сооруженной какими-то умельцами системы, содержащей источник питания шебекского производства. Так что проблем в длительных путешествиях не испытывал. А вот его «Косс порта-про» приказали долго жить, не выдержав дорожных перипетий, так что Лапшичу пришлось перейти на взятые про запас вакуумные наушники, вставляемые в слуховой канал, в простонародье — «затычки». Наушники эти здорово изолировали носителя от звуков окружающей среды, так что привычка штурмана все время промывать себе мозг нотами и ритмами сослужила на этот раз добрую службу.

— Алексей, дайте-ка сюда свой автомат!

Я протянул АК Шварцу, и тот моментально разобрал его на составляющие части.

— Фридрих все тот же любитель оружия, — заметил Лука. — В свое время он занимался его контрабандой, а сейчас владеет парочкой оружейных магазинов в Новом Свете да и, как говорят, имеет еще пару точек в иных мирах. Составляет конкуренцию самому Никифору, представляете?

— Враки все это, — отозвался Шварц, не поднимая головы, — пустые выдумки, если говорить откровенно. С Никифором я веду совместное дело, мы оба заинтересованы в нем, а слухи о нашей конкуренции распущенны специально: они помогают торговле, являясь своеобразной рекламой…

— Я встречался с Никифором, — сказал я. — Интересный такой дедуган, к слову…

— Ладно о Никифоре, — перебил меня Шварц. — Давайте-ка лучше обсудим сложившуюся ситуацию, хорошо?

Услышав эти слова, даже Санёк высунул голову из-под своего одеяла:

— Блин, да давно уж пора бы!

— Итак, — важно начал Шварц, — что мы имеем?

— Лодку и четырех кретинов в ней, не считая несчастного проводника за рулем, — заметил Санёк.

— Хорошо подмечено, только не имеет никакой информативной ценности, — парировал по-русски Шварц, укоризненно качая головой. — Давайте-ка буду вначале говорить я. Причем советую перейти на русский язык — надеюсь, бедному Чино он незнаком. Значит, так: нас всех наняли переправить вездеход, оборудованный специальными двигателями и загруженный технической документацией, в искусственно изолированный мир. В этом мире эти двигатели, запчасти и чертежи имеют огромную ценность. Кроме того, Братство Контрабандистов желало возобновить движение через забытые Переходы, для чего наняло Проходимца с особым даром — открывать «уснувшие» участки Дороги.

«Ага, система проста: убиваем двух зайцев одним Проходимцем, — внутренне усмехнулся я. — Зоровиц в своем стиле. Впрочем, догадаться было просто: я открываю контрабандистам Переход на Сьельвиван, а дальше этим Переходом может пользоваться любой Проходимец Братства. И потекут товары рекой… и озолотится еще больше Ангел Зоровиц… Вот только зачем я своей шкурой так рискую?»

— Еще Братство нанимает специалиста по опасным перевозкам, — Шварц, говоря это, уперся вторым подбородком в грудь, изображая поклон. — А также военного врача со стажем, — Лука скромно развел руками, мол, «не обращайте внимания». — Только у этого врача было еще одно задание: проследить, что же в самом деле везут на Сьельвиван контрабандисты, — продолжил Шварц, укоризненно глядя на Луку.

— И что же? — спросил тот.

— В том-то и дело, что не знаю, — мрачно проворчал Шварц. — Но подозреваю, что что-то очень важное и секретное, иначе мне бы сказали. Возможно, этого не знал и Пласт, царство ему небесное…

— А Лебо? — спросил я, решив умолчать о том, что и у меня было еще кое-какое задание, помимо работы Проходимца.

— Если кто-то и знал, то это Лебо, — буркнул Фридрих Францевич. — Недаром он постоянно проводил время в грузовом отсеке. Значит, груз нуждался в постоянном присмотре. Но опасаюсь, что Жюль про него уже никому не расскажет.

— Я спрашивал о Лебо у партизан, — сообщил Лука, — они ни о чем не знают. Вообще не видели такого человека ни в вездеходе, ни возле него…

— Там что-то живое, — неожиданно ляпнул я.

Все, кто сидел в лодке, испуганно посмотрели на меня, после чего стали шарить взглядами по нависающим над рекой джунглям.

— Нет, — смущенно пробормотал я, — в грузовом отсеке вездехода было что-то живое.

— С чего вы это взяли, молодой человек? — недовольно проворчал Шварц. — Вы там были?

Я поколебался немного, не желая посвящать спутников в подробности моих взаимоотношений с Переходами.

— Давай, Лех, не тяни, — ляпнул Санёк.

— Я иногда вижу суть транспорта, который провожу через Переход, — выдавил я из себя. — Ну количество людей в этом транспорте, к примеру…

— Любопытно, — хрюкнул Шварц, — Лука, помнишь малыша Хьюго? Он утверждал, что видит Переход. Тогда как остальные Проходимцы говорят только о непроглядной тьме…

— Фридрих, подожди, — нетерпеливо отмахнулся Лука. — Так что же там было, в грузовом отсеке?

Я сконфуженно пожал плечами:

— Не было возможности рассмотреть. Просто свечение, которое дают живые объекты, находящиеся в транспорте. Это так… ну словно через инфракрасный сканер или тепловизор смотришь.

— Живых объектов было много?

— Несколько десятков, наверное. Они маленькие были и расположены ровными рядами. Я же не мог отвлекаться от Перехода, понимаете? Только сейчас я понял, что они так же светились, как люди или как Маня…

— Что это может быть, как ты думаешь? — обратился Шварц к Луке.

— Все что угодно. От донорских органов, до котят королевских кровей.

Врач отвечал шутливо, но было видно, что он не на шутку встревожен.

— И еще какой-то «черный демон» меня ищет, — брякнул я и рассказал остальным о словах умирающего партизана.

— Я думаю, что это может быть наемник, которому «заказали» Алексея, — поделился мыслью Лука.

— Какая прелесть! — «восхитился» Шварц. — Мало того что мы должны гнаться за теми, кто похитил наш вездеход вместе с неведомым живым грузом, так еще и наемный убийца рыщет по нашему следу! Нет, для старика Шварца это перебор!

«Если бы ты знал о моем задании от Чаушева — тайно доставить на Сьельвиван неизвестную посылку и поступить в распоряжение адресата посылки, ты бы еще не так раскудахтался!» — злорадно подумал я.

— Слушай, Лёха, а кто может послать за тобой киллера? — осторожно спросил Санёк. — Кому это ты так насолил?

— Да откуда мне знать?! Может, в МТК[19] никак не успокоятся, что я от них ушел?

Действительно, мой эффектный побег из осеннего Крыма, когда я, посадив на японский мотороллер свою сестренку и гиверу, скрылся через забытый Переход, не мог не разъярить руководство Междумировой Торговой Компании. Еще бы! Ведь от спецгруппы захвата ушел не простой человек, а Проходимец, завербованный Компанией! Да еще и сумевший открыть, а потом закрыть за собой Переход, причем — в новом месте! Это случилось, как я понимаю, первый раз за всю историю Компании и являлось прецедентом. А что, если и другие Проходимцы, рискующие своей жизнью за гроши, также постараются утереть нос этой жадной до прибыли организации?

Могла бы Компания послать наемного убийцу, чтобы умертвить беглого Проходимца? Нет, скорее они послали бы за мной несколько профессиональных групп, чтобы схватить и переправить на Землю дезертира, предателя, отступника… Переправить для показательного суда, дабы доказать свою силу и власть. Чтоб другим вольнодумцам неповадно было!

Да, шишки из МТК не стали бы посылать киллера. Это больше какой-то мафиозной структурой пахнет. А значит…

— Это могут быть те «якудзы» с Шебека! — Санёк проковылял на четвереньках поближе ко мне и зашептал в мое ухо столь жарко, что не слышал его, наверное, только Шварц, вжикающий напильником по металлу и тоненько напевающий себе под нос какой-то марш.

Что ж, штурман подумал о том же, что и я: наша команда должна была вывезти с проклятого Пиона сынка одного из мафиозных лидеров Шебека. Но мы не оправдали их надежд: Нэко — доверенное лицо этих самых «якудз» — попытался подставить нашу команду, но нелепо погиб, а закованный в боевые доспехи «мафиозный сынок» остался бродить между развалинами, в ожидании, что его или съест один из крабопауков, или пристрелит какой-нибудь житель этого сумасшедшего постапокалиптического мира.

Контракт мы не выполнили. Более того: мы просто исчезли, не отчитавшись перед грозными работодателями, следовательно — были достойны сурового наказания.

К тому же я заметил, что эти шебекские «якудзо» — крестные отцы весьма гордились своими славными древними традициями. Так что послать какого-нибудь техно-ниндзю за моей головой было очень даже в их стиле. Вот только…

— Не клеится, — прошептал я Саньку в оттопыренное ухо: — Они бы заказали всю нашу команду, а не одного меня. Почему именно я? Почему не ты, не Данилыч?

— Скажешь тоже! — Санёк поежился и передернул плечами: — Мы-то с Данилычем тут при чем? Брал на себя задание ты — тебе и отвечать! К тому же тот тип в панцире мог умудриться выбраться с Пиона. Возненавидел тебя, вбил в свою узкоглазую башку, что ты — виновник всех его бед, и преследует теперь…

— Пороги, сеньоры! — подал голос Чино. — Здесь лучше я сам поведу лодку, а вы обойдите вокруг по джунглям. Так лодка будет легче и сможет пройти над мелководьем.

Над водой действительно струился рокочущий шум: где-то впереди река, очевидно, сужалась и скакала по камням, поднимая на своем хребте белую гриву пены.

Лодка свернула к берегу, и я, взяв второе весло, стал помогать охотнику грести.

— Слушай, — не унимался Санёк, — может, ты еще где-то натворить чего успел? Может, в одном из миров умудрился попасть под какое-нибудь заклятие, и тебя действительно преследует какой-нибудь демонюка?

— Преследует, — согласился я. — Дать бы ему веслом по курчавой башке, чтобы отвязался!

— Злой ты, Проходимец, — Санёк поскучнел лицом и отодвинулся от меня, демонстративно отвернувшись.

Я не знал, кто и почему преследует меня. Но я во что бы то ни стало должен был довести дело до конца: Проходимец, не выполнивший условия контракта, надежно и надолго теряет хорошую репутацию. Людей, обладающих даром переходить из мира в мир, очень немного на Дороге, и они у всех на виду. Так что придется очень попотеть, чтобы восстановить утерянное, так парадоксально звучащее имя: «Честный Проходимец». Гораздо проще поднапрячься сейчас, чем впоследствии оттираться от клейма «неадекватный», «ненадежный», «гнилой»…

Лодка ткнулась носом между поросшими каким-то вислым мхом корнями. Лука и встрепенувшийся Санёк стали переносить вещи из лодки на берег: плавучая скорлупка должна быть максимально облегчена, чтобы Чино мог перевести ее через пороги.

Я тряхнул головой, отгоняя навязчивые мысли, и стал им помогать.

Что бы ни произошло дальше, мне нужно было держать себя в руках и стараться выйти сухим из всей этой ситуации: там, в мире с теплым названием Новый Свет, меня ждали сестра, мой новый дом и ласковое синее море.